ТУЛЬСКИЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ПОЛК ШАГНУЛ ЕЩЕ ДАЛЬШЕ В ОГНЕННУЮ КРУГОВЕРТЬ

I

По земле России безжалостно катила огненная колесница бога войны Ареса. Все складывалось по замыслу канцлера Германии Адольфа Гитлера, его гениального ума. Отборные германские вооруженные силы внезапным ударом разгромили передовые войска Красной Армии, окружили четыре фронта, пленили миллионы солдат и стали развивать наступление на Смоленск.

Древний город был от века Верховною крепостью России. От Смоленска путь на Москву был прямым, как летящая стрела Робин Гуда.

Знаменитое Смоленское сражение началось 10 июля. У Днепра столкнулись две громады: крестоносцы генерала-фельдмаршала Федора фон Бока и воины Западного фронта маршала Семена Константиновича Тимошенко. Обе стороны бились отчаянно. Ценою больших потерь, фашисты проломили нашу оборону, смяли фронт. Танковая армия генерал-полковника Германа Гота устремилась на Вязьму, Ярцево, окружить Смоленск с севера, танковая армия генерал-полковника Хейнца Гудериана повела марш-бросок на Горки, Красное, окружить Смоленск с юга. И им это удалось! 16 июля Смоленск пал. Над древнею Верховною крепостью взметнулся нацистский флаг со свастикою.

Канцлер Германии был доволен. Он уже посчитал себя властелином мира! В замке Бранденбург, в банкетном зале, фюрер в радости известил высшие чины Третьего рейха: «Господа, Смоленск пал! Его не мог взять сам Наполеон, а, значит, не мог победить Россию! Я взял Верховную крепость, и, значит, возьму Москву, Россию! Ликующее, победоносное «Зиг хайль!» оглушило старинный замок.

Иосиф Виссарионович Сталин тяжело переживал вероломное нападение самозваного властелина мира. И казнил себя за то, что не сумел своевременно разглядеть правду разведчиков, какие доносили о скором и непременном нападении Германии. Но боль за Отечество тревожила немыслимо, и не меньше казнила. Оставалось одно ─ работать. И Сталин работал. Титанически много работал! От имени партии, с непреклонною волею, делал возможное и невозможное, чтобы насытить фронт самолетами, танками, ракетным орудием, грамотными командирами и воинами. Он, несомненно, верил, что фашистские орды будут разбиты, и не жалел усилия для победы.

Узнав о падении Смоленска, пришел в неистовство. И в праведном гневе приказал Берии арестовать маршала Тимошенко и казнить на Лубянке как труса и предателя, как был казнен генерал армии, Герой Советского Союза, командующий войсками Западного Особого военного округа Дмитрий Павлов за поражение в июне в битве с врагом. И так бы случилось, но заступился Георгий Жуков. Он назвал маршала талантливым полководцем, кто сумел сдержать наступление вражеского воинства. Большего никто бы не сделал! Войска верят Тимошенко, освобождать его от командования фронтом несправедливо!

Подумав, Сталин согласился:

─       Хорошо, товарищ Жуков! Но вы вместе с маршалом Тимошенко должны вернуть Смоленск. Любою ценою.

Жуков бесстрашно возразил:

─ Говорить о возвращении Верховной крепости, товарищ Сталин, преждевременно. Войска Западного фронта окружены, ведут бои, заливаются кровью. Фельдмаршал фон Бок имеет превосходство по самолетам, танкам в семь раз! Связь с армиями разрушена. Четыре окруженные армии бьются в одиночку. Зачем напрасно губить людей?

Иосиф Виссарионович раскурил трубку, глаза его наполнились тяжелым звериным желтым светом.

Но произнес по покою:

─ Не будем спорить, товарищ Жуков. Считайте вопрос решенным. Позволяю взять свежие силы у Резервного фронта.

Бои за Смоленск развернулись с новою силою. Фронт растянулся на сотни километров от Речицы до Великих Лук. На всем необозримом пространстве шла немыслимая битва титанов, битва богов! Армии бились с фашистами, с отчаянием безумцев, на удивление храбро и жертвенно. В атаки армии водили талантливые полководцы Константин Рокоссовский, Ива Конев, Михаил Лукин, Кузьма Галицкий, но выбить фашистов из крепости не получалось. Враг был сильнее. Небо, дороги Смоленщины гудели от немецких самолетов и танков, от громоподобного топота кованых сапог завоевателей. Наш фронт был сломан, растерзан! Вокруг все спуталось в кровавом, стонущем и ревущем водовороте жизни и смерти. Никто не знал, где немцы, где свои, кто окружен, кто обороняется, кто ведет наступление? Казалось, все гибли в страшном столкновении двух силищ, двух громадин. Гибли в огне пожарищ, под гусеницами танков, под страшным, дьявольским воем падающих с неба бомб, в разрыве мин и снарядов!

