Скучать я не собиралась. Проводив подруг и быстро помыв пол, поехала на рынок строительных материалов присмотреть дешевые обои. Дорогие смотреть не буду: денег жалко, да и неизвестно, как к ним отнесется моя кошка. Вот наклею я на стены дорогую красоту, а Милка решит коготки поточить. И накрылся тогда весь мой ремонт блестящим медным тазом.

Сама не понимаю, почему я вышла из автобуса на одну остановку раньше. Все-таки любовь была, пусть хотя бы лишь с моей стороны: в этом районе когда-то жил Илья. Он меня к себе не приглашал, я сама однажды пришла. Подгадала, когда его матери дома не будет, и заявилась незваным гостем. Надеялась на вечер в интимной обстановке с приятным молодым человеком. Так бы может и произошло, не имей я в родителях судью и прокурора. Илья разыграл благородство на тему 'поцелуи только после свадьбы'. 'А когда свадьба?', 'Когда подрастешь'. Вот и вся любовь. Я тогда подумала, как мне повезло узнать настолько порядочного юношу, таких и не бывает.

В его доме я не была десять лет. Если что-то тут изменилось, то только в худшую сторону — те же грязные стены подъездов и темная лестница. Я зачем-то поднялась пешком на седьмой этаж и позвонила в дверь. Потом еще раз, и еще. Постояла несколько минут и опять позвонила. Никакого результата. Зато отворилась соседняя дверь, и выглянула старушка.

— Я тебя здесь уже видела, — сказала она мне. — Точно, видела.

Я даже не удивилась. Чаще всего старики отлично помнят, кто проходил мимо их подъезда десять лет назад, но не могут вспомнить, куда они поставили стакан со вставной челюстью.

— Когда же это было? — продолжала вслух вспоминать бабка. — В тот год у меня батарея потекла, и пришлось ее менять. Десять лет назад. Это ты и есть. И имя у тебя такое же, как у моего попугая.

— Как же зовут вашего попугая?

— Миленький, его зовут. Значит ты тоже Миленькая. Не пойму только, за что тебе такое имя дали, ты ни тогда красавицей не была, ни сейчас.

'Зато я вас на шестьдесят лет моложе' — со злостью подумала я, но вслух сказала совсем другое:

— Вы совершенно правы, у вас великолепная память. Я приходила к Илье, мы вместе учились.

— Илью тоже помню, очень умный был мальчик. В университете на каком-то конкурсе первое место занял. Мать его, Катерина, так радовалась, так радовалась. Кабы она знала, что…

— Скажите пожалуйста, где сейчас Илья?

— Как где? — удивилась бабка. — Умер!

— Эээ… Простите, я не ослышалась?..

Я мгновенно растеряла весь словарный запас, и даже не сразу нашла, что сказать. Вот как бывает в жизни — несколько часов назад разговариваешь с человеком, а его уже нет.

Я пошатнулась и прислонилась к стене. Старушка, видимо, подумав, что я решила умереть прямо на ее пороге, втянула меня в квартиру.

— Сиди тут! — Толкнула меня на кушетку в коридоре. — Сейчас воды принесу!

Я пила воду, стуча зубами о край чашки. Стало легче.

— Что значит умер?

Бабка забрала у меня кружку, поставила на комод и продолжила свой рассказ, довольная тем, что ее слушают и молчат.

— Илья получил в университете приз за первое место — взяли его работать куда-то за границу.

— Бабка ходи с бубей! — прервал ее хриплый голос.

— Не мешай, Миленький!

Даже так? Миленький? Тезка мой? Это, который попугай? Он влетел в прихожую из комнаты, сел на комод рядом с кружкой и переломил в клюве лежащий рядом с телефоном и записной книжкой карандаш.

— Опять карандашик скушал, ах ты, радость моя!

Что значит 'опять'? А если ему вместо карандашика захочется схрумкать мой палец? Их у меня ограниченное количество! Я сжала кулаки.

— Бабка, не жульничай! — предупредил попугай.

— Миленький, да никогда!

— Туз в рукаве!

— Врешь!

