Нашествие галатов и судьба Македонского престола. — Пирр идет войной против Антигона. Кампания 274 г. Пирр — вновь царь Македонии. — Продолжение борьбы с Антигоном в Македонии и Греции. — Клеоним Спартанский и поход 272 г. в Пелопоннес. — Сражения в Лаконике и осада Спарты. — Поход на Аргос. Смерть Птолемея. — Гибель Пирра в уличном бою.

За время отсутствия Пирра на Балканах произошло множество событий. Вернувшись в Эпир, царь застал совершенно новую политическую и военно-стратегическую обстановку. Вместо Птолемеев в Македонии и Греции вновь господствовали Антигониды, отказавшиеся от имперских желаний Антигона I и Деметрия Полиоркета, зато намеревавшиеся сколотить на основе Македонии и своих греческих владений крепкую воинственную державу.

Вызваны перемены были нашествием кельтов-галатов, начавшимся в 279 г. Именно тогда очередная волна кельтских переселенцев, обогнув с севера Альпы и проникнув долиной Дуная в северную Иллирию, оказалась в опасной близости от северных границ Македонии. Первым ощутил на себе страшную угрозу племенной союз дарданов. К несчастью для них, дарданы вели в это время войну с Птолемеем Керавном Они укрыли одного из сыновей Лисимаха и отказывались выдать его македонскому царю.

Дарданы попытались заключить с Птолемеем мир, чтобы совместно бороться с галатами, но тот гордо отвечал, что покорившей весь восток Македонии нет необходимости брать в союзники каких-то дарданцев.

Вообще поведение Керавна в этот момент иначе чем мальчишеством не назовешь. Такое впечатление, что, действуя в полном согласии с правилами античной драматургии, боги в качестве расплаты за преступления наказали Птолемея безумием.

Когда орды галатов во главе с Большем вторглись на территорию Македонии и советники предлагали Керавну отсидеться за стенами столицы, тот, даже не собрав всех наличных сил, вступил в бой, был разбит и взят в плен. Раненого царя вначале удушили, а потом отрубили ему голову и, водрузив на шест, возили перед Больгием.

После Птолемея на трон воссел его брат, Мелеагр. Но так как ему не удалось остановить нашествие, через два месяца македоняне низложили и этого представителя династии Птолемеев. Странно, отчего в этот момент в Македонии не появился Антигон Гонат. Сына Деметрия приняли бы с удовольствием — хотя бы из-за военной силы, которая была в его руках. Возможно, осторожный Антигон (совсем не напоминавший этой чертой деда и отца) предпочитал пока не вступать в схватку с варварами, наблюдая за событиями со стороны, — и был прав.

В конце концов на престол посадили Антипатра, племянника уже полузабытого Кассандра. Но от славного рода этот человек не унаследовал ничего, кроме имени деда. Вскоре Сосфен, один из военачальников, сражавшийся с галатами, принудил и Антипатра сложить с себя царское облачение.

Именно Сосфехгу удалось нанести несколько поражений отдельным отрядам галатов, разбредшихся по стране и даже не пытавшихся штурмовать стены многочисленных городов.

После того как Волыни увел галатов на север, к Дунаю, во главе Македонии оказался Сосфен. Он не принял царского титула, именуясь «стратегом македонян». На краткое время — по крайней мере формально — в Македонии правила военная демократия: «общество македонян» и избранный ими стратег.

Зыбкость этой системы правления стала ясна в следующем, 278 г. На этот раз во главе галатов встал вождь кельтов-тектосагов Бренн, оставивший по себе в Элладе самую черную память. Численность ею войска античные историки определяют в 150 000 пехотинцев и 10 000–20 000 всадников. Если бы это было правдой, едва ли Греция устояла бы перед таким нашествием. В очередной раз цифры нужно уменьшить — хотя бы в два раза.

Но и это была очень большая армия, справиться с которой в одиночку ни одно из балканских государств не могло. Усугубляло ситуацию то, что в поход часть кельтов взяла свои семейства. Речь шла теперь не только о грабеже.

Первой нашествию вновь подверглась Македония. Хотя Диодор Сицилийский утверждает, что Сосфен отразил галатов, мы не поверим ему. Куда более верны сообщения более поздних историков о поражении македонского войка, после несчастной битвы вновь укрывшегося в крепостях.

Разоренная в прошлом году Македония уже не интересовала галатов. Поэтому они направились на юг, в Фессалию, которую опустошили, и вскоре подступили к Фермопилам.

Здесь им преградило дорогу ополчение, собравшееся со всей Средней Греции. Пелопоннесцы — как это уже бывало в эллинской истории — заявили, что у варваров нет кораблей, а уж Истм они как-нибудь отстоят. Павсаний приводит «роспись» численности отдельных отрядов, из которой мы можем понять, что главные контингенты выставили беотийцы и этолийцы. «Цари» (то есть Антиох и Антигон) ограничились выделением более чем скромных отрядов наемников по 500 человек.

Всего греков собралось около 28 000 человек. Этой армии было достаточно, чтобы удержать узости Фермопил от варваров. Бренну так и не удалось взять проход лобовой атакой.

Тогда вождь галатов отправил часть своих орд в Этолию и заставил этолийцев срочно покинуть ополчение. В конце концов кельты, ограбившие север и восток Этолии, потерпели поражение, но на время лишили греков самой боеспособной части армии.

Тем не менее Бренн не проник бы в Среднюю Грецию, если бы не предательство местных жителей. Будучи уже не в состоянии выдерживать присутствие варваров, грабящих их дома и насилующих их жен и дочерей, они показали Бренну ту самую тропу, по которой в 480 г. Ксеркс смог обойти греческое ополчение царя Леонида.

Греки были окружены прямо в походе. От гибели их спасло только наличие афинского флота, который принял ополченцев и вывез в безопасное место. Отныне единой армии не существовала отряды разошлись по своим городам, чтобы попытаться защитить их.

Бренн много слышал о богатстве дельфийского храма. Именно туда и устремился поток кельтов. Дальше произошло чудо, неоднократно воспетое античными авторами: незначительные в сущности отряды фокидян, локров и этолян, собравшиеся для защиты святыни, целый день отбивали атаки галатских полчищ и к вечеру оказались заперты на территории самого храмового комплекса. В тот момент, когда галаты приступили к прямому штурму Дельф, на помощь эллинам пришли боги: Аполлон, Артемида и Афина встали в ряды сражающихся, а Гефест начал землетрясение, в результате которого несколько огромных глыб обрушилось на пришельцев с горы Парнас Одновременно ударил мороз, и галаты скользили по обледенелым склонам холма, на котором находилась греческая позиция. Бренн пал, вдобавок поднялась метель, совершенно дезориентировавшая варваров.

