В первые же дни, даже часы пребывания группы войск Белова в тылу врага, она почувствовала острую необходимость в прикрытии с воздуха нашей авиацией, потому что враг обрушился на нее своими бомбардировщиками и штурмовиками и днем, форменным образом, не давал ей «дышать». Появление в населенном пункте, на снежном поле или дорогах даже одиночного всадника было достаточно для того, чтобы самолеты немцев начинали штурмовку и обстрел. Они успокаивались лишь тогда, когда погибала лошадь или всадник. Вот почему без прикрытия с воздуха не могло быть и речи о каких-либо боевых действиях днем, а зенитной артиллерии, как уже было сказано, в группе не было. Поэтому днем войска «прятались». Совершали же марши и вели бои только ночью. Огонь по самолетам врага из винтовок, пулеметов и противотанковых ружей был малоэффективен. Так обстоял вопрос с действиями боевой авиации по прикрытию боевых порядков группы Белова с воздуха.

Но с началом боев в тылу врага у нее появилось много тяжелораненых. Их необходимо было срочно эвакуировать, нужны были медикаменты, консервированная кровь, наконец, продовольствие, фураж и боеприпасы. В тылу врага с первых дней почувствовали «голод» пушки, пулеметы и автоматы. Но кавалеристы вскоре научились находить боеприпасы в снегу, и с ними стало легче, а вот люди и лошади начали голодать сразу же. Здесь вопрос нельзя было решить за счет «местных ресурсов» – слишком много было воинов и лошадей, и слишком малы были местные ресурсы, а точнее их вообще почти не было. С оружием и боеприпасами было легче потому что, как уже упоминалось, в районе действий группы войск Белова еще осенью 1941 года произошла трагедия с целым нашим резервным фронтом. В окружение попали все его склады, вооружение, боеприпасы, тылы, госпиталя. Продовольствие разобрало население и, частично, немцы, а боеприпасы и вооружение вплоть до танков и артиллерии включительно кавалеристы находили брошенными или спрятанными. В поисках оружия и боеприпасов им помогали партизаны, местное население и особенно ребята, которые, как всегда и везде, все знают и все ведают. В селе Пикары Дорогобужского района тринадцатилетние мальчишки – Николай Хорошев, Семен Казаков и Петр Михайлов, при отходе наших войск осенью 1941 года закопали и запрятали много оружия, и вот теперь они притащили и сдали его в штаб группы. В Дорогобуже четырнадцатилетний Саша Подгорин сдал в кавполк два станковых пулемета и боеприпасы к ним. Подобных примеров было много.

Прикрытие кавалеристов истребительной авиацией было усложнено тем, что их разделяло значительное расстояние, а истребители не могли постоянно «висеть» в воздухе. С первых дней рейда их должен был прикрывать 66-й истребительный авиационный полк. Командир этого полка полковник Сидоренко находился в штабе группы и вместе с ним в ночь на 30 января перешел Варшавское шоссе. Это был чудесный человек, отличный, большой силы воли командир. Еще в 10.00 и 13.00 30 января Белов сообщал в штаб фронта, что авиация противника «весьма активничает» и настоятельно просил прикрыть район сосредоточения и маршруты движения группы. В следующей телеграмме Жукову он сообщал, что авиация противника проявляет исключительную активность и тем самым задерживает продвижение. В телеграмме указывалось также, что «наша авиация абсолютно отсутствует». Он очень просил прикрыть с утра 31 января маршрут движения кавдивизии, но Командующий фронтом оставался глух. Белову он лишь указал, что для нашего прикрытия выделен 66-й ИАП, и он обязан прикрывать все действия группы, хотя один полк в воздухе «не воин», еще потому, и Жуков это знал, что у 66-го ИАП было всего… три исправных самолета и, что они сидели без горючего. Поэтому такое «указание можно было воспринимать только как шутку или прямое издевательство. Утром 31 янзаря Белов пишет командующему Воздушной армией Худякову, что с переходом Варшавского шоссе, авиация противника проявляет особую активность и движение наших войск днем невозможно. «Выделенный мне 66-й ИАП имеет всего три исправных самолета, и обеспечить меня с воздуха не может». Днем, когда кавалеристы вторично атаковали Вязьму, авиация и артиллерия противника буквально прижали наши части к земле, не давая поднять головы. Полковник Сидоренко срочно радировал в свой полк:

«Майору Холод. Войскам крайне необходима ваша помощь. Севернее совхоза Кайданово расположена батарея противника, она бьет прямой наводкой, уничтожьте батарею. Одновременно предупреждаю об интенсивной работе Хе-126, все время висит над головой. Подтверждаю сбиты Хе-126 3 февраля».

