Поскольку Дельта продвигалась на юг, становилось теплее. Разные растения росли из холодной, сырой земли, разные животные находили них укрытие.
Передвижение, однако, становилось труднее. Эрозия придавала горам необычно острые контуры. Перспективы сменялись, одна величественнее другой. Дельта хромала медленно с высоко поднятой головой, с почтением воспринимая разворачивающийся ландшафт безглазым лицом. У нее появилась новая концепция: концентричность. Некоторое время она занималась ею, как занималась сосновой шишкой, подобранной на дороге.
Звездный свод раскинулся над ней. Звезды севера постепенно пропадали, появлялись южные созвездия. Естественным было предположить, что мир шарообразен. Горизонт закруглялся, это было видно, когда она стояла на вершине горы, обозревая окрестности и дивясь красоте мира. Деревья были круглы, люди круглы, сосновые шишки круглы.
Она брела, глядя преимущественно вперед. Сосны закруглялись в одну сторону, связанные корнями на склонах гор. Мягкое одеяло коричневой хвои облегчало ходьбу.
Далеко впереди слышался рев воды. Этот звук был хорошо знаком Дельте. Она держала в руке черную колючую сосновую шишку, наслаждаясь контрастом первозданности и отполированности, черноты против ее серебристой руки. Налево гора круто опускалась вниз. Она стала осторожно опускаться.
Чем ниже она спускалась, тем меньше становились деревья. Вскоре они совсем исчезли. Казалось, они погрузились в почву по мере ее продвижения. Земля становилась более скалистой. Наконец она увидела реку. Она отблескивала серебром, играя своей силой. Дельта задумалась. Много воды, большая мощь. Небольшой поток изогнул ее лодыжку, и она до сих пор чувствует боль. Сколько же вреда ей может нанести большая река? Но она теперь знала то, что было неизвестно ей тогда: изменив качество металла своего тела, она получает защиту. Ужесточение металла спасает ее от большого ущерба. Если бы она знала это, когда она повредила лодыжку…
Потоки и реки очаровательны, но она научилась опасаться их мощи. Она прошла вдоль реки, не приближаясь к ней и не отдаляясь от нее.
Земля менялась, метаморфоза была деликатной и чарующей и безмерно удивляла Дельту.
Перед ней расстилалось холодное пустынное плато. Она пошла вперед, хромая в меньшей степени.
* * *
Новость о разрушении Рамсхорна привлекла умеренное внимание населения: нация ежедневно питалась новостями о малых катастрофах. Ураган бушевал в поселке автотрейлеров близ Скрантона. На стадионе Батон Руж рухнула секция дешевых мест для зрителей… Рамсхорн получил свою долю внимания и был забыт. Последовали другие новости. Трое солдат умерло после подземного испытания ядерного оружия в Неваде. Это также вызвало определенное беспокойство, на смену ему пришли новые события.
Это были только новости электронного вещания. Существовала также система коммуникаций при помощи негласно передаваемых слухов помельче оглушительных фанфар национальных средств информации. Мужчины и женщины, погибшие в Рамсхорне, имели переживших их родственников. Шериф, когда-то зацепивший Дельту, знал людей на юге. Двое охотников стреляли в нее, у одного из них был брат, водивший грузовик. Историю передали полиции, пожарной команде, войскам штата, даже ФБР. Люди, распространявшие слухи, знали, что слушать и для чего.
Шериф де Сото, приподняв ноги к пылающему семейному камину, рассказал историю своим близким. В школе его сын нарисовал робота, но совершенно невразумительно, так как пытался израсходовать весь свой серебряный карандаш на одну картинку. У его одноклассника в Рамсхорне погибла тетка. Ее мать навестила шерифа де Сото. Слухи поползли в другом направлении. Армия, встревоженная вмешательством Омикрона в Неваде, внесла свой вклад в распространение слухов. Расследователи на месте замерили утечку радиации через туннель. Сержанта охраны подвергли интервью. Из архивов были подняты все бумаги, в которых упоминался Эдуард Баск. Такому же обращению подверглись данные в отношении Эндрю Уилкокса. Телексные сообщения сновали в разных направлениях, добавляясь к неразберихе, производимой армией.
Генералов не информировали. Подразделения не мобилизовывались. Отменили несколько отпусков, было организовано несколько командировок. Очень мало было объявлено тревог. Все катилось по заведенным рельсам.
* * *
— Ну хорошо, почему ты убил Уилкокса, а не меня?