Интересно, кем была старушка в молодости, и что за дела связывают ее с этим попугаем? Клюв попугая, с легкостью перекусывающий карандаши мне очень не нравился, и сразу захотелось на свежий воздух, на улице такая хорошая погода. Ну его, этого Илью, умер, значит умер. В данный момент мне мои пальцы гораздо важнее бывшей страстной любви.

Старушка безбоязненно сунула попугаю в клюв половинку карандаша, тот хрустнул и выплюнул. Я засунула руки в карманы. Старушка отвлеклась от попугая:

— Катерина, мать Ильи, по двору как царица ходила, хвалилась, что сын ее человеком стал. Сама-то она подъезды мыла! — бабка брезгливо сморщилась, словно Катерина была как минимум маньячкой, и вспоминать про нее порядочным людям зазорно. Потом ее губы растянулись в злорадной беззубой улыбке. — Да только рано она радовалась. И двух лет не прошло, как Илья где-то за границей вроде заразу какую-то подцепил и в одночасье умер. Катерина вся сразу будто почернела вся с горя.

У бабки от воспоминаний улучшилось настроение. Любят некоторые смаковать несчастья соседей и думать, что у них самих такого уж точно не случится.

— Подождите, я что-то не поняла, когда, говорите, умер Илья?

Старушка зашевелила губами, и, причмокивая, стала загибать пальцы. Потом уверенно сказала:

— Восемь с половиной лет назад.

Я чуть не упала. Как восемь с половиной лет? А кто сегодня съел мой пирог и оставил синяк на моей шее? Илья, умерший много лет назад на другом континенте, является ко мне и предлагает съездить на Урал полюбоваться летающими тарелками?

— Вы точно уверены, что он умер?

— Я пока еще все помню и понимаю, — обиделась старушка.

— Где мать Ильи? Я хочу с ней поговорить.

— Уехала. Квартиру поменяла. Уже восемь лет здесь не живет.

— У вас есть ее новый адрес? Мне очень надо!

Старушка вошла в комнату и вернулась с большой домовой книгой. На последней странице был нацарапан адрес.

— Читай сама, я без очков не вижу.

— Большое спасибо, до свидания, — сказала я, выскочила за дверь и побежала по лестнице вниз.

— Стой! — спохватилась бабка мне вслед. — Зачем тебе адрес?

— В университете собирают сведения о выпускниках!

— Врет! Жульничает! — противно заорал попугай из-за двери.

Я вышла на улицу и передумала идти на рынок стройматериалов выбирать обои. У меня был адрес Екатерины Федосеевны, и я собиралась с ней поговорить. Ремонт подождет, времени не жалко, я в отпуске. Я решила разобраться, кто когда умер, и умер ли вообще.

Нужный дом я нашла в старом районе, который когда-то был окраиной Москвы. В риэлтерских конторах про такие дома говорят: в обжитом районе, тихо, зелено, окна в парк. На самом деле из-за буйно разросшихся берез домов почти не было видно. Хоть грибы собирай.

Я подошла к дому. На лавочке у подъезда обменивались новостями женщины. Как только я подошла, они замолчали. Видимо, незнакомые люди сюда захаживали редко.

— Скажите, пожалуйста, десятая квартира в этом подъезде? — вежливо спросила я.

— В этом, только там сейчас никого нет, они уже вторую неделю все на даче живут.

Такие соседи просто находка для воров. Про все пустые квартиры расскажут.

— Как жаль, — расстроилась я. — Мне так хотелось поговорить с Екатериной Федосеевной!

— С кем?! — переглянулись женщины.

— С Екатериной Федосеевной из десятой квартиры, — повторила я.

— Так она уже лет восемь, как в могиле.

— О! — сказала я на выдохе.

— Да! — заголосили женщины. — У нее сердце было больное, от обширного инфаркта умерла.

Дальше они переключились на обсуждение новых жильцов десятой квартиры, и я узнала, что они доставляют всему дому немало хлопот тем, что в самую полночь врубают во всю мощь телевизор. Потом все снялись со скамейки и разошлись смотреть сериал.