Отступление галатов от Дельф было вызвано, конечно, не божественным вмешательством, а совокупностью обстоятельств, среди которых героическое сопротивление горстки греков (4000 человек) было не единственным. Из-за задержки перед Фермопилами они вошли в Среднюю Грецию в позднее время года, а зима в Элладе тогда была куда более суровой, чем ныне. Смерть Бренна, харизматического вождя, лишила их единства управления. Нужно иметь в виду также, что главные силы этолян в это время появились в тылу пришельцев, нападая на обозы и угрожая отрезать от пути в Фессалию.

Битва при Дельфах означала конец самой страшного периода галатского нашествия. Пробившись на север через Фермопилы, Фессалию, Македонию, часть кельтов, нагруженная добычей, вернулась на берега Дуная. Другие направились на восток. Здесь они навсегда разрушили власть македонян: территория бывшего царства Лисимаха с тех пор ограничивалась прибрежными городами, переходившими то на сторону Антигонидов, то к Птолемеям. Некоторые племена переправились в Малую Азию и поселились в самой сердцевине ее. Лишь после долгих войн Селевкиды и цари Пергама оставят грабительские набеги галатов. А спустя два столетия с малоазиатскими кельтами будут воевать римляне, вновь столкнувшись с колесницами, длинными мечами, манерой идти в бой обнаженными и надев на шею «маниак» — особое золотое украшение, свидетельствующее о безумной храбрости носящего его человека.

Многочисленные отряды галатов между тем остались на северных границах Греции. Отдельные ватаги вновь доходят до Фермопил, пользуясь безвластием в Македонии, где в начале 277 г. умер Сосфен.

Тогда же, в 277 г, Антигону Гонату, овладевшему Лисимахией, удалось разгромить близ этого города одно из галатских племен. Вскоре после этого он был призван в Македонию, где за престол боролось несколько претендентов из боковых ветвей царских домов Кассандра и Лисимаха. Все они пользовались наемными отрядами галатов, которые временно стали главной ударной силой на Балканах.

Антигон также принял к себе на службу один из кельтских отрядов и быстро прогнал из Македонии ничтожных наследников погибших царств.

В 276 г. он уже полноправный царь Македонии. Поскольку в руках Гоната находился ряд крупных городов на северо-западе Малой Азии, в Геллеспонте, а также в Средней Греции (знаменитый «домен» Антигонидов с центром в Коринфе и Мегаре), этот правитель стал одной из важнейших фигур в Средиземноморье. Правда, в это же время господство на море окончательно переходит к Птолемеям, но зато Антигон мог заняться превращением Македонии в свое потомственное владение, реализовав дедовскую и отцовскую мечту.

Если бы у него было еще несколько спокойных лет, Эпир наверняка попал бы в сферу интересов нового царя македонян.

* * *

Последние два года перед возвращением отца Птолемей Эпирский с трудом охранял границы царства Эакидов. На севере вместо союзных тавлантиев поселились отброшенные сюда кельтами дарданы. На юге отпала Акарнания, которая всегда имела тесные связи с Этолией, и Птолемей не рискнул начать военные действия по ее возвращению. Керкира также изгнала царский гарнизон, вернув себе независимость. Эпир миновали галаты, но не обошла чума, которая «отметилась» в Греции в самый разгар кельтского нашествия. Чтобы придать стране жизненный тонус, ей нужна была хорошая встряска.

Прибытие Пирра стало именно таковой встряской. Царь жаждал мести, у него не было денег, чтобы платить жалованье привезенным из Италии войскам. В конце концов, он просто не желал смириться с неудачей.

Пирру было только 44 года. Он по-прежнему ощущал себя полным сил, но теперь к ним прибавились опыт и практическое, весьма циничное, отношение к противникам и завоеванным народам. После того как цари, в том числе и Птолемей, отвернулись от него, Пирр был готов вести войну против всех, не чувствуя себя связанным Никакими обязательствами. Может, именно к этому времени и относится его знаменитая фраза: «Нужно перед войной убеждать врагов страхом, выгодой, сладкими речами, состраданием, благородством, законностью, видимостью правды, силой».

Последние походы Пирра кажутся триумфальным (вплоть до самой смерти царя), но беспорядочным метанием по Македонии и Греции. Пирру вновь улыбается удача, однако эпирский государь отчего-то оказывается не в состоянии воспользоваться ею. Именно про этот период его жизни Антигон Гонат сказал: «Он похож на игрока в кости, который умеет делать ловкий бросок, но не знает, как воспользоваться своей удачей».

Смеем утверждать, что в этом «метании» была определенная логика. Добившись успехов в Македонии, Пирр не побоялся перенести тяжесть своих усилий на юг, стремясь к созданию настоящей территориальной державы, которая в то время была невозможна на Балканах без твердой опоры на греческие города. Значительную часть своей жизни следовавший в кильватере Александрии Пирр теперь попытался создать собственную политическую стратегию.

Не теряя времени, Пирр уже в 274 г. предпринял несколько наступательных движений. В орбите его власти вновь оказалась Ахарнания — и старые союзники этоляне решили не ссорится с царем, более того, в последующей войне с Антигоном они явно держались дружественного по отношению к Эпиру нейтралитета.

Затем сын Пирра, Птолемей, высадился на Керкире и быстро привел этот острой к покорности. Вновь отворив морские врата своего царства, Пирр обратился к Македонии.

Его войскам нужна была добыча — так, начиная с Плутарха, историки объясняют поход 274 г. Но этому объяснению противоречит тот факт, что перед началом «набега» Пирр набрал большое число галльских наемников. Для грабительского рейда их было слишком много, а вот для настоящей войны — в самый раз. С армией в 15 000–18 000 человек он прошел через Лийконский массив и ворвался на территорию не ожидавшего нападения Антигона. С самого начала на его сторону стали переходить пограничные крепости. Полностью вошло в состав эпирской армии и одно из македонских подразделений численностью в 2000 человек.

Ситуация напоминала поход 287 г., и Пирр постарался извлечь из нее максимальную выгоду. Когда против вторгшейся армии выступил Антигон, эпирский царь не побоялся сразиться с ним.

Произошедшее столкновение стало еще одним примером полководческого искусства Пирра Ему удалось захватить войска Антигона в тот момент, когда они шли по некому узкому ущелью. Ущелья, горная местность указывают нам на Верхнюю Македонию: видимо, от Линкона Пирр двинулся на север, а Антигон попытался перекрыть ему дорогу где-то в Орестиде.

Однако Пирр обхитрил его и вышел противнику в тыл. Армия Антигона оказалась неповоротливой и совершенно не готовой к столкновению с врагом, использовавшим в горной местности лишь подвижные отряды — но в большом числе

Первым удару Пирра подверглись галатские наемники македонян. Они следовали в арьсгарде армии, прикрывая слонов. Хотя против них сражались такие же кельты, галаты Антигона сопротивлялись ожесточенно. Лишь когда большинство из них погибло, Пирр смог прорваться к слонам. Легкие отряды и вспомогательная кавалерия, шедшие обычно с боевыми животными, бежали, и Пирру не составляло труда окружить стадо. Увидя, что их положение безнадежно, погонщики перешли на сторону эпирского царя.

