23 июля

О штормах в Напаусете особо распространяться не стоит. Достаточно лишь сказать, что неопасными и немощными они просто быть не могут. Даже поклонник театральщины, грома и молнии здесь будет бояться стать жертвой наводнения либо быть раздавленным рухнувшим деревом.

Ругаясь и скрежеща зубами, мы под проливным дождем взбирались по лестнице. Ручьи воды начали стекать с обрыва вниз, вымывая на своем пути прибрежную траву. Энола тащила меня за руку. Дойл бежал за нами.

– Замечательно, мужик! Просто замечательно! – крикнул он мне вдогонку.

Шторм такой мощи означает, что Халл-роуд уже затоплена, а поворот у школы стал непроходим для обычного транспорта. Все, кто не успел вовремя выбраться из порта, застряли там надолго. Если кто-то настолько смел, что рискнет прорваться, море плавающих на Мейн-стрит автомобилей, без сомнения, охладит его пыл.

Мы заскочили в дом.

– Здесь сидеть во время шторма нельзя, – сказал я.

Энола скрылась в кухне.

– Где у тебя штормовые свечи?

– Посмотри в шкафчике над холодильником.

Вторую половину моего ответа заглушил громкий треск. Дойл и я подняли головы. Энола выглянула из кухни. На потолке в гостиной образовалось темное пятно, штукатурка прогнулась, словно живот беременной женщины, с потолка закапало.

– Блин! – простонала Энола.

Пару секунд спустя струя дождевой воды ударила в пол с такой силой, что все мы подпрыгнули от неожиданности. А затем последовал безумный танец горшков, кастрюль, мисок, ведер – всего того, чем я уже много лет не пользовался и о существовании чего даже успел позабыть. Мы опорожняли емкости по мере их наполнения и ждали, когда польется в других местах. Это выбегание с полными и возвращение с пустыми емкостями продолжалось больше часа. Кожа на руках у нас сморщилась, мокрые волосы прилипли к головам.

– Мы не можем здесь дольше оставаться, – взглянув на меня, сказала Энола. – Потолок вот-вот рухнет. Саймон! Надо уезжать.

Раньше я бы пошел к Мак-Эвоям и попросился переждать шторм у них, лежа на диване. Теперь об этом и речи не могло быть. Можно было бы поехать в библиотеку, но у меня теперь нет ключей. Искать убежище в порту бессмысленно.

– Поедем к Роузу, – прикоснувшись к руке моей сестры, предложил Дойл.

Энола отдернула руку с таким видом, словно ее ужалили, и отрицательно замотала головой.

– Мы туда не доберемся, если Халл-роуд затопило.

Крыша жалобно скрипнула.

– Собираем вещи – и в машину, – распорядился я. – Думаю, я знаю, куда мы поедем.

Я надеялся, что принял правильное решение.

Дойл и Энола выбрались наружу. Я захватил свою записную книжку и украденные библиотечные книги. Из стенного шкафчика извлек сумку, в которую все это и сложил. Мамино пальто до сих пор там висело. Маленьким я смотрел на его темно-коричневую шерстяную ткань, пока мама натягивала на меня тугой красный зимний комбинезон, застегивая молнии и пуговицы. Я плакал. В комбинезоне было очень жарко. Он был на меня мал, а еще ткань была не голубого, «не того» цвета. Вытащив из кармана скомканное бумажное полотенце, Паулина грубо вытерла мой нос, а затем нахлобучила колючую шапку мне на уши. «Нельзя, чтобы ты замерз. Если ты не перестанешь плакать и не успокоишься, твои ресницы примерзнут к коже». Я почти… почти помню выражение ее лица в тот миг. Пальто отца рядом, грудь к груди.

Я прикрыл дверь и услышал барабанную дробь капель изнутри. Не буду смотреть. Завтра все увижу. А теперь надо срочно отсюда уезжать.

Энола и Дойл ждали меня в машине. На сестре была темно-синяя толстовка с капюшоном. Руки глубоко засунуты в карманы. Дойл уселся сзади. Рядом с ним на сиденье – брезентовая сумка. Я спросил, что в ней.

