17 апреля 1962 года, в 68‑й день рождения Н. С. Хрущева, одним из главных подготовленных для него подарков стал показ фильмов о произведенных осенью 1961 года ядерных испытаниях на Новой Земле и об испытаниях системы «А». Эти испытания, ставшие апофеозом избранного Хрущевым курса, символизировали для него высшую стадию многовекового противоборства меча и щита. Испепеляющей ярчайшей вспышке и сметающей все на своем пути ударной волне противопоставлялись гигантские радиолокаторы, электронно‑вычислительные машины, сверхскоростные и сверхточные ракеты… Впрочем, из последовавших затем кулуарных разговоров, смысл которых был быстро доведен до разработчиков противоракетных систем, самому Хрущеву хотелось бы увидеть противоракетный «щит» гораздо более простым.

Но в состав А‑35, для первых объектов которой под Москвой начали готовиться котлованы и площадки, уже было запланировано включить командный пункт, радиолокационные станции, образующие круговое поле дальнего обнаружения, и стрельбовые комплексы с грушинскими противоракетами.

Защита эскизного проекта А‑35 состоялась осенью 1962 года, сразу же после выполнения последнего, пятого по счету испытания «Операции К». На заключительном заседании комиссии по рассмотрению эскизного проекта А‑35 председательствовал командующий войсками Московского округа ПВО П. Ф. Батицкий. Именно на территории его округа предстояло разворачивать гигантские работы. Главным докладчиком по проекту А‑35 выступил Кисунько, который изложил основные расчеты и планы намечаемых работ по А‑35, объяснил причины невозможности какого‑либо их сокращения или уменьшения. Наоборот, предложенное было оценено им как минимально необходимое для решения задачи по уничтожению моноблочных головных частей межконтинентальных «Минитменов» и «Титанов».

Доклад, сделанный Грушиным о спроектированной для А‑35 новой ракете А‑350Ж, был под стать докладу Кисунько. Изображенная на привезенном Грушиным плакате двухступенчатая ракета имела длину около 20 м и массу около 30 т. Услышав начавший было подниматься ропот, Грушин сообщил собравшимся, что только ракета с такими размерами и массой сможет обеспечить выполнение заданных ОКБ‑2 требований по дальностям и высотам поражения целей, и продолжил:

– На боевой позиции ракета будет находиться в стальном герметичном контейнере. Этот контейнер вместе с ракетой войдет в состав подъемно‑стартового устройства и будет наводиться по азимуту и углу места. Углы для старта ракеты фиксированные – 60 и 78 градусов. Использование контейнера позволит значительно упростить подготовку ракеты на технической позиции, уменьшить количество используемого технологического оборудования, получить минимальные времена установки и снятия ракеты на подъемно‑стартовом устройстве. Стартовать ракета также будет из контейнера. Для наведения противоракеты на цель используется радиокомандный метод, команда на подрыв боевого снаряжения вырабатывается на земле и передается на борт ракеты по радиолинии. Первая ступень ракеты А‑350Ж представляет собой связку из четырех пороховых двигателей. После окончания работы они отделяются от ракеты пиротехническими устройствами без использования механизмов расцепки. Разработка стартовых двигателей ведется в казанском ОКБ‑16 под руководством Прокофия Филипповича Зубца. На первой ступени ракеты также будут устанавливаться четыре стабилизатора с аэродинамическими рулями. Стабилизаторы находятся внутри контейнера в сложенном положении, а после выхода из него раскрываются с помощью специальных газогенераторов. Вторая ступень ракеты жидкостная, использующая освоенные на баллистических ракетах компоненты топлива – азотный тетраоксид и несимметричный диметилгидразин. Маршевый ракетный двигатель будет иметь поворотную камеру для управления полетом ракеты в заатмосферном пространстве, будет дважды включаться в полете.

Разработка этого двигателя ведется в ленинградском ОКБ‑466 под руководством Анатолия Сергеевича Мевиуса. В ближайшее время в Нижней Салде начнется отработка двигателя на стенде. Отработка ракеты ведется в соответствии с утвержденным графиком. В апреле этого года на полигоне был выполнен первый бросковый пуск ракеты, изготовленной на заводе 464. Пуск показал хорошие результаты.

Грушин произносил эти заранее заготовленные фразы не спеша. Он знал, что вслед за ними могут развернуться дискуссии и споры, и поэтому заранее к ним приготовился:

– Ракету можно оснастить только твердотопливными двигателями. Но конструктивная простота этих двигательных установок не обеспечит нам сегодня никаких преимуществ. Наоборот, придется искать и отрабатывать способы их регулирования, искать способы управления ракетой с их помощью. Сегодня к этому никто еще не готов.

– Использовать четыре ускорителя в связке нам придется из‑за того, что наши химики еще не разработали необходимых порохов для создания моноблочного заряда требуемого размера.

– Да, эту ракету хотелось бы сделать и меньше и легче. Мы уже три года работаем над ее вариантами. Поработали со всеми, кто мог нам помочь, натолкнуть на решение. Но пока ничего не нашлось.

Споры в тот день длились долго, двигаясь по замкнутому кругу: летящие с космическими скоростями малоразмерные цели – гигантские сверхсложные локаторы и системы управления – огромные ракеты. Батицкому не раз пришлось пускать в ход свое главное оружие – громоподобный голос, гасивший выплескивавшиеся страсти.

Ракета действительно не вписывалась ни в какие ранее выстроенные рамки.

Как вспоминал начальник отдела двигательных установок Игорь Александрович Карамышев:

«В соответствии с требованиями А‑350Ж должна была длительное время находиться на стартовой позиции в заправленном состоянии. С этой целью мы разработали ампулизированный вариант маршевой ступени противоракеты, со специальной системой контроля. Еще одним новшеством, которое было нами впервые использовано, сталароторная система подачи компонентов топлива в турбонасосный агрегат двигательной установки. Для этого мы задали Мевиусу создание ТНА особой конструкции. Он работал таким образом, что часть компонентов топлива после насосов возвращалась в баки ракеты и приводила в действие гидромоторы. Они раскручивали находившиеся в баках компоненты топлива до нескольких оборотов в секунду. Причем окислитель и горючее закручивались в разные стороны. В результате многотонные запасы жидкости как бы прилипали к стенкам баков, и действовавшие в полете на маршевую ступень ракеты гигантские знакопеременные и разнонаправленные перегрузки не должны были оказывать влияния на работоспособность двигательной установки».

В целях обеспечения требуемых динамических характеристик ракеты для нее была создана энергосистема с высокодинамичными гидравлическими приводами и источником электропитания с гидромотором и электрогенератором и двумя высокооборотными насосами переменной производительности, устанавливаемыми на ТНА. Для обеспечения режима запуска и проведения функционального контроля в процессе эксплуатации в составе транспортно‑пускового контейнера ракеты использовался наземный гидроагрегат. Разработка этой системы была выполнена под руководством ведущего специалиста ОКБ‑2 А. И. Сергеева.

Вместе с защитой эскизного проекта окончательно завершился и столь любимый Грушиным период первоначальной экзотики. После решений, принятых в этот день, ракету предстояло делать, а не вырисовывать для плакатов. Но вот делать ли?..

Вернувшийся через несколько дней из дома отдыха Госкомитета по радиоэлектронной технике «Покровское» начальник проектного отдела Б. Д. Пупков, рассказывая Грушину о результатах работы собравшейся там межведомственной комиссии по ПРО, был крайне озабочен…

* * *

Ракета В‑600 стала одним из тех редких исключений, когда оружие изначально создававшееся для флота, было с большим энтузиазмом встречено в Войсках ПВО. В то же время срок введения в строй использовавшего ее М‑1 оказался гораздо дольше запланированного. Ведь в случае создания корабельного оружия результат в работе мог быть достигнут только при условии доведения до работоспособного состояния всех его компонентов, размещенных на корабле.

Еще в 1958 году, на этапе прохождения предложений по унификации ракет для М‑1 и С‑125, Грушин получил в свои союзники еще одного выдающегося руководителя – Сергея Георгиевича Горшкова.