Следующими под удар эпирцев попали македонские педзетеры. Несмотря на горную местность, они сумели создать импровизированный строй, но гибель галатов и потеря слонов привели их в замешательство. Когда Пирр начал атаку, македоняне подались назад, всем своим видом показывая, что не хотят вступать в бой.

Почувствовав ситуацию, эпирский царь подъехал к фалангитам ближе и, протянув к ним руку, стал окликать командиров лохов и таксисов, которых он помнил еще по времени своего правления в Македонии. Растроганные этим и не ожидающие от предстоящей схватки ничего хорошего, педзетеры поспешили перейти на его сторону и тут же объявить Пирра своим государем.

После подобного конфуза Airroroiry оставалось только бежать и заняться укреплением городов Нижней Македонии, которые он хотел удержать, пока набирает новую армию.

Однако Пирр действовал настолько решительно, что к середине года в руках Антигона остались только приморские крепости. Эакид занял даже оба священных города македонян Эги и Пеллу. В очередной раз он стал настоящим македонским царем

На Пирра теперь смотрели как на птицу Феникс, умеющую воскресать из пепла. Желая еще более подчеркнуть значимость своей победы, Пирр щедро одарил Додонский храм и храм Афины Итонийской в Фессалии. Последнему досталась большая часть добычи, а также надпись, приписываемая самому царю:

Хвастливость надписи показывает, что Пирр считал себя хозяином положения, а факт посвящения надписи фессалийскому храму — что под его контроль перешла и фессалия. Хотя Антигон не сложил оружия, эпирский государь был уверен в конечном успехе своей борьбы.

К сожалению, конец 274 и весь 273 г. источники описывают очень скупо. Опять события «схлопываются» и возникает ощущение, что чуть ли не сразу после захвата Верхней Македонии Пирр отправился в Пелопоннес. Однако между этими событиями прошло полтора года. Попробуем суммировать, что мы знаем о них.

Пирр не перенес местоположение своего двора в Македонию. Вероятно, он вообще вернулся в Эпир, оставив губернатором завоеванных земель Птолемея. Царь вовсе не собирался в этот раз заигрывать со склонными к измене потомками воинов Александра Великого. В городах встали гарнизоны из эпирцев и царских наемников. Даже в Эгах, где находились священные для македонян могилы царей из дома Темеидов, были помещены 2000 галатов.

Это, естественно, привело к конфликтным ситуациям. Самая вопиющая сложилась именно в Эгах. Здесь галаты, возбужденные рассказами о богатстве царских захоронений, вскрыли могилы, забрали оттуда все украшения, а царственные мощи разбросали.

Осквернение усыпальниц Темеидов вызвало общее возмущение. Однако Пирр не обратил на это внимания. Отныне Македония переходила под управление его фамилии, она должна была забыть о прошлых царских династиях. Очень характерный момент: отношения с наемниками-галатами стали для Пирра важнее отношений с подданными.

Несмотря на недовольство, попытка Антигона отвоевать Македонию, пользуясь отсутствием Пирра, не привела к антиэпирскому движению. Правда, Гонат сам способствовал прохладному отношению македонян к его усилию. Он составил свою армию из большого числа ненавистных галатов. Все прекрасно понимали, что в случае победы расчет с варварами будет заключаться в выдаче им на разграбление нескольких городов.

Поэтому Македония вздохнула спокойно, когда Птолемей разгромил Антигона. Победа была такой полной, что Гонат бежал с поля боя всего с семью спутниками. К сожалению, об этой битве мы не знаем более ничего. Судя по логике происходящего, они произошла в 273 г, и именно этот успех заставил Пирра решить, что теперь у него развязаны руки для начала операций собственно в Греции.

* * *

Последний поход Пирра в 272 г. описан Плутархом даже более подробно, чем его войны в Италии. Это была действительно выдающаяся военная и политическая операция, которая при удачном исходе могла бы решительно изменить историю Древнего мира… Впрочем, особый колорит кампании Пирра придает именно его смерть.

На первый взгляд кажется, что о этом случае Плутархом движет не драматургия рассказа, а ход самой истории. Сейчас, иная, что Пирра ждет нелепая гибель на ночных улицах Аргоса, мы готовы видеть особый оттенок трагической обреченности на всех его действиях в этот год. Тогда и сам поход в Пелопоннес кажется стремительным полетом «Орла» навстречу своей судьбе, попыткой совершить напоследок что-то запоминающееся.

Но, строго говоря, никакой обреченности в действиях Пирра не наблюдается. Наоборот, поход 272 г. является вполне рациональной и расчетливой кампанией — даже несмотря на то, что во время исполнения своего плана Пирр отклонился от основной его линии.

Перенесение военных действий требовалось, как мы уже говорили, для создания устойчивого государства на юге Балкан. Владения в Греции естественным образом уравновешивали «тяжесть» Македонии в создаваемой Пирром державе. Именно эти владения придавали удивительную историческую живучесть Антигонидам.

Чтобы окончательно одолеть Гоната, Пирр должен был лишить его земель в Пелопоннесе и, вместе с землями, возможности черпать здесь солдат, оружие, советников. Хотя эпирский государь прилюдно смеялся над Антигоном, продолжавшим носить царский пурпур, несмотря на свое двойное изгнание из Македонии, он понимал, что хребет у его врага еще не переломлен.

Контролируемые Гонатом территории лежали на северо-востоке полуострова, но Пирр изначально не желал ограничиваться действиями в районе Истма и Коринфа. Прежде ему нужен был контроль если не над всем Пелопоннесом, то, по крайней мере, над основными его центрами: Мегалополем, Спартой, Аргосом.

Правда, появляясь в центре и на юге полуострова, Пирр вступал в противоречие с интересами Птолемеев, традиционно ориентирующихся на союз со Спартой, но в настоящей ситуации эпирский государь был бы только рад возможности «натянуть нос» египтянам.

Ему помог счастливый случай. Еще в 275 г. в Эпир прибыл Клеоним, тот самый спартанский авантюрист, который некогда был нанят Тарентом для борьбы с Луканами и даже захватил Керкиру, но был изгнан Деметрием. Клеоним происходил из царского рода Агиадов и в свое время должен был стать одним из двух государей своей родины. Однако по решению совета старейшин власть была отдана его племяннику (сыну старшего брата Клеонима) Арею.

Как и большинство спартанских царевичей, которым был закрыт путь к престолу, Клеоним стал наниматься на службу различным городам и правителям. После авантюры с Керкирой он появляется в исторических хрониках лишь в 279 г., причем как лицо, определяющее политику Лакедемона. Положение Арея в этот момент пошатнулось, и его противники пригласили в Спарту Клеонима, который получил право представлять государство на переговорах с пелопоннесцами, а чуть позже возглавил спартанскую армию, которая заставила капитулировать город Трезены.

