Генезис феодального общества и крестьянское хозяйство

С середины I тысячелетия на европейском континенте начался генезис феодального строя, наполненный сложной борьбой социальных сил. От военной демократии и варварских королевств — к феодальным монархиям, от раба или свободного земледельца — к классу зависимого крестьянства, от военного вождя германцев или римского нобиля — к сеньору, лорду, помещику; от язычества с его многобожием и жречеством, — к христианскому монотеизму, церкви, монастырю, духовенству — таковы были сложнейшие перемены, за считанные столетия пережитые народами Европы. В основе этой общественной революции, ознаменовавшей переход к новой, более прогрессивной формации, лежали глубокие экономические сдвиги.

Зарождение феодального общества проходило в материальных условиях, значительно уступавших великолепной вещной культуре античного мира. Надо, однако, заметить, что вещный мир, техническая база, являющиеся важнейшим признаком стадии развития человеческого общества в целом, не дают полного и точного представления об уровне общественного строя: ведь одно и то же материальное оснащение может служить обществам с достаточно разным социально-политическим устройством. В частности, в древнюю и среднюю эпохи с их ручной и медленно изменяющейся производственной основой на первое место в развитии производительных сил выходили производственный опыт и организация труда непосредственных работников.

Между тем (и это становится все более ясным для современных исследователей) [13] производственно-технологические традиции античности, прежде всего в области агрикультуры и сельского хозяйства вообще, отнюдь не были утеряны на территориях Римской империи; их особой хранительницей была Византия. А воспринятый германцами, славянами, кельтами античный положительный опыт постепенно был усвоен всей Европой, как бы «размножился». Потеряв блеск, утонченность, высоту оригинала, он приобрел европейскую всеобщность. Вместе с плугом и плодосменом на севере, западе, востоке Европы становились известными и внедрялись римское право и христианство, алфавит и книжная образованность с их вещными атрибутами. Изменяясь, они входили в среду варварских обществ с их демографическими ресурсами, запасами земельных площадей и недр, производственным опытом и культурой, общественными устоями. И если средний уровень европейского материального мира в раннее средневековье был ниже античного, он был много выше варварского, господствовавшего некогда на большей части континента; снижение уровня культуры происходило одновременно с ее расширением, социальным и территориальным «окультуриванием» всего континента.

Еще на начальном этапе средневековья основной фигурой производства на подавляющей части Европы был свободный мелкий земледелец и землевладелец, использовавший подсобный труд домашних рабов, а на территориях бывшей Римской империи — раб и колон. С IX—XII вв. главной фигурой производства на континенте стал феодально-зависимый крестьянин. Производство при феодализме было нацелено на то, чтобы обеспечить — через систему рент и налогов — потребности господствующего класса, государства и соответствующих институтов, одновременно обеспечивая существование непосредственного работника. Очевидно, что удовлетворить эти требования из ресурсов тогдашнего хозяйства можно было лишь при максимальном напряжении физических и умственных сил крестьянской семьи, ее навыков и смекалки. И хотя хозяйство крестьянина, допускающее значительное развитие и производства, и самой его личности, в конце концов было поставлено на службу вотчине, оно в течение длительного времени служило экономической базой прогрессивного развития феодальных отношений.

Средневековое хозяйство в основе своей было мелким и натуральным, его характеризовали ручной [14] инструментарий, низкая производительность труда, отсутствие сколько-нибудь значительных материальных ресурсов, простое (нерасширенное) производство. Даже крупнейшие владения феодалов представляли собою конгломерат более или менее значительных усадеб, деревень или их групп, обычно разбросанных и существовавших за счет суммированного индивидуального труда. Такому хозяйству были присуще не только слияние бытового и производственного инвентаря, но как бы сращение работника с орудиями его труда и всеобщим средством, производства — землей, и, соответственно, прямая зависимость от условий природной среды. Но отсюда же и такое важнейшее свойство непосредственного работника той эпохи, как социальная нерасчлененность его функций: ведь средневековый крестьянин, как и ремесленник, непосредственно участвуя в процессе производства, был в то же время главой домохозяйства, собственником орудий труда. Он распоряжался дворово-семейным коллективом — с учетом состава двора (численность, пол, возраст, способности насельников) и местных условий, веками выверенных. Столь же нерасчлененными были экономические параметры натурального хозяйства. В сущности, оно было универсальным, «многоотраслевым», так как включало все формы деятельности, необходимые для добывания жизненных средств. В составе этой многообразной деятельности было и ремесло: ведь уже, самый характер натурального хозяйства предполагает «соединение сельской домашней промышленности с земледелием».

В период раннего, догородского средневековья (Примечание: Раннее средневековье в Европе было догородским периодом, поскольку городского строя как особой структуры в масштабах всего континента тогда не существовало. Хотя на территории бывшей Римской империи — в Италии, Испании, Византии, Галлии — сохранялись остатки античных городов, но их функции были прежде всего политико-административные и стратегические.), ремесло существовало преимущественно в качестве занятия феодально-зависимого крестьянства, как часть универсального натурального хозяйства. Это было домашнее ремесло: обрабатывающее мелкое ручное производство, соединенное с сельским хозяйством и воспроизводящееся из его ресурсов.

Сельскохозяйственные ремесла. Раннее средневековье в Европе — время победоносного шествия земледелия, [15] аграрного строя. В VIII—IX вв. земледелие господствовало уже на большей части континента. Главное место в полеводстве занимали зерновые культуры: пшеница, рожь (в V—X вв. пришла в Западную и Северную Европу от славян), ячмень, овес. Судя по «Капитулярию о виллах» Карла Великого (Германия, рубеж VIII и IX вв.) европейцы знали также около 120 различных огородных и садовых растений. Но даже в относительно богатых земледельческих районах и в сравнительно благополучные годы повседневный пищевой рацион людей был скуден. Обычно питались овощами (особенно бобовые, капуста, репа, лук), вареным зерном (в том числе овсом и полбой). Печеный хлеб, приготовление которого требовало размола зерна в муку и наличия подовых печей, ели редко. Праздничным блюдом было мясо домашних животных, тогда преимущественно мелких, беспородных. Более всего разводили свиней, коз и овец. Крупный рогатый скот служил в основном тяглом, лошади в хозяйстве почти не использовались. Держали также птицу: кур, уток, гусей, голубей. Значительное место в питании людей занимали дичь, дикие фрукты и коренья.

Большинство продуктов сельского хозяйства подвергалось специальной дальнейшей обработке. Поэтому для европейской деревни были обычными такие примыкающие к сельскому хозяйству обрабатывающие производства, как медо- и пивоварение, виноделие, хлебопечение, заготовка впрок мясных, молочных изделий, обработка шкур домашних животных, а также приготовление олифы, клея, красителей, протрав и т. п.

Большим спросом у населения пользовались кислые напитки, они все больше входили в быт по мере того как расширялось употребление соленой пищи, а затем и острых приправ — хрена, горчицы, перца, гвоздики. Более всего ценились виноградные вина из Аквитании, Гаскони, Бургундии, Шампани, Южной Испании, Тосканы, Кампаньи, районов Рейна и Мозеля, некоторых областей Балкан. С V в., в связи с потеплением европейского климата, виноградники стали распространяться гораздо выше границ, известных виноделию античного мира. В IX—X вв. виноградарство дошло до Одера и особенно расширилось. Всячески поощрялись новые насаждения виноградной лозы, специализация на монокультуре винограда. Севернее Рейна, где эта теплолюбивая культура не успевала вызреть, делали вино из недозрелых ягод. Кроме того, почти по всей Европе изготовлялись [16] более дешевые ягодные и фруктовые вина. В Центральной и Северной Европе, где вино было дорогим, заготовляли много ячменного и хлебного пива. Употреблялись напитки из меда, который заменял Европе сахар. Обычно мед (как и воск) добывался из гнезд диких пчел или бортей — колод, поставленных в лесу для тех же диких пчел. Раннее средневековье застало у европейских народов планомерное бортничество. Практика перенесения бортей с роем на участок стала началом культурного пчеловодства. «Правда» салических франков уже включает статью о краже ульев из-под замка или из-под крыши. В Северной Европе пасеки появились позднее, примерно с XIV в.

Большое место в хозяйстве крестьян европейского Юга занимало изготовление оливкового масла, а также сыроварение и молочное маслоделие. К X—XI вв. последнее стало хозяйственным достижением также Северной и Центральной Европы. Но дорогое коровье масло употреблялось лишь состоятельными людьми, в большем ходу были животные жиры и растительные масла.

 

Промыслы

Наряду с сельским хозяйством во всем его многообразии, важнейшими и обычными занятиями средневекового крестьянина были различные промыслы. В общежитейском представлении промысел — это добыча средств к жизни, вообще способ прокормиться. В социально-экономическом смысле промыслы — неселькохозяйственное добывающее занятие: это использование или разработка различных некультивированных (сырых) природных богатств земных недр, вод, дикой фауны и флоры, при необходимости сопровождающиеся их первичной обработкой.

В раннее средневековье наиболее распространенными, важными по месту в хозяйстве и затратам труда были ловчие, охотодобывающие промыслы: добыча дикой птицы, пушного зверя, копытных животных, тюленей и китов, ловля рыбы. Свидетельства о различных приемах и приспособлениях для охоты, рыбной ловли и добычи морского зверя, о владении промысловыми угодьями и их использовании показывают, что значимость ловчих занятий для отдельных районов Европы была неодинаковой: она зависела от природных условий, уровня производства, а также от общественной ситуации. Соответственно и сами ловчие промыслы существовали в нескольких социально-экономических формах, первая — как основное занятие значительных и [17] компактных групп населения, например, у народностей крайнего Севера, жителей горных и глухих углов, где моно- или комплексно-промысловая экономика была господствующей. Известно также, что и в областях развитого земледелия жители некоторых поселений, в силу узколокальных условий, также из века в век занимались лесной охотой или промышляли в море. Эта форма охотодобывающего промысла, очень древняя, по мере развития сельского хозяйства, общественного разделения труда и рынка становилась важной частью национальных экономик, экономического районирования отдельных стран. Но непосредственно с историей крестьянства более связана другая форма: промыслы деревенского населения как часть (до известного времени) многоотраслевого крестьянского и барского хозяйств.

Средневековая деревня использовала великое множество ловчих приспособлений, большинство которых служит и сегодня. Очень ценились, специально приручались, разводились и обучались различные ловчие птицы и животные: собаки, хорьки, гепарды, подманные олени; их считали в числе наиболее ценных даров и военной добычи. Об охоте говорится во многих летописях, художественных произведениях, судебниках той эпохи.

Значительная роль охотодобывающих промыслов в средние века объясняется рядом причин и прежде всего нехваткой у рядового населения деревни продовольственных продуктов. Письменные памятники эпохи заполнены сведениями о хроническом недоедании, бескормице, массовой гибели людей и падеже скота из-за голода, подчас столь страшного, что дело доходило до людоедства (такой тяжкий голод, случившийся в 584 г., описан епископом города Тура Григорием в его «Истории франков», кн. VII, гл. 45). О вспышках небывалого голода в VIII—IX вв. говорят многие картулярии каролингского времени. По некоторым подсчетам, в разных областях германских земель 62 года XI столетия были голодными.

Голод происходил прежде всего из-за абсолютной и относительной недостаточности земледелия. Абсолютная недостаточность земледелия обусловливалась природно-географическими условиями в тех или иных районах. Но относительная недостаточность его порождалась условиями общественной жизни. Низкая техническая [18] оснащенность и мелкий характер производства приводили, как уже говорилось, к непосредственной, чрезвычайно сильной зависимости от воздействия стихийных сил природы. В обильной пищевыми ресурсами долине Рейна, давно освоенной земледельческим населением, еще в X—XI вв. неурожайные лета, повторяясь каждые три-четыре года, обязательно были голодными. Голод вызывали засуха, пожар или наводнение, эпизоотия или падеж скота от бескормицы, размножение хлебных вредителей и т. д.

Рассчитывать на запасы продовольственных продуктов не приходилось: их было трудно создавать, сохранять, транспортировать. Да крестьянин и не имел возможности воспользоваться всем своим урожаем: значительную часть (до 2/3) продуктов приходилось отдавать землевладельцу, церкви, государству. Нельзя забывать и о том, что по мере развития феодальных отношений происходило обезземеливание крестьян, дробление их участков, потеря прав общинников на альменду. В этих условиях крестьянин попадал как бы в заколдованный круг: неурожаи способствовали его закабалению, а феодальная зависимость, в свою очередь, усиливала его нужду.

Несомненно, велика была роль социально-демографической и политической нестабильности, которая нарушала нормальную цикличность сельского хозяйства, мешала регулярному землепользованию, накоплению запасов, поддержанию экономической устойчивости. Непрерывные эпидемии (подчас вымирало до 50% и более населения) приводили к запустению освоенных территорий. Смещения больших масс людей также порождали хозяйственные сдвиги, так как сопровождались военными действиями и, следовательно, разрушением производительных сил на значительных площадях. Такие миграции были особенно характерны для раннего редневековья и первого этапа его развитого периода: «великое переселение народов» III—VII вв., арабское завоевание Испании в VIII в., походы викингов VIII—XI вв., затем крестовые походы. Разумеется, отрицательно сказывалась на экономике «клочковатость» и неустойчивость государств, зыбкость границ, междоусобные войны.

В таких сложных условиях рыба, мясо морских и наземных диких животных, мед и плоды леса были для всего населения важным подспорьем к скудному [19] рациону, подчас спасением от голодной смерти. Рыба, коренья, орехи и ягоды особенно широко стали использоваться с распространением христианства во время частых церковных постов. Наконец, охота доставляла сырье для изготовления ряда предметов одежды, обихода, украшений.

Состояние и развитие в крестьянском хозяйстве разнообразных охотничьих промыслов определялось также широкими возможностями их осуществления. Примерно до середины XIII в., как считают исследователи, леса занимали до 3/4 площади европейского континента, их относительно регулярные вырубки производились лишь при освоении земель под пашню. Горы и холмистые районы были целиком покрыты лесом, всего же в Европе насчитывалось до 200 крупных лесных массивов в сотни тысяч га. И в каждом лесу водилось множество птицы и промысловых зверей. Прекрасные возможности для ловли открывали и обширные, разнообразные по условиям водные бассейны Европы.

Экономические факторы развития деревенских промыслов — наличие промысловых ресурсов и потребность в промысловой продукции — сохранялись практически на протяжении всего средневековья. На раннем этапе эпохи существовало и важное социальное условие: общинная собственность на леса, воды и земные недра. Впоследствии, по мере расширения частносеньориальных и государственных земельных прав, возможность для массы рядового населения заниматься охотодобывающими промыслами резко уменьшилась.

С богатейшей фауной средневековой Европы были связаны и такие специфически лесные промыслы, как добыча лесоматериалов, углевыжигание, смолокурение и перегонка дегтя, а также добыча дубильного экстракта и некоторых растительных красителей. По всей Европе древесина служила самым распространенным поделочным сырьем. Средневековый человек — и крестьянин, и его господин, а позднее и горожанин, — были буквально «окружены деревом». Постройки и их внутреннее убранство, мосты и ограды, орудия труда и утварь (рубленая, долбленая, связаная, плетеная, выжженная), транспортные средства — все это крестьянин срабатывал из находящегося под рукой красивого и чистого, податливого в обработке и прочного, поистине универсального материала — дерева.

Среди 30-40 пород деревьев, тогда [20] распространенных, преобладали лиственные. Многовековый опыт помогал человеку использовать свойства различной древесины. Из дуба и бука изготовляли предметы, требующе наибольшей прочности: сваи, крупные постройки, мебель и орудия труда. Резные поделки предпочитали делать из березы, ореха, посуду — из клена или ясеня. Разводили иву на лыко, обручи для бочек и прутья для плетения корзин, изгородей. Из коры дуба, ольхи, ивы получали дубильные вещества. Изготовляли красители: коричневый (из коры дуба и груши), желтый (из дрока, листьев березы, коры диких яблонь и ольхи), синий (из черники) и др. Из древесины березы гнали деготь, сосны и ели — смолу. Смолокурение, перегонка дегтя и углежжение производились традиционным ямным спобом.

Лесные промыслы, столь же повсеместно распространенные, как и охотодобывающие, имели, однако, иные экономические показатели, они отличались по технической базе, характеру исходного сырья и продукта. Так, ловчие промыслы доставляли предметы для питания и одежды, которые притом нуждались лишь в незначительной доработке и не требовали сложных инструментов. Лесные же промыслы наряду с предметами непосредственного потребления давали сырье для изготовления многих орудий труда, а также вспомогательных средств, необходимых для обработки, транспортировки, хранения продуктов. Поэтому лесной промысел во многих случаях давал полуфабрикат или сырье, нуждающееся в значительной доработке. Доведение лесопродуктов было технически сложнее, оно включало иногда несколько стадий, требовало особых навыков. И не случайно собственно лесоразработки в Европе отмечаются с XI в., когда выросли города, произошел скачок в развитии горно-металлургического производства и судостроения. До этого времени древесина, которая высвобождалась при расчистках, обычно сжигалась, служа удобрению полей.

Особая группа промыслов, технически наиболее продвинутая, была связана с разработкой ископаемых богатств — добычей удобрений, соли, известняка, строительного камня, поделочной глины, металлических руд.

По ряду показателей — затратам труда, особенностям технологий (рытье ям, шахт, штреков, использование текучей воды, применение отбойных орудий) и др. — эти промыслы складываются в общую группу, которую [21] с известной долей условности можно обозначить как группу горно-добычи.

Горно-добыча была представлена лишь в тех местностях, где имелись и были освоены запасы соответствующих природных ископаемых. И ее продукты были дорогостоящей редкостью, высоко ценились на ярмарках.

Технически наиболее простой (но и наименее тогда распространенной) была добыча природных удобрений: торфа и мергеля — крошеного известняка. Вообще, естественное плодородие земли в Европе раннего средневековья было сравнительно высоким, благодаря обилию целинных и залежных земель, широкому применению перелога (Примечание: При перелоге заброшенная земля зарастает лесом примерно за 20 лет.) и практике превышения пара над вспашкой. Но использовалась и подкормка земли, главным образом органическими удобрениями, особенно растительной золой и навозом. По мере уменьшения естественного плодородия земли (из-за интенсивного ее распахивания, включения в севооборот территорий с худыми почвами, сокращения практики перелога и т. д.; необходимость в удобрениях возрастала. Для этого применяли торф, а также мергель, который ценился высоко, но его систематические добыча и употребление начались позднее.

Пищевая соль на протяжении всего средневековья была в числе продуктов, наиболее ценимых всеми слоями населения. Она употреблялась не только к столу, но и для заготовки впрок пищевых припасов (муки, мяса, рыбы), и при обработке кожи, шкур, шерсти. Наиболее редкой была каменная соль. При тогдашней технике ее могли добывать лишь из открытых или высоко залегающих месторождений — в Южной Германии (район будущего Зальцбурга) и в Южной Галлии. Гораздо шире использовали горькую морскую соль, добывание которой было несложным. Концентрированный (выпаренный на солнце или на искусственном очаге) соляной раствор сливали на раскаленные угли, а затем употребляли полученную соленую золу. Был известен и более совершенный способ — солеварение: соляный раствор кипятили и осадок формовали в виде лепешек. Специальные соляные варницы (салины) рано и широко распространились по берегу Северной Адриатики, в Провансе, Лангедоке и на юго-западе Пиренейского полуострова, на [22] европейских берегах Атлантики (французских — от Гаронны до Луары, английских — на юго-востоке острова и др.), откуда соль ввозили во внутренние области континента.

Меньше сведений о добыче строительного камня, обычно употребляли мягкие его сорта, которые резали особой пилой. Добывали камень по преимуществу в открытых карьерах. Эта работа была тяжелой, считалась унизительной и чаще всего становилась уделом подневольных лиц — сервов или арестантов. Со временем добычей камня стали заниматься и местные крестьяне, выполняя барщины, оброки и для приработка; одной из наиболее обременительных барщин была транспортировка глыб. Ценные сорта камня редко добывались даже в Италии с ее запасами мрамора и традициями его обработки: при возведении и украшении зданий в раннеe средневековье предпочитали разбирать римские постройки.

Добыча гончарной глины уже в раннее средневековье была налажена повсеместно, за исключением редких районов, где таких глин не было (например, в Норвегии).

Особое место в занятиях людей раннего средневековья занимала добыча металлических руд. Главными сферами применения металлов, в частности железа, меди и драгоценных металлов, было изготовление оружия, воинского снаряжения и украшений, реже монет, еще реже — орудий труда или их деталей, предметов быта. Все это были дорогие, либо очень дорогие изделия.

Железную руду извлекали из ям, многочисленных озер и болот, из-под дерна и торфа, на романизированных территориях Европы сохранялись рудники. Кроме того, почти по всему континенту имелись выходы бурых железняков, также издревле освоенные славянами, кельтами, германскими и романскими народами. Известно о добыче железных руд на территориях современных Восточной Франции, Западной и Южной Германии, Центральной Швеции, Британии и Испании. Самые крупные разработки велись в Норике (впоследствии Штирия и Каринтия).

Цветных металлов добывали гораздо меньше, их постоянно недоставало. Медные разработки велись тогда на Скандинавском полуострове, на землях племен суми и еми, германских (около Цвикау) и западно-славянских, в Восточно-Сербских горах и на территории современной Албании, юго-западных отрогах гор [23] Сьерра-Морена. В Испании также добывали железо и ртуть (последнюю использовали тогда для амальгамирования золота), в Британии (на землях бриттов и в Корнуэлле) и Италии находили олово и свинец.

Благородных металлов в Европе добывали чрезвычайно мало: немного серебра — в Испании, золота — в одном шведском месторождении, а также по рекам Рейну, Роне, По, Тибру, Дунаю и некоторым другим, где его намывали из речного песка.

Добыча металлических руд, как и все промыслы того времени, носила мелкий, ручной характер. В рудниках на романизированных территориях применяли подневольный труд. У славян, кельтов, германцев этот промысел, прежде всего железо-рудный, еще долго оставался частью домашнего хозяйства. К концу I тысячелетия положение, однако, изменилось: легкодоступные запасы руды были истощены, а потребность в металле возросла. Примерно с VIII в. начали переходить к добыче глубоко залегающих запасов железа, меди, серебра; это потребовало распространения шахтопроходки, ранее известной лишь в Италии и Византии. В шахте, укрепленной деревянными стойками, породу раскаляли до появления трещин, вырубали молотами и кайлами, отгребали лопатами и поднимали, используя вороты. Для обогащения руду дробили, промывали, применяли кислоты и огонь. Затем она шла в плавку.

Стали складываться главные горно-металлургические районы: железорудные — в Штирии и Каринтии, Вестфалии; по добыче золота, серебра и свинца — в Венгрии; золота — из песка реки Влтавы в Чехии; серебра — из горных массивов Гарца (с X в.). К концу раннего средневековья добыча руды не только отчетливо локализовалась, но и специализировалась. Ведь шахтный способ требовал вложения немалых средств, применения особой техники (для отвода рудничного газа и воды, для подъема руды и др.), узкопрофессиональных знаний, большие затрат времени и труда. Важно также, что в течение почти всего средневековья разведка, добыча, калибровка, промывка и плавка руды производились преимущественно в теплые месяцы, при незамерзающих водоемах и длинном рабочем дне. т. е. в сезон наиболее интенсивных сельских работ. В результате горная добыча металлических руд стала специальным занятием особых групп людей. Но в горнорудных районах ею занимались и местные крестьяне как подсобным видом деятельности. [24]

Да и остальные промыслы в своей массе были делом не только рыбака, охотника, солевара, но и крестьянина, который затем подвергал их продукты необходимой обработке так же точно, как он делал это с продуктами сельскохозяйственного производства: заготавливал впрок рыбу, дичину, мех и лесоматериалы, вываривал мыло и ворвань, гнал смолу и деготь, делал поташ, клей, олифу и т. д.

 

Материальная культура раннесредневековой Европы

Мир вещей европейца в раннее средневековье был относительно ограниченным, отличался лаконизмом декора и рациональностью. Подавляющая масса населения обходилась кругом непосредственно необходимых предметов — простых, топорных, но удобных, прочных и относительно несложных в изготовлении. Навыки каменного строительства, оборудования и украшения жилищ применялись в небольшом объеме вплоть до конца раннего средневековья, когда возведение мощных каменных замков, а затем и городов привело к резкому взлету капитального строительства и архитектуры почти по всему континенту. Преобладали деревянные дома; на равнинах часто встречались земляные и глинобитные дома, в горах — земляные и каменные. Строились они возле естественных водоемов и там, где было сравнительно нетрудно отрыть колодцы, стены деревянного дома конопатили мхом; фундамент не закладывали, дома глубоко врастали в землю. Внутренние переборки в домах обычно отсутствовали, либо разделяли лишь этажи. Окна и амбразуры в стенах закрывались деревянными ставнями. Стекла были лишь в церквах. Хозяйственные помещения строились чаще всего из того же материала, что и жилые, но ставились отдельно, из боязни пожара — подлинного бича средневековья.

Столы, скамьи (покрытые тканями и снабженные подушками), иногда деревянные же кровати с пологами, но зачастую без постельных принадлежностей, — таково было внутреннее убранство жилища даже знатного человека. От безжалостных сквозняков спасали ковры, портьеры, ширмы, подставки для ног; почетной мебелью долгое время считали стулья: это был трон короля, епископа. Помещение освещалось лучиной, факелом, огнем очага или залитого в светильники сала. Стены и потолки чернели от многолетней жирной копоти. Свечи с подсвечниками и канделябрами были лишь в наиболее [25] значительных церквах, причем из-за относительной дороговизны воска преобладали чадные сальные свечи. Простолюдин имел хижину в одно помещение. Низкая, без перегородок, пола, потолка и окон, с дерновой или соломенной крышей, она топилась по-черному. В жилых и хозяйственных строениях — традиционные повседневные предметы: ухват и черпак, меха для раздувания огня, решето, ручная меленка для помола зерна, корзины, бочки для воды, кадка для стирки, пара ушатов или бадеек; из мебели — топчан с соломенным тюфяком, скамьи, стол, сундук, полки или деревянные крюки для посуды; инструменты: топор, бурав, один или два ножа, ножницы, рыболовные снасти, приспособления для прядения и ткачества, давильные устройства, глиняная и деревянная посуда, изредка котел и таган. Наиболее полный набор такой утвари имелся однако лишь в состоятельных хозяйствах.

Рабочий инвентарь, прежде всего земледельческий, также ручной и преимущественно деревянный — был несравненно богаче бытового инструментария. Он служил не только собственно аграрному производству, но и для необходимых подсобных работ: первичной культивации земли под пашню (вырубка и корчевание леса, дренажирование болота, удобрение почвы и т. п.), подготовки живого и вещного инвентаря, помещения, тары. Пахали плугами: легким, древнеримского образца (caruca), и реже тяжелым, для 4-8 волов (aratrum), на Руси — сохой. Пахотные орудия к концу периода, как правило, имели металлические части — наральники, сошники, лемехи, что способствовало увеличению урожайности. В описях барских хозяйств упоминаются деревянные бороны, кирки, лопаты, заступы, вилы, серпы, мотыги, цепы, веяльные сита. Этот инвентарь был достаточно совершенен, но полный его набор не встречался даже в королевских вотчинах.

Для передвижений по суше использовали волов, мулов, ишаков. Лошадь в раннее средневековье превратилась в принадлежность знати, представители которой путешествовали почти исключительно верхом. Конских повозок было мало. Элементы современной упряжи появились в VII в., но лишь с IX в., с освоением упряжной системы (подпруга, жесткий хомут и др.), стало возможным эффективное использование лошади для сельского хозяйства и транспортных работ. Новая упряжь, а также внедрение и укрупнение повозок позволили решить [26] проблему наземной перевозки тяжелых грузов. Судя по данным археологии, с IX—X вв. распространилась прибиваемые гвоздями подковы; первые письменные сведения о них связаны с походом Вильгельма Завоевателя. Значительно развился водный транспорт: разного типа морские и речные суда и лодки — парусные, весельные, комбинированные. Свою одежду простолюдин изготовлял из кожи, шерсти, меха, ткал, вязал, плел из льняной и шерстяной пряжи. Ткани и фасоны одежды отличались традиционностью. Например, бритты в Англии VI в., а затем фризы и норманны носили такие же мужские шерстяные плащи и женские льняные одежды, окрашенные пурпуром, которые упоминает в своих описаниях древних германцев Тацит.

Пряжу сучили из шерсти и пуха, льна-долгунца и конопли; хлопок, занесенный в Испанию арабами, в ранний период не получил в Европе распространения, на обувь шли более всего сыромятные кожи, шкуры и дерево, в Восточной Европе носили также лыковые лапти. Ткани, плетение и кожу умели красить и лощить, уже в VIII в. хорошо знали такие красители, как дрок, синильник, марена и шафран, умели разводить такие технические культуры, как вайда, вермель, крап (красители), ворсянка (лощитель). Для обработки кожи применяли соль, золу, поташ, дубильные вещества. Даже из беглого обзора бытовых условий и занятий населения раннесредневековой Европы видно, что деревенское и, прежде всего, крестьянское хозяйство, являясь преимуществу земледельческим и натуральным, обязательно включало в себя определенный комплекс промыслов, поделочных работ. С помощью последних создавались, во-первых, орудия и средства его производства, во-вторых, осуществлялось превращение сырья в готовые предметы потребления. Это были служебные занятия на сельскохозяйственном производстве и промыслах, семейная форма ремесла, направленная на непосредственное потребление.

Поделочные работы аграрного населения — изготовление инвентаря и тары, выделка кожи, прядение и т. п. — являлись как бы непосредственным продолжением сельскохозяйственного производства и промыслов, а не стадией добывающих занятий. В то же время они требовали своего инструментария и навыков и могут рассматриваться как первичные стадии [27] соответствующих обрабатывающих занятий — ремесел: кузнечного, столярного, скорняжного, прядильного и т. д. Расширение и совершенствование первичной обработки продуктов стимулировало специализацию старых и распространение новых сельскохозяйственных культур и отраслей деятельности, служило производственной основой как для прогрессивного развития собственно крестьянских ремесел, так и для отделения ремесла от сельского хозяйства, выделения деревенских ремесленников.

Развитие собственно ремесла в раннее средневековье было обусловлено не только производственно-экономическими, но и социальными факторами. Это возникновение самого феодального строя, с его господствующим классом — аристократией, рыцарством, духовенством, с его государством, армией, судом и администрацией, его замками-крепостями, соборами и монастырями, ранними городами. Конечно, воплощающие феодальный режим структуры, явления и институты имели общую, характерную для эпохи вещную базу, общий основной инструментарий. Вместе с тем, социально поднимающиеся слои и соответствующие учреждения обрастали и особыми по сравнению с низшими слоями вещными атрибутами. Их постройки, военное снаряжение, утварь, одежда, транспортные средства, весь бытовой уклад, помимо прямого назначения, служили знаками престижа и сокровищами. Такую функционально осложненную роль могли играть только «роскошные» предметы, отличающиеся ценой, качеством, отделкой, редкостью. Их изготовление в рамках крестьянских хозяйств было почти невозможным: требовалось специальное сырье, особые навыки и инструменты, профессиональная подготовка, затраты.