Омикрон посмотрел на Забулдыгу Баска в темноте пещеры.
Прошло несколько дней. Баск устал, он находился в лихорадочном состоянии и постоянно испытывал жажду. Он отдал бы все, чем владеет, чтобы взглянуть на небо, почувствовать на лице солнце. Пещера была холодной и стесняла его, он не видел выхода. Быть заживо похороненным достаточно плохо, но с этим человекообразным чудовищем…
— Уилкокс растрачивает энергию, а ты обращался с ней как надо.
Баску надоел невыразительный безразличный тон, которым говорил его похититель. Ему надоело дублирование голоса по радио. Ему надоело давать уроки языка существу с машинным голосом. Как ученик Омикрон не знал усталости, но собственно информации он практически не да вал.
— Что ты имеешь в виду? Он сделал предупредительный выстрел.
— Он не стрелял на поражение.
— Это точно. А что бы сделал ты? Ты отразил бы пули. Я мог бы поразить тебя девятью попаданиями.
— Ты эффективно обращался с энергией.
«Пагубное влияние! Он научился так говорить, наверное, от меня? Я мог бы поступить как Уилкокс, и он сделал бы то же самое со мной».
— Ты… — Баск перевел дух, — ты растопил его. Почему не меня?
— Мне нужно было учиться. Ваши ружья не могут нанести ущерба мне. Я могу ужесточить мою кожу. Расскажи, какое еще оружие есть у вас?
— Ты, мистер, вплотную приблизился к ядерному оружию. Лучшего оружия у нас нет. Кстати, насколько близко ты приблизился? Как ты добрался до него? Его ведь зарывают глубоко.
Омикрон предпочел оставить вопрос без ответа.
Баск почесал руки, которые шелушились. «Ощущение как от загара. Не больно, но дико чешется. Умру ли я?» Его поразила мысль, что он не сможет стать отцом. «Дети? Глупости! Мне двадцать восемь лет. Я девственник. Неловкое домашнее животное, без подружки, без общественной жизни. Только армия. У меня есть заботы похуже, чем думать о том, что мои дети станут мутантами». Но печаль уже угнездилась.
— За кем сила?
Баска вопрос застал неподготовленным.
— Армия, по-моему.
— Кто самый сильный?
— Армия. Самая сильная в мире. У русских больше танков, но наши лучше.
— Кто такие русские?
«Надо захватить позиции». Забулдыга содрогнулся про себя.
— Соседняя страна. К северу. — Впервые он соврал Омикрону. Впервые осмелился.
— Они сильны?
— Не так, как мы.
Темнота окутала Баска, обволакивая его чернотой. Он хотел выбраться. Он хотел жить.
— Какая сила?
— Винтовки, танки, бомбардировщики…
— Нет! — Голос Омикрона стал необычно громким. Впервые он проявил нетерпение. «Он выучился английскому языку… выучился удивительно быстро…»
Баск дрожал в темноте:
— Не понимаю, что ты хочешь сказать.
Омикрон остановился. Он стоял в темноте, молча пытаясь думать. Радио издавало шум. Ранее оно не издавало шумов, когда Баск в отчаянии пытался звать на помощь. Радио реагировало всегда, конечно, на слова Омикрона. Баск привык игнорировать это. Но сейчас в тишине пещеры оно издавало тихие звуки, когда Омикрон не произносил слов.
Стараясь действовать бесшумно, Баск отстегнул свой радиоаппарат от пояса и приблизил к уху.
Он услышал, как думает Омикрон.
Омикрон думал на английском языке, но более примитивном, грубом, нежели тот язык, на котором он говорил. Было похоже, что он привык думать на другом языке, машинном, электронном.
«Тепло заряжает кожу. Заряд энергии разрушает ее, оружие остается нетронутым. Солнечный свет заряжает кожу. Заряд света слаб. Ядерная энергия?»
Он продолжал думать. Баск мог слышать мысли, едва успевая за ними, поскольку они вспыхивали на большой скорости. Как и Баск, Омикрон думал символами и словами. Баск не мог уловить всего стрекотания и всех воплей, которые он слышал, но слова он разбирал. Сам он мыслил быстрее, чем Омикрон.
Занятый прослушиванием, Баск вздрогнул, когда Омикрон заговорил вслух:
— Что такое ядерная энергия?
