То ли из-за дождя, то ли по магической причине надпись на бумажке расплывается почти сразу. И что мне делать с этим дерзким обещанием?

Совет Ники прост: выкинуть из головы, потому что даже у тех парней, у которых имеется доступ в общежитие, нет ключей от дверей, а приличным девушкам не стоит ночью пускать мужчин к себе.

— А если это принц? — робко уточняю я, хотя стоило бы молчать, да и не уверена, что почерк в записке его.

Ника оглядывается через плечо:

— Тогда на твое усмотрение, хотя все равно неприлично. И, кстати, как прошел ваш ужин?

Все, нарвалась на расспросы. И ведь сама виновата!

— Чаю бы мне, — жалобно прошу отсрочки, прикидывая, что рассказать, а о чем умолчать.

И вроде скрывать особенно нечего, и мотив помогать у Арендара вполне благороден, но хочется сохранить это между нами, оставить только нашим секретом.

Блин шкварчит на сковороде. Ника смотрит внимательно.

— Не хочешь — не рассказывай, — она отворачивается к блину, но не надо быть менталистом, чтобы в ее голосе и поджатых губах уловить обиду.

— Почему же, хочу, — сдаюсь я.

Но о метке все равно не рассказываю, только общее и об угощениях и интерьерах, которыми Ника заинтересовалась не меньше, чем разговором с принцем.

* * *

Вечером решаю спокойно ложиться спать, только халат и сковородку положить поближе на случай гостей. Пристроив сковороду на стул и взбив подушку, укладываюсь. Ника еще возится в ванной комнате, чем-то шуршит.

Тихо звякает оконное стекло. Вздрогнув, оборачиваюсь к сдвинутым шторам.

Показалось? Второй этаж как-никак.

Продолжаю устраиваться в постели.

Цок!

Нет, не показалось — кто-то в окно стукнул.

Цок!

Похоже, кидают камушками. Уже легче: жаждущий встречи не может войти, а значит, это не Арендар.

С чистой совестью ложусь и натягиваю одеяло до подбородка.

Цок!.. Цок!.. Цок!

Постучит и перестанет, я терпеливая. Закрываю глаза. Оконное стекло продолжает вздрагивать под ударами мелких камушков.

— Что это? — Ника застывает на пороге ванной комнаты.

Вздыхаю:

— Наверное, автор записки.

— А что ты такая нелюбопытная? — Сбросив с волос полотенце и мгновенно уложив их магией, Ника подходит к окну и распахивает штору. — Оу…

После такого «Оу» оставаться в кровати просто невозможно.

Накидывая и заворачиваясь в халат, подхожу к ней.

Внизу, в прямоугольниках падающего из окон света, Геринх сверкает голым мускулистым торсом и звериными глазами.

Заметив меня, улыбается во все зубы, вскидывает руку и ударяет когтями по струнам лютни. Лютня отзывается пронзительной мелодией, после нескольких аккордов Геринх весь вытягивается и, страстно глядя на меня, затягивает романс «Пожалей ты меня».

А хорошо поет, зараза. Кошусь на Нику: она умиляется, и даже глаза влажно поблескивают. Перевожу взгляд на Геринха, он как раз переступает небольшую лужу на газоне, чтобы оказаться ближе:

Вот сам знает, что не быть, а все туда же.

В световых проекциях окон появляются очертания фигур. Похоже, внимание он привлек. Даже слышатся звуки открывающихся рам. Если бы это чудо было не таким пошлым на словах, я бы прониклась его чувственным, действительно чувственным исполнением.

Сделав бровки домиком, Геринх продолжает еще пронзительнее, еще чувственнее, проникновеннее.

Не знаю, где он в моем гневном взгляде надежду уловил, но впрямь можно поверить, что ему без меня не жить. К его ногам падает несколько цветков. Геринх смотрит только на меня. И поэтому не видит, что сзади к нему приближаются доспехи без паховой области.

