Или нужна ли Россия русским, и русские нужны ли России?

I

На Руси 9 мая 1996 года!

Я люблю праздники, особенно 9 мая. Трогательно и бесконечно изумительно быть в это время земным странником и беспечно прогуливаться по краснофлажным улицам и площадям, встречать разливы гармоник, вглядываться в счастливые лики земного люда, читать в глазах воинов, убеленных сединою, суровую правду о войне. Они идут гордо, степенно, со скрытым величием, с песенным звоном орденов на груди. Хорошо и дивно послушать в парке, как победоносно играет оркестр военную музыку и неизменно марш «Прощание славянки», марш от гордости, от величия.

Я стою на перроне вокзала в Веневе и жду Александра Ивановича из Москвы, из Кремля, где он был на встрече с Президентом России. И вот он приезжает на Новомосковском поезде, сходит по лестнице; красив, высок, статен. Золотая Звезда Героя на груди сияет, как солнце, и сам по себе величает красоту жизни. Но люди, идущие по перрону, ничего необычного не замечают, преувеличенно деловито спешат, толкаются в суете, напирают на Героя. И в половодье суеты и обычности возникает неизвестная еще и неприятная тоска-грусть за пленительно-прекрасную Русь, где люди давно перестали видеть и чувствовать в жизни чудеса, звезды в небе.

Башкин меня увидел, но виду не подал. Рукою не отмахал. Выдержка, такт ─ из летописи его характера. Как шел, так и шел, одиноко, былинно, среди толпы, суеты, в половодье убегающего времени. Встретившись, мы обнялись, поцеловались.

Затем вышли по привокзальную улицу Венева. Шли молча. Остановились у памятника воинам, кто пал смертью героя за освобождение города, у Вечного огня. Воин Александр ушел в себя, в строгость. Я близко вижу его строгое лицо, боевые ордена, его руки, какие сжимаются в кулак. Он, воин России, стоит, как изваяние, и только ветер задумчиво перебирает его редкие седые волосы. Он молчит. В нем идет тяжелая работа души. О чем? Я еще не знаю. Возможно, о пире в Кремле, возможно, о битве за Русь, где миллионы россиян легли в бесконечные великорусские курганы, а он вернулся, и даже Героем, с честью исполнив долг гражданина и воина, а они не вернулись. Почему? Кто ответит? Бог? Россия? Матерь человеческая? На всю Вселенную криком кричи ─ никто!

Его ли вина? Но больно, больно!

И если все так, если его мысли вознеслись черными лебедями над полями битв, над пожарищами, если мучительно зашла в тревожную память горькая и откровенно скорбная правда о смерти друзей на поле сражения, а сам он плачет, то, как нарушить его молчание, его печаль; слишком свята для воина эта траурная тишина, боль и смысл которой он слышит и потрясенно понимает только один на земле. И только один, сам в себе, и должен слышать раздольно-сладостные колокольные благовесты, какие гордо и трогательно плывут в синеве неба над полями битв и могил, неся благую весть о победе Добра над Злом, его победе! Я это понимаю, и понимаю то, что даже робким окликом кощунственно разорвать его мысли, рассоединить его память с далеким огненным временем.

И я в смирении молчу. И тоже смотрю на огонь. На вечный огонь павшим солдатам России. И вижу то время. Вижу, как ровными рядами, четко маршируя, идут солдаты России по Красной площади, укутанные снегом, словно саваном, идут сквозь липкие, мокрые снега, ледяные ветра, туго сжимая винтовки! Идут туда, где бои, унося в себе любовь к женщине, пленительную кротость поцелуя невесты, надежды на жизнь, еще детские пухлые губы шепчут про себя, не на всю площадь, не Иосифу Сталину на мавзолее, а себе, только себе: «Вернуться живым, вернуться!»

Никто не хотел умирать. Но они не вернутся! Никто не вернется!

Бои под Москвою шли без возвращения!

С вознесением в небо!

Вернутся, конечно, но не живыми!

Огнями салютов!

Памятью!

Они еще не знают. Я знаю. Они живут в том времени. Я в этом. Я могу побыть с воином мыслями, сердцем. Они не могут! Они исчезли с земли, ушли в земные Мавзолеи, в Вечный огонь, в обелиски, кто с красною звездою, кто с христианским крестом!