Спустя несколько лет Арей женился на Хилониде, представительнице второго царского дома Спарты — Эврипонтидов.

Вместо того чтобы еще более укрепить положение Клеонима, этот брак обернулся для него трагедией. Хилонида была недовольна ласками пожилого уже Клеонима и начала изменять ему с Акротатом, сыном Арея, будущим спартанским царем.

Мало того, это спартанская дама не скрывала своего презрения к мужу, что нестерпимо ранило того, первоначально любившего жену. Поскольку общественное мнение в равной степени легко сформировать, вызвав у людей жалость к кому-то или, наоборот, насмешку над его слабостью, вскоре вся Спарта наполнилась пересудами о шашнях Хилоииды. Вместо заботы о святости семейного сига лакедемоняне подвергли Клсонимл оскорблениям.

Не выдержав их, тот в конце концов вновь покинул родину. Поступив на службу к Пирру, он отличился во время кампании 274 г. Именно ему принадлежит честь захвата Эг.

Когда начал обсуждаться план дальнейших военных действий против Антигона, Клеоним стал настойчиво приглашать Пирра в Спарту. Отверженный царевич пренебрежительно относился к способности лакедемонян оказать эпирскому царю сопротивление. Действительно, внутреннее положение в Спарте долгое время было напряженным; подсчитано, что из 18 спартанских царей конца IV — начала II в. 13 пали в бою, были казнены или убиты в результате заговора. Как говорит современный английский историк А. Брэдфорд, «изгнание и насильственная смерть — удел подавляющего большинства царей Спарты».

Внешний авторитет Спарты всегда базировался на мощной армии, долгое время самой передовой и мощной в Греции. Однако со времен Пелопоннесской войны число свободных граждан начинает катастрофически сокращаться. Лакедемоп постепенно превращается в государство латифундистой: вместо 10 000 лакедемонян, способных сражаться в фаланге во времена греко-персидских войн, к эпохе Александра Спарта обладает лишь 600–700 полноправными гражданами.

Первоначально справлялись с этим положением, ставя в строй фаланги периэков — одну из категорий неполноправного населения Лакедемона. Однако постепенно отошли от этой практики, все более используя наемные отряды.

Чтобы вести активную внешнюю политику и быть в состоянии постоять за себя, лакедемонянам была необходима постоянная финансовая подпитка извне. Именно поэтому они так часто входили в альянс с Персией, даже во время Восточного похода Александра, когда большая часть эллинских городов посылала своих солдат в армию Македонца.

После развала державы Александра лакедемоняне быстро определились со своим новым финансовым и политическим партнером. Им стал Египет, достаточно богатый для открытия постоянной «кредитной линии» и достаточно незаинтересованный в территориальных приобретениях в Греции.

Если раньше Спарта гордилась тем, что является единственным полисом, не имеющим стен, — стенами для Спарты служили щиты и копья лакедемонян, — то мы видели, что с 317 г. вокруг нее были построены укрепления, подновляемые при возникновении внешней угрозы.

По мнению Клеонима, появление Пирра в долине Эврота (реки, на которой стояла Спарта) приведет к восстанию в периферийных лакедемонских городах, населенных в основном периэками, а также к падению власти Арея. Такое появление было бы совершенно неожиданным еще и потому, что все помнили об «особых отношениях» между Пирром и египетскими царями. В связи с этим спартанцы и в страшном сне не могли увидеть эпирского государя, разоряющего их латифундии на Эвроте.

Сам Арей в это время оставил государство на своего сына Акротата и находился на Крите — одном из главных поставщиков легковооруженных наемников, — где воевал, помогая жителям города Гортина в одной из частых междоусобных войн, происходивших на этом острове.

Доверившись информации Клеонима, Пирр решил овладеть Спартой, сделав ее базой своих будущих владений и одновременно центром для операций против Антигона.

Оставалось продумать переправу на полуостров. Истмийский перешеек контролировался отрядами Антигона и был практически недоступен для прорыва. Тогда оставался путь, проложенный некогда Гераклидами. По одной из версий появлений дорийских племен на Пелопоннесе, они пришли туда именно из Эпира. Им также пришлось обходить истмийские укрепления. Они выбрали переправу через Коринфский залив, побережье которого не охранялось ахейцами, господствовавшими в те далекие времена на полуострове.

Поскольку северный берег не был подконтролен Антигону, а города Ахайи как раз в это время объединялись в союз (будущий великий Ахейский союз), изгоняя тиранов, верных Гонату, то можно признать решение Пирра совершенно правильным.

Около середины 272 г. эпирская армия, сосредоточенная в Фессалии, миновала Фермопильский проход и направилась к побережью Коринфского залива. Она насчитывала 25 000 пехотинцев (среди которых были и эпироты, и македоняне, и значительное число галатов), 2000 всадников и 24 слона, захваченные у Гоната. Вместе с Пирром были двое его сыновей: Птолемей и вызванный из Тарента Гелен. «Присматривать» за Македонией должен был оставленный в Эпире Александр.

Корабли и лодки, необходимые для переправы, были приготовлены заранее, и вскоре войско Пирра уже высадилось на пелопоннесском берегу, где-то к востоку от Эгиона. Последний поход «Орла» начинался успешно.

* * *

Лозунгом этого похода было освобождение от власти тиранов и Антигона. Демонстрируя свое почтение перед идеалом свободы, Пирр миновал Ахайю, не причиняя вреда полям, не ставя в ее города своих гарнизонов — этот район и так был свободен от тиранической власти.

Он направлялся в самый центр Пелопоннеса, в Аркадию (см. карту № 12). Когда-то беднейшая, гористая, как Эпир, земля полуострова, с IV столетия Аркадия стала одним из важнейших его регионов. Тот, кто контролировал ее, мог считаться хотя бы наполовину владыкой Пелопоннеса. Именно поэтому мы так часто встречаем рассказы о военных действиях вокруг Мегалополя — крупнейшего и самого богатого города этой области.

Дорога Пирра проходила почти через всю восточную и южную Аркадию, в частности мимо таких городов, как Орхомен и Мантинея. Поскольку нам ничего не сообщают о столкновениях с местными жителями, это означает, что Пирр добился по крайней мере взаимопонимания с ними.

Мегалополь открыл перед царем ворота — и это был несомненный успех. Пирру не пришлось осаждать его, — а со времен кампаний Полисперхонта в Пелопоннесе было известно, что без длительной подготовки Мегалополь не взять.

В этот город потянулись делегации от окрестных городов. Пирр старался обаять всех без исключения. Когда прибыли встревоженные спартанцы, он и к ним обратился с соответствующими речами. «Легенда» была одной и той же: он, Пирр, явился сюда, чтобы освободить города от гарнизонов и ставленников Антигона Обращаясь к спартанцам, он именем Зевса пообещал отправить к ним на воспитание своих младших сыновей, «чтобы они усвоили лаконские нравы и благодаря одному этому превзошли всех царей».