Конечно, летчики-истребители делали все, что могли, они горели желанием помочь кавалеристам выполнить приказ своего командира, который с земли наблюдал за их работой, но в полку на аэродроме в Васильевское не было горючего.

Генерал Белов в 15 часов 4 февраля писал командующему ВВС Западного фронта:

«В мое распоряжение для прикрытия корпуса выделен 66-й ИАП, который с работой справляется отлично, но в настоящее время требуется особое прикрытие, а в 66-м ИАП на 4 февраля 1942 года нет горючего из-за чего вести боевую работу он не может».

Но на этом беды 66-го ИАП не закончились. Полк располагался на территории 10-й армии, и она требовала от него выполнять боевые задачи в ее интересах.

Белов в 20 часов 4 февраля писал командующему ВВС фронта:

«Прошу запретить Карякину из 10-й армии самостоятельно ставить задачи 66-му ИАП. Этот полк придан мне и не должен обслуживать армию». Но утром 5 февраля 66-й ИАП не мог прикрывать группу Белова, и она в самый тяжелый момент осталась без прикрытия с воздуха. В этот день противник особенно ожесточенно бомбил ее боевые порядки. Наступление группы полностью было сорвано. В 14 часов 5 февраля на штаб группы Белова налетели 7 пикирующих бомбардировщиков Ю-87 и высыпали свой груз прямо в центр его расположения. Был убит Сидоренко. Так погиб отличный летчик-истребитель и замечательный командир. Погибли еще ряд офицеров.

Белов в 15 часов 5 февраля писал на аэродром 66-го ИАП:

«Майору Холод. Авиация противника бомбила штакор. Сидоренко убит. Сегодня вы прикрывали плохо. Продолжайте прикрывать район Бели, Стогово, Забново».

Одновременно Белов просил прислать два У-2 для эвакуации раненого командира 96-го кавполка майора Данилина и отправки тела полковника Сидоренко. Но самолетов не было несколько дней. Им не разрешал вылет командующий ВВС 10-й армии.

Майор Холод в 23 часа 5 февраля сообщал Белову: «Командующий ВВС 10-й армии подчинил нас себе и приказал прикрывать район армии. На мой доклад, что я имею задачу 1 гв. кавкорпуса, мне ответил начальник штаба ВВС 10-й армии, что есть приказ Жукова о том, что 66-й ИАП в течение 4 и 5.02.42 должен выполнять задачу 10-й армии.

Жду указаний Майор Холод». Приказ прикрывать 10-ю армию был отдан 66-му ИАП как раз в момент, когда группе Белова было приказано атаковать Вязьму и во что бы-то ни стало, овладеть городом. Что же это -ошибка, досадное совпадение, недоразумение или оплошность? -спрашивает Кононенко.

Но еще хуже обстояли дела с прикрытием истребителями группы войск Белова в дни ее наступления на север на соединение с кавкорпусом Соколова. Здесь вообще Командующий фронтом забыл о прикрытии ее с воздуха.

В донесении Белова от 24 февраля сообщалось: «Четыре дня свирепствует авиация противника, но наших истребителей нет». И в дальнейшем, как только группа Белова начинала наступление и противник бросал на ее боевые порядки крупные силы своей авиации, Командующий фронтом не выделял ни одного истребителя для ее прикрытия с воздуха. Например, 2-4 марта группа вела тяжелые бои с задачей овладеть Издешково и взорвать железнодорожные мосты через реки Днепр и Вержа. Все эти дни враг непрерывно бомбил и штурмовал ее боевые порядки, но ни одного нашего самолета кавалеристы так и не увидели.

4 марта в донесении Белова указывалось: «Последние дни ни одного нашего самолета. Авиация же противника свирепствует безнаказанно». Лишь 7 марта в его донесении отмечалось: «10 часов 7.03 появились два наша истребителя, авиация противника сразу скрылась, идут упорные бои по деблокированию 329-й сд». И действительно, как только появлялись наши истребители, так бомбардировщики противника немедленно скрывались. Но все несчастье состояло в том, что наши истребители почти никогда не появлялись.

В мае месяце, по решению Ставки, к Белову решено было посадить несколько истребителей. Конечно, наличие истребителей значительно упростило бы решение задач прикрытия. Больше того, в ходе горячих боев 4-5 мая Жуков ориентировал Белова, что к нему будет посажено 3-4 полка авиации для удара по Смоленску, Ярцево и по железной дороге. Но ничего этого не произошло. Посадить истребители на аэродром не простое дело, ведь их необходимо обеспечить горючим, соответствующей техникой и техническим обслуживанием, вооружением и боеприпасами, прикрыть аэродром с воздуха и зенитными средствами с земли.