 

Специализация ремесла и ремесленников в раннее средневековье

Ремесленник — непосредственный работник, специализирующийся в области обрабатывающего производства; его основным занятием, способом добывания средств к жизни является изготовление ручным способом промышленных изделий. Подобно тому, как крестьянин был основной фигурой ручного сельского хозяйства, ремесленник был основной фигурой ручной промышленности докапиталистических эпох. Его труд, как и крестьянский, был мелким, индивидуальным, соединенным с собственностью на орудия труда; этот труд был обусловлен традициями и навыками, личным мастерством и не был связан с систематической эксплуатацией чужих рабочих рук. Специализация (обособление) [28] ремесла и ремесленников — процесс древний, его истоки находим в первичном функционально-социальном размежевании еще до возникновения классового строя. Уже в начале средних веков в Европе специалисты-ремесленники разделялись в зависимости от характера исходного сырья. Немногочисленные мастера выделились в варварских обществах славян, кельтов, германцев эпохи великого переселения народов. Их было, вероятно, больше на бывших римских территориях. Но при всех условиях в догородской период профессиональное ремесло было редким и ограниченным по номенклатуре. И здесь, как и в промыслах, быстрее превращались в особые занятия и отрасли те ремесла, которые были более технически сложными и (или) жизненно важными: кузнечно-оружейное, производство предметов роскоши, строительство, особенно каменное. Кузнец, ювелир, плотник — первые ремесленники, упоминания о которых мы встречаем в Салической правде, затем в Сен-Жерменском полиптике. Материал, относящийся к германцам континента, англосаксам, скандинавам, свидетельствует, что первенство повсюду принадлежало кузнецам.

Первоначально «кузнец» — понятие собирательное, так называли всякого искусного ремесленника, независимо от того, с каким твердым сырьем он работал: делал ли корабль или лодку, мост, здание, щит, меч, пряжку-фибулу, сапог или сукно. Да и собственно кузнечные изделия — орудия труда, воинское снаряжение, украшения, предметы обихода — зачастую изготовлялись из смешанного, менее дорогого сырья, так что металл соседствовал в них с камнем, деревом, кожей.

Но все же и в раннее средневековье кузнецом считался прежде всего ремесленник, занятый выделкой изделий из металла, включая доводку и закалку, холодную и горячую поковку, штамповку, чеканку и насечку. Он же выполнял литейные, токарные и слесарные работы. Именно такой кузнец-универсал упоминается в Салической правде, в Брегонских законах древних ирландцев (V—VI вв.).

У кузнеца была своя мастерская — кузница. Он имел возможность совершенствовать мастерство, расширять ассортимент изделий и держать помощников, прежде всего из членов собственной семьи, отрывая их, соответственно, от иных занятий. Ремесло уже позволяло кузнецу прокормиться, так как спрос на металлические изделия все увеличивался, причем не только в замке с [29] его воинским контингентом, но и в деревне, и хотя кузнец остается универсалом, это уже универсализм определенной сферы ремесла.

Археологические данные показывают, что к X в. кузнецы в сельских поселениях умели делать не только гвозди, стремена (известные с V в.), подковы (и ковать лошадей), лемехи, обычные грубые орудия крестьянского труда, но и украшения, проволоку, металлическое плетение, замки и многобороздковые ключи. Лучшие мастера владели секретами сплавов, могли изготовлять листовое олово и золото, амальгамировать, гравировать, украшать чернью, сканью, зернью и расцвечивать металлические изделия, варить разноцветное стекло, в том числе прозрачное и листовое, делать смальту и эмаль, ковать оружие и воинское снаряжение, отливать кухонные горшки и колокола. Конечно же, кузнецы изготовляли и орудия для собственного труда, уже достаточно сложные. Подробное описание кузнечного ремесла во всем многообразии его орудий, технологии, организации труда сохранил, в частности, балтийский эпос.

Полуобнаженные, могучие, с тяжелым молотом в руках, освещенные пламенем кузнечного горна, черные от копоти, кузнецы представлялись современникам людьми высшего порядка, обладателями магической власти над вещами и людьми. Железным молотом наделили древние германцы одного из главных своих богов Тора. По их мнению, кузнец мог научиться ремеслу лишь у сверхестественных сил. При кузнице иногда располагались такие общественные заведения, как дом собраний и кабак, она служила убежищем. Баварская правда (гл. IX, § 2) при распределении вир приравнивает кузницу к церкви, герцогскому замку и мельнице: «эти четыре места имеют публичный характер...».

Изделия кузнецов высоко ценились. Штраф за кражу ножа у салических франков составлял 15 солидов, что равнялось половине штрафа за кражу рабыни или раба-специалиста. Металлические вещи бережно хранились, торжественно дарились, передавались из поколения в поколение, включались в имущественные описи, упоминались в завещаниях. И так было по меньшей мере до XII—XIII вв. — вплоть до начала массовой добычи железной руды шахтным способом.

Римская техника металлоплавки (в огнеупорной муфельной печи, куда воздух нагнетался рычажными складными мехами-гармоникой) сохранилась лишь в [30] Испании, которая и поставляла тогда лучшую сталь всей Европе. В остальных районах и, в частности, у германцев, славян, кельтов и кочевников юго-востока континента господствовали доступные любому кузнецу сыродутный способ плавки железа и холодная поковка. Сыродутные печи с ручными мехами, топившиеся древесным углем, были мелкими (примерно 0,6м x 0,35м) и нередко устраивались в земляных ямах. Через три часа плавки получался тестообразный железный ком-шлица, сильно загрязненный шлаком. Шлак удаляли многократной проковкой, получая металлическую чушку в несколько килограммов. При круглосуточной работе большая печь могла дать до 0,5 ц железа, причем примерно 70-75 % руды пропадало в отходах.

Металлическое литье как особый вид продукции ранее всего обособилось в ремесле колокольных мастеров и изготовителей бытовой посуды. Колокола появились в V в. в Италии. Одно из первых свидетельств об отливке больших колоколов в Англии относится к 680 г.: это запись в «Церковной истории» Беды Достопочтенного. В VIII—IX вв. колокола распространились по всей Европе. Единичные специалисты-литейщики были универсалами. В сочинениях монаха из Сен-Галленского монастыря (Германия), посвященных деяниям Карла Великого, рассказывается, как для украшения «превосходнейшей базилики» пригласили мастера по бронзовым и стеклянным изделиям, которому было выдано серебро, необходимое для отливки колоколов (обманщик-мастер заменил его оловом).

Очень важным видом кузнечных работ было производство оружия и воинского снаряжения. Оружие было постоянным спутником всех свободных варваров, не случайно и свое мнение на народных собраниях они выражали, потрясая оружием. Воины-франки в VIII в. имели копья, стрелы, дротики, топоры, большие однолезвийные ножи, короткие мечи. Славяне-поляне, как повествует «Начальная русская летопись», имели в это время мечи в каждом жилище — «дыме» (и даже однажды уплатили мечами дань хазарам). Вожди и знатные люди обладали более сложным и очень дорогим снаряжением. Судя по рассказу Григория Турского «О злодеяниях Левдаста», полное воинское снаряжение графа включало, помимо ножа и меча, латы, панцирь и шлем, колчан со стрелами, пику и др. Панцирь (впервые упоминается в Рипуарской правде) и металлический шлем являлись [31] редкостью даже в X в. Искусно разукрашенные меч, кольчуга и панцирь составляли предметы особой гордости владельца, их воспевали как дорогое и почетное достояние. В англо-саксонской «Песни о Беовульфе» (V в.) поэтически рассказывается об исключительном качестве звенящих железных рубах; об изготовлении кольчуги: как тянули проволоку, делали из нее кольца, соединяли их в цепи, а из цепей затем «вязали» полотно рубахи.

Хотя оружие и воинское снаряжение еще долго оставались предметом заботы кузнецов-универсалов, но уже варварские правды упоминают специалистов-оружейников, за убийство которых назначали двойную виру. Специализация оружейного дела резко продвинулась в VIII в., когда появилось конное рыцарское войско. (Впервые значительные силы рыцарей были использованы во время знаменитого сражения между франками и арабами при Пуатье в 732 г.). Судя по «Капитулярию о виллах» Карла Великого, к концу VIII — началу IX в. оружейное дело у франков складывается в особую профессию.

В варварских законах кузнецы почти всегда соседствуют с ювелирами, особенно златокузнецами и серебряниками. В поместных документах они фигурируют в ряду наиболее ценных министериалов. В литературных памятниках часто описываются изделия ювелиров: дорогие украшения и оружие, различные роскошные вещи, служившие возвеличению господ. Особой отраслью металлообработки, рано обособившейся, было изготовление монет, технологически связанное с ювелирным делом, но с самого возникновения жестко отделенное от любого иного ремесла вследствие своей государственно-политической значимости.

Кузнечные ремесла были передовыми не только по степени спецификации, но и по технической оснащенности. С раннего средневековья кузнецы использовали воздуходувные меха, клещи, циркули, шарнирные ножницы, пилы, кусачки; затем появляются гвоздильни, бородки, обсечки, специальные слесарные инструменты - напильники с нестандартными насечками. Эти инструменты применялись и в других специальностях, да и наиболее сложные орудия для них делали те же кузнецы.

Следующее место в ряду ремесленной специализации занимали строители. Они также имели развитый по тому времени инструментарий: к X в. применяли блочные [32] грузоподъемные устройства, в том числе с горизонтальной балкой (траверсой), опорные подшипники, шарнирныe звенья (вертлюги), рычажные механизмы. При работе с деревом употреблялись простейшие токарные станки, топоры с термически обработанным наварным лезвием, лучковые пилы, ножовки, тесла, скобели, долота, стамески, наструги. (рубанки), спирально-перовидные сверла, резцы. Для обработки камня использовали зубила, кирки, тесовки, зубчатки, пилы и буравы.

В документах того времени чаще всего фигурируют плотники, которые в своей области также были универсалами: возводили мосты и дома, изготовляли мебель, строили суда, телеги (а позднее и кареты), вырезали и долбили бытовую и производственную тару, делали резныe алтари и прочую тонкую столярную работу. Гораздо меньше сведений о каменщиках. Каменное строительство тогда лишь начало возрождаться на бывших римских территориях, а для остальной Европы и вовсе являлось делом новым. Труд строителя-каменщика требовал большиx специальных навыков, особенно в области собственно зодчества, ведущим типом которого было церковное. Техника многоэтажного каменного строительства даже в городах раннего средневековья была несовершенной, каждая высокая постройка становилась экспериментом; такие дома нередко обрушивались. Увеличение объема строительства было связано с ростом и обогащением господствующего класса, укреплением раннефеодального государства, ростом населения и колонизацией новых земель, и конечно, с началом градообразования. С VIII—IX вв. умножается число поселений разного типа, они все чаще укрепляются валом, тыном. Распространяются по Европе замки-крепости с мощными башнями и стенами. С IX в. известны разнотипные крестьянские дома с дворовыми постройками. Расширяются коммуникации.

Крупные сооружения обходились очень дорого, некоторые храмы и замки возводились столетиями. Опытные строители — не только каменщики, но и плотники — были редки и высоко ценились, их выписывали и переманивали. Приглашенные издалека мастера сооружали саркофаги и надгробия в Сен-Галленском и Регенсбургском монастырях, строили соборы в Шпейере и Аахене. Водяную мельницу для Карла Великого сооружал венецианский мастер, а франкские мастера иногда уходили работать в Венецию. [33]

Важное место занимала постройка речных и морских судов. У морских народов кораблестроение развивалось с древности. Наряду с комбинированным средиземноморским был известен весельный северный тип корабля, описанный еще Тацитом, но с VII в. также ставший парусным. На таком корабле викинги ходили и через бурную Атлантику и по порожистым рекам. Корабли были военные, торговые, промысловые. Их постройка требовала особых навыков, хотя о специалистах-корабелах в раннее средневековье ничего не известно. Лодки изготовлялись самими крестьянами.

Очень ценились специалисты по художественным ремеслам: мозаичники, живописцы, скульпторы, витражники, стеклодувы, и т. п. Беда Достопочтенный рассказывает, что в VII в. епископ Ярмута Бенедикт вызвал из Галлии мастеров, чтобы застеклить окна, приделы и алтари новой церкви, а также изготовить стеклянные сосуды. Через столетие Ярмутское аббатство снова просило (на сей раз Майнцского архиепископа) прислать стекольщика для изготовления сосудов; а если архиепископ своего стекольщика не имеет, пусть выпросит такого мастера для аббата у кого-либо другого, поскольку в Англии нет сведущих в этой области мастеров.

Художники были универсалами и грамотеями. Они имели познания — разумеется, в пределах своего времени — в математике, химии. Сюжеты для своих произведений черпали не только в священном писании, но и в исторических преданиях и светской литературе. В условиях средневековья малограмотные и вовсе безграмотные в массе своей европейцы приобщались к культуре в значительной мере через искусство, и изобразительное искусство играло в этом процессе чрезвычайно важную роль.

Изготовление глиняной посуды более специализировалось на юге континента, в остальных же регионах ее делали по преимуществу в крестьянских домах. В документах того времени гончары почти не упоминаются, но вещные свидетельства о гончарных изделиях, употреблении гончарного круга, используемых глинах весьма обильны.

В районах, примыкавших к Северному и Балтийскому морям, очень рано развились ремесла, связанные с обработкой кожи и меха (возможно, они вторые по древности после кузнечных).

Прогресс ткачества, прежде всего шерстоткачества [34] был обусловлен уже ландшафтом тогдашней Европы, благоприятным для овцеводства. Практика отгонного скотоводства в средиземноморских районах, обильные богатые солью пастбища Западной и Северной Европы, отсутствие на кельтских территориях принудительного севооборота (ограничивавшего выпас скота) весьма способствовали шерстяному производству. С древности известно шерстоткачество у фламандцев — нервиев и атрабатов, на землях которых основывали свои мастерские римские императоры. У франков шерстяная одежда внедрилась благодаря кельтам и римлянам, затем она распространилась во Фрисландии, Англии, Ирландии, Скандинавии. Мореходы севера — скандинавы делали из шерсти также корабельные паруса. В средние века шерстяные ткани стали все более вытеснять полотно и кожу.

Широкое развитие ткачества обусловило его специализацию, но этот процесс (включая типы тканей и стадии самого производства) проходил по-разному в отдельных странах. На подавляющей территории континента изготовление ткани оставалось занятием преимущественно крестьянской семьи. Однако, одновременно это занятие выделялось в специальность особых лиц. Уже в раннее средневековье были известны шерстоткачихи, работавшие в усадьбах знати; затем появляются первые сведения о занятии этим ремеслом мужчин — неоспоримые доказательства профессионализации. Наряду с шерстоткачеством развивалось сукноделие. Особенно славились фризские сукна, изготовлявшиеся во Фрисландии (Фризии) и Фландрии и широко сбывавшиеся по всей Европе. Урбарии Верденского и Фульдского монастырей свидетельствуют о развитии в них сукноделия уже с VIII в. и особенно в IX в.

Высококачественные шерсть и сукна, а также изделия из них были очень дороги. Сведения об этом можно найти в исландских сагах. Так, когда норвежский король Олав Трюггвасон мальчиком попал в плен к викингам, владелец обменял его на хороший плащ; знатная женщина Стейнуд Старая, прибыв в Исландию, приобрела у первопоселенцев земельное владение, расплатившись расшитым плащом английского производства. Такой плащ (равно как богато украшенный меч, браслет или нашейная гривна из драгоценных металлов) был столь ценным даром, что принятие его обязывало получателя к определенной личной зависимости от дарителя. [35]

В районах устьев рек Рейна, Мааса, Шельды производство шерсти, особенно сукна, также рано специализировалось, приняло товарный характер и приобрело европейскую известность.

Иначе развивалось это ремесло в Англии. Ткачество и сукноваляние получило там еще до нормандского завоевания большое распространение. В законах англосакских королей Эдгара (от 962—963 гг.) и Этельреда II (конец X — начало XI в.) шерсти и сукна фигурируют как экспортные товары. Но в раннее средневековье специализация этого ремесла происходила замедленно, оно развивалось как домашнее крестьянское занятие и в поместьях глафордов, где производились главным образом грубые сукна. Аналогичная картина складывалась в Швеции, Норвегии, Далмации. В очень многих районах континента долго удерживалось на стадии домашнего производства прядение, в ряде областей — льноткачество.

Особо следует отметить мукомольное дело, специализация которого началась с появления в первые века н. э. водяных мельниц, а в средние века убыстрилась и закрепилась в связи с распространением мельничного баналитета, т. е. с лишением крестьян права самостоятельно смалывать зерно. Мельнично-мукомольное дело с самого начала потребовало выделения особых людей — мельников. Законы предусматривали суровое наказание за покражи на мельнице (будь то хлеб или «железные части» самой мельницы»), а также за повреждения мельничной плотины. По мере складывания феодальной земельной собственности и крестьянской зависимости мельница все чаще фигурирует в грамотах как одна из важнейших частей земельного владения или держания. Известно много случаев, когда определенные лица владели лишь частью мельницы или держали ее на коллективных началах, или получали выгодное держание при условии устроить там мельницу. Подобные факты имеются, в частности, в каталонских картуляриях. И если не всегда можно говорить о «профессии» мельника (нередко это поместная должность), то мукомольное дело уже обособилось. Вместе с тем, несмотря на сеньориальные запреты, крестьяне повсеместно еще долго использовали домашние ручные мельницы (как, впрочем и давильные прессы, также контролируемые сеньорами). Среди специализированных или начавших выделяться ремесел были также портняжное, сапожное и [36] некоторые другие, сведения о которых дают поместные документы (см. главу II).

Таким образом, материальная культура раннего средневековья требовала широкого применения ремесленного труда. Последний не только играл служебную роль в добывающих производствах (земледелии, промыслах), но занимал также самостоятельное место в сфере производства и в общественной структуре, что выразилось в специализации ремесленных занятий и существовании прослойки профессиональных ремесленников. Будучи одной из наиболее подвижных групп населения, профессиональные ремесленники аккумулировали имевшиеся научные знания, перенимали и распространяли передовой производственный опыт, стимулировали повышение материальной и духовной культуры. Они сыграли огромную роль в прорыве замкнутости деревенской жизни.

Но эти достижения, как и само профессиональное ремесло, не были тогда повсеместными. Изделия ремесленников имели ограниченный сбыт вследствие своей дороговизны и, конечно же, узости рынка. В условиях абсолютного господства натурального производства, базирующегося на мелком крестьянском хозяйстве, подавляющая масса ремесленных изделий была продуктом труда крестьян, зависимого населения деревни.

 

Ремесло, ремесленники и торговля

Как уже отмечалось, господство натурального хозяйства при феодализме не исключало товарообмен. Воспроизводство из собственных ресурсов охватывало прежде всего основные жизненные средства и не было «чистым» уже на заре эпохи. Постепенно все большую часть жизненных средств приходилось приобретать через рынок. Соответственно увеличивался и товарный сектор воспроизводства. Экономическая эволюция при феодализме — это прежде всего развитие от натурального производства к товарному, которое можно рассматривать как процесс последовательного «отказа» от самовоспроизводства все большего числа жизненных средств и все более полного, в пределах всего общества, действия рыночных отношений.

Уже в раннее средневековье существовали регулярные торговые связи: трансконтинентальные, т. е. внутри Европы, и межконтинентальные, прежде всего с Ближним Востоком. Одновременно развивались магистральные торговые пути, они соединили районы, отстоявшие друг от друга на многие тысячи километров. Наиболее [37] насыщенным торговлей был средиземноморский регион, соединявший товарообмен трех основных направлений: между Европой и Левантом; между странами Средиземноморского бассейна; между этими направлениями и остальным континентом. Торговые маршруты Европы проходили по сухопутным трактам и, главным образом, речным системам, из которых общеевропейское значение имели рейнская, дунайская, днепровская. С Атлантикой, Северным и Балтийским морями Средиземноморье связывалось благодаря водам Роны и Соны. Восточная Испания, Ирландия, Англия и Северная Галлия имели постоянные сношения между собой, а через галло-рейнские магистрали связывались с аппенинскими городами и Востоком. На севере эту связь подхватывали посредники — фризские купцы, которые добирались до Руана и Марселя, устья Ладоги и фьордов восточной Скандинавии. Другая группа торговых путей шла от Атлантики, Северного, Баренцева и Балтийского морей, через восточноевропейские водные системы — на юг Европы и, через Черное и Каспийское моря — в восточные страны. Это прежде всего водно-сухопутный путь «из варяг в греки», протянувшийся главным образом по территории Руси.

Торговые поездки были длительными, дорогостоящими, тяжелыми. Они оправдывали себя лишь при высокой купеческой прибыли, т. е. при значительном перепаде товарных цен между пунктами отправки и назначения. Понятно, что купцов интересовали преимущественно те товары, которые не производились местным населением, т. е. товары «дальние», «редкие». Это предметы роскоши, вывозимые с Востока: шелковые и тонкие шерстяные ткани, гобелены и ковры, папирус, ценная древесина, изысканные ювелирные изделия, искусно выделанное оружие, вина и пряности, ароматические и косметические вещества. Второй тип объектов дальней торговли составляли товары, важные для хозяйства, но также редкие из-за того, что добывались не повсюду: металлы, соль, вино, сукно, оливковое масло, некоторые красители, керамика и др., т. е. продукты главным образом внутриевропейского производства. Постоянным был спрос на рабов. Соответственно, каждый район, страна, регион предлагали то, что имелось только у них: франки — мечи, керамику; Русь, Скандинавия, англо-саксы— меха, шкуры, воск, рыбью кость, металлы; фризы и фламандцы — сукно; арабская Испания — цветные [38] металлы, серебро, толедское оружие, кордовскую кожу, шелка, майолику, соль, вино, оливковое-масло; Центральная Европа — изделия из керамики, железа и бронзы; Византия — вино, драгоценные ткани (паволоки «Начальной русской летописи») и др.

Главной формой дальней торговли были международные ярмарки, которые устраивались в некоторых ранних городах. На такой ярмарке можно было закупить, например, английскую шерсть-сырец и олово, а для ввоза на Британские острова — пурпур, слоновую кость, стекло и арабских скакунов. Главным действующим лицом в такой торговле был купец-«иноземец», «гость»: в Средиземноморье — левантиец, в Англии — итальянец, на Балтике — фриз. Отважные, предприимчивые и хорошо вооруженные «гости», объединяясь в товарищества и все равно постоянно рискуя жизнью, в случае удачного завершения торгового путешествия получали до 500% прибыли на затраченный капитал.

Итак, дальняя торговля, наиболее продвинутая в правовом и организационном отношениях, базировалась прежде всего на естественно-географических и производственных различиях между отдельными регионами Европы. Другой ее особенностью было абсолютное преобладание товаров высокой цены и редкого спроса, в том числе продукты некоторых успешно развивавшихся ремесел и промыслов.

Наряду с дальней торговлей существовала и внутрирегиональная — между соседними странами и народами. В ней преобладали «демократические» товары — предметы более массового производства и более доступные для средних слоев. Здесь шире была представлена и ремесленно-промысловая продукция. К сожалению, сведений об этой торговле немного. И почти вовсе нет данных о местной торговле. Ее развитие убедительнее всего засвидетельствовано процессом градообразования, одной из экономических основ которого был обмен между городом и деревней. Здесь ведущую роль с самого начала играла торговля продуктами местного производства, его излишками, которые сбывались, в частности, через вотчинные центры. «Капитулярий о виллах» прямо предписывает распродавать продукты, не потребленные внутри хозяйства, дабы они не пропали; аналогичные данные о сбыте излишков сыра, шерсти, вина, соли дают многие французские, итальянские и другие источники.

В целом спрос имел преимущественно верхушечный [39] характер, социальный состав продавцов и покупателей оставался узким, профессиональная торговля была главным образом транзитной «служанкой роскоши», а купец — «гостем». Но нет оснований для того, чтобы сводить всю тогдашнюю торговлю исключительно к дальнему транзиту: многие средневековые города выросли из центров местного обмена, на базе местных же промыслов, ремесел, сельского хозяйства. И хотя место торговли, товарно-денежных отношений в раннефеодальный период еще не стало значительным, в развитии ремесла роль рынка была особенно ощутимой.

 

Итак, раннее средневековье знало два типа ремесла: домашнее и профессиональное. Теперь нам предстоит выяснить, какие экономические и социальные формы имели эти типы ремесла в условиях абсолютного господства сельской жизни.

Ремесленное производство осуществлялось в рамках трех главных и взаимосвязанных базовых хозяйственных ячеек того времени: господской усадьбы, сельского поселения (сельской общины) и крестьянского подворья. Документы рисуют хозяйственную жизнь как бы через призму первой ячейки: поместья, сеньории, вотчины, манора. И ремесло, которое в них описывается, это поместное (вотчинное) ремесло, предназначенное для удовлетворения нужд земельного собственника и выполняемое людьми, находящимися от него в той или иной форме зависимости. Чаще всего оно осуществлялось непосредственно в жилой усадьбе феодала.

 

Ремесло в вотчине

Классическая усадьба, «большой двор» вотчинника — сеньора, боярина, монастыря и т. п. — представлял собою сложный комплекс из жилых и хозяйственных построек (конюшня, скотный двор, птичник, псарня, погреба, житницы, пивоварня, пекарня), а также сада, огорода, хмельника, рыбных и охотничьих угодий и т. п. Это было сложное, универсальное хозяйство. В поместных описях постоянно упоминаются различные лично зависимые насельники усадьбы, чей труд был определенным образом профилирован, сосредоточен в обособленном круге деятельности. В их числе [40] фигурируют и лица, занятые ремесленным трудом. Судебник салических франков содержит целый перечень таких специалистов (artifices): это (наряду со свинопасом, егерем, виноградарем) мельник, кузнец, золотых дел мастер, плотник, каретник. Все они трудятся под присмотром старшего и старшой (major, majorissa).

Аналогичный подбор специалистов, которых закон выделяет из общей массы дворовой прислуги, был характерен для всей меровингской эпохи. Соответствующие специальности составили уже особую категорию занятий, требующих профессиональных навыков. Эта категория выделилась, получила терминологические обозначения, своих исполнителей и место в хозяйстве. Очевидно, что отделение ремесленных функций и вслед за ним отделение профессионального статуса ремесленника происходит достаточно интенсивно. Вместе с тем, ремесло в Салической правде — часть сферы услуг, возникшей первоначально с ростом социального неравенства. Входящие в состав дворни ремесленники в глазах населения и закона являлись личной прислугой.

Усложнение помещичьего землевладения и жизненного уклада, государственного аппарата, армии и церковно-монастырских учреждений сопровождалось расширением сферы обслуживания, дальнейшей дифференциацией ремесла. Великолепное представление об этом дает «Капитулярий о виллах» Карла Великого, который был составлен на рубеже VIII и IX вв. и адресован королевским имениям. Это был нормативный хозяйственный документ: общая инструкция относительно объема, качества, характера продуктов и работ. Она содержит своего рода эталонный перечень необходимых работ, дающий представление о максимальных возможностях крупной хозяйственной единицы того времени, реализовать которые должны были королевские управляющие.

Каждая имперская вилла — будь то имение фиска, наследственное имение Каролингов или личное владение государя — была построена по классической вотчинной системе, т. е. органически соединяла собственное барское хозяйство (с запашкой, домом, службами, дворней) и «приданные» ему поселения с зависимыми крестьянами. Рента состояла из барщины и оброка. Соответственно был организован и сам труд: сочетание работы крестьян на господском и «своем» поле; сочетание обязанностей зависимых крестьян, рабской челяди и весьма немногих тогда наемных лиц. Король должен был получать со [41]

Франкская деревня. VII век. [42]

своих имений все, что требовалось представителю общественной верхушки — воину, государственному деятелю, знатному и богатому человеку, окруженному свитой и чиновниками, охраной, гостями, челядью (гл. 34, 44, 45, 48, 65). Главное место в экономике поместий занимали производство и переработка продуктов сельского хозяйства и примыкавших к нему добывающих промыслов. В имении разводили ловчих животных, устраивали рыбные садки и пчельники, разводили сады и виноградники, оборудовали железные рудники. Многочисленными были хозяйственные постройки: амбары, загоны, сараи, мельницы, пекарни, мыловарни, помещения, где стояли давильни для масла и винограда, и др.

В этом большом натуральном хозяйстве существует система разделения функций и закрепления их за отдельными исполнителями, каждый из которых выполняет определенные, однородные виды работ. Бросается в глаза усилившаяся специализация лиц, занятых в сельском хозяйстве и смежных с ним промыслах: помимо известных по варварским правдам конюха, свинопаса, виноградаря, егеря «Капитулярий» называет садовода, пчеловода, лесника, птицеловов и рыболовов (гл. 17, 43, 44, 45); ведать добычей руды также должны были специалисты.

В поместьях были и ремесленники, именуемые «магистрами», что позволяет предположить их прочную специализацию и особую профессиональную подготовку. Это прежде всего довольно значительная группа мастеров, связанных со «столом» и обозначенных в соответствии со своими занятиями — повара, пекари, булочники, виноделы, пивовары и др.

Затем в «Капитулярии о виллах» перечисляются другие «хорошие» (bonos), т. е. квалифицированные ремесленники, которых должен иметь в своем распоряжении каждый управляющий: кузнецы по железу, золоту и серебру, сапожники, токари, плотники, щитники, мыловары, изготовители напитков из яблок, груш и других фруктов, плетельщики сетей для охоты, ловли рыбы и птиц «и прочие служители, которых перечислять долго»(!). В распоряжении управляющих должны были находиться также мастерицы-прядильщицы, ткачихи и портнихи, собранные в особые мастерские — гениции, которые работали круглый год. Сырье — «лен, шерсть, алую и красную краску, гребни для чесания шерсти, ворсянку, мыло, жиры, сосуды и прочую нужную там [43] мелочь» — мастерицы получали от поместных властей (Примечание: Согласно описи одного из имений аугсбургского епископа (начало IX в.), на господском дворе, помимо прочих служб, находилась «девичья», где работали 24 женщины и имелось 5 кусков сукна, 4 куска холста, 5 кусков полотна.). Ремесленные изделия, созданные на господском дворе, как и все продукты домениального производства в основном потреблялись в самом поместье, излишки же подлежали продаже в пользу казны (гл. 31, 34).

Итак, для нужд большого, организованного натурально-феодального владения рубежа VIII—IX вв. требовался уже значительно более разнообразный круг специалистов, чем для имения знатного лица V—VI вв. Правда, нам почти неизвестно число ремесленников отдельных специальностей и их общее количество в таком хозяйстве. Но судя по форме документа, его составители желали, чтобы каждая обозначенная специальность была представлена хотя бы одним человеком.