Я уходила в сторону метро грустная. Оказывается, все умерли много лет назад, и даже тот умер, кого я видела этим утром. Обои я не купила, краску тоже, день прошел бездарно. Завтра снова придется ехать на строительный рынок. Я дала себе зарок больше не отвлекаться на такие мелочи, как умершие и воскресшие возлюбленные, и завтра же с утра приступить к ремонту. И даже если голос с небес возвестит, что я кому-то что-то должна, то я все равно предпочту ремонт.

— Леонова! — услышала я голос сверху.

Я остановилась, подняла голову. Вверху голубело небо, и шевелились макушки берез.

— Леонова! — снова донеслось с небес.

Я повертела головой во все стороны и заметила, что березы закрывают балкон на пятом этаже одного из домов. Именно оттуда, как указал мне мой абсолютный музыкальный слух, меня кто-то звал. Я обошла березу и остановилась, вглядываясь в вышину. На зрение тоже не жалуюсь. Сейчас выясню, кто опять отвлекает меня от ремонта.

— Ну? Узнала меня? — спросил мужчина на балконе.

— Не может быть! Михаил Алексеевич, это вы?

— Узнала! — обрадовался он. — Поднимайся ко мне, дверь открыта.

Я пошла на пятый этаж. Мне было стыдно. Меланхолическая часть моей натуры занималась самоедством и скорбью весь путь по лестнице наверх. Когда я училась в университете, Михаил Алексеевич был одним из самых любимых преподавателей. И что? Я про него больше десяти лет не вспоминала.

Дверь была открыта и замок сломан. Есть оказывается люди, еще безалабернее меня. Я хоть иногда дверь в квартиру закрываю, а тут замок вообще сдох, и уже давно. Двухкомнатная квартира оказалась на редкость заброшенной. Лучше, чем моя, без последствий пожара, но и ремонта здесь не хватало. Хозяина почему-то видно не было, хотя мог бы и встретить, сам позвал.

— Леонова, ну, где ты там? — донеслось откуда-то со стороны зала.

Я прошла на балкон через полупустую комнату с самым минимальным набором мебели. Дешевая старая стенка, еще более дешевый старый диван, и совсем бесценный, то есть ничего не стоящий, по причине поломанных ножек скособоченный стол с набором стульев, которые когда-то в своей далекой молодости были венскими.

Михаил Алексеевич сидел в инвалидной коляске.

— Я не знала, — глупо ляпнула я. — Но когда? Вы ведь ходили! Ой…

— А теперь вот сижу, воздухом дышу, — развел руками Михаил Алексеевич.

— Почему…

— Машины, они, знаешь, большие и твердые. Наедет такая на тебя — мало не покажется. Водителю-то что, у него малолетние дети на содержании, жена беременная, и вообще скажут — сам виноват, шел в неположенном месте.

— Плохо.

— Хорошо. Жив остался.

— Хорошо, — послушно согласилась я. Вообще предпочитаю не спорить.

— Ты-то какими судьбами под моим балконом оказалась?

— Искала Екатерину Федосеевну, мать Ильи, может, помните его? — как всегда, не подумав, выдала я честный ответ. Лучше бы я ему ответила, что по грибы пошла. — Он учился на три курса старше меня. К сожалению, она умерла. Что это я говорю не то! Я так рада вас видеть! Мы всем факультетом очень переживали, когда вы уволились. Никто не знал, почему.

Михаил Алексеевич, похоже, даже не расслышал мои последние слова. Он помрачнел. Посмотрел на ветки березы, качающиеся у самого балкона. Смог бы — сорвал, смял и выбросил, но не смог достать, а я помогать не стала. Береза не виновата в чьем-то плохом настроении.

— Илью я очень хорошо помню. Не забуду до самой смерти. Он написал самую лучшую дипломную работу за всю историю существования факультета, ну, кроме твоей, конечно. Разве ты не знала?

