Денис Анциферов, Омск

Вопросом этим задавался, наверное, практически каждый представитель моего поколения. И, конечно же, в подавляющем большинстве случаев ответом было короткое «да». Но мне почему-то кажется, что в 90-е свободы было слишком уж много.

Объясню свою позицию. Само понятие свободы не существует вне рамок человеческой деятельности. Невозможно в дикой природе встретить проявлений в чистом виде свобод или несвобод. Самого человека также нельзя назвать свободным или несвободным. Да, существуют правила, ограничивающие его деятельность, но спросите себя, что, кроме страха возможного наказания, мешает ему переступить через них?

Так где же прячется эта неуловимая свобода? Неужели ее не существует вовсе и мы лишь выдумали ее, чтобы было проще жить? Нет и еще раз нет. Свобода есть. И живет она в нашей голове.

Действительно, единственное, что может быть свободно или несвободно в этом мире, — это разум. В то время как одни самостоятельно загоняют себя в рамки условностей и стереотипов, другие чувствуют себя привольно в любой ситуации, в любой обстановке и даже в месте так называемого лишения свободы.

Нельзя однозначно утверждать, что свобода — это хорошо, а несвобода — плохо, ввиду относительности этих понятий. Здесь, как и в любой сфере объективной реальности, важен баланс двух составляющих.

Но что может произойти, если вдруг в целой стране переключатели в головах людей перейдут в положение «полная свобода»? Что ждет страну, где не останется ничего незыблемого и все станет дозволено? И будет ли на самом деле свободен народ, получивший так много свободы? И был ли свободен я сам, будучи ребенком? В этом эссе я сделаю попытку ответить на эти вопросы.

Безусловно, после развала Союза мы были вольны говорить все, что мы думаем о ком бы то ни было и о чем бы то ни было. Не слишком заметный плюс в возрасте от года до 10 лет, но тем не менее. Мы были вольны не чувствовать себя винтиками системы. Вольны понимать, что наше будущее теперь исключительно в наших руках, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мы были вольны жить так, как сами того хотим.

С другой же стороны, наиболее предприимчивые люди в это время могли свободно организовать свой бизнес, заработать кучу денег, власть, авторитет и, по немыслимому стечению обстоятельств, взорваться в собственной машине, получить шальную пулю или пропасть без вести. Все мы прекрасно знаем, с чем ассоциируются у многих шальные 90-е. Стрелки, братва, крышевание, беспредел. И это отнюдь не выдумка телевизионщиков, желавших срубить побольше денег на какой-нибудь «Бригаде» или «Бумере», а объективная на тот момент реальность.

Если посильнее напрячь свою детскую память, то можно и самим вспомнить этих грузных дядек с суровыми лицами, которые, правда, ходили в основном не в малиновых пиджаках, а в банальных кожанках. Именно они были хозяевами жизни в то время, а лучше сказать в безвременье. И именно с ними приходилось контактировать обычным людям, чтобы получить нормальную работу или какой-нибудь дефицит.

Вообще, несмотря на парадоксальность 90-х, когда предприимчивый человек вчера засыпал бедняком, сегодня просыпался богачом, а завтра мог «проснуться» мертвым, для рядового постсоветского гражданина это было время больших свобод и малых возможностей, когда ты можешь делать все, что хочешь, но в пределах отмеренной тебе большими дядями территории. А территории, несмотря на размеры нашей Родины, почему-то на всех не хватало.

Россию моего детства можно сравнить с американским Диким Западом. Только без ковбойской романтики, индейцев и не слишком заметной в этом беспределе роли шерифов. Странно, что наше правительство считает, будто авторитет правоохранительных органов был дискредитирован еще при советской власти. По моему скромному мнению, наша милиция/полиция лишилась его именно в 90-е годы.

Если задуматься, то, наверное, перестроечное время было дано нашей стране, чтобы народ понял, чего он лишился с падением Союза. Но одновременно с этим столь продолжительная стрессовая обстановка позволила людям быстрее адаптироваться к новой жизни. Кто-то поднялся, кто-то упал на дно, кого-то не стало, но большинство людей удержалось на плаву. До современной демократической России дошли те, кто смог пережить период неконтролируемой свободы. И хоть сегодня и нельзя, как раньше, ракетой взлететь к вершинам богатства, славы и власти, но, вскарабкавшись туда непосильным трудом, можно не бояться быть скинутым легким движением пистолетного курка или скрипом перерезанных тормозов.

Так вырос ли я в свободной России? Безусловно. Но эту мнимую свободу вчерашней России я легко бы променял на надежность России сегодняшней. Ведь, несмотря на многие спорные решения, я надеюсь, что моя страна будет двигаться в правильном направлении. Но еще больше я надеюсь на то, что через многие годы мои дети, отвечая на вопрос, выросли ли они в свободной стране, без какого-либо принуждения, не задумываясь, ответят «да».

И еще я надеюсь, что все плохое, что осталось в 90-х, навсегда останется там, а наше и последующие поколения запомнят этот период как новую и, возможно, одну из самых значимых страниц в истории нашей страны.

 

Екатерина Волосомоева, Ростов-на-Дону

— Что такое свобода? — Серега чешет затылок и на мгновение задумывается. — Это отсутствие рамок, понимаешь? Это возможность делать все, что взбредет в голову, не думая о последствиях. Как в кино. Поэтому Триера я люблю больше, чем Альмодовара, — Серега затягивается сигаретой и выдыхает на меня клубы дыма. — Понимаешь, у Триера свободы больше. Гора-а-здо больше.

Он разливает по стаканам кипяток, пока я пытаюсь найти логическую связь между его тезисом о свободе и двумя режиссерами.

Серега почти рафинированный интеллигент. В свои двадцать с небольшим читает Акутагаву, Маркеса и Кафку, смотрит Джармуша, Тарковского и раннего Аллена. Атеист — не верит ни в Бога, ни в политические утопии, ни в семейные ценности. У него есть высшее образование и нет работы. Зато он везде и всегда свой. Художник. Этим и промышляет.

— Вот я свободный художник. Это звучит гордо. Понимаешь? — не унимается Серега. — Я свободный человек. И ты. И мы все. Мы родились в такое время. Свобода у нас в крови.

Мы сидим в грязной кухне, с отваливающейся штукатуркой, за столом, на котором нет ничего, кроме растворимого кофе, сигарет и дешевого портвейна. В магнитофоне орет затертый диск Цоя. Говорим о кино, авторских метафорах, манифестах в искусстве и свободе. Свободные дети свободной страны.

Мы с Серегой почти ровесники. Когда нам было полгода, рухнул Союз, а мы даже не заметили. Учились ходить и говорить, как любые нормальные полугодовалые дети. Пока родители холили нас в условиях дичайшего дефицита, мы росли, играли с друзьями во дворе, ели бабушкино варенье и пили газировку из автомата. Самым страшным горем для нас было лишиться просмотра видика из-за плохого поведения. У каждого нынешнего двадцатилетнего где-то в закромах памяти найдутся истории про то, как родители отдавали долги, неделями сидели на гречке и боялись увидеть «Лебединое озеро» вместо выпуска новостей. А мы всё росли и росли, чувствуя себя абсолютно свободными.

Это потом уже мы вдруг поняли, что наша свобода — это свобода беззаботного детства, не обремененного опытом и здравым смыслом. А когда повзрослели — почувствовали: после развала Союза людям дали желанную свободу, только пользоваться ею не научили. Свобода слова вроде бы есть, а говорить никто не хочет по старой памяти. Мало ли что. Чьи родители не повторяли как мантру: «Помни, в какой стране живешь»? Рубили-рубили окно в свободу, а оказалось, что только проковыряли форточку, которую в любой момент могут захлопнуть. Традиционное русское «хотели как лучше».

Я помню, как родители не хотели, чтобы я поступала на журфак. Понимали, что их дочь, с обостренным чувством справедливости, захочет писать правду. А свобода слова в нашей стране практически синонимична словосочетанию «пуля в лоб». И когда я, поступив, вдруг поняла и смирилась с тем, что никакой свободы слова у нас никогда не было, нет и, скорее всего, не будет, возрадовались! Значит, останусь жива. И на том спасибо.

После журфака мне стало противно многое, особенно журналистика. Пресса, в которой восхваляют учредителей. И телевидение, на котором показывают идиотские передачи для исцеления себя посредством арбузных корок. Все, что угодно, лишь бы не говорить о том, что реально происходит в стране. Кажется, в одной из передач на Первом канале искали кристально честного человека, подвергая кандидатов испытаниям на детекторе лжи. Если они такового нашли, не могли бы его сделать ведущим программы «Время»? По чесноку, без лжи?

Вообще, когда тебе двадцать лет и ты все понимаешь, твоя политическая независимость граничит с равнодушием. Социальные сети под колпаком Генпрокуратуры? Ну и что! Буду писать, что хочу. За губернатора на выборах проголосовало 100 % избирателей? С кем не бывает, на выборы я все равно не хожу, и на политику мне плевать.

Живу ли я в свободной стране? Вряд ли. Свободна ли я сама? Возможно.

Пока у меня остался выбор, куда идти учиться, где работать, с кем создавать семью. Слава Богу, мы живем не в «дивном мире» Хаксли. Пока. Да, наш мир напоминает кафкианский Замок, но надежда на спасение все же есть. По крайней мере, у двадцатилетних. У всего есть предел. И у нашего политического равнодушия в том числе.

Союз никуда не делся. Он с нами, он в нас. Мы поменяли одну иллюзию свободы на другую. Мы все так же голосуем за Партию. Все так же заискиваем перед чиновниками, даже если чиновник — кассирша на вокзале. Мы все так же идем за вождем. «Вперед, Россия!»

Свободный художник Серега отхлебывает чай и говорит, что уже полгода ищет работу по специальности. Ему нужны деньги. А работы все нет. Зато есть выбор, как у любого свободного человека в нашей стране, — либо пойти работать в «Макдональдс», либо в армию по контракту. Деньги выходят почти одинаковые. Серега затягивается сигаретой и включает Цоя погромче.

 

Эмилия Деменцова, Москва

С раннего детства я слышала от бабушки такую фразу: «Ты счастливая, ты будешь свободной» — или: «Ты счастливая, ты будешь жить в свободной стране». Помню, как однажды утром мы пошли с бабушкой погулять. Кое-где у тротуара стояли танки. Я испугалась, а бабушка сказала: «Не бойся, это самые добрые в мире танки» — и заплакала. Это было 21 августа.

Я быстро взрослела (росла среди взрослых, умных, интеллигентных людей), со мной никогда не сюсюкали, обращались как с равной, объясняя мне значение незнакомых слов.

Помню, как буквально бежали к телевизору на программу «Взгляд», «Вести», какие-то дискуссии, «Куклы». Было интересно жить.

Как оказалось, можно вслух говорить все, что ты думаешь, писать и публиковать собственное мнение. Время кухонь и навязшей на зубах фразы «это не по телефону», казалось, ушло навсегда.

Когда распался Советский Союз, дома была растерянность. Всех волновала судьба Крыма. И тут к моему деду — ординарному профессору — приехал с Украины «соискатель докторской степени». Теперь он вел себя как самый настоящий иностранец у иностранного оппонента. Однако для бабушки как будто ничего не изменилось, и она в конце визита спросила: «А Крым, Севастополь — это как? Украина?» — «Безусловно», — ответил он. Почему-то тогда она говорила о чьей-то глупости, граничащей с преступлением (потом, конечно, я узнала чьей), о совести и справедливости, но.

Конечно, были трудности, и немалые, но все компенсировалось свободным дыханием и надеждой.

Помню, мы жили на даче. И вдруг утром в воскресенье, в прекрасную погоду мы собираемся и едем в Москву. В это время электрички шли полупустые, а на сей раз свободных мест почти не было. Люди ехали на выборы. Люди ехали выбирать, потому что им рассказывали, объясняли, до них доносили, что, как, когда, зачем будет сделано, какая от всего этого польза для каждого человека. Были программы кандидатов, были споры между ними, была правда в самом прямом эфире.

Все ли было гладко? Конечно, нет. Раздражал много мелькавший Березовский с его отрицательным обаянием, Таня с Валей, «крепкое рукопожатие» и «работа с документами», но жизнь кипела, бежала, многое было внове, интересно. Почем зря ругали Б. Ельцина, но счастливы были, когда операция на сердце прошла успешно, а потом снова ругали. Его прощальное обращение к народу — незабываемо. Президент просил прощения!!! Такое и представить себе невозможно, но это было, я это слышала, и я скорбела по поводу его кончины, кончины большого человека с большим сердцем, широкого, умного, умеющего слушать и слышать. Может быть, вспыльчивого, но незлобивого, не мстительного, тем более мелочно мстительного. Ведь ему досталось ох какое тяжелое время. Лиха было много, то есть бед и несчастий. А он выстоял, хотя нефть, как говорил Е. Гайдар, стоила 8 долларов.

И не надо сегодня искать иной смысл в словосочетании «лихое время». И еще криво улыбаться. Загляните в словарь С.И. Ожегова.

Кстати, моя бабушка по сей день твердит, что страна (СССР) погибла не от дешевой нефти, а от лжи. Тревожно, но ложь снова становится, стала атрибутом повседневной жизни.

Помнится после ареста М. Ходорковского В. Путин говорил, что знает людей из Байкалфинансгруп, а через какое-то время даже не мог вспомнить правильное название. Меня это удивило, а потом я перестала удивляться. Осталось недоумение. А потом взрывы домов, Дубровка, Беслан, метро, аэропорт — и ни слова от президента. Правда, был в Беслане несколько часов ночью.

Я иногда задаюсь вопросом: откуда столько свободного времени у американских президентов? Откуда потребность обращаться к своим избирателям, быть вместе в горе, почему я знаю про дочерей Джорджа Буша и ни разу не видела детей двух наших президентов?