Но они могут ожить на земле, могут вернуться в мир, ─ через мою память! И только через мою память!

Через человеческую память!

Будет жива память, будет жить в бессмертии воин Руси!

Но теперь я стою с героем, ─ и вижу жестокие битвы, слышу гул канонады, гром орудийных залпов, слышу предсмертные зовы комиссара, упавшего соколом на израненную землю, но кто сумел на прощальном излете поднять на битву отважную русскую рать. И сколько раз поднимались они, гордые и бесстрашные, на врага, а с ними и Александр Башкин, дабы защитить распятую, оскорблено-поверженную Русь!

И только ли Русь?

Воины-руссы не жалели себя, не щадили! С верою в русское Отечество и правду людскую бросали себя под танки, с верою в добро и справедливость, в любовь земную сгорали заживо на фашистском костре и пели в себе марш «Прощание славянки». С верою в бессмертие Руси, падали в атаке, перерезанные пулеметною очередью, на родную землю, обняв ее и целуя, целуя на прощальное мгновение. Живые гордо и упрямо шли дальше по дорогам гибели и скорби, все туда, на Берлин.

Но война не только битвы и победа!

Война ─ это боль. Это горечь утрат. Это вдова, скорбно и одиноко плачущая среди русского поля, одетая во все черное, поседевшая за одну ночь.

Война ─ это мать, безжизненно, обреченно, с глухими рыданиями сползающая по косяку двери с похоронкою в руке, прощальною весточкою от сына.

Я не знал, что такое война. Не видел, как плачет ребенок, упав на окровавленную, растерзанную грудь убитой матери, как в разбойничьем разгуле, с воем убивающих бомб, рвут черные «мессершмитты» синее небо на траурные ленты, как пронзительно и исступленно горят кострами города, плачут цветы, прощально изгибаясь в жарком подступающем пламени. Я родился позже. Но война черным обжигающим эхом вошла и в мое сердце, и это эхо огненным вихрем, с болью ворочается всю жизнь. По Библии моей родословной по отцу и по матери пало на поле битвы Великой Отечественной одиннадцать человек.

И это все богатыри-руссы!

И это все, горящее солнце!

И это все живые, бесконечные Вселенные!

II

─ О чем думаешь? ─ поинтересовался Александр Башкин, отходя от Вечного огня, кончив печалиться.

─ О том, что вы были за люди? И сам творец, из чего вас выковывал?

─ Из любви, ─ серьезно отозвался воин. ─ Из любви к России и людям!

Я помолчал в раздумье:

─ Еще хочу разобраться и не могу, всю жизнь не могу, почему так быстро и гибельно остывает память к героям России? Если бы вы не встали с мечами, не одолели фашистского завоевателя, мы бы все были рабами! Я знаю! Я прочитал тьму книг о Гитлере, о его желании завоевать пространство на Востоке! Россия стояла на краю могилы! Страшно подумать, ─ я раб, кто чистит немецкие сапоги! Я раб, кто идет сгорбленно за плугом по родной земле, а следом идет господин и сыпет, сыпет на мои плечи, едва прикрытые лохмотьями, каленые удары бича! Я раб, который никогда не будет знать детства, любви матери, меня будут являть миру как скот! Во мне уничтожили бы великое чувство любви к России, то, что я человек! Почему-то нет ощущения, что это обостренно и до могилы понимают все живущие. То, что сделали вы, воины Руси! Разумом, отдаленно, возможно, кто и задумывается. Чувством, сердцем ─ полная пропасть. И мне печально!

Был праздник, вокруг играла музыка, и мы тоже решили помянуть воина русского Отечества! И было бы грешно не выпить солдатскую чарку за того, кто отвоевал для славян-руссов чистое созвездие жизни и вручил ее как дар по любви и красоте душевной от мудрого и благородного сердца! Вручил как вечную непреходящую ценность! Но сам не дожил, взлетел с поля сражения журавликом в поднебесье.

Мы купили в магазине водки, пристроились на скамье в городском парке Венева, подальше от люда, злой молвы. Но прежде выпили за Героя и за встречу.

Башкин спросил:

─ Тебе, Олеко, надо для газеты? Про Кремль? ─ так он меня называл.