Доспехи внушительные: с шипами на плечах и руках, с когтистыми перчатками и когтистыми башмаками. На шлеме — роскошный плюмаж, только еще шевелится, словно змеи. И прорезь в забрале-клюве горит жутким зеленоватым светом. Как и дырка на месте недостающей детали.

— Сзади! — взвизгивает девушка сверху.

Жалобно тренькают струны, Геринх оборачивается, взвизгивает и отступает.

«А, не готов себя в жертву принести», — злорадно думаю я.

Геринх, словно почувствовав эти скептические мысли, устремляет на меня решительный взгляд, перехватывает лютню за гриф, точно биту, и разворачивается к шагающему к нему врагу.

Он совсем идиот или как?

Лютня озаряется голубым светом, сплющивается и вытягивается в меч.

— Недурно, очень недурно, — комментирует Ника.

Только доспехи тоже вытаскивают меч в полтора раза больше, чем у Геринха. Тот оглядывается на окна. Судя по теням силуэтов в проекциях света, наблюдают за происходящим многие. Геринх точно на сцене в лучах софитов.

Надеюсь, он не сторонник мнения, что на миру и смерть красна.

Повернувшись к доспехам и поиграв мускулами широких плеч, Геринх вскидывает меч над головой, тот окутывается красным сиянием, уплотняющимся в огненные сполохи.

С диким воплем Геринх бросается на доспехи. Доспехи парируют удар, толкают так сильно, что Геринх кубарем летит назад.

Судорожно дергаю шпингалет.

— Ой! — Ника прижимает ладони к лицу.

Выронивший меч Геринх уворачивается от когтистой руки доспеха, перекатывается, швыряя в противника сгустки энергии, пламени, льда. Доспехи прут, отмахиваясь от атак, пытаясь зацепить рукой.

Наконец я справляюсь с рамой, распахиваю окно и ору во все горло:

— Гульфик отдай!

Геринх пропускает удар в плечо, пролетает через газон пару метров. Вскакивает на все четыре конечности и по-собачьи трясет головой.

— Гульфик ему верни! — вывешиваюсь наружу.

Убрав меч, выпустив когти на перчатках, доспехи шагают на Геринха.

Тот молниеносно взбирается на ближайшее дерево прямо по гладкому стволу и застывает, крепко прижимаясь к нему.

Доспехи вытаскивают меч и начинают рубить ими ствол.

— Гульфик отдай! — надрываюсь я, хотя за ударами меча вряд ли Геринх меня услышит.

Из окон на разбушевавшиеся доспехи летят полупрозрачные сети. Поднявшаяся с земли вода собирается в волну и ударяет, но вокруг доспехов вспыхивает магический щит, и они, нетронутые, продолжают рубить дерево.

Геринх взвывает. Ошалело смотрит на доспехи, дрыгает ногой. Оглянувшись и примерившись, мощным прыжком перескакивает на соседнее дерево аллеи. Ударившись о ствол, соскальзывает по нему вниз. Шмякнувшись на землю, взвывает и отваливается от ствола, зажимая спасенный металлическим гульфиком пах.

Доспехи, отбросив меч, бросаются на него.

— Ау-у-у! — Геринх в последний миг уворачивается, переворачивается на четвереньки, но доспехи удерживают его, наваливаются сверху. — У-у-у!

Я, конечно, понимаю, что с него сейчас просто гульфик отстегивают, но выглядит их возня весьма двусмысленно. Геринх брыкается, доспехи дрыгаются.

— Что они делают? — нервно вскрикивает кто-то.

Геринх вырывается, отбегает, сверкая кожей сквозь разодранные штаны.

Доспехи вскидывают в воздух отвоеванный гульфик с обрывками кожаных ремней и этих самых штанов и потрясают им вслед улепетывающему на четырех лапах оборотню.

Пристегнув спасенную часть тела, доспехи поднимают меч и гордо удаляются в темноту аллеи.

— Концерт окончен, — вздыхает кто-то из комнат выше и левее.