– Вещи, лампочки. Без них – никуда.

– А куда мы едем? – спросила Энола.

– К Алисе.

Они оба присвистнули.

– Думаешь, Фрэнк ей рассказал?

– Не знаю. Надеюсь, что нет.

Добраться до Вудленд-Хайтса оказалось совсем непросто. Путь преграждали упавшие ветви деревьев, а из-за потоков воды, стекающих по лобовому стеклу, ничего не было видно. Никто и слова не проронил, пока мы не припарковались перед домом, где жила Алиса.

– Мы легко могли попасть в аварию, – сказала Энола.

Сестра смотрела на окна, в которых горел свет, на опрятные маленькие балкончики, на стеклянные двери, на светящие на крыльце лампы… Я понятия не имел, о чем она думала.

– Если мы пойдем с тобой, больше шансов, что она нас впустит.

Алиса может меня не впустить, если подумает, что я что-то замыслил (а я, часом, ничего не замыслил?), но она уж точно не оставит трех человек стоять под ливнем во время шторма. Я позвонил, но никакой реакции не последовало. Мы прождали несколько минут под проливным дождем. Дойл покачивался вперед-назад, с носка на каблук. Щупальца на его коже дергались.

– Ее нет дома, – предположила Энола.

Дойл пожал плечами:

– Она может не открывать нам, потому что видит странного парня, всего в татуировках, который посреди ночи звонит ей в дверь. Лучше бы я остался в машине. Я вообще всегда так делаю.

– Она не такая, – возразила Энола.

– Подождем. Наберитесь терпения.

На этот раз я постучал в дверь кулаком.

Засов отодвинули. Замок щелкнул. Алиса слегка приоткрыла дверь. Глаза ее опухли, нос покраснел. На лице – следы долгих рыданий.

Значит, Фрэнк все ей рассказал. Напрасно мы сюда приехали. Хуже всего то, что Алиса не привыкла плакать. Вообще-то учиться этому лучше не начинать.

– А-а-а… Саймон! – воскликнула она. – Что ты здесь делаешь?

Я сообщил ей о протекающей крыше и о том, что нам негде укрыться. Алиса открыла дверь чуть шире. Теперь она стояла перед нами в поношенном банном халате голубого цвета, пижамных штанах и уродливого вида серых носках, один из них был с дыркой. Из дырки высовывался ее палец. Алиса перевела взгляд на Энолу, затем на Дойла. Электрический Парень в знак приветствия помахал рукой. Моя сестра пробормотала что-то невразумительное.

– Я заварю кофе, – предложила Алиса.

– Не стоит беспокоиться.

– Мне просто надо чем-то себя занять. Заварить кофе – то, что нужно.

Мы ввалились в прихожую. Алиса попросила нас разуться. Мы свалили обувь у порога в кучу. Земля встретилась с землей, а песок – с грязью, принесенной с карнавального шоу. Разувался ли я, когда был здесь последний раз? Хотя я бывал у Алисы много раз, саму квартиру я почти не запомнил. Я помнил лишь ее, стоящую, опершись о кухонный стол; ее, падающую на кровать… А еще я помнил свет, льющийся из холодильника. Пожалуй, Алиса была единственной в мире женщиной, которую не портил этот мертвенный свет. Энола и Дойл как-то ухитрились усесться на заваленный подушечками диванчик для двоих. Коричневые птички на обивке скукожились, прижавшись друг к дружке. Серо-коричневые и персиковые тона, преобладающие в квартире, делали вещи плоскими. Я уселся в кресло, стоявшее рядом.

– А здесь мило! – произнесла Энола.

– Если тебе нравится подобная обстановка, – сказал Дойл.

– Мне особо не с чем сравнивать.

– Мне тоже. Я больше люблю жить на колесах.

– И я… тоже люблю, – заявила моя сестра.

Вернулась Алиса, неся на белом подносе три чашки с кофе. Она ссутулилась, словно внутри нее что-то надломилось. Поставив поднос на кофейный столик, хозяйка плюхнулась в мягкое кресло персикового цвета и поджала под себя ноги.

