Братья Гай, оставив сестру Эйсинору, возвратились назад, в Лыбу, где увидели совсем не обрадовавшегося им брата Дизера, который предпочёл бы остаться подольше наедине с Секлецией. Не успели они расположиться на палубе, как возле баркаса появился представитель новой власти правителя Роше, который объявил им, что они обязаны вступить в отряд обороны, а баржа и баркас конфискуются для военных нужд.

Такое распоряжение никак не устраивало братьев, но представитель правителя сообщил, что Райна воюет с Тартией, а неподчинение в военное время карается смертью. Сообщение повергло братьев в шок, а Секлеция спросила:

— С Райной воюет властелин Хутин?

— Нет, — сказал представитель и объяснил, как великую тайну: — Тартией управляет правитель Слепой.

— Слепой?! — воскликнула Секлеция, удивив своей реакцией всех братьев.

— Ты его знаешь? — спросил Гай Гретор.

— Да, мы вместе прибыли из Земли, — тихо сказала Секлеция. Гай Гретор никогда не расспрашивал Секлецию о её прошлом, так как считал правильным, если она скажет то, что считает нужным и не более. То, что она приехала с какой-то Земли, его не очень удивило, хотя он не знал такого государства.

— Напрасно мы в Лыбу пришли, — сказал Гай Тувор.

— Отчего же? — не понял Гретор.

— Какой уже раз у нас пытаются забрать баржу и баркас? — объяснил Гай Тувор.

Гай Гретор промолчал, а потом обратился к чиновнику: — Когда мы выходим?

— Чтобы к вечеру явились на сборный пункт возле дворца правителя, — сообщил чиновник и добавил: — На баркас и баржу я пришлю людей!

— Хорошо! — согласился и крикнул братьям: — Идём на рынок запасаться провиантом.

— Это правильно, — согласился чиновник и, довольный, ушел.

Гретор подозвал Котина и что-то шепнул на ухо. Когда братья отошли от порта, Дизер спросил: — Что ты им сказал?

— Попрощался, — сказал Гретор, но Дизер ему не поверил. Секлеция пошла вместе с братьями, так как собиралась идти с ними на войну.

— Я же медсестра, — сообщила она самый последний аргумент, но братья её не поняли: во-первых, они не знали значение слова «медсестра», а во-вторых, Секлеция довольно плохо говорила на языке планеты Тимурион.

Когда братья и Секлеция скрылись за поворотом, Котин обшарил баркас и баржу, но нигде не нашёл Гавроша.

— Куда он девался? — спросил Котин у Стаха.

— Гаврош? Он ушёл с братьями, — сказал Стах.

Котин выругался и принялся поднимать якорь.

Гай Гретор купил на рынке лошадь, на которую усадил Секлецию и тот провиант, который удалось собрать. На сборном пункте царил шум и гам, то и дело возникал то один слух, то второй, но Гай Гретор слухи не слушал и своим приказал, чтобы не шастали попусту по сторонам, а держались вместе. После некоторого кавардака пришел чиновник с триграммой четвёртой ступени и разбил весь народ на несколько отрядов, над которыми поставил старших. Его взгляд удивлённо остановился на Секлеции, которая восседала на коне, обложенная мешками, но Гай Гретор объяснил, что она повариха.

— Похвально, похвально, — промычал чиновник и тут же поставил Гай Гретора старшим по их отряду. Гретор не очень хотел становиться старшим, так как собирался улизнуть вместе с братьями по дороге, но приказ пуще неволи и с этим делать нечего. Дело близилось к вечеру, и главный чиновник поторопил отряды, видимо, собираясь вытолкать их до ночи из города. Первый отряд ударил шагом и затянул какую-то песню, за ним, немного не успевая, потянулся второй, а отряд Гай Гретора оказался пятым и последним. Когда вышли за город, отряд растянулся, так как не все привычные к ходьбе. Оставив братьев, Гай Гретор прошелся по отряду, по ходу выбирая шустрых и боевых, а переговорив с одним, другим, третьим, ставил старшими звеньев, наделяя каждого людьми в подчинение.

Когда солнце уже село, сделали привал и нарубили веток для ночлега, а так как дождя не предвиделось, то не стали делать навесы. Секлеция поставила на костёр котёл и варила кашу, а новоиспеченные солдаты вырезали дубины под руку, так как вооружения, как такового, ни у кого не имелось. Да и понятия «оружие» в Райне не употреблялось, так как никаких войн не могло быть в принципе. Дримы, транслируя сны, снимали всякую агрессию, а, если что, имелся Дарующий, который всё решал в один миг.

Когда уже все садились за поздний ужин, вытаскивая из мешков глиняные миски и деревянные ложки, к костру привели какого-то мальчугана в шляпе, выкрикивая во всё горло: — Вражеского лазутчика поймали!

— Оставьте его, — сказал Гай Гретор, — это наш лазутчик.

Герои, поймавшие лазутчика, уныло присели к костру, протягивая миски Секлеции, но она, первым делом, наложила миску мальчику и сердито спросила:

— Ты зачем удрал от Котина? Здесь война и тебе здесь не место!

— Он останется в отряде, — сказал Гай Гретор. Его слова обрадовали Гавроша, а Секлеция сердито посмотрела на главного мужа. Не мог же он сказать, что Котин и Стах плывут вниз по течению, к Понтийскому морю и Гавроша возвращать в столицу, Лыбу, бесполезно.

После ужина все заснули, только оставили часового. Так как дрима в Райне не имелось, сны всем снились свои, но ничуть не кошмарные, так как Секлеция, следуя земным традициям, посолила кашу во всём отряде, так как в своё время экспроприировала у Котина саса, который, на её вкус, ничуть не отличался от соли.