По-моему, нас не уважают и не принимают в расчет. Иначе не объяснить лексику отдельных высказываний.

Нас не уважают и не видят, потому что иначе невозможно объяснить неверие в нашу способность самим, самостоятельно обустраивать свою жизнь.

Нас не уважают, о нас не помнят, иначе бы не окружали таким кольцом ОМОНа, когда есть естественное желание высказать собственные мысли о нашей жизни.

Нас не уважают, мы лишние, иначе нам бы сказали, какую программу нам предлагают, что для этого будет сделано, что надо перетерпеть, чтобы завтра было лучше.

Нас не уважают, мы мешаем, иначе почему стерли все цвета радуги и нам оставили только один. Серый.

Нас не уважают, мы быдло, иначе нам бы объяснили, почему, например, сегодня М. Прохорова назначили, а потом выгнали не только из его партии, но и из комиссии по модернизации. Это политика или спецоперация?

Нас не уважают, нас очень много, иначе бы нам не лгали, что инфляция 6–7%. Надо потрудиться просто зайти в магазин.

Нас не уважают, да мы просто население, подданные, иначе бы фактически не отменили выборы.

Знаете, наверное, нам все можно пережить! Разве нас мало убивали, ссылали, гнобили, терзали, но. За державу обидно, стыдно. Смеются же, дивятся. Ну как можно, чтобы из 140 миллионов лишь два человека решали вопрос, кому из них быть президентом отныне и навсегда. И не постеснялись — решили. И батюшка благословил. Значит, дело сделано, и на избирательные участки ходить не надо?

Дышать, конечно, стало труднее. Воздуха не хватает, когда все глубже погружаешься в болото. Но надо выныривать, вдыхать поглубже и жить, потому что другой жизни и другой страны у меня нет.

 

Янина Заева, Красноярск

В пять я мечтала командовать Российской армией и принимать парад на Красной площади. В двадцать один это выглядит несбыточным вследствие абсурдности идеи, наличия иных приоритетов и видения политической действительности.

Приступая к написанию эссе, первый, о ком я подумала, — учитель истории, в самом начале 2000-х восхищавшийся укрупнением и возможностью участия в выборах исключительно политических партий, последующим исключением графы «против всех».

Также вспоминаю детский восторг от телевизионной картинки президентских выборов 2000 года, когда специально подготовленные дяденьки и тетеньки признавались в любви и призывали оказать доверие, проголосовав «за». Еще были заявления империалистического характера, после которых я начинала гордиться собственной страной. Ведь и НАТО мы «построим», и всех остальных поставим на колени.

Я была в том возрасте, когда ребенок не акцентирует внимание на подобных событиях, но количество листовок, телепередач и восхищавшихся было так велико (политтехнологи сработали великолепно), что это навсегда врезалось в память.

Следующим событием, которое она воспроизвела, стал Беслан. Отлично помню несколько дней, в течение которых вся школа говорила только об этом и на переменах мы буквально «прилипали» к экрану, помню дрожь, бежавшую по телу после кадров освобождения, точнее вида окровавленных тел.

После случившегося последовало странное заявление о строительстве и укреплении какой-то вертикали власти, замене прямых губернаторских выборов наделением полномочиями.

В детстве я любила всех: родителей, родственников, подруг, попугая Веру. Все казались добрыми и справедливыми. Даже испытывала симпатию к дяде Вове из телевизора, который, казалось, нас защищал. Позже пришло осознание, что большая часть угроз вымышлена или порождена самой властью.

Властная вертикаль реформировалась и путем «совершенствования» так называемого антиэкстремистского законодательства, но уже под предлогом националистических угроз.

В информационно-политическом плане мое 17-летие ознаменовалось тем, что с первых полос газет не сходили заголовки об очередном разоблачении нацистской группировки.

Единственным положительным результатом стало исчезновение из сети Интернет видеозаписей расправ над мигрантами, но этот процесс никак не повлиял на главную цель изменений. Возможно, потому, что преследовалась иная цель — создание механизма уголовного преследования человека за несогласие с властным видением государственного развития.

Ни в одном либерально-демократическом государстве мира (если мы все-таки стремимся к этому, а не к светлому авторитарному будущему) законодатель не выделяет подобные деяния в качестве самостоятельных составов преступления. Да, существует мотив идеологической, расовой, национальной или иной ненависти, но именно мотив, ставший в российском праве самостоятельным составом, сформулированным так, что к ответственности можно привлечь кого угодно.

Будучи слушателем очередного антиэкстремистского круглого стола с участием представителей правоохранительных органов и администрации города, была удивлена энтузиазму, с которым подавалась информация. Ни у кого из присутствующих не вызвал возмущения обвинительный приговор в виде лишения свободы сроком на шесть месяцев (условно) за распространение листовок с текстом «Убей в себе раба» или объявление правозащитников «врагами России» и последующая «пробежка» по их портретам, не повлекшие никаких негативных последствий для организаторов.

Реализация конституционных прав воспринимается властными элитами как угроза безопасности страны, а не как право граждан и обязанность государства.

Для меня свободная Россия существует лишь в качестве мысленного образа, гарантирующего фактическое и правоприменительное равенство, исключающего ситуацию оправдания Конституционным Судом назначения глав субъектов термином «наделение полномочиями».

В этой России население не стоит перед выбором: голосовать за какую угодно партию или испортить бюллетень, надеясь, но не веря, что таких, как они, 40 % и результаты будут признаны недействительными. Участие в оппозиционных политических мероприятиях воспринимается адекватно и не грозит стать пропуском в специальные списки государственных органов, вузов и школ.

Реальность пишет другую картину действительности. Выбор конкретного направления деятельности предопределен политически, теми событиями, которые сейчас развиваются. Избрать что-то идущее вразрез с псевдоидеологией государства — поставить на себе как на специалисте крест.

Избрав для себя позицию нейтралитета, я не могу осудить ровесников, шагающих дружно в ряд, поскольку это основной социальный лифт для самореализации.

Наверное, мы приспособленцы. Основная масса населения боится что-то менять в страхе, что будет еще хуже.

Хотя не все так плохо. Знакомые, живущие в Восточной Украине, восхищаются «российской политической стабильностью». Не берусь судить об эффективности политической системы этой страны, но средняя заработная плата россиян, равная 15 тысячам рублей, и молчание как условие стабильности этого не стоят.

Постсоветское настоящее определяется методом принуждения и наступлением негативных последствий в случае неповиновения, убеждение сведено к предвыборной агитации.

Конечно, свободы будет столько, сколько ее возьмешь. Но каким образом, если государственный механизм становится препятствием для установления баланса между интересами публичной власти и личности? Последняя выступает приоритетным объектом правовой охраны, второе и третье места отводятся обществу и государству соответственно, но практика применения вырабатывает противоположную схему: государство — общество — личность.

Процесс становления политического режима, окончательное оформление формы государства занимает длительный временной период, наверняка рано говорить о настоящем как свершившемся факте, для изменения которого нужен государственный переворот. Авторитаризм — переходная форма, сменяемая демократическим или тоталитарным режимом, но если под свободным государством понимать собирательный образ либерально-демократических режимов с набором декларированных и гарантированно реализуемых общепризнанных прав и свобод, то вектор развития с его управляемо-суверенной демократией направлен явно не в эту сторону.

Вышеизложенное — мое субъективное видение российской действительности, сформированное профессией, работой, литературой, музыкой, чужим мнением, приведшее к ощущению отсутствия альтернативных путей развития и невозможности что-то изменить.

К сожалению, я не могу сказать, что выросла в свободной России. Более того, не знаю, в какой стране вырастут мои дети. Это касается не только свойства свобода/несвобода, но и географического положения — Россия данной страной может и не быть.

 

Александр Зверев, Санкт-Петербург

Я родился в 1989 году — сложное и переломное для России время. Тогда на карте мира, раскинувшись на одной шестой части земного шара, еще значился Союз Советских Социалистических Республик. Но это было время заката могучего государства — империя Советов трещала по швам административнотерриториального деления.

В самой России чувствовалась напряженность, вызванная экономическими, политическими и иными причинами. Все одновременно ждали и боялись кардинальных изменений. Перемены не заставили себя долго ждать. В 1991-м на политической арене появилось новое независимое государство — Российская Федерация.

Настали новые времена. Кто-то называет их «лихими», намекая на разгул криминала и нелегитимные итоги приватизации, перераспределение капитала. Кто-то с пиететом вспоминает первое десятилетие новой России, называя его «временем надежд», попыткой построить свободное демократическое государство и сильное гражданское общество.

Для меня же это просто детство, не больше, но и не меньше. Так случилось, что, родившись в одной стране, в славном городе-герое Ленинграде, я взрослел уже совсем в другом государстве, да и город мой назывался уже иначе. Мне незнакомы километровые очереди за товарами первой необходимости и пустые прилавки. Ярким воспоминанием из детства был магазин игрушек на Невском проспекте, который просто ломился от всевозможных машинок, конструкторов, трансформеров и Барби с Кенами. Правда, по рассказам родителей я знаю, что купить что-нибудь в начале 90-х было не так легко, как сейчас, поскольку цены были кусачие и росли как на дрожжах, а вот зарплаты оставались прежними, да и выплачивались нерегулярно. Впрочем, как это ни печально, такое положение дел было вполне закономерно. Коллапс политической системы всегда негативно отражается на благосостоянии большинства граждан.

Несмотря на все трудности переходного периода, в стране произошли серьезные сдвиги: появились новые политические институты, стал развиваться парламентаризм. Миллионы людей по всей стране объединялись в политические партии с целью защиты и продвижения своих интересов через зарождавшиеся демократические институты. Сейчас трудно себе представить, что люди с таким упорством боролись за свои права. Помню, как по телевизору показывали различные митинги, манифестации; наиболее запомнились выступления шахтеров, которые то перекрывали дороги, то стучали касками по Горбатому мосту, требуя выплаты заработной платы и ответственной политики в сфере добычи угля. И надо сказать, небезуспешно. А какие баталии разворачивались в Государственной Думе, которая тогда была не только местом для дискуссий, но и местом для политических шоу (один депутат Марычев чего стоил) и даже драк! В порыве политической борьбы парламентарии рвали волосы на себе и на своих коллегах. По телевидению кроме латиноамериканских сериалов показывали множество политических передач, где выступали политики самых разных взглядов, от Ельцина с Черномырдиным до Ампило-ва с Баркашовым. А сколько шума было вокруг первой чеченской кампании, когда журналисты НТВ в открытую критиковали федеральные власти во главе с президентом за развязывание боевых действий на Кавказе. Много было того, что сейчас называют черными PR-технологиями. Яркими примерами служат скандал вокруг «коробки из-под ксерокса» во время предвыборной кампании Ельцина 1996 года или же «войны олигархов», когда подконтрольные им СМИ опубликовывали компромат на оппонентов. Можно по-разному относиться к вышеописанным событиям, но они показывают, что в 90-е существовала политическая конкуренция между различными группами и шла ожесточенная битва за власть и за возможность донести до власть предержащих свои интересы, свой альтернативный вариант политики.

То, с чем столкнулись Россия и россияне на стыке XX и XXI веков, на языке науки называется демократическим транзитом. СССР, а затем и Россию накрыла третья волна демократизации. Страна медленно, но верно начала двигаться по пути от авторитаризма к демократии, одним из отличительных признаков которой являются права и свободы граждан. Первый этап демократического перехода — либерализация — приходится еще на советский период, когда государство даровало обществу часть экономических и социальных прав и свобод. Мое же детство началось в свободной стране, где общество добилось для себя еще и определенных политических прав. Это был второй этап трансформации государства.

Все это происходило на моих глазах. Я рос вместе со своей страной. В год, когда я пошел в первый класс, страна погрузилась в предвыборную борьбу за пост президента новой России. А через два года пришел август 98-го: в стране случился жесткий экономический кризис.

С началом нового тысячелетия страна сильно изменилась. На фоне растущего благосостояния люди стали терять полученные в рамках демократизации свободы. Новый век ознаменовался централизацией и усилением роли государства: «построением вертикали власти» — так называли эту политику первые лица государства. Закончился второй этап демократического перехода. Итоги демократизации оказались не такими, какими их представляли себе люди в самом начале 90-х годов. Демократические институты, появившиеся за первое десятилетие, не стали лекарством от всех социальных проблем. Общество выбрало для себя другую модель управления. Государство своей сильной рукой начало наводить порядок, который, к сожалению, далеко не всегда соответствовал интересам и чаяниям общества.

Трудно сказать, вырос ли я в свободной стране. Мир, который создавали для меня родители и близкие, был свободным. Свобода и ответственность были двумя взаимодополняющими ценностями, без которых невозможно сформировать цельную и креативную личность. Государство и общество, безусловно, накладывают серьезные ограничения на действия людей, но в конечном счете каждый человек делает свой выбор и только он решает, каким ему быть. И мне хочется верить, что я вырос в свободной, ответственной стране, несмотря на все негативные общественно-политические трансформации.

 

Ильсур Зиганшин, Казань

Для ответа на данный вопрос мне прежде всего необходимо понять, что значит «свободная» Россия. А как понять, что это такое, если до меня таковой еще не было, а была лишь «несвободная» Россия: феодальная, царская, советская, рабская, немытая Россия — какая угодно, только не «свободная». Соответственно, надо идти от обратного и отталкиваться от «несвободной» России.

Для меня символом прошлого России, несвободного прошлого, является чемоданчик. Маленький кожаный чемоданчик, в котором лежит все самое необходимое: белье, бритва, посуда, постельные принадлежности. А необходимо это на случай ареста. И как правило, чемоданчик этот стоял у двери квартиры людей думающих, рассуждающих, интеллигентных.

Могу сказать, что по-настоящему интеллигентных людей я видел не так уж много. Но и не так уж мало. А вот чемоданчиков с минимумом необходимых вещей на случай ареста я, к счастью, не видел никогда. Поэтому да, я вырос в свободной России.