Горшков, родившийся в 1910 году, не был потомственным моряком. Решение пойти на флот он принял неожиданно, встретившись летом 1927 года с другом детства, учившимся в военно‑морском училище. Но начало его морской карьеры оказалось стремительным. К лету 1941 года Горшков уже был капитаном 1‑го ранга, командиром бригады крейсеров Черноморского флота. Его быстрому продвижению по службе способствовали поистине выдающиеся способности, аналитический ум и дар предвидения, огромное трудолюбие и чрезвычайно высокое чувство ответственности за порученное дело.

В годы войны Горшков принимал участие во многих десантных операциях на Черном море, а осенью 1942 года, в боях за Новороссийск, он командовал войсками 47‑й армии. В ноябре 1948 года Горшков был назначен начальником штаба, а в июне 1951 года утвержден в должности командующего Черноморским флотом. Спустя четыре года он был назначен первым заместителем Н. Г. Кузнецова, где был замечен министром обороны Г. К. Жуковым. Следующую ступень Горшков преодолел быстро – в конце 1955 года Жуков взял его с собой для ознакомительной поездки на Балтийский и Северный флот, и здесь же Горшков узнал о снятии с должности Кузнецова и о своем назначении на его место. Как оказалось, на тридцать лет!

С Грушиным они сблизились сразу. Каждый год Горшков приезжал в О КБ‑2 и интересовался новыми разработками. Ему как никому другому Грушин рассказывал о секретах своей «ракетной кухни», о процессах, происходящих при принятии решений, о мобилизующих и реальных сроках, которые требуются для их исполнения, о необходимости непрерывного приложения усилий, без которых любые перспективные работы будут иметь тенденцию к застою.

Результат их встреч нередко позволял ускорить даже, казалось бы, четко идущие работы. Так, уже через несколько недель после принятия решения об унификации ракет комплексов С‑125 и М‑1 совместные испытания М‑1 было решено перенести на эсминец «Бравый» проекта 56 вместо намечавшегося ранее большого противолодочного корабля «Комсомолец Украины» (пр. 61). В итоге летом 1960 года на «Бравом» установили пусковую установку М‑1, что позволило в полную силу приступить к отработке комплекса.

Тогда же Горшковым была всемерно поддержана идея об унификации для наземного и корабельного использования следующей серии грушинских ракет – В‑601 и В‑601П. С ним Грушин обсуждал и вопросы создания «главного зенитно‑ракетного калибра» для кораблей, на роль которых «шестисотой» при всех своих положительных качествах все же не годились.

Первая попытка развертывания подобной работы была предпринята сразу же после вступления Горшкова на пост главкома. Но рассматривавшаяся тогда система М‑3 с ракетой В‑800 так и не вышла из проектной стадии. Сопровождавшуюся всем необходимым набором постановлений и приказов работу Грушин сразу же отнес к категории «малоперспективных», из‑за чрезвычайно жестких требований, предъявленных к В‑800, неопределенности судьбы самого корабля. Проект 81 планировалось создать в виде специализированного корабля ПВО, призванного обеспечивать защиту от воздушного нападения караванов, портов и военно‑морских баз. Для решения столь масштабных задач В‑800 должна была уничтожать ракеты и реактивные бомбардировщики, летящие со скоростями до двух скоростей звука, находящиеся на дальностях до 55 км, на высотах от 2 до 25 км. При этом, исходя из условий эксплуатации ракет на корабле, длина В‑800 не должна была превышать 10 м, а наибольший поперечный размер – 2 м.

Ознакомившись с подобными требованиями, Грушин поставил перед своими подчиненными соответствующую задачу, не ожидая каких‑либо положительных результатов. По его мнению, подобные требования опережали свое время лет на 10–15. И дело было не только в возможном отсутствии у него смелости мысли – об этом можно было не беспокоиться, но в возможностях промышленности, для которой вырисовывалось нечто запредельное.

И все‑таки на бумаге удалось все. Грушин смело дал «добро» на вариант ракеты с активной ГСН, поскольку при заданной максимальной дальности полета ракеты радиокомандная система не могла обеспечить необходимой точности наведения. Для В‑800 была также принята схема с маршевым ЖРД и боковыми твердотопливными ускорителями, которые в отличие от имевшихся в те годы аналогов были расположены в передней части ракеты. Как было отмечено в эскизном проекте, подобная компоновка позволяла обеспечить требуемую аэродинамическую устойчивость ракеты на стартовом участке полета без применения каких‑либо дополнительных стабилизаторов. В свою очередь, в хвостовой части было предложено установить основную часть аппаратуры ракеты, что объяснялось облегчением ее герметизации и улучшением условий контроля в корабельных условиях.

Подобные проектные изыскания были завершены к апрелю 1957 года, с выпуском эскизного проекта. Но о дальнейшей судьбе проекта В‑800 Грушин уже не беспокоился – в стране начиналась глобальная переориентация флотских программ в пользу строительства атомных ракетных подводных лодок. Мощный надводный флот, даже защищаемый кораблями ПВО, в решениях о перспективных оборонных программах не просматривался.

Тем не менее отказываться от корабельных ЗРК средней и большой дальности в ВМФ не собирались. К концу 1950‑х годов в судостроительных организациях начали прорисовываться проекты кораблей, которые должны были вписываться в новые реалии военно‑политических доктрин, в том числе и кораблей совершенно нового для нашей страны класса, таких как противолодочный крейсер проекта 1123. Отношение к подобным кораблям у моряков было особым.

Главнокомандующий Военно‑морским флотом, адмирал флота Владимир Николаевич Чернавин вспоминал:

«Еще до войны, в конце 1930‑х годов, идея строительства авианосцев в нашей стране нашла свое отражение в последней предвоенной программе. Мы должны были построить в середине 1940‑х два авианосца. Один – для Северного флота, другой для Тихоокеанского. Но разразившаяся война помешала реализовать этот проект. После войны – разруха в судостроительной промышленности, в кораблестроении. Авианосец – самый дорогой корабль из всех, которые сегодня есть на земном шаре. И средства не позволяли нам его построить. Не было у нас опыта и возможностей, не было квалифицированных строителей, военных специалистов, которые могли бы его эксплуатировать. После войны ставилась задача быстрее восстановить существующий флот с меньшими затратами. С 1952‑53 годов начались целенаправленные научно‑исследовательские, опытно‑конструкторские работы по созданию авианесущих кораблей. Решено было идти от простого к сложному. И таким первым шагом стала разработка проектных материалов по первым авианесущим кораблям с вертолетами на борту. Это проще и дешевле…»

Конечно, по своим возможностям подобные корабли не могли сравниваться с американскими авианосцами. Основным предназначением противолодочных крейсеров была борьба с атомными подводными лодками в тысячах миль от своих берегов. Защиту же новых кораблей на океанских просторах от ударов с воздуха должен был обеспечить корабельный ЗРК средней дальности М‑11 с ракетами В‑611.

К обсуждению вопросов о создании такого комплекса руководство страны вернулось в середине 1959 года, когда стали очевидными невозможность «тиражирования» испытывавшегося в то время М‑2 и необходимость принятия значительно больших усилий для разработки его варианта, более приспособленного для флота. И 25 июля 1959 года было выпущено постановление, в соответствии с которым начались работы по созданию универсального корабельного ракетного комплекса, предназначенного для эффективной борьбы со всевозможными средствами нападения – не только с воздушными, но и с надводными типа эсминцев, торпедных катеров и катеров‑ракетоносцев. Через год, 22 июля 1960 года, необходимость расширения этой работы была подтверждена очередным постановлением.

В требованиях, предъявленных к ракете, максимально учли результат эксперимента, проведенного на «Дзержинском». Так, ставя перед ОКБ‑2 задачу по разработке В‑611, заказчики предъявили самые жесткие требования по ее габаритным размерам и массе: длина ракеты не должна была превышать 6–6,5 м, размах крыльев – 1,7 м, масса – 1,5 т.