Много сведений об усадебном ремесле содержат монастырские документы. Именно в VIII—IX вв. в большинстве передовых стран Европы складывались крупнейшие монастырские земельные комплексы, известные и весьма влиятельные. Среди них — Боббио, Фарфа, Монте-Кассино в Италии; Корби, Клерво, Сен-Жермен де Пре, Флери, Сите, Сен-Дени во Франции; Сант Яго де Компостелла в Испании; Лоршский, Прюмский, Сен-Галленский, Фульдский монастыри в Германии; аббатства Сент-Олбанс, Сент-Эдмонд, Гластонбери, Петерсбороу, Вестминстерское в Англии и др. В многих монастырях, а в Италии и Франции в монастырях в первую очередь, развивались художественные и редкие ремесла: живопись, книжное, ювелирное дело, вышивка. Сооружение монастырей и соборов стимулировало каменное строительство, резьбу по камню и дереву, витражное ремесло. Некоторые монастырские мастерские имели столь высокую репутацию, что светские господа посылали туда своих людей для обучения, например, работе с благородными металлами и стеклом, художественному шитью.

Свыше 50 ремесленников несвободного состояния имелось при усадьбах аббатства св. Петра в Корби. Судя по статусу аббатства от 822 г., в трех больших его мастерских трудились сапожники, сукновалы, кузнецы (не менее 6 человек), пергаменщики, портные, [44] слесари, серебряники, щитники, шпажники, литейщики. Около монастырских ворот постоянно проживало несколько плотников и каменщиков, за стенами размещались мельники и угольщики. Монастырь держал двух лекарей и многочисленных пекарей, пивоваров, поваров. Все они работали на монастырь даром. Аналогичное положение встречаем в Сен-Галленском монастыре, план перестройки которого от 820 г. предусматривал особые помещения для многих ремесленников, в том числе полировщиков мечей, ткачей, кожевников, седельников, токарей и др.

Однако широкий «набор» ремесленных специальностей в поместьях был, видимо, редкостью: обычно там отмечалось всего несколько, чаще 2-3 ремесленных специальности. Так, монастырское поселение VII в. (на месте выросшего впоследствии ирландского города Корка) имело лишь мельницу и кузню. В документах монастыря св.Ремигия в Реймсе упоминаются лишь кузнецы, рыболовы и мельники. Баварские монастыри VIII в. кроме ловчих, рыболовов, пастухов и виноградарей держали поваров, кузнецов, оружейников и токарей. Число профессиональных ремесленников в начале IX в. оставалось незначительным даже в таком большом монастыре, как аббатство Сен-Жермен де Пре (ныне на территории Парижа), в итальянских монастырях.

 

Домашнее ремесло крестьян: подворье и поселение

На рубеже прошлого и нынешнего столетий, в период усиленного изучения историками экономических проблем европейского средневековья, трактовка документальных свидетельств о профессиональном ремесле и особенно ремесленных мастерских в поместьях стала основой бурной дискуссии, и по сей день не потерявшей методологической остроты.

Одни историки (прежде всего А. Допш) увидели в поместных ремесленных мастерских с их «магистрами» зачатки городских профессиональных цеховых организаций. Однако критики этой точки зрения (Г. Белов, Д. М. Петрушевский, Н. П. Грацианский, Я. А. Левицкий, В. В. Стоклицкая-Терешкович, Ю. А. Корхов, С. М. Стам и др.) доказали, что городское ремесло было не «механическим» преемником вотчинного, а качественно новой ступенью промышленной истории. Различия между ними коренились в самом характере производства: ремесло в поместьях имело натуральную основу, было частью натурального хозяйственного [45] комплекса, а в городе — товарную основу. Добавим также, что и городской цех (корпорация свободных ремесленников одной специальности), и ремесленная мастерская (мастер, 1-3 подмастерья, 1-3 ученика, с разделением между ними функций) представляли совершенно иные типы организации, нежели простая кооперация зависимых людей в вотчинной мастерской.

С другой стороны, изучение ремесла в вотчине позволило опровергнуть трактовку магистерий и гениций как организаций только профессиональных ремесленников. И. С. Макаров первым обратил внимание, что специалистов-ремесленников в дворнях было недостаточно для выполнения требуемого объема работ. Содержание «полного набора» перечисленных в «Капитулярии о виллах» мастеров, которые должны быть в распоряжении управляющего, в том числе работников ткацко-пошивочных мастерских, ювелиров и оружейников, было не под силу отдельной вилле. Видимо, считалось нормальным, если управляющий мог из вилл целой округи набрать достаточное число специалистов, чтобы в случае нужды удовлетворить спрос господина. Лишь при таком толковании предписания «Капитулярия» согласовались с реальной жизнью. Как показал затем Ю. А. Корхов, так же обстояло дело и в крупнейших монастырских центрах; причем, часть ремесленников, без сомнения, проживала не в усадьбах, а в своих подворьях.

Эти выводы полностью согласуются с общими данными о характере каролингского поместья, организация которого явилась результатом общественных сдвигов в раннее средневековье, в частности сложения в той или иной форме системы феодальной зависимости крестьян. Теперь значительная часть продукта, произведенного этой основной массой населения, отчуждалась в виде односторонних платежей и прямого присвоения труда. Изменилась и система эксплуатации вотчинной земли, в частности, характер и соотношение основных повинностей зависимого крестьянства — барщины и оброка: к IX в., хотя объем господских владений увеличился за счет присвоения альменд, площадь домена повсюду стала уступать площади земли под держаниями. Такие изменения происходили по всей Европе; различались лишь сроки, масштабы, конкретный ход этого процесса в «классическом» регионе (Южная Франция и Западная Германия), на средиземноморском юге, славянском [46]

Вилла богатого каролингского землевладельца. [47]

востоке континента (размеры и распространение господских владений, например, в Норвегии, с ее небольшим населением и моренным ландшафтом, были, по сравнению с континентом, много скромнее). Примечательно, что во владельческих комплексах к концу раннего средневековья поместье отнюдь не совпадало с деревней, домены были не во всех поместных центрах, отдельные части больших владений, даже отдельные приданные поместью дворы зачастую отстояли друг от друга на многие километры. Естественно, что в этих условиях оброчная система воспреобладала над барщиной, причем именно разнообразие оброка, получаемого из разных мест и даже из разных дворов, обеспечивало землевладельцу необходимый ассортимент предметов потребления.

Все это относится и к имениям, подчиненным «Капитулярию о виллах». Ремесленники, которых созывал управляющий, жили на своих зависимых наделах среди прочих крестьян и в рамках их правового статуса. Иначе говоря, к началу IX в. наряду с собственно ремесленниками — людьми, существовавшими преимущественно за счет этого труда, возникла особая, хотя в правовом отношении еще не выделенная, прослойка жителей деревни, которых мы назовем крестьяне-ремесленники. Подобно всем прочим крестьянам, преобладающую часть средств существования они получали от занятия сельским хозяйством, подчинялись общей с крестьянами социально-правовой градации, в разной мере зависели от землевладельцев, но одновремено они регулярно занимались определенным ремеслом. Это было домашнее производство, соединенное с земледелием и развивающееся пока еще как вспомогательная часть натурального крестьянского хозяйства. Крестьянами-ремесленниками часто были сервы-мастеровые, посаженные господином на землю, возможно, из-за того, что разросшаяся дворня становилась для него обременительной, либо из-за нехватки рабочих рук в земледелии и т. п. Существовал и другой путь формирования этой категории: через ремесленную специализацию крестьян, в результате разделения и специализации деревенского производства.

 

Ремесленные оброки в Сен-Жерменском монастыре

Представление о крестьянах-ремесленниках складывается главным образом благодаря анализу их повинностей, о которых в рассматриваемый период более всего говорят монастырские документы. Из них особую [48] известность получил полиптик (хозяйственная опись) аббатства Сен-Жермен де Пре, обрисовывающий обширное, упорядоченное хозяйство вотчинного типа. Полиптик вместе с комплексом документов «Образцы описей церковных и монастырских земель» примыкает по времени к «Капитулярию о виллах» и серьезно дополняет его.

Сохранились описи 25 владений (так называемых фисков) аббатства и отрывки описей еще двух фисков с поименным перечислением более. 10 тыс. крестьян сервильного статуса и около 2 тыс. крестьян иных категорий с их семьями и повинностями. Примерно половину земель занимали держания крестьян: более 1600 мансов с населением свыше 10 тыс. человек были источником половины огромных монастырских доходов. Другая половина поступала с домена. На домене работали как дворовые сервы, так и зависимые крестьяне, которые, помимо барщин, несли оброки, в том числе медом и вином. В барщину входили полевые работы, перевозки и «ручные работы», поурочные либо поденные: устройство изгородей, сооружение и починка построек, приготовление хлеба, пива и вина, рубка леса и многое другое. Видимо, немногочисленные дворовые ремесленники производили лишь наиболее сложные работы. Каждодневные, будничные поделки осуществлялись в форме крестьянских барщин и оброков.

Описи некоторых фисков монастыря дают представление о том, сколь значительным и разнообразным был «ручной труд» крестьян. Один из них — фиск Нувильяко имел классическую форму «деревни-поместья»: домен и тяготеющие к нему крестьянские держания. Зависимые люди в соответствии со своими земельными держаниями или повинностями были объединены как бы в 14 групп. Например, группа II: манс, состоящий из пашни и луга, держат три семьи: серв, его жена литка и трое детей; лит, его жена литка и двое детей; лит и его трое детей. Со своего держания они должны выполнять извоз; в качестве военного сбора отдать двух бычков, 9 каплунов, 30 яиц, 100 драней, столько же планок, 12 бочарных клепок, 6 обручей, 12 факелов, а также отвозить два воза дров в Сустрадо (14 миль от Нувильяко); ставить господину ограду на пашне, изгороди на лугу и на посевах «сколько нужно будет»; они также пашут на господском поле и вывозят туда навоз. Аналогичные повинности имели еще шесть групп этого [49] фиска. В итоге с групп держаний требовалось наряду с исполнением разных сельских работ выплатить 600 драней, 600 планок, 54 доски бочарной клепки, 54 обруча и 72 факела. В другой группе из того же фиска Нувильяко 13 сервов платят факелами и занимаются извозом. В группе XIII четыре рабыни «пасут скот и ткут ткани, если им дана шерсть». В группе XIV — 7 литок платят по 4 денария литского налога. Где и как живут все эти люди, в документе не сказано, но судя по контексту, землю они не держат, т. е. в основном занимаются ремеслом и работой за плату.

А вот данные из описи фиска Ваньяко, где имелся домен с большим виноградником и мансы держателей: 23 свободных и 7 сервильных. Из них группа II: колон, его жена и две дочери держат свободный манс, состоящий из пашни и виноградника, несут поурочную полевую барщину и извозные повинности, делают «ручные работы», рубят деревья «где и сколько прикажут»; дают в качестве оброка вино, 4 каплунов, 15 яиц, 50 драней. Аналогичные держания и повинности имеют и следующие 17 групп этого фиска. Группа XXVI: колон Аларикс держит сервильный манс, состоящий из пашни, виноградника и луга; несет поурочную барщину на господском винограднике и пашне, выполняет извозную повинность, «ручные работы», рубит лес; в оброке, помимо предметов питания, дает 7 факелов. Так же платит и группа XXVIII.

Таким образом, перед нами сложная картина деревенской социальной жизни, где перемешаны категории земельных держаний, правовые статусы держателей, размеры и характер их повинностей. Но ясно одно: многие поземельно-зависимые крестьяне в числе прочих обязательств несут ремесленные оброки и барщины, обычно профилированные.

Так, в фисках, о которых шла речь выше, главное место в ремесленных оброках занимало изготовление плотницких, столярных, бочарных полуфабрикатов. Вообще барщины и оброки, связанные с деревообработкой, занимали важное место в обязательствах крестьян-держателей. Помимо строительных работ чаще всего в них входили поставки топлива, драней и других лесоматериалов, т. е. на долю держательских оброков отводились лишь подготовительные операции, остальное же доделывали в самой усадьбе сервы-барщинники или дворня. Так было и с бочарным делом: держатели двух [50] вилл аббатства доставляли ободья (обручи) и планки для изготовления бочек. Встречались оброки ивовыми прутьями для корзин. Из двух поместий аббатство получало факелы, в третьем — только плотницко-столярные поделки, причем одно из держаний (целый манс) давало ежегодно по повозке и по две бочки: видимо, держатели специализировались на работах такого рода.

Данные о держателях, специализирующихся на изготовлении бочек или лодок, чаще — планок и обручей, реже — телег или повозок имеются также в описях Лоршского, Сен-Бертинского и других монастырей. Капитулярии свидетельствуют, что в отдельных случаях крестьянское ремесло уже не только специализировалось, но стало перерастать в профессиональное, а крестьянин-ремесленник превращаться в сельского ремесленника с земельным наделом. Этот вывод получает подтверждение при ознакомлении с другими ремесленными повинностями. В числе последних значительное место занимали платежи железом, что свидетельствует о развитии железоделательного промысла и его значении в деревенском хозяйстве. Так, в Сен-Жерменском монастыре сервы одной из вилл платили ежегодно 60-65 пудов железа, примерно по 2 пуда каждый. Даже министериалы этой виллы платили подать изделиями из железа: со старосты требовали в год 16 топоров, с лесничего — большой таган и котел, с ключника — большой таган. 22 манса из держаний на другой вилле платили мотыгами. Вероятно, в районах этих вилл находились запасы железной руды, которую местные держатели сами же и добывали. Несколько держателей обозначены как кузнецы, они платили оброки копьями, дротиками и другими изделиями своего ремесла. Кузнецы — держатели земли упоминаются также в документах аббатства Сен-Реми, Сен-Бертинского, Вейссенбургского и др.

В Прюмском аббатстве, согласно описи его владений от 893 г., в числе альтернативных платежей (деньгами, либо натурой) с 2/3 держаний были лен и полотно. В Сен-Жерменском монастыре изделиями из полотна платили оброк женщины-литки; шерстяную ткань поставляли только держатели сервильных мансов. Лоршское аббатство получало с 17 вилл свыше 350 кусков шерстяной ткани ежегодно. Крестьяне 25 вилл платили оброк кусками льняного полотна, выработанного из своего или господского льна, и еще чаще — [51] готовой одеждой из льна: иногда по 10-20 и более изделий в год. Кроме того, Лоршский монастырь имел более 80 мельниц, находящихся в ведении министериалов (хотя в большинстве случаев мельницы отдавались в держание на оброчных условиях зачастую двум и более лицам).

 

Крестьяне-ремесленники и ремесленники в среде крестьян

Таким образом, уже в раннефеодальной деревне ремесло стало отдельной категорией труда, а занятие ремеслом превратилось в вид регулярной деятельности определенных групп населения — крестьян-ремесленников и сидящих на земле деревенских ремесленников-профессионалов. Об этом свидетельствует «Капитулярий о виллах», статуты, полиптики многих аббатств и другие документы того времени. Сен-Бертинский монастырь еще в 682 г. имел «дворы, которые выполняют плотницкую работу»; позднее 10 вилл доставляли ему готовые ткани; с одного из держаний ежегодно причиталось 12 гончарных и стеклянных и 100 металлических сосудов, — безусловно, продукция не одного ремесленника-специалиста. В аббатстве Вейсенбург (описи IX—XI вв.) отдельные наделы платили оброки только кузнечными изделиями: долотами, молотами, сошниками для плугов; со 137 гуф монастырь получал подать полотном.

Аналогичные сведения имеются и по другим странам. Так, швейцарскому монастырю Мури крестьяне доставляли серпы, топоры, кирки и прочие изделия из железа. В Англии за землю частенько платили изготовлением шкафов, деревянных сох, железных обручей и прочих ремесленных изделий. В IX в. крестьяне-держатели итальянского монастыря Боббио доставляли на господский двор сельскохозяйственные орудия и текстильные изделия из льна и конопли. 11% держателей епископства Лукки (VIII — начало X в.) доставляли сеньору мешки, одежду из льняного полотна, колеса, плуги, телеги. Два держателя несли оброки исключительно изделиями ремесла, имели на своих участках мастерские. Среди свободных держателей упоминаются кузнецы и другие ремесленники. Вероятно, в Италии, Испании, Византии, где сосредоточение ремесла в городах произошло рано и интенсивно, крестьянские обрабатывающие ремесла, особенно во владениях светских господ, были представлены слабее, нежели в других регионах Европы. Но и там отчетливо проявлялись общие [52] тенденции функционально-социальной дифференциации населения феодально зависимой деревни. При этом в составе крестьянских оброков можно обнаружить даже те предметы, изготовлением которых занимались специальные люди на господской усадьбе.

Имения доставляли господам также продукцию различных промыслов. Уже упоминались особые ловцы при господских усадьбах. Эта категория зависимых людей хорошо известна, в частности, по документам Руси, где князья держали своих ловчих, псарей, сокольников, тетеревников, ловцов лебединых и заячьих и, конечно, рыбаков, заселяя ловцами иногда целые слободы. Однако и в каталонских документах среди держателей оброков встречаем чинш в размере 1/4 пойманных оленей и диких коз. Специальные оброки устанавливались на солеварни. Так, с поместья Аснапиум Карл Великий, судя по его «Капитулярию», рассчитывал ежегодно получать 60 модиев соли: на территории виллы определенно действовали соляные варницы.

Характер ремесленных работ в барских хозяйствах разного масштаба, конечно, варьировал. Но наряду с трудом несвободной дворни, крестьянскими службами и приношениями, вотчинники пользовались наемным, профессиональным ремесленным трудом. Да и рядовое население от случая к случаю нуждалось в услугах специалистов — печников, кожевников, колпачников, кузнецов, сукноделов, которые чаще всего проживали по соседству.

Расчеты крестьян с сельскими ремесленниками, как и с местными торговцами, нередко производились натурой. Сапожник, портной, кузнец по решению общины или на основе личной договоренности с домохозяевами изготовлял какие-то вещи, соседи же обрабатывали часть его надела, привозили ему дрова, давали продукты питания. Натурой часто оплачивали и труд наемных ремесленников в вотчинах. Такая форма оплаты была распространена в деревне в течение всей эпохи. Деньги же употреблялись обычно при расчетах за привозные товары.

Привычной фигурой средневековья, в том числе раннего, был «бродячий» мастер — портняжка, плотник, сапожник, бондарь, которого приглашали в знатные и незнатные дома для выполнения конкретных поделок. В подавляющем большинстве эти мастера имели постоянное местожительство, были держателями земли и [53] отходили от дома в поисках заказов чаще всего после выполнения сельскохозяйственных работ. Например, еще в Лангобардском эдикте 643 г. содержится важное и, видимо, самое раннее свидетельство о ремесленной специализации жителей целого селения (Комо). Они «сбивались» в строительные объединения типа артели, которая была, удобнейшей формой организации данного ремесла в течение многих столетий, и отходили на заработки. Видимо, такие отходники могли обслуживать большие районы. В законах Гунтпранда (первая половина VIII в.) также говорится о людях, которые «для отправления какого-либо промысла кочуют в пределах области или за ее пределами». Практика отходничества ремесленников на протяжении всего средневековья подтверждается многими документами.

 

Проблема

Социально-правовое положение ремесленников в раннее средневековье не раз привлекало внимание специалистов. Но в историографии (преимущественно германской «вотчинной» историографии начала XX века) оно рассматривалось почти исключительно в связи с профессионалами, т. е. «бродячими» ремесленниками и мастерами из поместной челяди; при этом в фокусе дискуссии был их правовой статус.

Между тем в средневековую крестьянскую эпоху, особенно на догородском этапе, основным по валу и социально-экономическим формам ремеслом было крестьянское домашнее ремесло. К концу первого этапа формации из крестьянской среды выделялась основная масса профессионалов и полупрофессионалов, втянутых в сферу товарного производства. Очевидно, что без учета деревенского, крестьянского, массового ремесла проблема общественной эволюции раннесредневековой промышленности решаться не может. [54]

Далее, несомненно, что при характеристике общественной позиции ремесленника нельзя исходить лишь из его личного формально-правового статуса, как это напрашивается, например, при чтении судебников. Необходимо учитывать его имущественное состояние, профессионально-хозяйственные функции, реальный престиж. Нельзя, наконец, не иметь в виду различия и связи — в их эволюции — между статусом ремесленника как члена общества и работника и статусом ремесленного производства, т. е. вида деятельности.

Например, лично зависимые вотчинные ремесленники в хозяйственном отношении не были совершенно связанными. Закон меровингского времени позволял, например, зависимому ремесленнику из какой-либо виллы вступать в сделку со свободным франком, если на то получено согласие хозяина. Как видно из варварских правд, работа вотчинных ремесленников на третьих лиц была настолько обычным делом, что порожденные этой практикой казусы вошли в судебники. Возник даже специальный термин, обозначающий лично несвободного ремесленника, допущенного к публичной деятельности, т. е. к свободному обслуживанию заказчиков: это мастер publice probati (общественно одобренный, признанный). Согласно Алеманской правде, если убивали такого мастера, его владелец получал 40 солидов возмещения. Судебник указывает, что если серв-ювелир по серебру или золоту, кузнец, портной или сапожник, имеющий ценз «публичного мастера», присвоил выданное ему заказчиком сырье, то владелец раба «обязан возместить за него убыток или, если предпочитает, отказаться от самого раба» (гл. VI, § 8).

Положение даже профессиональных ремесленников в раннее средневековье не было единообразным. Сложилась узкая категория «бродячих» мастеров, которые относительно свободно распоряжались своей рабочей силой и часть которых, вероятно, обладала личной свободой. Отходничество, т. е. работа вне постоянного местожительства, с отрывом от своего домохозяйства, обычно было сезонным. Но среди «бродячих» мастеров, возможно, находились и порвавшие с сельским хозяйством, и не имевшие постоянного хозяйства вообще. Одновременно существовала категория лично зависимых вотчинных мастеров, которые могли получить право обслуживать третьих лиц и, возможно, подчас также отходничали. Таких ремесленников не только [55] нанимали, но и «занимали» у владельца, оплачивая как любой арендованный предмет — скотину, дом, грабли. Однако, работая на «публику», получая, выполняя и сдавая заказ, такой мастер-профессионал обретал немалую хозяйственную свободу. А последняя являлась важнейшим условием развития самого ремесленного профессионализма и выхода ремесленника за пределы вотчины. Не случайно В. И. Ленин, анализируя процесс отделения промышленности, особо выделял производство ремесленных изделий по заказу потребителя, независимо от того, кому принадлежит сырье (заказчику или ремесленнику) и какова форма оплаты: деньгами или натурой («помещение и содержание ремесленника, вознаграждение долей продукта, например, муки и т. д.»). В. И. Ленин подчеркивал, что хотя в этой форме нет еще чистого товарного производства — в ней преобладает участие в обращении товаров (товарообмене), — она очень важна, как первая фаза процесса отделения ремесленника от патриархального земледелия.

 

Деревенские мастера разных категорий: личный статус

В древности в сфере услуг было принято использовать преимущественно людей с личнонаследственной зависимостью. И в эпоху варварских правд все еще, как уже говорилось, выделяются ремесленники-сервы. Профессиональный ремесленный труд у франков и бургундов (V—VI вв.), у алеманов и баваров (VIII в.) считался «работой серва». Григорий Турский в своей «Истории франков» рассказывает о портном, который был благородного происхождения, но граф Турский счел его беглым рабом лишь на том основании, что он ремесленник.

Затем, по мере того как по всей Европе сервы, колоны, свободные держатели и мелкие аллодисты эволюционировали к зависимости феодального типа, тенденция сближения социального статуса непосредственных работников разного экономико-правового происхождения стала ведущей, она намного превосходила тенденцию их противостояния. И к IX в. за стойкими и пестрыми правовыми градациями, выраженными в традиционных терминах, скрывались уже им не соответствовавшие градации социальные.

Конечно, среди ремесленников сервильного статуса и теперь множество дворовых холопов. Но на втором [56] этапе генезиса феодализма сложилась и все более увеличивалась другая категория сервов, также, занятых промышленным трудом: крестьяне, сидевшие на господской земле и связанные с господином поземельной и, в той или иной мере, личной зависимостью. Одни из них, например, сервы-мансарии из Сен-Жерменского полиптика, живут при железных рудниках и платят оброки железом. Монастырская опись не называет их ремесленниками, но их место в господском хозяйстве, равно как характер их собственного хозяйства, определяются в первую очередь промышленным трудом. Вместе с тем они держатели земли и в ряде случаев несут полевую повинность. По существу это крестьяне-ремесленники, т. е. крестьяне, несущие повинности изделиями ремесла, либо ремесленники, несущие повинности также сельскохозяйственными работами: грань между экономическими и социальными позициями здесь неопределенна. Например, сервы-мастера Верденского аббатства значились по следующим специальностям: два пекаря, два повара, три пивовара, четыре плотника и др. Они работали на барском дворе поочередно: каждый повар — через день, плотник — раз в четыре дня и т. д. Однако на две недели уборочных работ их отправляли в поле. При этом они держали землю, обрабатывали ее, но занимались и ремеслом. В других монастырях — Вейсенбургском, Сен-Жерменском, Петерсгаузенском и других — ремесленные задания выполнялись держателями-сервами по очереди и по мере надобности для хозяйства. Например, в мастерской монастыря Штауффельзее ткачих и портных собирали раз в год для отработки определенного урока. Из среды таких крестьян-ремесленников и формировалась, видимо, категория «публичных мастеров», услугами которых пользовалась округа. Думается, они же, а не дворовые холопы, преобладали среди тех ремесленников, которые уходили в города, дабы обрести личную независимость и закрепить свой профессиональный статус.

В целом можно констатировать, что поземельно-зависимые лица сервильного статуса, как правило, в той или иной мере занимались ремеслами; и что поземельно-зависимые крестьяне регулярно или по преимуществу занимающиеся ремеслом, имели сервильный статус. Связь между регулярным занятием ремеслом и сервильным статусом в раннее средневековье безусловна. [57]

Безусловно также, что категория лично зависимых крестьян-ремесленников формировалась прежде всего за счет посаженных на землю дворовых сервов, в том числе мастеровых. Здесь серв обретал поземельную зависимость в ее наиболее тяжкой, барщинной форме. В каких-то случаях он переставал быть мастеровым, становясь преимущественно или целиком крестьянином. Но обычно сохранял связь с ремеслом, чему способствовали и тяжелые условия сервильного держания.

Наконец, в источниках упоминаются лично свободные и не имеющие видимых следов прошлого несвободного состояния ремесленники, сидящие чаще всего на свободных же наделах. Так, в Сен-Жерменском монастыре в числе оброчных держаний в первую голову числились аренды мельниц и участки, отведенные ремесленникам. Здесь мы имеем дело уже с иной правовой категорией профессионального деревенского ремесла: со специалистами-мастерами, в разной мере зависимыми по земле, но лично свободными. Вероятно, именно из этой категории крестьян-ремесленников черпались кадры свободных «бродячих» мастеров и мастеров publice probati. Конечно, не исключено, что некоторые из этих ремесленников возвращались к «чисто» крестьянскому труду, но все же главная тенденция развития данной категории — профессионализация ремесла.

Поземельно-зависимые, но лично свободные ремесленники вели свое происхождение главным образом от свободных земледельцев, потерявших полноправие и землю в пользу вотчинника. Основой этого процесса явилось ухудшение положения свободных крестьян, с IX в. принявшее столь серьезный характер, что многие люди стали скитаться в поисках пропитания. Такие люди могли подрабатывать и «рукомеслом». Вотчинники были заинтересованы в привлечении зависимых рабочих рук. Иногда они использовали безземельных (бродячих) бедняков в качестве дворовых мастеровых. Но чаще всего помещали их на свою землю (судя по Сен-Жерменскому полиптику — на вновь создаваемые тяглые наделы). Новопоселенцы превращались в обычных держателей, постепенно теряли часть личных прав и пополняли ряды ремесленников-крестьян.

В Западной Европе вплоть до X в., а в Англии, скандинавских странах, Северо-Западной Руси, Кастилии в течение всего средневековья, сохранялась и [58] значительная прослойка свободных крестьян-аллодистов. Вероятно, в их среде также развивались те или иные ремесленные занятия, но конкретных сведений об этом по данному периоду нет.

В целом можно заключить, что категория крестьян-ремесленников, пестрая по своему происхождению, правовому положению, отношению к земельной собственности, в раннее средневековье обнаруживает тенденцию к социально-правовому нивелированию. Та же тенденция заметна в эволюции самого ремесла (как особого занятия) и общественной позиции ремесленника.

Деревенские ремесла разных категорий: статус занятия и статус работника. К началу средневековья отношение аграрной Европы к ремесленным занятиям не было единообразным, оно зависело от уровня общественного развития региона, государства, народа. На территориях бывшей Римской империи, где процесс отделения ремесла от земледелия однажды уже совершался (хотя и в иных исторических условиях, в иной форме), в общественном сознании сохранились определенные представления античного общества, где занятие обитателя деревни или поместья только ремесленным трудом означало его принадлежность к прислуге и чаще всего было признаком несвободного состояния. От поместий готской Испании до галло-римских вилл Северной Франции ремесленные изделия изготавливались сервами, и этот порядок можно проследить еще по меровингским эдиктам и варварским правдам, сочинениям Григория Турского. Одновременно и Григорий Турский, и Салическая правда свидетельствуют, что раб-ремесленник занимал в своей правовой категории более высокое место.

Иначе относятся к ремеслу германцы, кельты, славяне. В варварском обществе, где центральной фигурой все еще оставался свободный общинник, умелость, мастеровитость включалась в круг признаков гражданской добродетели. Воины Карла Великого чинят свое снаряжение, могут выковать и отделать клинок. В правообязанности свободных саксов входили работы на дорогах и мостах, возведение оборонительных сооружений. В Австразии, Гессене, Штирии ремеслом занимались преимущественно свободные люди. Лишь «грязные» работы, требующие больших затрат грубого, неквалифицированного труда, оставлялись у варваров на долю рабов и отбывающих наказание преступников. В [59] частности, Григорий Турский указывает, что у франков помол муки (с помощью вращения мельничного жернова) был «трудом раба», а свободного человека можно было заставить заниматься этим трудом лишь по судебному приговору, за тяжкие преступления.

