Самым сексуальным в ней были ее глаза. Даже не так… Самым сексуальным было то, как она смотрела на него. С первого дня. С той самой первой секунды, когда он подумал, что хочет заняться с ней любовью. Это было, когда он увидел ее в переговорной? Или на первом суде, когда она заявляла ходатайство? Или в том чертовом клубе? Закревский не помнил… Помнил только взгляд. Он и сейчас такой – горячий, вязкий, тягучий, горьковатый. Не карамель, а шоколад. Пожалуй, это все и решило. Раз и навсегда.
Он медленно провел руками по ее плечам, скидывая шубку. Та упала на пол, накрыв их ноги. Крепче сжал пальцы, сминая ткань блузки. Блузка была в горошек, зеленая. И глаза ее чертовы – зеленые. Ведьма! Ткань, прикрывавшая тело, скользкая, прохладная. А кожа под ней горела – он точно знал. Его горела тоже.
В гостиничном номере было очень светло. Даже слишком светло, но он решил не выключать свет. Не сейчас. Ему хотелось видеть. Еще лучше было бы видеть со стороны, чтобы запомнить не только ее, но и себя. Таким он себя никогда не чувствовал. Чуть тронешь – загорится.
Она смотрела на него, широко распахнув глаза. Будто заглядывала в самую душу. Снизу – вверх. Не останавливая своего скользящего, как шелк, взгляда. А он чувствовал, что задыхается, будто астматик.
– Поцелуй меня, – хрипло и властно сказал он, зарываясь пальцами в ее волосы. В голове, среди каши, которая должна была быть мозгами, шевельнулась тошнотворная мысль: выгнать из номера и напиться. Так было бы правильно. Но вместо этого наклонился к ней, выжидая.
Она довольно улыбнулась. И впилась в его губы отчаянным, злым поцелуем, больше похожим на укус. Ей и хотелось сделать ему больно. Сегодня хотелось.
Она подалась вперед, не отпуская его рот. Ее руки расстегивали ремень, пробирались внутрь, к телу. Пальцы ее живо побежали по его коже. Галка тысячу раз права – расслабиться и получать удовольствие! Мужской мозг в штанах. Это она знает точно. И надо быть круглой дурой, чтобы не пользоваться этим. А если еще и не приходится симулировать… Не стоит быть дурой вдвойне, чтобы разбрасываться.
Он дернул ее на себя так, что ее голова едва не запрокинулась назад. Поцелуй разорвался. Провел языком по своим губам. Воспаленные – они пульсировали и отдавали металлическим привкусом крови. Из груди вырвался отчетливый рык. И теперь уже он сам целовал ее. Чтобы ее губы стали такими же горячими. Но и этого ему было мало. Хотел ее всю. Вжать в себя, подмять, подчинить.
Чувствовал ее ногти, царапавшие кожу в паху. Заставил обхватить ладонью член. Толкнулся ей в руку. Мало. Всего мало.
Подхватил, дотащил до кровати. Опрокинул на постель. Либо рвануть блузку, чтобы посыпались пуговицы. Либо стащить через голову. Расстегнуть не судьба. Пофигу. Дернул. Отлетели верхние две. Выдернул заправленный в пояс юбки край шелковистой ткани и потянул. Задохнулся от вида молочно-белой кожи с россыпью темных родинок.
Снова наклонился и стал целовать голый живот, поднимаясь к груди в черном бюстгальтере. Пальцы, словно существуя отдельно от него, задрали юбку. И он с наслаждением провел ладонями по внутренней стороне ее бедер. Какое счастье, что она предпочитает чулки!
Из ее горла в ответ вырывались хриплые рваные звуки, слабо напоминающие человеческие. В его руках с той дикой новогодней ночи она становилась похотливой мартовской кошкой, корчащейся в призывных движениях.
Время замедлило ход, остановленное чьей-то безжалостной рукой. На несколько бесконечных секунд сжала его ладони бедрами, чувствуя их жар, сжигающий изнутри, добегающий до самого сердца, которое стучало гулко, с перерывами и почему-то в ушах.
Развела ноги, отпустила его ладони. Мозг взрывался искрами, перед глазами расплывалось пятно его лица, на котором жили лишь черные глаза. Как хорошо, что он не выключил свет. Видеть его взгляд, горевший желанием. И чувствовать его в себе.
Больше ждать не могла. Впившись ногтями в ягодицы, заставила войти в себя, изогнулась и стала нанизываться на него раз за разом, равномерно поскуливая и принуждая его ускорять темп.
Совокупление, которое не пришло бы в голову назвать актом любви. По пояснице побежал пот. Он чувствовал, как внутри толкается и клокочет кровь.
Позволять ей теперь, когда все так дико, управлять им было глупостью. Ни в жизни, ни в постели, нигде. И никогда.
Убрал ее руки. Завел их ей за голову и прижал к подушке. Ни-ког-да. Они оказались друг перед другом лицом к лицу. Ощущал ее дыхание. Каждый ее всхлип как будто ударялся о него, только сильнее распаляя. Тогда как он раз за разом вколачивался в ее тело, отчего раздавались звонкие влажные шлепки. Примитивные звуки секса. Записать бы на пленку и слушать. Всякий раз, когда снова захочется верить в то, что это все что-то большее, чем секс.