Я вырос в стране, где было и есть много нищих. Я вырос в стране, где мама мне говорила возвращаться до темноты, потому что страшно. Я вырос в стране, где милиционера боятся больше, чем бандита. Вот в такой стране я вырос. Я вырос в свободной России.

Вспоминается мне пес Шарик из «Собачьего сердца», наевшийся от пуза и сравнивавший себя с бродячими и вольными собаками. «Да ну ее к черту, эту свободу, которую придумали несчастные демократы» — так рассуждает Шарик.

Но после Шарика всегда вспоминается Филипп Филиппович, который отстаивал свою свободу, который ценил ее. Для него свобода не превращалась в «разруху», а была добродетелью и порядком, при котором осматривают в смотровой, кушают в столовой, а в грязных калошах не ходят по мраморной лестнице и персидским коврам.

Свобода дается не всем, а только тем, кто достоин ее, только тем, кто сможет ее защитить.

Мои родители и вообще старшее поколение проявили мужество, достойное свободы и демократии, сказав «нет» режиму преступному, режиму, ни во что не ставящему основные права человека. Но потом оказалось, что кроме мужества в один момент нужно еще многое: терпение, трудолюбие, толерантность, тяга к знаниям и, главное, уважение к самим себе. А вот этого и не оказалось.

Это именно люди старшего поколения стали бандитами или «оборотнями в погонах» («термин», прошедший сквозь всю мою сознательную жизнь). Это именно люди старшего поколения поголовно давали взятки и брали их так же поголовно.

Свободная Россия оказалась не готова к свободе. Она хотела пепси и сникерсов, но не хотела работать. Каждый был «Шариком», хотел что-нибудь получить сверху от «хозяина». «О, это должно быть великий человек» — таковы мысли Шарика, и так же мыслили все, кто восхвалял лидеров в надежде получить еще кусочек «краковской», которой никак нельзя людей кормить.

И все эти «Шарики» так и не понимали, что «хозяин» кормит их не просто так. Думаю, что так и не поняли.

Но они подарили мне свободу. Правда, сразу же испугались ее и стали отнимать кусочек за кусочком. На всю жизнь запомню свое разочарование выборами (своих первых выборов я ждал с десяти лет). Нет моих кандидатов, как, впрочем, нет и моего голоса. И таких примеров множество. Везде я вижу двери, которые закрыты, и ключей к ним вроде связей и больших денег у меня нет.

Но я уже безмерно благодарен им. Потому что все-таки дали.

Эту свободу используют по-разному: кто пиво пьет, а кто книги читает. Но для всех один очень важный плюс свободы — она воспитывает. Особенно в долгосрочной перспективе. При свободном выборе мы можем видеть непосредственные результаты своей деятельности. И мы понимаем, что в конечном итоге результат зависит прежде всего от нас. Пьешь пиво — вот тебе разбитое корыто. Учишь языки — вот тебе работа в международной компании. Все предельно ясно и просто.

Оценивая прошлое, надо понимать, что двадцать лет в свободной стране жили люди с рабским сознанием. И не только рабским, но и тюремным. Ведь в период после Октябрьской революции вся страна, по меткому замечанию Солженицына, каждый день была отравляема тюрьмой. И вся страна была большим тюремным лагерем. Отсюда всеобщее стремление «жить по понятиям», воровское сознание «сдохни ты сегодня, а я завтра». Отсюда же и массовое стремление уехать за границу, то есть «откинуться» или «свалить». Ведь так и говорили: валить отсюда надо. Да и в труде нет никакого смысла, если все результаты деятельности забирает пахан или тюремная администрация.

Анализируя же факторы, имеющие влияние на будущую экономическую и политическую ситуацию, никак нельзя исключить духовную составляющую поколения, которое только вступает во взрослую жизнь. Мы только закончили или заканчиваем техникумы, институты, университеты. И мы мыслим по-другому. Каждый мыслит по-другому, то есть по-своему. Только в этом выход из рабского сознания.

Для нас личная свобода является неотъемлемой составляющей бытия. Свобода нам дана не сверху, мы получили ее по праву рождения, и забрать ее у нас невозможно.

Когда-то Прометей украл с Олимпа огонь и дал людям. Прометей был жестоко наказан, но вернуть огонь боги были уже не в силах.

Наши родители очень жестоко поплатились за свободу, данную своим детям, но я думаю, они не жалеют о своем выборе, как Прометей не жалел о своем. Ведь счастье родителей — это счастье их детей.

Мне кажется, что мы должны быть благодарны нашим родителям, и лучший способ сказать им «спасибо» — это жить в стране не «дураков», а в стране «гениев». Люди с огнем — это уже совсем другое, нежели люди без огня. А Россия свободная — это уже совсем другое, нежели Россия несвободная.

 

Давид Канкия, Краснодар

Я вырос в свободной России? И да и нет. Можно сказать, что взросление моего поколения произошло в разной России. В стране, где уже перестал существовать жесткий идеологический гнет единственно верного учения Маркса — Ленина — Сталина, но продолжает торжествовать двоемыслие и засевшее в подкорку у большинства раболепие перед начальством. В стране, где есть свобода слова на отдельных радиостанциях и газетах, но телевидение политически стерильно и покорно обслуживает власть. В стране, где ты можешь хоть 24 часа в сутки безнаказанно костерить Вождя в Интернете или на кухне, но если 31-го выйдешь на Триумфальную, тебя отоварят дубинками. У нас нет моральных авторитетов, зато есть национальный лидер. Мы свободны, мы рабы.

Свободная Россия, а что это вообще такое? От кого она свободна? И вообще, может ли страна или весь ее многоликий народ быть свободными?

Свобода не бывает абсолютной, это понятие двояко, содержит в себе свое же отрицание. Можно быть свободным только от чего-то конкретного: от мук совести, моральных обязательств или чувства долга. Значит, существуют разные виды свободы, и надо лишь понять, какие из них есть у нас как граждан, элементарных частиц страны. Чтобы лучше разобраться в этом вопросе, сравним состояние различных свобод в России и Советском Союзе.

Свобода покинуть страну. Для нас открыт весь мир. В любой момент любой гражданин России может собрать чемоданы и без проблем уехать за границу. В советской стране был «железный занавес» и о свободе перемещения говорить не приходилось. Кстати, если в СССР высылка за кордон считалась наказанием, то в современной России все совершенно наоборот: запрет на выезд из страны рассматривается как страшная немилость государственной машины.

Свобода предпринимательства и частной собственности. В этом пункте все достаточно неоднозначно. С одной стороны, не существует никаких формальных преград для владения собственностью и занятий бизнесом. С другой стороны, в любой момент твой бизнес может быть отобран кем-то из власть имущих, и ты с этим ничего не сможешь сделать. Искать справедливости в судах или коридорах власти бессмысленно. А простые сограждане еще плюнут тебе в лицо и скажут: так тебе и надо, буржуй паханый! Любой бизнесмен постоянно держит в голове пример Ходорковского. Так что в России свобода владения собственностью и предпринимательства носит весьма условный характер. На самом деле ты не владеешь собственностью, а лишь временно пользуешься, пока чин покрупнее не захочет ее себе. Хотя в сравнении с СССР прогресс налицо: тогда и слов таких толком не знали.

Свобода информации. Если до периода гласности и перестройки легко можно было получить срок за томик Солженицына, то теперь читай что хочешь, никто и слова не скажет. Полная свобода. Правда, в условиях информационного плюрализма почему-то популярностью пользуется всякое мракобесие, вроде Фоменко и Донцовой, а не Гайдар и Достоевский. Не стоит забывать и про Интернет: все совокупное знание человечества на экране твоего монитора. Но, к сожалению, и здесь все та же картина: преобладает пошлость и скудоумие. Так что еще большой вопрос, насколько умело россияне научились пользоваться этой формой свободы.

Свобода слова и СМИ.Безусловно, свобода слова в России есть. Но не везде, а только в интеллектуальных резервациях, вроде «Эха Москвы», «Новой газеты», в Интернете. Зато отсутствует независимая тележурналистика, а редакционная политика телеканалов полностью соотносится с настроением власти. Что и неудивительно, ведь все значимые каналы принадлежат либо государству, либо близким к власти олигархам. При этом нет жесткого идеологического контроля, как раньше, а главный цензор сидит в головах самих журналистов.

Политические свободы. Для миллионов советских граждан единственным способом участвовать в политической жизни страны являлось вступление в коммунистическую партию. Более того, без этого невозможно было построить карьеру. Полный политический монополизм. За любую критику или публичное несогласие с единственно верным курсом единственной верной партии можно было с легкостью стать врагом народа. А уж про выборы и говорить не приходилось. Только блок коммунистов и беспартийных, и всегда 100 % голосов. В современной России есть 13-я статья Конституции, которая запрещает государственную идеологию. И сегодня партийная система страны представляет собой пестрый цветник. От красно-маковых коммунистов до вечнозеленого «Яблока». Целых семь разрешенных цветов(ков). Но по какому-то странному стечению обстоятельств все место под солнцем занято сорняком ЕдРозией. В некоторых особенно солнечных регионах этот сорняк получает на выборах все 104 % голосов, чего не было даже в СССР. А вот что неизменно и по сей день: хочешь быть успешным в политике и жизни — одна дорога, через «Наших» в ЕдРо. Иначе ты маргинал.

Свобода в науке. В СССР наука находилась под пятой номенклатуры и в основном занималась обеспечением нужд военных. Поэтому физики и химики находились на особом положении, они были важными людьми, которым позволялось больше, чем всем остальным. Именно с этим связан расцвет технических наук. В свою очередь, гуманитарные науки оказались вторичными, социально неблагонадежными, да и вообще не очень полезными. Некоторые области человеческого знания провозглашались лженаучными, как генетика. А такие дисциплины, как политология, вообще как бы не существовали. Сейчас наука более или менее независима от идеологических нагрузок. Однако становление на рыночные рельсы больно ударило по старым кадрам. Они не смогли приспособиться к новым условиям и выжить без мощной государственной поддержки. Те, кто был попредприимчивей, ушел в бизнес или уехал за границу, остальные в большинстве своем были вынуждены влачить жалкое существование. Сейчас, к сожалению, очень небольшая часть талантливой молодежи готова сделать выбор в пользу научной карьеры, ведь в таком случае ты, скорее всего, обрекаешь себя и своих близких на полуголодное существование. Теперь ученые вызывают не уважение и восторг, а жалость и иронию.

В общем, если подводить итог, то можно сделать следующий вывод — мы стали свободней, чем 50 или 30 лет назад, но мы не стали счастливей. На нас свалилась огромная ответственность, к которой мы были не готовы. Многие с облегчением пожертвовали своими правами и свободами, как только появилась малейшая надежда на то, что можно будет жить как раньше, скромно, но сытно, бесправно, зато под опекой. Для тех же, кто не согласен, кто хочет сам быть хозяином своей судьбы, жизненное пространство год от года сужается. Их выдавливают в виртуальное пространство Интернета или за границу, а они с недовольным фырканьем принимают отведенную им роль.

Россия последних 20 лет одновременно прекрасна и отвратительна. Это страна, в которой можно быть свободным, лишь каждый день прикладывая значительные усилия. Где ты являешься гражданином не по праву рождения, как Европе, а по праву борьбы. Благодаря тому, что день ото дня, вопреки всему, выдавливаешь из себя раба.

 

Екатерина Кожевина, Омск — Москва

Мой товарищ закончил исторический факультет Омского государственного университета. Будучи студентом, он посещал лекции довольно известного профессора-медиевиста Генриха Кутдусовича Садретдинова. Профессор был уже в почтенных летах, в руках неизменно перебирал деревянные четки, носил окладистую бороду и любил часто отклоняться от темы лекции. Однажды он в очередной раз решил поговорить со студентами «за жизнь» и спросил: «Скажите, а что для вас сегодня самое важное?» Девочки-отличницы, сидящие за первыми партами, неуверенно зашептались: «Семья. любовь.» Но вдруг с задних рядов послышалось четко и звонко то самое заветное слово — «свобода». Оно прокатилось волной по аудитории и повисло в воздухе. Тогда Генрих Кутдусович посмотрел на группу и сказал: «Знаете, а ведь свобода — это самая высшая ценность в рабском обществе».

* * *

Порой я задумываюсь над тем, как «рабство» и «свобода» могут сосуществовать внутри личности, внутри социальной группы, внутри целой страны. Что же онтологически означает это слово — «свобода»? Что значит быть или не быть свободным человеком? И уж тем более стоит разобраться с тем, что такое свобода, когда мы говорим о масштабах целой страны.

В 1941 году социальный философ Эрих Фромм закончил работу над своей книгой «Бегство от свободы», когда весь мир содрогался от разрушительной силы фашизма. Фромм писал о том, что свобода — это нечто большее, чем отсутствие притеснения. Не стоит забывать, что помимо «свободы от» должна существовать «свобода для». Свобода — это возможность людей раскрыть свой потенциал, стать теми, кем они являются на самом деле. Иными словами, это всегда возможность выбора (и этот выбор не должен ограничиваться смертью, лишениями или рабством). Однако свобода — это не только внешнее условие (возможность выбора), это внутреннее состояние человека, его желание и готовность выбирать.

Таким образом, свободная страна — это государство, в котором, с одной стороны, возможность выбора закреплена институционально в виде многопартийной системы, конкурентного рынка, эффективного законодательства, полноценного рынка труда. Но, с другой стороны, в этой стране должна существовать иная сила, которая функционирует независимо от государства. Это некоммерческие организации или отдельные люди, которые ежедневно делают свой выбор. Они защищают профессиональные интересы, решают проблемы бездомных детей и пожилых людей, развивают протестное искусство, борются с коррупцией и т. д. Они самостоятельно выбирают тот мир, в котором будут жить завтра, не дожидаясь решения политиков. В терминах социальных наук первое условие — это демократия, второе — гражданское общество.