Континентальные материалы об отношении варварского общества к ремеслу весьма скудны. Но зато отчетливо говорят об этом произведения скандинавов — саги. Записанные в XIII в., саги, однако, рисуют феодализирующееся общество начиная с эпохи викингов и свидетельствуют, что в этом обществе физический труд вообще не являлся заметно обособившейся категорией. Не возникло противопоставления ни между трудом физическим и умственным, ни между сферами физического труда — ремеслом, промыслами и сельским хозяйством. Термин idrótt равно означал ловкость, умение обращаться с луком и стрелами, ездить верхом, плавать, слагать стихи, воспроизводить легенды и саги, узнавать по приметам волю богов, ковать оружие, строить корабли. Рядовые общинники выполняли сельскохозяйственные работы и воевали, чинили рабочий инвентарь, возводили частные и общественные постройки, заседали в народном собрании и торговали. Но не всякий труд для скандинава VIII—XI вв. — почитаемое занятие; существовал и «труд раба». Раб — наследственный (урожденный), военнопленный или жертва долговой кабалы — лицо презираемое. На его долю оставляют самые «грязные», физически неприятные, грубые работы: уход за скотом, добычу торфа и фуража, удобрение полей, рытье канав и шахт. Это — занятия людей «низшей» категории, недостойные свободного человека и непристойные для знатного. Презираемые виды деятельности, по мере утраты полноправия свободными общинниками, становились уделом и их беднейшей части. Свидетельство об этом процессе дает исландская «Сага о Магнусе Добром». В числе ее персонажей — два брата, «люди низкого происхождения, однако, доблестные». Они были солеварами, что считалось низменным занятием, признаком бедности. Скопив много денег, они стали богатыми купцами, завели свои корабли и плавали в германские земли, Англию и Данию. Но вследствие незнатности рода уважение и обществе они так и не приобрели. Судя по сагам, в приниженном положении находились также лично [60] свободные наемные работники: общественные функции уже сближали их с несвободными людьми.

Исландские саги помогают «увидеть» формирование связи между общественным статусом работника и видом его (физической) деятельности. В складывающемся классовом обществе по мере формирования социального неравенства двойственная связь между свободным статусом и «низкими» видами ремесленного труда заменяется тройственной: личный статус, имущественное положение, вид деятельности. Причем низкое личное положение предполагает имущественную недостаточность и непременно связано с более низким видом (физической) деятельности. Остальной труд по-прежнему свободен и уважаем. Видимо, именно эту стадию отношения к ремеслу и застало средневековье у германцев континента, кельтов и славян. Различное отношение к занятию ремеслом отражало варианты общественного сознания, в определенной мере соответствующие различным стадиям и типам формирования феодального общества.

К концу периода можно наблюдать «выравнивание» статуса ремесла: занятие им уже перестает быть символом личной зависимости и, тем более, сервильного состояния. Столь же постепенно и одновременно оно уходит и из числа почитаемых, славных умений, становясь в ряд с занятиями основной массы трудящегося населения. Исключение долго составляли кузнечно-оружейные и, вероятно, в какой-то мере строительные ремесла, владение которыми не порочило даже знатного человека (Примечание: Так, Григорий Турский с явным одобрением говорит о епископе Тура Леоне: «Человек деятельный и сведущий в плотничьем ремесле». («История франков», кн. III, гл. 17, с. 41.)).

Изменившееся отношение к занятию ремеслом определялось возросшим значением ремесленного производства, необходимостью предоставить мастеру хотя бы относительную независимость. Но главную роль здесь сыграли, с одной стороны, тенденция к нивелировке общественно-правового статуса различных слоев производительного населения, характерная для складывания класса зависимого крестьянства, с другой — складывание городов и свободного городского ремесла.

Имущественное положение держателей и занятие ремеслом. Как ни скудны имеющиеся материалы о [61] категориях жителей деревни, в той или иной мере занятых ремеслом, все же они позволяют увидеть связь между такими общественными параметрами, как степень и направление ремесленной специализации; правовое положение; размер и категория держания; размер и характер повинностей; имущественное положение.

Прежде всего обнаруживается сильная зависимость между личным статусом, имущественным состоянием и ремесленной специализацией. Например, известно, что в Сен-Жерменском аббатстве сервы были беднее прочих держателей: обычно они имели участки в 1/2 и 1/3 обычного держания, нередко двумя или тремя семьями. Оно и понятно: сервильные держания предназначались в основном для собственного прокормления сажаемых на них рабов. Повинности с сервильных держаний шли главным образом барщиной, притом особенно распространены были «ручные работы»; их обилие свидетельствует, что работник не имел тяглового скота, — иначе в его барщинах преобладали бы работы с упряжкой, т. е. полевые. Поскольку барщины в виде «ручных работ» по времени были втрое продолжительней полевых барщин с полной упряжкой, то держатели низших правовых категорий, обычно и наиболее бедные, были значительно сильнее загружены трудом на домене. Держателю-серву обычно предписывалось работать на домене «где и сколько нужно будет», «сколько прикажут». Очевидно, что малоземельная часть крестьянства всеми условиями своей жизни «подталкивалась» к регулярному занятию ремеслом.

В отличие от «ручных» барщин, оброки продуктами ремесленного труда, как правило, были фиксированы по ассортименту и объему. Однако ремесленные оброки держателей сервильного и других низших статусов чаще всего состояли из продукции домашнего ткачества, простой деревообработки и других поделок, привычных для рядового деревенского быта. Если же требовалось более сложное изделие (например, телега, бочка), то оброчник-серв обязан был доставлять лишь полуфабрикаты: отдельные детали этих изделий или заготовки для них. Видимо, среди держателей низших правовых категорий не было профессиональных ремесленников высокой квалификации.

Напротив, более квалифицированные и специализированные ремесленные работы выполнялись обычно [62] держателями, связанными лишь поземельной зависимостью: не случайно большинство прямых указаний источника на ремесленную специальность относится к лично свободным держателям, часто сидевшим на свободных же наделах. Среди таких мансуариев мы чаще всего встречаем все тех же кузнеца и плотника. Лично свободные, но поземельно зависимые сельские ремесленники — единственные деревенские мастера, профессионализм которых для составителей тогдашней документации не только несомненен, но является главным признаком их общественной характеристики. Интересно, что в Сен-Жерменском монастырском комплексе лично свободные ремесленники, как правило, также держали самые мелкие свободные наделы, равные обычным сервильным, — в 1/2 манса (Примечание: Размеры свободных мансов в IX в. довольно значительно различались даже в пределах одного региона: от 19-20 га во Фландрии до 11-13 га в Бургундии и Иль-де-Франс.). Многие свободные лица, державшие от монастыря такие наделы, обозначены в описи именно по ремесленной специальности. Очевидно, что земельный надел (и вообще аграрная сфера) для них играл вспомогательную хозяйственную роль и в немалой степени служил средством обрести соответствующие гражданские позиции в условиях деревенского общества.

Состав и размер оброка, объем наделов, терминологическое обозначение занятий убеждают в том, что лично свободные сельские ремесленники жили преимущественно за счет сбыта изделий своего ремесла жителям окружающих поселений.

Но в то же время даже такие специфические, рано товаризовавшиеся и имевшие относительно постоянный и широкий рынок ремесла, как кузнечное и плотницкое, не давали возможности существовать без земли, без сельского хозяйства. А ведь профессиональных кузнецов и плотников было в деревне совсем немного: в таких больших хозяйственных комплексах, как Сен-Жерменский или аббатство св. Петра в Корби, было всего по 1-3 кузнецов и плотников, т. е. в лучшем случае по одному специалисту на группу вилл. В силу этой причины или из-за узости рынка (скорее всего, обеих этих связанных причин), некоторые профессиональные ремесленники разъезжали по деревням и поместьям, [63] выполняя местные заказы. Но полностью отойти от аграрных занятий, жить лишь за счет своего мастерства не могли даже немногочисленные лично свободные профессионалы.

 

С начала второго тысячелетия ландшафт средневековой Европы заметно изменился. Поредели леса, разрослась сеть дорог, увеличилось число распаханных территорий, выросло множество новых поселений, тут и там поднялись мощные замки, крепости, монастыри. Но главное, появились тысячи городов — центров товарного [70] ремесленного производства и рынка. Складывание городского строя ознаменовало созревание в рамках феодализма простого (мелкого) товарного уклада как системы отношений. Это означало переход от безраздельного господства натурального хозяйства, допускавшего лишь элементы мелкотоварного уклада в виде, главным образом, чрезвычайно узкого, поверхностного товарного обращения, к сочетанию господствующего натурального уклада с возникшим мелкотоварным укладом. Начался новый этап в развитии феодализма, его зрелая фаза.

Преобладающей на континенте формой поселения оставалось сельское, аграрное поселение. Абсолютным большинством населения и основным производительным классом являлось крестьянство. Деревенское хозяйство оставалось по основным параметрам самовоспроизводящимся. Сложившиеся и складывающиеся города в массе своей, за исключением нескольких десятков крупных центров, были малы, полуаграрны. Городские ремесленники более кого-либо — и с самого начала — производили для обмена, но и они получали многие нужные предметы, прежде всего продукты питания, со своей или арендуемой земли: товарность их хозяйства была неполной. Очевидно, что масштабы, глубина, роль товарного производства при феодализме были ограниченными, ведь оно находилось тогда на низшей, «простой» стадии. Но воздействие городов и товарного уклада в целом уже на первом этапе развитого феодализма привело к значительной эволюции крестьянства и, в числе главных моментов этой эволюции, — к расширению неземледельческих занятий, т. е. ремесел и промыслов.

 

Новые условия европейской жизни и развитие ремесла

Помимо развития города в европейской жизни произошли и другие перемены, связанные с экономическими, социальными, политическими отношениями внутри феодальной системы. Многие из этих перемен непосредственно затрагивали крестьянские ремесла и промыслы.

Уже первым показателем общественных сдвигов в то время служит динамика населения. Увеличение темпов и объема прироста населения, а также его плотности, которая была наибольшей в Италии, Франции, [71] Германии, отмечается многими исследователями. Возросшее население требовало больше пищи, одежды, других предметов потребления. Это расширяло масштабы и темпы вовлечения в хозяйство природных богатств, земельных и других ресурсов. В свою очередь, колонизация, развитие городов и торговли создавали новые условия для роста населения. В процессе внутренней колонизации, при освоении значительных земельных массивов возникало множество новых поселений. Одновременно происходила расчистка лесов под пашни и осушение болот. Мелиорацией особенно интенсивно занимались в Англии и Северной Италии; в Ломбардии болота исчезли уже в XIII в. Начались относительно регулярные лесоразработки, т. е. вырубки лесов для хозяйственного использования древесины.

Активное хозяйственное освоение природной среды стало важным экономическим фактором дальнейшего развития средневекового общества, хотя результаты этого процесса использовались в первую очередь господствующим классом и государством. Из-за расширения помещичьей и государственной собственности на угодья, оформления банов, исключительных прав феодалов в отношении земли и ее недр, вод, фауны и т. д., условия для использования крестьянами природных ресурсов значительно сузились.

Это еще больше побуждало к расширению сельскохозяйственного производства, к интенсификации ряда его отраслей. Заметно возросло количество крупного скота, особенно лошадей. Грубое сукноделие (в Англии, Скандинавии, Франции), а затем тонкое (в Италии и Брабанте с XII в., в Западной Германии с XIII в.) все больше распространялось, и овцеводство стало одной из важнейших отраслей европейского животноводства. С XII в. прибыльным делом в деревне стало получение красителей: красного (кошениль, добывалась из дубового червячка в Испании, Южной, а позднее и Северной Франции), желтого (из шафрана, делали в Испании, Италии, позднее Южной Германии), синего (из вайды). Все более распространялось производство хлопчатобумажных тканей: с XII в. в Италии, затем в Испании, Фландрии, Германии; в Германии быстро завоевало популярность производство бумазеи.

Ассортимент злаковых по сравнению с ранним средневековьем практически не изменился, но с X—XII в. значительно расширились посевы масличных и [72] технических культур: олив, льна, конопли, вайды и других, потребность в которых стимулировалась ростом населения, развитием судостроения, возросшим спросом на более сложную одежду, а позднее на белье и бумагу.

Интенсификация земледелия особенно коснулась «малых» форм: садоводства, виноградарства, огородничества. За X—XIV вв. виноградарство достигло уровня, неизвестного Европе ни до, ни после этого времени; виноградники простерлись далеко на север, в заальпийские районы, включая окрестности Берлина, всю Баварию, земли по нижней Висле, южные графства Англии. Успешно развивались также маслоделие, мукомольное дело, изготовление олифы, квасцов, солода и т. п. В Северной и Центральной Европе, наряду с растительным маслом, животным жиром и овечьим сыром стали употреблять коровье масло и коровий сыр. С X—XII вв. в документах все чаще фигурируют прессы — виноградные, фруктово-ягодные (для сидра), масличные. Это деревянное устройство, состоящее из рамы и нажимной балки с грузом, приводилось в движение одним человеком при помощи простого ворота. Все больше распространялись водяные мельницы (когда спадала вода, они приводились в движение конной тягой). Плотины и запруды перегородили теперь все сколько-нибудь заметные внутренние водные бассейны. В XII в. появились и ветряные мельницы, с XIV в. получившие особенное распространение в Голландии.

С начала II тысячелетия произошел и переход к систематическому бортничеству, а вслед за тем — пчеловодству.

Больших успехов достигло сельское хозяйство в Италии. Арабы завезли сюда через Сицилию и распространили, как и в Испании, хлопок, сахарный тростник. Тутовые деревья, которые раньше ценились из-за ягод (из них изготовляли напиток), с XII—XIII вв. стали использоваться для шелководства. В XIII в. на острове Кипр венецианцы заложили первые плантации сахарного тростника, снабжавшие рафинадом Италию. Передовой сельскохозяйственной страной в это время становится Англия, успешно внедрявшая новые методы земледелия и скотоводства.

Расширение земледелия сопровождалось подъемом урожайности, в том числе зерновых, которая к XIII в. достигла уровня сам-4 и затем при всех перерывах и спадах увеличивалась на протяжении всего [73] классического средневековья. Успехи сельского хозяйства способствовали общему подъему крестьянства, укреплению его экономических позиций, постепенному — в течение XIII—XIV вв. — освобождению от личной зависимости.

Воздействие городов, рынка, товарно-денежных отношений, коммутация ренты и углубление феодальной системы изменяли характер сельского хозяйства: оно все более втягивается в товарные отношения. Пока это еще не товарное производство, когда все возмещение (воспроизводство рабочей силы, сырья, орудий труда) идет через рынок, а лишь товарное обращение (обмен) преимущественно сбыт продовольствия и промышленного сырья ради уплаты ренты. Но участие в обмене стимулировало специализацию сельского хозяйства, выделение таких его отдельных отраслей, как разведение винограда, огородных и технических культур, молочное и мясное животноводство. По мере роста городов эти «отрасли» занимали все большее место в занятиях крестьян, особенно пригородных.

Торговля, финансы, сельское хозяйство, военное дело архитектура и строительство, составление календарей и ремесло требовали математических знаний, упорядоченной системы мер, астрономических исследований, новых орудий труда. Значительное развитие претерпели техника и наука, особенно после крестовых походов. Появились рычажные механизмы, толчеи, молоты, приводимые в движение водяным колесом (в ткачестве, горном и мельничном деле). Развивалась прикладная химия (красильное дело, стеклоделие, металлургия, изготовление алкогольных напитков, мозаики, эмали и др.). Распространяются очки, механические часы, ножной гончарный круг, римский водопровод, многие сложные инструменты, с XIV в. — артиллерия. Большие успехи были достигнуты в военном снаряжении, кораблестроении и технике судоходства, градостроительстве и фортификации, устройстве гидротехнических сооружений. Создавались книги под названием «Механика», где рассматривались прикладные вопросы, элементарная теория пяти простых механизмов (рычаг, полиспаст, клин, винт, ворот), а затем, с XII—XIII вв., также статика (главным образом, гидростатика) и кинематика. Появились записки и книги о различных ремеслах, в том числе переводные с арабского и греческого.

Значительно расширилась торговля, которая с появлением городов стала особой и очень важной сферой [74] общественной жизни. С начала II тысячелетия наряду со Средиземноморским все очевиднее становилось значение Североморско-Балтийского и Черноморско-Каспийского торговых регионов. В области трансконтинентальной— «большой», дальней — торговли все больший удельный вес получают так называемые «красные» товары (ткани) и «тяжелые» товары: рыба, вино, соль, металлы, мех, кожа, пенька, смола, воск, пряжа, сукно, шерстяные и льняные ткани, позднее — хлеб. Эти товары имели широкую социальную базу производства и спроса, и их распространение на рынках — существенный показатель втягивания в рыночные отношения массы непосредственных работников.

Развитие городов и торговли, разрастание политико-административной сети сопровождались ростом коммуникаций, особенно водных, более дешевых и удобных для транспортировки именно «тяжелых» товаров. Росли сухие пути, строились каналы (в Ломбардии, Южной Франции, Нидерландах, германских, северо-западных русских землях), осваивались волоки и перевалы. В результате возникали комбинированные дорожные системы, одной из мощнейших был «путь из варяг в греки», проходивший преимущественно по территории Руси и особенно развившийся с XI в. Расширение связей давало мощный стимул местной промышленности. Английская и испанская грубая шерсть-сырец и полуфабрикаты тканей домашнего производства стали сырьевой базой итальянского, в частности тосканского сукноделия. На привозном сырье базировались прославленные металлообрабатывающие ремесла Парижа, Милана, Нюрнберга. И раньше издалека доставляли некоторые красители (например, индиго) и закрепители для мощного европейского сукноделия; теперь же стало возможным издалека привозить соль. Безусловно, что «только от распространенности сношений зависит, теряются — или нет — для дальнейшего развития созданные в той или другой местности производительные силы, особенно изобретения».

Конечно, в жизнь населения вторгался прежде всего сугубо местный обмен, местные сырьевые и прочие возможности. Но в процессе более дальнего обмена закреплялось природно-хозяйственное районирование, оно перерастало в экономическое районирование — один из [75]

1, 2 – менялы; 3 – мелкое литье; 4, 5 – височные подвески. [76]

важнейших типов общественного разделения труда, сыгравший большую роль также в развитии сельских ремесел и промыслов. Так, отдельные районы Европы, которые славились виноделием, получали возможность регулярно сбывать свое вино (Аквитания, Бургундия, Анжу, Шампань, Гасконь, Тоскана, Кампанья, районы Рейна и Мозеля, Испания, Византия). Основными житницами Европы, особенно с XIV в., стали Северо-Западная и Южная Германия; соответственно там развились такие ремесла, как мукомольное, кожевенное, сыроварение. Дания славилась сконской сельдью. Грубое сукно, олово, свинец, позднее уголь поступали из Англии; вино и сукна — из Франции; железо, медь, серебро, оружие — из Германии, Чехии, Швеции; пушнина, воск, смола, деготь, поташ — из Руси; изысканные ремесленные изделия и левантийские товары — из Италии и Византии и т. д.

Ко второму периоду средневековья значительно возросли роль и масштабы промыслов: добыча и переработка металлических руд, соли, рыбы, леса и лесных продуктов, удобрений и др. Особенно поднялось горное дело, где с XII в. стал применяться шахтный способ, а уже через три столетия оно становится одной из первых в Европе сфер раннекапиталистического производства. Значительно развилась и металлургия, составившая базу самой разветвленной и продвинутой отрасли средневековой промышленности — кузнечного дела. По мере подъема горнометаллургические промыслы начали бороться за освобождение от сеньориальной зависимости и подобно городам добиваться фиксации своих обычаев: особого горного права, привилегий, личной свободы участников. Правда, комплексных привилегий добились лишь крупнейшие промысловые районы, прежде всего немецкие, чешские, венгерские, шведские, прочие же либо довольствовались отдельными привилегиями (как английские промыслы известного Форест оф Дин — Динского леса), либо оставались в зависимом состоянии. Но и ограниченные привилегии, закрепляя повышенный статус промыслов, способствовали превращению их к XIV в. в особую — в производственном, административном, социальном и правовом отношениях — и очень важную сферу жизни. Это означало следующий за выделением города этап и параллельное направление общественного разделения труда. Большинство промыслов, однако, оставалось на более низких [77] производственных и социальных стадиях; обычно в рамках домашнего хозяйства, хотя и они эволюционировали под воздействием городов и обмена и также превращались в важные участки общественного производства.

Еще заметнее, чем добывающие отрасли, изменялось ремесло, не связанное со статичной производственной базой и встречающее неизмеримо меньше трудностей на пути организации труда, выработки новой техники и технологии. Развитие ремесла стимулировалось и более активным освоением среды, и хозяйственными условиями, но также, во все большей мере, социальными и политическими факторами.

Сложение господствующего класса с его бытом и военно-административными обязанностями, усиление политико-административной и военной систем феодального государства, рост церковных учреждений, разрастание городов, междоусобицы и развитие фортификационных сооружений — все это давало значительный импульс строительству. Строили очень много, дома, дороги, корабли. В строительном деле (включая архитектуру, украшение и убранство зданий) увеличились темп, качество, затраты средств и труда. С XI в. интенсифицировалось каменное строительство, особенно военное — замков, крепостей, все шире внедрялся кирпич. Мощными сооружениями стали, в частности, северофранцузские замки с их донжонами (с XII в.). Город, монастыри, даже поместья окружались стенами. Те же обстоятельства стимулировали кузнечное, оружейное и ювелирное дело и монетную чеканку, привели к расширению сферы обслуживания. Ведущие позиции в товарном промышленном производстве занимали города. Как ни слаб и малонаселен был город, но концентрация в нем профессиональных ремесленников и торговцев по сравнению с деревней была внушительной: он имел по несколько десятков, а в крупных городах и сотен, мастеров и десятки торговцев. И только с возникновением городов ремесленники и купцы составили самостоятельные, со своими функциями и особенностями, категории самодеятельного населения.

По мере складывания городов в них перемещались многие ремесла: ювелирное и монетное, точная металлообработка (слесарное и токарное дело), оружейное, изготовление военного снаряжения. В городах, по преимуществу, сосредоточились ремесла архитектурное и стекольное, сапожное и кожевенное, ткацкое и [78] сукнодельное, кораблестроение и изготовление наземных средств сообщения, с XII в. — производство книг и многое другое. В городе развивались тонкие, специализированные ремесла, появился более сложный инструментарий, сложились наиболее благоприятные на том этапе условия труда и сбыта. В городе усовершенствовалась ремесленная мастерская как производственная ячейка, сложились институты подмастерьев и ученичества. Там возникли наиболее передовые для своего времени формы организации ремесленников и торговцев — цехи, гильдии, компании.

С развитием города профессиональное ремесло в деревне потеряло свои ведущие позиции, а специализация промыслов снизила значение разобщенных сельских старателей. Наиболее важным вкладом деревни в промышленную историю на этапе зрелого феодализма стало домашнее ремесло, которое под воздействием городов также претерпевало серьезные сдвиги: с одной стороны, происходило его определенное профилирование, товаризация и распространение вширь; с другой — шло ограничение по номенклатуре, качеству, концентрации, формам организации и рынкам сбыта.

 

По совокупности данных XI—XIII вв. ясно, что основная масса ремесленной продукции деревни, идущей в оброк, на рынок и на местные нужды, по-прежнему изготовлялась крестьянами. Однако выявить особенности этого этапа, его новые формы и социальные позиции в деревне ремесла и работников сложно. Ведь источники все еще отражают занятие ремеслом в деревне по преимуществу сквозь призму земельных и личных повинностей, много реже — через состав имущества или профессиональное обозначение. Тем не менее все же можно составить представление о формах организации деревенских ремесел, их ассортименте и, соответственно, отраслевом разделении труда, о районировании, специализации производства и, косвенно, о действительной или потенциальной его товарности.

Развитые феодальные отношения закрепили все три [79] характерные формы организации деревенского ремесла — вокруг барского поместья, в крестьянском подворье и сельском поселении, — придав каждому из них свое направление.

 

Эволюция и специализация ремесла в вотчине

Возникновение и рост городов не прекратили развитие ремесел и промыслов в вотчине. Напротив, в XI—ХIII вв., и позднее сеньоры стали задерживать своих мастеровых людей, предпочитая не покупать ремесленную продукцию на городских рынках, даже близких. Как и к концу раннего средневековья, поместная деятельность была нацелена прежде всего на присвоение продукции, в том числе ремесленной, что осуществлялось путем: а) изымания в виде оброка продуктов ремесленного труда держателей, реже — всей его массы, чаще — в размере, соответствующем доле избыточного продукта; б) прямого и полного отчуждения ремесленного труда в самом процессе его отправления — т. е. труда дворни и ремесленных барщин держателей.

Значительную часть ремесленных барщин крестьяне по-прежнему производили на территории господского подворья, где их ремесло получило благодаря своей концентрации и определенной кооперации наиболее четкое организационное оформление. Многочисленные данные об этом имеются прежде всего в немецких и французских монастырских материалах и достаточно известны по примерам, собранным, в частности, Г. Маурером и Ю. А. Корховым. Вот некоторые из них.

Верденское аббатство в XII в. имело два хозяйства: аббата и монастырской братии. В числе прислуги поименовано около 60 ремесленников и лиц, сходных с ними профессий. Аббата обслуживали 7 кузнецов, по 4 строителя, пивовара, пекаря, повара и рыбака, седельник, кожевник и 26 слуг обоего пола. Кузнецы, строители и 9 комнатных слуг были подчинены особым магистрам. Повара, пекари, рыбаки, слуга, отвечающий за доставку рыбы, и кухонный мужик подчинялись стольнику. Виночерпий командовал пивоварами и мужиком при винном погребе; маршалу, помимо гонца и посыльных слуг, подчинялись седельник, кузнец, кожевник, строители и др. Монастырскую братию обслуживали по 4 пивовара, пекаря, повара и банщика (цирюльника), 8 строителей, 2 сапожника; повара и пивовары подчинялись особым магистрам, а вся дворовая прислуга в целом — старосте-пробсту. [80]

Монастырь Вейхенстефен (около Фрейзинга) в 1146 г. обслуживали пивовар, пекарь, кожевник, ткач, сапожник, меховщик, бондарь, художник, кузнец, каретник.

Хозяйственные записи монастыря Сент-Тронд (совр. Бельгия) за 1249—1272 гг., включенные в жизнеописание аббата Гильома Рикеля, в числе «служащих» монастыря и аббата наряду со стольником, келарем, судьей, лесником и стиральщиками называют 5 поваров, по 4 портных, пекарей белого и ржаного хлеба, 4 пивоваров и мельников.

Судя по материалам, собранным Ю. А. Корховым, в отдельных поместьях насчитывалось в среднем по 20-30 дворовых ремесленников, причем число лиц одной специальности достигало 4-6 человек, не считая собственно прислуги, также выполнявшей некоторые ремесленные работы. Конечно, автор прав, говоря что подобное изобилие ремесленников было характерно лишь для крупных и прежде всего именно монастырских хозяйств; в прочих поместьях ремесленная дворня была значительно скромнее. Но даже если, как полагает Г. Маурер, было принято иметь в дворне лишь по одному специалисту каждого или наиболее важных из ремесел, то и в этом случае дворовым ремеслом в XI—XIII вв. в целом занималось множество людей — особая категория сельских ремесленников-специалистов, в той или иной мере зависимых.

Можно даже предположить, учитывая расцвет поместного строя в XI—XIII вв., а также значительное расширение господствующего класса и развитие государства, что общее число вотчинных ремесленников увеличилось (в том числе, как это будет подчеркнуто же, за счет наемного ремесла); это нельзя не учитывать при оценке разделения труда, характера промышленности и рынка.

Но, во-первых, номенклатура поместного ремесла по сравнению с предыдущим периодом сузилась. Редки в вотчинах ювелиры, оружейники и металлисты, ткачи и золотошвеи, меховщики, художники или витражники. Даже кожевников и сапожников здесь мало, они вряд ли могут удовлетворить нужду насельников барского двора в обуви, других употребительных тогда изделиях из кожи. Разумеется, в каких-то аббатствах и дворах светских господ были отдельные представители исчезающих из усадеб профессий. Наиболее распространено [81]

Кожаная обувь [82]

было поместное сукноделие: сведения систематической вальцовке и окраске сукон, например, в некоторых крупных монастырях (Реймском, Прюмском, Сен-Жерменском, Корби XI в., Клерво XIII в.), о наличии там постоянных, в том числе наемных, суконщиков, красильщиков и других мастеровых людей достаточно определенны. Однако в целом с возникновением городов ремесло в вотчинных центрах как бы законсервировалось, сохранив ограниченный круг профессий, по-прежнему включенных в натуральное барское хозяйство. Поместные мастера-одиночки нередко были талантливыми художниками. Но они не боролись за рынок, не имели необходимой профессиональной среды. И если в предшествующий период усадебное ремесло занимало отношении специализации и техники ведущие позиции, тo теперь оно эти позиции теряет в пользу товарного городского производства, от которого со временем все более отстает.

Во-вторых, на данном этапе доля ремесленных работ, выполнявшихся в поместье не безземельной дворней, а земельными держателями, значительно увеличивается.

В соответствии с поместной системой, в распоряжении господина обычно было определенное число зависимых крестьян, которых он мог использовать для постройки или починки зданий и прочих сооружений на своем дворе, для работы у кирпичных печей, на мельнице и т. д. Иногда крестьянин выполнял в поместье все виды определенных ремесленных работ (по дереву, по металлу, крыл кровли и т. п.); ремесленные работы составляли либо всю сумму повинностей такого держателя, либо их 1/2, 1/3 и меньшую часть. В книге ежегодных доходов архиепископа и собора города Трира (область среднего Мозеля) от 1220 г. фигурируют мансы кузнецов, бочаров, стекольщиков, пергаменщиков; в составе оброков — деревянные поделки, лен, вино и др.; в составе барщины — различные работы в поместье. Дворни же в это время аббатство не имело вообще. Ремесленную челядь Сент-Трондского монастыря называли «домашние слуги» (ministri или husgenot, ф. нем. Hausgenossen). Однако из 20 с лишним перечисленных там ремесленников лишь 13 человек были включены в список превендариев, ежедневно получавших господское содержание. Несколько раз упоминались превенды за определенную работу, возможно, нерегулярную: например, двум портным за шитье одежды для [83] монахов. Остальные ремесленники содержания от монастыря не получали, т. е. имели свое хозяйство. Аналогичное положение было и в Верденском аббатстве, где лишь немногие лица из «дворовой челяди» (gesinde) принадлежали к собственно дворне, большинство же проживало в своих домах, имело собственное хозяйство. Но и среди той части дворни, которая жила в самом аббатстве, полное содержание имели лишь некоторые лица, остальные получали частичное содержание (хлеб, сельдь, свечи), что не могло не вынуждать их зарабатывать на стороне. Очевидно, что большая часть ремесленников, работавших на барских дворах и включенных в магистерии, имела свои хозяйства.