Я отвела глаза и промолчала. К моменту защиты моего диплома он уже в университете не работал. Значит, его навещали другие преподаватели и рассказали о том, как я оправдала надежды преподавательского состава. Мои умозаключения сразу подтвердились. Михаил Алексеевич объяснил:

— Когда я лежал в больнице, декан приходил меня навестить. Он очень подробно рассказал о дипломной работе этого парня, Ильи. Что-то в ней показалось мне знакомым. Не знаешь, отчего?

Я рассматривала листья на березе. Еще бы ему не узнать мою несостоявшуюся курсовую работу, которую он прочел всего за несколько дней до того, как она стала дипломной работой Ильи.

— Я все думаю, Илья украл у тебя работу, или ты сама ему отдала?

Я по-прежнему молчала. Он все понял правильно.

— Дуры вы, бабы! — в сердцах воскликнул Михаил Алексеевич.

Я решила, что мне пора уходить и сделала осторожный шаг к двери. Бабы, конечно, дуры, но мужики не лучше, поэтому в стране завал. Тут мой бывший преподаватель решил сменить тон.

— Прости, Леонова, не мое это дело, сам знаю…

— Это вы меня простите, пришла к вам, нагрузила вас своими проблемами, а вам не до меня.

— Хорошо, что пришла, а то я все один да один. Давно ко мне никто не приходит. Студенты ни разу не были, а я ждал свою группу, я у них куратором был. Они не навестили, может, обидел чем? Не знаю. Коллеги-преподаватели сначала часто заглядывали, а потом тоже жизнь развела. Ты одна ко мне пришла. Вот тебе все и расскажу. Это судьба. Раз пришла, я думаю, значит, судьба. Я тебе все расскажу. Так бы не рассказал.

— Очень хорошо, посидим, поговорим, — согласилась я, не очень хорошо понимая, чью судьбу он вдруг вспомнил и зачем решил что-то рассказать. Я вообще вызываю у людей желание что-нибудь мне рассказать, потому что молча слушаю и делаю вид, что мне интересно. Флегматичной части моей натуры лень спорить и проще молча выслушать человека.

— Чай будешь, Леонова?

— Нет.

— Ты права, лучше кофе. С коньяком и сигарой, — мечтательно произнес Михаил Алексеевич, почесывая давно не бритый подбородок.

— За чем же дело стало?

— За деньгами. Знаешь, какая у меня пенсия?

Ну, представляю в общих чертах. Так себе пенсия, совсем даже не очень. Пришлось предложить:

— Раз я пришла к вам в гости без подарка, значит, мой долг сходить в магазин.

— Не надо, незачем, ты не куришь, — вспомнил об отсутствии у меня сей отрицательной привычки Михаил Алексеевич, но с надеждой на меня посмотрел.

Так смотрел на меня облезлый сморщенный котенок, которого как-то зимой принесла мне Настя. Оставишь, или выбросишь на мороз? Моя мать вырастила меня в убеждении, что животных в доме держать нельзя, так как это противоречит всем санитарно-гигиеническим нормам. Поэтому первой мыслью было сказать девочке, что котенка я, конечно же, возьму, а когда она уйдет, выставить его за порог. Если Настя потом про него спросит, сказать, что сбежал. Первая часть плана удалась, котенок был оставлен мне. Но вторая часть плана провалилась. Каким-то своим звериным чутьем тощий заморыш понял, что его судьба висит даже не на волоске, а вообще оборвалась и вот-вот рухнет в сугроб у помойки во дворе. Котенок не сводил с меня глаз, и только тонкий хвостик тихонько дрожал. Котенок вырос в кошку, хвост распушился, и у кактуса, росшего в кастрюле на подоконнике, появился злейший враг. Кошка Милка этот кактус грызла. Ой, надо не забыть купить цветочный горшок и пересадить кактус из кастрюли!

Я сказала, что приду через пятнадцать минут, и пошла в магазин, который приметила по дороге на углу у автобусной остановки. В комнате, через которую пролегал мой обратный путь к входной двери, бросалась в глаза большая фотография, стоявшая за стеклом серванта. Она была вставлена в дорогую рамку, а квартира была нищей, вроде моей. Я задержала взгляд на улыбающемся Михаиле Алексеевиче, который обнимал на фоне южной природы женщину. Этой женщиной была Надежда Аркадьевна, научный руководитель Ильи.