Я, как и многие другие, закрываю окно.

— С твоим появлением все стало как-то веселее, — задумчиво произносит Ника. Зевнув, выключает свет. — Спокойной ночи.

Укладываясь в кровать, ворочаясь, я вдруг понимаю, что мне впервые в жизни пели серенаду под окном, и хорошо пели. Невольно вздыхаю: вот если бы это пел не Геринх, а… Мотнув головой, прогоняю глупую мысль.

— Спокойной ночи, — запоздало желаю Нике.

— Угум, — шепчет она.

И в комнате воцаряется спокойная, уютная тишина.

Я засыпаю, даже не подозревая, какие еще веселья готовит мне волшебный мир.

* * *

Утром сонная, но готовая к свершениям, распахиваю дверь на стадион и понимаю, что не одна я такая готовая.

А заодно понимаю, почему сюда девчонки рвутся: целый табун подтянутых широкоплечих парней носится кругами, некоторые голыми влажными торсами сверкают. И все, кроме путающегося под ногами Гаддака и хилого паренька, как на подбор.

Как говаривала в подобных случаях Света: «Дайте два». Попала я в малинник… или, вернее будет, в бананник.

Повелитель бананов наблюдает за подопечными от турников. Подбегаю и, задрав голову, отчитываюсь:

— Мисс Клэренс заниматься магией сегодня разрешила, но лучше под вашим присмотром.

— Да, я уже прояснил этот вопрос и составлю программу тренировок. Сейчас побегай с остальными, потом к профессору Иморане на стихии. Утром всегда пробежка и разминка, расписание остальных уроков сверяй с кристаллом академии, я в него вношу все рекомендуемые занятия и время их проведения. И обязательно сходи к казначею, он ждет. Все, можешь… — Он сощуривается, ноздри вздрагивают.

Огромная ручища смыкается на правом запястье и тянет к носу. Дарион принюхивается к одолженному у Ники пластырю, которым я заклеила метку рода Аран.

— Интересно… Сильно поранилась? — И смотрит так пристально-пристально.

— Н-нет, совсем чуть-чуть. — Пытаюсь вывернуть запястье из его лапищи. — А что, какие-то проблемы?

Дарион разжимает пальцы, и я поспешно отступаю, пряча руку за спиной.

— Бегом, — Дарион кивает на парней. — Десять кругов.

Отличное начало дня.

* * *

— Спасибо, что подождал, — на ходу заплетая влажные волосы, благодарю я.

Из-за подсуетившегося и сунувшегося первым Гаддака, мне, согласно собственному же уговору, пришлось принимать душ и переодеваться последней.

Валарион поднимается со скамейки в начале аллеи.

— Позволь. — Не дожидаясь ответа, подхватывает кончики моих волос, поглаживает, и они взвиваются, просыхая и укладываясь в пучок. Валарион улыбается. — Извини, я женских причесок делать не умею.

Пощупав аккуратный пучок на затылке, радостно сообщаю:

— Ты меня просто спас.

Не сговариваясь, мы быстрым шагом направляемся к отдельно стоящему корпусу на занятия стихиями, до которых остается всего пятнадцать минут. Что не мешает Валариону начать неприятный разговор:

— Что случилось между тобой, Вильгеттой, Ингаром и Гаддаком?

— Хороший вопрос, — раздраженно киваю я. Вспоминать случившееся не хочется, но Валарион так хорошо ко мне относится, что лгать стыдно. И он рано или поздно все равно узнает о произошедшем, только другие могут ему так рассказать, что я получусь психованным чудовищем. Вздохнув, признаюсь: — Вильгетта решила, что я околдовала принца Арендара…

— Околдовала дракона правящего рода? — скептически изгибает бровь Валарион. — Она что, выпила что-нибудь не то? Или головой стукнулась? Конечно, о леди так не говорят, но ее предположение просто за гранью.

Увы, не настолько за гранью, чтобы меня не подозревали.