В третьих, в XI—XIII вв. постепенно изменяется социально-правовой состав лиц, выполнявших в поместье ремесленные работы. Среди специалистов, обслуживавших «ручным трудом» барские усадьбы, все еще сохранялось немалое число лиц сервильного состояния; для них ремесло было буквально «службой». Некоторые сервы были членами дворовой челяди, другие имели свои хижины и тяглые наделы, за которые полагались «ручные» барщины, некоторые были приставлены к промысловым угодьям — рыбным ловлям и т. п. Однако повышение требований к ассортименту и качеству ремесленных изделий (на фоне профессионального городского ремесла), приводило к тому, что ремесленник сервильного статуса — дворовый министериал и держатель, т.е. наиболее квалифицированные поместные специалисты, неуклонно вытеснялись в той или иной мере свободым мастером — оброчным или наемным. В Англии зависимое ремесло в вотчинах почти полностью сменилось наемным. Во Франции к середине XIII в. поместные магистерии были уже автономными организациями свободных ремесленников, сохранявшими остатки зависимости от сеньоров.

В. Зомбарт полагал, что вотчинное ремесло стало изменяться (точнее распадаться) лишь с середины XIV в., под влиянием уже полностью развившихся городов, причем иногда некоторые вотчинные ремесла, особенно монастырские, перерастали в художественно-прикладные занятия. Последнее бесспорно, с первым же согласиться трудно. Прежде всего перелом в эволюции поместного ремесла начался раньше — с возникновением городов. Кроме того, его изменения были многообразнее. И импульсы для своего развития вотчинное ремесло [84] получало не только из городов, но и из самой вотчины, от крестьянства, меняющейся деревенской жизни и ее местных условий.

Непосредственное воздействие на господское ремесло оказывала судьба домена: по мере того как домениальное хозяйство разрушалось, уступая место раздаче земли в держание, распадалось и дворовое ремесло. Существовал и другой путь, который также начался еще в X—XIII в.: товаризация поместной промышленности вплоть до появления на домене специализированных мастерских, основанных на различных формах предпринимательства, применяющих наемный труд и целиком или по преимуществу нацеленных на рынок. Это относилось особенно к горно-металлургическому промыслу, но также к сукноделию, художественным и некоторым другим ремеслам. В этих случаях, даже если поместное ремесло основывалось на барщинном труде, его характер был уже качественно трансформирован.

Столь же непосредственное воздействие на домениальное ремесло оказывала близость рынка. Во всяком случае, крупные поместья, удаленные от городов или рыночных местечек, обычно вынуждены были держать больше ремесленной дворни и получали больше ремесленных барщин и оброков, нежели те, которые располагались вблизи торговых центров (Примечание: Еще в XV в. в составе дворни аббатства Бедекен, расположенного в глухом лесном районе Вестфалии, было 5 пекарей, 3 плотника, 2 кожевника, 4 сапожника, 5 портных, 3 кузнеца, 4 строителя.).

 

Специализация и товаризация домашнего деревенского ремесла

 

Как уже отмечалось, состояние и эволюция крестьянской промышленности лучше всего иллюстрируются материалами оброков. Их состав и объем в XI—XIII вв. убедительно подтверждают вывод, полученный при анализе внутрипоместного ремесла: на первый план деревенской промышленности выходит домашнее крестьянское ремесло. Его доля в оброках по всей Европе значительно возрастает, расширяется его ассортимент, усиливается специализация; оно начинает втягиваться в товарные отношения.

Крестьяне регулярно поставляли не только многие готовые продукты питания (сыр, вино и др.). Среди их поделок все большее место занимает готовая шерстяная и льняная ткань. Упоминания об оброке тканью постоянно встречаются в «Книге Страшного суда», в «Черной [85] книге» Питербороуского монастыря, документах Сен-Бертинского, Фульдского, Прюмского, Вейсенбургского аббатств. Организация дела здесь была самая разнообразная. Иногда все производили члены одной семьи: сеяли и убирали лен, обрабатывали его, делали пряжу, ткань, а подчас и одежду из этой ткани. Такое классическое домашнее крестьянское ремесло поставляло вотчиннику и другие готовые изделия и полуфабрикаты: дрова и строевой лес; подрешетины, тесины и черепицу (в Англии сланец) для крыш; мельничные жернова и строительный камень. Одним из наиболее распространенных ремесленных оброков с крестьян были в XI— XIII вв. кузнечные поделки: серпы, пилы, топоры, сошники, ножи, косы, вилы, даже копья (например, в итальянском монастыре Боббио) и многое другое, а также различная деревянная тара, утварь и хозяйственные поделки (бочки, ушаты, кружки, фляги, чаши, тарелки, колеса).

На развитие ремесленных и промысловых занятий крестьян непосредственно воздействовали природные условия. Наличие рыбных ловищ, больших лесных массивов, залежей металлических руд и т. п. всегда отражалось в оброке и, соответственно, определяло круг занятий больших групп крестьян. Нет сомнений, что ремесленно-промысловые домашние занятия крестьян значительно сильнее были связаны с местными природными возможностями, нежели дворовое ремесло, имеющее традиционно-целевой характер, и даже «ручные барщины». Уже одно это свидетельствует как о большей гибкости, так и о большей специализации домашнего ремесла, а, следовательно, и его перспективности в плане развития товарных отношений.

Домашнее ремесло сильно зависело также от экономико-социальных особенностей каждого района, в частности, от таких факторов, как характер поместного строя и уровень развития строя городского. Там, где поместье и аграрная сфера в целом сохраняли замкнутый характер, или там, где города развились особенно значительно, домашние ремесленные занятия, и, соответственно, их продукция в оброках могли быть относительно бедны. Наиболее ярко преимущественно аграрный характер оброка проявлялся в Италии, что, без сомнения, было связано с такой исключительной ее особенностью, как густота городской сети в сочетании с полностью подчиненной городу сельской периферией (немалая часть [86] которой по европейским меркам была чуть не пригородом).

Большое значение для того или иного крестьянского ремесла имело общее состояние данной отрасли промышленности, где домашняя форма могла получить важное, либо подсобное, либо вовсе незаметное место. Например, строительное дело уже было сложной отраслью, составленной из различных, по-разному организованных направлений. В строительстве зданий, дорог, мостов, запруд, кораблей, крепостей, водопроводов, стен были заняты плотники, каменщики, резчики камня, обжигальщики кирпича, архитекторы, витражники, кровельщики (делали покрытия из дранки, шифера, черепицы, свинцовых пластин, сланца).

Как специализированные отрасли, данные ремесла особенно успешно развивались в городах. Но свидетельства о них идут и из сельских местностей. Это сведения о доставке крестьянами строительного леса, дранки и шифера, о работе их в каменоломнях, у печей для обжига извести и кирпича, на строительстве отдельных сооружений в имениях. Последнее обычно было уделом особой группы лиц (до 15 и более человек), которых вызывали на барщину — «строить, когда имеется такая работа», «когда необходимо чинить здание, находящееся на господском дворе», «строить забор», «строить стену», выполнять кровельные работы и т. д. Однако для возведения в сельской местности сложных сооружений — многочисленных в XI—XIII вв. каменных замков и монастырей — обычно приглашали артели наемных мастеров, с архитектором, подмастерьями и подсобниками.

Заметно расширилось кораблестроение, особенно морское и каботажное. Большие суда сооружались обычно в городах и пригородных доках. Но деревня продолжала снабжать себя и вотчинников малыми плавучими средствами, поставляла на верфи строительный материал, возможно, сезонную рабочую силу (в порядке барщины или по найму).

Сведения о деревенских плотниках и столярах, проживавших вне барских усадеб, единичны. Вероятно, крестьяне обходились своими силами, обычными навыками. Другое дело — мелкие деревянные предметы, которые во многих районах Европы оставались продуктами лишь домашнего деревенского ремесла, которое довольно рано товаризовалось. В России, Швеции, Финляндии деревня снабжала все население посудой, [87]

Деревянная бытовая утварь. [88]

разнообразной мелкой тарой из дерева; на этих ремеслах специализировались иногда крестьяне целых поселений. На товарном бочарном промысле специализировались некоторые деревни Германии, Франции.

Подобные закономерности можно отметить и в кожевенном деле, широко распространенном в деревне и особенно развившемся в то время в лесных и животноводческих районах Европы, где оно подчас становилось объектом законодательства, например, вошло в известную «Лесную Ассизу» Генриха I (Англия, 1184 г.). «Лесная Ассиза» интересна еще и потому, что показывает наличие в деревенском кожевенно-дубильном деле двух специальностей: дубильщика или кожемяки-сыромятника, который отделывал сырую кожу-голье, и кожевника-«отбеливателя», который очищал, дорабатывал кожу. С развитием дубильного ремесла было связано и распространение в первой половине XIII в. водяных мельниц для размягчения коры (tanning mills); их география показывает, что кожевенное дело по мере своего укрупнения стало тяготеть к городам, сосредоточиваясь в пригородах. Судя по топонимике, в деревне была распространена и специальность сапожника. Довольно обычны сведения о сапожниках, дубильных заведениях и кожевенных мастерских также в поместных документах. В то же время в оброчных материалах по всей Европе сравнительно редко встречаются упоминания об обработанной коже и изделиях из нее, совсем редко об обуви и практически не встречаются — о кожаных перчатках, штанах, куртках и т. п. Очевидно, эти предметы изготовлялись профессионалами и, таким образом, в области обработки кожи и меха домашнюю форму сохранили только «сырьевые» ремесла и стадии.

Закрепление за домашней крестьянской промышленностью первичных стадий и изготовления полуфабрикатов было характерно почти для всех ремесел, представленных в крестьянской среде, в том числе крестьян-ремесленников. Исключений было немного: в какой-то степени гончарное ремесло, очень широко распространенное в деревне (Примечание: Деревенские гончары работали преимущественно в свободное от полевых работ время, т. е. осенью и зимой, и сами сбывали свой товар. Формовали изделия на ручном круге: уже к концу X — началу XI в. лепная посуда в деревне была вытеснена круговой. Обжигали посуду в печах жилых помещений, реже в специальных горнах.), канатное, прядильное, какие-то виды деревообработки, т. е. опять же относительно простые [89] занятия, не требующие сложного оборудования и особого обучения. Среди них важное место по-прежнему занимало производство продуктов питания.

Известно, что в Европе того времени были распространены поборы виноградным вином, сыром, мукой, зерном, хмелем, медом, растительным и животным маслом; платили барщины и соответствующими видами работ. Известно также, что эти предметы были в числе самых употребительных «тяжелых» товаров местной и международной торговли, в том числе ярмарочной. Они находили путь к рынку как через поместный двор, так и из рук изготовителя. Состав продуктового оброка нередко указывает на специализацию платящего его хозяйства, что, в свою очередь, предполагает коммерческое отчуждение изделия, например, муки, сыра. В отдельных местностях селяне варили на продажу пиво, возможно, среди них были и специалисты-пивовары.

В южных районах континента очень важное место занимало приготовление оливкового масла и вина, для чего использовались давильни для виноградных ягод (palmentum) и масличные прессы (trapetum oliaria). Даже в XIII в. приобретение пресса было не под силу крестьянам, его устраивали на паях. Некоторые монастыри обязывали крестьян сооружать давильни для совместного пользования, причем доли прессов могли отчуждаться. Так, в 1240 г. к архиепископу Салернскому явился некий крестьянин, который вместе с другими двумя крестьянами построил в деревне оливковый пресс, снабженный двумя жерновами и прочими принадлежностями (totus apparatus eisdem machine), а теперь предложил архиепископу купить 1/4 пресса, т. е. стать членом их крестьянского сообщества.

Хотя хлебопеки, булочники и кондитеры обычно были городскими и поместными профессионалами, имелись и домашние занятия крестьян такого рода. Об этом свидетельствуют наименования некоторых поселений, происходившие от слова «булочник» (например, от baecestre — в Англии XII—XIII вв.), и частые городские предписания против хлебопечения в деревне, особенно пригородной.

В целом можно отметить, что в XI—XIII вв. крестьянское ремесло по техническому уровню уже заметно отставало от ремесла специализированного, прежде всего [90] городского. Это проявлялось не только в характере операций, более простых в деревне, но и в сужении номенклатуры отраслей домашнего ремесленного труда. Одновременно все больше специализировались промыслы, причем в обычной деревне они по своему техническому уровню также стали отставать от городского производства.

Это видно хотя бы по кузнечно-литейному делу, которое специализировалось раньше других. В деревне металлисты были профессионалами и довольно регулярно поставляли продукцию также на городские рынки, особенно в Англии, Северной Руси, Швеции, Германии. Число кузнечных заведений в деревне определялось местной нуждой в них и, как показывают многие источники, редко превышало 1-2 на несколько поселений. Но упоминания о стационарных кузницах и кузнецах относятся ко всем районам. Сырье покупали на местных ярмарках, зачастую сами же плавили. В повинностях деревенских кузнецов даже в XIII в. часто фигурируют оброки простыми изделиями и полуфабрикатами (заготовки для подков, гвозди), а также барщины поковочными работами; но уже с XI в. стал все более учащаться денежный чинш, причем довольно значительный. Бродячие кузнецы нанимались со своими помощниками за поденную оплату при хозяйском сырье. Отчасти это были «черные» работы (ковальские), которые не требовали тяжелого оборудования. Но в числе металлистов-отходчиков были и такие мастера высокой квалификации, как колокольники: колокола было трудно доставлять издалека, их старались лить на месте, для чего и приглашали специалистов.

В целом по мере развития городов железоделательные и кузнечные ремесла в деревне сохраняли за собой в первую очередь добычу и доводку сырья и тот ассортимент изделий, который был нужен именно деревне, в первую очередь крестьянам: сошники, подковы, гвозди, кирки, молоты. До XIV в. крестьян обеспечивали необходимым железным инвентарем прежде всего местные кузнецы. Это не следует, однако, понимать так, что кузнечные изделия были легко доступны крестьянам. Напротив: известны, например, жалобы свободных держателей на то, что они не могут обработать землю из-за отсутствия лопат.

В то же время деревня знала и известную специализацию кузнецов, прежде всего по характеру сырья. В [91] Англии «черные» кузнецы (blacksmyth) были ковалями и работали с железом, «коричневые» кузнецы (brownsmyth) работали из меди, латуни, бронзы; «белые» (whytesmyth) — из олова (посуду и др.) и свинца (покрытия крыш, оконные переплеты, трубы); «золотые» (goldsmyth) — из драгоценных металлов. Русский материал подтверждает, что иногда в деревнях были особые ювелиры. Они использовали медь, бронзу, низкопробное серебро, делали литье, ковку, чеканку, орнаментовку, кручение. Городские же использовали золото и серебро, применяли эмаль, зернь, скань, высшие типы кручения, тонкую пайку и сварку, т. е. более сложные методы.

Концентрация кузниц наблюдалась в королевских и некоторых монастырских имениях, но особенно вблизи мест добычи руды; часто здесь были и большие лесные массивы (например, в Англии — Динский и Рокингемский леса), удобные водные магистрали и рыночные местечки. В этих случаях кузнецы явно были связаны со специализированным горнометаллургическим промыслом. Высокие суммы платимых ими денежных рент позволяют видеть в некоторых кузнецах лиц, связанных с рынком, или во всяком случае, с массовым заказом (Примечание: Ср.: железное производство в местечке Weiden, где по заказу Генриха III было изготовлено сразу 30 тыс. подков и 60 тыс. гвоздей. Оружейники из деревень Нортгемптоншира делали даже военную амуницию, например, кольчуги, которые отправляли на продажу в г. Лейстер. Известно также, что английские кузнечные изделия вывозили в крестоносные государства Ближнего Востока.).

По ряду технико-экономических причин особенно развился во многих европейских странах этого периода, в том числе в сельской местности, мельничный промысел. Мельницы, как известно, применялись не только для размола муки, но в сукновалянии (с XII в.) (Примечание: Первоначально сукна валяли ногами, поэтому, например, в Англии этот процесс назывался также Walking («гуляние»), а сукновал (fullers) — walker. Применение водяных мельниц (molendunum fulere, первое сведение ок. 1185 г.) сильно увеличило выработку сукон.), кузнечном, металлургическом деле и некоторых других ремеслах, благодаря чему сыграли огромную роль в развитии средневековой экономики. Цена держания с мельницей обычно превышала сумму цен держания и мельницы; по этой и другим причинам вотчинники всячески стимулировали сооружение мельниц на своих землях. С XI в. и позднее в документах все чаще [92] фиксируются держания части мельницы (до 1/8) и части запруды. Дробность владельческих и держательских прав в отношении мельниц заставляет с осторожностью относиться к подсчетам числа мельниц, например по (Книге Страшного суда», но многие десятки и сотни упоминаний о них по отдельным графствам производят сильное впечатление и убеждают в широком размахе мельничного промысла в Англии уже на рубеже XI и XII вв.: тогда в стране было не менее 5 тыс. мельниц. Аналогичная картина была, вероятно, и в других развитых странах Европы. Так, во владениях Сен-Жерменского аббатства при населении в 18 тыс. человек была минимум 81 мельница, т. е. 1 мельница обслуживала в среднем 220 человек (40-50 семей). С конца XII в. в Англии и Северной Франции получили широкое распространение ветряные мельницы.

 

Мельницы в сельской местности Англии (графства Норфолк и Линкольншир) конца XI в. (по материалам Книги Страшного суда)

Графство	Число описанных деревень	Чесло мест, где платили чинш с мельницы или ее долей	Из них мест с числом мельниц	Примечание	2	3	4	5	6	7	8	9
Норфолк	726	304	83	28	14	9	1	2	1	1	В остальных местах — по 1 мельнице или ее части: 1/2, 1/4, 1/6, 1/8.
Линкольншир	755	256	—	15	18	5	4	1	1	1

В Вустершире 104 1/2 мельницы располагались в 69 из 264 описанных местностей, при этом названо всего два мельника. В Глостершире мельницы упомянуты в связи со 178 из 363 поселений, там имевшихся; из них городских было лишь три. В Стаффордшире мельницы записаны в 65 поселениях 341, в Шропшире — в 87 из 440, в Герефордшире — в 86 из 312 и т. д.

Известно, что мельницу нередко держали на паевых началах. Многие мельницы, в частности, сукновальные, построенные землевладельцами, затем сдавались в держание, либо в аренду предприимчивым людям, в том числе самим сукновалам. Обычные мельницы платили смешанный оброк, в котором по-разному комбинировались зерно или мука, деньги, угри (с запруд), а также солод и прочее. Но чинш за суконную мельницу втрое [93] превышал чинш за зерновую! Возможно, там часто применялся наемный или личнозависимый труд.

Особое место в крестьянской промышленности Европы заняли прядильно-ткацкие ремесла, особенно сукноделие. Производство тканей в средние века было одним из наиболее распространенных ремесел; формы его организации, степень концентрации довольно точно отражали особенности общественного разделения труда — водораздела между городом и деревней в различии районах, странах, регионах.

В Средиземноморском регионе и вообще районах с «римским прошлым» центрами изготовления шерстяных и льняных тканей были города. Фома Аквинский (1227—1274) писал о французском городе, что это прежде всего множество улиц, на одной из которых занимаются кузнечным ремеслом, на другой — ткацким и т. д. В города переместилось и сукноделие, прежде всего в тех странах, где оно особенно бурно развивалось и имело общеевропейский спрос (Нидерланды). В то же время на севере континента, например в Швеции, ткани делали по преимуществу в деревне. Англия, Северная Франция, Германия, Русь знали и городское, и сельское ткачество сукноделие.

Особенности эволюции ткачества заложены, как известно, уже в его технологии, в обилии отдельных операций, что определяло многоформность этой отрасли относительную легкость перехода ее технологической иерархии в социальную. Именно так произошло, например, во Фландрии. Фламандцы издревле владели секретами сукноделия и окраски сукон; они же изобрели сукновальную мельницу. Фламандцев привлекали для постановки сукноделия в Вену, в Англию, Пикардию. Расцвет фламандской суконной промышленности наступил уже с середины XI в., в связи с городским производством, с XIII в. там уже отмечается предпринимательство. Но в течение XI—XIII вв. сукноделие переместилось в города.

Иначе оно развивалось в Англии, торговля и политика которой в средние века во многом были «построена на шерсти». Это ремесло, базой которому служило раннее развитие овцеводства, широко распространилось уже к началу зрелого феодализма в деревнях и мелких городках графств Йоркшир, Норфолк, Уилтшир, Сомерсетшир, Девон и других. Свидетельство тому — множество терминов в «Словаре Эльфрика» (конец X — начало [94]

Мукомольные мельницы [95]

XI в.), относящихся к различным сторонам текстильного производства и к тканям, обширные пассажи в законах. В центре и юго-восточных районах страны быстро внедрились сукновальные мельницы. Грубое сукно, которое валяли в поместьях глафордов и в крестьянских дворах, было традиционным материалом для одежды населения, а также вывозилось за рубеж через городские рынки (самые ранние сведения — 1185 г.).

Основные разногласия среди ученых в связи с английским ткачеством идут по вопросу о социально-экономических его формах. Одной из наиболее влиятельных является концепция о преимущественно внегородском развитии ткачества и сукноделия в стране с XI в. и до промышленного переворота (особенно обоснованная в трудах М. Ходжин). Другие же исследователи (например Р. Хилтон, Д. Титов) отрицают коммерческий, товарный характер деревенского шерстоткачества до XIII в. Решить вопрос о том, деревенские или городские ткани превалировали на рынке, на базе имеющихся источников невозможно. Поэтому применительно к XI—XIII вв. целесообразно (вслед за Я. А. Левицким) говорить лишь о «размежевании» этой отрасли промышленности между городом и деревней таким образом, что в городе развивалось профессиональное и технически более продвинутое производство, в деревне же господствовало домашнее производство, соединенное с земледелием и имеющее вспомогательные функции. Правда, есть сведения, что уже со второй половины XII в. некоторые городские гильдии занимались отделкой и окраской деревенского сукна, и можно предположить, что в деревенском сукноделии возникли элементы скупки, но это не меняло его характер в целом.

Помимо шерсти крестьяне делали ткани из льна, парусину и мешковину (с XIII в.), сети, канаты и веревки. Эти предметы также широко ходили на рынках, спрос на них предъявляли промыслы, судостроение, быт. Льняное полотно стало употребляться (состоятельными людьми) для изготовления носильного, постельного и столового белья. Его изготовлением славились Франция (Шампань, Бургундия), Германия (Лотарингия, окрестности Констанца и Сен-Галлена), Италия (Тоскана и Ломбардия), ткали его в Англии, Испании, Швеции. И повсюду прядильное дело было прежде всего занятием женщин, в деревне — целиком домашними ремеслами. Специализация имела место только при дворах [96] вотчинников, особенно в цистерцианских монастырях. Другой примечательной чертой деревенского ткачества была его отчетливая «имущественная привязка»: уже с XII в. оно все более становилось регулярным подсобным занятием беднейших селян.

Аналогичная картина наблюдалась на Руси, где ткачество, в том числе на рынок, было обычным крестьянским делом, а специалисты — высоко ценимые помещиками домотканы, сукновалы-сермяжники, тонкопряхи, бральи-скатертницы — были, как и портные, лишь при дворовых мастерских. Но и при наличии этих специалистов феодалы покупали хорошие ткани на рынке, чаще всего из зарубежного привоза. В Швеции, где город до XVI в. вообще практически не знал ткачества, хорошие ткани получали исключительно из-за границы; лен и грубое полотно-вадмаль, которое носила вся страна и вывозили за ее пределы, вырабатывали крестьяне.

Важные сведения о специализации деревенского ремесла дают ономастика и топонимика. Многие наименования поселений и прозвища сельских жителей свидетельствуют о занятии текстильным и кожевенным производством, обработкой металлов, деревообделкой, пищевыми ремеслами, промыслами, равно как торговлей.

Таким образом, домашнее ремесло на данном этапе обнаруживает тенденцию, с одной стороны, к дальнейшей специализации, к выделению ремесленников-профессионалов, т. е. определенному сужению своей сферы, с другой стороны — к общей товаризации, связи с рынком.

 

Товаризация крестьянских отходных промыслов

Весьма заметно в рассматриваемый период товаризовались и специализировались крестьянские несельскохозяйственные добывающие занятия — промыслы. Часть из них, как и в ремесле, была связана со все более расширяющимся отходничеством, которое именно с этого времени становится систематической сферой деятельности крестьян. Первоначальное выделение этих занятий происходило уже в раннее средневековье и диктовалось, как мы видели, самой их географией: многие источники промыслового сырья — соль, руда, уголь, строительный камень, промысловая рыба и т. д. — локализуются в ограниченных местах континента, нередко к тому же малопригодных для сельского хозяйства. Важнейшим фактором развития промыслов был бурный рост спроса на промысловую продукцию, хорошо [97] прослеживаемый по материалам ярмарок, от Сен-Дени и Шампанских до Брюггских. К началу развитого феодализма промыслы, как отмечалось выше, стали превращаться в особую отрасль хозяйства, связанную с прочими отраслями через рынок.

Наиболее могучие сдвиги претерпели горное дело и металлургия. Качественным скачком, переворотом в развитии этого промысла явился переход с конца XII в. от открытых (ямного, карьерного, болотного и т. д.) способов добычи руды к шахтному способу. Если раньше работы в копях являлись уделом самых низших категорий населения, то в результате переворота XII—XIII вв. их место заняли тысячи в разной мере свободных и наделенных землей старателей. Следующим шагом был распад крестьянско-старательских и сложение профессиональных методов труда.

Скорее и резче всего обособлялись промыслы драгоценных и цветных металлов, особенно добыча серебра, в котором нуждалось денежное обращение. В добыче монетного сырья были заинтересованы и феодалы, получавшие с серебряных промыслов и монетной чеканки очень большие доходы. Были известны промыслы золота и серебра в Чехии, Трансильвании и на Карпатах (особенно в Кремнице), серебра в Шварцвальде, на Юре, в Эльзасе, Тироле, Северной Италии, Швеции, среброносного свинца в Англии. Самые богатые рудники были в немецких и чешских землях: с X в. — в Гарце, с XII в. еще и в Саксонии, по линии от Мейсена до чешской, Яхимова, особенно Фрейберге (северный склон Рудных гор) и около Хемница. Германия и Чехия были главными — до потока американского серебра — поставщиками этого металла в Европе.

Железные промыслы действовали в Штирии, Каринтии, Тироле, Вестфалии, Силезии, Чехии, Англии, Испании (Астурия), средней Швеции, Южной и Северной Италии. Олово добывали в копях Англии, немного в Испании, Фландрии, Богемии, Саксонии и Чехии. Медь — главным образом в центральной Швеции, в Англии, Фландрии (под Динаном и Гюи), Германии (около Гослара), позднее в Тироле (Швац). Цинк и свинец — также в Польше (силезско-краковские залежи). На Руси среди рудных районов главное место принадлежало Новгородской, Галицко-Волынской землям и Поволжью. Самые богатые руды добывали на землях Центральной Европы — немецких, чешских, [98] австрийских, силезских, где функционировали сотни разнообразных рудников.

Специализация и обособление добычи и обработки металлов были в этот период настолько общим процессом, что происходили даже в тех районах, где шахтный способ в силу природных условий не внедрился, а техника плавки и ковки оставалась почти неизменной до конца средневековья. Так было в северной части Водской земли (Новгородская область), где вплоть до XVIII в., а у карелов и в XIX в., сохранялось промышленное значение открытой руды, но уже в XIII в. сформировался район (подобно Устюжью в Поволжье и междуречью Тетерева и Гнилопяти в Галицко-Волынской земле), профилированный по литейному делу, с массой специалистов — литейщиков и кузнецов.

Производство железа до конца XIV — первой половины XV в. все еще осуществлялось при помощи прямого процесса, когда ковкое железо (вязкий ком-крица) извлекалось прямо из руды и затем очищалось с помощью проковки. Поэтому кузница (fabrica, fabrica ferri), которая часто упоминается в документах XI—XIII вв. в связи с рудниками, — это скорее железоделательная мастерская, где кузнец не только производил изделия из металла, но и доводил сырье. Вне городов концентрировалось прежде всего именно железоделательное производство. При этом специализированный металлопромысел с самого начала приобрел комплексный характер, соединяя в непосредственной близости от добычи руды ее обогащение, плавку, проковку металла и изготовление некоторых, относительно простых, массовых кузнечных изделий, например, наконечников для стрел, гвоздей, серпов и др.

По сохранившимся документам можно довольно ясно представить себе горнометаллургический промысел того времени: неглубокие разработки, ручной характер и универсальность производства, теснейшая связь с землей и соответственно с правом владения ею. Можно с полным основанием сказать, что для промысла земля тогда оставалась основным средством производства, и не только потому, что содержала непосредственный объем труда, но и потому, что вся его последующая обработка в условиях техники того времени строилась на прямом использовании угодий: текучей воды — для обогащения руды и вообще устройства мельниц; пастбищ — для содержания животного тягла, приводящего [99] в движение кузнечные меха, подъемные, водо- и газоотводные приспособления; леса — для поставки топлива и крепежного материала.

Такому характеру производства соответствовало и его экономико-социальное состояние: здесь, как и повсюду, крупная земельная собственность сочеталась с мелким хозяйством непосредственных производителей. В свое время В. Зомбарт (на материале Италии, Германии, Франции) и позднее Р. Хилтон (на материале Англии) подчеркнули, что добыча, доставка, обработка металлической руды, особенно железной, равно как изготовление предметов из металлов — обычная и для XII в. часть внутриманориальных оброчных, барщинных, дворовых работ. Мелкий индивидуальный непосредственный производитель, держатель рудоносной земли, был главной фигурой на горнометаллургических промыслах. Он разрабатывал свой участок в одиночку, с помощью семьи или батрака, либо на пару. Столь же мелкими были плавильни и кузни, где трудилось не более чем по 3-4 человека. Мастера-металлисты зачастую учитывались среди обычных держателей, т. е. их отличный от крестьянского профессиональный статус долго не получал соответствующего социального и правового закрепления. Промысловик-старатель был столь тесно сращен со своим участком, а последний столь точно входил в рамки держательского или мелкого свободного владения, что будет справедливо отнести многих из этих людей к категории крестьян-ремесленников.

В рассматриваемый период и до конца средневековья наиболее развитой тип горно-металлургического промысла сложился в Германии, Чехии, Венгрии, Австрии. Саксонских рудокопов, самых искусных в тогдашней Европе, в XIII в. приглашали для внедрения передовых методов на разработки Швеции и Англии. К XIV в. это было специализированное, высокоорганизованное, целиком товарное, основанное на применении сложных механизмов и предпринимательстве, вбирающее значительные капиталы производство, где главный слой работников составляли лица, постоянно работающие по найму. Но и там среди рабочих, особенно забойщиков, было много сезонников, имевших семьи, землю и имущество в окрестных деревнях. Администрация рудников австрийского Тироля, медно-рудного Мансфельдского и других районов не жаловала таких рабочих, так как они не боялись умереть с голоду, а поэтому сильнее [100] сопротивлялись властям, настойчивее добивались улучшения условий труда. Не случайно горная администрация «подталкивала» пауперизацию в районах промыслов, дабы обрести полную власть над работниками.