Для подготовки аэродрома и обеспечения всех вопросов в указанном деле к Белову прилетел полковник Агафонов. Генерал Белов приказывает выделить ему все, чем располагал – две грузовых автомашины, три трактора, два катка, роту охраны аэродромов, но все это было каплей в море. Агафонов мало, а точнее совсем не верил в затею посадки самолетов в тылу противника и ругался страшно. Он говорил, что лишь профан мог додуматься до такой глупости. Прилетел бригадный комиссар Литвиненко. Они оба с Агафоновым делали, что могли, и хотя аэродром был подготовлен для посадки истребителей, но для обеспечения их маскировки и работы ничего не было сделано. Кстати, противник с 10 мая резко усилил активность своей авиации. Теперь он бомбил и штурмовал все аэродромы группы Белова днем и ночью.

11 мая немцы бомбили штаб Белова. Генерал вновь настоятельно просил Жукова прикрыть группу истребителями и доставить ей зенитную артиллерию.

Наконец, на рассвете 12 мая три истребителя Як-1 сели у Белова на аэродром у населенного пункта Бол. Вергово. Два из них были тут же сожжены авиацией противника, которая отштурмовав их, сбросила 20 бомб. К вечеру противник уничтожил и третий истребитель, а заодно сжег деревню Бол. Вергово. Истребители были уничтожены, но, несмотря на это Белов получил следующую телеграмму: «Тов. Белову, Щелаковскому.

1. Завтра сядет девятый резервный авиаполк.

2. Сегодня и завтра перебросим 12 крупнокалиберных пулеметов. Через два-три дня 12 орудий 37 мм.

Жуков Булганин».

Все делалось как-то непродуманно и беспечно. Литвиненко тут же улетел для исправления недоделок на местных аэродромах.

Командующий фронтом издает приказ за № 264, в котором указывается, что:

«Воздушно-десантная операция по переброске грузов группе генерала Белова проходит медленно и плохо организована. Посадочные площадки на территории группы подготавливаются недопустимо медленно. Сбрасывание грузов происходит неудовлетворительно, значительная часть их при падении на землю разбивается и приходит в негодность. Большое количество самолетов возвращается, не выполнив боевых заданий. Личный состав халатно относится к их выполнению. В результате операция затянулась и грозит срывом установленных сроков.

Военному комиссару 1-й Воздушной армии бригадному комиссару Литвиненко немедленно вылететь на место и лично провести все работы. Командующему ВВС тов. Куцеволову организовать контроль и проверку точного выполнения каждым самолетом поставленной задачи».

Командующий фронтом приказывал немедленно устранить недостатки, в кратчайший срок привести в состояние полной готовности все аэродромы и посадочные площадки. Приказ был, конечно, хорош и меры принимались правильные, но все уже запоздало. Выполнить приказ до начала наступления противника уже никто не мог. Приказ лишь подчеркивал, как несерьезно отнесся Командующий фронтом к сигналам и просьбам Белова,

21 мая Белов писал в штаб: «Уберите Агафонова, он человек бестолковый и нервный. Пришлите двух человек -одного, который бы занимался аэродромной службой, а другой (желательно командира авиадивизии Самохина), которому можно было бы поручить работу боевой авиации. Оба должны иметь прямую и надежную связь с ВВС фронта, ибо ни Литвиненко, ни Агафонов ее не имели, и мне приходится все время заниматься вопросами авиации и иметь дело со многими лицами». В тот же день к Белову снова прилетел бригадный комиссар Литвиненко. Но ему не повезло. В 2 часа 22 мая он поднялся на У-2, чтобы с воздуха осмотреть маскировку аэродрома. На высоте около 50 метров патрулировавший Me-ПО немедленно его сбил. Маленький У-2 сорвался в штопор и разбился. Пилот был ранен, а Литвиненко получив сильный ушиб правой ноги, вышел из строя и на том закончил свою благородную миссию.

В конце мая для прикрытия группы войск Белова с воздуха, в его распоряжение была выделена 28-я смешанная авиационная дивизия под командованием полковника Самохина. Дивизия имела в своем составе штурмовики ИЛ-2 и истребители. Она, как могла, поддерживала действия группы, но спасти ее от непрерывного воздействия вражеской авиации, конечно, не могла.

Противник, перейдя в наступление в конце мая 1942 года, все время теснил группу войск Белова на запад, и расстояние между ею и аэродромами 28 САД катастрофически росло. Вскоре истребители могли прилетать к ней лишь для того, чтобы поприветствовать покачиванием крыла и, развернувшись, быстро возвращаться на свой аэродром базирования, ну, а штурмовиков кавалеристы вообще не видели: им появляться на такое расстояние в тылу врага без прикрытия истребителей было небезопасно. Командир дивизии полковник Самохин прибыл к Белову на своем У-2 и находился с ним до того момента, пока командующий фронтом не разрешил группе выход на «Большую землю».