Я отозвался серьезно:

─ Для истории, Александр Иванович! Полагаю, люди, кто будет жить в далеком времени, не без любопытства прочитают твое знаменитое путешествие в Кремль в гости к первому Президенту.

Он задумчиво посмотрел, как на ближнем здании бьются на ветру красные флаги:

─ Знаешь, сколько вернулось Героев на Тульскую землю, когда закончилась Великая Отечественная битва?

─ Двести шестнадцать!

─ В мае на прием к Президенту в Кремль поехало шесть Героев Советского Союза! 8 мая посетили Поклонную гору в Москве. Мемориал впечатляет; достойно увековечивает народный подвиг. Были в центральном зале с высоченным куполом, что уходит в синее небо и в загадочную вселенную. стены мраморные, где живописно, с особым мастерством и любовью, выгравированы великие битвы Великой Отечественной, высечены золотыми буквами имена Героев Советского Союза.

─ И твое имя имеется?

─ Как ему не быть?

─ Значит, ты уже в бессмертии, на тысячи и тысячи лет? ─ я произнес с любовью.

Но Александр Башкин снова не принял объяснение в любви. Он при каждом мгновении оставался великим ─ не величием, а скромностью.

─ В Большом театре смотрели оперу «Укрощение строптивой. Посетили Красную площадь, возложили цветы к памятнику маршалу Георгию Жукову, на могилу Неизвестного солдата. 9 мая, после военного парада, Героев собрали в банкетном зале Кремля, на пиршество, где были уже хлебосольно накрыты столы с богатым разнообразием вин и закусок. В застолье первый Президент России, предложил выпить за Победу и за победителя! Извинился, что не может долго общаться с несомненно великими воинами Руси, спешил в Волгоград, где свершилась беда.

На выходе его остановили седовласые воины, долго общались.

─ Ты тоже имел честь?

─ Пытался выстроить диалог.

─ И что? Как он при близком общении?

─ Мужик, как мужик, красив, скромен, человечен. Такое ощущение, за людей последнюю рубаху снимет.

─ С себя? Или с народа? ─ без улыбки спросил я.

Башкин отозвался мрачно:

─ С себя, Олеко!

Мы помолчали.

─ Считаешь, он правитель от разума?

На чело Героя легла черная туча:

─ Надо бы еще выпить по пять капель. Выпьем, и больше не будем про Ельцина. Хорошо?

─ Почему? ─ проявил я наивность.

Воин Руси произнес неожиданно, где слышалась горькая, потревоженная боль:

─ Иуда он, а не русский президент! Иуда без покаяния. Без прощения русского народа. Казалось, честно и преданно служил идее Октября! Взошел на вершину власти. Партия поверила ему; а он предал ее! И братьев по идее предал! Подло, гибельно! Ушел в демократы! Я не против реформ; и демократия не есть смертный грех! Жизнь крепка движением. Но он и демократов предал! Миллионы русского люда поверили в обновление жизни в России! И что в результате получилось? Какую Россию он выстроил для своего царствования? Россию воров! Россию господ! Россию рабов! Смотри, десять либералов своровали все богатство России! Народ со времен великого князя Владимира Мономаха, Красное Солнышко, со времен Ивана Грозного собирал богатство России, века и века собирал, а его взяли пришельцы без Отечества и по лжи, как прелютые разбойники, обворовали! Мыслимо? Все богатство, веками накопленною Русью, ушло задаром к чужакам без Отечества! И что награбленному народу осталось ─ бедность, слезы и страдание.

Я попытался возразить:

─ Разве он ограбил народ?

─ Он дал его ограбить, совершенно беззащитного! ─ настоял на своем воин Башкин. ─ Дал бы царь-государь, тот же Иван Грозный, Русь обворовать? Как там думали за народ, я не знаю, но жил народ, при пашне, при хлебном колосе, при хороводе! По чести крутилась жизнь! Теперь, что? Видишь царя-государя, кто посохом стучит по терему вора? Думает за Русь? Все зобы пришельцы забили русским золотом! И все мало! Все, дай!