Мое детство прошло в 90-х годах. Яркими лоскутками всплывают в памяти жвачки «Love is», группа «На-На» в космических костюмах, бесконечные голливудские мелодрамы и боевики с закадровым голосом Володарского и еще родительские споры, предмета которых я не понимала. Вечерами они сидели на кухне и горячо обсуждали, как соседи на какие-то «завучеры» купили новый холодильник «Снежок». Но в то время я, конечно, и не могла себе представить, какие серьезные изменения произошли в структуре нашего общества.

Вокруг как грибы вырастали новые предприятия, прогорали и снова появлялись фирмы-однодневки. Многие талантливые «хищники» сумели открыть свое дело, реализоваться, стать профессионалами, обрести фроммовскую свободу. Однако среди людей, которые смогли «подняться», далеко не все достигали нового положения благодаря собственной интеллектуальной незаурядности. Везло и тем, кто обладал врожденным чутьем на деньги при отсутствии уважения к закону. Но это только одна сторона медали.

Помимо известных всем «новых русских» появляются так называемые новые бедные, о которых пишет Татьяна Заславская. Это инженеры, врачи, преподаватели. С появлением новой государственности они потеряли и социальный статус, и былую материальную обеспеченность. Кто-то собрал свои пожитки в кожаные советские чемоданы и уехал на Запад, поменял профессию, стал таксистом или грузчиком, но при этом сытым и уверенным в завтрашнем дне. Большинство осталось. Кандидаты наук торговали колбасой, занимались челночеством. Многие спивались.

Были ли эти люди свободными? Навряд ли. Выбор «новых бедных» был заведомо ограничен. Либо ты остаешься верен себе, своей стране, своей профессии и живешь впроголодь, либо уезжаешь, занимаешься хлебным, но чужим делом и кормишь семью. Но загвоздка в том, что и в советское время несвобода этих людей обеспечивалась идеологией, цензурой, лагерями, опасностью лишиться жизни.

Если говорить о периоде 90-х, то нельзя сказать однозначно, была ли наша страна свободной. С одной стороны, появились новые возможности, политическая борьба, свобода слова. Но, с другой стороны, масса людей не смогла адаптироваться к новым условиям, провалилась за черту бедности, оказалась не готова к переменам в силу различных причин: возраст, недостаточный уровень образования, консервативность, преданность идеалам. Да и можем ли мы назвать свободной страну, в которой государство показало сначала в 1993-м году, а потом и в 1994-м, что можно безнаказанно стрелять из танков по своим же гражданам? Как говорил один из персонажей Сергея Довлатова: «Демократию надо внедрять любыми средствами. Вплоть до атомной бомбы».

Закончились 90-е, и нулевые все расставили по своим местам. Глубокая аполитичность, нежелание людей ходить на выборы, центростремительное движение к стабильности и авторитаризму — логичное завершение лихих 90-х. Как государство, неготовое к модернизации политической системы, плюрализму, отвернулось от демократического пути развития, так и люди, зацикленные на ожидании чуда, неготовые к самостоятельному решению своих и чужих проблем, не стали объединяться, чтобы менять мир вокруг. Согласно данным фонда «Общественное мнение», 44 % россиян считают, что благотворительность нужна людям только для того, чтобы рекламировать свой бизнес. Значительная часть населения не задумывалась об этом в принципе. Но, к счастью, есть и другие. Те, кто, подобно доктору Лизе, рискует собственной жизнью, чтобы изменить жизнь других к лучшему. Искренне, честно. Те, кто верит, что счастье и здоровье человека — высшие ценности.

Авторитаризм, к которому мы пришли сегодня, — воплощение массового побега от свободы. Люди боятся быть собой, для них гораздо комфортнее полагаться на тех, кто сверху. Несвобода России сегодня — это не только и не столько вина государства, это выбор людей, которые бездумно ставят галочку в бюллетене, следуя стадному чувству большинства, или отказываются от голосования в принципе, людей, которые будут ждать, пока государство повысит пенсии, вместо того чтобы организовать фонд поддержки пожилых людей. Но я верю, что открытость мира, образование, заразительная энергия тех людей, которые делают нашу жизнь лучше, однажды перевесит чашу весов на свою сторону.

Мне кажется, что я выросла в несвободной стране. Я верю, что буду стареть в свободной.

 

Михаил Ляпунов, Набережные Челны

Я родился, как и многие мои сверстники, в 1990 году. Году, во многом переломном для СССР и России, переломном для всего мира. В 1991 году государство СССР окончательно прекратило свое существование. О том, что было после, существует множество версий. Пожилые люди до сих пор говорят, что нам, мол, нужна мощная рука, типа Сталина, что в те времена было лучше. Да и от молодежи часто слышны такие слова.

Здесь я выскажу свое личное мнение. Я буду очень рад, если оно совпадет с чьим-то мировоззрением еще. Мне повезло родиться в переломный момент мировой истории. В 1991 году пропали те иллюзии, которые навязывались всему советскому народу: коммунизм — будущее всего мира, Запад загнивает, единственная правильная власть — власть Коммунистической партии. Вдруг оказалось, что СССР — страна, которая потратила огромные деньги на войну в Афганистане, на строительство БАМа и прочие громадные проекты, — не может обеспечить свой народ даже хлебом, не говоря уже о банковских счетах своих граждан.

Вот в такой страшный для страны момент на ее спасение пришли те, кому была она важна не как инструмент собственного обогащения, а как Родина. Одним из таких важных государственных деятелей был Егор Гайдар. Я думаю, они считали своим долгом сделать Россию богатым, успешным государством. Страной, куда бы стремились приехать не только русские, но и другие, умнейшие люди своего времени.

Вот в этот период, условно его можно обозначить с 1991 по 1996 год, Россия стремительно становилась свободной. И люди в России, несмотря на все проблемы и нехватку часто необходимых вещей, были свободными. В это время граждане страны почувствовали себя теми, от кого зависит многое в стране. Были и выборы губернаторов, президента, выборы депутатов и даже референдумы. Митинги стали средством протеста или достижения своих определенных целей. Многие ругают девяностые за разгул преступности. Он был, и с этим может спорить только глупый. Но никогда еще в России не было такого количества свободной прессы, которая могла в свободной России писать о том, о чем хотела.

Но была в России одна проблема. Проблема, которая, на мой взгляд, давно уже мучает наше государство. Возникла она еще в имперский период существования нашей страны. У нас постоянно убивали, репрессировали, уничтожали умнейших людей только лишь для того, чтобы царствовать могли не самые передовые силы. В царские времена самыми известными из них стали декабристы, в СССР даже смысла нет перечислять тех, кого репрессировало наше государство. Вспомнить хотя бы академика Сахарова, который очень сильно пострадал за свою правозащитную деятельность.

В России же современной свободу быстро завернули вновь пришедшие к власти чекисты. Еще в 2003 году Путин с помпой поздравлял М.Б. Ходорковского с юбилеем компании ЮКОС. Через несколько месяцев после этого государство начало планомерное разрушение одной из крупнейших корпораций в России. Многие могут спросить, а как связан олигарх и свобода в России? Могу заметить, что Ходорковский был учредителем фонда «Открытая Россия». Этот фонд сделал такое количество добрых дел, что перечислять придется долго. Это и образовательные программы для разных групп населения, и гранты, и многое другое.

Так получилось в нашей отчизне, что умнейшие люди вечно сидят не там, где должны сидеть. Общество привыкло кричать на каждом углу: от нас ничего не зависит. Не ходить на выборы, пофигистски относиться ко всему, что вообще нас окружает. Следовательно, и получаем то, что получили сейчас.

Да, я родился в свободном государстве. Да, я считаю, что в моей жизни зависит от меня практически все. Так считают многие люди, которые меня окружают.

Иногда у меня начинают возникать мысли об уровне свободы в тот или иной период жизни нашего государства. И я начинаю понимать, что сейчас мы можем высказать свою точку зрения. Если нас не покажут по телевидению — не беда. Всегда есть Интернет, пресса, да и дискуссионных площадок сейчас очень много. Мы с гораздо большей легкостью говорим, что не стоит голосовать за Медведева и Путина, не боясь попасть за такие высказывания за решетку или вообще быть расстрелянными, как во времена Сталина.

Сейчас у нас есть гораздо больше сил и возможностей, рычагов давления, площадок для высказываний. Даже мнений у нас сейчас больше. Я считаю, что сейчас совершенно ничто не мешает нам делать себя, своих близких, друзей более свободными. Этот процесс, на мой взгляд, бесконечен. Есть только один измеритель уровня свободы — твой личный. Если ты считаешь, что зарвавшиеся чиновники, которым наплевать на все, — это нормально, значит, ты свободен в такой действительности. Если твою гордость вызывает «Газпром», Олимпиада в Сочи и у тебя есть желание воровать так же, как они воруют, — это твоя свобода.

Мне очень нравятся нынешние музыканты, не только Шевчук, но и многие другие. К примеру, группа «Тени Свободы», подводя итоги нулевых, спела:

Чем больше таких музыкантов, журналистов, политиков, да, наконец, обычных граждан, которые работают где угодно и кем угодно, будет становиться у нас в стране, тем выше будет уровень свободы.

Ведь нам не нужен доход в 100 миллиардов, нам нужна лишь свобода, то есть та возможность, при которой зарвавшийся чиновник не сможет запросто уничтожить твой бизнес, потому что ему так захотелось. Нам, всему нашему обществу нужна свобода личности, слова, действий. В общем, та свобода, которая записана в нашей Конституции. Кстати, хорошая книга. Как жаль, что наши правители пока не хотят соблюдать ее.

Радует сейчас то, что растет самосознание всего общества. Даже те музыканты, которые в 2003 году в интервью говорили, что не стоит ходить на выборы, там нечего делать, сейчас чуть ли не заставляют своих слушателей сходить и проголосовать против партии «Единая Россия». Появляется очень много общественных организаций, которые по частям, по частичкам отвоевывают свободу у правительства. Москва не сразу строилась. Я думаю, мы на хорошем пути. Надеюсь, что путь не прервется!

 

Сергей Нестеренко, Пятигорск

Одно могу сказать точно — я вырос в России, в стране с богатейшей историей, культурой, неповторимой судьбой, а народ ее на протяжении многих веков оставался закрепощенным. Будь то Российская империя или СССР, свобод большинство людей имели мало, а подчас совсем их были лишены. Чем это объяснить? Многие мыслители пытались ответить на этот вопрос, но к единому мнению так и не пришли. Иностранцы, например, приходят к выводу, что Россия органически порождает деспотизм из своего национального духа или своей геополитической судьбы. Не хочется в это верить, но факт остается фактом.

Я родился на закате Советского Союза, в 1989 году. Я рос, а вместе со мной росла новая Россия. Мы практически ровесники, несколько лет разницы, которых все равно не помню. Как не помню очередей, дефицита продуктов в магазинах, талонов на питание и много другого, за что так ругают Союз. У нашего поколения было «все», начиная от модной одежды и заканчивая кока-колой. Мы росли, ощущая свободу, мы хотели жить как герои западных боевиков, подражали им. Но с возрастом начали закрадываться сомнения: а свобода ли это? Разве количество денег и власти должно определять положение человека в обществе? Конечно, нет. Так, может, отсутствие равных законов для всех можно назвать свободой? Тоже нет. Необходимо разобраться, что же такое свобода на самом деле. В энциклопедии дана трактовка: свобода — это наличие у человека или процесса возможности выбора варианта и реализации (обеспечения) исхода события. Отсутствие такого выбора и реализации выбора равносильно отсутствию свободы — несвободе. В 1991 году народом был сделан выбор. Выбор есть и сейчас, но исторический парадокс, о котором было сказано ранее, повторяется. Сегодня можно с уверенностью сказать, что свободы в России неумолимо сокращаются.

В 90-е многие увидели свободу в возможности воровать, обходить закон, и я не говорю о привилегированных слоях общества. Новая власть больше не указывала, что и как делать, рыночные отношения охватили все сферы жизни общества. Частная собственность, предпринимательство, преобладание личных интересов над общественными — куда ж еще свободнее? Неудивительно, что население приняло это за чистую монету. Не могу сказать, был ли это чей-то злой умысел или же стечение обстоятельств. Впоследствии противостоять этому стало довольно сложно. Если допустить, что завтра все органы государственной власти начнут исполнять свои обязанности должным образом, то больше половины предприятий, образовательных учреждений, больниц, банковского сектора, рынков и многого другого просто-напросто закроется, не говоря уже о частном секторе. Все они не ответят букве закона, нормам и требованиям. И как быть? Получается, что возможность обойти закон тоже своеобразная свобода? Любая власть в конечном итоге стремится к ограничению прав и свобод граждан, а на основе подобных правил тем более.

Прошло всего двадцать лет, а как люди привыкли. Коррупция стала неотъемлемой частью нашей жизни, никто не удивляется, и все как-то пугающе легко относятся к очередной новости о продажных судьях и проворовавшихся чиновниках. Неужели обыденность, стремление заработать деньги, навязанная пресловутая американская мечта так безнадежно закрывают нам глаза? Зачем играть по таким правилам свободы, где деньги и связи определяют количество наших прав? Если есть фактор, ограничивающий выбор, то о свободе говорить не приходится.

Человек — это такое создание, которое всегда стремится к упрощению своего положения. Если можно не работать — не будет, если можно сократить — сократит и так далее. В 90-е мощная бюрократическая машина Союза рухнула, следовательно, появилась возможность сглаживания многих углов. Мало кто задумывался о будущем, нужно было выживать, а кому-то — просто оставаться на том же уровне потребления. Псевдосвобода — возможность отступить от норм и правил — никогда не приведет к успеху. Свободу необходимо беречь, она предполагает отказ от некоторых личных выгод в пользу общих. Вырос ли я в свободной России? Тут скорее подойдет термин — разгульная Россия. Некая вседозволенность с учетом определенных факторов. Если кому-то и нужна такая свобода, то мне категорически нет.