Спартанцы поверили ему — ведь Пирр ни слова не сказал о борьбе против Птолемеев.

Между тем, дождавшись, пока подойдут отставшие части, и присоединив к армии добровольцев-мегалаполитян, давних врагов Спарты, Пирр вступил на землю Лакедемона.

Первой на его пути лежала Белемина, плодороднейшая из земель, оплодотворяемых Эвротом. Вытаптывая поля, вырубая виноградники, армия двигалась по ней, когда к Пирру опять прибыли послы из Спарты. Они были обескуражены и разгневаны, обвиняя царя в том, что он начал военные действия без объявления войны. Пирр ответил на это следующее: «Никогда не доводилось слышать, чтобы вы, спартанцы, открывали кому-нибудь свои намерения».

Его замысел удавался. Хотя спартанцы послали за помощью в Мсссению, Аргос, даже в Коринф к Антигону, мессеняне и аргивяне смогли отправить лишь небольшие отряды. Что касается Антигона, то Пирр был куда ближе к Спарте, чем владыка Коринфа. А уж о своевременном прибытии Арея не могло идти и речи.

Только перед городом царской армии было оказано сопротивление. Спарта находится на нравом берегу Эврота, причем при подходе к ней Тайгетский кряж подступает довольно близко к берегу. Здесь и имело смысл попытаться остановить наступающих. Хотя противоположный берег более равнинный, Пирр не стал тратить время на организацию переправы. Он атаковал лакедемонян и без труда загнал их обратно в город.

Победа казалась близкой. Вооруженных людей в городе было немного, да и тс понесли потери в схватке у северного предместья. О настроениях в Спарте вечером того дня красноречиво говорит Плутарх: «Илоты и приближенные Клеонима (находившиеся в городе. — Р. С.) начали убирать и украшать его дом так, словно на следующий день Пирру предстояло там пировать».

Однако царь не вошел в Спарту сразу после своей победы. Он приказал остановиться на ночлег за ее пределами — и это решение стало его роковой ошибкой.

Ночью и Спарте состоялась сходка ее жителей. Мужчины хотели драться до конца, но прежде отправить на Крит женщин и детей. Однако те воспротивились этому решению. В Совет старейшин явилась одна из богатейших и почтенных жительниц города, Архидамия (кстати, бабушка будущего реформатора Спарты, царя Агиса IV). Она держала в руках меч и заявила, что женщины готовы сражаться рядом со своими мужьями. Они не желают пережить смерть Спарты, наоборот, они готовы умереть вместе с мужчинами.

Тогда лакедемоняне решили постараться провести на угрожаемом, северном, участке еще одну линию укреплений в дополнение к имевшимся. Это был ров, который копали все, в том числе старики и женщины. К утру ров имел глубину более полутора метров, ширину — два с половиной и простирался на четверть километра. По обе стороны от него в землю были врыты по самые ступицы колесницы и телеги — так, чтобы в город не могли проникнуть слоны.

После этого женщины стали готовить для сражающихся метательные снаряды, а Хилонида — одна из косвенных виновниц нашествия Пирра — втайне от остальных приготовила для себя петлю, которой хотела воспользоваться в случае победы врага.

Наутро Пирр вместо делегации с ключами от города увидел перед собой свежевырытый ров и воинственную толпу спартанцев по ту его сторону.

Возникает вопрос почему же он не отдал приказ войти в город несколькими часами раньше? Быть может, царь боялся, что в темноте начнутся грабежи? События в Эгах заставляли его осторожнее относиться к своим галльским наемникам Пирр мог опасаться и прохода растянутой армейской колонны через линию укреплений. Местность на ближайших подходах к Спарте была изрезана оврагами и лощинами, повсюду стояли оставшиеся от вторжений Кассандра и Деметрия палисады, кое-где виднелись сторожевые башни.

Однако куда более вероятной причиной была простая самонадеянность. Легкость победы в открытом бою и малочисленность врага заставили Пирра поверить в то, что завтра сопротивления ему уже оказано не будет.

Хотя протяженность рва и вкопанных в землю колесниц не была значительной, Пирр не мог обойти подготовленные лакедемонянами за ночь укрепления, так как подходы к Спарте с севера ограничивал Тайгет. Обороняющиеся правильно рассчитали, что царь не станет тратить время на марш через горный кряж, а попытается нанести удар по самому короткому пути.

Посчитав, что ров — не такое уж непроходимое препятствие, Пирр двинул прямо через него свою тяжелую пехоту. Одновременно Птолемей с двумя тысячами галатов и отборными воинами из эпирского племени хаонов попытался нащупать слабое место в обороне противника, спустившись вдоль рва к реке.

Поле боя было очень компактным, так что и не участвующие в сражении части эпирской армии, и поднявшееся на крыши домов население Спарты могло видеть все перипетии происходящего.

Царские фалангиты бодро начали атаку, однако края рва осыпались, и они увязли в нем, не сумев выбраться на другую сторону. Хотя Пирр лично несколько раз вел их на спартанцев, тем все-таки удавалось спихивать врага вниз, не позволяя ему подняться на городскую стену у рва. Убитых и раненых тут же заменяли находившиеся сзади воины: узкий фронт атаки позволил лакедемонянам, собравшим здесь всех, кто только мог держать в руках оружие, успешно противостоять противнику.

Лишь однажды Пирру и его щитоносцам удалось прорваться на другую сторону рва. Тут же на него набросились десятки спартанцев, надеясь, что смерть царя прекратит осаду.

Произошла свалка, во время которой погибло множество храбрых воинов и с той и с другой стороны. Спартанская традиция особенно выделяет некоего Филлия, который перебил многих пришельцев, но сам был изранен и, уже теряя сознание от боли и потери крови, отступил за спины товарищей, чтобы умереть среди своих и не дать врагу надругаться над его трупом.

В то же самое время солдаты Птолемея пытались пробиться там, где лакедемоняне вкопали в землю колесницы. Спартанцы со своей стороны всячески препятствовали этому, причем колесницы мешали сражаться и тем и другим.

Наконец галатам удалось вырвать из земли спартанское заграждение и сбросить часть колесниц в реку. Птолемей начал теснить обороняющихся. И здесь схватка протекала беспорядочно, но преимущество атакующих становилось все более очевидным.

В этот момент Акротат, который возглавлял отряд в 300 молодых воинов, очевидно служивший для спартанцев резервом, бегом пересек город, вышел за его пределы и сумел под прикрытием окружающих Спарту холмов обойти Птолемея. Трудно сказать, как это удалось Акротату и что в этот момент делали резервные части Пирра, но так или иначе молодые спартанцы вышли в тыл царскому сыну.