***

Тёмный туман окружал Мари, он же вязкими космами плыл и путался под ногами, взбивая тягучую пену. Она брела вдоль мёртвых деревьев, которые протягивали тёмные, обожжённые ветки, словно руки в безмолвной мольбе. Небеса, более светлые, тускло освещали этот призрачный мир, не внушающий никаких надежд его покинуть. Мари почти не ощущала тело и двигалась, словно какой-то механизм или безвольная кукла. Её симпоты, натыкаясь на что-то, ничего не ощущали и только человеческие глаза рисовали в воображении окружающее пространство.

«Ты ищешь себя?» — тихим шепотом спросил чей-то голос, но Мари показалось, что это не вопрос, а утверждение. Как будто в подтверждение её мысли, голос продолжил: «Тебя использовали втёмную». Мари не могла отвечать, так как её эмоции как будто кто-то отключил, а сама она не могла сообразить, как ей реагировать на данное обстоятельство. Она, не останавливаясь, шагала дальше по едва просматриваемой дороге, вдоль которой стояли засохшие потемневшие деревья, погружённые в туман.

Голос продолжал монотонно что-то говорить, но смысл не доходил до сознания Мари. По мере того, как она продолжала идти, голос становился отчётливее и громче, словно Мари приближалась к источнику. Полумрак впереди изменил свою структуру. Тёмное плотное пятно медленно принимало облик чего-то похожего на пьедестал, а когда Мари подошла ближе, то рассмотрела подобие человеческой фигуры, сидящей на троне с высокой спинкой. Фигура не двигалась, но Мари показалось, что она видит чьи-то горящие глаза.

«Кто ты есть?» — совсем отчётливо прозвучал вопрос в голове и она на него ответила: «Мари». «Ты не Мари», — сказал голос, и она словно увидела усмешку на тёмном, едва различимом лице. В то же мгновение каждая её симпота получила чьи-то эмоции и впечатления, а в её глифомы, словно из рога изобилия, хлынул поток воспоминаний, которые показались ей чужими. Неожиданно для себя, Мари поняла, что это её воспоминания и её жизнь, промелькнувшая, как мгновение.

«Тебя всё время обманывали и втихую использовали», — прошептал голос, а Мари и без него поняла, что так и было, отчего в душе поднялась буря эмоций, главная из которых оказалась ненавистью, пробуждая жажду мщения.

«Я помогу тебе расквитаться!» — услужливо подсказала тень, но Мари не требовалась ничья помощь, а желание немедленно отомстить являлось решающим. Мелькнула мысль, что ясность сознания кажется штучной, но логическая составляющая причин требовала совершить действия, соответствующие следствию. А единственным следствием обмана являлась месть, формы которой безграничны.

Внезапно туман рассеялся, и Мари увидела, что сияет светило, а она находится на одной из вершин, вздыбившихся из недр скал, которые звучали диссонансом среди гармонии окружающего пространства. Озеро, виднеющееся вдали, своей красотой вступало в противоречие с изуродованной скалами местностью, а белоснежные контуры Замка Преображения, наблюдаемые справа, казались из другого мира.

Стоило взгляду Мари остановиться на Замке, как тут же волна ненависти вспыхнула с новой силой, затуманивая симпоты и сужая все мысли к одной – мести. Не откладывая дела в долгий ящик, Мари по дуге вознеслась в небо, а потом спикировала сверху на Замок Преображения и врезалась в него, ничуть не притормаживая. Крыша, разлетаясь на куски, раскупорила здание, а воздушная волна обрушилась на прозрачные стены холла, которые брызнули радужными осколками во все стороны. Не останавливаясь, Мари сходу взлетела вверх и снова долбанула по замку, примеряясь в то место, где находилась спальня. Пробивая все этажи, она приземлилась внизу и снова поднялась вверх.

Из замка взлетела фигура, и она узнала того, который сейчас называл себя Томом. Он приблизился и спросил:

— Что ты делаешь?

— Разрушаю иллюзии, — ответила Мари и снова ринулась вниз. Не ограничившись простым разрушением, она, в самом низу, полыхнула силой, отчего Замок Преображения оплыл и рассыпался, поднимая огромное облако пыли. Из него вынырнула Мари и сходу ударила по Тому, который, от неожиданности, кувыркнулся и улетел вниз, скрываясь в облаке. Вдогонку Тому она отправила мощный огненный шар, который, конечно, ничего не мог ему сделать, так как дименсиальная оболочка в пределах Кольца, как Большого, так и Малого, вечная.

— Не смей! — услышала она крик и увидела, как к ней потянулся зелёный конус, на котором она увидела Тим. Мари улыбнулась от злорадства и ударила по Тим, обжигая её огнём. Полыхая, как факел, Тим не остановилась, а, опрокинув Мари, закрутилась вокруг неё чёрной лентой, замуровывая её в кокон. Том, выскочивший из облака пыли, устремился к Тим, даже не зная, что предпринять. Не мог же он драться с Мари, своей, пусть и бывшей, любовью.

Морриер и Уолл сразу почувствовали появление Мари, так как оставили несколько сторожевых симпот на случай её появления. Стоило им выйти из дворца Уолла, как они увидели в небе Мари и Тим, а вместо Замка Преображения – клубы пыли. Они не успели оторваться от земли, чтобы приблизиться к месту событий, как обнаружили тёмное облако, заслонившее светило и накрывшее Тим и Мари.