Над Русью мечутся черные молнии, Олеко! Мне стыдно просыпаться утром. Больно! Стыдно и больно видеть эти толстенные, отъевшиеся рожи власти, только гнев и гнев тревожат воры-хитрецы черномырдины, чубайсы, абрамовичи, все остальные, кто воровски разбогател на народном горе! Мне больно видеть, как эти владыки жизни с довольством едут по улицам моей Руси, по-барски развалясь, в роскошном Мерседесе, а в это время по Русской земле голодными идут в школу мои дети! И мои старики, тоже нищие, ограбленные, тянутся скорбною журавлиною вереницею к помойным ящикам изыскать пропитание! Рабочие не получают зарплату! Русские женщины кончают жизнь самоубийством, ибо нечем кормить дитя! Спасибо еще, что дитя с собою в петлю не забирают, а ведь станут забирать, как еще жизнь развернется! Нормально все это? И что за дикая волчья стая примчалась на Русь, какая все это Зло и вершит! И где он, царь-государь? Куда смотрит? В рюмку смотрит! Чудеса! Не чувствуешь слез?

Каков лик Руси по жизни, ты знаешь! В самом имени ее слышится гордое таинство любви, красивая смиренная непорочность, верность и стыдливость от Бога. По таким святцам и жили русские мадонны! Каждую россиянку Виктор Васнецов рисовал, как царевну! По величию, по целомудрию, по красоте чувств, они и были царевны! И все несли в себе лик Богоматери, иконописную красоты!

Теперь, что? Распад всего и вся, какого еще не знала святая Русь! На ночных улицах России, как моя земная боль, как надруганная правда жизни, оскорбленною, мучительною россыпью ─ проститутки, проститутки, проститутки! Не больно мне? Не просит сердце слез? Недавно ехал на электричке из Новомосковска, мимо проходит пьяная девочка лет тринадцати, озорно, чувственно курит. Страдая, я посмотрел на расхристанную мученицу! И что она? Смутилась? Застеснялась? Издала лебединые клики любви и верности? Повинно и молитвенно поклонилась старику за сострадание? Подняла юбку, игриво спросила: «Что, дед, хочешь? Пятерку найдешь? Приходи в тамбур!»

Я перестал всему удивляться, Олеко! Вернее, устал! Дети не видят мяса, колбасы, масла! И идут на панель. За это я воевал? Мою матерь Человеческую постиг траур в сорок семь лет, умер муж, кого любила! Разобраться, молодая еще, как святая тоска! Сватались. Не пошла! Не изменила супругу. И после смерти! Ради детей жила. На том и стоит Русь! Скажи, эти Золушки, зачем приходят на землю? Для чего созданы природою? Не знаешь? Для красоты жизни, Олеко, для любви! Для семьи и ребенка, чуда земного! Но уходят в черную бездну! Кто пресыщенно оскорбил их любовь? Надругался над еще невинными душами? Не власть? Опять моя правда?

Он помолчал, как в трауре:

─ Теперь смотри дальше. Негодяи-пришельцы разграбили все богатства моего Отечества! Оказалось, мало! Мало ─ оказалось! Бесстыдная камарилья Виктора Черномырдина грабит уже моего внука! Берут огромные деньги в кредит у Международного валютного банка на нужды нищего люда, а они исчезают. Народу не достаются! Куда исчезают? Ясно, куда! В ненасытное пузо власти! Страшно сказать, разворовывают миллиарды долларов! И пируют-жируют, сволочи, на народном страдании! Проституток купают в шампанском, а счета за сволочные разгулы пришельцев с чужой земли станут оплачивать мои дети и внуки! То есть, Русь! Каково? Не безмерная мука? Строят из хрусталя терема, лунные парки, дома свидания, туалеты строят из русского золота! Покупают самолеты, яхты, а мои и дети в школе падают в голодные обмороки! Да еще в будущем будут оплачивать векселя владык! Каково? Пир во время чумы! Опять моя правда?

Помолчав, Башкин попросил:

─ Налей еще пять капель, страдает душа. Не принимает она такую глумливую Русь! И сволочность такую не принимает! Убей, не принимает!

Я тихо произнес печальную истину:

─ Каждый народ достоин своего правительства!