Отряду Птолемея пришлось нелегко. Часть сил царевич был вынужден повернуть назад, и обороняющимся удалось оттеснить его отряд за оборонительную линию. При отступлении пришедшие в беспорядок галаты падали в ров, застревали между оставшихся еще колесниц и были беспощадно избиваемы торжествующими лакедемонянами.

Ближе к ночи Пирр был вынужден остановить наступление. Едва ли его удовлетворили результаты этого дня, однако эпирские войска настолько превосходили численностью и боевым опытом обороняющихся, что царь не сомневался в скором падении Спарты. Лакедемоняне также понимали крайнюю опасность своего положения. Тем не менее сегодняшний успех значительно поднял их настроение. Когда покрытый кровью врагов Акротат возвращался в город, его окружила толпа женщин, которые хвалили выбор Хилониды и призывали царевича тут же взойти на ложе любви, чтобы зачать Спарте достойных ее героев.

Согласно Плутарху этой ночью Пирру приснилось, что он стал подобен Зевсу-громовержцу и мечет громовые молнии на Лакедемон. Вся долина Эврота охвачена огнем, и это необычайно радует его сердце. Как любая весточка от богов, сон имел двоякое толкование. Сам царь полагал, что он предвещает безусловную победу и скорое взятие города. Большинство людей из его окружения соглашались с ним. Лишь предсказатель Лисимах напомнил об италийском веровании, согласно которому на места, в которые ударила молния, человеку ступать нельзя и, следовательно, путь в Спарту для царя закрыт. Пирр рассердился и в ответ на эти слова заявил, что Лисимах слишком падок на всякий суеверный вздор. Его спутникам следует повторять единственную фразу, сжимая оружие в руках:

«Знамения лучшею нет, чем за Пиррово дело сражаться!»

С этой фразой, ставшей крылатой, эпирская армия и пошла в бой. Мы вновь видим лобовые атаки на северном направлении. Пирр так и не предпринял никакого маневра: либо он по-прежнему недооценивал противника, либо нам остается предположить, что значительная часть армии была направлена на разграбление спартанских имений в долине Эврота и царь пока не успел подтянуть ее к своей ставке. В таком случае сил для маневра у него просто не имелось.

На этот раз эпироты, галлы и македоняне шли на приступ, нагруженные фашинами. Они сбрасывали их в ров, заваливая оружие и мертвые тела, оставшиеся со вчерашнего дня. Спартанцы пытались отогнать их, метая копья и стрелы, которые подносили им женщины и дети. Все внимание обороняющихся было сосредоточено на рве.

Пирр решил воспользоваться этим. Возглавив отряд всадников, он направился вдоль спартанских укреплений, но, судя по всему, не к реке, а в противоположную сторону. Здесь почти не было защитников, и конным эпиротам удалось обойти укрепления лакедемонян.

В городе поднялся крик женщин, воины, обороняющие ров, заколебались, навстречу царю бросились последние резервы. Никто не ожидал, что противник решится на конную атаку. Наоборот, эпирские солдаты на другом берегу рва издали торжествующий клич

Царю нужно было только успеть выбраться на открытое место, чтобы смять спешащих преградить ему путь горожан.

Он уже обрушился на первых из спартанцев, когда пущенная кем-то с близкого расстояния стрела вонзилась в брюхо его коня. Тот упал на землю и в предсмертной агонии едва не придавил седока. Царь пытался подняться, но место, где пал его конь, было покатым и скользким, а доспех — тяжелым.

Теперь Пирру грозила смертельная опасность со стороны обступивших его лакедемонян. К счастью, подоспели эпирские воины и помогли царю встать на ноги. В рукопашной схватке он как всегда был непобедим, однако благоприятный момент для развития успеха оказался утерян, атака застопорилась, а лакедемоняне начали настолько точно и густо бить стрелами, что эпироты вернулись назад.

В этот день дело больше не дошло до настоящего сражения. Пирр хотел оправиться от травм, вызванных падением, и надеялся, что лакедемоняне все-таки склонятся к капитуляции: за два дня большинство из них было ранено, многие погибли.

Однако прискорбная непредусмотрительность, характеризующая этот эпизод Пелопоннесского похода Пирра, опять вырвала из его рук добычу. Эпирское войско по-прежнему концентрировалось к северу от города: таким образом, другие подходы к городу остались открыты. На третью ночь осады ими воспользовался присланный Антигоном вождь пиратов Аминий из Фокиды, который привел из Коринфа отряд наемников. Почти тут же появился вернувшийся с Крита Арей с дружиной и срочно набранными критянами. Гарнизон города увеличился на несколько тысяч профессиональных солдат.

Теперь женщины и старики могли разойтись по домам, и наутро Пирр увидел перед собой свежие силы врага.

* * *

Операция под Спартой превращалась в затяжную осаду. Пользуясь топтанием армии Пирра на месте, его враги начали стягивать в Пелопоннес свои войска Тем не менее царя обуревало желание взять город вопреки всему — особенно после получения лакедемонянами подкреплений. Он еще раз попытался повторить приступ, после неудачи которого сообразил, что атаки, направленные на один и тот же пункт, только ослабляют его войска.

Тогда эпирские отряды разлились по долине Эврота, охватывая Спарту с востока и юга. Пирр готов был даже перезимовать в Лакедемоне: по его приказу организовали склады, куда фуражиры собирали провиант в количестве, достаточном для зимовки. Возможно, царь даже желал, чтобы Антигон явился на выручку Лакедемона, дабы получить возможность разбить его еще раз — теперь окончательно.

Сколько простоял Пирр под Спартой и имел ли он еще серьезные столкновения с ее защитниками, мы не знаем. Видимо, дело ограничивалось мелкими стычками, не нарушавшими общего военного равновесия.

Но как часто бывало в судьбе Пирра, едва он оказался в тунике, случай даровал царю возможность резко и неожиданно для врагов изменить ход войны. Вот и на этот раз в его лагерь прибыли посланники от Аристея, одного из знатных жителей Аргоса, боровшихся за власть в своем городе.

Соперником Аристея был Аристипп, слывший другом Антигона. Именно в пику ему Аристей и решил позвать на помощь Пирра.

Поход на Аргос был более приятной перспективой, чем зимовка посреди Лакедемона. Эпирского царя должны были подстегивать и известия об Антигоне. Воспользовавшись отсутствием Пирра и Птолемея, Гонат вступил в Македонию и прогнал эпирские гарнизоны из городов, занятых Эакидами в 274 г. Теперь он сосредоточил свои главные силы на Истме и в любой момент мог войти в Аргос

Потеря Македонии не слишком взволновала Пирра. Он был уверен: новое завоевание этой страны не потребует больших усилий. Но Антигона необходимо было уничтожить, ибо сохранение «гнезда» Антигонидов в любом месте Греции означало бы постоянную угрозу для его власти. Аргос также требовал оперативного принятия решения — и Пирр не стал терять времени.