Таким образом, характеристики В‑750, которые еще в середине 1950‑х годов считались пределом возможного, надлежало реализовать в ракете с почти вдвое меньшими размерами… Не менее жестко заказчики из ВМФ настаивали и на том, чтобы в составе ракеты использовались только твердотопливные двигатели. Единственным, что могло поработать на облегчение задачи, было время. Запас в несколько лет казался более чем реальным.

Работа над «611‑й» предполагалась нелегкой. Проектировщиков ждала очередная встреча с уже знакомыми проблемами, центральное место среди которых на этот раз принадлежало двигателю. Первые же оценки показали, что при использовании твердых топлив, производство которых было освоено промышленностью к концу 1950‑х годов, достичь требуемых характеристик ракеты при ее одноступенчатом исполнении не удастся. А двухступенчатый вариант В‑611, обеспечивая требуемую дальность, одновременно ставил неразрешимую проблему поиска средств защиты обороняемых кораблей от падающих ускорителей…

Разрубить новый узел проблем можно было лишь за счет реализации целого комплекса мер. В их числе были: выбор рационального метода радиокомандного наведения ракеты на цель, выбор аэродинамической схемы ракеты и, естественно, создание максимально эффективной двигательной установки.

Вопрос с проектированием двигателя Грушин взял под свой особый контроль. Как и обычно в подобных случаях, в его кабинет регулярно вызывались не только начальники, но и те, кто непосредственно занимался этим делом – расчетчики, конструкторы.

Наиболее рациональным для ракеты был признан двигатель, который обеспечивал как стартовый режим полета ракеты, необходимый для ее интенсивного старта с коротких направляющих и быстрого разгона, так и маршевый – для поддержания высокой средней скорости полета. Методы обеспечения подобных режимов работы тогда уже имелись: твердотопливные заряды специальной формы, установка двух зарядов из разных топлив, использование специальной, устанавливаемой в сопле двигателя конструкции, позволяющей ступенчато регулировать размеры соплового аппарата.

Как и ожидалось, значительные трудности вызвал поиск нужного для ракеты высокоэффективного топлива. Удельный импульс двигателя с этим топливом должен был составлять 220–230 с – при меньшем значении ракета просто не достигала требуемой дальности. Полученный к тому времени удельный импульс на имевшихся твердотопливных двигателях для зенитных ракет не превышал 200 с, а потому необходимый для «611‑й» скачок 20–30 с казался фантастикой. Тем более что определялся он вовсе не пожеланиями ракетчиков, а возможностями тех, кто разрабатывал новые составы топлив.

У аэродинамиков задача с «611‑й» поначалу решилась легче. Пойдя путем ее удачной корабельной предшественницы В‑600, проектировщики быстро скомпоновали ракету‑«утку», с минимальными размерами рулей и приводов. Но очередной «утке» ОКБ‑2 так и не довелось взлететь. Как говорится в подобных случаях – не успели высохнуть чернила на последней подписи в эскизном проекте (в июне 1961 года), как очертания ракеты начали резко меняться. В доработанном эскизном проекте, выпущенном в конце 1962 года, В‑611 из «утки» превратилась в ракету нормальной схемы. Причина – продувки моделей в трубах ЦАГИ и МАИ. Проведенные дополнительно расчеты показали, что характерные для новой ракеты скоростные напоры должны были вызывать реверс элеронов на задней кромке крыльев. Подобного диагноза для Грушина оказалось более чем достаточно, чтобы потребовать полной перекомпоновки ракеты.

В перепроектированной В‑611 элероны уже не требовались, а для размещения в хвостовом отсеке рулевых приводов и размещения двигателя в центре масс ракеты (чтобы выгорание топлива не сказывалось на изменении центровки ракеты в процессе полета) сопловая часть двигателя была оснащена газоводом, расположенным между задним днищем камеры сгорания и соплом.

15 декабря 1962 года, одновременно с выпуском очередного варианта эскизного проекта по В‑611, на стапеле Черноморского судостроительного завода был заложен первый противолодочный крейсер проекта 1123, будущий крейсер «Москва». По своему назначению, архитектуре, вооружению, техническим средствам и тактико‑техническим данным он в корне отличался от всех кораблей, которые когда‑либо строились для советского флота, а потому привлекал к себе самое серьезное внимание руководства страны. О том, что время для выбора варианта В‑611 подходит к концу, Горшков сообщил Грушину еще в июле 1962 года, сразу же после того, как утвердили проект крейсера.

В соответствии с проектом создававшийся для крейсера ракетный комплекс М‑11 должен был состоять из двух станций управления оружием, двух пусковых установок ракет и двух погребов с постами контроля и подготовки ракет к пуску. Ракеты должны были размещаться под пусковыми установками в погребах, в вертикальном положении в два яруса во вращающихся барабанах. При этом каждый ярус вмещал в барабане 24 ракеты, по 48 на каждую спаренную пусковую установку. Таким образом, каждый корабль, уходя в боевой поход, мог иметь на борту 96 ракет.

Первоначальным графиком работ строительство крейсера планировалось осуществить за два с половиной года. Это означало, что к середине 1965 года создаваемая в ОКБ‑2 ракета должна была летать…

Отныне вопрос для В‑611 стоял почти по‑гамлетовски – «быть или не быть», и ответ на него во многом зависел от того, насколько совершенным по конструкции окажется двигатель. Грушин решил довести до этапа летных испытаний сразу два варианта ракеты. Первый вариант должен был иметь конструкцию из стеклопластика, второй – металлическую. В соответствии с расчетами пластмассовый вариант должен был получиться более легким, более дешевым в изготовлении и более удобным в эксплуатации. Тем более что от разработчиков новых материалов, которые пользовались мощнейшей поддержкой у руководства страны, авансы следовали непрерывно. Но расчеты расчетами, авансы авансами, а жизнь очень скоро внесла в эту работу свои обычные коррективы.

За полтора года, прошедших между выпусками двух вариантов эскизных проектов, в результате весьма тесной и плодотворной работы проектировщиков и конструкторов удалось добиться многого. Специальные исследования показали, что для безопасного схода ракеты с направляющей уровень стартовой тяги двигателя мог быть понижен более чем в два раза. Казалось бы, очередной рядовой факт для процесса проектирования, но именно он позволил значительно упростить двигатель. Отныне требуемую зависимость тяги можно получить достаточно просто – за счет создания твердотопливного заряда соответствующей конфигурации. При этом время работы двигателя оказалось соизмеримо со временем полета ракеты в самую дальнюю точку зоны поражения, а значит, ракета могла обойтись без использования пассивного участка полета траектории и сопутствующих ему эффектов снижения маневренности и управляемости.

Еще одной новинкой, предложенной в ОКБ‑2, стал бортовой источник питания, который должен был обеспечивать аппаратуру ракеты переменным и постоянным током. В отличие от тех устройств, что применялись ранее, новый БИП работал на твердом топливе. Даже здесь Грушин пошел навстречу пожеланиям моряков, сдержав свое слово – ни капли жидких компонентов топлива на ракете! Но, будучи однажды утвержденным, сколько непростых решений оно вызвало к жизни, сколько лет напряженных поисков, сломанных копий и непростых объяснений с Грушиным. Не даром за этим агрегатом закрепилось обозначение для внутреннего использования «БИП твою…!».

Начинавшая получаться ракета – а в этом Грушин уже нисколько не сомневался – по его замыслу должна была стать родоначальницей целой серии унифицированных вариантов. И первой попыткой ОКБ‑2 стала оценка возможности применения В‑611 в составе рассматриваемого тогда же варианта войскового ракетного комплекса «Ястреб». Грушин получил задание на эту работу в марте 1963 года.

Спроектированная в результате тактическая баллистическая ракета В‑612 с дальностью действия до 35 км несла в себе все черты своей зенитной прародительницы. Причем основное внимание было уделено обеспечению ее мобильности благодаря использованию для ее транспортировки плавающего транспортера с колесными шасси высокой проходимости, обеспечению простоты и удобства эксплуатации, минимальной потребности в обслуживающем персонале.