— Тим и Мари в опасности! — воскликнул Морриер и метеором прорезал небо, устремляясь к тёмному облаку. Навстречу ему потянулся тёмный бурлящий язык, который слизнул его и скрыл с глаз. Уолл, не мешкая, устремился за ним, ничуть не опасаясь, что и его проглотит тьма.

Слэй и Эйсинора, выскочив на крыльцо светло-голубого дворца, с ужасом наблюдали за чёрной клубящейся тучей, внутри которой кто-то жонглировал Томом, Морриером и Уоллом, а Тим и Мари исчезли и не появлялись. Черная туча палила во все стороны ударами молний, а её бока выстреливали рваные куски чёрного тумана, который неизбежно возвращался назад.

— Бежим! — крикнул Слэй, понимая, что это не их бой, и побежал от дворца, схватив Эйсинору за руку. К их удивлению, им навстречу шагал какой-то огромный одноглазый кот, а за ним, к ещё большему удивлению, шёл Бзын.

— Вам лучше уйти, — сказал им Кот, моргнув единственным глазом, а у Эйсиноры не к месту и не в то время чесались руки, чтобы сдёрнуть кожаную повязку на втором глазе, так как ей казалось, что кот придуривается. Кот растянул морду в неестественной улыбке и приподнял повязку, показывая здоровый и зрячий глаз, а потом обратился к Бзыну:

— Ты тоже иди, сейчас здесь будет горячо.

Такого «горячо», которое приключилось позже, они явно не ожидали. Стоило им отбежать на приличное расстояние, как почва под ногами вздрогнула, а потом затряслась. Раскрытыми от ужаса глазами они наблюдали, как в небо, окружённое огнём, рвануло нечто, оглашая пространство громоподобным криком, точно планета закричала от ужаса.

***

Они половину дня двигались на солнцепёке, отчего все были мокрыми и грязными от пыли, которая липла к влажному лбу и щекам, превращая солдат в чумазых замарашек. Все отряды ушли вперёд, а их, пятый, тянулся сзади, как и полагалось по ранжиру. Впереди показался сосновый лесок, и бойцы поторопились в прохладу, собираясь хоть на некоторое время избавиться от палящих лучей светила. Гай Гретор, подумывал, что остановка на обед в сосновом лесу хорошее дело, но впереди неожиданно раздались голоса: «Река! Река!»— и Гретор поспешил вперёд.

К его радости сосновый лес заканчивался у реки, пусть неглубокой и узкой, но достаточной, чтобы окунуться и смыть дорожную пыль. Первые звенья уже плескались в реке, не дожидаясь команды, и Гретор не стал их бранить, полагая, что они заслужили остановку на отдых. Пока он возвращался к братьям, Секлеция собрала все казаны звеньев и послала за водой, вытаскивая запасы для приготовления обеда.

Никто не собирался с ней спорить в этом деле и все звенья с удовольствием передали в её руки свои запасы, взвалив на неё процесс приготовления пищи. Пока мужчины плескались в реке, она сварила обед, а потом, когда звенья разобрали полные кашей казаны, отправилась к реке. Чтобы никто случайно не помешал, она отошла подальше, в тихую заводь, немного поплавала, а потом сполоснула бельё. Гаврош, наблюдая её из-за кустов, находил, что мама красивая, а вот пап чересчур много, тем более, что не все папы ему нравились. Секлеция вылезла из воды и прямо на голое тело натянула одежду. Пока она возвращалась назад, бельё на ней немного подсохло, но всё равно слегка холодило, создавая приятное ощущение свежести.

Гретор, понимая, что после обеда всех потянет на сон, сразу приказал собираться и строить колонну. Реку перешли вброд, причём все искали, где вода глубже, чтобы снова ощутить прохладу. Они ещё не обсохли, когда упёрлись в другие отряды, стоящие среди поля с травой по пояс. Когда Гай Гретор добрался до штаба, то оказалось, что впереди противник, который готовиться к бою.

Чиновник, поблескивая на груди триграммой четвёртой ступени, рассказывал дислокацию перед боем, где Гретору отводилось центральное место, а остальные отряды поддерживали его по бокам. Гретор с опозданием подумал, что совсем не подготовился к бою, так как не все бойцы имели даже палку. Как только он освободился, то сразу приказал не вооружённым бойцам вырубить себе оружие по руке, а остальным строиться в центре, так как их командующий принимает бой.

В отличие от Гретора, Секлеция оказалась более подготовленной к бою, и уже разложила по разным отделениям сумки самодельные бинты, высушенный мох и верёвки с колышками, для остановки крови в случае серьезных травм. Возле неё сидел Гаврош, помогая ей выпрямлять бинты. «Когда же она успела?» — удивился Гай Гретор, но времени на расспросы не осталось, так как противник, не таясь, уже спускался по пологому склону поля в направлении войск Райны.

— Держаться друг друга! — крикнул Гай Гретор, подбадривая своих.

Первые ряды запели что-то патриотическое, которое вскоре превратилось в нестройный рев. Уже отчётливо видны чужие лица с хищным оскалом, которые тоже подбадривали себя криками, сотрясая зажатыми в руках палками. «Пора!» — подумал Гай Гретор и, набрав в лёгкие воздуха, закричал во всю глотку:

— Круши врага!

Рядом подхватили крик, который превратился в протяжное «а-а-а-а-а-а», и все побежали в едином порыве, не чувствуя ног. Мощная лавина олицетворяла силу, и передние ряды врага дрогнули и потеряли стройность, что только воодушевило атакующих. Не останавливаясь, они врезались во вражеский строй, разрушая его, точно острый нож впивается в масло. За отрядом Гретора потянулись другие, расширяя дыру во вражеском строе, острой стрелой нацеливаясь на ставку врага, стоящую за войсками.