Армию собрали на левом берегу Эврота и ради сохранения тайны об истинной цели похода объявили, что она выступает против Антигона. Солдаты восприняли это решение спокойно: они тоже не боялись Гоната, пока что показывавшего тыл при любом серьезном столкновении с эпирской армией.

Благодаря «Описанию Эллады», составленному Павсанием, мы можем представить кратчайший путь к Аргосу, который избрал Пирр. Вначале дорога поднималась к Селласии, городку, у которого находился удобный проход, ведущий из Лакедемона на север. Близ этого городка спустя полстолетия спартанский царь Клеомен будет защищать свою родину от натиска македонян и ахейцев.

Отсюда Пирр повернул на восток в местность под названием Карий, где, вероятно, и остановился на ночь. Затем его путь шел на север, мимо одной из самых больших дубовых рощ в Пелопоннесе, именуемой «Мрачной». Далее Пирр, миновав города Фирея и Гисии, выходил к Навплию, морской гавани Аргоса.

Последний марш-бросок армии Пирра оказался омрачен несчастьем, произошедшим с Птолемеем. Увидев, что вражеское войско сняло осаду города, Арей, взяв войска, приведенные им с Крита, и добровольцев из города, устремился за Пирром по пятам. Где-то на границе Лаконии он устроил засаду и, пропустив главные силы врага, сумел вклиниться между ними и арьергардом.

В арьергарде вместе с галатами шла отборная молосская конница. Здесь никто не впал в панику, но пробиться через спартанские отряды молоссы не могли. Сложилась почти та же самая ситуация, что и во время сражения с мамертинцами в Бруттии. Арей занял очень сильную позицию там, где дорога с лесистых возвышенностей спускалась на равнину, и контролировал ситуацию.

Жрец, совершавший в этот момент жертвоприношения, сообщил Пирру, что предзнаменования неблагоприятны. Если он вступит в бой с врагом, то потеряет кого-то из близких ему людей.

Однако царь не мог бросить свой арьергард Пропустив в суматохе предсказание мимо ушей, он приказал Птолемею взять царских щитоносцев и вместе с ними пробиться к окруженным. Сам царь бросился наводить в войске порядок, чтобы поскорее оказаться на равнина

Птолемей пробился к молоссам и галлам. Но спартанцы узнали его по богатым доспехам и внешнему сходству с царем. Царевич сумел организовать молосскую конницу для решительного удара и, похоже, вывел ее на открытое место. Однако сражение не прекращалось, и вскоре на Птолемея бросился отряд, составленный из лучших спартанских и критских пельтастов во главе с неким Эвалком Македонские телохранители царевича преградили пельтастам путь, но в самый разгар рукопашной сечи легковооруженный критянин по имени Оресс пробрался к Птолемею сбоку и ударом копья сбросил его с коня. Удар пришелся под ребра царевичу и был смертельным.

Гибель Птолемея потрясла молоссов и царских щитоносцев. Они обратились в бегство, и спартанцы преследовали их на протяжении нескольких стадиев, пока не выскочили вслед за беглецами на равнину.

Здесь им довелось столкнуться с Пирром, которому уже сообщили о смерти сына. Царь жаждал мести, он бросил армию, штаб и и одиночку поскакал назад, чтобы кровью спартанцев утолить свое горе. Увидев бегущую молосскую конницу, Пирр остановил ее и развернул назад, на спартанских пельтастов.

Тяжеловооруженные лакедемоняне предусмотрительно остались под прикрытием деревьев, поэтому отряду Эвалка одному пришлось выдерживать силу царского гнева.

Пирр был неудержим. Он направил своего коня прямо в скопище врагов и прошел сквозь него, как нож сквозь масла. Когда сам Эвалк бросился наперерез Пирру и перерубил мечом его поводья, едва не задев левую руку царя, тот ударом копья пробил грудь неприятельского вождя. После этого Пирр спрыгнул с коня и стал сражаться уже пешим. Словно обуянный самим богом войны, Пирр в одиночку изрубил большую часть отряда Эвалка. Вскоре вокруг него валялись горы трупов — как когда-то на стенах Эрикса, а тех, кто в ужасе бежал от царского гнева, добивали опомнившиеся молоссы.

Потери среди отряда Арея были настолько велики, что он больше не пытался напасть на Пирра, следуя в отдалении от царского войска.

Смерть сына задержала стремительное движение Пирра, так как, прежде чем идти дальше, царь организовал над могилой Птолемея пышные поминальные игры. Войска скорбели вместе с царем: солдаты любили Птолемея, самого даровитого и удачливого среди детей Пирра.

Удивительное это было зрелище: жертвоприношения, воинские состязания, печальная тризна, которую справляла армия посреди враждебной страны. Со всех сторон ей грозили Арей, Аминий, Аристсй, Антигон. Но никто даже не попытался помешать похоронным обрядам: такой страх внушил Пирр своим противникам

* * *

Только оплакав Птолемея, царь Эпира направился к Навплию. Место для лагеря было выбрано близ аргосской гавани потому, что Антигон уже занял высоты, господствующие над прибрежной равниной. Однако Аргос не открыл перед ним ворота; его граждане, встревоженные появлением под их стенами ратей обоих царей, не желали нарушать свой нейтралитет. Надеясь, что царская распря обойдет их стороной, они направили и к Пирру, и к Антигону вестников с предложением удалиться от города. Аргивяне утверждали, что желают сохранить дружбу с обоими царями, не подчиняясь ни одному из них.

Антигон согласился отвести армию; в залог своего доброго отношения к Аргосу он отправил в город одного из своих сыновей. Пирр также не возражал против предложения уйти из-под городских стен, но не торопился выполнить свое обещание и даже не заикался о заложниках.

В эти, последние, моменты своей жизни Пирр стремился ввести в заблуждение и аргивян, и Антигона по поводу мотивов своего похода. К Гонату был отправлен гонец, который передал ему от Пирра оскорбительное послание. Эпирский государь предлагал сыну Деметрия не отсиживаться на холмах, но спуститься на равнину и решить их спор в честном бою.

Антигон, прекрасно помнивший, чем заканчивались для него такие «честные бои», ответил отказом. Плутарх в одной фразе сумел передать всю философию, определявшую поступки этого царя: «Антигон ответил, что для него важнее удобный момент, чем сила оружия, и что если Пирру не терпится умереть, то для него открыто множество путей к смерти». Он дожидался прихода Арея (явившегося как раз накануне решающего столкновения) и ошибки своего врага.

В Аргосе царило беспокойство. Опасались Антигона, но Пирра боялись еще в большей степени. Беспокойство только подогревалось чередой страшных предзнаменований. Так, прорицательнице Аполлона Ликейского во время священнодействия привиделся ее город, с улицами, заваленными трупами, а также орел в человеческий рост, который направлялся в кровавую сечу, но неожиданно исчез.