5 июня, когда Белов принял решение прорываться на юг в район полка «Лазо», полковник Самохин решил улететь. Противник к этому времени вплотную подошел к штабу группы, который располагался в 30 км юго-восточнее Дорогобужа в деревне Лущиково. У-2 Самохина был хорошо замаскирован в кустах на окраине деревушки. Мотор самолета застыл и не заводился. Когда же Самохину удалось завести мотор, у него уже не оставалось времени для его прогрева. Тогда он попытался дать газ и сорвать машину сразу вверх. Это ему удалось, но мотор тут же заглох и Самохин посадил его прямо на мелкий кустарник в 500 метрах от немцев. Кусты и вечерние сумерки скрыли самолет от прицельного огня противника. Снова заведя, и теперь хорошо прогрев мотор, Самохин уже на виду у бегущих к нему немецких солдат поднял самолет и улетел. Он благополучно перелетел линию фронта, и также благополучно приземлился на одном из аэродромов своей дивизии.

Такова, как пишет Кононенко, короткая и весьма неприглядная история с вопросом боевого обеспечения действий группы войск Белова в тылу врага истребительной, штурмовой и бомбардировочной авиацией.

Другое дело – транспортная авиация. Ее работе обязаны жизнью многие тысячи людей группы войск Белова. Она их кормила, одевала, вооружала, снабжала боеприпасами, горючим, медикаментами и всем тем, что необходимо войскам для жизни и ведения боя. Не следует забывать и того, что в группе были тысячи лошадей. Это значительно усложняло ее положение, ибо лошадей тоже нужно кормить. Овес, комбикорм для них тоже доставляла та же авиация. А эвакуация раненых? Опять же она -транспортная авиация. Только за февраль и март месяцы она эвакуировала 3000 человек тяжело раненых!

В группе было подготовлено 11 аэродромов, но самолеты ЛИ-2 садились лишь на двух из них. Садиться на аэродром ночью дело не простое, к тому же в небе патрулировали немецкие ночные истребители. И если транспортный самолет попадал в прицел одного из них – конец был лишь один – смерть. На другие аэродромы груз сбрасывали с более тяжелых самолетов ТБ и ТБ-3 с парашютами или просто так. Но еще большую работу производила транспортная авиация при переброске в группу войск Белова живой силы и материальной части. Она перебросила в тыл врага 4-й ВДК, 250-й ВДП, авиадесантный отряд Суржака, а в конце мая доставила батальон противотанковых ружей, заграждения, несколько моторов для танков, отряд электрозаграждений, зенитные пулеметы и, наконец, 28-30 мая перебросила на усиление группы две десантные бригады. Мессера противника вылетали на специальную ночную охоту за нашими транспортными самолетами. Не мало замечательных, бесстрашных летчиков пали смертью храбрых в неравном воздушном бою. Но больше всего страдали тяжелые ТБ-3. Огромная, малоподвижная, неповоротливая и плохо защищенная громада, загоралась от первой же очереди зажигательных пуль врага. Над ее графрированными плоскостями всегда витало облако паров бензина. Самолет был тихоходен и чем-то очень напоминал фабрику, которая каким-то чудом поднялась в воздух. Не всегда спасал летчиков и парашют, так как высота полета при выброске грузов была слишком малой. Совершить же вынужденную посадку ночью, на местности, которую не видишь, на такой громаде дело почти безнадежное. Так, например, при выброске десанта в конце мая один ТБ-3 был подбит и совершил вынужденную посадку рядом со штабом группы на вспаханное поле. Тяжелая машина прорыла целый ров в мягкой земле и, полукапонировав, задрала хвост почти на 20 метров вверх. Было ясно, что если утром противник заметит самолет, а это совсем не трудно, то он сделает все, чтобы поджечь и уничтожить его, а за одно уничтожит и населенный пункт. В самолете оставалось более трех тонн бензина. И вот всем штабом от рядового до генерала включительно всю ночь рубили и таскали ветки, и даже небольшие деревья, маскируя огромную махину. Один из членов приземлившегося экипажа – пулеметчик у турели был убит, и трое ранено, у самолета были подбиты два мотора из четырех и повреждено управление. Потребовалось исключительное искусство и воля командира корабля, чтобы посадить такую махину ночью. Часть горючего из самолета было использовано для танков, а остальное пришлось сжечь вместе с самолетом, когда противник подошел к деревне, и штабу пришлось отходить.