«Как удачно!» — подумал Гретор, а через мгновение понял, что попал в ловушку – строй бойцов, защищающих ставку противника, раздвинулся, и Гай Гретор увидел какие-то длинные колоды, уложенные на колёса от телеги. Странного вида тип наклонился к одной колоде, удерживая в руке зажженный факел, и перед отрядом выросло облако дыма, из которого с жужжаньем что-то неслось на Гретора. Это «что-то» с лёгким шлепком впилось в тело соседа, орошая кровью всё вокруг. Гретор, не останавливаясь, понёсся быстрей, чтобы убить странного типа, орудующего возле колоды на колёсах. Он уже замахнулся на него, но в голове что-то взорвалось, и Гретор упал, теряя сознание.

Когда он открыл глаза, над ним склонилась Секлеция, которая бинтовала ему рану на голове, а рядом, живые и невредимые, сидели его братья, окружённые со всех сторон бойцами противника. Сзади, сколько видели глаза, лежали тела бойцов его отряда, разорванные на части и в неестественных позах.

— Секлеция! Так вот ты где!? — радостно воскликнул какой-то тип, а Секлеция подняла на него глаза.

— Слепой? — её удивлению не было границ, а рука замерла, так и не закончив бинтовать голову Гретора. Рядом с типом, которого Секлеция назвала Слепым, стояла девушка, с живым интересом рассматривая братьев. Она бесцеремонно уставилась на Гретора оценивающим взглядом, рассматривая его мощную фигуру.

— Я должен с тобой поговорить, — сказал Слепой, обращаясь к Секлеции.

— Я не закончила, — ответила Секлеция, продолжая бинтовать.

— Мэриэнелла закончит, — сказал Слепой, указывая на девушку возле себя. Мэриэнелла бесцеремонно забрала у Секлеции бинт и принялась мудрить с головой Гретора. Секлеция вынуждено поднялась с колен и уставилась на Слепого.

— Отойдём, дело серьезное, — сказал он, направляясь к одинокой колке, где росли несколько лиственных деревьев. Слепой не спешил начинать разговор, как опытный игрок, осторожно рассматривая Секлецию.

— Кто он тебе? — спросил Слепой, внимательно наблюдая за Секлецией. Она тоже сделала несколько шагов и только потом сказала: — Мой муж.

— А остальные? — поинтересовался Слепой.

— Его братья, — ответила Секлеция и, покраснев, добавила, понимая, что Слепой всё равно узнает настоящую правду: — Они тоже мои мужья.

У Слепого поднялась бровь, и он замолк, чтобы скрыть недоумение. Впрочем, богатая практика картёжных баталий помогла ему быстро собраться, и он сказал, на этот раз искренне: — Секлеция, ты мне нравишься. Я это понял, когда ты исчезла. Твои… — возникла заминка, но Слепой продолжил: — Твои мужья в моей власти и я могу сделать с ними то, что хочу. Если ты остаешься со мной, я их отпускаю на все четыре стороны, если нет – они не проживут и до вечера.

— Но они, же меня любят! — воскликнула Секлеция, на что Слепой спокойно ответил: — Я отдам им Мэриэнеллу.

На удивлённый взгляд Секлеции, Слепой добавил:

— Не беспокойся за них! Мэриэнелла в постели похлеще тебя будет, вытворяет такое, что тебе и не снилось.

— Уже вечер, у тебя не осталось времени, — спокойно сказал Слепой, оставив Секлецию в тени деревьев. Не успел он отойти нескольких шагов, как земля задрожала так, что люди попадали. На юго-западе возникло белое облако, быстро превращаясь в грязный гриб, над которым вырвался огненный столб. Словно из ствола пушки, в небо вылетел серебристый шар, пылающий огнём. Люди, на некоторое мгновение, почувствовали невесомость и всплыли в воздух, чтобы потом больно грохнуться об землю. Всё вокруг затряслось, поднимая пыль, а вода в речке, где купались бойцы, потекла вспять.

Слепой бросился к Секлеции, обнимая её, словно хотел защитить от этого катаклизма. Его невольное движение смягчило негодование девушки, которая тут же его простила, находя весомые причины его поступков.

В небе плыл, поднимаясь всё выше и выше, серебряный шар, поражая воображение. С опозданием долетел грохот, растягивая мембраны уха, словно на планету обрушилось небо и на несколько минут все оглохли и замерли в неестественной тишине. Лишившись слуха, они не уловили громогласного слова, раздавшегося над планетой Тимурион, которое имело только один смысл: «Мама!» Слепой, прижимая Секлецию к себе, с удивлением увидел, как серебристый шар в небе вдруг окутала тёмная пелена, которая, словно паранджой, потушила его лик.

***

Гаагтунгр сердился, так как их операция прошла совсем не так, как им хотелось. Война, развязанная новым правителем Тартии, не вылилась в огромное противостояние и злодейство. Гаагтунгр думал, что Веельзевул плохо поработал со Слепым и не возбудил в нём зверя, способного творить зло в силу своего внутреннего облика. В новом правителе оставалось много от человека, но манипулировать с душой они не могли, ввиду не писаной конвенции и боязни того, что они превратятся в Ничто. Соблюдая эти дурацкие конвенции, они должны убедить, а не заставлять, а как его убедишь, когда он так некстати влюбился.