О том, что этот орел означает Аэта Пирра, аргивяне поняли позже. Точно так же и эпирский царь не расшифровал видение, которое пришло к нему перед ночным нападением на город: когда эпирские жрецы приносили в жертву быков, царю и его приближенным показалось, что их отрубленные уже головы высунули языки и стали слизывать собственную кровь.

Несмотря на предзнаменования и охватившее аргивян ожидание подвоха со стороны Пирра, последний все-таки сумел добиться неожиданности. Аристей и его сторонники ближайшей ночью оставили открытыми одни из городских ворот.

О произошедшем дальше красноречивее всего рассказывает Плутарх, пользовавшийся и записками Проксена, и утраченной «Историей» Филарха, где последнему походу Пирра было уделено значительное внимание. Этот рассказ настолько подробен и правдоподобен, что объявлять весь его выдумкой — как сделал это Дройзен в заключительном томе «Истории эллинизма» — нелепа. За древним Аргосом действительно находились высоты, на которых Антигон расположил свою армию. Аргос действительно мог играть на противоречиях между царями и отказываться открывать ворота перед обоими — он был достаточно большим и могущественным городом для этого, да и Афины неоднократно пытались делать то же самое. После захвата Македонии Антигон имел армию явно не меньшую, чем его соперник, и ему не нужно было садиться в осаду в Аргосе при приближении Пирра. Так что едва ли более вероятна та версия произошедшего, согласно которой Пирр осадил Антигона, последний же после прибытия Арея совершил вылазку, завершившуюся гибелью Пирра.

В отличие от Дройзена мы с доверием отнесемся к рассказу Плутарха, очень точно описавшему особенности уличного боя в ночном городе. Что касается последних строк жизнеописания эпирского государя, то создается впечатление, что они основаны на записях прямых очевидцев этих событий.

Предоставим слово Плутарху:

«Пока галаты Пирра крадучись входили в город и занимали (центральную) площадь, им удалось остаться незамеченными. Но слоны не могли пройти в ворота, пришлось снимать с их спин башни, а потом в темноте вновь водружать обратно; это задержало нападающих, и аргосцы, услышав шум, поспешили занять Аспиду и другие укрепленные места [89] , отправив гонцов к Антигону. Тот, приблизившись к городу, сам остановился, но послал на помощь аргосцам своего сына и полководцев с большим отрядом [90] . Подошел и Арей с тысячей критян и легко вооруженных спартанцев. Вместе напав на галатов, они повергли их в смятение.

В это время Пирр с шумом и криками входил в город возле Киларабиса [91] , и галаты в ответ тоже закричали, но в их крике не было бодрости и уверенности, — всем показалось, что это вопль страха и отчаяния. Тогда Пирр поспешно бросил вперед двигавшихся по главе войска всадников, но те лишь с большим трудом и риском для жизни могли проехать среди каналов, которыми был прорезан весь город [92] .

В этой ночной битве нельзя было разобраться ни в действиях войск, ни в приказах начальников. Разобщенные отряды блуждали по узким улицам, во мраке, в тесноте, среди доносившихся отовсюду криков; не было возможности руководить войсками, все медлили и ждали утра. Когда рассвело, Пирр устрашился, увидев Аспиду, занятую вооруженными врагами, и, заметив на площади среди украшений медную статую волка и быка, готовых схватиться друг с другом, он вспомнил давнее предсказание, что ему суждено погибнуть там, где он увидит волка, сражающегося с быком. <…>

Заметив статую и видя к тому же, что ни одна из его надежд не сбывается, Пирр пал духом и решил отступить; опасаясь узких ворот, он послал своему сыну Гелену, оставшемуся со значительными силами вне города, приказ разрушить часть стены и помочь выходящим, если враг будет наседать на них. Однако в спешке и суматохе гонец неясно передал приказ, произошла ошибка, и царевич, взяв остальных слонов и самых сильных солдат, вошел через ворота в город на помощь отцу.

Пирр в это время уже отходил. Сражаясь на площади, где было достаточно места и для отступления и для боя, Пирр, повернувшись лицом к врагу, отражал его натиск. Но его оттеснили в узкую улицу, которая вела к воротам, и там он столкнулся со спешившими на помощь войсками. Пирр закричал, чтобы они повернули назад, но большинство его не услышало, а тем, кто готов был повиноваться, преграждали путь новые отряды, вливающиеся в город через ворота.

Кроме того, самый большой слон, упав поперек ворот, лежал, трубя и мешая отступающим пройти, а другой слон, из тех, что пришли в город раньше, по кличке Никон, ища раненого вожака, упавшего с его спины, несся навстречу отступающим, гоня и опрокидывая вперемешку врагов и друзей, пока наконец не нашел труп и, подняв его хоботом и подхватив обоими клыками, не повернул назад, словно взбесившись, валя наземь и убивая всех встречных.

Сбитые в кучу и плотно прижатые друг к другу, воины не могли ничего предпринять поодиночке: словно единое тело, толпа ворочалась и колыхалась из стороны в сторону. Мало кто бился с врагами, зажатыми между воинами Пирра или наседавшими сзади, — большей частью солдаты ранили друг друга, ибо тот, кто обнажил меч или замахивался копьем, не мог ни опустить руку, ни вложить клинок в ножны: оружие ранило кого придется, и люди гибли от оружия своих же товарищей.

Пирр, оглядев бушевавшие вокруг бурные волны, снял диадему, украшавшую шлем, передал ее одному из телохранителей и, доверившись коню, напал на врагов, следовавших за ним по пятам. Копье пронзило ему панцирь, и он, получив рану, не смертельную и даже не тяжелую, устремился на того, кто нанес удар. То был аргосец, незнатный человек, сын бедной старой женщины. Она в это время, как и остальные аргивянки, с крыши дома глядела на битву и, увидев, что ее сын вступил в единоборство с Пирром, испуганная грозящей ему опасностью, сорвала с крыши черепицу и обеими руками бросила ее в Пирра. Черепица ударила его в голову ниже шлема и перебила позвонки у основания шеи; у Пирра помутилось в глазах, руки опустили поводья, и он упал возле святилища Ликимния [93] , почти никем не узнанный. Некий Зопир, воевавший на стороне Антигона, и еще два-три человека подъехали к нему и, узнав, оттащили его в преддверие какого-то дома. Между тем Пирр начал приходить в себя. Зопир вытащил иллирийский меч, чтобы отсечь ему голову, но Пирр так страшно взглянул на него, что тот, перепуганный, полный смятения и трепета, сделал это медленно и с трудом, то опуская дрожащие руки, то вновь принимаясь рубить, не попадая и нанося удары возле рта и подбородка.

Между тем многие услышали о случившемся, и Алкионей, желая убедиться, подъехал и потребовал голову. С нею он ускакал к отцу и бросил се перед царем, сидевшим в кругу приближенных…»