Еще сильнее аграрно-крестьянские элементы были представлены в горно-металлургическом деле Швеции, где наряду со специалистами были заняты почти все местные крестьяне. В качестве подсобного промысла они занимались розыском руды, первоначальной выборкой рудничных ям, выжигали уголь, делали крепежный материал для шахт, тару для угля, металла, руды, занимались извозом, подрабатывали в качестве рабочих. Промыслы преобразовывали жизнь всего местного крестьянства.

В тех районах и местностях, где в силу природных условий сельское хозяйство не развилось, стабильными формами производства являлись именно промыслы, зачастую нескольких видов одновременно. Так было, например, в некоторых районах Новгородской земли. Редкое население обширного английского Динского леса специализировалось главным образом на добыче, обработке цветных металлов и серебра, на кузнечном деле, по занималось также рыболовством и охотой. Аграрные занятия были там вторичными и подсобными к основному, комплексно-промысловому виду деятельности. Успехи горно-металлургического промысла Динского леса в XII—XIII вв. привлекли большой поток колонистов, за счет чего прирост населения здесь и темпы колонизации стали выше, чем в целом по стране. Заимки на этой территории брали крестьяне, лорды, монастыри — и преимущественно ради промысловых разработок. В Динском лесу трудились не только «вольные горняки», объединенные в корпорации; на регальных рудниках применялся также принудительный труд крестьян, находившихся в поземельной и личной зависимости. Таким же был характер труда на многих других горных разработках континента.

Благодаря специализации горно-металлургического промысла, которая была одной из важнейших частей общественно-отраслевого разделения труда, в период развитого феодализма отрывались от агросферы, «раскрестьянивались» значительные в местных масштабах группы населения. И хотя в рамках континента этот промысел еще долго имел мелкий, крестьянско-старательский характер, для своего времени он являлся [101] самым передовым, находясь наряду с городом в центре товарного уклада феодального общества.

Тенденции, характерные в этот период для горнометаллургических промыслов, были, хотя в более слабой мере, свойственны и другим промыслам, основанным на разработке земных недр: добыче извести, которую получали из меловых или известковых копей, затем обжигали в печах и применяли как в строительстве, так и для разрыхления почв, уничтожения мха и некоторых вредных насекомых; мергеля, также добывавшегося в копях и употреблявшегося для удобрения сухих почв; различных глин, вывозимых из карьеров, — для удобрения, изготовления гончарных изделий, позднее кирпича; облицовочного материала типа сланца, пластинами которого крыли крыши (например, черный сланец ордуаз в Северной Франции откалывали глыбами в шахтах, а уже затем в наземных мастерских расщепляли на тончайшие пластинки); строительного камня — туфа, мрамора, известняка, который добывался в карьерах; торфа, добыча которого в XIII—XIV вв. была, в частности, одним из распространенных сельских промыслов Голландии, и т. д.

На добычу каменного угля, не сразу оцененного как промышленное топливо, шахтные методы стали распространяться лишь с XIV в. Его добыча и вывоз в очень небольшом объеме фиксируются в Северной Англии примерно с XII в. Вплоть до периода Реформации добыча угля велась крестьянами в манорах. Обычно каменный уголь употреблялся тогда в качестве бытовою топлива и лишь изредка — в металлургии. Но более всего в быту и в промышленности применялся не дорогой каменный уголь, а дерево и древесный уголь. Даже после распространения домен плавильни и кузницы работали на древесном угле. Применялся он и в солеварении; во многих случаях вотчинник получал из одного поселения соль, из другого — топливо для ее выпарки. В лесах была масса ям для углежжения, где трудились угольщики. Сведения о товарном сезонном занятии этим промыслом крестьянского населения имеются также по Швеции и России.

На Руси, в Поволжье, в Литве распространенным лесным промыслом было бортничество и воскобойное дело. Воск являлся вторым по значению экспортным товаром Великого Новгорода, откуда через ганзейских купцов расходился затем по всей Европе. Из лесных [102]

1 – Саксонская повозка: колесо со спицами и составным ободом; 2 – экипаж для путешествий; 3, 4 – способы запряжки: старинная (3) и новая (4). [103]

промыслов бурно развивались также добыча строительной и поделочной древесины, необходимой судостроению, градостроительству, транспорту, быту. Древесина в этот период — один из наиболее заметных «тяжелых» товаров, на рынках она шла (судя, например, по французским материалам) наряду с полотном, вином, вайдой, оливковым маслом.

Необходимо отметить, что условия для развития лесных промыслов уже изменились, особенно к концу периода. В результате промыслов и особенно бурной колонизации XI—XIII вв. леса в Европе были сильно сведены, их площадь уменьшилась к концу средневековья в 3-4 раза. Изменился состав леса: исчез мачтовый лес, широколиственные породы заменялись хвойными, разрослись кустарники. Одновременно складывались и расширялись лесные привилегии феодалов, баналитеты, регальные права королей, герцогов, князей. Такое же наступление господствующий класс и государство вели на рудоносные участки, богатые рыбой бассейны и т. п. Результатом явилось удорожание промысловой продукции, сужение для крестьянина возможности вести на свой страх отходные промыслы.

Широко товаризовавшимся промыслом стала также добыча соли, которая теперь повсеместно применялась не столько для непосредственного употребления, сколько для консервации продуктов питания (муки, рыбы) и в некоторых ремеслах. По-прежнему соль была важнейшим товаром средневековой торговли, а ее источники и разработки, подобно промыслам металлических руд, были объектом яростной борьбы внутри класса феодалов, добивавшихся в этой области монопольных прав. Рудничная добыча соли (каменной) практически ограничивалась знаменитым Зальцбургом. Все еще преобладала горькая соль, которую добывали в солеварнях Южной и Юго-Западной Франции (эта соль считалась очень хорошей), а также в Каталонии. На Руси промыслом соли занимались в районах Белого моря (Ненокса) и Северной Двины, Старой Руссы, Галича, Костромы, Переяславля-Залесского, но добытой соли не хватало даже для феодалов. На южно-русские земли ее ввозили из соляных озер степного побережья, Прикарпатья, Перемышля, Крыма; оттуда по Днепру вел Солоный (Соляной) путь. В Англии солеварни зафиксированы по всем графствам побережья — от Линкольншира до Корнуэлла с его обильными соляными [104] болотами и источниками. Судя по английскому материалу, поместья на побережье обычно имели в своем составе по одной солеварне, самые крупные — по нескольку, с тем чтобы иметь свою соль в течение всего года. Но можно выделить несколько маноров или отдельных поселений, в которых были десятки, даже до 100 салин. В некоторых районах, в частности Йоркшире, добыча соли сыграла такую же роль, как рудный промысел в Динском лесу: стимулировала осушение болот, расчистку земли, колонизацию новых районов, возникновение новых поселений, преимущественно в виде мелких хуторов и одиночных ферм. К 1300 г. этот край также стал плодородным и преуспевающим.

Обычно выварка соли для вотчинника входила в число сезонных деревенских работ, выполняемых крестьянами. Существовали и особые солевары, специально занимавшиеся добычей соли; но многие места, где они группировались особенно густо, были уже в XI—XII вв. скорее городками и промысловыми слободами, нежели аграрными поселениями (например, знаменитый город Дройтвич и ряд местечек в Чешире). Рента с салин шла деньгами, солью или в комбинации соли и денег, что свидетельствует о непосредственных рыночных связях солеваров. В целом можно говорить о значительной специализации в области соледобычи, которая, оставаясь в рамках манориальной деревенской системы, формировала профессионально-экономический профиль отдельных лиц и целых поселений.

Из других промыслов крестьянства более всего товаризовалось рыболовство, важность которого, как уже указывалось, еще более усиливалась из-за особого места рыбы в рационе христианской Европы. Наряду с единичными рыбаками и специализированными рыболовецкими поселениями, более всего характерными, конечно, для прибрежных районов и островов, рыбу на рынки — непосредственно или через оброки — поставляли многие рядовые крестьянские хозяйства. Развивалось и рыбоводство, прежде всего разведение угрей в прудках, у мельничных запруд; в этих случаях мельница нередко входила вместе с запрудой в состав одного держания, оброк с которого обычно взимался угрями. [105]

 

В предыдущей главе отчасти говорилось о социальных последствиях эволюции сельских ремесел в этот период — для них самих, для класса крестьянства и для города. Тема эта, вследствие своей важности, заслуживает специального рассмотрения.

 

Ремесленные занятия в деревне XI—XIII вв. и дифференциация крестьянства

Как можно было убедиться, степень ремесленно-промыслового уклона деревенских хозяйств была неодинаковой. В тех странах, где крестьянские промыслы и ремесла в XI—XIII вв. являлись заметным общественным явлением, они были представлены одновременно в трех формах: 1) домашней — как подсобные к земельным занятиям крестьянских семей, 2) полупрофессиональной — как занятие крестьян-ремесленников и 3) в форме профессионального занятия особых деревенских специалистов.

Профессиональное, а затем и социальное размежевание выходило за местные рамки, смыкалось с процессом экономического районирования, так как концентрация ремесел и промыслов, выделение промысловых и ремесленных поселений и районов сообщало своеобразное направление развитию соответствующих областей. Так, в Англии X—XIII вв. Ланкашир и другие животноводческие районы славились шерстью и дубильным промыслом; Йоркшир, особенно его возвышенные районы (Упланд) — горнорудным и кузнечным делом, шерстоткачеством и сравнительно молодым там сукноделием; те же ремесла получили распространение в графствах по реке Северн, в поясах больших городов и в деревнях вокруг болот. В кентских деревнях, как и на юге Англии, особенно в Сассексе, занимались ремеслами, связанными с местным же городским судостроением: обработкой дерева, изготовлением гвоздей, болтов и полос из железа, канатов, парусины и т. д. На Руси также выделились районы, известные особенным развитием ремесел и промыслов: железодобычей и обработкой металла — Новгородская, Галицкая, Черниговская земли; добычей соли — междуречье Волги и Клязьмы земли по Вычегде, на побережье Белого моря и др.; [106] медом и воском славилась Муромо-Рязанская земля и т. д. Углубление районирования деревенского ремесла и промыслов составило, как видно и из истории других стран, важную часть складывания внутреннего и международного, рынков.

Товаризация деревенских ремесел и специализация ремесленников по-прежнему были связаны также с характером ренты, особенно ее коммутацией. Возрастание доли денежных рент очевидно уже в конце XI в., когда деньги не только включались в большое число смешанных повинностей, но были исключительной формой чинша с ряда категорий держателей. Соотношение размера, вида и состава ренты варьировали по районам континента, но в целом с рубежа XII—XIII вв. денежная рента стала преобладать. Иногда и за натуральным оброком фактически стоял денежный чинш, в частности если продукты проходилось покупать на рынке, например перец, соль, сельдь, шпоры или перчатки.

Развитие денежной ренты активизировало участие деревни не только в товарном обращении, но и в товарном производстве. Если продуктовый оброк, как мы видели из материалов раннего средневековья, допускал и стимулировал товаризацию крестьянского хозяйства за счет части избыточного труда, не поглощенного рентой, то денежный чинш, распространившийся с развитием городов, рынка, государства, стимулировал и закреплял прямые рыночные связи крестьянского хозяйства. К товарному потоку первыми подключались обычно наиболее динамичные разделы крестьянского хозяйства. «Легче отчуждаемой» продукцией очень часто оказывались именно продукты несельскохозяйственных занятий, так что товаризация рядового крестьянского хозяйства путем его непосредственного контакта с рынком нередко начиналась и происходила именно за счет несельскохозяйственного производства. Одновременно денежный чинш фиксировал профессиональную трансформацию крестьянина — там, где этого требовала совокупность местных условий.

Место ремесел и промыслов в поддержании уровня жизни и платежеспособности крестьянина прекрасно понимали люди средневековья. Из хозяйственных документов видно, что теперь еще внимательнее, чем на заре эпохи, изучаются местные возможности: при оценке [107] держаний и фиксации рент специально оговаривается пригодность участков для выпаса свиней или волов, для охоты с соколами или на зверя, для ловли рыбы или добычи металлических руд.

Ремесла и промыслы справедливо рассматривались как часть материальной первоосновы деревенского хозяйства и положения крестьянина. Соответственно и природные условия все еще играют огромную роль в развитии ремесленных занятий в деревне, располагая к ним не только там, где имелись обильные естественные богатства, но и там, где были скудные возможности для сельского хозяйства; часто оба эти условия сочетались.

Но на данном этапе среди стимулов развития деревенского ремесла все более заметными становятся именно социально-экономические факторы, прежде всего имущественная дифференциация крестьян, зависевшая от обеспеченности землей, инвентарем, угодьями, также степени их личной независимости. В настоящее время все увереннее звучит тезис, что ремеслом в деревне систематически занимались представители категорий крестьянства, почти или вовсе лишенных земли.

В свое время общее положение о том, что в условиях развивающегося рынка социально-экономическая дифференциация деревни стимулирует развитие «сторонних заработков» в виде промыслов и ремесел, был сформулировано В. И. Лениным. В. И. Ленин обратил внимание на обратную связь между состоятельностью крестьянского хозяйства и удельным весом в нем несельскохозяйственных занятий.

Эта зависимость была затем прослежена в Англии XII—XIII вв. Е. А. Косминским, который показал, что дополнительное занятие было необходимо крестьянину в условиях нажима феодалов, захвата ими земель, угодий, монополии на рыбную ловлю, охоту и т. п., что существование без компенсирующего подсобного заработка стало для более бедных крестьян вообще невозможным. Одновременно подрывалось значение надела в качестве экономической основы крестьянского хозяйства. Действительно, уже в XI—XII вв. наделы некоторых групп английских крестьян опустились до голодной нормы. К концу XIII в. треть вилланов составляли держатели половинных наделов (полувиргатарии); для уплаты повинностей сеньорам и государству [108] преимущественно в денежной форме они должны были продавать большую часть произведенных продуктов. Более мелкие держатели могли просуществовать, лишь прибегая к наемному труду или домашнему ремеслу. Не случайно, например, жители деревни, обозначенные в документах, как изготовители сукон и шерстоткачи (clothier, webster, weaver), были коттерами. Применительно к Франции вопрос о крестьянском ремесле в рассматриваемый период специально не разработан, но есть некоторые наблюдения, также позволяющие говорить о тенденции к ремесленным занятиям низших групп крестьянства, которые обычно сохраняли и сильную лично-наследственную зависимость от господина.

Безземелье и малоземелье природного и затем социального происхождения весьма способствовало специализации и распространению ремесел и промыслов там, где ранее они имели лишь сугубо внутривотчинный, местнопотребительский характер, это ярко видно и из материалов о солеварении или рудничном деле, где было занято много безземельных крестьян, часто сервов.

Ремесленные занятия бедной части крестьянства имели различные формы: от домашней, «семейной», промышленности — до труда по прямому найму, требующему либо не требующему специальных ремесленных навыков. Именно малоземельные крестьяне, составлявшие основной резерв наемной рабочей силы в деревне и поместьях, в значительной части ремесленничали. Это видно, например, из материалов Глостерского аббатства XII—XIII вв., 380 (из 519) коттеров которого, обязанные барщиной, искали на стороне работу в качестве ремесленников, слуг и поденщиков, отдавая затем деньгами оброк в маноре. В барщинные же их обязанности входила починка мостов, поставки тмина и тростника, изготовление сошников — операции, не требующие рабочего скота и часто имеющие поделочный характер. Резерв регулярного наемного труда составляли примерно 118 семей малоземельных и вовсе лишенных земли коттеров, среди которых было свыше 50 ремесленников (плотники, кузнецы, мельника, медники, красильщики, рыболовы, а также свинопасы). Из 100 дворов чиншевиков 47 несли барщины в качестве мельников и кузнецов, оброк медом и т. п., но большинство платило денежный чинш — за счет наемного труда или сбыта ремесленных изделий.

Роль внутриманориальных элементов, прежде всего [109] малоимущих, которые занимались несельскохозяйственными видами труда, в регулярном обеспечении поместий наемными руками убедительно выступает и из материалов других стран. Например, во Франции XII—XIII вв. вотчинники подразделяли своих людей на полнонадельных держателей и малоземельных или вовсе лишенных земли домениальных работников, часть которых жила только за счет труда по найму, путем временного соглашения с вотчинником. Близко к ним стояли чиншевики,

Интересные для нашей темы итоги дало исследование М. А. Барга в отношении фригольда: держатели внутриманориальных фригольдов, представленных обычно в виде мелких и мельчайших участков, также были почти профессионально связаны с ремеслом и торговлей. Как показал автор, в вопросе о внутриманориальном фригольде еще не все ясно (например, был ли он новообразованием, или какое место занимал «чисто» крестьянский фригольд). Но принципиальный вывод о преобладании неземледельческой основы мелкого крестьянского свободного держания и соответственно об обратной связи между размером, экономическим качеством держания и развитием ремесла безусловно доказан. Позднее он был исследовательски подтвержден материалом Северо-Западной Руси, Швеции, Финляндии, также отличающихся распространенностью деревенских ремесел.

Интересны данные о связи между статусом крестьян и их занятиями и общими особенностями общественной жизни. Так, свободные держатели мелких свободных наделов, как уже говорилось, занимались преимущественно ремеслом. С другой стороны, ремесло и промыслы были очень развиты в Восточной Англии, где еще со времен скандинавской колонизации сохранялось значительное свободное население. Оказывается, далее, что в районах, где свободные мелкие собственники более всего занимаются ремеслом и промыслами, роль земледелия, в силу природных возможностей, — не ведущая, даже подсобная. Очевидно, что ограниченные условия для земледелия, порождавшие развитие компенсирующих, но уже товарных неземледельческих занятий, одновременно тормозили установление лично-поземельной зависимости сельского населения или способствовали ее кратковременности, непрочности. Это заключение подтверждают факты истории и [110] Северо-Западной Руси, и скандинавских стран, где личная свобода и относительная хозяйственно-поземельная независимость значительных групп крестьянства тормозили вымывание из деревни профессиональных ремесленно-промысловых слоев, т. е. были одной из главных причин активного развития сельской товарной промышленности. Другие страны шли к тому же итогу.

Примечательно также, что если в раннефеодальный период ремесло было часто связано с сервильным статусом работника и держания, т. е. с сильнейшей формой зависимости, то в новых условиях занятие ремеслом приводит к разрыву не только связи с землей, но и лично-правовой зависимости от землевладельца.

В феодальную эпоху, когда товарное производство и рынок не имели всеобщности и поэтому экономические отношения выступали чаще всего не в скрытой, вещной форме, а в форме открытой, личностной, в виде непосредственного господства и подчинения, личная свобода работника была одним из динамичных элементов развития. Ф. Энгельс не раз подчеркивал этот момент, когда, например, обсуждал с К. Марксом вопрос о «почти полном — правовом или фактическом» исчезновении крепостного права в Германии XIII и XIV вв., или когда писал о том, что отсутствие крепостного права, в частности, в Норвегии и Кастилии, давало «всему развитию... совсем другой фон». Безусловно, личная свобода стимулировала и занятия ремеслом, особенно у бедных крестьян: в этом убеждают данные М. А. Барга и Р. Хилтона об английском фригольде, наши данные о шведских крестьянах. Е. А. Косминский справедливо говорил в этой связи о положительной роли дофеодальных пережитков в виде личной свободы. Свободные крестьяне были хозяйственно независимее и мобильнее, шире мигрировали, в их среде была сильнее имущественная дифференциация, побуждавшая к несельскохозяйственным видам деятельности. Таков же был результат и «вторичной» свободы, т. е. освобождения крестьян в течение XIII—XIV вв., в результате эволюции самого феодализма. В частности, в Германии XIII в. это породило соседство обнищавшего рыцаря и свободного, зажиточного крестьянина-майера, способного держать откупа или промыслы с наемным трудом. А в Италии освобождение крестьян привело к их пауперизации, частичному переселению в города, — и [111] частичному обращению в сторону ремесел, т. е. к возвращению ремесла в сельскую периферию.

Конечно, личное освобождение крестьян не было ни повсеместным, ни быстрым. В сфере деревенского ремесла долее всего терпели личную зависимость дворовые холопы. Но еще и в XIII в. сохранялся социальный статус некоторых групп держателей, который, как неоднократно подчеркивалось, как бы обязывал или подталкивал к ремесленным работам. Характерно, что низшие в правовом, обычно и в имущественном отношении категории крестьянства, прибегая к ремеслу и промыслам, занимались самыми «дешевыми» их видами, не требующими особого снаряжения и обучения: прядильным, ткацким, канатным, углевыжиганием, солеварением; эти занятия занимали и в городе чаше всего приниженное положение. Очень часто ремесло этих людей фактически было трудом по найму, в том числе в качестве бродячих наемных работников.

Свободные ремесленники, сидевшие на свободных держаниях, были, как правило, экономически сильнее. В Англии наиболее сильными были ремесленники в позиции внеманориальных фригольдеров, особенно держателей in capite. В «Книге Страшного суда» среди них можно найти металлиста-сбруйщика, плотника, булочника, повара, мастера по стеклу и витражам, ювелира, медника. Подобные «богатые» ремесла требовали особого оборудования и навыков, подчас значительных затрат на сырье, а сами ремесленники нередко имели или держали обширные, дорогие земли в деревне. Но они, конечно же, не были крестьянами, а зачастую вообще не были сельскими жителями. В деревне такие ремесленники — министериалы господ и состоятельные свободные мастера, связанные с городом, — выступали в качестве вотчинников, эксплуатирующих своих держателей. Это очень интересные свидетельства о типично феодальном «круге движения», когда в ходе одного или нескольких поколений ремесленной семьи, некогда вышедшей из деревни, возможно, переехавшей в город вместе с двором лорда манора, происходит своеобразное «возвращение на землю», но уже в иной социальной позиции. Здесь видно и то принципиальное изменение, которое произошло в положении ремесла и ремесленников по сравнению с догородским периодом, когда ремесленный мастер в глазах общественного мнения выглядел бродягой или рабом. Такие превращения [112] немало способствовали росту самосознания деревенских ремесленников, особенно под воздействием престижа свободного и уважаемого городского ремесла.

Очевидно, что положение ремесленников в деревне было сходно с крестьянским, подчинено ему, но с ним не тождественно. Особенно это заметно по прослойке профессиональных мастеров, плативших оброки изделиями своего ремесла, державших мастерские на земле за натуральный или денежный чинш и прямо обозначенных в хозяйственных документах по своей специальности. Хозяйственные документы уже учитывают профессионально-производственное положение держателей, включают его в число критериев, разделяющих зависимое население деревни на отдельные категории, — процесс, в «классическом» регионе хорошо прослеживаемый по кутюмам. Но если не считать дворовых профессионалов, данный критерий еще не стал решающим. Это означает, что внутри деревни социально-правовое отделение ремесленников от крестьян происходило намного медленнее, чем их профессионально-экономическое вычленение. И хотя положение ремесленников по некоторым социальным показателям, например характеру повинностей, не совпадало с положением «обычных» крестьян, общего в сословно-правовом отношении в этот период было между ними значительно больше, нежели различного: связь с землей, позиция земельного держателя, отступление личного статута перед имущественным, воздействие типа держания на повинности и т. п.

 

Место деревенского ремесла в развитии городов, рынка и социальной структуры деревни

Процесс общественного разделения труда идет по двум увязанным линиям: через изменение производства и изменение позиций производителя. Вычленение и уход ремесла из агросферы означали одновременно отслоение и уход ремесленника из состава крестьянства. Став необратимым, этот процесс получал общественную значимость, закреплялся в социальных и правовых отношениях. Наиболее четко в Европе процесс отделения ремесла ремесленников выразился в подъеме городского строя: города в XI—XIII вв. не только расцветали, но и продолжали возникать заново, нередко на базе деревенских ремесел и промыслов, торговли их продукцией. Благодаря соляной добыче и торговле выросли Дройтвич в Англии, Люнебург, Галле, Зальцбург в Германии; [113] на рудниках и кузнечном деле развились и разбогатели Глостер, Гослар, Яхимово, Хедемура и Фалун; на добыче угля — Ньюкасл; на рыбной ловле и рыботорговле — Амстердам, Бервик, Ярмут, Гримсби, Скарборо, Стокгольм; на сукноделии, в том числе сельском, и торговле сукном — Йорк и Норич в Англии, многие города Италии и Фландрии. Вокруг поселка кожевников сложился первый бург Тулузы.

Одновременно происходил бурный «окологородской» процесс: промышленно-торговое развитие пригородов и торговых сел, которые превращались в товарно отмобилизованные сельские территории. Города использовали такие поселения как поставщиков продуктов питания и промышленного сырья. Городские судебники Страсбурга и Трира (конец XII в.) свидетельствуют об обязанности пригородных деревень приготовлять бревна для моста, привозить в город древесный уголь и пеньку. Из повторяющихся предписаний о «заповедной миле», в том числе в Италии, явствует, что пригороды постоянно соперничали с собственно городами и в производстве ряда предметов широкого потребления.

Дальнейшее развитие в пригородах ряда ремесел, составлявших производственную основу соответствующих городов, видно из документов, связанных с peмесленными гильдиями, которые обычно числили пригородных ремесленников среди основных нарушителей своей монополии, запрещали им торговать на своем рынке изделиями «городских» ремесел. С другой стороны, анализ состава широко распространенной в городах Англии XI—XIII вв. ремесленно-купеческой «торговой гильдии» (gilda mercatoria) показывает, что она нередко объединяла торговцев и ремесленников не только города, но и округи, включая также лиц, которые числились крестьянами. В Скандинавии уже позднее городские ремесленники, даже цеховые мастера на годы уезжали работать в деревню.

Города стимулировали товаризацию пригородной земли, особенно занятой под монокультуры — технические, пищевые. В Далмации, например, уже с XI в. 20% земли, отчуждаемой в округе Сплита, составляли виноградники. Способствовали города и распространению пригородных садоводства, огородничества, животноводства.

Одновременно росли промысловые и ярмарочные местечки, села, хутора. Небольшие по размерам, они [114] составили целую сеть, более густую у известных промыслов и узлов торговых путей; ее ячейки глубоко вросли в местную жизнь, местные интересы. Лишь редкие из них превращались в города, большинство же — как Трелазе и другие во Франции, или многие английские местечки, занесенные в «Книгу Страшного суда», — столетиями оставались промышленными слободами, где регулярно занимались одним, чаще несколькими ремеслами. Были совсем мелкие поселения, профилированные на одном-двух промыслах, жители которых оказывались без земли или с очень маленькими держаниями. Яркий пример торгово-промыслового местечка в Англии — королевский манор Нортон (графство Нортгемпшир, рядом с Рокингемским лесом), где денежный чинш шел с 9 мельниц, леса, пасек и очень большой денежный чинш — с кузнецов. Во Франции торговые местечки успешнее развивались на базе «освобожденных» сельских коммун и вообще получивших привилегированный юридический статус общин. В ряде областей, например, в Лотарингии, они появились в XII в., в XIII в. сильно возросли в числе, в XIV в. сократились и в XV в. сошли на нет. Развитие внегородских центров торговли и промышленности под воздействием городов и торговых отношений, как и специализация пригородов, это тоже «окологородской процесс». Если села с промысловым уклоном вырастали чаще всего из аграрных поселений, обычно со своим рынком, промышленные хуторки узкоспециального профиля чаще всего были новообразованиями, сложившимися иногда и на «пустом месте», либо в стихийном процессе крестьянской внутренней колонизации, либо в результате направленной политики вотчинников, культивировавших на своих землях прибыльные промышленные занятия и усиленно приобретавших перспективные в этом отношении земли. При всех условиях концентрация промышленности в сельских поселениях обычно сопровождалась расширением торговой сети, складыванием новых местных рынков. Иногда рынки в деревне получали официальное признание правительства, как в «Купеческой хартии» (Англия, 1303), когда Эдуард I разрешил купцам, в том числе иностранцам, «вывозить что угодно, кроме вина, из любого места (страны)». На Руси проникновение торговли в жизнь деревни, крестьян видно из обычного употребления в крестьянском быту городских [115] изделий и импортных вещей, попадавших в деревню через городские рынки, но также через коробейников, ярмарки и рынки на погостах. В Швеции торговля крестьян на сельских торжищах также была очень распространенной, к концу XIII в. она вызвала серию правительственных запретов (организованных городами). Свидетельства о торговле немецких крестьян-держателей имеются уже в первом городском праве Страсбурга (конец XII в.), где зависимым людям местной церкви разрешается беспошлинно продавать в городе «вещи, которые сделаны своими руками или выросли» у них в хозяйстве, но запрещается совершать перекупки. Здесь о торговле крестьян своими изделиями говорится как об обычном явлении. В немецких документах того же времени масса сведений о бродячих мелочных торговцах (kremere), которые также скупали местные товары в деревне. Стабильная сеть рынков в сельской периферии многих европейских стран XI—XIII вв. свидетельствует о широком развитии товарных отношений, причем как в концентрированной, городской, так и в рассеянной по деревенским поселениям форме. Промышленность и торговля постоянно переплетаются с деревенской, аграрной жизнью, да и само их развитие во многом идет через деревню.

Можно говорить о типичности для европейского феодализма того времени именно социально смешанного, двоякого — через город и деревню — развития простого товарного производства. Это правило касалось, естественно, тех стран и районов континента, где внегородское, прежде всего крестьянское, ремесло стало особым общественным явлением, своеобразной отраслью экономики, которая развивалась наряду с городским ремеслом и подвергалась товаризации, подчиняясь общим закономерностям эпохи. Таких районов было, вероятно, большинство: Северная Франция, Германия, Англия, часть Испании, Фландрия, Северная и почти вся Восточная Европа.

Какое выражение получил этот процесс со всеми его особенностями в судьбах самих крестьян?

Сохранилась масса свидетельств о ремесленниках-крестьянах и сельских мастерах-профессионалах, переселяющихся в города, промысловые села, торговые местечки и таким путем социально закрепляющих свой профессионально-экономический статус. В свое время представители вотчинной теории считали, что основу [116] производительного населения городов составили дворовые ремесленники-профессионалы. Затем Н. П. Грацианский уточнил этот тезис, указав, что речь должна идти скорее о тех дворовых, которые оставили поместье и стали держателями на оброке. По данным Я. А. Левицкого, ремесленники, переселявшиеся в город, выходили не из дворни, а из среды зависимых крестьян-ремесленников, обязанных поземельной податью; т. е. именно крестьянское ремесло являлось базой для вырастания ремесла профессионального, в том числе городского. Был и иной путь выделения ремесленного труда из крестьянского производства: когда приобретение нового социального статуса, переход в новое сословие предшествовали формальной смене занятия.

М. Стам на материале Южной Франции показал, что складывание производительного населения городов происходило именно за счет крестьян, преимущественно бедных; явившись в город, они перво-наперво требовали участок земли. Последующее занятие ремеслом либо торговлей чаще всего было развитием их домашних peмесленно-промысловых занятий в сельской местности. Бегство бедных крестьян в города в XI—XII вв. в период бурного развития городского строя было одним из каналов миграции обезземеленного крестьянства — наряду и в русле внутренней колонизации, походов на Восток. Связь градообразовательного процесса как выражения общественного разделения труда — отделения ремесла и торговли от сельского хозяйства — с такими явлениями феодализма, как имущественная дифференциация и обезземеливание крестьян, столь же несомненна, как и связь его с развитием класса феодалов и государства.