 

Николай Парфенёнок, Санкт-Петербург

Я родился через полгода после развала Советского Союза. Даже двадцать лет — такой период истории, который не в состоянии отразить всю гамму последствий событий такого уровня, что уж говорить про попытки анализа середины — конца последнего десятилетия двадцатого века. Вдвойне сложно делать выводы из-за того, что реальное и независимое описание событий начала 90-х весьма сложно найти. Информация, получаемая при опросе очевидцев, также не является валидной, так как людям свойственно оценивать лишь текущие на тот момент показатели, не принимая в расчет затраты государства на долгосрочные реформы, чьи семена дают всходы позднее. Плоды тех демократических преобразований, совершенных ценой тяжелой экономической ситуации 90-х, основная масса страны ощутила лишь в последнее пятилетие.

Оценивая, свободной является страна или нет, необходимо для начала определить, что же это такое — свободная страна. В моем понимании, свободной является та страна, которая проводит свою политику с учетом национальных интересов, интересов своих граждан. Свободная страна та, которая гарантирует соблюдение прав человека на своей территории. Страна с социально защищенным населением. Страна со свободными СМИ.

Итак, начало 90-х годов. Оковы железного занавеса пали. Наконец-то были опубликованы запрещенные советской цензурой литературные шедевры. Теоретически россияне получили возможность путешествовать в зарубежные страны, открывать свое дело. В страну наконец пришло продуктовое и товарное изобилие. Это те самые плоды 90-х, которыми мы наслаждаемся сегодня. Правда, дались они тяжелой ценой для современников: шоковая терапия Гайдара, экономические реформы Павлова, падение по уровню жизни на 68-е место, бешеный государственный долг, приватизация государственной собственности, ликвидация предприятий, невыплаты зарплат, вынуждавшие население продавать ваучеры. Слегка оправившихся от всех потрясений россиян ждало новое испытание в виде дефолта 1998 года. По экономическим показателям назвать Россию свободной, увы, не представляется возможным. Не представляется возможным назвать по этому показателю свободной и современную Россию, чья экономика полностью зависит от цен на энергоресурсы, курс рубля имеет весьма смутное будущее и инвесторы не особо спешат вкладывать в нашу страну. Россия может продемонстрировать относительное благополучие своего преимущественно молодого населения, и то не в последнюю очередь благодаря давшим наконец всходы глобальным реформам 90-х, но, увы, демонстрирует и нищенское положение людей, проработавших на благо своей страны в течение всей жизни.

Отвечая на вопрос, была ли Россия свободной в 90-е и стала ли свободной сегодня, необходимо проанализировать внешнюю политику изучаемого периода. Советский Союз рухнул, и западный мир замер в ожидании: что собой будет представлять завтра страна, вчера бывшая сверхдержавой; будет ли она реанимироваться или превратится в автократическое государство с агрессивным настроем, угрожающее ядерным оружием. Увы, Российской Федерации было не до проработки долгосрочных внешнеполитических приоритетов, но ей крайне необходима была поддержка западных партнеров. Некоторые политологи (к примеру, Кременюк В.А.) считают, что, если бы Андрей Козырев не проводил прозападную политику, российской демократии пришел бы конец.

Россия быстро вошла в G8, сохранила за собой место в Совете Безопасности ООН. Сложно сегодня проигрывать альтернативные модели развития, но факт есть факт: пусть сокращение менее выгодного для России количества боеголовок — вопрос исключительно имиджа, но, к примеру, результаты непоследовательной политики на Балканах всплывают у нас везде. Свое внешнеполитическое лицо Россия начала приобретать при министре Примакове, когда произошел переход от гибкой политики (как называл данный период Дэвид Эбшайр из Центра стратегических и международных исследований) к прагматичной. Россия стала способна отстаивать национальные интересы и могла уже позволить себе развернуть самолет с министром иностранных дел прямо над Атлантикой после поступления новости о начале бомбардировке берегов Дуная. Не особо Россию беспокоило и крайнее раздражение Запада по поводу продажи оружия Китаю.

После развала СССР генерал Лобов задался вопросом: ОВД нет, так зачем НАТО? Увы, НАТО отменять в связи с развалом СССР никто не собирался, более того Россия была близка к вступлению в альянс в начале 90-х. Для большинства россиян членство в НАТО кажется сегодня абсурдным, хотя В. Путин в 2008 году, отвечая на вопрос о возможности вступления, сказал: «Never say never», но необходимо признать, что Россия и НАТО уже не враги, хотя еще и не друзья. Возьмем, к примеру, опыт Франции в НАТО. Членство было приостановлено в 1966 году, но в 2009 году Франция вернулась в ряды альянса. Некоторые политологи выражали надежду на то, что Франция станет мощным противовесом США, тем самым одновекторность курса НАТО уйдет в прошлое. Наивной кажется сегодня возможность согласования всех разногласий России и НАТО, но необходимы переговоры и серьезная реформация НАТО, превращение его в организацию, которая будет реальным гарантом международной безопасности и сильным органом в борьбе в первую очередь с международным терроризмом. Лишь после этого возможно вступление России в альянс, что сделает его многополярным и будет благом для всего международного сообщества.

Анализируя внешнюю политику, можно сделать вывод, что с приходом Примакова к 1996 году в России начала прослеживаться внешняя политика, отвечающая национальным интересам, и по этому показателю Россию можно считать свободной страной.

В 90-е более опасными странами для журналиста, чем Россия, были только Алжир и Ирак. В 90-е же начинают прослеживаться сферы влияния в электронных СМИ медиамагнатов. ОРТ, единственный телеканал, который вещал практически на всей территории страны, находится в сфере влияния Бориса Березовского, равно как и телеканал ТВ-6. На третьем канале, согласно указу президента Б. Ельцина, в 1994 году начинает вещание телекомпания НТВ, принадлежавшая Владимиру Гусинскому. Следует отметить, что и ОРТ, и НТВ, и ВГТРК поддержали кандидатуру Бориса Ельцина на выборах 1996 года, даже несмотря на явное соперничество Гусинского и Березовского. Первый главный редактор журнала Forbes Пол Хлебников в своей книге «Крестный отец Кремля Борис Березовский, или История разграбления России» отметил, что «контролируя 36 процентов акций ОРТ, он обладал правом вето на любое решение. Но это было не все. В отсутствие сильного акционера в лице государства он фактически управлял ОРТ».

После выборов 1996 года Россия пришла к периоду, когда олигархи, реализуя свои экономические интересы, оказывали посредством СМИ глубочайшее идеологические влияние. Заведующая кафедрой телевидения и радиовещания факультета журналистики МГУ Анна Качкаева отметила в своей книге: «На головы миллионов зрителей обрушивается поток компроматов, связанных с противостоянием «банкиров-олигархов» (ОРТ, НТВ) и защищающихся «реформаторов» (ВГТРК)». Все информационно-пропагандистские кампании имеют одинаковый сценарий: начинается с утечки компромата, его раскрутки в СМИ и завершается кадровыми перестановками в правительстве и президентском окружении. Информационные войны сопровождали отставку правительств Черномырдина (март 1998 года), Кириенко (август 1998 года), Примакова (май 1999 года). К 1999 году нет единства и среди олигархов: Березовский ставил на Путина, Гусинский — против преемника. В свете информационных войн россиянам приходится для получения независимой информации вновь настраиваться на волны BBC и Радио Свобода.

Назвать СМИ 90-х независимыми я не могу, но ситуация сегодня еще более удивительна: согласно опросу BBC 2007 года 46 % опрошенных россиян считают, что СМИ в России свободны в значительной степени. Более того, 47 % вообще считают, что стабильность имеет большее значение, чем свобода слова, и лишь 18 % считают, что свобода слова в нашей стране находится на низком уровне. Только 27 % россиян считают, что вопрос о том, кто является хозяином конкретного СМИ, не влияет на объективность информации, а 57 % уверены, что политические взгляды владельца СМИ влияют на то, как освещаются новости.

Если россияне, согласно данному опросу, не считают ситуацию в стране столь критической, почему же Россия замыкает рейтинг свободы прессы, находясь на 140-й строчке между Эфиопией и Малайзией? Особенная резка критика свободы слова в России таких международных организаций, как Комитет защиты журналистов (Committee to protect journalists) и «Репортеры без границ» (Reporters sans frontieres). Комитет защиты журналистов подчеркивает факт, что за годы президентства Путина было убито 13 журналистов, причем ни одно из этих преступлений не было раскрыто. «Репортеры без границ» называют главными проблемами российских СМИ насилие (в частности, убийство Анны Политковской и Пола Хлебникова), давление на СМИ, а также несоответствие европейским стандартам регулирующего СМИ законодательства.

Помню, что первые свои осознанные годы я боялся смотреть новости. Выпуски новостей выглядели довольно жутко: кровавые сцены из Чечни, взрывы в Москве — картины, явно не адаптированные для детской психики. Зато сегодня включаешь телевизор и мозг медленно отключается: в Японии землетрясение, в Ираке теракт. а в России спасают тюленей!! Действительно, зачем россиян обременять на Первом канале или каналах семейства ВГТРК каким-то отказом в регистрации партии «Парнас»? Я не сторонник этой партии, однако я считаю необходимым дать россиянам возможность сделать свой выбор. Маловероятно, что даже в случае честных выборов эта партия преодолеет семипроцентный барьер, однако это будет выбор россиян.

Идеология, упорно вдалбливаемая молодежи, к примеру, главой «Росмолодежи» Василием Якеменко, что российский народ не способен на здравый выбор и что на благо России надо решать за него, ведет к тому же, к чему привели режимы Бен Али в Тунисе, Хосни Мубарака в Египте, Муаммара Каддафи в Ливии. Я был в Тунисе за несколько месяцев до революции, количество портретов Бен Али на квадратный километр практически равнялось количеству портретов тандема Медведев — Путин на Селигере. Бен Али за время своего президентства превратил Тунис из задворков цивилизации в самое процветающее в регионе государство. Хотя большинство российских политологов уверено, что сценарий революций Арабской весны России не грозит, не стоит забывать, что движущей силой этих революций были студенты и представители малого и среднего бизнеса — то есть те, кто просто устал от коррупции, отсутствия свободы слова, ущемления прав человека, тяжелой экономической ситуации. Чем ситуация в России сегодня отличается? Последняя иллюзия 2000-х в виде улучшения экономической ситуации тлеет. Сегодня эксперты открыто говорят о том, что у экономики России нет перспектив и крах рубля все реальнее, а экономический кризис всегда порождает политический. Нельзя ощущать себя в стране свободно, не чувствуя уверенности в завтрашнем дне.

Проанализировав три аспекта, с сожалением можно констатировать, что лишь по одному из них Россию можно назвать свободной страной. Рождение демократии не происходит быстро, причем это характерно не только для России. США потребовалось 90 лет, чтобы избавиться от рабства, и 150 лет, чтобы женщина получила право голоса. Главное, чтобы движение к этой демократии было последовательным и непрерывным, чтобы взращенные огромным трудом ростки демократии не были уничтожены, и в первую очередь в ближайшие двенадцать лет.

 

Алексей Таразевич, Москва

Я родился в 1988 году. Это точка отсчета моей жизни и целого поколения девчонок и парней, у которых в свидетельстве о месте рождения стоит СССР, а страны они этой сами не знают.

Информационный фон (де-факто телевизионный), который окружал меня в момент рождения, можно было бы представить следующим образом: армянское землетрясение, беспорядки в Грузии и Средней Азии, события в Тыве, вильнюсские вооруженные столкновения между сторонниками действующего режима, доживающего свои последние дни, и его противниками. 19 августа 1991 года. Странно, но, оглядываясь назад, когда мне будет не 23, а, наверное, 83, я смогу сказать своим внукам, в какое время я родился и в какое время прошло мое детство. Вторая революция XX века для родной страны по масштабу слома и изменений в жизни сравнима лишь с революцией 1917 года.

По рассказам понимаешь, что все это парадоксальным образом воспринималось ожидаемо и неожидаемо одновременно. Ожидаемо потому, что так жить, как жили при коммунистах, было уже нельзя, а неожидаемо потому, что никто не верил в то, что можно жить не при коммунистах.

Единственное воспоминание о Советском Союзе у меня связано с лирической ноткой. Я помню, как мы с мамой осенью 1991 года встречали на детской площадке рядом со школой моего брата. На нем была темно-синяя форма и пионерский галстук. Это была последняя осень, когда московские школьники надели пионерские галстуки, а я, крохотный карапуз, ничего не знавший про ГКЧП, КПСС, Ельцина и Горбачева, просто бежал навстречу своему брату.

Аромат эпохи, 90-е. Турецкие жвачки Lazer (вкладыши которых все собирали), «паленые» батончики Snickers и Mars, реликт советского прошлого — хрустящая соломка в смешных картонных коробочках, больше похожих на кирпичи. Все это навсегда отпечаталось в моей детской памяти. Ларьки-палатки… Я отлично помню это время, когда я вместе с папой подходил к этим маленьким оазисам изобилия и демократии посреди безграничной пустыни разрушения и деградации. Протягивая смятую купюру в амбразуру, ты получал тогда все, что было угодно твоей душе. Эти маленькие доты капитализма стойко выдержали атаки отморозков в «лихие» годы, беспредел и кормление разных служб в нулевые. Смешная информация конца прошлого года о том, что Собянин хочет одним практически махом покончить с этим явлением 1990-х, вызвала у меня довольно печальные чувства. Откровенно говоря, я был бы не против и своего сына в будущем, крепко сжимающего своей крошечной пятерней мой указательный палец, подвести к палатке (к тому времени, наверное, максимально автоматизированной) и спросить, чего он хочет больше: жвачку или «Колу». Он протянет в купюроприемник «полтинник», и из амбразуры рука робота выдаст ему то, что он хочет, так же как мне в начале 90-х женская ручка в перчатках с отрезанными кончиками протягивала батончик «Сникерс» или банку «Пепси». Да Бог с ними, с ларьками этими.