– Оставайтесь у меня до тех пор, когда по дорогам можно будет проехать, но на ночь, боюсь, я вас у себя оставить не смогу, – сказала она. – Сегодня ночью я должна побыть наедине с собой. Договорились? Дело не в вас.

– Ты разговаривала с отцом? – спросил я.

– Скотина! – взорвалась Алиса, уставившись на мое плечо, на что-то, видимое только ей. – Он словно рана, которая не перестает кровоточить. Сейчас, когда все раскрылось, он говорит без остановки. Все эти годы он и словом не обмолвился о том, что натворил, а теперь изливает душу, рассказывая в мельчайших подробностях. Эгоистичный ублюдок!

Голос ее сорвался. Она шмыгнула носом, издав неприятный звук.

– Почему некоторые люди не понимают, что есть такие вещи, о которых вообще не стоит рассказывать? Если держать их в секрете, меньше боли принесешь близким. Конечно, тогда мучают угрызения совести, но это плата за подлые поступки.

Справа донесся едва слышный шелест. Это Энола тасовала свои карты. Дойл отпил кофе, держа чашку так, словно это было хрупкое хрустальное изделие.

– Извини, – произнес я.

– Это я должна извиняться, – возразила Алиса. – Он разрушил твою семью, да и мою, пожалуй, тоже.

Ее подбородок задрожал.

– Э-э-э… – начал я и замолк, уставившись на свою чашку.

Я не знал, что на это сказать. Кофе представлял собой слегка подогретое пойло, но Дойл осилил всю чашку. Ни у кого не хватило смелости отказаться.

– Я привез книги, которые взял в библиотеке.

– А-а-а, – едва слышно произнесла Алиса. – Пустяки. Купферман – дура. Она зациклена на порче материальных фондов. Недавно Купферман поймала Марси за тем, что та пила кока-колу не в комнате для персонала. Теперь Марси наказана: ей придется три недели расставлять книги на полках.

– Не может быть!

– Я серьезно.

Алиса шмыгнула носом и принялась мять кончики своих волос между пальцами. Я помнил, как в детстве она высасывала соленую воду из кончиков своих косичек.

– Зачем ты их вообще брал?

– Мама читала мне одну из этих книг в детстве, – пожав плечами, сказал я. – Случалось ли так, что в прошлом тебе нравилось что-то очень сильно, настолько сильно, что начинало казаться, что оно твое?

– Хорошо иметь то, что любишь. Оставь себе.

Алиса зажмурилась и сцепила пальцы рук у себя на коленях. Я уже начинал сомневаться в том, что речь идет о книгах. Алиса вновь шмыгнула носом, но больше ничего не сказала. Повисла гнетущая тишина. Я поймал взгляд Энолы. Надо уходить. Я поставил чашку на столик.

– Я дам тебе ключи от библиотеки, – вдруг заявила Алиса.

– Что?

Она потерла глаза и встала.

– Возвращаться домой тебе нельзя, и дело не только в том, что крыша протекает. Лучше провести ночь в библиотеке.

Она направилась по коридору в свою спальню, где стоит абстрактная скульптура из панцирей мечехвостов. Алиса так и не знает, с какой стати ей полюбились эти твари, если, конечно, Фрэнк ей и об этом не рассказал.

– Она пьяна, – сказала Энола.

– Вполне возможно, – согласился я. – Ей простительно.

Алиса вернулась и сразу же привалилась к стене. Точно, пьяна. Господи! Как же я этого сам не заметил?

– Я хотела тебе что-то сказать, но забыла…

Женщина махнула в мою сторону связкой ключей, а со второго раза бросила их мне.

– Код не изменился. Купферман грозилась его сменить, но пока руки у нее не дошли.

– Спасибо.

Мы все встали. За окном бушевал шторм. Дождь хлестал по окнам и двери.