— В общем, — поправляю соскальзывающую сумку, — расстроилась она настолько, что стала обращаться, но споткнулась, упала на руки и сломала их.

— Да, у молодых оборотней во время трансформации кости хрупкие.

— Почему-то Ингар сказал Фабиусу, что я избила Вильгетту, а она подтвердила. Так что через десять минут я уже получала взыскание.

— Странно, — хмурится Валарион. — Ладно Вильгетта, она первое время после неудачной трансформации наверняка была не в себе, оборотней в принципе не допрашивают сразу после оборота, они слишком… плохо соображают, но Ингар… Может, ты его случайно обидела?

— Я его впервые увидела вчера на занятии.

— Тогда вдвойне странно так рисковать ради пустяка.

— Ну я бы не сказала, что это такой пустяк, — я тут же осекаюсь, чтобы не признаться в том, что почти начала мыть туалет.

Валарион открывает передо мной дверь в корпус и, юркнув следом, продолжает разговор:

— Ты из непризнанного мира, ты будешь учиться здесь, пока не научишься управлять магией, если только тебя не заберет одаренный муж, тюрьма за убийство или смерть. А вот обычным студентам за лжесвидетельствование придется распрощаться с академией. Так рисковать только ради того, чтобы тебе назначили административное взыскание? Это глупо.

— Очень глупо, — соглашаюсь я за миг до того, как мы входим в аудиторию.

Входим последними, поэтому на нас все смотрят.

— Принца ей мало, за сына наместника взялась, — шуршит женский шепот.

Хочется огрызнуться чем-нибудь вроде «да, я жадная» или, если вспомнить о Геринхе, «и за оборотней тоже взялась», но сдерживаю глупый порыв и оглядываю амфитеатр аудитории.

Темные парты стоят в десять ярусов, и мест почти нет. Так и не отыскав среди многочисленных лиц Нику, направляюсь на пустые места в среднем ряду. Задумчивый Валарион почти бесшумно ступает следом. Надеюсь, слова о моей охоте на него он всерьез не воспринял.

* * *

Профессор Иморана — миниатюрная брюнетка лет семнадцати на вид — тихим, ласковым голосом рассказывает, как в мире Эеран важны стихии. Ожидаемо стихии оказываются четырех типов, и, в чистом виде или комбинируясь, они используются во всех сферах жизни. Иморана немного касается истории магии, но имена и достижения ни о чем мне не говорят, и аудитория явно скучает.

Я все чаще кошусь на Валариона, разглядывающего свой лист бумаги. Неужели впечатлился шепотком о моих планах на него и принца? Посмотрев на блондина и шатена, все громче что-то обсуждающих на ярус ниже нас, поворачиваюсь к Валариону сказать, что я не охотница на женихов. Профессор Иморана, произнося:

— Заклинания стихийников варьируются от простейших до сложных, требующих участия нескольких магов, — вскидывает руку.

Порыв ветра подбрасывает болтающих парней к потолку, несколько раз переворачивает и швыряет назад на стулья, да так аккуратно, что они возвращаются в те же позы, что прежде, только оба лохматые. Шатен нервно взвизгивает. Профессор Иморана, глядя на него, прижимает палец к губам, призывая к молчанию, и продолжает все тем же ровным голоском:

— Как вы думаете, сколько стоит смещение русла реки или быстро пробитый тоннель в горных породах?

Пожалуй, с Валарионом я как-нибудь в другой раз объяснюсь. Иморана оглядывает аудиторию, и притихшие студенты начинают нервно предлагать различные суммы.

— Зависит от плотности пород и срочности, — отзывается Ингар. — Но, согласно установлению гильдии, не меньше ста полновесных империалов.

— Верно, — по губам Имораны проскальзывает мимолетная улыбка. — На этом теоретическая часть окончена. — Те, кто остаются на практическую часть, отсаживаются от соседей минимум на одно место. Убирайте все, на столе допускаются только выданные пособия. А пособия раздаст… — она обращает взор на покувыркавшегося под потолком блондина и договаривает: — Изран.

