Виктор Каргин сидел за столом своего кабинета, в котором много месяцев назад началась вся эта гребанная история, и никак не мог понять, когда наступил перелом. То ли когда впервые поднял на Веру руку, даже себе не признаваясь в том, что ему неожиданно понравилось, как она кричит от боли и страха, пряча от него лицо. От этого наслаждение получал едва ли не большее, чем от секса с ней или с любой другой девкой. Что характерно, годы спустя она перестала бояться и смотрела на него прямо, будто ждала этих ударов, наслаждаясь ими так же, как он. Их отношения, может быть, потому и продержались столько времени, что от этого садомазо оба получали свое удовольствие. Он раз за разом переламывал ее. Она пыталась тягаться с ним, ломая его иначе, чем он.

А может быть, все изменилось тогда, когда он отказал ей в праве на материнство. Но, видит бог, ему не нужны были дети. И Вероника не нужна ему была как мать его детей. Не для того он женился в своем весьма немаленьком возрасте, чтобы видеть, как возле него взрослеет женщина, которая возвращала ему его молодость. Он купил куклу. И хотел куклу. Остальное прилагаться было не должно. Если это понимал он, почему не понимала она?

Как бы ни начиналось, финал был здесь, в этом кабинете. В тот день, когда он едва ее не убил. Странно, но почти надеялся. Может быть, так освободился бы от этой ненормальной связи, которая заставляла его сомневаться в собственной мужественности до тех пор, пока он не начинал сжимать кулаки.

Вера оказалась на редкость живучей.

Чуток подлаталась.

И сбежала из больницы, едва смогла ходить.

И в скором времени он получил повестку в суд.

Странно, что она побои снимать не стала, чтобы хотя бы на это давить – вдруг проканало бы. Впрочем, не такая уже и дура. Дэн отмазывал его в прошлый раз, когда она впервые заявление накатала. Дэн готов был отмазывать его, когда он чуть не пришиб эту суку. Дэн выручил бы и теперь. Перед законом Каргин всегда был кристально чист. Дэн, который и сам был его должником по девяностым, когда Виктор вложился в его избирательную кампанию, теперь лишь раз за разом прикрывал его зад. Слишком тесно они были связаны.

Развод – ерунда.

Нет такой юридической дребедени, которую Каргин не смог бы раздолбать и забыть.

Ударом стала беременность Вероники.

И вовсе не факт ее очередной измены.

Беременность – это уже серьезно. Беременность – это уже признак ее победы. Победы над ним. А Каргин не мог позволить ей победить. Это было равнозначно тому, чтобы признать себя импотентом. Не в сексе. В жизни.

Он мог бы стереть ее в порошок двумя пальцами и не заметил бы. Но куда увлекательнее было подмять ее под себя. Заставить покориться, прогнуться, сдохнуть в уверенности, что нет существа ничтожнее ее.

Она всего лишь поставила перед ним новое условие в их игре, которая тянулась годами, и в которой развод был лишь одним из квестов. Но все и всегда можно было изменить. Наверное, именно за это Виктор Каргин и любил Веронику – она не выиграла еще ни разу, но зато играла со всей отдачей. Впрочем, то, что он испытывал, было куда сильнее любви.

Зазвонил телефон, отвлекая его от раздумий. И переворачивая весь его мир вверх ногами.

– Виктор Анатольевич, – услышал он довольный голос своего охранника. – Ну в общем выяснили. Вчера в конце дня к ее дому приехал ваш бывший адвокат. Черный такой, усатый. Зашел и до утра не убрался. Сегодня снова здесь. Вряд ли может быть такое совпадение, чтобы именно он мелькал в подъезде Вероники Леонидовны.

Разумеется, совпадения быть не могло. Через четверть часа Каргин знал, где проживает Закревский. И это была совсем не Оболонь. Еще через час он ехал в контору Максима Вересова. В любом случае, ему было, что обсудить со своим адвокатом.

– Виктор Анатольевич, – поднялся Макс встречать клиента.

Тот крепко пожал его руку и удобно расположился на диване. Достал из кармана пиджака очки и надел их на нос, оглядываясь по сторонам.