– А-а-а… – Алиса ущипнула себя за кончик носа, после чего слова потекли из нее потоком. – Лиза Рид из Норт-Айсла звонила мне и сказала, что не смогла дозвониться до тебя. Телефон отключен. – Она перевела дух. – Лиза проверила информацию о том несчастном случае и выслала то, что узнала, тебе по электронной почте. Черт! Забыла название… немного странное… «Морские развлечения. Пибоди и сыновья». – Алиса наморщила лоб. – Это тебе о чем-нибудь говорит?

– Да.

– Ну и ну! Лиза Рид. Ты задействовал тяжелую артиллерию. Лиза также просила передать, что Раина узнала кое-что о Маллинсах.

– Ну и?

– Последний из известных их потомков – некий Черчварри. Он живет на Среднем Западе.

Я слышал ее голос, но мне казалось, что он долетает из соседней комнаты.

– Постой! А это не твой?..

– Он самый, – ответил я.

Черчварри – из рода Рыжковых. Тысячи мыслей зарождались и умирали в моей голове. Алиса могла не так понять либо не расслышать. Это простительно. Она слишком измучена. Надо самому позвонить Раине. Двойная проверка. Все дальнейшее происходило как во сне. Зачем Энола и Дойл стоят возле машины под дождем, раз дверь открыта? Как так получилось, что я остался наедине с Алисой на пороге ее квартиры?

Она подалась вперед. Волосы упали ей на лоб, она их смахнула.

– Извини… Извини, но я не могу позволить тебе сейчас остаться. Я ужасно выгляжу. Я пьяна, и мне надо побыть наедине с собой. Я просто гляжу на тебя…

– И видишь мою маму.

– Это пройдет, – пообещала Алиса. – Мне нужно время, чтобы немного успокоиться.

– Дело не в тебе, а во мне.

Люди часто это говорят, но на этот раз я говорил именно то, что думал. Если бы не я, Фрэнк ни за что бы не рассказал правду дочери.

– Ладно. По утрам у меня обычно бывает ужасно заспанное лицо, – сказал я.

Слабая улыбка.

– Нет. Я знаю все твои лица. Мои ключи оставишь в ящике для возвращаемых книг. Я попрошу Марси впустить меня утром.

Я мог бы нагнуться и чмокнуть ее в щеку, но я чувствовал, что сейчас этого делать не нужно. Алиса потерла лицо. Я прикоснулся к ее руке. Мы обнялись, это произошло само собой. Я держал ее в объятиях некоторое время, ничего не говоря. Она прижалась щекой к моему плечу. Ее тело содрогалось от неслышного плача. Губы неуклюже коснулись моей шеи, а затем она отстранилась.

– О’кей, – произнесла Алиса.

– О’кей.

Она взглядом провожала меня, бредущего под дождем к машине. Даже сквозь потоки воды, заливающие ветровое стекло, я видел ее в дверном проеме. Алиса стояла там, пока наша машина не выехала со стоянки.

– Господи! – прошептала Энола. – Алиса Мак-Эвой в тебя влюбилась.

Я надеялся, что так оно и есть.

Пока мы ехали, наш автомобиль кренился и ходил ходуном. То и дело приходилось объезжать огромные лужи, упавшие ветви деревьев и много других препятствий.

– Останови. Лучше я сяду за руль, – сказала Энола, кладя руку поверх моей.

– Нет.

Хемлок-лейн была затоплена. Лужайки перед летними домиками превратились в настоящее озеро. Крутой поворот налево – и мы стали отдаляться от океана. Автомобиль взбирался по холму, на котором стоял монастырь, где святая братия сейчас наверняка читала молитвы, которые полагается произносить во время шторма.

– Черчварри – потомок Рыжковой. Именно он меня разыскал. Он должен был знать.

– О чем?

– Ни о чем.

– Тот книжник? – не унималась сестра.

– Да. Ты разорвала рисунки карт Таро, которые принадлежали его предку.

– Блин! – произнесла она, но как-то вяло.

А у меня не было сил все ей объяснить. Раньше я думал, что найду в конце пути Фрэнка, поскольку портреты хранились в его семье. То, что моя мама передала ему перед смертью свои карты, я считал романтическим порывом или проявлением сентиментальности. Что может быть проще?