Его приятель-шатен скрывается в толпе уходящих студентов. Изран, приглаживая растрепанные длинные волосы, спускается с амфитеатра.

— Простите меня, это больше не повторится, — тихо произносит он и направляется к длинной тумбе у окна. С нее он забирает и переносит каждому оставшемуся студенту по стеклянной банке и огарку свечи в бронзовом подсвечнике.

Валарион, как истинный рыцарь, отсаживается сам, не тревожа меня.

— Спасибо, — киваю поставившему передо мной банку и подсвечник Израну.

Он слегка улыбается в ответ и бегом спускается за новой порцией банок и подсвечников. В аудитории слышны только его шаги и позвякивание: наказание впечатлило всех.

Едва Изран усаживается на место, профессор Иморана оглядывает аудиторию.

— Начнем с базового заклинания «Искра магии».

Инструкции напоминают те, что давал Дарион.

Как и все, ставлю перед собой огарок свечи, активирую источник и, щелкнув пальцами, представляю пламя на фитиле свечи. Не с первого раза, но магия откликается. Фитиль покрывается красноватой сеткой и вспыхивает. Я едва сдерживаюсь, чтобы не крикнуть: «Ура!» — ведь это волшебство. Пустяковое, но внешне более яркое, чем защита на боевой магии, и вообще у меня только что детская мечта сбылась.

Окидываю аудиторию восторженным взглядом и радуюсь еще больше: я не последняя! Еще у трети студентов свечи стоят без огня, у пары только дымятся. И у Еаддака свеча не горит. Так ему и надо!

К конденсации в банку капли воды мы приступаем после перерыва на обед. С водой у меня получается чуть хуже, но получается.

* * *

«У тебя хорошие показатели по стихиям», — снова и снова прокручиваю в голове похвалу профессора Имораны. Правда, допуск на третий уровень занятий она даст, когда стабилизируется мой источник, но все равно очень приятно знать, что магический потенциал заслуживает лестного отзыва.

И очень приятно от мысли, что сейчас я получу свои денежки!

На этой веселой ноте стучу в массивную деревянную дверь с медной табличкой: «Мистер Горго. Казначей академии драконов».

— Войдите, — доносится из-за двери.

Казначей, сидящий за столом, заваленном бухгалтерскими книгами, встречает меня суровым взглядом поверх очков в золотой оправе. Судя по столбикам и горке разномастных монет перед ним, я отвлекаю его от подсчета средств.

— Здравствуйте, — с неожиданной робостью приветствую его и подхожу к столу.

— Ну, здравствуй. — Казначей откидывается на спинку кресла и сцепляет пальцы, сверкнув отполированными кожаными заплатками на рукавах бархатного сюртука. — Слушаю тебя.

— Я за содержанием.

— Браслет.

Мистер Горго, проведя ладонью над моим браслетом, причмокивает. Хмурится и снимает со стопки бухгалтерских книг потрепанный фолиант.

— Та-ак, — тянет Горго, перелистывая желтые страницы и то и дело бросая на меня короткие взгляды.

А я разглядываю столбики и горку разнокалиберных монет. Светлые монеты от сантиметра до четырех в диаметре и, кажется, серебряные. Потертые красноватые монеты, наверное медные, они диаметром от сантиметра до трех. На многих выбиты драконы и пламя, но есть и птицы, и лица, и знаки стихийных элементов.

— Та-ак. — Снова одарив меня недружелюбным взглядом, мистер Горго со вздохом вытаскивает из горки две крупные серебряные монеты и с таким видом, словно от сердца отрывает, выкладывает на край стола. К ним столь же пафосно добавляет четыре средние медные монеты. Застывает, снова заглядывает в тетрадь. — Ах да, удержание за правонарушение.

Он сгребает серебряный и два медяка.