Впрочем, достичь полной унификации не удалось даже на проектной стадии. В подготовленном к октябрю 1963 года аванпроекте было отмечено, что в составе В‑612 удастся сохранить ракетный двигатель, энергосистему, блок радиоуправления и радиовизирования, а также рулевой тракт. В то же время ввиду намечавшегося использования различных видов боевых частей ракеты, что будет существенно менять ее центровку и форму передней части, для достижения необходимой устойчивости ракеты потребуется установка дестабилизаторов. Кроме того, требовалось разработать боевые части, устройства их подрыва, блок управления, автопилот, антенное устройство.

Таким образом, унификация не получалась и Грушин на несколько лет потерял интерес к этой идее.

К весне 1964 года в ОКБ‑2 изготовили первый образец «611‑й» ракеты из стеклопластика. Удалось выдержать неизменными габаритные размеры ракеты, ею геометрию, места стыковки с пусковой установкой. Опытный образец металлического варианта ракеты планировалось изготовить в начале 1965 года. А к лету 1964 года для бросковых испытаний подготовили два образца ракеты, оснащенных стеклопластиковыми двигателями.

На 30 июля был намечен первый пуск. Как вспоминал его непосредственный участник Ф. О. Согомонян:

«Специально для этих испытаний в Капустином Яре была подготовлена пусковая установка от В‑750, направляющая которой была укорочена. На первый пуск ракеты прилетел заместитель Трушина Владимир Семенович Котов. Однако успешного первого пуска не получилось. Сразу же после запуска двигателя его корпус с находящимся в нем твердотопливным зарядом вместе с передней частью ракеты сошли с направляющей и упали совсем недалеко за колючей проволокой, огораживающей стартовую позицию. От удара об землю заряд разрушился на огромное количество горящих фрагментов, которые разлетелись в радиусе 100–120 метров и подожгли все, что можно было поджечь. Пожар мы довольно быстро затушили. О неприятном происшествии доложили по телефону Трушину. Тот, выслушав Котова, распорядился о подготовке к пуску второй ракеты. Через несколько дней мы ее также пустили, заранее убрав подальше от пусковой все, что могло загореться. Но наша предосторожность оказалась излишней – ракета нормально ушла с направляющей и полностью выполнила всю программу полета».

Этот успешный пуск оказался последним для пластмассовой «611‑й». Получив с полигона сообщение о конфузе при первом пуске ракеты, Грушин очутился в очередной штатной для генерального конструктора ситуации, требовавшей от него самых решительных действий. Усугублялась эта ситуация еще и тем, что информация, поступавшая от промышленности, также была неутешительной – освоение перспективных пластмасс на основе стекловолокна шло крайне медленно. Конечно, по меркам ракетчиков…

Впрочем, от жестких графиков отставали не только ракетчики, но и кораблестроители. К лету 1964 года стало ясно, что строительство «Москвы» отстает по срокам приблизительно на полтора года. Спуск корабля на воду состоялся только 14 января 1965 года, и окончание его постройки было запланировано уже на 1967 год. На следующий день после спуска «Москвы» на воду, на заводе был заложен второй противолодочный крейсер, получивший в дальнейшем имя «Ленинград».

Времени на колебания оставалось все меньше, новую ракету еще предстояло научить летать, сбивать цели. В считанные месяцы были завершены все работы по проектированию и изготовлению металлической «611‑й». Ее летные данные не изменились, тем более что за пять лет работы над ракетой не оставались в стороне от прогресса и металлурги – появились и новые высокопрочные сплавы, и технологические процессы. Ряд из них впервые нашел себе место именно на этой ракете. В конструкции двигателя применили новейшие высокопрочные стали, для обработки которых в ОКБ‑2, а впоследствии и на серийном заводе освоили процессы ротационного выдавливания (цилиндрический корпус) и штамповки взрывом (днища). Для изготовления отсеков с аппаратурой управления был использован метод литья из магниевого сплава МЛ5. Более прочный магниевый сплав ВМб5 использовали для изготовления крыльев.

К тому времени в деле освоения новейших конструкционных металлов правой рукой Грушина стал Николай Гаврилович Курбатов. Он пришел к Грушину в 1961 году, будучи уже 48‑летним специалистом, имевшим за плечами уникальный опыт работы в машиностроении. Как вспоминал Николай Гаврилович свои первые рабочие годы:

«В тридцатые годы отец устроил меня к себе на завод „Динамо“ учеником плавильщика цветных металлов. Здесь условия работы были не лучше, чем на хлорном производстве, где мне довелось работать до этого. Работали в условиях, не отвечающих простейшим требованиям техники безопасности и санитарной гигиены. Но в 1931–1932 годах на этот завод стали поступать иностранные рабочие, которые имели большой опыт в литейном производстве. И я многому у них научился, что, наверное, и предопределило мое направление Во время одной из ночных смен в мой цех пришли директор завода и нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. Нарком поинтересовался выполняемой мною работой, зарплатой и тут же дал указание директору направить меня в Институт стали. Там набирали будущих студентов и распределяли по группам подготовки к вступительным экзаменам. Так я попал в группу „Литейное производство“. Проучившись три года, вынужден был оставить учебу на дневном отделении и перейти на вечернее. В начале войны мне была поручена организация чугунно‑литейного цеха одного из эвакуированных заводов».

В середине 1950‑х годов Курбатов перешел на работу в 6‑е Главное управление Министерства оборонной промышленности, ставшее при реорганизации промышленности 2‑м Главным управлением ГКАТ, где ему поручили курировать металлургические производства на ряде предприятий, в том числе и в ОКБ‑2. На этой должности его и приметил Грушин, предложив перейти к себе, в Химки. И от этого не прогадали оба.

Вскоре по инициативе Курбатова и активно поддержавших его ведущих технологов и производственников предприятия Е. Ф. Точилина, С. И. Флягина, А. М. Круглова, Б. Н. Левочкина, В. Л. Дымовляка, В. Н. Плютовича, Б. П. Гвоздева, В. М. Воронина и других в ОКБ‑2 организовали литейное производство узлов из высокопрочных титановых сплавов, внедрили и освоили производство многочисленных новейших материалов на основе высокопрочных волокон, тканей, прессованных и композиционных материалов, изделий из пропитанной бакелитом бумаги, напыление тугоплавких окислов и металлов, организовали участок лазерной сварки.

Но все это, конечно, было впереди. Тогда же после В‑611 с экспериментами над пластмассовыми конструкциями ракет было покончено. В ноябре 1964 года провели первое испытание металлического твердотопливного двигателя для В‑611, и к весне следующего года автономные испытания металлической ракеты были завершены. Следующая серия испытаний должна была начаться в 1966 году на корабле ОС‑24, бывшем легком крейсере «Ворошилов», специально переделанном для испытаний различных типов ракет.

* * *

– Петр Дмитриевич, не могли бы вы помочь Челомею в его работе по «Тарану»? – голос Хрущева после нескольких минут делового телефонного разговора неожиданно приобрел доверительные интонации. Грушин уже несколько месяцев ждал подобного предложения, и теперь, когда в этот летний день 1964 года ему позвонил по «кремлевке» сам Хрущев, он в какой‑то мере даже испытал облегчение. Кончились недомолвки, произносимые в высоких кабинетах, переговоры за его спиной. Теперь он наверняка знал, что окончательное решение об участии его КБ в этой работе уже принято…

В начале 1960‑х годов организации, работавшие над созданием средств противоракетной обороны, начало лихорадить. Конечно, не в том смысле, что там останавливались работы, срывались сроки. В них поселился один из самых коварных для создателей любого вида техники врагов – неопределенность. Не сразу, не вдруг… И связано это было, как ни странно, с их успехами. Прогремевшие на весь мир межконтинентальная ракета, первые спутники, первые космонавты, уничтожение U‑2 и сохранявшиеся в тайне перехваты боеголовок баллистических ракет, полеты лавочкинской «Бури», старты баллистических ракет из шахт и подводных лодок – все это обращало на себя самое пристальное внимание руководства страны и являлось немалым стимулом для других КБ.