Нового правителя Райны, Роше, едва удалось подвигнуть на сопротивление. Если бы не усилия Гаагтунгра, то он бы и дальше кормил противника конфетами своего производства, а не воевал, как того от него хотели. Поэтому, собранные Роше войска при первой битве Слепой легко рассеял, а пятый отряд взял в плен.

Что же касается главной задачи, которая перед ними стояла – найти Хутина, то они её провалили. Тим поместила его внутри себя, и попытка его извлечь ничем хорошим не закончилась. Она только спровоцировала преждевременные роды у Тим, а Хутин, как лежал глубоко в недрах планеты, так и остался. Правда, им удалось ухватиться за ребёнка Тим, и теперь они ей недоступны, тем более что контролируют ребёнка на орбите.

Внезапно, всё естество Гаагтунгра пронзила нестерпимая боль, и он беззвучно закричал, не раздражая появившийся тёмный лик Сатанаила. Непроизвольно он стиснул свои лапы, и ребёнок Тим взвизгнул и заплакал. Гаагтунгр хотел заткнуть ему рот, но почувствовал, что боль ослабла, и раздался голос внутри:

— Вы похитили ребёнка Тимурион?

Гаагтунгр ничего не успел ответить, так как Сатанаил решил за них:

— Заберите Хутина, а ребёнком займется Самаэль.

— Хорошо, темнейший, — прошептал Гаагтунгр и лик Сатанаила пропал, а по спине Гаагтунгра побежал холодный ручеёк пота. Веельзевул, предусмотрительно спрятавшись за ребёнком, вынырнул из-за него и спросил:

— Что он хотел?

Гаагтунгр схватил его за горло и сдавил что есть силы, брызгая слюной прямо в лицо Веельзевула:

— Не смей задавать мне вопросы!

За Веельзевулом тянулся темный шлейф, на конце которого болталась укутанная в тёмный кокон Мари. После использования, её, ещё шипящую от злости, снова заключили в кокон, оставив её впрок, на всякий случай. Гаагтунгр опустил взгляд вниз, на планету, сосредоточившись на месте, где только что происходил бой.

Искореженная рана на планете ещё не затянулась зеленью и чернела наготой. От Замка Преображения не осталось и следа, а озеро испарилось, когда из недр планеты вырвался серебристый шар и выстрелил вверх. Его потемневший силуэт виднелся в небе, откатываясь на восток, а дальше его путь лежал по вытянутой орбите вокруг планеты. Самым странным казалось то, что светло-голубой дворец на другой стороне озера совсем не пострадал, пусть и лишился соседства с водой. Внутри дворца собрались все, кто остался, чтобы привести в порядок мысли и решить, что делать дальше.

— Я не верю, что это была Мари, — сказал Уолл, поднимаясь с кресла и подходя к не горевшему камину.

— Я сожалею, но это была она, — сказал Морриер, который не собирался всё рассказывать, но знал о Мари намного больше за других. К тому же, он понял, что сделать ничего не может и нужно принимать происходящее, как должное.

— Она злилась на меня, — сказал Том, а Тим молчала, так как личность Мари её меньше всего интересовала. Она грустила о своём ребенке, так неожиданно появившимся на свет и до сих пор слышала только его крик «мама», оставшийся в глифомах навсегда. Том понимал её, так как это был и его ребёнок, поэтому осторожно положил ей руки на плечи и произнёс:

— Мы вернём его, не беспокойся!

Тим так не думала, потому что тёмные, которые похитили её ребёнка, делали это не ради забавы, а для какой-то конкретной цели. «Что они хотят от меня?» — подумала Тим и, как вывод, сделала заключение, что она ни при чём. «Если не я, то, может быть, Том?» — спросила она себя и уставилась на него, поднимая голову.

— Ты что-нибудь хочешь? — спросил Том у Тим, и она сразу ответила вопросом: — Лури похитили из-за тебя?

— Его звать Лури? — спросил Том, удивляясь, что сам не догадался назвать ребёнка. «А, почему Лури?» — подумал он и только потом сообразил: «Так у меня сын?!»

— У меня сын! — громко крикнул он, поворачиваясь к Уоллу и Морриеру. Те удивлённо на него посмотрели и только сказали вразнобой:

— Поздравляю!

— Лури похитили из-за тебя? — повторила вопрос Тим.

— Почему из-за меня? — не понял Том и задумался. Врагов у него, если не считать ревности Мари, не имелось, а с тёмными он дружбу не водил. «Может, в этом виноваты эти?» — подумал Том, поглядывая на Морриера и Уолла. Он до сих пор не знал, кто они такие, так как они скрывали свои симпоты, а, тем более, глифомы. По их действиям можно судить, что они не желают им зла, но и доверия не вызывают.

Он перевёл виноватый взгляд на Тим, словно хотел ей сказать: «Объясни мне мою вину», — но она, наоборот, ждала объяснений от Тома. Внезапно, в голову Тома пришла мысль, что Мари всё знает о себе, и тогда объяснима её ярость. «Кто мог ей об этом сказать?» — размышлял Том, а его взгляд остановился на Морриере и Уолле.

— Вы знали Мари раньше? — неожиданно для себя спросил Том.

— Да! — ответил Морриер за себя и Уолла, подтверждая догадку Тома.

— Вы сообщили Мари, кто она есть? — спросил Том. Тим удивлённо на него посмотрела и спросила:

— Что это значит?

— Это значит, что этот товарищ, который нам не товарищ, перед тем, как поселить Мари на планете, стёр ей память и записал в её глифомы, что она любит его, — сказал Морриер, а Уолл утвердительно кивнул головой.

— Ты это сделал? — спросила Тим, не совсем понимая происходящее и интересуясь потому, что данное событие как-то связанно с похищением её сына – Лури.