Вот так просто ополовинил… Это несправедливо, ведь я не нападала на Вильгетту. Это нечестно!

Стиснув кулаки, поднимаю взгляд на мистера Горго.

— Извини, надо было сразу выдать нужную сумму.

Ладно хоть извиняется. Или боится, что я и ему руки переломаю, как Вильгетте?

Монетки сиротливо смотрятся на краю стола. Что можно на них купить? Это мелочь или крупный номинал?

— На это можно жить? — Повертев в пальцах серебряный с драконом, беру и медяшки с огнем.

— Вещи выданы, питанием обеспечена. Жить можно.

— Только осторожно, — бормочу я, взвешивая монеты.

— О женщины, — он всплескивает руками, — вы просто ненасытны, когда дело касается всех этих глупых бантиков, финтифлюшек и прочих побрякушек. Тебя одели, обули, накормили, а ты страдаешь, что не сможешь покупать всякие излишества. Стыдись, женщина! Тебе и так дали слишком много, остальным приходится самим обеспечивать себя одеждой и формой.

Стыжусь. Но упомянутых излишеств хочется, хотя бы перо, пишущее без чернил. И еще бельишка поприличнее, и косметики, и заколок красивых. Потому что да, я девушка и горжусь этим.

— До свидания, — развернувшись на каблуках, покидаю обитель экономии и шовинизма, умолчав о том, что у мистера Горго оправа очков золотая, а это тоже излишество: с казначеем лучше не ссориться.

* * *

Судя по информации с кристалла академии, занятий сегодня у меня больше нет, что радует: вымоталась я, спать хочется так, что благие намерения потренироваться в магии или сходить в библиотеку и взять учебник по истории Эерана разбиваются о выворачивающуюся в зевках челюсть и отяжелевшие, точно чугуном наполнившиеся, веки.

Но прежде, чем сдаться на милость усталости и вздремнуть перед ужином, вытаскиваю из шкафа книгу о драконах. Улегшись на кровать, зевая, распахиваю массивный фолиант наугад.

Открывается он на красной ленточке закладки. Разворот потерт, уголки обтрепаны так, что скруглились, и это притом, что книга в целом не выглядит старой. Похоже, очень важная и популярная глава.

От усталости не сразу разбираю витиеватый шрифт названия: «Дракон и избранная».

А, ну да, очень важная глава, учитывая ажиотаж вокруг будущего отбора этих самых избранных. Только от мисс Клэренс такого живого интереса не ожидала. Хотя книга могла досталась ей уже такой.

Зевнув, решаю ознакомиться со «сверхполезным материалом».

Драконью страсть к коллекционированию, их жестокость и властность может преодолеть только более сильный дракон или избранная дева, когда между ней и драконом возникает ментальная связь, позволяющая ему ощущать свою избранницу и ее переживания.

Трудно быть избранницей дракона, как на поводке оказываешься. Зевнув, продолжаю знакомиться с особенностями местных правителей.

Дракон сразу ощущает свою деву, за исключением избранниц из других миров. Самое сложное — почувствовать свою избранницу, если она пришла из мира, бедного на священную силу, тогда на установление связи требуется не менее трех лет.

Вдруг понимаю, что лежу с закрытыми глазами. Неохотно их разлепляю и вчитываюсь в следующий абзац. Надо же хоть страницу дочитать для круглого счета.

Своих избранных драконы носят на руках и опекают.

Отдельная категория избранных или истинные избранные — денеи.

Их магия входит в резонанс с магией дракона. Синергия их взаимодействия так велика, что позволяет не только пробудить родовую магию дракона, но и усилить саму денею вплоть до превращения в полноценного дракона. Истинная пара практически непобедима.

Только пронизанное магией дитя Эерана может стать денеей. Она вызывает у дракона дикое желание спрятать свое сокровище в родовом замке и защищать до конца своих дней.

Буквы на странице оживают, разбегаются в стороны, и освободившийся лист превращается в экран. На экране принцесса в красивом платье идет по дворцу. Навстречу ей выскакивает кудрявый статный мужчина.