Русские воины беспорядочно отступали все ближе к Москве. Отступали и плакали, унося в себе страшную боль и вину за Отечество, которое залилось кровью, стояло в пожарище, и которое не сумели защитить.

В эту огненную круговерть, в величайший хаос и роковую бессмыслицу, в эту дьявольскую смерть и шагнул Тульский коммунистический полк.

II

Ополченцы шли колонною по старой Смоленской дороге. Шли гордо, с песнею, как на параде, и совершенно не думали о близкой опасности. И только когда в небе стали появляться немецкие разведывательные самолеты «Фокке-Вульф», командир полка всерьез встревожился: тем ли безошибочным маршрутом он ведет воинство в Ярцево? Не заведет ли в западню? На соседней автостраде Москва-Минск все больше становится людской поток. Беженцы шли торопливо, задыхаясь от жары, неся чемоданы, рюкзаки, узлы; взяв за руки детей. Многие в паническом страхе оглядывались назад, где отдаленно слышались орудийные залпы и пулеметные очереди, нарастающий гул танковых колонн, где небо почернело от дыма пожарищ, и еще скорее убыстряли шаг. Женщины еще крепче прижимали к груди младенцев. По краю поля, ближе к шоссе, пожилые пастухи, свистяще-звонко пощелкивали кнутовищами, гнали к спасению коровье мычащее стадо.

На всем пути не было контрольных постов, не стояли красноармейцы с красными флажками, регулируя движение. Куда идти? И где они? В своем тылу? Или в тылу врага? Не оказались ли уже в окружении, в плену, где, кроме расстрела, и ждать нечего будет? Чувствуя сплошную загадку жизни, майор остановил полк на перекур, а сам с комиссаром вышел на автостраду Москва-Минск. Спросил у старика, в соломенной шляпе, с грустными глазами; он ехал на повозке в окружении женщин и детей:

─ Отец, откуда вы?

─ Из Смоленска, сынок.

─ Почему бежите?

─ Под немцем жить не желаем, ─ старик натянул вожжи, остановил лошадь. Достал кисет, дрожащими пальцами свернул цигарку, с превеликою жадностью затянулся. ─ Пленен наш славный град, стоящий на семи холмах, вместе с Успенским собором, церквами Михаила Архангела, Петра и Павла на Городнянке. Все осквернит теперь фашист, ─ он печально перекрестился на дальнее небо, скрытое густым пожарищем.

Командир полка с удивлением переспросил:

─ Немец взял Смоленск?!

─ Взял, сынок, взял, ─ сумрачно покивал седою головою старик, затягиваясь цигаркой. ─ От века стоял нетронутым. Ни одному завоевателю не кланялся. Наполеона не пустил! Русские генералы Барклай-де-Толли, Багратион повергли француза, а Гитлер вошел. Обидно, сынок. До слез. До боли в сердце. Бежим, как испуганные зайцы! Сзади немецкие танки! Половодье танков! От Смоленска до Ельни. Догонят, на корню подавят! Лют фашист! А вы куда? ─ поинтересовался беглец-страдалец.

─ На защиту Смоленска, отец! ─ не скрыл растерянности командир полка.

─Э-э, ─ ернически вымолвил словоохотливый старик. ─ Хватились, избавители! Спать надо было меньше с бабою! Теперича буйность ни к чему! В Смоленске, в окружении, еще бьется армия Лукина, но вам туда не пробраться! Вижу, вы без танков и пушек. Налегке на фронт собрались. Эх, эх! Вояки!

Вперед идти не пытайтесь, все под гусеницами немецкого танка костьми поляжете. Здесь оборону занимайте, а то и поближе к Москве. Там, впереди ─ смерть! И только смерть! Армии бегут, сынок, армии, а вас горстка! Эх, жизнь! Не берегут, не берегут русского человека. Только бы жертву Гитлеру принести, а зачем? Еще могильные кресты по русской земле расставить? Эх, эх! ─ Он поплевал на цигарку, затушив, отбросил ее, сильно ударил кнутом по крупу лошади: – Н-но, залетная!