— В то время я не знал тебя, — словно оправдываясь, произнёс Том, но как раз это не беспокоило Тим, ей хотелось знать, как освободить Лури, которого на орбите захватили темные. Если с ними связана Мари, то это всё объясняло.

— Мы не говорили Мари о тебе, — сказал Морриер, — тем более, она нам не поверит.

— Если она хочет, я отдам ей тебя, — сообщила Тим, глядя прямо в глаза Тома, — только пусть оставит в покое Лури.

— Ты не сможешь этого сделать, — сказал Морриер, — так как Мари на планете нет.

«Её нет в этой системе» — промолчал Том, раскидывая симпоты во все стороны. «А где же она?» — не озвучил Том следующую мысль, на которую ответа он не имел.

— Мари здесь ни при чём! — сообщил им Кот, по привычке проходя через стекло.

***

Секлеция ходила, как пришибленная, и братья Гай подумали, что это последствия природного катаклизма, в результате которого на небе возникла луна, никогда ими не виданная. Они пытались приободрить её своими улыбками, но только усугубили её плохое настроение. Никакого выбора у неё не имелось, так как гибели братьев Гай она не хотела, только переживала за то, как они воспримут данную ситуацию. Мучаясь мыслями, Секлеция ревниво поглядывала на Мэриэнеллу, которая крутилась перед связанным Гай Гретором, рассуждая о том, сможет ли девушка заменить братьям её. Такая странная забота о своих мужьях, перед тем, как их покинуть, свидетельствовала только о том, что Секлеция их любила, а свои чувства она всегда выражала искренне. Слепой, её первая любовь, тоже вызывал в душе какие-то чувства, но понять, любовь ли это или обыкновенная ностальгия за прошлым, она пока не могла. Чтобы закончить свои терзания, она подошла к Слепому.

— Я остаюсь с тобой, — сказала Секлеция, и, поглаживая по голове Гавроша, сообщила: — Гаврош будет со мной.

Лицо Слепого не выражало никаких чувств, а глаза скрывались за тёмными очками, поэтому Секлеция не могла узнать о его отношение к её согласию. Слепой не знал, кто такой Гаврош и только сказал: «Хорошо». Он подозвал к себе Мэриэнеллу, с которой долго о чём-то шептался. Судя по её выражению лица, Мэриэнеллу весьма позабавили слова Слепого, но не больше. Она отправилась к Гай Гретору и сообщила ему на ухо:

— Теперь я буду вашей женой.

Так как язык планеты Тимурион она знала плохо, то Гай Гретор не очень понял, что она хотела сказать. К нему, криво улыбаясь, приблизился Паут, который появился в лагере после сражения, и сообщил:

— Слепой дарит тебе свободу, так что беги в свою Райну, но помни, что я тебя догоню и уничтожу.

С этими словами он разрезал верёвки на руках у братьев и сказал:

— Я долго ждать не буду, так что бегите.

— Я должен забрать Секлецию, — сказал Гай Гретор, потемнев лицом. Паут взмахнул рукой и вокруг братьев возникли вооружённые пиками корсаты Канцелярии. Их намерения ясно выражали их лица, и, не будь здесь Паута, они бы уничтожили братьев за мгновение.

— Пойдём, — сказал Гай Гретор, бросив взгляд на Секлецию, который говорил, что братья этого дела так не оставят. Мэриэнелла отправилась вслед за ними, радостно предчувствуя приключения. Когда они отошли на приличное расстоянии от лагеря Слепого, Гай Гретор ей сказал:

— Ты свободна и можешь идти.

— Yo voy contigo, — ответила девушка, и, хотя Гай Гретор не разобрал ни слова, её намерения он понял.

Слепой подозвал к себе Паута и сказал:

— Иди на Райну и убери тамошнего правителя. Властелин должен быть один.

— Слушаюсь, властелин, — сказал Паут, склонив голову. Слепой отправился к карете, но потом обернулся и сообщил: — Да, после этого, зайдёшь в Мен и уберёшь правителя Белды.

— Властелин должен быть один, — подтвердил Паут, сияя лицом. Он собрал командиров отрядов и вскоре всё поле, занятое войском, потянулось к реке, а потом живым ручейком, вдоль леса, пропадая в наступившей темноте.

Братья Гай, затаившись в лесу, переждали, пока последний солдат перейдёт речку, чтобы лесом, скрываясь за деревьями, последовать за Слепым и его корсатами в направлении столицы Тартии, Мокаши. Мэриэнелла шагала вместе со всеми, не переставая отпускать остроты на испанском, которые никто не понимал, но все улыбались на заразительный смех девушки.

Наступила поздняя ночь, но звёздная галактика в полнеба, освещающая планету, давала достаточно света, что иметь возможность двигаться. Только под утро, когда и россыпи звёзд зашли за горизонт, оставив редкие остатки, братья позволили себе короткий отдых. Набросали на землю ветки деревьев и сразу заснули, так как день оказался насыщенным. Единственным исключением оставался Гай Гретор, возле которого прилегла Мэриэнелла и всё время что-то шептала ему на ухо, а потом полезла рукой по сокровенным местам, возбуждая в уме Гретора эротические фантазии и совершенно несносные желания.

Итогом стало то, что Гретор сдался под её напором и имел возможность убедиться в её умении разжигать страсть. Заснули они под утро, совсем измочаленные, что, вероятно, им пошло на пользу, так как умиротворение на их лицах говорило о многом.