Свободны ли те, кто родился раньше нас, наши старшие братья и сестры, родители? Люди, появившиеся на свет еще в Советском Союзе, по меткому замечанию Стогова, как будто «немножко облученные», то есть те, кто застал еще то время, уже никогда не смогут окончательно избавиться от этого «заражения». Оно останется с ними до конца, будь они хоть сто раз дипломированными специалистами самых престижных американских и прочих западных университетов. Они все равно в глубине сознания останутся такими немножко «совками», с определенным набором стереотипов поведения и мышления.

Поэтому, заикаясь о новом инновационном рывке или цивилизованном развитии гражданского общества, власти не могут предложить ничего лучше старых методов, применявшихся еще их далекими предшественниками со времен Ивана Грозного: палка, кнут, а в худшем случае тюрьма или плаха (до последнего, слава Богу, еще не дошло). Проще всего запретить или, наоборот, резко разрешить что-то, а за провинность моментально навешать «горячих» по мягкому месту. Потом говорить при каждом удобном случае, что, мол, да, у всех случается «головокружение от успехов», но с выбранного пути уже не свернуть, много уже в позитивном ключе сделано и вообще — «Победа будет за нами!». Ура, товарищи/господа/партнеры! (Нужное подчеркнуть.) Ограниченность отечественных управленцев и просто чиновников не может заметить только слепой или тот, кто не хочет этого замечать. Но превозносить «государевых мужей» из прошлого так же наивно, и только лишь по одной простой причине — все, что мы имеем сейчас, это непосредственное наследство предков, доставшееся нам, их потомкам. Все что смогли сделать они, теперь вынуждены «разгребать» мы. Усугубляет положение еще и то, что исторический процесс в России негибок. На Западе он не стоит на одном и том же месте, а постоянно идет вперед. США XVIII века и США века XXI — это практически разные страны, их нация сумела сделать гигантский шаг вперед. Наша страна вынуждена постоянно «наступать на те же грабли» каждый раз, когда ей кажется, будто она на новой дороге. И винить тут просто некого, потому что виноватые — это мы сами. Читатель задается извечным русским вопросом: что делать?

Декорации в стиле «индастриал», мартеновская печь, раскаленный металл, исчезающее пуленепробиваемое тело, большой палец, поднятый вверх, трогательная музыка, комок в горле у всех нормальных людей… Тот, кто не понял, о чем я говорю, просто не вырос в 90-е!!! Кумир мальчишек моего поколения Арнольд Шварценеггер. До назначения Собянина градоначальником Москвы в прессе было озвучено шутливое предложение нашего президента о том, что вакансия мэра русской столицы свободна и если мистер Шварценеггер готов продолжить свою политическую карьеру, то он может это сделать в России. Но, как известно, в каждой шутке есть доля шутки. Вспоминается отрывок из «Терминатора», когда Сара Коннор говорит, что все мужики просто козлы, а он хоть и железный, но все-таки больше похож на мужика — никогда не предаст, лишнего слова не скажет…

Как это ни парадоксально, но действительно ощутимые изменения (в лучшую или худшую сторону) в нашей стране происходили только с появлением на политическом поле игроков-иностранцев, чужаков. Русское государство обрело хоть какие-то формы с призывом скандинавских налетчиков, свои национальные черты — с татаро-монгольским игом, прорыв «на Запад» прочно связан с петровскими немцами и швейцарцами, а социалистический эксперимент — с «красной» эмиграцией в лице Ленина. Перестроечные годы и начало 90-х похожим образом ассоциируются во многом с заграницей. Покойный Е.Т. Гайдар (именно при нем, кстати, палатки явились миру) — это воспитанный на либеральных ценностях в определенном смысле «иностранец» (как и команда реформаторов в целом, включая Чубайса, Алексашенко и других «немцев», некоторые из них даже получили образование за границей). Возникает логичная мысль: а не пригласить ли нам и сейчас шведов или голландцев занять крупные государственно-административные посты? К тому же положительный опыт в новейшей истории присутствует, например, в футболе (Гус Хиддинк). С мотивацией проблем у них возникнуть не должно, а с нашей стороны все вопросы (особенно вопросы меркантильного характера) будут решены, в этом нет ни каких сомнений. Шутки шутками, но неужели лишь они (Запад) способны к конструктивному и попросту разумному отношению к делу?..

Впрочем, я немного отвлекся. А вопрос по-прежнему стоит остро: свободны ли мы, родившиеся на рубеже эпох? Свободна ли была та страна, в которой мы появились на свет и провели свою золотую пору? Думаю, что нет. Свобода — это ведь не буханка хлеба и не автомобиль, которые можно попробовать на вкус и пощупать руками. Это в известной мере абстрактное понятие. И как абстрактное понятие, оно не может иметь коллективного, надындивидуального характера. Ты не можешь стать свободным, если просто услышал это по телевизору. Свободным ты можешь стать, только если сам этого захотел. Считаешь, что в Германии живут хорошо? Так живи как немецкий бюргер здесь, в России, и Россия изменится к лучшему. Простейший пример тому опять из 90-х. Я прекрасно помню дачные участки в то время, какой это был тихий ужас. Особенно это чувствуешь сейчас, когда буквально на твоих глазах многое действительно поменялось к лучшему. Там, где 10–15 лет назад были полусгнившие, старые домики и сарайчики, сегодня стоят приличные постройки, там, где были нелепые огороды, — сегодня аккуратные европейские лужайки! Это не шутка. Это факт. Стоило лишь решиться что-то реально изменить у себя самого, и вот уже ты видишь, как твои соседи, оглядываясь по сторонам, вдруг замечают твои успехи и хотят построить и сделать что-то так же, как ты. Если хочется переделать этот мир, начни переделывать его с себя, как гласит известная американская пословица. Именно исходя из этого переносить понятия «свобода», «равенство» и «братство» на категории «государство», «страна» и «общество» просто некорректно.

На момент распада в Советском Союзе жило почти 300 миллионов людей. Можно ли утверждать, что всеми этими миллионами жизней двигало в августе 91-го одно лишь стремление к свободе, такой красивой и сексуальной, какой она запечатлена на картине французского художника, одной рукой сжимающей знамя, а другой призывающей на баррикады? Безусловно, нет — только потому, что у каждого человека своя собственная биография, свои собственные чаяния и устремления, почти никогда не совпадающие с так называемыми общими. Кто-то в тот момент пригнал «фольксваген гольф» из Западного Берлина, и ему нужно срочно довести его до ума, нет ему никакого дела до всей этой политики, кто-то горбатится на дачном огороде с утра до ночи и в гробу он видал всю эту демократию. А кто-то не отрывается от заседаний Верховного Совета, которые транслируют по ТВ, не пропускает ни единой передачи «600 секунд» и не мыслит себя не на баррикадах — у каждого своя история. Винить за это людей глупо. Как раз этим и объясняется загадочная, на первый взгляд, ситуация того времени, когда все проголосовали за сохранение СССР в новом обличии, но потом ни один человек не вышел на защиту этого строя. Полная политическая безграмотность, помноженная на тотальное равнодушие, в целом дает именно такой результат. Простых людей не волнуют проблемы свободы, легитимности парламента, позиции президента и прочего, просто потому, что и без этого забот полон рот, как говорится. Когда нечем кормить семью, ты мало задумываешься о том, что такое свобода и демократия, — ты просто идешь и добываешь деньги на кусок хлеба себе и своим близким.

Тогда ситуация была именно такой. В стране, которая оказалась на грани голодной пропасти, только такие идеи («хлеба и зрелищ») могли найти адекватный отклик. Нечего потом удивляться, почему ЛДПР победила на выборах меньше чем через два года после этого. Нечего удивляться, почему в 1993-м уже пришлось штурмовать Белый дом, который до этого так яростно защищали. Простые люди понимали свою свободу как волю, как возможность получить бесплатно медицинское обслуживание, образование, профессию, а абстрактные понятия о либерализации цен и свободном рынке их пугали. Постсоветскому, да и русскому, сознанию того периода куда ближе понятие «халява», чем понятие «бизнес». Отсюда и реальное возмущение, и несогласие с тем, что происходит в стране. Свободен ли человек, работающий на трех работах, чтобы свести концы с концами, или пускающий с молотка все что имел (книги, ордена и медали), когда бывший «аппаратчик» успел урвать кусок природного богатства страны? Боюсь, что такой человек не ответит утвердительно.

Тем не менее, несмотря на все напасти, горести и печали, мы сегодня имеем возможность наконец-то жить достойно. Дописывая эти строки, вдруг понимаю, что, если бы коммунисты сумели удержать власть в своих руках тогда, в 1991 году, я сегодня не мог бы написать подобное эссе и иметь шанс опубликовать его в том или ином виде. Мысль по-прежнему существовала бы катакомбно, а люди по-прежнему оставались бы заложниками безумной утопии псевдокоммунистов.

Не будет большим преувеличением сказать, что сегодня народ имеет практически все рычаги и возможности обеспечить свою жизнь нормальным, европейским существованием. Пускай не все и не каждый, но возможность такая реально присутствует сегодня на нашей Родине, которая до того обычно вела себя по отношению к своим детям скорее как строгая мачеха, нежели как родная мать. Да, мы лишись де-факто бесплатного образования и медицины, однако мы уже не стоим и, дай Бог, уже никогда не будем стоять в гигантских очередях за товарами первой необходимости изо дня в день так, как это приходилось делать в стране «развитого социализма». Да, у нас уже нет такого могучего промышленного потенциала, какой был при советской власти, тем не менее это не мешает нам выгодно обменивать свои природные богатства на все прелести современной технической мысли, тем более что коммунисты делали то же самое, однако тратили все свои усилия только на мощь ВПК, не сильно заморачиваясь нуждами простого человека. Сегодня стране нет необходимости участвовать в безумной гонке в космосе и вооружениях, как это делали Советы. Люди наконец-то получили шанс жить спокойной современной жизнью: одеваться, как ты этого хочешь, слушать ту музыку, которая нравится тебе, приобретать в кредит автомобиль, ездить за границу. Так что невежественно «хоронить» 80–90-е годы, оплевывать те приобретения и завоевания, которых все-таки удалось чудесным образом добиться людям в те непростые времена. Не нам судить тех, кто находился в конъюнктуре вихря событий и пытался принимать решения не задним умом, а непосредственно в режиме live. Разглагольствовать о том, что и как нужно было сделать, сидя в сытом и комфортном 2011-м, очень удобно.

Фактом является то, что мы сегодня живем в удивительном, едином, огромном мире с множеством разных культур и особенностей и его не разделяет непроходимая Берлинская стена подозрения, недоверия и откровенной вражды. А все проблемы и вопросы можно решать в нормальном русле, а не танками, самолетами и ракетами.

P.S. «Не судите, да не судимы будете! Ибо, каким судом судите, таким и вас будут судить».

 

Ксения Фадеева, Томск

Некоторое время назад Россия вспоминала события 20-летней давности, произошедшие в августе 1991 года. Победа над ГКЧП и окончательный демонтаж советской системы и сейчас вызывают далеко не однозначные оценки в обществе. По сей день идут жаркие споры о советском прошлом. Одним Советский Союз теперь видится потерянной империей, которая была способна диктовать свои правила всему миру, для других — тоталитарным государством, погубившим миллионы своих граждан. И если одни вспоминают советские времена с ностальгией, то другие порой презрительно называют свою родину «совком». Особенно острой в последнее время стала дискуссия о роли Сталина. Кто же он — великий вождь, благодаря которому была одержана победа в Великой Отечественной войне, или сумасшедший тиран, превративший людей в винтики Системы и утопивший Россию в крови своих лучших граждан? Почему получается так, что молодые люди, никогда не жившие в тоталитарном обществе, лишь краем уха слышавшие о доносах и воронках, так скучают по имперскому прошлому и по отцу народов? Откуда у моих ровесников, 20-летних парней и девушек, взялась «ностальгия» по временам, в которых они никогда не жили? На мой взгляд, ответы на эти вопросы нужно искать уже в нашем времени.

Что двигало людьми, шедшими в августе 1991-го защищать Белый дом? Наверное, это были два чувства. Во-первых, страх. Страх того, что в случае победы ГКЧП все опять будет по-старому. Будут репрессии, железный занавес, будет все то, что, казалось, навсегда ушло в прошлое. Но второе чувство, на мой взгляд, было гораздо сильнее страха. Это была надежда. Надежда на то, что танки не станут стрелять по людям, на то, что старое уже никогда не вернется. И когда путчисты провалились, наверное, направляющим настроением в обществе была именно надежда. Надежда на новую, свободную жизнь. Люди поверили в себя, в то, что они больше не винтики безжалостной системы, в то, что они граждане, способные сами творить историю своей страны. Увы, эта эйфория продолжалась недолго. Последствия распада Советского Союза не заставили себя ждать. Первая чеченская война, олигархи, терроризм, нестабильность в экономике — пожалуй, именно такие ассоциации вызовут у большого числа наших граждан 90-е годы. Способствует такому отношению к той эпохе и эпитет, придуманный для нее сегодняшний властью: «лихие 90-е». Но мне почему-то представляется, что 90-е в некоторой степени все-таки были временем надежд в отличие от нулевых.