Вряд ли стоит спорить о том, какой путь вымывания из крестьянства и концентрации промышленных элементов был более массовым. Преобладание любого из них обусловливалось особенностями развития каждой страны на разных этапах эпохи, зависело от уровня эксплуатации и степени личной зависимости крестьян, наличия (Северная Франция, Англия) или отсутствия (Южная Франция, Италия) заметного и перспективного массива крестьянских ремесел.

Уходили из деревни чаще всего представители низших имущественных и правовых категорий. Гораздо менее изучен, хотя известен (например, по истории Флоренции), другой вариант, когда из агросферы [117] уходили, в частности, в города, не обезземеленные и (или) личнозависимые, а состоятельные и (или) лично менее зависимые крестьяне. Классический для нашего сюжета материал Англии показывает, что вилланская, т.е. средняя, подавляющая по величине, часть крестьянства занималась домашним ремеслом; профессионально же ремесленным и торговым занятиям предавались либо низшие категории крестьян — коттеры и сервы, либо высшие слои — верхушка вилланства, фригольдеры. При этом ремесло крестьянских низов граничило с работой по найму, а верхов — с предпринимательством. Соответственно, переходя к профессиональному ремеслу, представители разных слоев крестьянства формировали в деревне и городе разные его «слои».

Конечно, масштабы процесса размывания крестьянства под воздействием разделения труда и рынка (и даже под воздействием процесса обезземеливания) для периода XI—XIII вв. не следует преувеличивать: города и специализированные промыслы даже в передовых странах удерживали в то время не более 15-20% населения континента. Другое дело, что город сильно воздействовал, как мы видели, на развитие ремесла в самой деревне.

 

Особенности социально-экономической обстановки конца XIII — XV вв. вполне проявились и в несельскохозяйственных занятиях крестьянства. В этой области все еще бытовали традиционные формы и типы: организация вокруг барского поместья, крестьянского двора и деревенского поселения; в виде профессионального полупрофессионального или домашнего занятия. Но внутри этих форм и типов произошли изменения, имевшие в ряде случаев принципиальное значение. Остановимся на этих новых явлениях.

 

Новая вотчина и организация поместного ремесла

Экономическая основа крестьянских несельскохозяйственных занятий, которые складывались вокруг поместий, оставалась феодальной: нацеленной преимущественно на непосредственное потребление, на необратимые отчуждения труда и (или) его продукта. Эволюция этих занятий заключалась в изменении их масштабов, концентрации, номенклатуры, но прежде всего их функций и соответственно роли в поместной жизни и в жизни крестьян. Как указывалось, здесь огромную роль играл город, который через свое ремесло, рынок, сам факт своего существования воздействовал на [136] поместное ремесло. Последнее в этот период в самом общем виде предстает в трех вариантах. Первый, — когда поместное ремесло резко сужалось результате уменьшения или распада домениального

хозяйства после раздачи земли в держания, аренду т. д. На примере ряда областей Европы можно видеть, что в этих случаях исчезала ремесленная дворня, ликвидировались «ручные» барщины и ремесленные изделия от зависимых людей поступали лишь в виде немногих оброков, сопровождавших уже господствующую денежную ренту. Здесь, в свою очередь, были возможны варианты: например, в Швеции земледельцы, ликвидировав домен, часто предпочитали натуральные оброки, так как могли рассчитывать на хороший внешний сбыт металла, масла, кожи, пушнины, рыбы, холста, грубого сукна. Какая-то ремесленная челядь сохранялась, но она теряла производственную функцию и ее деятельность ограничивалась сферой личных услуг, при этом нередко по найму.

Второй вариант — если домен сохранялся, но в товаризующемся виде и с переориентацией на наемную рабочую силу, что наблюдалось в ряде областей той же Англии к XV в., позднее Франции. В такой новой вотчине использовались и наемные, довольно высоко оплачиваемые ремесленники-профессионалы различных специальностей, которых привлекали для квалифицированных работ, бывших не под силу вилланам. В новой вотчине мастерские и мельницы, в том числе суконные, мукомольные и другие, передавались в длительную и короткую аренду (нередко без земли, обычно за денежную плату) мелким свободным хозяевам, в том числе ремесленникам и промысловикам, которые в свою очередь применяли наемный труд.

Третий вариант — когда домен сохранялся, но с консервацией и даже усилением типично феодальных и именно барщинных форм эксплуатации населения, как это было в заэльбской Европе, в том числе России. Усадьба русского феодала XIV—XV вв. (князя, монастыря, боярина) — это классическое средневековое поместье со службами и мастерскими. В составе дворни — лично зависимые специалисты-ремесленники и холопы, приставленные к ремеслам. В духовной боярина князя Ивана Юрьева сына Патрикеева (до 1499 г.) фигурируют крепостные: бронник, серебряник, портной, мельник, повар, хлебник, рыбак. В приданое за дочерью в XV в. [137] боярин давал в числе прочих слуг тонкопряху, скатертницу. Подобных документов от XIV—XV вв. сохранилось множество. Однако хотя число холопов в хозяйстве феодала не уменьшается, в нем сокращается общий удельный вес челяди — за счет усиленной, более многообразной эксплуатации основной массы крестьянства, особенно отработок и всякого рода «ручных» работ, а также приобретения ремесленной продукции на рынке. Одновременно помещики большинства европейских стран активно вывозят полученные в оброках ремесленные и особенно промысловые крестьянские продукты, в том числе на дальние рынки, что формирует интерес феодалов к торговой политике, к выработке системы меркантилизма. Очень часто такая торговля имеет постоянный характер. Так, из поместий Вестфалии в Девентер вывозили дубовую древесину, лен и льняное полотно столь регулярно, что извозная барщина в тамошних хозяйствах именовалась «девентерской ездой».

Сложение новой вотчины, как и реставрация классического поместья, особенно характерные для многих районов Европы с середины XIV в., сопровождались возвратом, даже насильственным прикреплением к земле вилланов, отпущенных на оброки в города и другие места. Протоколы манориальных курий Англии свидетельствуют, что в числе таких лиц были ремесленники, плотники, сапожники, портные; некоторые из них «с соизволения лорда» изучили данное ремесло, переселившись в город. Теперь их вынуждали нести поземельные повинности.

В целом организация ремесла вокруг поместья, постепенно изменяясь за счет все большей роли наемного либо держательского ремесленного труда, сохраняет важное значение до конца средневековья.

 

Ремесленники-крестьяне

Эта форма ремесла получила еще большее распространение. На подавляющей территории континента в деревне трудятся не только пильщики, ткачи, кожевники, кузнецы и плотники, но также портные, суконщики, шляпники, пекари, повара, мясники, бронники, серебряники и архитекторы. Xapaктерно, что в регионах с сильным городским строем, который рано втянул в себя промышленный труд (в Италии, почти по всей Франции, в некоторых германских землях), где деревенское ремесло было относительно редким и не составило заметно сложившихся [138] категорий сельской экономики и населения, на втором этапе зрелого феодализма произошло как бы его вторичное, уже на новой основе, на более высокой ступени товарности, усиление в деревне, что закрепилось в виде определенного общественного обособления.

Анализ состава и положения ремесленников-крестьян показывает, во-первых, значительно продвинувшееся разделение ремесленного труда в деревне и одновременно дальнейшее размежевание с городским ремеслом. Например, кузнецы в связи с развитием в ряде стран сложного литья и холодной обработки металла, с выделением слесарно-токарных работ с их сложным и дорогостоящим инструментарием все более сосредоточивались на горячей обработке металла и изготовлении сельскохозяйственного инвентаря.

Во-вторых, лица, постоянно занимавшиеся в деревне ремеслом, являлись уже отдельной категорией сельских жителей: так трактуют их составители поместных и законодательных документов в ряде стран, особенно там, где деревенское ремесло было традиционным и не поглощенным городами. Сравнительно рано и четко это проявилось в скандинавских странах, где после складывания городов (XI—XII вв.) профессиональное ремесло стало существовать в двух «равноправных» формах: городской (бюргерской), усиленно развивавшейся, и деревенской (преимущественно крестьянской), эволюционирующей медленнее. В областных законах XIII в. ремесленники в деревне — портные, сапожники, кожевники, кузнецы, каменщики, столяры и другие — особый объект законодательства. Они имеют право свободно покупать сырье и продавать свои изделия, а также переходить из поселения в поселение, из дома в дом, занимаясь ремеслом, только подати должны платить в местности постоянного проживания. Затем законодательство XIV—XV вв. также включило специальные разделы о «ремесленниках, которые живут в деревне», могут, как и городские, беспошлинно торговать на периферии, а в местах постоянного жительства платят подати и имеют «такие же права во всем», как крестьяне-общинники. По существу развитие сельских ремесел в Швеции и вообще в Скандинавии XIV—XV вв. является образцом адаптации и перестройки рудиментарной, сохранившейся со времен свободной общины хозяйственной формы.

Дальнейшее развитие получило крестьянское [139] ремесло в Северо-Западной России. Судя по материалам Шелонской пятины, деревенские ремесленники-специалисты обозначались писцами по своей специальности: «Ивашко кузнец», или «Софронко горонъчар» «захребетник Нестерко швец». Хотя число таких ремесленников было, вероятно, невелико, но их специализация в деревне стала весьма продвинутой, так как только по дереву там работали бердник (делал бёрда), решетник, ситник (делал сита), бочарник, ведерник, ковшечник; по коже — сапожники, шорники, овчинники и др. Все эти ремесленники формально оставались пашенными, оброчными крестьянами. И в их рядах, как и в рядах всего крестьянства, происходила дифференциация. Более богатые или состоятельные, которых было немного, обращали накопления в сферу торговли и ростовщичества, иногда уходили в город. Бедные («худые», «худяки», «бобыли») и непашенные крестьяне больше обращались в сторону найма, ремесел и промыслов, и этот процесс становился все более необратимым. В писцовой книге Обонежской пятины описан целый поселок на монастырской земле, в котором жили «молодые люди» (т. е. наименее зажиточные), вовсе не занимавшиеся хлебопашеством. Среди них — кожевник, пивовар, швец, просвирня. Этот пример не единичный.

Еще резче трансформация прослойки крестьян-ремесленников происходила в Англии. Лица, занимавшиеся в деревне ремеслом, обозначаются чаще всего в соответствии с этим занятием, и выделены в ocoбую категорию сельских жителей. Например, в описи поголовного налога 1380 г. по графству Сэффолк перечислены следующие категории населения: рыцари (milites), земледельцы (agricole), ремесленники (artifices), рабочие (laboratores), слуги (servientes). В сотне Stowe из 51 налогоплательщика было 11 сельских ремесленников (2 мясника, 3 плотника, 6 портных), 19 земледельцев и 19 слуг. Особенно много имен и специальностей ремесленников-крестьян встречается в «рабочем законодательстве», где эти люди фигурируют обычно среди тех, кто брал «незаконно» высокую оплату за свой труд. Судя по рабочему законодательству, сельские ремесленники либо берут заказы на дом, либо, что гораздо чаще, нанимаются за поденную, поурочную оплату. В каких-то случаях они еще недавно занимались сельскохозяйственным трудом, как пахарь [140] (pflowman) Роджер, который «сделался корабельным мастером». Подобные документы вызывают интерес в частности потому, что ремесленники там выступают как лица, стоящие на грани между ведением собственного хозяйства и трудом по найму. В рабочий ордонанс 1360 г., касающийся именно сельских жителей, включены «как плотники и каменщики, так и все другие рабочие, слуги и ремесленники», оплата которых нормируется. Там также говорится «о рабочих и ремесленниках, которые уходят со своей службы в другую деревню или в другое графство».

Сближение деревенских ремесленников, лишившихся земли, с наемными работниками — очень яркая линия деревенской жизни того времени, и не только английской. Это сближение, которое объяснялось превалированием в деревенском ремесле (а долго и в городе) работы на заказ, часто на дому у заказчика, имело место и раньше. Но тогда оно было обратимым: бедный ремесленник становился наемным работником, наемный работник мог перейти к самостоятельному занятию ремеслом. Теперь процесс стал необратимым — и не в пользу самостоятельного занятия ремеслом малоимущих лиц. Выделение деревенских ремесленников, а затем сближение с наемными работниками и вообще лицами, потерявшими в деревне возможность вести свое хозяйство, являлось частью процесса раскрестьянивания и более широкого процесса экспроприации мелких, соединенных со средствами труда, производителей. Поэтому деревенские ремесленники, рабочие и слуги в официальной документации того времени чаще всего идут в одном ряду с аналогичными категориями городского населения. В большинстве рабочих ордонансов никак нe уточняется, категории сельского или городского населения имеются там в виду, и по всему содержанию документов видно, что речь идет об общей, одинаково характерной для города и деревни категории бродячих, неустроенных людей, на которых не распространяются ни общинная защита, ни городские привилегии. Гораздо меньше известно о разбогатевших сельских мастерах, ставших предпринимателями или купцами: эта узкая группа также формировалась за счет деревенских ремесленников. В целом же очевидно: на фоне экспроприационных потоков сословно-корпоративная рознь тружеников города и деревни стирается, уступая место [141] различию и розни по имущественно-профессиональному и социальному признакам. Одновременно распадается и система личностных связей, характерная для феодального общества.

Английский вариант эволюции ремесленников не получил в тот период всеобщего распространения. Например, в германской деревне аналогичные явления выступали скорее как тенденция. Районы к востоку от линии Эльба—Заале отличались преимущественно домашним ремеслом. К западу от этой линии еще в XII—XIII вв. можно было чаще всего встретить кузнецов и мельников. С XIV в. в деревне уже обычны пекари, обслуживающие общественные хлебные печи, мясники, ткачи, портные, плотники, тележники, причем наличие некоторых ремесленников вменяется обычным правом (например, правом Мюнстерталя, XIV в.). Сельские ремесленники, выделившиеся в Швабии, Тироле, Рейнской и Мозельской областях, были преимущественно из числа малоземельных крестьян и поденщиков.

Однако гораздо типичнее было дальнейшее профессиональное обособление ремесла в деревне, закрепление статуса и позиций крестьян-ремесленников и одновременно усиление борьбы с ними со стороны городов. Часть сельских мастеров боролась с городами их же оружием, создавая корпоративно-защитительные coюзы. Наиболее яркий пример тому — строители, которые опираясь на артельные формы своего труда, создавали организации по типу городских ремесленно-торговых братств. Самыми сильными были братства «вольных каменщиков» («масонов»), возникшие и, невзирая на многие запреты, набравшие силу во многих европейских странах. Но чаще всего крестьяне, становясь ремесленниками, все же вынуждены были уходить в города либо из-за нужд своей профессии, либо под давлением городов, их монополии на производство и сбыт изделий ремесла. В некоторых странах города применяли такую меру, как насильственное переселение в свои пределы деревенских мастеров.

В целом с этого времени сельские ремесленники, постоянно торгующие изделиями своего ремесла, но сидевшие на земле, оставались четко выделившейся категорией и составили характерную черту деревенской жизни Европы.

 

Домашнее ремесло крестьян и скупщик

Развитие домашнего ремесла на данной стадии особенно [142] стимулировалось ростом денежной ренты, усилением рыночных связей деревенского хозяйства и экономической дифференциации крестьян. Характерной особенностью домашних ремесел на второй стадии развитого феодализма была активная товаризация и превращение в постоянное занятие определенных, подчас значительных групп крестьянства.

В марксистской литературе справедливо указывалось на необходимость соблюдать особую осторожность в оценке товарности крестьянского хозяйства. Е. А. Косминский, С. Д. Сказкин, М. А. Барг, Л. А. Котельникова, Ю. Л. Бессмертный и другие авторы предостерегали как от прямого сопряжения характера (уровня) ренты, особенно денежной, с мерой товарности крестьянского хозяйства, так и от непосредственного отождествления объема (степени) этой товарности с объемом торговли крестьян, недооценки скрытой части товарных связей крестьянства и т. д. К сожалению, имеющиеся источники и сегодняшние методы их обработки далеко не всегда позволяют применить все эти требования в практическом исследовании. Пока можно только примерно разграничивать участие в товарном обращении и собственно товарное производство.

Для Европы с конца XIII в. было характерно именно все более расширяющееся участие крестьян в товарном обращении, притом, в значительной степени по линии несельскохозяйственной продукции. Это факт бесспорный, зафиксированный фискальными, торговыми и многими другими документами. Крестьяне регулярно доставляли на рынок самые различные товары: от лесоматериалов до бочек, от глиняной посуды до сукна, от пушнины и соленой рыбы до головных уборов. Сырье, которое для этого употреблялось, было свое, либо покупное, но не полученное от сеньора. И во многих случаях то или иное несельскохозяйственное занятиe, продукт которого вышел на рынок, меняло свой характер, становясь, во-первых, товарным по своему назначению; во-вторых, единственной (или важнейшей) частью товарной сферы хозяйства данного крестьянина, группы крестьян или поселений; в-третьих, занимало в этом хозяйстве уже не подсобное к земледелию, но равноправное по доле вложения и даже ведущее место.

Такой товарной продукцией крестьянских семей в Англии, Нидерландах, Швеции и остзейских областях были грубая шерсть и сукно — один из главных [143] предметов тогдашней торговли; в южно-славянских и ряде немецких земель — глиняные и деревянные товары, в Северо-Западной Руси — пушнина и т. д.

Формы, которые принимала домашняя промышленность в разных отраслях производства, разных районах и регионах, степень и масштабы ее развития были очень различными. В районах с консервацией или ростом отработочной ренты домашние ремесла товаризовались медленно, поделки крестьян в основном шли на нужды собственного или помещичьего хозяйства. Сохранение и некоторая товаризация семейного ремесла крестьян наряду с выделением специализированных ремесленно-промышленных слобод, было в этот период характерно для Восточной Европы, в том числе основной территории Руси. Тот факт, что денежный оброк во многих русских вотчинах имел промысловое происхождение, свидетельствует, что формирование связи с рынком крестьянского хозяйства шло во многом за счет несельскохозяйственной продукции.

Более продвинутый тип эволюции домашней промышленности наблюдался там, где недостаточность земледелия, необходимость ведения многоотраслевого хозяйства и связанное с этим сохранение определенной независимости крестьянства побуждали его хозяйственную инициативу. Обычно в этих условиях социально-экономический антагонизм между городом и деревней не получал столь выраженного характера, как в классическом регионе; не был сильно выражен и монопольно-корпоративный режим городов. Так было, в частности, в Балтийском регионе с его регулярной крестьянской торговлей, причем важную роль в товаризации крестьянской экономики играли именно несельскохозяйственные занятия.

Интересный материал об эволюции домашнего производства в условиях господства комплексного хозяйства дают Северо-Западные и отчасти поволжский районы Руси, история которых — сплав земледельческой славянской и неславянской промыслово-скотоводческой культур. Земледелие там было более отсталым, города — более редкими; в то же время там не происходило такого широкого, как в центре, наступления на крестьян и посадских людей феодального государства и поместного дворянства, не было крепостного права. Промыслы играли для населения этих районов почти ведущую роль; в XIII—XV вв. они, как всяческие [144] «мелкие доходы» крестьян, чаще, чем хлебные оброки, переводились на деньги и в первую очередь товаризовались. Главным предметом крестьянской торговли были пушнина, воск (второй после пушнины экспортный товар страны), рыба, железная руда, моржовая кость («дорог рыбий зуб»), смола, луб (лыко), с XV в. — соль. Сочетание в местном крестьянском хозяйстве патриархального земледелия с домашней промышленностью и торговым звероловством привело к созданию там (как и в Скандинавии) характерного типа северного крестьянина, не столько земледельца, сколько промышленника и торговца. Но и здесь товаризовались прежде всего отходные промыслы. Поделки домашних ремесел — холст, льняное полотно, домашние грубые сукна — попадали на рынок, как и по всей России, по преимуществу через оброки.

Тот же тип хозяйства, но с более «равномерной» товаризацией крестьянской экономики — как по различным ее сторонам, так и в отношении различных категорий крестьянства — развивался в Швеции, где рыночные связи крестьян в XIV—XV вв. также стали рядовым явлением. Именно от крестьян поступали на шведские рынки и на экспорт веревки, пенька, лен, растительное масло, хмель, пиво. Крестьяне усиленно торговали наловленной ими рыбой (особенно в Западной и Северной Балтике и на Аландских островах), которую сами же коптили, вялили, солили; пушниной (особенно в Норланде, в финских и карельских землях); древесным углем и крепежным материалом для шахт (в центральных районах); занимались горнорудным старательством, изготовлением лодок. Именно крестьяне снабжали страну грубым сукном-вадмалем и льняными тканями, гончарными изделиями, бочарной древесиной, деревянной посудой и тарой; экспорт пушнины, древесины, вадмаля, льна из Швеции осуществлялся преимущественно за счет сбыта этих товаров крестьянами. Характерно, что крестьяне торговали не только на городских рынках, но и на сельских рынках и ярмарках, часто возникавших стихийно, не в «узаконенных» местах. Отсутствием таможен и регламентации, возможностью иметь любую форму сбыта (в частности розничную, столь преследуемую — в отношении чужаков — горожанами) эти незаконные места торговли привлекали как крестьян, так и купцов.

Материалы европейской жизни XIV—XV вв. [145] свидетельствуют, что товарные крестьянские ремесла и промыслы не только питали профессиональную торговлю, но стали основой некоторых ее типов и форм, прежде всего скупки.

В принципе скупничество, скупка — это форма профессиональной торговли: приобретение торговцами сельскохозяйственной, ремесленной и промысловой продукции непосредственно в производящих хозяйствах. Скупщик действовал прежде всего среди мелких хозяев (которым было труднее связываться с рынком), особенно в деревне. В таком виде скупничество возникло и развилось вместе со складыванием рынка. Так, в английской деревне скупщик был привычной фигурой уже с конца XIII в.; в рассматриваемый период английские купцы скупали деревенские продукты даже в других странах: например, вино — в окрестностях Бордо.

Закономерно, что скупщики, действовавшие в деревне, нередко выходили из числа регулярно торгующих крестьян. Разбогатевшие сельские хозяева становились владельцами амбаров, торговых складов, лавок, маслобоен и воскобоен, суконных и хлебных мельниц, судов или судовых паев. Такие «хозяева» скупали на местах по дешевке, уловы рыбы, шкуры и жир морского зверя, соль, меха, холсты, хлеб, вино, сыр и т. д. Мелкого торговца-скупщика из крестьян, действующего в деревне, в шведской литературе называют «торговым мужиком» (handelsbond). Интересно, что в русской литературе часть «крестьянской предбуржуазии» обозначают тем же термином.

Однако чаще всего скупщиками становились бюргеры-купцы, разбогатевшие мастера. Так, в XV в. Амстердам подчинил себе судоходство и рыболовство деревень Ватерланда, пивовары голландского города Делфта распоряжались торфяными промыслами округи и мн. др. Имея дело с продукцией промысловых селений и домашних занятий крестьян, скупщики весьма способствовали втягиванию деревни в рыночные отношения, товаризации крестьянского производства, в частности, домашнего ремесла.

Факторы интенсификации несельскохозяйственных домашних занятий крестьян, как и углубления ремесленной специализации в деревне, имели исторический характер: они были итогом, свойством, знамением фазы азвившегося в рамках феодализма простого товарного хозяйства, уже несущего в себе первые зародыши [146] капиталистического уклада. В большинстве случаев эти факторы влияли не порознь, а во взаимодействии. Конечно, большую роль играли 1) географические условия: наличие или отсутствие естественно-исторической основы для ремесла и промыслов, наряду с недостатком условий для пашенного земледелия; 2) расширение спроса на соответствующие товары; 3) наличие в городах корпоративно-монопольных ограничений, касаю-щихся ассортимента, объема, характера, качества, технологии и организации производства товаров, а также закрывающих доступ к производству не членам городских корпораций; 4) наличие или отсутствие личной свободы работника: в этот период, в условиях возникновения прокапиталистических элементов, личная свобода крестьян в виде дофеодальных пережитков или как результат освобождения крестьян в ходе феодальной эволюции играла особенно положительную роль в высвобождении всех ресурсов хозяйства; она стимулировала и занятие ремеслом, прежде всего бедных крестьян; 5) более стабильный в тех условиях характер самого ремесла как занятия: в ремесле не было такой зависимости от размера и качества надела, от урожаев и стихийных бедствий; было легче с сырьем; устойчивее были состав и размеры рынка и соответственно цены на продукты ремесла, которые хотя и отставали от цен на сельскохозяйственные продукты, но зато значительно меньше колебались. К тому же занятие крестьянина ремеслом позволяло лучше применять внутрисемейные ресурсы рабочей силы (ресурсы естественного разделения труда); 6) имущественная дифференциация крестьян и разорение их значительных групп. То, что в земледельческих районах особенно активно занимались производством и сбытом домашней ремесленно-промысловой продукции более бедные, разоряющиеся слои крестьянства, метавшиеся в поисках «сторонних приработков», известно из истории многих стран Европы, особенно с конца XIII в. и после эпидемии середины XIV в. В конечном счете это был результат феодального нажима, связанного с эволюцией вотчины, ростом государственной централизации и товарно-денежных отношений. И повсюду разоряющиеся крестьяне, не вмещающиеся в узкие рамки наемного труда в городе, в самой деревне или на специализированных промыслах, обращались к домашнему ремеслу, как к компенсирующему началу, в тех условиях более [147] стабильному источнику жизненных средств, чем сельское хозяйство.

 

Возникновение кустарной промышленности в деревне

Особенно эффективной была эволюция домашнего ремесла при соединении таких социальных и экономических факторов, как усиленная имущественная дифференциация крестьян и одновременно резкое повышение роли каких-либо отраслей промышленности, доступных крестьянскому труду. Именно так призошло в XIV—XV вв. с шерстяным производством, давшим наиболее яркий образец трансформации подсобного крестьянского ремесла в условиях расцвета товарного производства.

Уже с XIII в. шерсть и сукно становятся одним из наиболее ценимых и распространенных предметов европейской торговли. Их производство и сбыт принесли славу многим европейским городам, районам, странам, которые специализировались на каких-то определенны сортах ткани, различающихся окраской, длиной, шириной, качеством. Аррас славился легкой саржей («раш»), Сент-Омер, Брюгге, Валансьен — тонкой шерстью и полосатыми материями, Гент и Ипр — ярко-красными тканями из английской шерсти, Бургундия, Шампань, Прованс, Лангедок — сукнами зеленого и красного цветов и т. д. В торговых книгах ганзейского купца Хильдебранда Фекенгузена, который в начале XV в. возил товары из Вестфалии, Прибалтики и Любека по всей Европе, обнаружено свыше 300 наименований различных тканей, главным образом шерсти и сукон, а также 10-12 сортов саржи. Сукна происходили из 37 городов Европы, из которых лишь 6 дали свыше 50 сортов: Сент-Омер (13 цветов, 14 сортов), Ипр (21 цвет, из них 6 только синих), Поперинг (дешевое сукно 10 цветов), Аахен (6 цветов), Турнэ и Камбрэ (7 цветов).

Емкий, особенно внешний, рынок в условиях имущественной дифференциации городских ремесленников, характерной для XIV—XV вв., вызвал в сукноделии и шерстоткачестве большие перемены: проникновение в цеховую систему купеческого капитала, разложение этой системы, основанной на индивидуальном самостоятельном производстве мелких мастеров-собственников, постепенное низведение последних в положение наемных рабочих. Процесс обычно начинался со скупки: торговец приобретал продукцию ремесленников. Этот акт имел сложные последствия. Дело в том, что [148] городское ремесло было с самого начала и по всем своим параметрам нацелено на рынок; связь с рынком, выход продукции в товарное обращение были непременной частью, «моментом» городского ремесленного производства. Вмешательство скупщика означало отрыв ремесленника от рынка сбыта, ограничение его производственно-экономической самостоятельности в пользу купцa. Следующим шагом был отрыв ремесленников от рынка сырья путем внедрения раздачи сырья. Затем следовала организация самого производства и его финансирование. Купец, либо выступающий в той же роли богатый цеховой мастер, превращался в предпринимателя, а прочие ремесленники — в кустарей. Кустарь — это мелкий товаропроизводитель, находящийся в зависимости от предпринимателя, но работающий у себя на дому при помощи данных ему или собственных орудий труда. Кустарное производство — это товарное ручное, раздробленное и мелкое производство отдельных работников-надомников, которые были подчинены капиталу, оторваны от рынков сбыта (чаще всего и сырья), в лучшем случае сохраняли свой интрументарий, но при всех условиях были квазисамотоятельными работниками, фактически наемными рабочими. Очевидно, что кустарная форма производства имела двойственную, переходную природу: сохраняя феодальные экономические показатели, характерные для простого товарного уклада (индивидуальный, мелкий, самостоятельный труд, частью соединенный с его средствами), она имела социальные показатели капиталистического типа: подчинение труда капиталу, лишение работника части или всех средств труда, функций организатора и распорядителя в сфере производства и сбыта своей продукции.

Возникновению раннекапиталистических форм в ткачестве способствовала и сама технология производства: изготовление тканей распадается на ряд отдельных, «вертикально» последовательных стадий таким образом, что продукт предшествующей стадии является сырьем для последующей. Наиболее длительным, трудоемким и сложным был процесс изготовления шерстяных тканей (20 операций) и особенно сукноделия, насчитывавшего до семи необходимых этапов (до 70) операций): подготовка (очистка, расчесывание, пушение и т. д.) шерсти-сырца вплоть до образования слабо скрученной пушистой нитяной заготовки — [149] ровницы; прядение; свивание (приготовление основы); тканье; валка; отделка (ворсование, стрижка, прессовка) и окраска. В льноткачестве операций было меньше: обработка сырья (мочка, мятье, трепание, чесание), прядение, ткачество, окраска. Шелк не пряли: нити разматывали с предварительно размягченных коконов.

Каждый из этапов ткацкого производства, выделившись в особую специальность, занял свое место в цепной зависимости от раздатчика сырья.

Объединенное единым капиталом и целиком от него зависевшее производство являлось уже мануфактурой. Мануфактура — это промышленное предприятие ранне-капиталистического типа; его производственной основой является разделение и кооперация труда на базе ручной техники, социально-экономической основой — соединение наемного труда и капитала. Наиболее развитой формой была централизованная мануфактура, где наемные работники, окончательно лишенные средств производства, были территориально объединены в принадлежавших предпринимателю помещениях и таким образом целиком подчинены капиталу. В централизованной мануфактуре раньше появилось «горизонтальное», т. е. технологическое, внутриоперационное разделение труда, позволившее впоследствии применять машины. Первоначальной и более распространенной для конца средневековья была, однако, рассеянная мануфактура: объединенное единым капиталом определенное число кустарей, отдельные группы которых осуществляли в процессе производства того или иного товара «вертикальное», межоперационное разделение труда.