Выброска десантов в январе-феврале шла очень плохо: летчики, а вернее штурманы отклонялись от районов выброски на многие километры. Так, в конце января 1942 года 8-я воздушно-десантная бригада была выброшена на площади протяженностью более 100 км. А один самолет, отклонившись от курса на 180°, сбросил десантников… где-то возле города Горького. Десантники сутки прятались в лесу, а затем, остановив крестьянина, ехавшего на санях, наконец, установили свое местонахождение. Но с 8-й бригадой было плохо. Многие ее бойцы – десантники, были сброшены прямо на головы немцам. Из 2000 человек, командиру бригады подполковнику Ануфриеву удалось собрать лишь 800 человек. Отдельные, уцелевшие группы десантников действовали самостоятельно, часть присоединилась к партизанам. В ночь на 18 февраля бригаде сбрасывалось пополнение в количестве 300 человек. Здесь тоже была «неувязка», – самолеты, несмотря на сигналы с земли, сначала почему-то полетели на Вязьму и там были обстреляны зенитной артиллерией немцев. Лишь потом начали возвращаться на указанный им район. Здесь все обошлось более менее благополучно, если не считать трех не раскрывшихся парашютов. Ночью 19 февраля десантников летчики сбрасывали прямо над передним краем, где части группы Белова вели сильный ночной бой. Многие десантники опустились прямо в руки немцев. Тут летчики явно грубо ошиблись – ведь нельзя было не видеть огонь перестрелки. Правда, с сигнализацией тоже не все было благополучно. Противник довольно долго использовал нашу оплошность, заключавшуюся в том, что штаб фронта не установил твердого расписания сигнализации. Просьбы Белова исправить эту ошибку очень долгое время оставались без ответа. И противник также как и кавалеристы, разжигал костры, пускал ракеты, а наши летчики, идя на «приманку», сбрасывали ему десантников, боеприпасы, продовольствие и многое другое.

Десант же сброшенный в конце мая (21-я и 23-я воздушно-десантные бригады) прошел организовано и довольно удачно. Для приема десанта были выделены специальные площадки, организовано их охранение, существовали специальные команды для встречи десантников и оказания им помощи. Основная масса десантников высаживалась в ночь на 30 мая. Высадка началась в 22.45, самолетов противника не было и все шло хорошо. Но в 2.00 появились «Мессера» и сразу подбили три наших самолета. Два сгорели, а один сделал вынужденную посадку, о которой упоминалось выше. Из двух сгоревших самолетов спасся лишь один человек – командир корабля Пономаренко.

В ночь на 16 мая патрулировавшие два немецких Хе-111 и один Me-109 подожгли четыре наших самолета, среди них три ТБ-3 и один «Дуглас». Два «Дугласа» были повреждены на аэродроме в Бол. Вергово, их быстро замаскировали в лесу и начали исправлять повреждения. Подбитый «Дуглас» упал где-то в районе станции Угра, а один ТБ-3 километрах в 30-ти восточнее Ельни, на территории занятой противником. Два ТБ-3 совершили вынужденную посадку и один сгорел на земле, но весь экипаж и командир корабля Чиреков спаслись. У самолета были подбиты три мотора. Другой при посадке пришел в полную негодность, но экипаж самолета имел всего одного убитого и одного раненого.

17 мая удалось установить, что третий ТБ-3 командира Озерского упал в районе Выгор. Из экипажа спаслись только три человека. В ночь на 17 мая сгорел в воздухе один ТБ-3 командира корабля Кулешова. Спаслось 4 человека. Еще один ТБ-3, возвращаясь после сброса груза, вступил в бой с истребителем противника и был подожжен, погибли командир корабля ст. лейтенант Казаков, пилот лейтенант Чумаков, бортмеханик техник 1 ранга Аничкин и воздушный стрелок Косов. Раненый стрелок-радист сержант Ахметов, штурманы ст. лейтенант Черенков и Андрушевский выбросились с парашютами. В ночь на 27 мая сгорел один ТБ-3 командира корабля майора Васина, весь экипаж спасся. В эту же ночь в районе Всходы, был подбит «Дуглас» с боеприпасами. Командир корабля Васильев, единственный из экипажа не был найден.