– Да я, в общем-то, мимо проезжал, Максим Олегович. Дай, думаю, заскочу. Апелляцию обсудить. Вдруг вы чего посоветуете.

– В ваших же интересах посоветую не подавать. Апелляция оставит решение без изменения, уверен.

Каргин коротко хохотнул. Кто бы сомневался!

– Вы думаете? Но какое может быть расторжение брака, если я не хочу его. И если хочу жить с этой женщиной. Кстати, женщиной беременной. И едва ли способной о себе позаботиться. Суд не примет этого во внимание?

– Ну почему же? – Вересов не менее удобно устроился в своем кресле и смотрел прямо на Каргина. – Суд обязательно исследует все материалы дела. Изучит ваш иск и возражения вашей супруги, а я уверен, что они будут. И что же увидит коллегия? Безусловно, ваше желание сохранить семью. В то время как госпожа Каргина категорически против. Более того, беременна от другого мужчины, о чем систематически заявляет.

– Ну, от кого она беременна, еще разобраться надо. Вы это понимаете, я это понимаю. Это будет стоить времени. А в семье время – это все. Страсти улягутся. Она может передумать. Это ведь шанс, Максим Олегович, верно?

– Шанс, – согласился Вересов, – но зыбкий и ресурсоемкий.

– Но это же мои ресурсы, да? – усмехнулся Каргин. – Нет, вы правы. Я не идиот. И прекрасно понимаю, что особых надежд питать не приходится. Но, видите ли, эту женщину я люблю. И готов признать ее ребенка. Полагаю, вы можете устроить нам встречу, чтобы я имел возможность донести до нее эту мысль? Разумеется, для того, чтобы я решил, есть ли смысл подавать апелляцию. Мне глаза ее видеть надо.

– Я не могу ответить за нее. Все, что я могу попробовать сделать – связаться с ее адвокатом и передать вашу просьбу. Но, на вашем месте, не очень бы рассчитывал, что Вероника Леонидовна согласится на встречу.

– То есть, на апелляцию мне нет смысла подавать. А на встречу нет смысла рассчитывать. Печальный итог жизни, не находите?

– Я не судья и не исповедник, – холодно отозвался Вересов.

– Вы мой адвокат, – рассмеялся Каргин. – Это больше, чем исповедник. Однажды я объяснял это Ярославу Сергеевичу. Вам просто не успел.

– Именно потому, что я ваш адвокат, я и советую вам оставить эту часть жизни позади и уделить внимание иным заботам.

Каргин поправил галстук и снял с носа очки. Потом осмотрелся по сторонам и, наконец, спросил:

– А вы женаты, Максим Олегович?

– Какое это имеет значение?

– Просто если вы женаты, то представьте на мгновение мое положение. Вообразите, что женщина, без которой вы не можете жить, в один прекрасный день начинает вас ненавидеть. Вы сами немало в этом виноваты. Но продолжаете верить, что все возможно вернуть. И что? Не станете цепляться за малейший шанс?

– Виктор Анатольевич, речь не о моем браке. О вашем. Вы не сумели его сохранить. Не вы первый, не вы последний. Вы вправе продолжать бороться. Я лишь высказал вам свою точку зрения. Решение – за вами. Но повторюсь, я вам не советую продолжать настаивать. Рано или поздно Вероника Леонидовна перестанет быть вашей женой.

– Нет, Максим Олегович. На ней уже лежит эта печать. Это навсегда. И никуда ей от этого не деться. Самое смешное, что она сама это понимает. Только вы еще не видите, – слова эти были произнесены тихо, но оттого производили гнетущее впечатление, будто бы он вдавливал их в голову собеседника. Потом встал и уже легко, гораздо легче, произнес: – Вы про встречу-то попробуйте договориться, пока время есть. И тогда я решу. И, на всякий случай, готовьте документы для апелляции. Может, и не понадобятся, но пусть будет.

Вересов поднялся вслед за Каргиным, протянул ему руку и сказал:

– Ваше право, Виктор Анатольевич. Я дам задание помощникам, они подготовят документы и передадут вам на подпись.