В голове вспыхивали яркие цветные пятна, заслоняя ее глаза. Может, к лучшему. Идиот.
Просто баба, очередная, каких было столько, что всех не помнишь. Которую даже не удосужился до конца раздеть. Она так и лежала в юбке, скатанной на поясе, и чулках. И извивалась под ним, возбуждая его еще сильнее.
Наконец, она исступленно хохотнула и оскалилась. Дернулась в первобытной конвульсии и, сцепив вокруг его талии ноги в лодыжках, нарушила ритм мужских движений. Чувствуя, как сокращаются ее мышцы, толкнулся еще дважды – глубоко, судорожно, не думая о том, что причиняет ей боль. Оргазм накатил горячей волной, достигая висков, в которых отчаянно бился пульс. Больше всего на свете желая обмякнуть в ней, не размыкая тел, уткнуться носом ей в шею и закрыть глаза, сцепил зубы и откатился на другую половину кровати. Тупо уставился в потолок. И ждал, когда перестанет душить гадкое чувство, что не может без этой женщины жить.
Повернув голову, она проследила за ним взглядом и криво усмехнулась. Поднялась, бросила на смятые простыни юбку и ему небрежное: «Я в душ!»
И только там, чувствуя, как по телу сбегают прохладные струи воды, а мозг снова начинает функционировать, она задалась вопросом, который мучил уже несколько дней.
Почему ее стали тревожить их расставания? Ведь все не так уж плохо. Идет так, как она и задумывала. Еще бы не шло! Какой мужик откажется от секса без обязательств! Результат почти близок. И если он сойдет с дистанции совсем…
Так почему же, черт возьми, ей не все равно, что сейчас он встанет, оденется и спокойно уйдет из этого гребанного гостиничного номера!
Она закрыла воду, постояла еще какое-то время, глядя, как из поддона сбегает вода. Так и он утекает от нее – обволакивая, просачиваясь сквозь пальцы, оставляя по себе странное чувство умиротворения, которого она никогда до него знала.
Идиотка!
Завернувшись в полотенце, она вернулась в комнату и, расположившись на кровати, стала натягивать чулки.
– Ты меня используешь.
Его голос звучал равнодушно и отстраненно. Он не спрашивал. Утверждал. Откинувшись на подушку и не глядя на нее.
– Ну, кажется, ты не сильно этому противишься, – не оборачиваясь, в тон ему ответила она.
– Как думаешь, кто проиграет?
– Лично я собираюсь выиграть.
– И нравится тебе эта игра?
Она все-таки обернулась. Долго смотрела на его профиль и боролась с безудержным желанием завалиться с ним рядом, обнять за руку и лежать, не двигаясь. Просто дышать вместе с ним.
– Мне нравится все забавное, – протянула в ответ и снова отвернулась.
– Я забавный, – констатировал он с ленивой улыбкой, закинул обе руки под голову и уточнил: – Не смешон?
– Пока нет, – усмехнулась Каргина.
Потянулась, сбросила полотенце и повертела головой в поисках бюстгальтера. Вспомнив, прошлепала в ванную. Вернулась уже в нем, словно выставляя напоказ дорогое тонкое кружево. Вероника носила только французское белье. Если носила. И любила им хвастать. Под прозрачными платьями, глубокими декольте или, порой, под запахнутой шубкой совсем без блузки. Подхватила с постели юбку и посмотрела сверху на Закревского. Сдерживая дыхание, медленно прошлась цепким взглядом от взлохмаченных черных волос до кончиков пальцев на ногах и беззаботно спросила:
– Или повторим?
– Ты хочешь меня точно так же, как я тебя, – неожиданно охрипшим голосом заявил он. – Тут хоть не играй.
– Допустим, – примостив острый локоть рядом с ним, она подперла голову рукой и приблизила свое лицо к его. – Так мне одеваться?
Порывисто выдернул руки из-под головы, схватил обеими ладонями ее затылок и, всего на долю секунды заглянув в ее глаза, притянул еще ближе и в самые губы, почти касаясь, прошептал:
– С Каргиным было так же? Ты была такая же? Ты ведь тоже много от него хотела?
– От него я никогда не хотела того, чего хочу от тебя, – ответила совсем без улыбки.
Дернулась, убрала его руки, почти отбросив от себя. И поднялась с постели. Кто-то снова остановил время. Вероника медленно надевала юбку, блузку, прошлась по номеру, подбирая разбросанные ботильоны, сумку, шарф, пальто.
Он хладнокровно наблюдал за ее движениями. Настолько хладнокровно, что почти не знал, жив или нет. Потому что позволь себе думать, что жив, придется признать – внутри клокочет лава. И вот-вот обрушится на них обоих. Если только прорвется. Когда она уже стояла у двери, бросил единственное:
– Ника, ты проиграешь.
– Тебе, Закревский, тоже не участвовать в Лиге Чемпионов, – усмехнулась она и вышла.
Он медленно сел на постели, внимательно рассматривая закрытую дверь, и потянулся к брюкам, валявшимся на полу. Пачка сигарет была найдена в одном кармане, зажигалка в другом. Потом передумал, бросил на тумбочку. В висках все еще многократным эхом отдавался ее голос.