Братья Гай, вскочив поутру, сразу заметили едва прикрытую голую Мэриэнеллу возле своего брата. Разбалованные Секлецией, они с вожделением посматривали на Мэриэнеллу, которая, проснувшись раньше Гретора, не стесняясь, демонстрировала своё соблазнительное тело, пока одевалась. Искушённые ей, братья возбуждали в себе мысли греховные, но естественные, забрасывая в душу маленькую искру сомнения в целесообразность преследования Слепого, похитившего Секлецию.

Гай Гретор проснулся позже всех, а когда увидел одетую Мэриэнеллу, то успокоился, полагая, что братья не заметили его ночное приключение. Взгляды, которые братья бросали, говорили о том, что они что-то знают, хотя можно предположить и обратное – они беспокоятся за Секлецию. Гай Гретор так и предположил, чтобы не мучиться совестью.

Приходилось выкладываться, когда они шли днём. Редкие прохожие рассказывали, что карета далеко впереди, но так как её сопровождали пешие корсаты Канцелярии, то карета часто останавливалась, давая возможность Секлеции размять ноги. К её удивлению, Слепой вёл себя с ней кротко, ничуть не ограничивая свободу и пытаясь быть предупредительным. Она снова попалась на его ореол таинственности, который, благодаря немногословности Слепого, легко представить. Вместе с тем, её волновало, как там братья Гай, но, скорее, не как жену, а как добрую сестру.

«Может, у меня и не было любви к братьям, а обычное сочувствие?» — думала Секлеция, понимая, что братья ей помогли перенести разлуку со Слэем. «А Слэй помог перенести разлуку со Слепым?» — спросила она себя, запутавшись в том, кто, кому и как помог.

Слепой, сидевший рядом, внимательно смотрел на Секлецию, задавая себе вопрос: «Что я в ней нашёл?», а ещё его мысли постоянно перескакивали на вчерашнюю ночь, когда небо полыхнуло огнём, и на нём появилась новая луна. Слепой не понимал, что случилось: то ли в планету врезался метеорит, то ли сама планета взорвалась. В любом случае, данное событие произошло недалеко от Мокаши, столицы Тартии, и Слепого интересовало, как часто происходят такие катаклизмы. Секлеция, сморенная дорогой, прислонилась к Слепому и заснула у него на плече. Слепой толкнул ездового и тот поехал тише, чтобы не будить девушку. К Мокаши они подъехали ранним утром, когда только первые лучи касались верхушек деревьев, а сытый город ещё спал, в отличие от жителей деревень, которые давно уже встали и суетились по своим хозяйствам.

В то же самое время, с другой стороны города зашли пешком три фигуры, одна из которых принадлежала Эйсиноре, а две других – Бзыну и Слэю. Так как дворец Уолла они покинули из-за опасности, которую совсем не представляли, то им ничего другого не оставалось, как перекантоваться в башне дрима, куда они и направлялись. Когда они добрались до центра города, то Эйсинора краем глаза видела карету, которая поворачивала к дворцу властелина, но не сильно придала этому значения. Секлеция, к тому времени проснувшаяся, выглянула в окошко кареты и увидела Эйсинору и сразу крикнула:

— Эйсинора!

Услышав крик, Эйсинора повернулась к карете и увидела Секлецию, сидящую рядом со Слепым.

— Ты, что, бросила моих братьев? — догадываясь, настороженно спросила Эйсинора.

— Так нужно, — не стала отрицать Секлеция, не собираясь углубляться во все подробности.

— Ты вертихвостка! — воскликнула Эйсинора, и добавила: — Я тебя ненавижу!

Она демонстративно отвернулась и потянула за руку Слэя, точно боялась, что и его уведёт ненасытная Секлеция, забывая при этом, что сама украла его. Бзын поздоровался со Слепым без особого энтузиазма, а тот его попросил:

— Ты побудешь некоторое время дримом?

— Мне за подло тебя славить, — хмуро ответил Бзын.

— Можешь не славить, — согласился Слепой, — главное, займи эту должность, она вакантная.

Бзын помялся и решил, что должность без обязательств ему подходит. Оставив Слепого, он отправился в башню, куда уже ушли Слэй и Эйсинора. Слепой не стал садиться в карету, а взял Секлецию за руку и повёл во дворец властелина. Стоило им зайти в кабинет Слепого, как Секлеция сейчас же потребовала удалить сазана из аквариума подальше от дворца. Слепой тот час же согласился и позвал попавшего раннего чиновника, с триграммой неизвестно какой ступени, наказав ему, чтобы сазана тут же убрали.

— Вы хотите съесть его на завтрак? — бодренько спросил чиновник.

— Ни в коем случае! — воскликнула Секлеция, чуть не согнувшись от отвращения: — Уберите его подальше!

— Хорошо, — сказал чиновник и склонился перед Секлецией.

— Пойдём, без нас разберутся, — прошептал Слепой, обнял её за плечи и повёл в спальню.

Секлеция безропотно пошла с ним, ощущая, что ей совсем не противно с ним идти, а можно сказать – приятно. «Он же, моя первая любовь!» — подумала она, убирая все преграды и поворачиваясь к Слепому лицом. Их поцелуй был обоюдным и вызвал у них одинаковые чувства, отчего они торопливо снимали одежду, чтобы соединиться и удовлетворить своё вожделение. Гаврош, о котором они совсем забыли, остался за дверью и думал о том, что Секлеция сделала правильный выбор, а Слепой – классный мужик. Возможно, он подойдёт лучше маме, чем банда волосатых братьев Гай. И, возможно, Гаврош разрешит ему стать для него отцом.