– Возможно, ты права, – сказал я. – Возможно, ему с самого начала что-то было от меня нужно, вот только черт меня побери, если верны мои догадки относительно того, что именно.

Дорога делала крутой поворот. Мое почтение Роберту Мозесу! Сумка Дойла, скользнув по сиденью, ударилась о дверцу.

– Он может зациклиться на вас, – тихим голосом произнес Дойл. – Вы имеете талант притягивать людей.

Я посмотрел на отражение парня в зеркале заднего вида.

– О чем ты?

– Я слыхал о вашей семье еще до того, как попал к Роузу. Сначала я не знал, что это вы, но потом Энола кое-что рассказала, я увидел, как она плавает, и все стало на свои места. В вашу мать по уши влюбились и ваш отец, и мистер Эвой.

Фамилию Фрэнка он произнес почему-то с уважением, что совсем не вязалось с тем, что мы недавно жгли его вещи. Дойл кашлянул.

– То же со мной. Энола запала мне в душу. Понимаешь? Том, похоже, в нее влюблен. У вас, ребята, есть талант привлекать к себе людей.

Энола шлепнула рукой по обивке сиденья и визгливым голосом воскликнула:

– А не пошел бы ты с этим своим «запала в душу»! Что ты слышал о нас и от кого?

Дойл вытянул руку вдоль спинки заднего сиденья и нервно забарабанил по ней пальцами. На концах его пальцев вспыхивали крошечные искорки.

– Я некоторое время работал в шоу, колесившем по обеим Каролинам. У нас там был парень по имени Дейв. Он прыгал с вышки в бассейн. Крутой мужик. Так вот, в перерывах он любил рассказывать старые цирковые байки. Он первым рассказал мне о семье, женщины которой называли себя русалками, потому что могли очень долго оставаться под водой. Вот только каждая из них рано или поздно тонула. – Дойл пожал плечами. – Он говорил, что это как с Летающими Валленда. Долгая история и много несчастных случаев… Как-то так.

Энола резко повернулась на своем сиденье.

– Какого черта ты мне раньше об этом не рассказывал? Или считал, что мне знать не следует?

Свет фар высветил нечто, перегораживающее дорогу, – очень большое, но плохо различимое из-за дождя. Объехать преграду было невозможно, так как с одной стороны возвышался холм, а с другой был склон, полого спускавшийся в долину. Я ударил по тормозам. Вспышка молнии. Олень. Колеса заскользили. Черт! Вода. Зад машины занесло. Я крутанул руль. Энола завизжала. Дойл выругался. Ремень безопасности впился мне в живот, а нас продолжало разворачивать. Вдалеке призывно сверкали огни города. С заднего сиденья донесся громкий хруст. Из рук Энолы что-то вылетело. Карты! Они, разлетевшись, попадали на приборную доску и нам под ноги. Наконец колеса нашли за что зацепиться, тормоза сработали и машина остановилась.

Мы тяжело дышали, хватая ртами воздух. «Никто не ранен? Все в порядке? Блин! Блин! Все хорошо. Руки-ноги целы», – говорили мы друг другу приглушенными голосами. Оставшийся отрезок пути, спуск с холма, мы преодолевали очень медленно. Трупа оленя мы больше не видели. На следующем пологом участке, перед очередным склоном, я остановил машину. Осколки лампочек Дойла покрывали заднее сиденье. Он сметал их в кучу, а Энола тем временем подбирала карты. Что-то прилипло изнутри к лобовому стеклу, к мокрому пятну, которым стала капля, проникшая в салон автомобиля. Карта. Ногтем большого пальца я поддел ее. Темный фон, возможно черный… Трудно сказать. Высокое здание. Вспышка молнии. Я узнал карту. Она стала ветхой, но это была все та же карта, которую Пибоди перерисовал в свой журнал. Не марсельская колода. Не колода Уэйта. Я провел пальцем по нарисованным скалам.

– Отдай!

Энола вырвала у меня Башню.