Официант подскочил убрать пустую посуду, и Севка заказал себе чай с пирогом, Рита, немного подумав, — шарик фисташкового мороженого, Матвей — еще кофе. Официант исчез, а Матвей сказал Севке:

— Давай для начала выясним, кто сегодня звонил этому Грише-немужу.

— Это пожалуйста. Мы, по собственной инициативе, взяли на прослушку и квартирный номер, и, как ты просил, номер мобильника. На квартирном за отчетный период все глухо, а вот на мобильный номерок звоночки есть, и прелюбопытные…

Севка достал из нагрудного кармана компьютерную распечатку и узкий серебристый прямоугольник диктофона.

— Вот, списал файл перед уходом. Семнадцать сорок три, звонок с этого вот номерка… Знаком? — Севка показал номер Рите, та помотала головой. — Тогда слушаем текст. — И нажал на кнопку диктофона.

— Гришик, привет. Как там у вас дела?

Женский голос был смутно знакомым. Или просто показался Рите таким. Не высокий, не низкий, средний тембр, четкие слова, ни акцента, ни шепелявости, ни каких-то еще узнаваемых особенностей. Да и слышно было слегка глуховато.

— Слушай, я, кажется, опять напортачил. Наорал на твою дуру, она в комнате закрылась и не отвечает. Как теперь ее заставить сок выпить? — Голос Гриши тоже звучал глуховато, хотя и узнаваемо. Говорил он тихо, видимо вполголоса, чтобы Рита из спальни не услышала.

— Гришик, расскажи подробно, что случилось?

— Что-что… Сорвался я на эту корову, вот что. По-моему, она со своим шефом все-таки шашни завела. Этот козел тут в дверь скребся, по душам говорить желал, еле отвязался от него. Теперь пытаюсь с ней помириться, а она в комнате закрылась, не выходит. Что мне теперь, дверь выбивать, силой в нее сок заливать?

— Сбрендил? Синяки останутся! Мы же попытку суицида инсценировать собираемся! Скажут, что ты ее бил.

— Да и прибил бы уже дуру, надоела, сил нет!

— Язык придержи! Прибил бы он! Делаешь так: из дома уходишь, сок на видном месте оставляешь. Вдруг все-таки выпьет? Если будет спать, бросаешь рядом с кроватью пустые упаковки от таблеток, вызываешь «скорую», звонишь профессору. Как ты думаешь, профессор поверит, справку, что это не первый случай, напишет?

— Да не вопрос! Он же говорил, что могут быть рецидивы.

— Вот и будут. Давай выметайся из квартиры. Через полчаса встречаемся на нашем месте, решим, что дальше делать. Выйдешь из дома, позвони.

Севка выключил диктофон и зашуршал бумажкой с распечаткой.

— Так, через десять минут еще один звоночек был, но тут ничего интересного…

— Севка, так что же ты нам голову морочишь? — перебил его Матвей. — Ты, получается, знал, что Риткин муж — фальшивка, что он ее жизни угрожает, и играл тут с нами в вечер вопросов и ответов?

— Запись я получил двадцать минут назад, когда вы уже тут сидели, в безопасности. А вечер вопросов и ответов все равно нужно было делать. Надо же выяснить, что за мадам с нашим Гришей разговаривала.

— Выяснил? — с напором спросил Матвей.

— Пока нет. Надо думать. — Севка почесал в затылке и замолчал.

Подошел официант и начал расставлять на столе десерт.

— Принесите счет, пожалуйста! — попросил Матвей, дождался, когда официант уйдет, и сказал Севке: — Я уже придумал. У меня есть план.

Он положил руку на Ритину ладонь. Мол, не дрейфь, я рядом. И я знаю, что нам делать. Потом вытащил из нагрудного кармана пиджака твердый прямоугольничек визитки и стал давить на кнопки мобильника.

— Лев Казимирович? Здравствуйте, это Матвей Самарин. Вы мне сегодня дали свою визитку в доме у Маргариты.

— Здравствуйте, молодой человек, — промодулировал в трубку профессорский баритон, — вы хотите проконсультироваться насчет вашей подруги?

— Подруги? — не сразу понял Матвей. — А, да, и это очень срочно. Не могли бы мы с вами встретиться прямо сейчас?

— Сейчас… Ну хорошо, подъезжайте. У меня кабинет в Нижнем Кисловском переулке, записывайте адрес.

— Мы едем к профессору? Зачем? — удивилась Рита.

— Хочу выяснить, купил его Гриша или нашего психиатра используют втемную. Давайте сделаем так: я прихожу к профессору, провожу разведку, а вы мне минут через пятнадцать звоните. Если я говорю, что все о'кей, идете к нам. Если я так не говорю, ждете меня снаружи.

— И в этом весь твой план? — иронично скривился Севка.