До начала 1960‑х годов тематика противоракетной обороны не пользовалась особой популярностью, и отбиваться от желающих предложить свои услуги в этих работах не приходилось. Меткая формула насчет полной глупости «стрелять снарядом по снаряду» оказалась лучшим лекарством для непричастных к этому делу оптимистов. Не испытывали особого энтузиазма и многие из тех, кого настойчиво приглашали к принятию участия в работах. Так, в 1960 году активно звали в это дело П. О. Сухого, предлагая передать ему противоракетную тематику, к которой так и не смог приступить С. А. Лавочкин. Не имевший необходимого опыта Сухой дипломатично согласился приступить к изучению вопроса, и в марте 1960 года для рассмотрения в руководстве страны подготовили проект постановления.

«… Принять предложение о развертывании работ по созданию и введению в систему А‑35 вертикально стартующей противоракеты 5В53 на твердом топливе с наклонной дальностью полета 350–400 км и средней скоростью 1750–2000 м/сек, имея в виду, что система А‑35 после введения в нее противоракеты 5В53 должна обеспечивать перехват:

– баллистических ракет с дальностью полета от 600 км до 12 000 км, летящих как по оптимальной, так и по неоптимальной траекториям – на высоте от 50 до 300–350 км;

– горизонтально летящих и планирующих целей на высотах от 35 до 60 км… Разработку противоракеты 5В53 возложить на ГКАТ, назначив головной организацией ОКБ‑51 (ген. конструктор т. Сухой)».

28 апреля 1960 года Д. Ф. Устинов поручил начальнику ЦАГИ А. И. Макаревскому начальнику ЦИАМ Г. П. Свищеву начальнику НИИ‑2 В. А. Джапаридзе, а также П. Д. Грушину и С. А. Лавочкину «рассмотреть предложение тт. Кисунько, Сухого и Кулешова о развертывании работ по расширению тактико‑технических возможностей системы А‑35 при введении в нее противоракеты с увеличенной дальностью действия и ГСН…».

Но после того как через три дня над Уралом был сбит U‑2, а еще через месяц умер Лавочкин, об «инициативе» Сухого постарались побыстрее забыть и дождаться результатов испытаний системы «А».

Тем временем попытки подключения к работе новых коллективов и коопераций продолжались. В мае 1961 года, после первых выполненных системой «А» успешных перехватов, на совещании у Устинова было принято решение о начале работ над новой «компактной» противоракетной системой, предназначенной для защиты городов и промышленных объектов от ударов одиночных баллистических ракет.

Предварительную проработку новой системы, поначалу напоминавшей очередную генерацию потерпевшего фиаско «Сатурна», поручили Расплетину и Грушину. Для руководителей, понимавших друг друга с полуслова, не составило труда организовать выполнение необходимых расчетов и прорисовок, показавших теоретическую возможность решения этой задачи их предприятиями.

29 июня 1962 года намеченные перспективы отразили в Постановлении о создании новой системы ПРО С‑225, которая должна была уничтожать головные части баллистических ракет, глобальные ракеты и гиперзвуковые крылатые ракеты. При этом средства системы предстояло выполнять компактными и перевозимыми. Предложенная С‑225 пришлась как нельзя кстати, когда место противоракетного фаворита в кремлевских кабинетах заняла система «Таран» Владимира Николаевича Челомея.

Челомей к началу 1960‑х годов успел побывать в самых различных жизненных ситуациях. Возглавив в 30‑летнем возрасте оставшийся после смерти Н. Н. Поликарпова коллектив ОКБ‑51, он не смог выполнить порученное ему задание – довести до требуемых характеристик аналоги немецких самолетов‑снарядов «Фау‑1».

В результате в феврале 1953 года ОКБ‑51 было ликвидировано. Но через два года, начав все сначала, Челомей смог добиться больших успехов в разработке крылатых ракет для флота. Однако рамки подобных разработок очень скоро стали ему тесны.

Как раз ко времени пришелся приход весной 1958 года на работу в его ОКБ‑52 сына советского «премьера» – Сергея Хрущева. Челомей сполна реализовал выпавший ему шанс. Удачливый дипломат и политик, он за несколько лет смог убедить руководство страны как в своих недюжинных способностях, так и в возможностях ОКБ‑52.

Невероятно скоро Челомей стал одним из «главных ракетчиков» страны, что сопровождалось многократным увеличением численности его КБ, присоединением переставших существовать ОКБ‑23 В. М. Мясищева, КБ и завода имени С. А. Лавочкина. Результат подобного «роста» сказался быстро – в 1960‑е годы в ОКБ‑52 создали самую массовую советскую МБРУР‑100, тяжелую ракету‑носитель «Протон», маневрирующие спутники, космическую орбитальную станцию «Алмаз»…

Испытанные Челомеем в те же годы «творческие неудачи» известны меньше. Одной из них стала попытка, предпринятая им в конце 1950‑х годов, предложить свои крылатые ракеты для использования в качестве ЗУР. Но подобная унификация была немедленно пресечена руководством ПВО. К другой попытке Челомей подготовился значительно более серьезно, предложив свое решение для столь масштабной задачи, как противоракетная оборона. Им стал проект системы защиты от ракетно‑ядерного удара со стороны США, условный шифр «Таран».

Впервые изложенные весной 1962 года основные принципы этого проекта поразили буквально все руководство страны – и Н. С. Хрущева, и Л. И. Брежнева, и Ф. Р. Козлова, и Р. Я. Малиновского – своей простотой и остроумием, заманчивостью перспектив получить сверхунифицированную систему оружия, способную и наносить удары, и их отражать. Сергей Хрущев так в дальнейшем описывал схему работы этой системы:

«Спутники должны были засекать ракеты противника, едва поднявшиеся с Земли, затем в дело вступали РЛС дальнего обнаружения, установленные на территории страны. По их командам на перехват должны были устремиться тысячи специально снаряженных УР‑100, которые встречали ядерными взрывами чужие ракеты еще в космосе. Те, которым удавалось прорваться, перехватывались низковысотными ракетами‑перехватчиками».

Системой, управлявшей низковысотными ракетами‑перехватчиками, и должна была стать С‑225.

В те дни открыто оспаривать постулаты Челомея не решился никто. Тех специалистов, которые теперь перешли в разряд скептиков и рассуждали в кулуарах об авантюрности новой затеи и элементарных просчетах, положенных в основу «Тарана», слушать не стали. Речь даже не шла о конкурсе – что лучше, а что хуже. Фактически, уличенная в глазах руководства страны в отсутствии научной смелости, А‑35 теперь представлялась и чересчур дорогой, и громоздкой, а потому ее главной ценностью вскоре стала считаться лишь возможность для ее отдельных элементов войти в состав «Тарана».

Не смогли проявить свою научную принципиальность и большинство из разработчиков системы ПРО. Неоднократно собиравшиеся для «мозговых атак» в покровском пансионате ГКЭТ, они много спорили, но, как правило, приходили к единому мнению о принципиальной возможности создания подобной системы защиты от массированного удара.

Конечно, спустя десятилетия легко называть вещи своими именами: технический прорыв – техническим прорывом, авантюру – авантюрой… Но в те годы рассудить политиков и разработчиков мог только полигон. Однако абсурдность ситуации, сложившейся с «Тараном», заключалась в том, что до испытаний на полигоне было далеко, а немалые средства и ресурсы требовались немедленно.

3 мая 1963 года было выпущено Постановление о выполнении разработки аванпроекта системы «Таран». Генеральным конструктором системы был назначен В. Н. Челомей, руководителем разработки аванпроекта – А. Л. Минц.

Невидимое миру противостояние наполнялось не только проектами, приказами и постановлениями. Большинству из участников работ по А‑35 «в высоких кабинетах» на словах было рекомендовано готовиться к работе над «Тараном» и соответственно не очень усердствовать в своей работе по А‑35.

Грушин почувствовал падение интереса к его А‑350Ж вскоре после выхода Постановления по «Тарану». Казалось бы, все уже было позади: выбор характеристик, компоновки, первые пуски. Мевиусу удалось выполнить чрезвычайно необходимую по условиям работы системы наведения, но считавшуюся невыполнимой для однокамерных ЖРД задачу обеспечения работоспособности двигателя при восьмикратном изменении тяги и при повторном включении. Несколько опытных образцов этого двигателя испытали в 1962 году. Велась подготовка к его испытаниям на стендах в уральской Нижней Салде.