Мимо на скорости пронеслись с красными крестами санитарные автобусы с ранеными бойцами, у многих машин бока прострелены, зияли рваные овальные дыры, на заезженный асфальт в пыль стекала кровь. Следом, в зловещей панике, без сигналов, обгоняя друг друга, мчались грузовики, нагруженные штабными документами и скарбом. Позже на шоссе появилась ревущая, бегущая толпа красноармейцев, с бледными от боя и усталости ликами. Зрелище ужасное! Толпа обезумела, утратила все человеческое, обратилась в бессмысленность, в животное стадо. Ничего не осталось от воинского мужества, отваги, глаза несли только страх гибели! В лютом, диком напоре, в душераздирающем крике, сводящем с ума, она бежала и все опрокидывала, затаптывала на своем пути, горящие повозки, столбы с оборванными проводами, грузовики, расстрелянные из пулемета, и какие теперь мешали бежать по шоссе и полю, до смерти затаптывали раненого, упавшего, ослабевшего.

Один бегущий воин с сумасшедшими глазами нервно, протяжно кричал:

─      Немецкие танки! Слышите, грохочут немецкие танки! Мы уже убиты! Где же кладбище? Наши могилы? Почему мы еще бежим и бежим? Куда? Ужели мы еще живые? О-, мама! ─ дико и страшно разносился стонущим эхом над полем его обезумевший крик.

Раненый боец, с кровавою повязкою на груди, упав у колес опрокинутой взрывом телеги, слезно просил:

─      Братки, куда мчитесь! Пристрелите! Зачем оставляете немцам?

Копылов толкнул в плечо друга Александра:

─      Видишь, как воюют за Родину, за Сталина?

Командир Тульского полка вместе с комиссаром пытались остановить обезумевшую толпу, какая в панике, в роковой неразберихе, втыка штык землю, убегала от немецких танков. Между тем, их громовая, чудовищная поступь, от которой леденело сердце, тревожно и неумолимо приближалась все ближе. Слышно было, как сотрясалась земля. Майор стрелял из пистолета вверх, останавливал бежавшего бойца, тряс за грудки, но он, обезумев, мало что понимал, смотрел глазами идиота, что были переполнены лютым ужасом, тяжело дышал, харкал кровью, пороховою пылью.

Вскоре майор понял, толпу в панике, распятую страхом, не остановить.

Спросил комиссара:

─ Что будем делать, Павел Иванович? Упремся рогами и примем бой с танками?

─ В чистом поле, без вырытых окопов? С винтовками? С удивлением взглянул пожилой комиссар.

─ Война есть война, ─ стоял на своем майор.

─ Умереть успеем, командир! У нас предписание явиться к секретарю Смоленского обкома партии Дмитрию Михайловичу Попову. И двигаться по маршруту: Смоленск, Ярцево! Смоленск пал, остается путь в Ярцево! И там уже подниматься в атаку за Отечество и за Сталина, а губить бессмысленно воина вслепую, зачем?

─ До Ярцева можем не дойти. Или самолеты разбомбят, или танки гусеницами передавят!

Комиссар произнес тихо, но властно:

─ Командир, мы не имеем с тобою права, бросать полк под танки! Посылать необдуманно ополченца на гибель! И без того армии брошены в огненное пекло. Отступают в неизвестность. Вокруг хаос, неразбериха, и смерть, смерть, смерть. Гибнут фронты! Гибнет Россия! И мы еще в безумстве совершим избиение полка? Кому во благо будет бессмысленная жертвенность? Думаешь, одним полком мы остановим танки Гудериана, какие разогнаны по Руси по злу, по ненависти, все сжигать, уничтожать до Москвы? Мы только еще больше выроем могил и оставим крестов на русской земле!

Он строго посмотрел:

─ Вместе с тем, командир, изменить без приказа маршрут, есть измена, предательство, а это, трибунал и смертная казнь!

Командир полка посмотрел в бинокль. Немецкие танки шли колонною с Духовщины, и уже открывали себя в полную лютую ясность. Грозно в движении покачивались орудийные жерла, пулеметы исторгали огонь, сея вокруг смерть. Рев моторов невольно страшил своим бешеным раздольным гулом! В принципе, он согласен с комиссаром! Смерть должна быть со смыслом! В жертвенной битве с танками-крестоносцами ─ смысла не было! В битве с танками им не выдержать и часа, получилось бы безнадежное, бесславное избиение полка.