Подумав, Александр Башкин сказал:

─ Его нет, Олеко, русского народа. Вот какая печаль! Был, и исчез. Распалась духовная и душевная связь русских. Живем по отдельности, как чуждые миры во Вселенной. Или, проще, как льдинки в проруби. Стукаемся, соприкасаемся, а всем холодно. Каждый за себя! Не за Россию. Не за Россию, понимаешь? Как собраться в народ? Где и как найти соборную, объединяющую силу? Этим я болен, Олеко! Ты думаешь, я обыватель, и просто-препросто говорю за людскую боль, за русское страдание, нет, Олеко, воин России! Воин! Был им! И остаюсь!

Враг пришел на Русь, Олеко! И не просто пришел, а пришел уничтожить Русь! И страшнее, с кем я бился! Не зря я слышу в себе, как тянется рука к мечу! Мы уже на краю гибели, на краю пропасти! Такая моя правда, даже не правда, а такое предчувствие, такое пророчество!

Он встал, прогулялся по аллее, остановился у березы и долго, скорбно, смотрел в пространство.

Чего он увидел там, вдали? Я желал угадать, но не мог! Свою юность? Как пасутся голубые кони в ночном? Костры на берегу реки Мордвес? Или от боли за распад жизни на Руси, за распад, где гибель Отечества неизбежна, услышал в себе мятежность, увидел Куликово поле и русскую рать со щитом, мечом и копьем?

Но, скорее, увидел бесконечные пожары и битвы в Великую Отечественную; в мае, на праздник победы, если сильно болит душа, чаще видится, то суровое время! Несомненно, увидел Польшу, реку Нарев, плацдарм, где стояла непобежденная крепость Башкина. Время давно разметало ветром тот священный рубеж. И давно влились в небо, растворились в солнечном свете черные дымы пожарищ. И заросли бурьяном могильные глубокие воронки от бомб, которые рвали землю и защитников бастиона. Возможно, и окопов нет, запаханы плугом. Все теперь ушло. Но вот куда? Куда ушли те руссы, те герои? В наше Время? В нашу Память? Или все ушло в неизвестность? В безмолвие? И быль та тоже поросла бурьяном?

И кружат ли птицы в поднебесье над могильными курганами в Европе, которую он освобождал? Стенают ли тоскливыми голосами над смиренно и покорно лежащими в земле русскими воинами, поют ли величавую песню о жизни?

То Герою очень и очень важно знать!

Никто не хотел умирать. И те воины на реке Нарев тоже.

Но все ушли в Победу! В каждого, кто живет в 21 веке!

Мы, как?

Мы, живущие?

Мы ушли памятью в того воина, кто ушел в Победу?

Дико и страшно, если в душе безмолвие, запустение, безразличие!

Дико и страшно, но так и свершилось на Руси; чужеземцы во власти не чтят воина Руси, не чтят Победу!

Не чтят Сталина!

И на поле битвы Русскому воинству за храбрость, за любовь к Отечеству, совсем-совсем не бросают венки славы, венки боли и траура.

Чужая Русь, чужая!

III

Воин Александр Башкин вернулся на скамью. Было видно, душа его поостыла, но мятеж еще жил.

Пригубив водки, тихо уронил:

─ Знал бы, что сложится такая жизнь, не защищал бы ее с мечом и щитом!

─ Ты защищал Россию.

Воин согласился. Мы выпили еще. На этот раз помянули солдат России, кому не суждено было вернуться с поля сражения! Возблагодарили памятью, кого знали! И они ожили! Через нашу колдовскую память, загадочные мысли! И они стали жить Зажженными Звездами в современном мире! Пусть им снова суждено вернуться во Вселенную, пронестись в небе в прощальном росчерке гаснущею звездою, а там снова вернуться в свои Вечные Мавзолеи. Но воины с автоматом на груди воскресили себя на земле, повидали нас, а мы каждого. Через память.

Башкин задумчиво еще раз посмотрел на флаги, красно горящие на углу здания. Растревоженная боль не оттаивала.

─ Я воевал за Россию, да, ─ отозвался Башкин, ─ но не такую. На ратном побоище мы делились последним сухарем, последним патроном. И светлостью душ.

Общаясь в Кремле со своими одногодками, с воинами, я дивно и повелительно испытывал воскресение души, очищение ее от скорби и бесприютности, ее чудесное обновление. Во мне мятежно будились целительные силы, желание жить, видеть солнце, березки, раздольное поле с хлебно-кипучим колосом, опять тревожилось желание любить себя, каждого, кого встречаешь на улице, и даже звала к себе женщина.