Но в конце 1962 года ленинградские двигателестроительные ОКБ‑117 и ОКБ‑466 были объединены. Новую организацию возглавил Сергей Петрович Изотов, который вскоре отказался от продолжения работ по двигателю Мевиуса для А‑350Ж и, сославшись на нехватку возможностей, предложил Трушину вариант двигателя на базе ЖРД, создававшегося для «таранной» МБР УР‑100.

Но Грушин, проведя операцию, не менее рискованную, чем в военные годы, быстро организовал работу по перепроектированию ракеты, заменив на ней двигатель с поворотной камерой более традиционным, с неповоротным соплом и рулевыми камерами. По‑прежнему этот двигатель должен был запускаться в полете дважды, а между его включениями полет ракеты выполнялся с использованием тяги рулевых двигателей.

В свою очередь Кисунько предложил для «Тарана» еще одну плодотворную идею: вместо замены А‑350Ж на УР‑100 – обеспечение взаимодействия А‑35 с «Тараном», при котором А‑350Ж должна обеспечивать заданную для А‑35 зону перехвата баллистических целей, а УР‑100, наводимые по данным РЛС системы А‑35, – дальний эшелон перехвата.

Тем временем защита аванпроекта «Тарана» прошла триумфально, и уже летом 1964 года началась подготовка следующего постановления – о создании системы «Таран», в котором предполагалось записать пункт о том, что первым заместителем генерального конструктора системы «Таран» назначается Г. В. Кисунько.

Эта новость стала одной из центральных, которую обсуждали на банкете в ресторане «Пекин» по поводу избрания А. А. Расплетина действительным членом Академии наук. Через несколько дней, 30 июня 1964 года, она также могла стать главной новостью на праздновании 50‑летия В. Н. Челомея, который заблаговременно разослал приглашения своим будущим смежникам. Как вспоминал Г. В. Кисунько:

«В тот теплый июньский вторник я позвонил Трушину и предложил подъехать к нему, подписать какие‑то второстепенные бумаги по выполнению плановых заданий по А‑35. По его напряженному голосу я понял, что он над чем‑то напряженно размышляет. И непривычно быстро вызвался приехать ко мне сам. К вечеру Грушин появился в моем кабинете. Мы быстро подписали все, что требовалось. Петр Дмитриевич многозначительно посмотрел на часы и, достав полученный им красочный пригласительный билет, спросил, собираюсь ли я на юбилей Челомея? Действительно, это был тот самый случай, когда на мероприятии мы могли быть или не быть только вдвоем. Я еще раз посмотрел на свой билет, а потом взял и порвал. Вслед за мной порвал свой билет и Грушин. И вместо выслушивания здравиц в честь юбиляра и банкетных тостов мы решили пройтись с ним пешком домой. Вот так просто мы, два член‑корреспондента Академии наук, два Героя Социалистического Труда, и шли по Ленинградскому проспекту, теплым июньским вечером, о чем‑то вспоминали, рассказывали… Единственный раз за всю нашу многолетнюю совместную работу».

А в это время, как вспоминали очевидцы, после торжественной части, состоявшейся в ОКБ‑52, с вручением оригинальных подарков, чтением приказов и поздравлений, многочисленные гости направились к изысканно оформленному банкетному залу. Впереди шли Челомей, Сергей Хрущев и патриарх советских систем управляемого оружия Аксель Иванович Берг. Несмотря на многочисленность собравшихся, отсутствие на юбилее Туполева, Королева, Кисунько и Грушина не прошло незамеченным…

Вскоре Хрущев позвонил Грушину и предложил принять участие в работах по «Тарану».

В проекте постановления по «Тарану», которое летом и в начале осени 1964 года готовилось в Госкомитетах, комиссиях, кабинетах ЦК и Совета Министров, Грушин и его предприятие уже были вписаны в качестве участников разработки. И как говорили Грушину те, кто был в курсе содержания этого документа, «вписаны с другими должностями и статусом».

Каким образом принимать участие в работе, которая могла сломать судьбы тысяч талантливейших и достойнейших людей, Грушин еще не знал.

* * *

К концу 1950‑х годов очередной актуальной задачей для разработчиков средств ПВО стало создание дешевых и относительно простых и компактных самоходных и корабельных ракетных систем ПВО. Первыми за ее решение взялись англичане – в апреле 1958 года фирма «Шорт» на основе проведенных ею исследований по замене зенитных орудий на небольших кораблях приступила к созданию ракеты «Сикэт» с дозвуковой скоростью полета и дальностью действия до 5 км.

В начале 1959 года, еще до ее серийного производства, система уже была принята на вооружение кораблей Великобритании, а затем Австралии, Новой Зеландии, Швеции и ряда других стран. Параллельно с корабельным вариантом англичане разработали и наземный вариант системы с 62‑килограммовой ракетой «Тайгеркэт», размещавшейся на гусеничных или колесных бронетранспортерах, а также на прицепах.

В 1963 году английская фирма «Бритиш Эйркрафт» начала работы по созданию малогабаритного комплекса ЕТ 316, в дальнейшем получившего обозначение «Рапира», который должен был транспортироваться на прицепах.

Еще более перспективным казался путь, предложенный американцами. Все элементы разрабатываемого ими комплекса «Маулер» должны были разместиться на гусеничном транспортере‑амфибии М‑113: пусковая установка с 12 ракетами в контейнерах, аппаратура обнаружения целей и управления огнем, радиолокационные антенны системы наведения и энергоустановка. Предполагалось, что общая масса этого комплекса составит около 11 т, что считалось необходимым для обеспечения его транспортировки на самолетах и вертолетах.

Особое внимание американцы уделяли создаваемой для «Маулера» ракете: одноступенчатой, с полуактивной радиолокационной головкой самонаведения, которая при стартовой массе 50–55 кг должна была иметь дальность действия до 15 км и развивать скорость до 890 м/с.

В начале 1960‑х годов комплекс «Маулер» рекламировался в полном соответствии со стратегией, именовавшейся подкладыванием «дохлых кошек».

Подобная стратегия использовалась в первую очередь для того, чтобы поощрить советских конструкторов двигаться в ложном направлении. При этом в печати поначалу поднималась истерия по поводу «отставания» США в каком‑либо из направлений разработок. Потом в одном из технических журналов подбрасывалась идея о напряженной работе заокеанской мысли. Следом с большим шумом «выбивались» деньги на ее реализацию, причем иногда немалые. «Липа» какое‑то время держалась на плаву, сопровождаясь победными реляциями и репортажами, а по утрате надобности незаметно исчезала. Расчет этой игры делался на то, что если руководство СССР «покупалось», то за этим могло последовать либо принятие неправильных решений, либо длительная убежденность в правильности принятых ранее ошибочных решений.

Впрочем, аналогичные методы работы нередко использовались и советскими знатоками «тайн вашингтонского двора» – известны истории с умножением количества построенных самолетов за счет многократных пролетов их небольших групп на авиационных парадах, с демонстрацией на Красной площади мифических ракет… Строительство «потемкинских деревень» по‑прежнему оставалось одним из национальных «видов спорта».

8 января 1964 года Грушина вызвали на заседание Комиссии по военно‑промышленным вопросам. О причине вызова не сообщалось.

Начавший заседание руководитель Комиссии Л. В. Смирнов быстро ввел в курс дела всех приглашенных. Оказалось, что в соответствии с Постановлением руководства страны от 27 октября 1960 года НИИ‑20, КБ‑82 и ряду других предприятий было предписано начать работы по созданию войскового самоходного ЗРК малой дальности «Оса». Комплекс должен был иметь унифицированную ракету 9МЗЗ, предназначавшуюся для применения как в войсковом, так и в корабельном варианте «Оса‑М». В войсковом варианте ЗРК предназначался для противовоздушной обороны войск и их объектов в боевых порядках мотострелковой дивизии в различных формах боя, а также на марше.