— План мой в том, чтобы убедить Гришу, что у Риты рецидивы, и заставить действовать его и мадам. А без помощи профессора нам Гришу не убедить. А ты пока подумай, с кем сможешь договориться, чтобы Риту на денек пристроить в больничную палату.

— Я-то подумаю, — протянул Севка, взял папочку со счетом, которую им принес официант, и написал на обороте счета: «Это обойдется тебе еще в триста-пятьсот долларов. Итого, с учетом сегодняшней и завтрашней работы, тысяча-тысяча двести американских рублей».

— Действуй, Козловский, действуй, — одобрил Матвей, перевернул бумагу, посмотрев ресторанный счет, и положил в папочку полторы тысячи рублей.

* * *

Профессорский кабинет располагался на втором этаже трехэтажного дома, когда-то жилого, а теперь превращенного в скопище офисов. И хотя Лев Казимирович и назвал точный адрес, Матвей проскочил бы мимо нужного подъезда. Дом был длинным, нумерация с какими-то дробями, он долго сомневался, тот ли это вход, что нужен. Матвей минут пять топтался внизу, пытаясь среди табличек — «Глобал-вояж», «Юридическая компания «Юсупов и партнеры», «Нотариус», «Срочная полиграфия» — отыскать что-нибудь типа «Частнопрактикующий психиатр Дворецкий». Не нашел и наудачу поднялся на второй этаж. Тут-то она, табличка, и отыскалась — скромная, бронзово-матовая, с респектабельной гравировкой: «Л.К. Дворецкий, профессор медицины». Табличка была привинчена сбоку от темно-коричневой железной двери, как раз над кнопкой звонка с микрофоном. Матвей нажал на кнопку.

— Слушаю вас! — ответил динамик женским голосом.

— Здравствуйте, я к Льву Казимировичу, — сказал Матвей, и дверь запищала — мол, входи, открыто.

— Добрый вечер! Вам на сколько назначено? — Девушка за стойкой в приемной улыбалась совершенно искренне. И это было странно — обычно секретарши на ресепшн, особенно к концу рабочего дня, улыбаются по-другому: растягивают уголки губ, будто маску резиновую напяливали. А эта — Матвей глянул на часы, висевшие над стойкой, — в семь вечера, в конце рабочего дня, действительно улыбается. Улыбается губами, глазами, ямочками на щеках, будто встретила очень хорошего знакомого и приятного ей человека. — Как вас записать?

— Здравствуйте, — невольно улыбнулся в ответ Матвей. — Моя фамилия Самарин, я недавно звонил Льву Казимировичу!

— Лена, это без записи, — на звуки голоса в приемную вышел сам Дворецкий и пригласил Матвея, поведя рукой к двери: — Прошу вас, молодой человек, проходите. Леночка, принесите нам, пожалуйста, кофе…

— Лев Казимирович, мне, если можно, чай! — невежливо перебил Матвей, которого уже мучила изжога от одной мысли, что он выпьет еще хоть глоток кофе.

— Зеленый? — предложил Дворецкий, Матвей кивнул, и профессор продолжил: — Леночка, принесите нам, пожалуйста, две чашки зеленого чая и расценки на консультации, чтобы… э…

— Матвей Алексеевич! заполнил паузу Матвей.

— Чтобы Матвей Алексеевич мог с ними ознакомиться.

— Конечно! — кивнула Леночка, а Матвей пристроил дубленку на рогатой вешалке, вошел в просторный профессорский кабинет и, повинуясь приглашающему жесту, уселся в низкое мягкое кресло возле журнального столика с полированной столешницей. Профессор сел во второе кресло, оказавшись чуть сбоку от Матвея, и спросил:

— Насколько часто у вашей подруги проявляются подобные срывы?

— Срывы? Почему срывы? — удивился Матвей.

— Простите, возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что она была несколько перевозбуждена и агрессивна! — осторожно сказал профессор, и тут только до Матвея дошло, что профессор имеет в виду Дунечкино выступление в Ритиной прихожей.

— А, вот вы о чем! У Дунечки такие срывы случаются каждый раз, когда она очень хочет получить что-то, а это что-то уплывает из ее пальчиков.

— Так я и думал, — кивнул профессор. — Вряд ли это органика, скорее всего, проявление личностных установок. Хотя деятельность эндокринной системы я бы рекомендовал проанализировать. Могу выписать вам направление на комплексное гормональное исследование, после, когда у нас будет больше информации, мы сможем более содержательно рассмотреть оптимальную терапию состояний вашей подруги!

— Прошу прощения! — заглянула в дверь помощница профессора.

Профессор кивнул, и девушка ловко расстелила на столе три матерчатые салфетки, расставила на них чашки с чаем и маленькую вазочку с орешками и цукатами. Возле Матвея она положила кожаную папочку, напоминающую папку с ресторанным меню, и спросила:

— Лев Казимирович, я вам еще нужна?