Каргин кивнул, пожал ему руку и с пожеланием всего доброго удалился.

Правда, удалился не далеко. Выйдя из приемной Вересова, он направился прямиком к кабинету Ярослава Закревского. Санька только и успела, что засечь его седой лысоватый затылок в холле. Но тот благополучно скрылся за дверью.

«Ну и что сейчас будет?» – мелькнуло в голове юного падавана, готовящегося в джедаи.

Закревский в это самое время сидел, разложив перед собой документы нового дела, которое не требовало больших усилий с его стороны. Банальный раздел, где муж готов был заплатить отступные. Нужно было всего-то сговориться о цене и подписать все необходимые бумаги. Потому Ярослав с чистой совестью расположился у ноутбука и выбирал модель коляски. А это задача посложнее выбора автомобиля. Вес. Цвет. Размер. Конфигурация. Производитель. И чтобы все это еще и Нике понравилось. Он по-прежнему слабо представлял, что могло ей нравиться. Хотя прогресс определенно наметился. Она любила цветы, мороженое, пижаму с жирафами и хороший секс. А еще она любила их будущего ребенка. Уже достаточно для того, чтобы было, за что и ради чего бороться.

Когда дверь хлопнула, Закревский поднял глаза и встретился с блеклым водянистым взглядом Виктора Каргина. Взгляд этот ничего не выражал. Это-то и было подозрительно.

– Виктор Анатольевич? Чем обязан? – приподняв бровь, поинтересовался Закревский. С кресла не встал. Руки не протянул.

– Да не со скуки зашел, – усмехнулся Каргин. – А как к хорошему специалисту.

– Вот как? – бровь взметнулась вверх, хотя едва ли что-то еще выдавало его удивление.

– Видите ли, Ярослав Сергеевич, один мой хороший знакомый решил жениться. И я рекомендую ему заключить брачный договор.

– Это весьма разумно с вашей стороны. С вашим-то опытом.

Каргин коротко хохотнул и подошел к столу.

– Один неверный шаг и все к чертям, – заявил он совершенно спокойно. – Репутация, карьера, деньги, имущество, гордость, уважение к себе, в конце концов. Достаточно один раз влюбится в суку. И тогда конец всему.

Закревский расслабленно откинулся на спинку стула и невозмутимо сказал:

– Тогда вы по адресу. Насколько все упрощает банальный брачный договор. Как предохранитель от шлюх. Кстати, о домашнем насилии там тоже пункт можно прописать. На всякий случай. Мало ли, какие предпочтения у партнеров. Установить, если можно так выразиться, границы разумного.

– Действительно, замечательная идея! – радостно объявил Каргин. – Думаю, моему приятелю это понравится.

– Так вам визитка нужна? Или предварительно договориться о встрече хотите?

– Я, пожалуй, лучше оставлю вам контакты этого жениха. Свяжетесь с ним сами, хорошо?

– Да бога ради, Виктор Анатольевич. Рад буду помочь человеку не влипнуть по самые яйца.

Тот снова рассмеялся, вынул из кармана флешку с блестящим брелоком и положил перед адвокатом.

– Все здесь, Ярослав Сергеевич, – неожиданно жестко проговорил Каргин, наклонившись над столом и почти выплевывая каждое слово в лицо Закревскому. – Если вдруг потеряете – не страшно. У меня этого барахла еще до хрена имеется.

Он резко развернулся и направился к выходу. У двери замешкался и обернулся к Ярославу.

– Кстати, я все же решил постараться сохранить семью и подать апелляцию. Вероника беременна. Может быть, ребенок – это именно то, что нам нужно.

Дверь захлопнулась.

Ярослав выдохнул ярость, клокотавшую в нем. Медленно разжал кулаки, которые непроизвольно сжались минутой ранее. И заставил себя оторвать взгляд от двери. Потому что иначе кинулся бы следом, чтобы начистить рожу этому подонку.

Уперся глазами в крошечную флешку, лежавшую перед ним. Медленно открыл ее и вставил в ноутбук. Видеофайл. Крутая визитка, ничего не скажешь.