Над этим фактом я раздумывала, когда ходила по магазину и выбирала кофе, коньяк, сигары и еду в каких-то коробках. Я точно помнила, что Надежда Аркадьевна была замужем, и что этим мужем не являлся Михаил Алексеевич. Служебный роман? Похоже на то. Кто я такая, что бы читать мораль. Но Надежда Аркадьевна умерла за несколько дней до защиты Ильей диплома, а сам Михаил Алексеевич уволился из университета примерно в это же время.

Итак, в наличии: смерть Надежды Аркадьевны, инвалидность Михаила Алексеевича, успешная защита диплома у Ильи. Да, и забыла о своей глупости и доверчивости, благодаря которой он эту дипломную работу получил. Если допустить, что он организатор всего этого кошмара, то я родилась под счастливой звездой: мой любимый Илья побоялся навлечь на себя гнев моих родителей-начальников и поэтому я сейчас не в могиле и не в инвалидной коляске. Но как он все это уголовное дело провернул и не попался? И не верю я, что он умер восемь лет назад. Призрак с живым человеком я не спутаю.

В магазине я призадержалась, потому что никуда не спешила. Ну не сбежит же от меня с пятого этажа без лифта в инвалидной коляске бывший преподаватель. Не прошло и часа, как я вернулась к знакомой пятиэтажке с полной сумкой продуктов. У подъезда, где жил Михаил Алексеевич, стояла карета скорой помощи, и кучковался народ.

— Что случилось? — полюбопытствовала я, подходя к толпе.

— Инвалид с балкона выбросился. С пятого этажа. Сразу насмерть, — сказали мне. — И ведь никто ничего не видел. Все время кто-то сидит у подъезда, а тут все разошлись сериал по телевизору глядеть.

Я сдержала свой порыв подбежать к телу Михаила Алексеевича, и незаметно пошла к метро…

Среди неумело собранных коробок и разбросанных по квартире вещей бродила моя кошка и искала место для ночлега. Ничего из обстановки ей не нравилось. Ни собранные в коробки и мешки вещи, ни подгоревший в результате недавнего несчастного случая диван.

Я вытерла слезы кулаком и высморкалась в подол старого халата. Настроение было отвратительным. Я хлебнула из горлышка открытой бутылки коньяка.

Самоубийство, ну да, как же! Человек собирается поделиться воспоминаниями за чашечкой кофе с коньяком и сигарой, но не успела я ему это все принести, как он ни с того, ни с сего умер. Если мужчине хочется приятно провести вечер, то он не станет прыгать с балкона. Хотя, много ли я понимаю в мужчинах. Раньше не понимала, и сейчас не понимаю. Михаил Алексеевич не был похож на самоубийцу. А много ли я видела самоубийц? Ни одного, он первый.

Хлопнула входная дверь, раздался Милкин визг и голос Елены:

— Миля, когда ты научишься закрывать дверь? Тебя когда-нибудь обворуют! И я опять наступила в темноте на твою кошку!

— Смотри, куда идешь, лампочка опять перегорела. Если это барахло украдут, то я только рада буду, уборки меньше. Пусть еще двух дохлых мышей из угла заберут.

Елена полезла в холодильник, где специально для нее хранилась постоянно обновляемая бутылка минеральной воды. Я на эту бутылку не покушалась, ибо после маялась от поноса, а Елене хоть бы хны.

— Вот это да! У тебя еды на целую компанию. А почему сигары в холодильнике? Я их на стол положу!

Я вытряхнула всю еду из сумки в холодильник и устроилась с коньяком в комнате, чтобы спокойно пореветь. И правда, зачем я сигары и кофе засунула в холодильник?

Заинтересованная Елена пришла ко мне в комнату, включила свет, и села на один из ящиков. Хотя в рогатой люстре из пяти лампочек в живых осталась всего одна, я зажмурилась от яркого света. Подруга заметила мою пьяную зареванную физиономию.

— Хочешь, угадаю, что случилось? — злорадно спросила Елена. — Ты пригласила его на ужин, накупила еды, а он не пришел. У меня только один вопрос: я его знаю?