В конце 1999-го, когда первый президент России произнес вошедшие уже в историю слова «Я устал, я ухожу», я была еще слишком маленькой, чтобы понимать всю важность происходящего. Мне, восьмилетней, тогда куда интереснее был предстоящий Новый год и ожидание Деда Мороза с мешком подарков. Осознание себя как гражданина страны пришло гораздо позже. Сейчас, когда мне почти 20, я не без иронии вспоминаю свои взгляды на политику четырех-пятилетней давности. Помню, как с открытым ртом смотрела всевозможные «документальные» фильмы по федеральным каналам, разоблачающие внутренних и внешних «врагов» России, и ни на секунду не сомневалась в объективности новостей Первого канала. Родители, конечно, уже тогда пытались посеять во мне некоторые сомнения относительно нашей «суверенной демократии», но тогда их попытки были тщетными. Вообще, пожалуй, бесполезно человеку навязывать какие-то свои взгляды, разубеждать его в чем-то, он должен дойти до этого сам, и, может быть, процесс этот будет не очень быстрым. Лично у меня глаза постепенно начали открываться, когда я стала обращаться ко все большему количеству источников информации. Свою роль сыграл и Интернет, и случайное попадание на волну «Эха Москвы», и уже более внимательное отношение к словам взрослых людей. Вообще, забегая вперед, надо сказать, что сегодняшняя власть оказалась в некотором смысле умнее советской и оставила возможность пользоваться альтернативными источниками информации, выпуская тем самым накопившийся пар из котла.

Когда же произошел поворот назад? Когда демократические тенденции в российском обществе сменились авторитарными? Кто-то считает такой точкой 1996 год, когда состоялись сомнительные выборы президента, на которых во втором туре победил Ельцин. На мой взгляд, окончательной точкой невозврата, после которой демократия в России стала «суверенной», был год 2000-й, когда к власти в России пришел нынешний премьер Владимир Путин. Если в «лихие 90-е» власть критику не любила, но мирилась с ней, то правление нового российского президента почти сразу омрачилось разгромом независимого тогда НТВ. На протяжении последующих лет правления Путина гайки в отношении СМИ только закручивались. НТВ превратилось в то, что оно и сейчас собой представляет: смесь криминала и откровенно желтых программ, а Первый канал и «Россия» — в средства пропаганды в виде передач Михаила Леонтьева и документальных фильмов Аркадия Мамонтова вперемешку с «Аншлагами» и КВНами. Нельзя, конечно, сказать, что на трех основных каналах совсем нет ничего достойного, но, увы, передачи, заставляющие задуматься, идут, как правило, после полуночи.

В течение всех лет правления Владимира Путина гайки закручивались не только в отношении СМИ. Еще одним переломным моментом стал арест Ходорковского в новосибирском аэропорту «Толмачево» в 2003 году. И если первое дело против олигарха воспринималось обществом пусть как жестокое, но в целом правомерное, то второе дело, окончившееся обвинительным приговором в декабре 2010 года, даже у симпатизирующих власти людей не оставило никаких сомнений в том, что к правосудию это не имеет никакого отношения, а скорее представляет собой обыкновенную месть и расправу. К сожалению, дело Ходорковского и Лебедева стало трагедией не только этих двух людей и их семей — оно фактически дало силовикам карт-бланш на то, чтобы оказывать давление на предпринимателей. Это происходило и происходит повсюду, об этом много пишет замечательная журналистка Ольга Романова. Свободное общество не может считаться таковым, если в нем нет свободы предпринимательства, если бизнесмены боятся власти больше, чем пожара и наводнения вместе взятых. Нашу систему едва ли можно назвать капитализмом, потому что он заканчивается в лучшем случае на низовом уровне. То есть если мелкие и средние предприниматели еще имеют возможность более-менее спокойно заниматься своим делом, хотя и они порой подвергаются давлению со стороны всевозможных проверяющих органов, то крупные бизнесмены либо должны быть «членами кооператива «Озеро»», либо должны знать, кому и когда нужно заплатить. В подтверждение своих слов приведу слова Олега Дерипаски: «Я готов в любой момент отдать все свое состояние по первому требованию Владимира Путина».

Нынешний премьер пришел к власти на волне борьбы с терроризмом. Взрывы домов в 99-м и Вторая чеченская война сделали свое дело. В обществе больше не было запроса на свободу, зато появился очень серьезный запрос на безопасность, которую власть обещала обеспечить. К сожалению, прав оказался американский президент Томас Джефферсон, который сказал: «Тот, кто отдает свою свободу за безопасность, не получает ни того, ни другого». Чудовищный теракт в Беслане власть использовала для отмены выборов губернаторов, что нанесло серьезный удар по принципам федерализма в России. Увы, никакие меры не сделали нашу жизнь безопасней: только по официальным данным количество терактов в России за последние 10 лет выросло в 6 раз. Конечно, большая их часть происходит на Северном Кавказе, что, вообще говоря, и так не здорово, ведь это все еще часть России. Но и сказать, что больше не взрывают остальную Россию, тоже нельзя. В марте 2010-го прогремели взрывы в московском метро, причем один из них произошел на станции «Лубянка», прямо под носом у тех, кто должен был его предотвратить. Нынешний год также начался с трагедии в московском аэропорту Домодедово, хотя лично у меня возникают некоторые сомнения по поводу того, откуда «растут ноги» этого теракта, в связи с дальнейшими событиями, происходившими вокруг аэропорта. Впрочем, я не следствие и не суд, так что оставлю свои догадки при себе. Таким образом, несмотря на все обещания, нынешняя российская власть так и не смогла обеспечить своим гражданам безопасность, зато отобрать у них свободу у нее, кажется, вполне получилось.

Политическое поле в течение всего этого времени также усиленно зачищалось. Если в 2007 году в выборном процессе участвовали 11 партий, то в декабрьских выборах 2011 года примут участие в лучшем случае 7 партий. Впрочем, выборами этот процесс назвать крайне трудно, поскольку реальная оппозиция до участия в них так и не допущена (за последние годы в регистрации было отказано восьми партиям) и, судя по предыдущим «выборам», голоса будут распределяться по волшебным, ничего общего не имеющим с арифметикой правилам председателя ЦИК господина Чурова, который уже однажды отметился фразой «Путин всегда прав».

В условиях отсутствия свободных СМИ (я имею в виду федеральные каналы с многомиллионной аудиторией) гражданам, недовольным положением вещей в своей стране, остается только выходить на улицу. Однако митинги оппозиции в течение всех нулевых годов не собирали больше 10 000 человек, а чаще всего не собирают и 3000. Это объясняется множеством факторов: во-первых, люди не верят, что, выйдя на улицу, можно что-то изменить; во-вторых, оппозиция, и особенно либеральная, была, да и в какой-то степени остается, разрозненной; в-третьих, не многие горят желанием получить дубинкой по спине или голове. На мой взгляд, власть делает колоссальную ошибку. Да, в течение всех этих лет, да и сейчас, ни либеральная, ни националистическая оппозиция не может вывести на улицу десятки тысяч людей по перечисленным выше причинам. Однако это не значит, что этого не произойдет никогда. И вместо того, чтобы дать людям возможность избираться и избирать своих кандидатов в парламент, власть сама выталкивает оппозицию в маргинальное поле. И если либерально настроенные граждане, даже в количестве 70 000 человек, едва ли начнут громить витрины и переворачивать автомобили, то вот с теми же националистами все может получиться куда печальнее. Таким образом, не допуская реальную оппозицию до участия в выборах, не разрешая дебаты на телевидении, власть подкладывает под себя и — что куда хуже — под страну мину замедленного действия.

В последние годы часто можно было слышать такое утверждение, что, мол, конечно, свободы стало поменьше, выборы, может, и нечестные, дебатов нет, но жить-то стало лучше! И черт с ней, с этой вашей абстрактной свободой, деньги-то в карманах вполне материальные. Как я уже писала выше, эта власть оказалась куда прагматичнее советской. Люди имеют возможность зарабатывать, покупать себе машины, путешествовать и даже переезжать в другие страны. Конечно, я говорю про так называемый средний класс, который в России пока насчитывает недостаточно большое количество людей, но в последние годы он почувствовал себя несравненно лучше, чем когда бы то ни было раньше. Однако долго так длиться не может. Дело в том, что свобода — это не просто какая-то прихоть либеральных чудаков, которым все чего-то не хватает. Свобода — это прежде всего гарантия. Гарантия безопасности граждан перед государством. Гарантия того, что никакой самодур или кучка олигархов не узурпируют власть. Им этого просто не дадут сделать гражданское общество и независимые средства массовой информации. Свобода — это также и гарантия безопасности перед террористами или любыми иными внешними врагами. Ведь в любой стране власть несет ответственность за безопасность граждан. Если власть этого не делает, то в свободной, демократической стране она просто сменяется в результате выборов и новой власти придется действовать более эффективно, если она не хочет повторить судьбу своих предшественников. Свобода — это защита от коррупции, потому что в свободной стране чиновник не может бесконечно получать взятки, однажды он будет пойман и наказан честным и независимым судом, что послужит наукой для других госслужащих. И наконец, свобода — это процветание. Общество, свободное от коррупции, от страха граждан и бизнеса перед властью, гораздо больше способно к экономическому благополучию, чем политически несвободное общество.

Подводя итог и отвечая на вопрос о том, выросла ли я в свободной России, я отвечу на него отрицательно, хотя и с некоторой оговоркой. У нас по-прежнему остается одна, пока никак не ограничиваемая свобода — свобода поменять страну проживания. И судя по всему, такой вариант выбирает немалое число людей: примерно 1 250 000 человек уехало за последние три года из нашей страны. И к сожалению, бoльшая часть из них — это молодые люди, предприниматели, представители среднего класса. Я не осуждаю этих людей, но для себя все-таки решила, что не уеду из России. И дело не в том, что здесь жили мои предки, что здесь мои друзья и родные. Друзей можно найти в другой стране, родных перевезти вслед за собой, да и вспоминать о далеких предках можно находясь и по ту сторону границы. Просто я верю в то, что Россия изменится. Это обязательно произойдет, может быть и даже скорее всего, это будет непростой и небыстрый процесс, но, на мой взгляд, он неотвратим. Нынешняя система изживает себя, другой вопрос в том, каков будет ее конец, будет ли он почти бескровным и мирным, как это было 20 лет назад, или все пойдет по гораздо худшему сценарию. Но то, что перемены в России неизбежны, не вызывает у меня никаких сомнений.

 

Сергей Федюнин, Наро-Фоминск

Страну можно считать свободной по двум основаниям: первое — создание и совершенствование системы социальных норм, которые работают на укрепление правовых гарантий самостоятельного человеческого выбора в отношении своего образа жизни; второе основание представлено терминальной ценностью свободы в субъективных истолкованиях гражданского населения относительно ощущений и восприятия свободы собственного существования. Россия, как потенциальное «пространство свободы», с 1991 года по этим показателям для меня существует в качестве необходимого минимума, который позволяет, несмотря на туманность ошеломляющих достижений свободы на плоскости с двумя осями по указанным критериям, понимать всякое субъективно осязаемое социальное «зло» как недостаток «добра». Фундамент нормативной свободы заложен в ценностном каркасе конституционализма, который так или иначе становится в массовом сознании апелляционным объектом (вполне себе с сакрализованным будущим), а свободу как ощущение потенциальной возможности восполнить мое собственное несовершенство отнять у меня можно только с головой.

Зигзаги развития российского конституционализма, предполагающего выработку и утверждение ценностей гражданского общества и прав личности в социальной практике, а также в сознании людей по средствам соответствующей организации их жизненного мира, выглядят факторами дестабилизации настоящего силами скачкообразного исторического прошлого. Последнее формировало контекст, который, несмотря на традиционность, был открыт для завоеваний конкурирующими идеями и мировоззрениями. И этот контекст не без трудностей, как показывает российская история XIX столетия, преодолевался в рамках просвещенческой парадигмы, которой задышала Европа, подавляя романтические представления о цивилизационной (и следом национальной) уникальности отдельных сообществ. Ценностный окрас, движимый волной так называемого возрожденного естественного права, нес на себе мощнейший отпечаток либерализма в его сердцевине — постоянном поиске свободы, которая гарантируется отделением от «исторического целого» в виде государства или традиционного образа жизни.

Как 1917, так и 1991 год стал поворотным, но с противоположным вектором — к реализации конституционного порядка на основе высвобождения автономии гражданского общества из-под государственного контроля и рестабилизации личностных прав. Это создало мощную платформу для того, чтобы запустить социальную дифференциацию: появляются люди, которые не хотят жить и быть как все, но, напротив, берут на себя ответственность, отталкиваясь от гипотетического состояния «а если так поступят все» как от страха смерти. Россия после советского кризиса свободы как социальной гарантии для наибольшего числа людей с их субъективными пониманиями свободы претерпела болезненные трансформации, которые за последние два десятилетия все-таки сохраняют системный вектор. Либеральное нормативное содержание так или иначе является гарантией существования России в ее нынешнем виде: невозможно уйти в изоляцию и автаркическое плавание там, где существуют международные обязательства по соблюдению базовых гуманитарных правил; нельзя принудить человека отказаться от его подкрепленной фундаментальными правовыми гарантиями свободы на основе централизованного принуждения и вне последующего преследования принуждающего; невозможно навязать обществу граждан такое положение дел, которое было бы противно настроениям большинства. Более того, просветительские возможности в этом плане чрезвычайно широки: общество уже добилось декларации норм, которые должны по собственной природе и логике существования служить маяком и идеалом на ближайшее будущее для изменения социальной действительности.

Несмотря на процессы и даже системные перестройки последних лет, которые не вписываются в дух конституционного переустройства системы общественных порядков, семя свободы как правовой гарантии запало в души людей с гражданским самосознанием и дало корни, подчас слабо заметные, в том отношении, что люди перестали быть «советскими», хотя еще не стали «самими собой». Здесь переломное значение приобретает свобода в ее субъективном ощущении и истолковании, которая и ведет к социальному переустройству в направлении ценностей правовой защиты свободы, дремлющих в общественном сознании россиян под грузом повседневных стереотипов. Однако я убежден, что до этих ценностей довольно легко достучаться каждому через изменение своей интенции по отношению к себе самому: взять ответственность на себя за жизнь и реализацию собственных инициатив в поисках смысла и реализации целей.