Он еще раздумывал, принять битву, отступить, когда далеко в небе над Смоленском увидел фашистские самолеты.

Ждать было нечего; он подал команду:

─ Всем в укрытие, в лес! Не медлить! Чего оцепенели? Скорее, скорее, через луг, хлебное поле, ─ кричал командир полка взвинченным голосом.

Воины в небывалом беге топотом сотен ног сотрясали луг, распугивая болотных птиц, проваливаясь в трясины, безжалостно подминая, ломая хлебные колосья, но до опушки, до леса добрались своевременно. Едва укрылись за вековыми вязами, тополями, березами, за сваленными, срубленными деревьями, кто попрыгал в глубокие могильно-черные воронки от бомб и снарядов, как по лесу ударили свинцовые струи дождя. Лес, где перестали петь птицы, «Мессершмитты» бомбили в лютую ярость, безжалостно. Фашисты не жалели ни бомб, ни пуль, плодоносно рассеивали гибель во всю беззащитную глубину леса. Послышались стоны и проклятья раненого, мучительно-тревожные, затихающие эхом предсмертные крики убитого ополченца, а фашисты все лютовали и лютовали. На горьком безвинном побоище полегли еще печальники России. То были рабочие Косогорского завода, студенты. В тихо-грустном безвестном лесу они и были похоронены под троекратные оружейные залпы в братском Земном Мавзолее как герои-мученики, честно погибшие в бою за Отечество.

Когда лик неба просветлел, немецкие бомбардировщики ушли и перестал витать над землею свирепый, гибельный вой моторов, падающих бомб, когда по Смоленской дороге устрашающе прошли на Москву танки со зловеще черными крестами, командир полка приказал развернуть радиостанцию, настроиться на связь со штабом фронта. И сам надел наушники.

Радист неумолимо долго, до боли в сердце, вызывал штаб фронта. Но связь молчала. Командир полка утратил всякую надежду на общение с фронтом, и услышал в себе страшную растерянности, куда идти с полком? Где сражаться? Идти под Смоленск? На Ярцево? И надо же, аппарат запищал азбукою Морзе, запищал, как из глубин Вселенной. У аппарата был начальник связи Западного фронта Николай Демьянович Псурцев.

С необычным волнением, с радостью, командир полка представился, и попросил маршала Тимошенко.

─ Командующий отсутствует. Поговорите с начальником штаба фронта генералом Германом Маландиным.

Узнав в чем дело, генерал заинтересованно спросил:

─ Великую ли силу выставила Тула?

─ Три тысячи штыков. Но пока ехали в поезде на фронт, осталось меньше. Страшно бомбили немецкие самолеты.

─ Танки, артиллерия на вооружении имеются?

Командир полка неунывающе произнес:

─ Добудем в бою, товарищ генерал! Куда прикажете следовать?

Герман Капитонович поскучнел. Чувствовалось, начальник штаба утратил интерес к коммунистическому полку; он ждал в помощь армию из Резервного фронта, обещанную Ставкою, а заполучил горстку необстрелянных ополченцев из Тулы, без танков и артиллерии.

─ Что я вам скажу? ─ наконец выговорил он. ─ Ситуация сложная. Западный фронт разрушен! Фашисты наступают! Вам надо идти в сторону Ярцево. Кольцо окружения вокруг Смоленска сомкнула танковая армия Гудериана, и именно в Ярцево! Надо его разорвать! Если сумеете взять штурмом Ярцево, соединиться с воинством Константина Рокоссовского на реке Вопь, и тем разорвать кольцо окружения, вы спасете армию Лукина, какая жертвенно сражается в окружении в Смоленске!

Ослабите гибельную петлю вокруг Верховной крепости, защитите свою Тулу, Москву. Спасете Россию!

Он по печали помолчал:

─ В Ярцево стоят отборные войска СС, танковая рота Хейнца Гудериана. Там битва будет роковая, жертвенная! И я не вижу, как вы горсткою, без танков, осилите фашиста! Но если осилите, сумеете взять штурмом Ярцево, вашему полку надо будет поставить на Руси золотой памятник! Сюда, в Гнездово, больше не звоните. Штаб фронта эвакуируется. Все поняли?

─ Так точно, товарищ генерал! ─ по-военному строго отозвался командир полка.