К 20 мая в группе собралось более 30 человек летно-технического состава из подбитых самолетов, и каждый день их число увеличивалось. Таков, далеко не полный, перечень тех жертв и потерь, которые несла транспортная авиация, обслуживавшая группу войск Белова в тылу врага. Но обиднее всего было то, что все летчики в один голос жаловались, что их на аэродроме перед боевым вылетом совершенно не знакомят с обстановкой, не предупреждают, что в воздухе патрулируют истребители противника. Не зная, что делается, они, прилетев к аэродромам группы и увидев сигналы на земле, в свою очередь, сигналят бортовыми огнями и демаскируют себя. Летчики не знали даже границ занимаемого группой района. Прибывший в штаб группы полковник Агафонов не имел никаких радиосредств и радиоданных для связи с аэродромами и с ВВС фронта. Как пишет Кононенко, приезжавший в штаб группы войск Белова бригадный комиссар Литвиненко стремился пробить в штабе фронта и ВВС эту рутину, но, сколько напрасно гибло людей и самолетов?! Какая грубая беспечность, какая безграмотность, какое пугающее безразличие к людям и ко всему, что им поручено!

С первых же дней пребывания группы Белова в тылу врага, как знает читатель, очень остро стоял вопрос об эвакуации тяжелораненых. С каждым днем их становилось все больше и больше. Возникла сложная и важная проблема с их эвакуацией, и ее необходимо было решать в самые короткие сроки. Сначала раненых располагали, а точнее, просто оставляли в освобожденных населенных пунктах, но многим нужна была срочная операция и квалифицированная помощь и значит эвакуация на «Большую землю». Вдобавок, вскоре оказалось, что на освобожденной территории располагаются госпиталя и медсанбаты с ранеными из войск, попавших в окружение еще осенью 1941 года. Таких госпиталей насчитывалось семь. Управление группы, подчинив обнаруженные госпиталя и медсанбаты себе, тем самым, не только приняло на себя руководство ими, но и ответственность за те две тысячи раненых, которые там находились. Комиссар группы – бригадный комиссар А.В. Щелаковский, начальник политотдела Ю.Д.Милославский, политработники и начальники санитарной службы корпуса и дивизий приняли все меры и самое активное участие в решении этой весьма сложной задачи. Поиски и оборудование специальных аэродромов для эвакуации раненых, снабжение госпиталей медикаментами и решение всех важных проблем в этой области проходили оперативно и без всяких скидок на переживаемые трудности. Исключительно большую роль во всем этом сыграл начальник санитарной службы 1-й гв. кавдивизии подполковник м/с Глейх. Впоследствии он исполнял обязанности начальника санитарной службы группы. Затем, после его гибели в рейде, на эту должность был назначен полковник м/с Суховерко из 41-й кавдивизии. (После войны -генерал-майор м/с). Затем фронт прислал на его место полковника м/с П.В. Морозова. Весьма деятельный и энергичный человек, он сделал все возможное, чтобы спасти многие тысячи жизней раненых. 24 апреля из ВВС фронта в группу прибыл майор Пейсахович, который специально занимался вопросами подготовки и оборудования аэродромов для эвакуации раненых. Она началась в феврале месяце. К утру 2 февраля был подготовлен аэродром в Подрезово, но к вечеру его занял противник. Пришлось срочно увозить раненых и отменять посадку самолетов. Затем был оборудован аэродром в районе южнее Бели, он принимал «Дугласы». Здесь эвакуацию раненых возглавлял комиссар штаба группы – батальонный комиссар Резник. Он так и погиб на аэродроме. Во время метели при взлете «Дугласа» его убило плоскостью взлетавшего самолета. Но количество раненых непрерывно росло. Несмотря на то, что к апрелю месяцу количество отправленных на «Большую землю» тяжелораненых перевалило за 3000 человек, положение оставалось напряженным.

Вот выписка из телеграммы начальнику тыла фронта генералу Виноградову:

«25.03 на аэродроме в Сергеево ждут эвакуации тяжелораненые – нач. состава – 280 чел., мл. комсостава – 531 и рядовых – 1841 человек. Нет белья, нет медикаментов, нужны сапоги».

Или вот сообщение во фронт от 21 апреля, оно трагически лаконично: «Опять затор с эвакуацией раненых, их скопилось около 3000 человек». Многих тяжелораненых приходилось эвакуировать на У-2, сажая в одноместную кабину по два человека. Вот донесение от 28 апреля: «Ночью сели в Бол. Вергово 16 У-2 и эвакуировали 31 человека тяжелораненых».

На 1 мая полковник Морозов сообщал начальнику Центрального Военно-санитарного Управления корпусному врачу Смирнову:

«На 30.04 в группе было всего 2299 человек раненых, ПО больных сыпным тифом. 24, 26 и 27.04 на У-2 эвакуировано 40 человек раненых. Дальнейшая эвакуация зависит от подачи самолетов. Прошу срочно кровь в ампулах, перевязочный материал и медикаменты. Развернуто 9 госпиталей. Кроме своего медперсонала имеем 53 врача, 61 человека среднего медперсонала, 7 санинструкторов».