***

Появление странного Кота не озадачило тех, кто собрался во дворце Уолла, так как они все, по сути, имели дименсиальные ипостаси, и пройти сквозь стекло им сущий пустяк. Они заинтересованно посмотрели на Кота, заявившего, что Лури похитили совсем не по вине Мари.

— Прежде всего, я хочу познакомить Тим со всеми присутствующими, — сказал Кот и, рисуясь, взял в свою лапу руку Тим и чмокнул с реверансом. Тим хихикнула и улыбнулась коту, забыв, на мгновение, о своём сыне.

— Кроме вас, уважаемый Кот, я всех знаю.

— Вот этого человека, по имени Морриер, на самом деле зовут Мо, и он любит гулять большим котом, — сказал Кот и Морриер, лукава улыбнувшись, превратился в большого рыжего кота. Тим тут же засунула в его рыжую шерсть руки и, закрыв глаза, промолвила:

— Как великолепно.

— Тим, я начинаю ревновать, — засмеялся Том.

— Я ещё не закончил, — сказал Кот и продолжил: — Молодой человек с именем Уолл, совсем не Уолл, а Онтиэинуола, и он не молодой человек, а девушка.

— Как?! — воскликнула Тим и хлопнула ладошками.

— Мне захотелось стать мальчиком, — ответила Онтиэинуола-Уолл и возмутилась: — А что такого?!

— Ничего, — ответила Тим и посмотрела на Тома: — Может, и мне стать мальчиком?

— Я буду тебя любить в любом виде, — сказал Том, а Кот повернулся к нему:

— Вас, уважаемый товарищ, зовут не Том, а…, — Кот сделал паузу и Том закончил его предложение: — Меня зовут Тёмный.

— Тёмный? — скривилась Тим: — Лучше я тебя буду звать, как прежде, Том. А почему ты не назвал своё имя?

— Потому что ваш Том стёр Мари память и внушил ей новую реальность, в которой она любит Тома, — сказал Кот.

— Ты это сделал? — спросила Тим.

— Иногда я делал плохие вещи, — чистосердечно признался Тёмный-Том, словно его пожурили за то, что он украл пирожок со стола

— Теперь я понимаю, почему взбесилась Мари, — сказала Тим, опустив голову, а потом обратилась к Коту: — Ты ей сказал, что сделал с ней Том?

— Нет! К сожалению, это сделали другие силы, — ответил Кот.

— Те, которые похитили Лури? — настороженно спросила Тим.

— Да, — ответил Кот.

— Что им нужно от Лури? —

— Им нужен не Лури, — сказал Кот, — им нужен Хутин.

— Я его закатала, — призналась Тим. Том удивленно посмотрел на нее, и она торопливо сообщила: — Я его сейчас выпущу!

— Не спеши, — придержал её Кот, — только тогда, когда они отдадут Лури. Я буду посредником.

— А где моя мама, Маргина? — спросил Уолл.

— Какая Маргина? Здесь твоя мама? — не поняла Тим.

— Настоящее имя Мари – Маргина, ответил Кот, — я думаю, что она вместе с Лури.

— Она ничего ему не сделает? — озабоченно спросила Тим.

— Думаю, нет, — сказал Кот, но сомнения в его голосе Тим уловила.

Кот не ошибался, так как Мари, она же Маргина, находилась рядом с сыном Тим, так же, как и Лури, укутанная тёмным туманом. Она видела то ли сон, то ли явь, где, как картинки, проносилась её жизнь, которую не скрыл, а уничтожил Том, зачищая её память. Те скудные остатки, которые подарили ей тёмные, только расстроили её и помогли осознать невозвратимость потерянных воспоминаний. Перебирая последние события, Мари понимала, что тёмные её использовали, как оружие, но жажда мщения затмевала рассудок и требовала сатисфакции.

Тёмные обладали какими-то новыми способностями, с которыми ей не справиться. Как она поняла, тому помогало то, что они умели использовать человеческие эмоции и играть на них. Пусть Маргина не являлась человеком, но она использовала человеческие качества, мораль, эмоции и человеческие привязанности. Она их ценила за неповторимость и алогичность, считая данные качества достоинствами, а не воспринимала их, как недостатки.

Очнувшись, она увидела, что лежит на сером грунте без малейшей расцветки, а над ней куполом темнеет облако, в котором мелькают какие-то ужасные лица, и, не успевая сформироваться, распадаются в пыль.

— Мама, — послышалось рядом, и Маргина увидела, как из грунта вылепилось тело ребёнка, который снова позвал: — Мама.

«Бедненький», — подумала Маргина и потянула к себе ребёнка, взяв его на руки. За ним, как пуповина, тянулся шлейф из грунта, который погружался в каменную твердь поверхности планеты. «Так это ребёнок Тим!» — прозрела она и хотела швырнуть его, наливаясь яростью к Тёмному.

— Мама, — жалобно проурчал ребёнок, и Маргина поняла, что не сможет его отшвырнуть, а тем более, оставить. Его облик огромного спутника Тимурион, утратил свою реальность, а превратился в маленького, крошечного ребёнка, испуганного и зовущего свою мать. Ребёнок ткнулся в её грудь, и она поняла, что он хочет есть. Перебирая свои глифомы, она нашла в закоулках памяти, не снесенных Тёмным, представления о кормлении дочери, о которой толком ничего не знала, и соорудила себе грудь. Ребёнок тут же присосался к соску и заурчал, словно котёнок.

«Кушай, миленький», — проворковала она, испытывая сильнейшее наслаждение от процесса, и поняла, что этот комочек, размером в двести километров, она будет защищать до последнего.

#doc2fb_image_03000005.png