Утром о. Иван разбудил меня в шесть часов.

Мы ни слова не говорили с ним вчера, как будем двигаться дальше: пешком, или, как предполагалось раньше, о. Иван сходит в Латы и приведет лошадь от поселенца.

Но утром как-то само решилось, что надо идти пешком.

О. Иван страшно обрадовался.

— Вот и хорошо, вот и отлично. Пойдем прямиком, тут до Лат всего верст пятнадцать будет… После дождей немножко трудновато, да ничего… испытание сделаем… На крутых подъемах я вас за палку вытяну, а на спусках за спину будете держаться…

— А рек переходить не придется?

— После дождей в одном месте, пожалуй, в брод надо будет.

— Я не смогу: у меня голова кружится.

— И ничего нет удивительного! У пустынников многих, люди привычные, и то бывает. Я перенесу вас на себе…

— Смотрите! Во мне около пяти пудов…

— Ничего! Я и два мешка муки перенесу. Бояться нечего.

— Итак, значит идем!

— Идем, идем… Сделаем испытание. Увидим, можете ли вы дальше идти и, главное, подняться на наши горы.

От подворья мы пошли не по шоссе, а задами, спустились вниз, в овраг, по высокой, совершенно мокрой траве. Я сразу промок по пояс. У о. Ивана тоже по пояс почернел серый подрясник. В овраге было холодно, и зелень такая густая, что казалось, мы идем не утром, а вечером.

Рис. Долина реки Кодор

О. Ивану, действительно, пришлось переносить меня.

Осторожно поставил на другом берегу и сказал:

— В вас нет пяти пудов… мешок с мукой тяжелее…

Из оврага поднялись на небольшую гору, потом снова спустились в овраг и табачными плантациями вышли к реке Кодор.

Первое время дорога шла низом, по самому берегу реки, и идти было приятно.

После дождей Кодор казался широкой, многоводной рекой. Только по стремительно-быстрому течению и белым пенистым волнам можно было догадаться, что это «горная речка».

Я уже начинал разочаровываться. Вместо «испытания» по трудной дороге, мы шли по открытой ровной поляне, точно по городской площади, не хватало только асфальта.

Но о. Иван, который шел впереди, остановился и сказал:

— Теперь отдохнем. Надо сворачивать в гору.

Я не устал еще, но послушался. Мы сели на мшистые, нагретые солнцем камни и стали отдыхать.

И вот началось мое «испытание»!

Я выдержал его блестяще! Не только взошел на гору, но о. Ивану ни разу не пришлось втягивать меня за палку или подставлять спину.

— У нас один пустынник был, старичок, так я его всегда на палке тянул, — говорит о. Иван после самого крутого подъема перед выходом на шоссе.

Я устал, сильно устал. Но не ожидал от себя такого успеха и потому чувствую особую бодрость.

О. Иван сияет от удовольствия и говорит мне:

— Испытание выдержали. Слава тебе, Господи. Теперь всю дорогу можно пешком идти. Сейчас выйдем на шоссе, дорога пойдет легкая, ровная до самых Аджар. Подъем чуть заметный будет. После такой горы идти по шоссе за отдых покажется…

Рис. "Богатская стена"

О. Иван оказался прав.

Первую версту по шоссе мы шли так быстро и легко, как будто бы только что вышли в путь. Да и вид кругом заставляет забывать об усталости. Вся долина с белой, как снег, рекой посредине открывается перед глазами. Такой простор, такая роскошь природы, что не только усталость, все решительно забываешь на мгновение и чувствуешь себя частью, невидимо связанной с этим чудесным миром, и вечность свою вместе с ним. Вот куда надо посылать всех мертвых духом. Воскреснут!

Аджарское шоссе, или, как оно официально называется, Военно-Сухумская дорога, не похоже на шоссе Кавказского побережья. Оно очень узкое, местами не более двух аршин. Поселенцы имеют особо приноровленные телеги для перевозки клади: маленькие и узенькие. Но чаще всего гонять лошадей вьюком. Слева почти отвесная стена скал, справа такой же отвесный обрыв к Кодеру.

Я смотрю вниз и радуюсь в душе, что отказался от мысли ехать на лошади. Идти жутко, а ехать и вовсе трудно было бы. Ведь, достаточно одного движения лошади в сторону, и полетишь в пропасть. Когда идешь пешком, если и ждешь опасности, то только сверху: может упасть размытый дождем камень. Шоссе полно самых трагических воспоминаний: упал с лошадью поселенец, разбился вдребезги… Упала с лошадью женщина… Задавила снежная глыба…

— А где же недавно был обвал?

— Вот сейчас будем проходить. Называется «Богатская скала». Это самое опасное место. Скалы висят над головой и часто обрываются. Мы и то зимой иногда бегом здесь бегаем: страх нападает…

«Богатская скала» — это почти отвесная гора страшной высоты. Камни обнажились, и все время слышен шум скатывающихся с горы осколков. Шоссе особенно узко в этом месте, а пропасть к реке так глубока, что трудно смотреть в нее без головокружения. Опасное место можно пройти в 2–3 минуты, но невольно является потребность «бежать», и дорога кажется мучительно медленной.

— Вот тут и обвал был, — говорит о. Иван.

У самой скалы стоит передок телеги, на которой ехал поселенец. Железные шины изуродованы. Валяются мелкие камни, еще не убранные с дороги.

Мы идем с о. Иваном молча. Я вижу, что он спокоен; но сам не могу отделаться от своеобразного жуткого чувства. О. Иван, видимо, понимает мое состояние. Он идет впереди очень скоро. Нарочно выбирает дорогу, хотя и по грязи, но ближе к скалам. Когда слышно, как осыпаются камни, он подымает голову и идет еще скорее. Я едва поспеваю за ним. Но вот дорога делает поворот, и мы выходим на безопасное место.

Останавливаемся и смотрим назад. На солнце страшная стена камней блестит, как белые зубы, и, несмотря на красоту места, неприятно смотреть на нее.

— Здесь прибежище орлов, — говорит о. Иван, — никто их достать не может.

Всматриваемся: действительно, над самыми высокими уступами медленно кружатся два орла.

— Я всегда вижу их здесь, должно быть, спокон веку живут.

— Пойдемте, о. Иван.

— Пойдемте…

Поворачиваемся, чтобы идти. Картина меняется: вместо страшной скалы перед нами впереди низенький духан.

Это первый наш привал.