В числе основных требований к «Осе» была обозначена полная автономность комплекса. Она должна была обеспечиваться размещением всех его боевых средств – от станции обнаружения до пусковой установки с ракетами, а также средств связи, навигации и топопривязки, вычислительных средств, средств контроля и источников электропитания – на одном самоходном колесном плавающем шасси.

«Оса» должна была обнаруживать цели, в том числе и появляющиеся внезапно с любого направления, и поражать их ракетами с коротких остановок на дальностях до 8‑10 км и на высотах до 5 км.

На государственные испытания «Осу» требовалось предъявить в четвертом квартале 1963 года, но этот срок сорвали, и Смирнов предложил объяснить причины невыполнения задания.

Следом о своей работе рассказал главный конструктор НИИ‑20 М. М. Косичкин. По его словам, создание радиоэлектронных средств комплекса шло успешно. Но уже на «бумажном» этапе разработки «Осы» была выявлена значительная нестыковка основных параметров ракеты и комплекса, что, в первую очередь, вылилось в увеличение его массы. Не справились с требованиями по массе и разработчики самоходного шасси «1040» – конструкторы Кутаисского автомобильного завода и специалисты Военной академии бронетанковых войск. К моменту выхода первого варианта «Осы» на испытания его масса превысила все установленные ограничения, и прежде всего связанные с транспортировкой на самолетах Ан‑12 и вертолетах Ми‑6. Но главные трудности оказались связаны с разработкой ракеты, которая выполняется в КБ‑82.

Не был преисполнен оптимизма и доклад разработчика ракеты А. В. Потопалова. Уже в самом начале работ разработчиками аппаратуры была почти вдвое превышена масса разрабатываемого для ракеты многофункционального блока с полуактивной ГСН. В результате им пришлось перейти на использование радиокомандного метода наведения. Значительно ниже оказались и характеристики двигательной установки ракеты. Почти 10‑процентный недобор энергетики потребовал увеличения массы топлива. Соответственно предстояло уменьшать массу боевой части ракеты. Тем не менее стартовая масса ракеты уже достигла 70 кг вместо заданных 60–65 кг. Чтобы выполнить требования технического задания, в КБ‑82 приступили к разработке нового двигателя.

В течение 1962‑63 годов на полигоне в Донгузе была выполнена серия бросковых пусков макетных образцов ракет, а также четыре автономных пуска ракеты с установленным полным комплектом аппаратуры. Положительные результаты были получены только в одном из них.

Если бы на этом совещании присутствовали разработчики «Маулера», они бы вздохнули с небывалым облегчением, как в случае с анекдотом о плохой и хорошей новостях. Первая на американский манер выглядела бы так: все сроки работ по «Маулеру» сорваны, а вторая – в СССР с «Осой» тоже одни неприятности…

В те месяцы разработчиков «Маулера» также неоднократно вызывали на всевозможные доклады, жестко спрашивали, требовали скорейших результатов, впрочем, не забывая при этом сообщать в журналах об очередных успехах. В конечном же счете, в июле 1965 года, после того как было выполнено 93 пуска и затрачено более 200 млн дол., от «Маулера» окончательно отказались. Но к тому времени подложенная «дохлая кошка» уже привела к результату, правда, совсем не к тому, на который могли рассчитывать за океаном.

После совещания у Смирнова решением Комиссии по военно‑промышленным вопросам руководителей разработки «Осы» строго предупредили о персональной ответственности за допущенный ими срыв сроков. Одновременно с этим была создана комиссия во главе с начальником НИИ‑2 ГКАТ В. А. Джапаридзе, которой предложили оказать необходимую помощь разработчикам. В состав этой комиссии включили Расплетина и Грушина.

Грушину не потребовалось много времени, чтобы разобраться в сути проблем, с которыми столкнулся Потопалов. Но гораздо сильнее его тогда волновал иной вопрос – как же должна была выглядеть такая ракета, чтобы удовлетворить заданным характеристикам? Информация о разработках за рубежом комплексов «Маулер», «СиКэт», «Кактус», который французы разрабатывали для ЮАР, английской «Рапиры» говорила сама за себя. Подобное направление в разработках зенитных ракет получало все более приоритетное развитие.

Соответствующее задание получил от Грушина и проектный отдел: проанализировать все имеющиеся зарубежные материалы и дать свои предложения по разработке подобной ракеты. И оказалось, что для того чтобы удовлетворить всем предъявляемым требованиям при использовании имевшихся в распоряжении материалов и технологий, 9МЗЗ должна была иметь массу не менее 100–115 кг. Эти значения и были приняты Грушиным за исходные при последующем проектировании.

В конце зимы 1964 года в бригаде проектов появилась первая компоновка новой ракеты.

– А ракетка‑то получается что надо, – так шутливо отреагировал Грушин после ее пристального рассмотрения и тут же отдал распоряжение об изготовлении ее модели и модели пусковой установки.

Вскоре модель самоходной установки с ракетами на направляющих была готова, и Грушин немедленно продемонстрировал ее Расплетину, Джапаридзе и всем остальным членам комиссии.

Все это происходило во время наиболее интенсивного проталкивания челомеевского «Тарана». Несложно понять, что интерес к грушинской инициативе был проявлен наверху не сразу. Извечная мудрость гласила, что коней на переправе не меняют. Однако добрых вестей от Потопалова по‑прежнему не поступало, скорее наоборот… И весной комиссия Джапаридзе сформировала рекомендации для выпуска очередного постановления по «Осе». Основной из них стало предложение о замене разработчика ракеты. Летом 1964 года почти параллельно с постановлением по «Тарану» оно начало «продвигаться» по кабинетам ЦК и министерств. Тем временем в ОКБ‑2 в максимальном темпе начали готовить материалы для эскизного проекта по 9МЗЗ.

Постановление подписали 8 сентября 1964 года, и в соответствии с ним КБ‑82 было освобождено от работ по 9МЗЗ, а разработку ракет передали в ОКБ‑2. Срок предъявления «Осы» на государственные испытания – 2‑й квартал 1967 года.

В ноябре 1964 года разработку «Осы» в НИИ‑20 возглавил «человек со стороны» – Валентин Шишов, ранее участвовавший в работах по «Дали», а Косичкин был назначен директором НИИ‑20.

Солидный задел, который был создан в ОКБ‑2 по 9МЗЗ в течение весны‑лета 1964 года, принес и свой результат. От момента подписания постановления до выпуска полновесного пятитомного эскизного проекта прошло всего 22 дня! Прежним рекордом грушинской фирмы для подобной работы было три‑четыре месяца.

При работе над проектом 9МЗЗ традиционно было рассмотрено несколько вариантов ракеты: две твердотопливные – одноступенчатая и двухступенчатая, а также с малогабаритным жидкостным прямоточным двигателем. Впрочем, Грушин уже изначально склонялся к варианту одноступенчатой ракеты с твердотопливным двигателем. Но этот двигатель должен был обеспечивать два режима работы: стартовый и маршевый.

Следующим этапом выбора стала аэродинамическая схема ракеты. Использование радиокомандного метода наведения требовало от ракеты способности маневрировать с поперечными перегрузками до 25 единиц. Ракета должна была обладать и высокими аэродинамическими качествами, обеспечивающими ей необходимые характеристики по устойчивости и управляемости в требуемом диапазоне скоростей, высот полета и центровок. Подавляющему большинству из этих требований удовлетворяла схема «утка». Однако, как известно, ее использование требует установки на крыльях элеронов для управления ракетой по крену. Вспомним прежние ракеты‑«утки» Грушина – К‑5 или В‑600.

– А собственно зачем ракете управляться по крену?