— И не узнаешь, он с балкона прыгнул.

— Чтобы не идти к тебе на ужин?! Всем известно, что ты не умеешь готовить, но это уже крайности.

— Нет, я не так объяснила. Михаил Алексеевич был преподавателем, я его случайно встретила. Он в инвалидной коляске. Он говорит, посидим, поговорим. Я из магазина пришла, а там скорая, — не очень внятно объяснила я, отставив коньяк и опять вытирая слезы.

— Мне жаль! — огорчилась Елена, правильно поняв объяснение.

— Я так виновата, — начала я самобичевание. — Могла бы раньше о нем вспомнить, в гости зайти, с праздником поздравить.

— Прекрати! — резко приказала Елена. — Много ты знаешь людей, которые окончив школу или университет, ходят по праздникам к учителям? Ты сама преподаватель, скажи, сколько выпускников поздравляют тебя с Новым годом?

— Шутишь? Они даже здороваться перестают, как только сдадут экзамен! — с этой точки зрения я на проблему не смотрела, и даже была удивлена.

— Значит, ты ни в чем не виновата.

— Но Михаил Алексеевич был такой веселый, говорил, что хочет кофе, я и не думала, что он бросится с балкона.

— Ну, здесь все просто. Говорю тебе как студентка факультета психологии. Любой самоубийца старается оставить себе хоть один шанс остаться в живых. Если вешается — слабо привязывает веревку, если травится — пьет мало таблеток. А твой учитель, скорее всего, хотел, чтобы ты вернулась из магазина и его остановила. Но что-то у него пошло не так.

— Не собирался он умирать! Он был бодр и весел! — не сдавалась я.

— Ты говорила, что он в инвалидной коляске? А много ли тебе известно об изменениях психики людей, у которых такие серьезные проблемы со здоровьем? Вижу, что ничего не известно. Кончай реветь, пошли на кухню, выпьем. Я минералку, ты кофе.

— Я от коньяка уже засыпаю, — сопротивлялась я.

— Вот и отлично, тебе полезно выспаться. Сейчас кофейку и баиньки. Может цвет лица улучшится. В зеркало давно на себя смотрела?

Елена за шиворот потащила меня на кухню, толкнула на табуретку и стала мыть руки.

— До твоего халата руками дотрагиваться нельзя, выкинула бы ты его.

Я в пьяной задумчивости рассматривала кошку, которая грызла сигару. И как только исхитрилась расковырять коробку.

— Милка, курить вредно! — авторитетно заявила я кошке. — Капля никотина убивает лошадь. А кошек убивает знаешь сколько? Сто штук, нет, двести…

Кошка продолжала догрызать сигару, посмотрела на меня круглыми блестящими глазами, и, наверно подумала: 'Советчица! А кто выхлебал полбутылки коньяка без закуски? Хоть бы мышью закусила, что ли, я их тебе целых две штуки с утра добыла'.

Елена насыпала в железную кружку кофе и залила кипятком. Потом подвинула эту бурду мне.

— Компания у вас — хозяйка пьет, кошка курит! Я тут одна как луч света в темном царстве.

— Слушай, северное сияние, а чего ты вообще сюда пришла? Всю малину нам с кошкой нарушила. Ни закурить, ни выпить.

— Я к подруге в гости не могу заглянуть?! У тебя что, прием по предварительной записи? — восстала Елена.

— Не, я серьезно. Ночь на дворе.

— Я тебе обойный клей принесла. Целых три коробки. У нас после ремонта остался. В коридоре завтра подберешь, я его на твою Милку выронила.

— Спасибо.

— Магарыч!

— Бери что хочешь, если найдешь, что взять. Кроме кошки.

Елена встала и принялась шурудить по кухонным ящикам. Магарыч ищет. Вот просто интересно, что можно у меня найти? Удалось найти стеклянный пузырек с жидкостью. Елена довольно встряхнула его.

— Осторожно, крышка не закрыта! — попыталась крикнуть я, но не успела. Язык заплетался. Все, бросаю пить. Допью эту бутылку и сразу брошу, честное слово!