В мае месяце эвакуация «Дугласами» пошла усиленными темпами. Иногда в течение ночи аэродром принимал и отправлял по 10-15 и более кораблей. Вот, например, сообщение от 12 мая -«В Бол. Вергово село 17 кораблей, взяли 360 человек тяжелораненых».

Если учесть, что все делалось ночью, на аэродромах не было зенитных средств, а в воздухе патрулировали истребители врага, то выполненная летчиками задача, представит собой сгусток отваги и титанического напряжения воли людей. Приходилось отправлять на «Большую землю» самолетами и пленных. Конечно таких, которые для фронта представляли особый интерес. Так, однажды, в первой половине мая, отправили в одном из «Дугласов» 20 человек пленных. Самолет не прилетел на «Большую землю» и пленные в разведывательный отдел фронта не попали. 14 мая, совершенно случайно, в лесу недалеко от аэродрома обнаружили разбитый «Дуглас», а в нем останки пленных, несколько трупов раненых и всего экипажа. Очевидно, корабль был сбит немцами в момент взлета или у него заглох мотор при взлете и развороте на курс.

Отправляли на «Большую землю» и трофейное вооружение, если оно представляло собой какую-либо ценность для командования. Так, 20 февраля 1942 года кавалеристами были захвачены у немцев 155 мм шестиствольные минометы и боеприпасы к ним. Для отправки одного из них пришлось даже прорезать фюзеляж у самолета Р-5, так как миномет никак не помещался, а командование приказало немедленно отправить.

Но вернемся к эвакуации раненых. К концу мая, когда противник перешел в наступление, положение с эвакуацией раненых и оказанию им помощи стало совсем тяжелой проблемой. 30 мая Морозов сообщал во фронт, что у него 2800 человек раненых, из них 500 человек носилочных. «Нет противостолбнячной сыворотки» и, конечно же, «нет мыла». Это была самая тяжелая проблема на протяжении всего рейда – «нет мыла»!

Транспортная авиация проделала огромную работу по обеспечению действий группы войск Белова в тылу врага. Героизм и самоотверженность летно-технического состава транспортной авиации не может быть забыта историей.

А о летчиках, работавших на самолетах связи, вообще нельзя говорить без гордости и восторга. Для обеспечения связи использовался самолет У-2 (теперь По-2). Это действительно чудо-самолет. Он и раненых перевозил, и использовался как ночной бомбардировщик, и как средство перевозки грузов для обеспечения небольших отрядов в тылу врага, и для переброски разведывательных групп и отдельных разведчиков, и как средство передвижения и связи. Обладая небольшой посадочной скоростью и не требуя большой площадки для посадки и разбега при взлете, У-2 в умелых руках героев-летчиков, просто творил чудеса. Его любовно называли «королем воздуха», «огородником» и «кукурузником», а немцы прозвали «русь фанер» и «пила». У-2 привозил в штаб группы не только особо важные оперативные и боевые документы, но доставлял письма, газеты и увозил на «Большую землю» тысячи писем кавалеристов. О героях летчиках-связистах, обеспечивавших связь группы с «Большой землей», к сожалению, мало, что сохранилось в записях Кононенко. Неизвестны их фамилии. Вот лишь некоторые: Болотников, Демьянов, Иванов, Кириллов, Песков, Ранцев, Уваров, Щукин. Кириллов, Щукин и Ранцев при посадке самолетов ночью не раз ломали винты, а Уваров при посадке в Выгорь даже зацепился за телефонные провода и перевернулся, потерпел аварию, но все они чудом остались живы и продолжили свою боевую работу. Если самолет портился при посадке, или по другим причинам не мог улететь в ту же ночь, его немедленно необходимо было убирать с летного поля и хорошо маскировать, иначе на рассвете прилетал самолет-разведчик противника и, обнаружив наш самолет с воздуха, немедленно вызывал бомбардировщики или штурмовики и те не улетали до тех пор, пока не уничтожали обнаруженный самолет. Конечно, при этом страдали близлежащие села. Плохо обстояло дело с сигналами, которые подавались нашим самолетам для посадки. Сначала такие сигналы были слишком примитивны и редко менялись, поэтому они легко становились достоянием врага. Но и потом, когда меняли сигналы каждую ночь, а иногда и два раза за ночь, все равно противник часто использовал их для введения в заблуждение наших летчиков. Летая над аэродромом, или в стороне от него, вражеские летчики, увидев какой сигнал подается при появлении нашего самолета, немедленно передавал его по радио своим. И вот противник в своем расположении на маршрутах полета наших самолетов, зажигал те же сигналы. Были не редки случаи, когда введенные в заблуждение наши летчики, поддавшись обману, шли на посадку и приземлялись у противника. Как правило, при такой посадке самолет терпел аварию, так как немцы специально подбирали площадку на непригодной для посадки самолета местности в кустарнике, на болоте, в овраге, траншеях. Совершив такую посадку, и оставшись в живых, летчики, поняв ошибку и пользуясь темнотой, иногда вырывались из расставленной им ловушки. Но не всегда и не всем это удавалось.