Именно такой «крамольный» вопрос был однажды задан Грушиным при обсуждении очередного варианта компоновки ракеты, и поначалу был воспринят многими как еще одна проверка им знаний у своих подчиненных. Но, как оказалось, этот вопрос для Грушина уже был далеко не праздным – а что если в этом действительно что‑то есть? Почему бы не отправлять ракету в полет свободно вращающейся вдоль продольной оси, а с помощью специального раскладчика команд задавать отклонения рулям ракеты, сообразуясь в каждый момент времени с ситуацией, которая складывается в воздухе. Но для этого в очередной раз требовалось избавиться от момента «косой обдувки», поскольку при отклонении рулей деформированный воздушный поток, попадая на крылья, будет порождать на них «вредные» силы, дополнительно закручивающие ракету. Но стоп!

– А кто заставляет нас эти силы передавать на ракету? Только мы сами, тем, что закрепляем на ней крылья. А зачем мы их закрепляем? Надо, наоборот, их высвободить – пусть создают подъемную силу и при этом свободно вращаются! Все, никаких моментов, никакой «косой обдувки»!

Примерно таким был ход мыслей Грушина. Решение состоялось немедленно – сделать крыльевой блок свободно вращающимся, ракетой по крену не управлять. За договоренностями с ЦАГИ и МАИ, в чьих аэродинамических трубах была срочно продута модель такой ракеты, дело не встало. Заказы «от Грушина» там всегда выполнялись «на ура».

Через несколько лет с аналогичными проблемами столкнулись и специалисты французской фирмы «Матра», разрабатывая свою авиационную ракету «Мажик». И решение, принятое ими, в точности повторяло то, которое было принято в подмосковных Химках. Подобная параллельность не должна вызывать удивления – в силу своей специфики ракетная техника почти всегда задавала одни и те же вопросы одновременно очень разным людям, не признавая при этом никаких географических границ.

9МЗЗ стала первой ракетой ОКБ‑2, в конструкции которой нашли применение новейшие высокопрочные алюминиевые сплавы и конструкционные стали. Для нее были освоены и внедрены новые технологические процессы – ротационное выдавливание, штамповка взрывом.

Конструктивно корпус 9МЗЗ состоял из пяти отсеков. Три отсека, в которых должна была разместиться аппаратура управления, для получения требуемой герметичности предполагалось сваривать между собой. Подобное решение обеспечило необходимую водонепроницаемость корпуса и независимое от остальных отсеков хранение получаемого моноблока.

Особое внимание было уделено и тому, чтобы новая ракета поступала в войска в окончательно снаряженном виде, без проведения настроечных и проверочных работ при эксплуатации. Единственное, что Грушин предполагал допустить для ракеты, – проведение ее регламентных проверок на арсеналах и базах один раз в год.

Но все это у новой ракеты было еще впереди. А пока в те летние месяцы 1964 года вписалась и попытка Грушина представить на выставке нового оружия, которую подготовили для показа руководителям страны, полюбившийся всем макет «Осы». Однако Устинов и Смирнов удержали Грушина от такого соблазна. Оказалось, что за пару лет до этого на одной из подобных выставок, осматривая макет «Осы» с ракетами Потопалова, Хрущев порекомендовал ее разработчикам увеличить количество ракет на пусковой установке до восьми. Очередной показ «Осы», но уже с четырьмя ракетами, мог вызвать вполне понятную реакцию первого секретаря, сталкиваться с которой не хотелось никому. Так что 9МЗЗ стала первой ракетой Грушина, с которой Хрущеву познакомиться не довелось – ни в виде макета, ни в боевом образце.

И главное внимание при подготовке того показа Хрущеву образцов новейшей ракетной техники досталось «двухсотке».

* * *

19 марта 1964 года был сбит первый в ходе государственных испытаний С‑200 самолет‑мишень Ту‑16М. В момент старта ракеты самолет находился на дальности 113 км и высоте около 10 км. Работа системы более чем впечатляла: после подрыва боевой части ракеты Ту‑16М загорелся и разрушился на крупные части, которые разлетелись над районом перехвата в радиусе до 2 км.

В следующем пуске, выполненном на дальность около 80 км, была уничтожена мишень МиГ‑19М, летевшая с околозвуковой скоростью на высоте 14,5 км. В июне 1964 года С‑200 уничтожила еще более сложную мишень ЭР‑35ИЦ, находившуюся на дальности 177 км и высоте более 25 км.

Эти первые результаты стали основой для доклада руководству страны, подготовленного летом 1964 года. В том году показ новейшей военной техники должен был состояться в подмосковной Кубинке, где планировалось в течение одного дня ознакомить руководителей страны со всеми видами новейших вооружений – от стрелкового до ракетного. Готовя показ «двухсотки», ее разработчики привезли в Кубинку радиолокатор наведения, пусковую установку, ракету и автоматическую заряжающую установку. К пусковой установке был проложен небольшой рельсовый путь для передвижения по нему тележки заряжающей установки с ракетой. За несколько недель тренировок процесс демонстрации заряжания пусковой установки ракетой был доведен «до звона». Оставалось уговорить Хрущева немного задержаться перед «двухсоткой» и полностью посмотреть на этот впечатляющий процесс.

Показ, состоявшийся на Кубинке 19 сентября, стал для Хрущева последним. Но в тот день, возглавляя огромную группу сопровождающих – министров, высших военных, генеральных и главных конструкторов, он выглядел как никогда восторженным. Ведь перед ним на пусковых установках, транспортерах и установщиках красовалась самая лучшая в мире боевая техника, к числу создателей которой с полным правом он мог причислять и себя!

«Двухсотка» была одним из завершающих экспонатов в маршруте Хрущева, и около нее он остановился с большим любопытством. Настоящее «железо» его всегда притягивало больше, чем макеты. Выслушав доклад о характеристиках С‑200 стоявшего рядом с радиолокатором системы полковника, Хрущев спросил:

– А почему ракета не на пусковой установке? Не успели установить?

– Никак нет. Ракета находится на автоматической заряжающей установке, и сейчас будет продемонстрирован процесс ее заряжания.

Находившиеся неподалеку от Хрущева Расплетин и Грушин понимающе переглянулись: Хрущев не отмахнулся, а с интересом смотрел на тележку с ракетой, двинувшуюся по рельсам к пусковой установке. Тренировки сделали свое дело – многотонные массы металла быстро сблизились друг с другом. Из толпы раздался чей‑то выкрик насчет того, что сейчас как!.. Но Хрущев спокойным голосом отреагировал:

– Все в порядке. Автоматическое заряжание!

Тем временем тележка с ракетой остановилась, и ракета оказалась на пусковой установке, которая подняла ее на угол старта. Хрущев сиял от восторга. Еще одна система ракетного оружия работала!

Осенью 1964 года на бетонной полосе Ходынского поля в Москве начала готовиться к параду на Красной площади очередная партия ракетных новинок. На этот раз, чтобы за океаном поломали голову над еще одним ракетным прорывом, в их число включили и противоракету А‑350Ж, работы над которой тормозились с каждым днем все сильнее.

Но в середине октября не у дел оказался самый горячий приверженец «Тарана». Снятому со всех постов Хрущеву довелось наблюдать за парадом только по телевизору. В считанные недели «Таран» был списан в архив. Генеральным конструкторам Кисунько и Грушину было предложено вместе с руководителями страны занять места в Президиуме торжественного собрания, посвященного очередной годовщине Октябрьской революции. А на следующий день они оба смотрели с трибуны для почетных гостей, как по Красной площади величаво проехали два мощных тягача с огромными контейнерами противоракет.

Следом был ускорен процесс выдвижения на Ленинскую премию участников разработки и испытаний системы «А», начатый еще в 1962 году, после показа Хрущеву фильма об этой системе. И весной 1966 года председатель секции по рассмотрению секретных работ, представленных на соискание Ленинской премии, заместитель министра обороны Н. Н. Алексеев смог наконец сообщить им приятную новость. ОКБ‑2 в списке лауреатов, удостоенных Ленинской премии за работы по системе «А», представлял Виталий Георгиевич Васетченков, занимавшийся разработкой программ управления полетом противоракеты.

Но получение заслуженных наград стало лишь кратковременным приятным эпизодом в тех сложнейших делах, которые к тому времени разворачивались при строительстве и отработке А‑35. Темпы этой работы после краха «Тарана» увеличились многократно.