— Денея моя! — Он хищно посверкивает золотыми глазами, хватает рванувшую прочь бедняжку, закидывает на плечо.

Девушка кричит, мужчина выбегает в сад, раскидывает черные крылья. Превратившись в дракона, он уносит принцессу от рыдающих родственников.

Через облака пролетает к замку с высокими шпилями. Приземлившись на высокой башне, он вновь закидывает стучащую зубами от холода принцессу на плечо и утаскивает в комнату с розовым интерьером и рюшечками.

— Все для тебя, мое сокровище, — сообщает дракон и запирает принцессу на огромный амбарный замок. Приникает к двери и, блаженно щурясь, воркует: — Никогда не выпущу, никому не отдам…

Принцесса, внезапно сменив платье на полосатый костюм заключенной, дергает решетки на окнах.

— Я протестую! Я требую адвоката! Это незаконное задержание!

На ее руке вырастает наручник с цепью и гирей на конце. Такой же наручник вырастает у меня. Вдруг оказывается, что это я стою у решетки и мой наручник дергается.

Вздрогнув, распахиваю глаза: я в комнате академии драконов, по-вечернему сумеречно. И мой браслет неистово дергается.

Приподнимаюсь. Ника сопит на соседней кровати. Книга о драконах лежит рядом со мной. Про принцессу-денею мне, похоже, приснилось. Ну и кошмар!

Браслет продолжает дергаться, вибрирует. Накрываю его рукой. Сквозь пальцы просовывается полупрозрачная голубоватая фигурка профессора Эзалона.

— Валерия, ко мне в кабинет, немедленно.

Он растворяется в воздухе.

Ника, что-то пробормотав во сне, переворачивается на другой бок.

* * *

В административном здании тишина, светильники горят один через три. Я, словно в ужастике, перехожу из освещенных зон в темноту.

Приспичило же Эзалону вызвать меня, когда все уже закончили учиться. И по какому поводу? Вряд ли меня ждет что-нибудь хорошее. И это подозрение оправдывается первой же фразой растрепанного профессора Эзалона:

— Валерия, что ты творишь?

Закрываю за собой дверь и вопросительно смотрю на профессора, потрясающего несколькими бумажками.

Наверное, это сообщение Фабиуса о моем правонарушении.

— На Вильгетту я не нападала, — упрямо заявляю я.

— Да какая разница? — Эзалон еще сильней взлохмачивает волосы пятерней и бросает листы на стол. — Какая разница, нападала или нет, неужели ты не понимаешь, что тебе нельзя привлекать к себе внимание?

Он стукает ладонью по столу, и меня будто слегка ударяет по барабанным перепонкам. Звенящая тишина нарушается раздраженным голосом профессора Эзалона:

— Прекрати говорить, что ты не нападала на Вильгетту, мне уже подали несколько прошений о пересмотре дела.

Радостно и обидно одновременно: как хорошо, что кто-то за меня вступается, как плохо, что профессор считает это вредным.

— Но как же справедливость? — тихо возражаю я. — У меня репутация, мне содержание урезали…

— Какая справедливость, девочка? Какая репутация? Какое содержание? — Эзалон наклоняется через стол. — Вильгетта из именитого рода, и у них есть враги. Если они будут настаивать на расследовании, чтобы ее за лжесвидетельствование исключили из нашей престижной академии, если твои сочувствующие продолжат требовать подробного рассмотрения обстоятельств, я буду вынужден начать расследование с привлечением независимых экспертов.

— И что в этом плохого?

Судорожно вздохнув, Эзалон снова проводит руками по волосам. Несколько мгновений смотрит на стол, явно пытаясь успокоиться. Продолжает тише:

— Да, ты же из другого мира и не понимаешь наши реалии. В случае, если ты будешь оспаривать нападение, придется проверить твою память, и тогда почти наверняка заметят вмешательство, которым мы скрыли пробуждение твоих особых способностей. Пойми, своим поведением ты подставляешь не только себя, но и нас с Дегоном. Поэтому я прошу, нет, я требую прекратить разговоры об этом инциденте.