Еще через час Закревский без стука влетел в кабинет Максима Вересова и заорал:

– Эта падла подает апелляцию, да?!

Недоуменно взглянув на Ярослава, Макс спросил:

– Ты про Каргина, полагаю?

– А есть варианты? Да, я про него!

– Во-первых, не ори. Во-вторых, ты и сам понимаешь – он имеет на это полное право. А в третьих, чего ты суетишься? Рано или поздно их все равно разведут. В конце концов, живешь с ней ты, а не он.

Закревский налил себе воды из графина и шумно выпил. Поставил стакан на стол и некоторое время смотрел куда-то прямо перед собой. Потом проговорил уже спокойнее:

– Меня не устраивает рано или поздно. У Ники реальные проблемы со здоровьем. Не без помощи этой падали. То, что он ее бил, это ты должен помнить. От нее он просто так не отстанет. Ей нельзя нервничать – у нее угроза выкидыша. Я ее, конечно, на сохранение отправлю. Но это не значит, что она выдержит еще и эту гребанную апелляцию.

– Да ты вообще можешь ее из страны отправить. Пусть Самородова ходит в процессы. Честно, я не думаю, что апелляция отменит решение. Нет там оснований. Отработай возражения на жалобу вместе с Марией.

– Разумеется, именно этим я с Санькой и займусь в ближайшее время. Но есть еще кое-что.

Вересов вопросительно посмотрел на Ярослава. Тот выдохнул и заговорил, глядя Максу в глаза:

– У него на нее компромата до хрена и больше. Самого разнообразного. Мужик с фантазией. Она тоже. Пока это не касается нашего будущего, мне пофигу. Я и сам прекрасно понимаю, что там было. Другой вопрос, что сегодня из его уст прозвучали конкретные такие угрозы, – замолчал, отстраненно посмотрел в окно и продолжил: – Мало того, что я связался с женой своего клиента, что само по себе дерьмово и бросает тень не только на меня, но и на твою контору, теперь еще и эта грязь… Если выплывет… И тоже ударит по мне… Я не знаю, что может выкинуть Ника. Понимаешь, она… Мне иногда кажется, что если бы она тогда не забеременела, то уже давно куда-то делась бы. А так, вроде как, вариантов нет. Однажды она уже пыталась доказать, что это все у меня пройдет. Хватит. Мне не понравилось. Мы только-только общий язык начали находить. Понимаешь?

– Понимаю. Есть идеи?

– Ну у тебя же был какой-то мужик в минюсте? Еременко? Яременко? Как там его? Перец, которого ты разводил.

– Еремеенко, – уточнил Макс. – Нормальный мужик.

– Вот я хочу, чтобы этот нормальный мужик устроил ад в офисе Каргина, – процедил сквозь зубы Закревский. – Чтобы там прокуратура на уши все поставила. С привлечением налоговой, антимонопольного комитета и хрен знает чего еще. Чтобы тотальная проверка по всем выигранным тендерам, чтобы всю его бухгалтерию проштудировали. Чтобы он спать ночами перестал. Сам понимаешь, никакой бизнес чисто не делается. И если когда-то этой падали какая-то тварь помогла прикрыть дело по заявлению Вероники, то где гарантия, что это единственное, в чем его покрывают? Если что-нибудь есть, то найдут. Заодно у него тупо времени на нас не останется. Знаешь, олигархов иногда вообще трусить полезно. И у них тонус лучше, и видимость деятельности органов власти создается.

Обдумывая сказанное, Макс некоторое время молчал, мерно постукивая ручкой по столешнице.

– Ок. Можно попробовать. В любом случае, если он откажет, то скажет об этом прямо. Тогда подумаем что-то еще.

– Макс, только мне как можно скорее надо. Десять дней на апелляцию. Потом хрен знает сколько времени до заседания у него руки развязаны.

– Я понял. Что зависит от меня – сделаю.

– Спасибо! – выдохнул Закревский и взъерошил шевелюру. – Но, мать же твою, как он меня достал!