Социальный контекст и фундаментализм правовых гарантий для свободы отнюдь не означают, что человек ею располагает и воспринимает свое состояние как свободное («от» или «для»). Поэтому никакая стройная сеть прав, превращенная цепочкой поколений в культурные нормы (нарушение которых снабжено угрозой моральных санкций), не способна воссоздать личного переживания свободы, которое, как ни парадоксально, существует в России последних двадцати лет, в условиях отрыва правовой, зафиксированной гражданской свободы от ее презентации в действительности. Почему так?

Рождение в любой стране — пусть даже с самой длительной историей защиты личных прав и существования развитого гражданского самосознания, не выстроенного в давящую иерархическую сеть, — это уже несвобода: вы не выбирали ни контекста своего существования, ни времени и места, вы вообще не могли выбирать, будучи растворены в абсолютном ничто.

Свобода выбирать конкретна, а потому реализуется в заданном контексте и означает изменения последнего, помимо достижения смыслов, не связанных с внешним для человека миром. В то же время субъективная свобода как личная интенция — это и право и обязанность самосовершенствоваться, отвечая за каждый свой шаг. И как много к тому внешних посылов дает система с неустойчивым социальным консенсусом в отношении правового, гарантированного обеспечения негативной свободы! Если в России 1991-го рождались несвободные люди, то вырасти свободными у них (и у меня в их числе) были все шансы: найти и начать реализовывать смыслы жизни, выйти на субъективные дорожки в условиях, которые не благоприятствуют общему и обязательному выбору этих троп, проложенных за нас нашими же предками. И в последнем случае нет почти никакого позитивного смысла бороться за свободу в поиске самоприменения и осуществления действий по восполнению своего несовершенства (осознать которое может лишь человек-творец), а стало быть, и ощутить их не придется. После этого можно считать свободу исключительно способностью, данной нам социальным согласием? Очевидно, нет: заслужить свободу должны те, кто не является продуктом свободного социального установления ценностей и норм, гарантирующих возможности для самостоятельной жизни. И оттого Россия гораздо более свободна в потенциальном развитии тех, кто поддержит фундаментальные ценности, исторически зароненные на российскую почву. Противоречие наследия, которое находится в руках молодых поколений, в значительной степени не зависит от груза препятствий на пути высвобождения гражданского потенциала и уважения всякой личности в России. Ответственность не то чтобы оборотная сторона свободы — это скорее ее продолжение в будущее, которое ответственностью отделяет свободу от фантазий в духе «делать что хочу».

Свобода для сильных. Не спорю: мало что изменилось с кантианских времен, когда создавались мечты широкого просвещения в виде «публичного пользования разумом», и мало что отменило ницшеанскую агонию в отношении бездумных масс. Пессимизм, однако, неуместен: ценности личности и стимулирования (открытием путей вне препятствий разного, в том числе ментального и бюрократического, рода) гражданской активности как раз и служат инструментом просвещения и переформатирования массы в публику. Процесс длительный и непредопределенный, однако облегчающий ношу «голой» свободы для тех, кто ею не пользовался бы в альтернативных условиях. Долг ощущающего себя свободным — не силой «освободить» от рабских оков, а показать своим же примером возможность жить иначе. Сравнение на примере действий других (которые, как известно, составляют значительную часть нас самих в самопознании) рождает прямые условия выбора, который даже если и подчиняется конформизму и моде, гораздо лучше, чем его отсутствие (прежде всего иллюзорное по средствам серой массовой жизни).

Итак, подводя итог свободным размышлениям, необходимо сказать, что Россия последних двадцати лет свободна — в сердцах и умах тех, кто чувствует себя свободным. Хотя существуют контекстуальные условия трудного отказа от советского, холистического, насилующего прошлого, они потенциально могут быть структурированы в рамках социального согласия в отношении ценностей поддержания свободы. Либеральный бэкграунд служит платформой с выдержкой в два десятка лет, которые по средствам бесстрашного развития личных интенций могут стать действенным инструментом преображения действительности, даровав затуманившиеся ценности в качестве идеала развития и движения в будущее. Это возможно тогда, когда люди, чувствующие себя свободными, покажут себя на публике в волевом образе — не героизация, а популяризация их станет залогом того, что Россия станет свободной в структурном (социокультурном) смысле.

Поменяв институты и культурные предпочтения на те, что диктуются историей развития правового, конституционного, мыслительного потенциала (и видятся мне правильными), не стоит забывать о том, что внутреннюю свободу придется завоевывать отдельной личности всегда и каждый раз. Ведь очевидно, что свободы не существует как полноценности и достижения Смысла, окончательного источника бытия — к нему мы постоянно стремимся, и у нашей страны есть все шансы для того, чтобы через социальный консенсус на основе либеральных ценностей достичь состояния субъективной уверенности и ответственности за порой трудные решения, которые всякий будет принимать за себя. Вне всякого сомнения и гнусностей, что происходят вокруг, а потому требуют вмешательства интуитивной справедливости, я вырос в свободной России.

 

Кристина Чучина, Брянск

Российская Федерация — социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека (статья 7, часть 1, Конституции Российской Федерации).

Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления (статья 21, часть 1, Конституции Российской Федерации).

Я родилась в 1990 году в городе Брянске в семье преподавателя вуза, тогда начинающего ученого, и врача. Мне много рассказывали о том времени, когда в одночасье изменилось все. А время было нелегкое — зарплату бюджетникам задерживали, дефицит товаров — катастрофический, спасали «6 соток». Но в то же время изменились дисциплины в университете, ушла в прошлое «История марксизма-ленинизма» и прочие похожие предметы, субботники, митинги и собрания перестали быть актуальными. Мой старший брат уже не был пионером, не ездил «на картошку». Но, как мне сегодня кажется, в воспитании духовном чего-то не хватало, ни к чему не чувствовалось причастности, чувство одиночества постоянно всплывает в памяти. Как будто свободы было слишком много, и некуда было деться от нее.

Однако сегодня я понимаю, что жить в стране Советов мне бы не хотелось. Я слышала от своих вузовских преподавателей истории о публичных выговорах, от бабушки, работавшей в госаппарате, я слышала о вмешательстве партии в личную жизнь сотрудников.

Сегодня мне нравится то, что я могу получать доступ к любой информации (и мне, как историку, это важно), а это значит, что мне сложно навязать какой-то стереотип, идеологию. Я могу путешествовать по миру, общаться с иностранцами, сидя у себя дома, — одним словом, видеть этот мир шире.

На вопрос «Чувствуете ли вы себя абсолютно свободным человеком в современной России?» я скорее отвечу «да», чем «нет». Но это не значит, что я довольна положением дел в стране, где, к примеру, по-прежнему нет твердой оппозиции правящей партии. Я также не могу пользоваться своими гражданскими правами в полной мере. Свобода без правовой защищенности не есть свобода в полном смысле. К сожалению, на мой взгляд, институтов гражданского общества как таковых в России пока нет. Все по-прежнему решается кем-то и где-то. И изменить это весьма сложно, а возможно, и исторически неоправданно.

Вот мои рассуждения по этому поводу.

На сегодняшний день одной из основных задач России является создание системы эффективного управления в субъектах Федерации. «Ручное» управление для такой страны, как Россия, являющейся самой большой страной в мире, просто гибельно. Сложность заключается в том, что для эффективного управления нужны квалифицированные, высокообразованные кадры, готовые работать во благо своего государства, искать точки соприкосновения собственных интересов с интересами общества, способные чувствовать ответственность перед обществом за свои решения.

Ведь человеческий, интеллектуальный потенциал бесценен. Сырье, капитал и даже технологии можно купить, а вот людей, способных организовать производство, наладить инфраструктуру, предложить что-то качественно новое не хватает. То же самое касается не только производства, но и всех сфер жизни общества. Так сложилось, что на протяжении всей истории государства российского человеческий потенциал ставился далеко не на первое место. Однако, с построением во многих странах информационного общества, Россия не может бесконечно оставаться сырьевым придатком, а потому жизненно необходимо изменить отношение к молодым кадрам. Всем понятно, что основой любого постиндустриального общества является высокообразованный человек, готовый работать с огромным потоком информации, умеющий ее грамотно обрабатывать и использовать с целью увеличения производительности труда.

Очевидно, что хорошее образование — это основной источник получения «умных кадров». А значит, необходимо реформировать и систему образования. Я часто спрашиваю себя: «Почему в Японии высшее образование является обязательным и бесплатным? Почему студенты Польши обучаются в вузах бесплатно?» А ведь в средних и высших образовательных учреждениях закладывается фундамент, на котором в дальнейшем будет держаться весь интеллектуальный резерв страны — молодые ученые. Именно им предстоит трудиться над созданием новых технологий и внедрением их во все сферы российской экономики. Уже сейчас ощущается нехватка молодых научных работников. И если в советский период был сделан огромный научный прорыв, то как раз во многом за счет привлечения молодых ученых в развитие большой науки. Но с развалом Советского Союза огромный поток отечественных ученых хлынул за границу, так как в «новой» России правительство не уделяло должного внимания поддержанию науки. В качестве примера: по оценкам израильтян, Израилю эмиграция из России дала больше, чем инвестиции США, а по данным ЮНЕСКО, ущерб России от «утечки мозгов» составил 30 млрд долларов США.

В последние несколько лет Правительство РФ активно участвует в финансировании научной деятельности. Увеличивается доля федерального финансирования науки. Однако проблемы, в том числе касающиеся и организационных вопросов, остаются. Ведь мало просто выделить деньги из бюджета страны, ими нужно грамотно воспользоваться, направить в нужное русло. В противном случае они бесследно растворятся в субъектах Федерации, не принеся реальной пользы. Приведу простой пример: некую сумму выделяют образовательному учреждению для улучшения качества знаний учеников. Что делается обычно: закупаются новые учебные пособия, оборудование. Что можно сделать: пригласить специалистов высшего класса для проведения лекций, организовать поездку на предприятие, работающее с новейшим оборудованием, организовать обмен студентов и молодых специалистов разных регионов, стран. Скорее всего, второй вариант распределения средств будет эффективнее первого, но почему его предпочитают обходить стороной? Потому что людей, готовых взяться за организацию чего-то действительно нового, нестандартного, но полезного, нет. Мне кажется, что активисты остались в СССР, людей, готовых работать не то чтобы за идею, а на перспективу дальнейшего благополучия, нет. Все хотят получить здесь и сейчас. То же самое и в экономике. Например, в бизнесе действует принцип «купи-продай», а не «вложи деньги в научные разработки» или хотя бы «купи новые технологии», сделай, а потом уже продай, обеспечив себе лидерство на рынке.

Сегодня людей, способных работать по-новому, неважно, в какой сфере, не хватает, а потому страна не развивается. Как изменить эту ситуацию?

Испокон веков в России укоренилось мнение, что все существующие проблемы обязано решать государство, но нам необходимо также понимать, что в достижении личного благополучия полагаться только на государство нельзя. Сейчас другое время, мир развивается слишком стремительно, и зачастую громоздкий, неповоротливый государственный механизм просто не успевает вовремя приспособиться к изменившейся ситуации, поэтому наш личный успех зависит от нас самих.

Поэтому я и обращаюсь к политософии как к политической мудрости с основанной на ней достойной эффективной практической деятельностью. Основным вопросом политософии является вопрос, как человеку жить достойно среди людей в родной стране и современном мире. И я думаю, что каждый член гражданского общества должен ставить перед собой такой вопрос. А раз задачей российского правительства является построение полноценного гражданского общества, то этот вопрос не должен остаться без ответа.

Мой ответ прост и сложен одновременно. Только от нас самих зависит, в какой стране мы будем жить, мы сами можем создавать свою удачу — трудом и умом. Нужно научиться быть стойкими, целеустремленными, способными идти на риск, нужно избавляться от рабской психологии, брать на себя ответственность и решать даже самые, казалось бы, трудные проблемы. Такой человек имеет право называться политософским. Для него такие слова, как самоорганизация, толерантная ответственность, не пустой звук. Человек политософский — это гражданин, способный к жизнетворчеству, к осуществлению благородной и полезной деятельности.

Безусловно, большинству из нас свойственно уклоняться от всякой ответственности, жить только для себя, быть равнодушными к окружающим нас проблемам общества, государства. Это обусловлено исторически, но время прошло, и пора меняться. Пора понять, что все в наших силах. Консолидация в отстаивании собственных прав и интересов, активная гражданская позиция, способность открыто выражать свою точку зрения на происходящее в стране — вот то, что нужно российскому народу. Позволю себе несколько изменить крылатую фразу «каждый народ достоин своего правительства». И если мы хотим видеть правительство достойным, то мы сами должны быть политически грамотны и мудры. Только так достигается политософская гармония — гармония со своим внутренним миром, окружающими, гармония в отношениях индивид — государство.

Кого же можно назвать человеком политософским уже сегодня? К сожалению, это лишь небольшая часть нашего населения. Не так много политически активных и грамотных среди молодежи, а ведь она — будущее нашей страны. Именно до сведения молодежи необходимо доводить информацию о полезности гражданской активности, да и жизненной активности вообще, включать молодежь в разработку социальных проектов, формировать управленческие кадры из числа молодых специалистов.

Но, я повторюсь, в деле формирования политически активного слоя людей политософской направленности больше всего зависит от самого человека, его гражданской позиции и устремлений.

Лично я хочу жить в обществе по-настоящему свободных, а значит, просвещенных и уважающих себя людей. Я хочу пользоваться и пользуюсь теми возможностями, которые мне предоставили события 90-х годов XX века. И не отрицая прошлого и тех огромных достижений, которые были достигнуты советскими людьми, я, живя в свободной стране, сама выбираю свой жизненный путь. Через образование и самосовершенствование я постигаю свободу и распоряжаюсь ею по моему усмотрению. И за это спасибо прошлому.