Половина жидкости из флакончика выплеснулась на пол. По кухне расползся неприятный запах.

Кошка принюхалась и выронила из пасти сигару.

— Мой магарыч разлился, — сказала Елена, огорченно разглядывая растекающуюся лужу валерьянки.

Кошка такого счастья не ожидала. Захлебываясь, она приникла к луже, забыв про почти сжеванную сигару.

— Все коты любят валерьянку, — констатировала подруга.

— Милка, выплюнь! — я почти протрезвела с перепуга. — Она же сдохнет! Сигару с валерьянкой стрескала!

— А ты лужу чем-нибудь вытри, — посоветовала подруга.

Тряпка мне на глаза не попалась, что неудивительно в таком бардаке, я стянула халат и стала им вытирать пол. Мы с кошкой, отталкивая друг друга, толпились возле остатков вонючей лужи.

Елена сперва смеялась, потом попробовала мне помочь и оттащить Милку, но быстро поняла, что это бесперспективно, живой кошка не давалась. Я вытерла, что смогла, кошка с глухим урчанием вылизывала грязный пол. Халат окончательно перевоплотился в половую тряпку. Ему вообще-то стоило сделать это года три назад.

— А теперь займемся твоим нижним бельем, — состроив брезгливое лицо, проговорила Елена.

— Что опять не так?

— Ты где его взяла?

— Купила…

— Давно? И сколько этот ужас стоит? Или тебе его даром дали?

— Ну, не от кутюр, разумеется… — когда ей надоест меня изводить! Должно же когда-то ей надоесть издеваться над лучшей подругой? И не просто лучшей, а единственной!

— Знаешь, мне когда-то одна взрослая мудрая женщина сказала: 'Если ты не хочешь, чтобы мужчина тебя раздел, надень на себя самое страшное нижнее белье'.

— И что будет? Он спросит, какое у тебя белье, ты ответишь: не очень, он заплачет и уйдет?

— Нет. Ты сама не позволишь ему себя раздеть. Но не переживай. Твой сбежит еще на этапе снятия халата, — с людоедской улыбочкой добила меня ехидная подруга.

Везет ей, что я спокойная. Со мной поссориться невозможно. То есть надо очень постараться, и инициатива ссоры будет уж точно исходить не от меня.

Мой халат уже облюбовала кошка. Исходящий от него запах приводил ее в трепет. Она, в отличие от гипотетического мужчины, любила меня в любом прикиде и без прикида тоже. Цена и новизна моего нижнего белья на качество ее любви не влияла.

— Мало осталось валерьянки. Но маме хватит, — потрясла подруга остатками жидкости во флаконе. — Представь себе, Настя с подружками в метро решили поиграть в игру 'поймай сумку' и стали ее друг другу бросать. Ну, сумка и свалилась на рельсы.

— Кошмар!

— Нет, кошмар начался, когда Настя полезла ее доставать. Не бледней, все обошлось, вытащили и Настю и сумку. Потом позвонили родителям, теперь у нас дома бедлам. Папа орет, мама орет, Настя орет, я у тебя пока пережду. А то и на меня накинулись, плохо, видите ли, воспитываю младшую сестру. Вообще-то я сказала, что пойду в аптеку, куплю что-нибудь успокоительное. Твоя валерьянка подойдет.

— Надеюсь. Тебе домой не пора?

— Не пора. Я не спешу. У тебя кроме коньяка и сигар есть что-нибудь вкусненькое?

— Глюконат кальция в таблетках. Был еще активированный уголь, но закончился весной.

— Ты нарочно издеваешься, или пьяная?

— А что? Для зубов полезно. Вот когда выпадут — будешь знать! Вспомнишь, что подруга тебе предлагала, а ты нос воротила!

— Не издеваешься. Пьяная. Иди спать.

Я с ней согласилась, попыталась лечь рядом с кошкой в бывшую лужу валерьянки, но подруга переправила меня в комнату и ушла, кинув мне валявшуюся на диване ночную рубашку и тихо закрыв дверь.