Но едва возвращаюсь в жизнь, словно попадаю в другое временное измерение, враждебное мне и бессмысленное. И не хочется жить. Устал я, Олеко, устал видеть Россию, за которую бился, в диком, безысходном вихре, слезы женщин, боль ребенка! Посмотри, без революции, одна чужеземная нация присвоили себе все в России: газеты, телевидение, банки, нефть, газ! И даже суды!

Не отсюда ли бедность русского народа?

Придумали такую Конституцию, что русские совершенно отстранены от власти! От своего богатства! Правят одни Чужеземные Олигархи-Иудеи! И эти богатства перекачивают в свои карманы! Где правда? Где справедливость? Могу я все это принять, Олеко?

Он послушал, как шумит листва на березе:

─ Был бы народ, разве было бы так? Где вы, Минины и Пожарские, вот о чем хочется кричать!

Я молчал по сочувствию, не отзывался. Воины, кто прошел Великую Отечественную ─ особая каста! Они патриоты России, ее жертвенники! Им больнее всего видеть распад жизни! Герой из бессмертия бился за Россию, спасал ее от ворога! И Москву тоже!

Но нашествие на Русь опять свершилось! И пришел враг страшнее страшного! Пришел без меча, но разрушил Русь святую до седла! Хитростью взял, ложью!

И снова, снова Отечество сбилось с пути, попав в сильную метель, и его, как саваном, заметает снегом. Разве так хотел Александр Башкин? В то суровое время Русь тоже должна была исчезнуть! Но она выжила! Воин Башкин отстоял ее с мечом на ратном побоище; разметал соловьев-разбойников! Как Илья Муромец! Казалось, она теперь могла и дальше наполнять себя красотою и праздником и идти по земле в венце из ромашек и незабудок, победоносно и светоносно, под колокольный благовест, от храма к храму, от мудрости к мудрости, от богатства к богатству, а она оказалась на панели оскорбительного разврата, оскорбительного нищенства! Воин Башкин так не хочет! И больше спрашивает себя, чем меня: почему так ослабела Русь? Почему никто не взращивает русскую силу для битвы за свое достоинство, за свое Отечество?

И воин, живя в мятеже, в изумлении, неся в себе невыносимую боль и горечь, кричит душою, спрашивает во всю Вселенную: нужна ли Россия русским?

И русские нужны ли России?

Воин остро чувствует связь с Отечеством. Он вековечная плоть ее, ее воинство, ее правда, ее печаль и радость. И ни разу еще не забыл, что именно от предков, от древних славян-руссов он получил в наследство ─ русское крестьянское поле, заснеженные луга с бесконечными пространствами, лунные ночи, березовые рощи, чарующие танцы на берегу реки, сладостно-пахучие метели, таинство любви, красивую, податливую женщину, земные сокровища, всю Россию.

Богаты были его деды! И все завещали ему. С чистым сердцем, навеки. Грозы и ливни, идущий снег, радуги в небе, цветы и травы, умытые росою, пахнущие к вечеру особою свежестью, непостижимою свежестью его родины, завещали всю полноту мира, его красоту и благоденствие.

И именно это он защищал.

И защитил!

Ему нет причин стыдиться за свою Русь. Бесконечные смерти, которые он миновал, которые чувствовал близко, ощущал на самом острие исчезновения из жизни, постигая правду гибели, ее горестную скорбность, оказались ему дороже красот мира! Эти смерти, их близость, их подступающая могильно-гробовая тьма свершили целительное преображение в его сердце, он стал еще сильнее, ревнивее любить и жизнь, и свою землю, и Русь; любить до горьких и сладостных слез, до мучительной радости!

Может ли он отдать все это пришельцам с чужой земли?

Но себя чувствовать на Руси чужеземцем!

Он никогда не примирится с Русью Ельцина!

Воин сильно-пресильно ощущает себя гражданином русского Отечества! И то от естества, от сердца. Жизнь ему досталась ─ одно страдание! Он пережил на войне, в плену страшную трагедию духа. Но остался человеком! Стал воином России! Стал героем из былины, как Геракл!

Александр Башкин то измерение, когда в одном человеке живет сила и величие русского народа!

Александр Башкин то измерение, когда в одном человеке

живет великая Русь!