Система скупки-раздачи, а затем и мануфактуры в обеих ее формах, первоначально имела спорадический, т. е. единичный, не массовый характер. Сначала oна сложилась в городах с их более широким, технически продвинутым, дифференцированным товарным производством. Именно города, точнее, промышленность отдельных городов в Италии и Англии, Фландрии и Голландии, Испании (Барселона) и на Балканах (Константинополь), стала в XIV—XV вв. базой возникновения раннего капитализма. Еще в XIII в. в Тулузе и Париже ткачи, сукновалы, ворсильщики, красильщики подчинялись раздатчикам сырья, так называемым суконщикам. Так же обстояло дело и в городах французской Фландрии, где скупщик раздавал сырье прядильщикам, затем продукт через него же последовательно [150] поступал к ткачу, валяльщику, сукностригу, красильщику. Аналогичная зависимость от суконщиков сложилась в североитальянских городах (Флоренции, Венеции, Генуе), английских (Лондоне и др.), немецких; (особенно рейнских — Страсбурге, Шпейере). Во Флоренции и некоторых других итальянских городах XIV—XV вв., как и в городах французской Фландрии, наряду с кустарным надомничеством возникли смешанная и централизованная мануфактуры.

Во Франции и Голландии шерстяное производство и сукноделие остались по преимуществу в рамках городов, где зависимые и низшие категории работников рекрутировались из бедных горожан, вчерашних жителей деревни. Но в большинстве передовых европейских стран система скупки-раздачи, а затем и мануфактуры, придя в столкновение с мощными цехами очень скоро выплеснулась в деревню, где нашла свободу от корпоративных пут, близость к сырью, более дешевый труд. В деревне предприниматель, проникнув в домашнее крестьянское и отчасти профессиональное ремесленное производство, трансформировал его в кустарное производство, на базе которого создавал рассеянную мануфактуру. Ремесленничавший крестьянин превращался в деревенского кустаря, по терминологии В. И. Ленина, — общеевропейский тип живущих в деревне «рабочих с наделом».

Бочки и веревки, корзины и игрушки, деревянную обувь, утварь и щетки, пряжу и ткань, кружева и ковры, пеньку и воск получал скупщик-раздатчик от деревенских кустарей. Нередко он создавал в деревне совершенно новую отрасль производства, которую в городах тормозили цехи: так было с ткачеством бумазеи в Германии. Но «перенос в деревню» (по выражению К. Маркса), в сельские округа уже развившихся в городах раннекапиталистических форм ведения хозяйства первоначально и более всего коснулся опять же ткачества, как разновидности труда, в большинстве своих операций не требующего большого искусства. Действительно, в процессе ткачества и сукноделия первые два этапа не требовали ни профессиональной подготовки, ни особого оборудования, да и последующие два вполне укладывались в возможности крестьянской семьи и обычно производились женщинами. Именно эти [151] операции чаще всего приходились на долю деревенских кустарей. Такая же закономерность была характерна и для других ремесел, где на долю деревни отводились более простые изделия или частичные операции: в шорном деле — изготовление ремней и кнутов, в сапожном — матерчатой, деревянной, плетеной обуви и т. п.

Проникая в деревню, система скупки — раздачи опиралась и на другие особенности и условия деревенского ремесла, например, практику работы на заказ, когда материал чаще всего давал заказчик.

В Германии кустарные формы деревенской промышленности прежде всего сложились в производстве бумажных и льняных тканей, традиции которого были развиты на востоке, севере и особенно юге страны. Немецкие ткани из смеси льна и хлопка (бумазея и бархент), чистое льняное полотно имели обширный сбыт, городские цехи льна и бумазеи постоянно применяли труд сельских кустарей. Констанцские купцы из красильщиков, получая пряжу из внутренних областей Германии, раздавали ее в городе ткачам, организованным по типу рассеянной мануфактуры; так же было в Равенсбурге, Сен-Галлене и др. Цехи Ульма и Меммингена в течение многих лет принуждали городские советы запретить работу сельских ткачей бумазеи, но власти считали этот труд основой городского процветания и очень удобным, так как сельские ткачи были довольны невысокой оплатой, а в периоды перебоев с сырьем, кормясь от земли, не увеличивали беспокойную армию безработных. Прядением и ткачеством на городских раздатчиков-скупщиков были заняты сотни пригородных крестьян. В городах производилась отделка и продажа льняных и бумажных деревенских тканей, а целиком изготовлялись лишь лучшие их сорта. Сведения о раздаче цехами пряжи деревенским мастерам имеются и по шелкоткачеству (например, в Кельне XV в.). Даже в немецком шерстоткачестве и сукноделии, где были очень мощные городские цехи с жесткой монополией, практиковалась раздача работы «за город» — «ткать и отделывать», как гласит устав франкфуртских сукноделов 1345 г. (§13). Но на среднем Рейне с его прославленным сукноделием (особенно по правому берегу, где сложилась густейшая сеть мелких и средних городов и городская промышленность достигла такого уровня, что из этих районов, столь богатых землей и ее недрами, практически не вывозили сырье, а лишь готовые товары) [152] деревне допускалось только товарное прядение, обслуживавшее свободный городской рынок.

Кроме того, в связи с развитием шерстоткачества в немецкой деревне чрезвычайно распространилось производство вайды. Ее выращивали и превращали в полуфабрикат в зажиточных крестьянских хозяйствах с применением наемного труда. Доработка красителя производилась в городе, всем делом заправлял купец-скупщик и раздатчик. Этот монопромысел с XIV в. распространился в Тюрингии, Гессене, нижнерейнских и других областях. За время с середины XIV и до конца XV в. в окрестностях Эрфурта стали специализироваться на этой культуре до 80 деревень, включая несостоятельных их жителей.

В Италии, Фландрии, Англии столкновения между ограничительной политикой цехов и требованиями расширяющегося сукноделия завершились втягиванием домашнего крестьянского производства в систему скупки-раздачи, превращением крестьян целых деревень в кустарей.

В Италии, этой «первой капиталистической нации», процесс выплескивания шерстяной промышленности за пределы городов вызвал вторичное развитие этого ремесла в деревне — возрождение там, уже в товарной форме, занятия, некогда переместившегося в цветущие города. В центре итальянского сукноделия — Флоренции — компании, владевшие сукнодельными мастерскими и занимавшиеся крупной торговлей шерстью и сукном, в XIV в. подчинили крестьян окрестных деревень, составивших основную массу прядильщиков. Как и повсюду, это были главным образом женщины. Одну из них описал Боккаччио: она имеет свою прялку, которую время от времени чинит в городе, там же по субботам получает сырье и сдает готовую пряжу, имея дело с раздатчиком, надзирающим также за качеством ее работы; она очень бедна, и чтобы приобрести пищу, вынуждена подчас закладывать свою и мужа праздничную одежду. Известно, что деревенские прядильщики иногда вовсе не имели прялок, а обходились веретеном. Но центр тяжести раннекапиталистического производства в Италии в это время все же оставался в городах; заинтересованные в рабочих руках города специально освобождали от личной и поземельной зависимости крестьян окружающих деревень, стимулируя их переселение в город. Товарное ремесло в целом не получило [153] заметного распространения в итальянской деревне этих столетий, тенденции его переноса туда наметились лишь позднее, в XVI в., и коснулись, главным образом, шелкоделия (Ломбардия, Тоскана, Венеция с округой).

Напротив, во Франции ремесло в деревне, также вторичное, развившееся именно в связи с рассеянной мануфактурой, стало ее основной базой. Как известно, во французских городах XIV—XV вв. раннекапиталистическая мануфактура не могла тягаться с традиционным мощным цеховым производством. Вероятно, по этой причине базой рассеянной мануфактуры там стала деревня, а в окрестностях больших городов — Парижа, Бордо, Тулузы, Руана — рассеянная мануфактура нередко сочеталась с централизованной.

Подлинно интенсивное вовлечение деревни в сукноделие произошло в Нидерландах, где были древние традиции этой отрасли. Уже в XII—XIII вв. сукноделие стало экспортной отраслью производства фландрских городов, с XIV в. — голландских. Во Фландрии и Брабанте, где в городах, по мнению некоторых ученых, проживало до половины населения, сортовые сукна делали из английской шерсти или «доводили» английское сукно путем окраски и аппретуры. Высококвалифицированные специалисты — сукновалы и красильщики составляли элиту фламандских городов Ипра, Брюгге, Гента, Сент-Омера, Арраса, Дуэ, Лилля, массы мелких городков и местечек. В XIII в. возникший там институт скупки подчинил себе и крестьянские семьи, в которых женщины занимались прядением. К XV в. стало обычным делом, что крестьяне устраивали у себя ткацкие станы или — на паях — валяльную мельницу и работали на предпринимателя. Расцвет предпринимательства привел к развитию мануфактур, сочетавших рассеянную и централизованную форму, основанных на сельских промыслах и державших кустарей, особенно деревенских прядильщиц, в весьма зависимом положении. Центр составляли «дома» суконщиков (drapier), где производились раздача сырья и скупка готовой продукции, находились склады; там же окрашивали и отделывали сукна, клеймили и оптом сбывали. С XIV в. главным районом сукноделия становится Брабант, где многие деревни превратились в ремесленные слободы.

Иначе получилось в «стране городов» Голландии, где суконная промышленность также распространилась на деревню. Крестьянский труд в окрестностях Лейдена [154] использовался особенно на чесании и прядении, жители многих городов Ватерланда — на всех предварительных операциях: сортировке и мойке шерсти, кордовании, прядении; заказы они получали от «суконщиков» Наардена. Для пригородных деревень этот (и другие промыслы) стал основным средством существования, жители их превратились в наемных рабочих, опутанных долгами и обиравшихся купцами-суконщиками из городских цехов, выступавшими в качестве предпринимателей — мануфактуристов. К концу XV — началу XVI в. для суконной промышленности Голландии было характерно сочетание капиталистического предпринимательства (особенно развившегося в Амстердаме) с корпоративным строем все еще могучих городских организаций. В результате яростной борьбы последних против сельских промыслов, которая велась на протяжении почти всего рассматриваемого периода, к его концу деревенское производство было задавлено, что привело к упадку всей отрасли.

Наиболее сложные и резкие последствия для крестьянства — и для феодального строя в целом — породила суконная промышленность в Англии. О развитии в Англии овцеводства уже говорилось, как и о том, что на первом этапе зрелого феодализма значительная часть шерсти-сырца вывозилась из Англии в Италию (Тоскану) и Нидерланды. Шерсть вывозили купцы, прежде всего те же итальянцы, в руки которых она попадала разными путями, нередко из крестьянских дворов, через скупщиков, приобретавших и сырец, и пряжу, и грубое сукно, доработкой которого занимались в местных и зарубежных городах. В XIV в. производство и сбыт шерсти и сукна приняли весьма широкие размеры, чему способствовал приток в страну великолепных мастеров — сукноделов из Брабанта, Фландрии и Зеландии, эмигрировавших отчасти из-за преследования крупных корпораций, отчасти из-за посулов англичан. Они селились более всего в деревнях, где их встречали как вестников процветания. Особенно много занимались сукноделием в Юго-Западной и Восточной Англии, в городах и селах по реке Стор, в округах Лондона, Норича, Бристоля и др. Известно, например, что продававшиеся в Нориче шерсть и сукна из окрестных селений составляли на мировом рынке конкуренцию даже фламандским сукнам, особенно продукция из деревень Керси и Уорстед (которые и дали названия своим сукнам). [155] С конца XIV в. начались запреты вывоза шерстяной ткани до ее валяния, т. е. вывоза полуфабрикатов. В XV в. Англия полностью перешла на сбыт готовых шерсти сукна.

Суконная промышленность в стране рано организовалась на предпринимательской основе. Как и в Нидерландах, производством здесь заправляли суконщики, по преимуществу выходившие из валяльщиков. С XIII в, они все более отрезали производителей от рынка сырья и сбыта, а к концу XV в. уже имели помногу сукновален и целиком поставили в зависимость от себя валяльщиков, стригалей и красильщиков. Судя по спискам подушной подати Йорка, в городе действовали по преимуществу именно эти специалисты, ткачество же и все подсобные операции осуществлялись в деревнях; аналогичные сведения дают документы Норича, суконщики которого подчинили себе ткачей и прядильщиков, в основном женщин и детей. Началось с продажи пряжи и скупки готовых сукон, а завершилось системой рассеянной мануфактуры и грабительской оплатой продуктами. Городское и сельское производство срастались настолько, что настойчивые петиции городов об ограничении дела в деревне, имеющие в виду прежде всего интересы городской купеческой верхушки (и ссылающиеся на жесткие меры в этой области голландцев), оказались в противоречии с интересами промышленных слоев и в конечном счете малоэффективными. В конце XIV — начале XV в. система домашнего производства вытеснила средневековую гильдию. К XVI в. в деревне появились централизованные мануфактуры: богатые сукноделы, иногда даже из бывших овцеводов, нанимали мужчин и женщин из окружающих деревень для переработки в сукно шерсти из своих имений.

Успехи английского сукноделия и все возрастающая роль деревенского производства опирались на широкую базу неземледельческих промыслов в названных выше районах страны, сохранение и подъем которых стимулировались все большей невозможностью для крестьянина существовать без дополнительного заработка. Соединение крестьянского мелконаделья и традиций деревенского несельскохозяйственного производства с сильными торгово-ремесленными элементами внутри майоров, распространением наемного труда в деревне, предпринимательскими методами ведения хозяйства, сложившимися в городе, но не уместившимися в его рамки и [156] перенесенными в деревню, — это соединение и породило в Англии наряду с городской промышленностью широчайшую сеть деревенского кустарного производства типа рассеянной ранней мануфактуры.

Раннекапиталистические отношения, спорадически возникавшие в европейском ремесле и промыслах с XIV в., а в XV в. уже доказавшие свою жизнестойкость, проявились раньше, шире всего именно в сукноделии, но вовлекали в сферу своего действия и другие производственные отрасли, в том числе доступные крестьянскому домашнему производству: ткачество и производство вайды (особенно в Германии), лесопильное дело и судостроение, канатное и парусное производство, морской и речной извоз и др.

Разработка земных недр и другие важнейшие сельские отходные промыслы, продукция которых в период развитого феодализма стала наряду с зерном важнейшим предметом внутренней и интернациональной торговли, к концу XV в. были уже организованы на предпринимательских началах; горожане, купцы, разбогатевшие крестьяне превращали иногда население целых деревень в наемных рабочих на торфяных, известняковых, соляных, камнедобывающих копях. Особое историческое место заняло горное дело, где в период возникновения раннекапиталистических отношений ранее всего (наряду с судоходством, текстильной промышленностью и производством книг) сложились условия для формирования промышленного капитала, хотя и в его особой, монопольно-корпоративной форме. Огромную роль в ходе первоначального накопления и в процессе разложения класса крестьянства сыграли и другие отрасли, выросшие из отходничества. Роль отходничества прослеживается по всему континенту среди, по выражению К. Маркса, «хаоса переходных форм» и распространяется на такие традиционные сельские занятия, как различные виды морского (от рыболовецкого до шкиперного) и лесного (от охоты, добычи воска и меда — до углевыжйгания и гонки дегтя) промыслов. И здесь, в качестве предпринимателей нередко выступали местные разбогатевшие промысловики, мастера-ремесленники и, просто сельские богатеи. На русском Севере в предпринимательство сплошь и рядом перерастало складничество зажиточных людей, которые на паях устраивали [157] небольшие «лопские заводцы» (сыродутные, кричные печи) на землях лопарей, солеварни, рыболовецкие артели, верфи, воскобойные печи, где тяжело эксплуатировали наемных, либо зависимых от пайщиков людей. Так же обстояло дело на торфяных промыслах в Голландии, развившихся с XIII в., где мелкие предприниматели, часто из местных сельских людей, арендовали промысловые территории и превращали в наемных рабочих население целых деревень.

Однако надо иметь в виду, что внедрение предпринимателя, купца или промысловика в крестьянское ремесло еще не стало системой, а наблюдалось лишь в отдельных районах Европы, где сложились для этого определенные условия, и лишь в некоторых отраслях, продукты которых имели массовый спрос.

Таким образом, в XIV—XV вв. феодальное деревенское ремесло в Европе дало наивысшие в тех социальных условиях формы в виде домашнего товаризованного ремесла и стабильной прослойки профессиональных мастеров. Одновременно начался распад его классической организации, в связи с частичным разрушением либо товаризацией зависимого поместного ремесла (вместе с трансформацией самой вотчины) и одновременно возникновением элементов новых, раннекапиталистических отношений в виде кустарного ремесла и рассеянной мануфактуры.

 

Источники

Агрикультура в памятниках западного средневековья / Под ред. О. А. Добиаш-Рождественской и М. И. Бурского. М.—Л., 1936.

Английская деревня XIII—XIV вв. / Сост. Е. А. Косминский и Д. М. Петрушевский. М.—Л., 1935.

.

Памятники истории Англии XI—XIII вв. / Пер. и введ. Д. М. Петрушевского. М., 1936.

.

Средневековый город / Под ред. В. Ф. Семенова. — Учен. зап. МГПИ, 1949, т. LIX, вып. 3.

Французская деревня XII—XIV вв. и Жакерия / Под ред. Е. А. Косминского и А. Д. Удальцова. М.—Л., 1935.

 

Литература

Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3.

Маркс К. Введение. (Из экономических рукописей 1857—1858 гг.). — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 12.

Маркс К. К критике политической экономии. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 13.

Маркс К. Капитал. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23—26.

Маркс К. Машины. Применение природных сил и науки. (Из рукописи 1861—1863 гг. «К критике политической экономии»). — Вопросы истории естествознания и техники. М., 1968, вып. 25.

Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке. — Маркс К.,

Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 19.

Энгельс Ф. Анти-Дюринг. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20.

Энгельс Ф. Диалектика природы. — Там же.

Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства». — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21.

Энгельс Ф. Рабочее движение в Америке. — Там же.

Ленин В. И. Развитие капитализма в России. — Полн. собр. соч., т. 3.

Авдеева К. А. Внутренняя колонизация и развитие феодализма в Англии в XI—XIII вв. М., 1973.

Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV — начало XVI в. / Отв. ред. А. Л. Шапиро. Л., 1971.

Барг М. А. Исследование по истории английского феодализма XI—XIII вв. М., 1962.

Бернадский В. И. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.—Л., 1961.

Бессмертный Ю. Л. Феодальная деревня и рынок в Западной Европе. По северофранцузским и западногерманским материалам. М., 1969.

Богданов Л. Краткий курс экономической науки. М., 1924.

Бюхер К. Возникновение народного хозяйства. СПб., 1923.

Грацианский Н. П. К критике Capitulare de villis. — Известия общества археологии, истории, этнографии при Казан. ун-те, 1919, т. XXX, вып. II.

Грацианский Н. П. Из социально-экономической истории западноевропейского средневековья. М., 1960.

Григорьян А. Т. Механика от античности до наших дней. М., 1971.

Гришина О. И. О формах земельных держаний и правах владения крестьян рейнской деревни XIV—XVI вв. — Вестник МГУ. Сер. IX. История. М., 1967.

Гутнова Е. В. Возникновение английского парламента. М., 1960.

Гутнова Е. В. Классовая борьба и общественное сознание крестьянства в средневековой Западной Европе (XI—XV вв.). М., 1984.

Гуревич А. Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии. М., 1967.

Даркевич В. П. Загадки средневековых мастеров. М., 1972.

Дживелегов А. К. Торговля на Западе в средние века. СПб., 1904. Европа в средние века. Экономика, политика, культура. М., 1972.

Зомбарт В. Современный капитализм. М.—Л., 1932, т. I, полутом I. Введение. Докапиталистическое хозяйство. Исторические основы современного капитализма. История техники. М., 1962.

Кеннингем У. Рост английской промышленности и торговли. Ранний период и средние века. М., 1909.

Ковалевский М. М. Экономический рост Европы. М., 1898; т. I.

Колчин Б. А. Техника обработки металла в Древней Руси. М., 1953.

Колычева Е. С. Холопство и крепостничество (конец XV—XVI в.). М., 1971.

Корсунский А. Р. О статусе франкских холопов. — Средние века, 1969, вып. 32.

Корсунский А. Р. Готская Испания. (Очерки социально-экономической и политической истории). М., 1969.

Корхов Ю. А. Догородское ремесло средневековой Германии. — Учен. зап. МГПИ, 1940, т. XXVI, вып. 1.

Косминский Е. А. Исследование по аграрной истории Англии XIII в. М.—Л., 1947.

Котельникова Л. А. Итальянское крестьянство и город в XI— XIV вв. По материалам Средней и Северной Италии. М., 1967.

Кочин Г. Е. Сельское хозяйство на Руси в период образования Русского централизованного государства. Конец XIII — начало XVI в. М.—Л., 1965.

Кулишер И. М. История экономического быта Западной Европы. М., 1931, т. 1,2.

Культура Византии. IV — первая половина VII в. / Отв. ред. З. В. Удальцова. М., 1984. Курбатов Г. Л. Город, ремесло и торговля в Византии IV—V вв.

Константинополь и провинции. — История Византии / Отв. ред. З. В. Удальцова. М., 1967, т. 1.

Левицкий Я. А. К вопросу о характере так называемой gilda mercatoria в Англии XI—XIII вв. — Средние века, 1967. вып. 30.

Липс Ю. Происхождение вещей. М., 1954.

Луццато Д. Экономическая история Италии. М., 1954, т. 1.

Макаров И. С. К вопросу об организации ремесла во французском поместье в эпоху Каролингов. — Учен. зап. Ин-та истории РАНИОН, 1929, вып. (т.) 3.

Майер В. Е. Деревня и город Германии в XIV—XVI вв. (Развитие производительных сил). Л., 1979.

Медведев И. П. Проблема мануфактуры в трудах классиков марксизма-ленинизма и вопрос о так называемой византийской мануфактуре. — В кн.: В. И. Ленин и проблемы истории. Л., 1970.

Мильская Л. Т. Очерки по истории деревни в Каталонии X—XII вв. М., 1962.

Муравьев А. В., Самаркин В. В. Историческая география эпохи феодализма (Западная Европа и Россия). М., 1973.

Некрасов Ю. К. Очерки из экономической истории Германии конца XV — начала XVI в. — В кн.: Проблемы социально-экономической истории Германии и Австрии XV—XVI вв. Вологда, 1969.

Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI—VIII вв. М., 1956.

Ниитемаа В. Средневековое ремесло в районе Балтийского моря. — В кн.: Ремесло и мануфактура в России, Финляндии, Прибалтике. Л., 1975.

Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма. М., 1972.

Осипова Т. С. Ирландский город и экспансия Англии в XII—XV вв. М., 1973.

Очерки по истории русской деревни X—XIII вв. / Под ред. Б. А. Рыбакова. — Труды ГАИМК. М., 1956, вып. 32; 1957, вып. 43.

Очерки истории техники докапиталистических формаций / Под ред. В. Ф. Митиевича. М.-Л., 1936.

Петрушевский Д. М. Очерки из экономической истории средневековой Европы. М.-Л., 1928.

Полянский Ф. Я. Товарное производство в условиях феодализма. М., 1969.

Полянский Ф. Я. Экономическая история зарубежных стран. Эпоха феодализма. М., 1954.

Поршнев Б. Ф. Феодализм и народные массы. М., 1964.

Поршнев В. Ф. Очерк политической экономии феодализма. М., 1969.

Проблемы генезиса капитализма / Отв. ред. А. И. Чистозвонов, М., 1978.

Рейнхардт В. Очерки по экономической истории докапиталистических формаций. М.—Л., 1934.

Роджерс Т. История труда и заработной платы в Англии с XIII по XIX в. СПб., 1899.

Романова Е. Д. Прекарий на землях Сен-Галленского аббатства в VIII—X вв. — Средние века, 1959, вып. 15.

Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948.

Рутенбург В. И. Наемные рабочие в Италии XIV—XV вв. Из истории рабочего класса и революционного движения. М., 1968.

Сванидзе А, А. Ремесло и ремесленники средневековой Швеции (XIV—XV вв.). М., 1967.

Сванидзе А. А. Средневековый город и рынок в Швеции. XIII— XV вв. М., 1980.

Серовайский Я. Д. К вопросу о продуктивности французского земледелия в средние века (IX—XIV вв.). — В сб.: Вопросы истории. Алма-Ата, 1972, вып. 4.

Сказкин С. Д. Избранные труды по истории. М., 1973.

Смирин М. М. К истории раннего капитализма в германских землях (XV—XVI вв.). М., 1969.

Социальная история средневековья / Под ред. Е. А. Косминского и А. Д. Удальцова. М., 1927.

Средневековый быт. Л., 1925.

Стам С. М. Экономическое и социальное развитие раннего города (Тулуза в XI—XIII вв.). Саратов, 1969.

Стоклицкая-Терешкович В. В. Очерки по социальной истории немецкого города в XIV—XV вв. М., 1936.

Теоретические и историографические проблемы генезиса капитализма / Отв. ред. А. Н. Чистозвонов. М., 1969.

Удальцов А. Д. Система держаний на землях Сен-Бертинского монастыря в IX в. — Учен. зап. Ин-та истории РАНИОН, 1929, т. III.

Удальцов А. Д. Из аграрной истории Каролингской Фландрии. М.—Л., 1935.

Удальцова З. В. К вопросу о генезисе феодализма в Византии (постановка проблемы). — Византийские очерки. М., 1971.

Фрейденберг М. М. Деревня и городская жизнь в Далмации XIII—XV вв. Калинин, 1972.

Хачатурян Н. А. Город в системе феодальной формации. — Вопросы истории, 1983, № 1.

Чистозвонов А. Н. Генезис капитализма: проблемы методологии. М., 1985.

Шевеленко А. Я. Природный фактор и европейское общество V—X вв. — Вопросы истории, 1969, № 10.

Шевеленко А. Я. Производственно-трудовой опыт народных масс Европы в VI—X вв. — Вопросы истории, 1975, № 8.

Эшли У. Д. Экономическая история Англии в связи с экономической теорией. М., 1897.

Ястребицкая А. Л. Западная Европа XI—XIII веков. М., 1978.

Abel W. Geschichte der deutschen Landwirtschat't von frühen Mittelalter bis zum 19. Jahrhundert. Stuttgart, 1962.

Agricoltura e mondo rurale in Occidente nell'alto medioevo. Spoleto, 1966 (Settimana di studio del Centro italiano di studi sull'alto medioevo, 1965).

Bloch M. Les caractères originaux de l'histoire rurale française. Р., 1956, t. I, II.

Bridburi A. R. England and the Salt Trade in the later Middle Ages. Oxford, 1955.

Carus-Wilson E. M. Evidence of Industrial Growth on Sotne Fifteenth-century Manors. — The Economic History Review, 2nd ser., 1959, XII.

Darby H. The Domesday Gcography of Eastern England. Cambridge, 1952.

Duby G. La seigneurie et l'economie paysanne. — Etudes rurales, 1961.

Duby G. L'économie rurale et vie des campagnes dans l'Occident medieval (France, Angleterre, Empire IXe—XVe sicles). Р., 1977.

Duncker H. Das mittelalterliche Dorfgewerbe (mit Ausschuß der

Nahrungsmittel-Industrie) nach den Weistumsüberlieferungen. Phol.Diss. Leipzig, 1903. Fellmann W. Die Salzproduction in Hanseraum. — Hansische Studien, 1961.

Fritze K. Bürger und Bauern zur Hansezeit. Studien zu den Stadt-Land-Besienungen an der südwestlichen Ostseeküste vom 13. bis zum 16. Jahrhundert. Weimar, 1976 (Abhandlungen zur Handelsund Sozialgeschichte, Bd. 16).

Gille B. Le dévelopements technologiques en Europe de 1100 à 1400. — Cahiers d'histoire mondiale, t. 3, № 1.

Gras N. S. В., Gras E. C. The Economic and Social History of an English Village. Cambridge, 1930.

Delatouch R. Regards sur l'agriculture aux temps carolingiens. — J. des savants. Р., 1977, № 2. Hagedorn B. Ostfrieslands Handel und Schiffahrts im 16. Jahrhundert. В., 1910.

Hilton R. H. English Peasantry in the Middle Ages. L., 1975. Histoire de la Franse rurale / Dir. par G. Duby, A. Wallon Р., 1975.

Histoire économique et sociale de la France / Dir. par F. Braudel, E. Labrousse et aut. Р., 1977, t. I (De 1450 à 1660), vol 1. Par P.Chaunu, R. Gascon.

Hodgen M. T. Domesday Water Mills. — Antiquity, 1939, v. 13.

Hodgen M. T. Change and History. A Study of the dated distribution of the technological innovations in England. N. Y., 1952.

Hoskins W. G. Provincial England. L., 1965.

Lamprecht K. Deutsches Wirtschaftsleben im Mittelalter. Leipzig, 1885, Bd. I, Hf. I.

Lipson E. The Economic History of England (8th ed.). L., 1945, v. 1.

Lipson E. А. A short history of wool and its manufacture. Cambridge, 1952.

Maurer G. L. Geschichte der Fronhüfe, der Bauernhüfe und der Hofverfassung in Deutschland. Erlanden, 1862—1863, Bd. I—IV.

Mickwitz G. Luxus- oder Massenware im spütmittelalterlichen Tuchfernhandel. — Vierteljahrsschrift für Sozial- und Wirtschaftsgeschichte, 1939, Bd. XXXII, Hf. 3—4.

Power E. The wool trade in English Medieval History. Oxford, 1942.

Il problema storico dei salari. — Rivista Storica Italiana. Napoli, 1966.

Produttivita e tecknologie nei secoli XII—XVII. — Istituto Internazionale di storia economica «Francesco Datini». Publ., ser. II. Firenze, 1981.

Roth H. Handel und Bewerbe vom 6. bis 8. Jh. östlich des Rheins. — Vierteljahrschrift für Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. 1971, Bd. 58, Hf. 3.

Salzman L. F. English Indusries in the Middle Ages. Oxford, 1923.

Schildhauer J., Fritze K., Stark W. Die Hanse. В., 1974.

Schultz H. Das Landhandwerk in der Epoche der übergange zum Kapitalismus. Phil. Diss. Rostock, 1978.

Settimana di studio del Istituto Internazionale di storia economica, n. I—XVI. Prato, 1969—1982. Stenberger M. Det forntida Sverige. Uppsala, 1964.

Stieda W. Litteratur, heutige Zustünde und Enstehung der deutschen Hausindustrie. — Schriften des Vereins für Sozialpolitik. Leipzig, 1889, Bd. 39.

Slicher van Bath В. H. Yield ratios, 810—1820.

Wageningen, 1963. Titov J. Z. English Rural Society 1200—1350. L., 1969.

Wrigley A. Population and History. L., 1960. [170-174]