— Это то, к чему ты приближался. Очень быстрый взрыв света и тепла, выделение огромной энергии — все за короткий промежуток времени. — Он облизнул губы. — Это как маленькое солнце, но очень близко. — Он прижал радио к уху, едва дыша.
«Сила солнца, ядерная сила. Необходимая сила. Следовать за малышом Баском».
В темноте Баск улыбнулся: «Малыш Баск? Так он называет меня? Попробуем кое-что».
— Омикрон?
В пещере наступило внезапное молчание. Радио замолчало тоже. Омикрон прекратил мышление.
— Ты спрашивал о силе, — сказал Баск. — Я думаю, тебе полезно будет знать, что сила проявляется во многих видах. Некоторые из них весьма деликатны.
Баск пытался жестикулировать, однако чуждому мышлению Омикрона язык жестов не был понятен. Для того чтобы спасти себя, Баск должен был полагаться исключительно на слова.
— Многие формы проявления силы может различить только человек.
«Например, сила убеждения», — подумал он почти в отчаянии.
В пещере было по-прежнему тихо. Затем Омикрон начал думать.
«Много форм силы. Только человек может почувствовать. Малыш Баск может руководить».
— И я никогда не растрачиваю силы, Омикрон, — сказал Баск, как бы не ведая, о чем думал его похититель. — Я слишком уважаю силу.
Омикрон переваривал информацию. «Следовать за Малышом Баском. Учиться у него. Накапливать силу».
С этого времени установилось новое равновесие между Эдуардом Забулдыгой Баском и этой ужасной машиной, которая пленила его. Баск отныне никогда не мог сказать, кто, по существу, командовал из них.
* * *
Дороги и автомашины были знакомы Дельте. Но она еще не сталкивалась с длинными плоскими отрезками дорог в пустыне. Геометрическая плоскость пустыни поражала ее. Она признала ее как признак совершенства, к которому стремилась и которого не могла достичь земля.
Когда она произвела тщательные замеры, она могла заметить небольшую дозу кривизны земли. К своему удивлению она отметила, что окружность земли примерно в семнадцать миллионов раз была больше расстояния от ее ног до лица. Ее наблюдение, примитивное по своей природе, но правильное в принципе, все же было ошибочным. В действительности мир был на двадцать пять процентов больше, чем ее догадка. Эрастофен Александрийский за две тысячи лет до появления Дельты на земле сделал ошибку в сторону уменьшения.
Но, как всегда, ее больше привлекали красоты мира. Побеги растений, тянувшихся к солнцу, демонстрировали их волю к жизни. Ночью из своих укрытий выползали маленькие животные порыться в песке или с хищными намерениями в отношении других. И в этом Дельта видела концентричность мира: животные питались другими животными, которые, в свою очередь, поедали семена. Возможно, крупные животные поедали тех, кого она видела в начале цикла. Так же, как и деревья, водные потоки разветвлялись на большие и малые, большинство живущих были одновременно и добычей, и охотником.
Цепочка всегда заканчивалась. Растения ни за кем не охотились, Дельта не видела, чтобы кто-нибудь охотился за лисами, которые ловили по ночам мышей. Она не знала о койотах и горных львах. Она знала, что Омикрон — ее добыча, а она добыча людей.
Иногда ей встречались ухоженные поля, она восхищалась их зеленью. Иногда она попадала на невозделанные земли. В дневное время ее сопровождали отблески солнца, отраженные ее поверхностью, резвившиеся на свободе, в чем было отказано ей.
Восходы солнца наполняли ее уникальными чувствами. Ночь иссякала, и мелкие животные возвращались в свои норы, становилось тише, и восток начинал расцвечиваться. Свет медленно возвращался в затемненный мир, пустыня замирала в благоговейном молчании. Растения отбрасывали неопределенные тени до того, как солнце появлялось на горизонте, создавая многоцветные тени, что наполняло Дельту восторгом. Она хромала дальше через пустыню, питаемую светом дня.
Культивированные поля выглядели более обычными. Как и изгороди, которые ей иногда приходилось повреждать, чтобы преодолеть их. Она по-прежнему следовала за прерывистым сигналом, служившим ей маяком, с голосом почти Омикрона, но все же не совсем его.
За нею, на западе Омикрон совершал свои злодеяния в ожидании ее.
«Я достану тебя, Омикрон», — повторяла она. Однако сначала надо было разобраться с новым голосом.
Однажды при ясном воздухе и теплой погоде, хотя зима еще не окончилась, Дельта храбро вступила на окраину Сан-Антонио, штат Техас.