Да что У-2, даже ТБ-3 немцы однажды ввели в заблуждение. В деревне Клюшки они разожгли точно такие сигналы, какие были в группе Белова, и ТБ-3 приземлился. Когда личный состав понял ошибку, было уже поздно. Началась перестрелка. Три человека из состава экипажа погибли, а троим все же удалось пробиться к своим.

Несколько слов о снабжении личного и конского состава продовольствием и фуражом. Вопрос работы тыла фронта был довольно серьезным и до того, как группа войск Белова прорвалась в тыл врага. В ходе рейда он приобрел первостепенное значение. Оставался он очень тяжелым и до конца пребывания группы в тылу врага. Правда, тыл фронта несколько исправил свои ошибки, допущенные им до рейда, и, особенно в первые месяцы рейда. Все же он далеко не справился с работой и не смог наладить снабжение группы Белова. В первые дни рейда, когда люди и лошади форменным образом голодали, все телеграммы во фронт с просьбами о снабжении, как правило, оставались без ответа. В крайнем случае, получались телеграммы за подписью Жукова типа «Жми, действуй нахальнее, и Вязьма будет наша». Но все равно, все донесения во фронт в начальный период рейда заканчивались воплем: «Люди, лошади голодают! Белов». До 18 февраля лишь три раза – 4, 5 и 16 февраля группе было сброшено немного продовольствия – сухари, чай, сахар, соль, табак и патроны к автоматам. Но еще труднее было разделить полученные крохи между частями и соединениями. Хотя был строжайший приказ Белова -продовольствие в первую очередь тем, кто ведет бой.

Группе сбрасывали и снаряды, но по какой-то причине не все они рвались, и Щелаковский сообщал в политотдел фронта генералу Макарову: «Больше половины сбрасываемых снарядов не рвутся». Еще хуже было с заменой зимнего обмундирования, когда начал таять снег и потекли весенние ручьи. В это время 2-я гв. кавдивизия действовала в районе болот и на местности залитой водой. Бойцы находились по колено в воде, будучи обутыми в валенки, и когда ночью начинались заморозки, положение еще больше усложнялось. 8 апреля в донесении Белова сообщалось: «К исходу дня противник занял станцию Вертерхово, 2 гв. кд с трудом удерживает рубеж Новинка, Вербилово, Ильинка, Селище. Бойцы совершенно выбились из сил, в мокрых валенках, в плохом обмундировании. Кожаной обуви нет. Люди лежат в мокрых снежньгх окопах». С лошадьми было не лучше. Животные совершенно были истощены. Кавалеристы кормили их всем, чем могли, – молодыми побегами кустарника, соломенными крышами с изб и амбаров, но это не могло помочь строевой лошади, которая привыкла к регулярному приему определенной порции овса, сена и прочим условиям сохранявшим ее работоспособность. В конце концов, лошадь не человек, в группе начался массовый падеж лошадей. 14 мая начальник штаба группы полковник Заикин в своем донесении в тыл фронта генералу Виноградову писал: «Фуража совершенно нет. Лошади голодают, увеличился падеж. Прошу срочно подать овес, комбикорм».

Хочется привести очень «интересный» документ – ответ Жукова на мольбы Белова о подаче продовольствия и фуража. Вот этот документ от 16 марта:

«Если местные ресурсы продфуража исчерпаны, то маневрируйте. В большие бои не ввязывайтесь. Жуков».

Потребовалось более полутора месяцев для того, чтобы ответить на просьбу – «дайте кушать людям и лошадям!» Было рекомендовано «маневрировать». Кому и что оно давало? О каких местных ресурсах могла идти речь, когда население само голодало. Если бы группа начала «маневрировать», то кроме усиления чувства голода и большего истощения конского состава ничего другого она не добилась бы. Возможно слово «маневрировать» сказано «иносказательно»? Возможно. Или Командующий фронтом шутил? Возможно. Тут есть еще одна «тонкость». Жукову потребовалось полтора месяца и слишком много жертв – добавляет Кононенко, – чтобы понять и дать указание: «В большие бои не ввязывайтесь».

26 апреля генерал Белов был вынужден отдать распоряжение перевести весь конский состав на «подножный» корм. Это была прошлогодняя засохшая трава, но другого выхода у него не было: в противном случае кавалеристы остались бы без лошадей, то есть без средств передвижения и тогда им была бы грош цена.