Стыд обжигает меня всю, лицо горит.

— Я… я не знала, просто подумать не могла.

Эзалон нервно отмахивается. Потерев лицо подрагивающими руками, валится в кресло.

— Прости, что был резок, но я смертельно устал, а тут такое…

— Простите, я больше не буду поднимать этот вопрос.

— Если не будет хватать денег, я тебе дам, только попроси Валариона, Никалаэду и, самое главное, принца Арендара отозвать прошения.

— Да, обязательно, — обещаю я, сдерживая слезы: нечестно и несправедливо, что и теперь приходится выслушивать претензии за происшествие, в котором я не виновата.

И как я объясню нежелание проводить расследование Валариону, Нике и принцу? О печати рассказывать нельзя, и как мне их отговаривать? Сказать, что я на самом деле побила Вильгетту?

— Иди, — устало просит профессор Эзалон. — И умоляю: не влезай в неприятности, обойдись без правонарушений.

— Буду тише воды, ниже травы, — выдавливаю я и выскакиваю из его кабинета.

— Надеюсь, — несется вслед.

Не помню, как пробегаю по коридорам, прихожу в себя уже на улице, в конце аллеи. Меня слегка трясет.

Что делать? Как все объяснять заступившимся за меня друзьям? Неужели нет никакого способа доказать мою невиновность без вмешательства в память?

Сбоку доносится стон. Замерев, утираю проступившие слезы.

Над кустами что-то вскидывается, пролетает дугой и шмякается мне под ноги.

В тусклом свете фонаря маслянисто поблескивает кровь на вздутом уродливом лице маленького человечка. Красные заплывшие глазки приоткрываются и даже как-то расширяются от ужаса. Человечек судорожно пытается отползти, я не сразу узнаю в нем надменного Гаддака.

— Кто тебя так? — шепчу я.

— Пощади. — Гаддак прикрывается грязными руками. Шамкает: — Я больше слова плохого не скажу.

Делаю шаг к нему, чтобы помочь, но он, перевернувшись, пытается удрать на четвереньках, хрипит:

— Помогите, спасите, убивают!

Что-то разбивается. Смотрю в сторону звона: четыре девушки стоят на перекрестке с соседней дорожкой и во все глаза смотрят на нас. У одной разбилась бутылка, у еще одной какая-то миска, а еще под ногами у них лежит батон.

Свидетели.

Судя по выражениям лиц девушек, они тоже знают, что свидетелей убивают. Они слаженно отступают на шаг, еще на один.

Ну как так-то? Почему на меня все это сваливается? Опять теперь обвинят в нападении, оштрафуют и еще что-нибудь устроят. И ведь не докажешь, что я этого гаденыша уползающего даже пальцем не тронула.

Это несправедливо. Нечестно!

Подхватив подол, бросаюсь прочь. Куда угодно, только подальше ото всех. Мне нужно успокоиться, прежде чем выслушивать очередную порцию лживых обвинений и соглашаться, ведь мне нельзя спорить, нельзя добиваться настоящего расследования.

К сожалению, бежать приходится прочь от общежития. Я останавливаюсь в парке. Бреду, вытирая слезы.

Я успокоюсь, я со всем справлюсь, я могу…

Наткнувшись на скамейку, плюхаюсь на нее и закрываю лицо руками. В груди так тяжело и больно: я же не виновата, опять не виновата, и теперь, после Вильгетты, в мою невиновность никто не поверит.

— Ты в порядке? — раздается над ухом глубокий сильный голос с нотками беспокойства.

Я даже не вздрагиваю, хотя должна бы вскрикнуть от неожиданности. Сердце бьется так быстро и громко, что я едва слышу шелест одежды.

Принц Арендар садится рядом со мной.