— Нет, Леночка, на сегодня все, я и так задержал вас сверх положенного времени.

— До свидания, — блеснула Леночка своей искренней улыбкой и вышла из кабинета, прикрыв двери.

— Замечательная девушка! Удивительно гармоничный человек! И очень способная, — сказал профессор, и Матвей услышал в его голосе особенную теплоту. — Учится у меня на курсе, обещает стать очень сильным психологом.

— Психологом? Вы же психиатр? — не понял Матвей.

— А это, смею вас уверить, смежные дисциплины. — Профессор отхлебнул чаю и вернулся к делу. — Матвей Алексеевич, прежде чем мы продолжим разговор, хочу вас предупредить, что первые шесть минут моей консультации бесплатны, а затем вступает в силу прейскурант. Не могли бы вы ознакомиться с условиями оплаты, чтобы они не стали для вас неожиданностью?

Матвей послушно раскрыл папочку. Консультация продолжительностью до тридцати минут — четыреста рублей, до часу — восемьсот, консультация с выездом на дом к заказчику — четыре с половиной тысячи. Лечение неврозов, алкоголизма, игромании — на все в прейскуранте Льва Казимировича проставлена цена. Да, дело у профессора крепко налажено. Интересно, а сколько по его прейскуранту стоит упечь человека в психушку?

Сейчас проверим! Матвей отложил в сторону папочку и сделал вдох, как перед прыжком в воду.

— Лев Казимирович, то, что меня интересует, в вашем прейскуранте не упоминается. Но сразу скажу — деньги для меня не проблема. А вот Дунечка стала проблемой, и очень большой. Понимаете, я решил прекратить наши отношения, и она уже два месяца меня преследует и устраивает сцены, подобные той, что вы сегодня наблюдали.

Матвей перевел дух и посмотрел на профессора. Тот одобрительно кивнул, мол, продолжайте, я весь — внимание.

— Скажите, нельзя ли ее как-нибудь с вашей помощью… изолировать?

— То есть? Что вы имеете в виду? — поднял брови профессор.

— В клинику какую-нибудь поместить, чтобы ей там нервы подлечили. Вы же видели, какая она нервная, — объяснил Матвей.

— Вы хотите, чтобы я порекомендовал вашей… э… знакомой хорошую клинику? — уточнил Дворецкий.

— Сама она туда не ляжет. Я хочу, чтобы вы подсказали, как ее туда уложить. Принудительно. Я заплачу, — выговорил, наконец, Матвей и уставился в свою чашку с чаем. Очень хотелось посмотреть, какое выражение лица у профессора, но он боялся выдать себя. Боялся, что профессор по глазам догадается, что Матвей его тестирует, проверяет. И что от того, как ответит на вопрос Лев Казимирович, будут зависеть дальнейшие действия Матвея.

— Простите, молодой человек, но вы обращаетесь не по адресу, — сказал профессор, и Матвей поднял на него глаза. Дворецкий теперь сидел не в глубинах кресла, а на его краешке. Спина прямая, глаза из-под стекол очков смотрят холодно и отстраненно. — Упомянутая вами услуга не входит в перечень услуг, оказываемых мной. Думаю, вам следует обратиться к другим специалистам, — чеканил Дворецкий, и Матвей, испугавшись, что сейчас профессор выдаст что-нибудь вроде «Позвольте вам выйти вон!», спросил:

— Лев Казимирович, а разве муж Маргариты просил вас не о том же?

— Что, простите? — сбился с тона профессор. И тут — молодец, ровно через двадцать минут — зазвонил мобильник Матвея.

— Ну, как там у тебя дела? — спросил Севка.

— Все нормально, можно разговаривать. Дай Рите трубочку, — ответил Матвей и сказал Дворецкому: — Лев Казимирович, я пришел к вам из-за Риты. Поговорите с ней, пожалуйста.

— Алло, здравствуйте, Маргарита Ивановна, как вы себя чувствуете? — сказал профессор, взяв у Матвея трубку. Послушал немного и разрешил: — Да, конечно, приходите. Мне самому интересно разобраться в этой ситуации. — Профессор вернул Матвею трубку, помолчал немного и спросил: — Зачем вам понадобился этот фарс?

— Простите, Лев Казимирович, но мы боялись, что вы в сговоре с человеком, который назвался Ритиным мужем.

— Вот как? — опять поднял брови профессор, но тут зазвонил домофон.

Видимо, Рита с Севкой звонили не из машины, где он их оставил ждать развития событий, а уже от подъезда. Матвей, взглядом спросив разрешения и получив кивок от профессора, открыл дверь, впустил Севку и Риту, показал, где раздеться, и провел их в кабинет.

— Лев Казимирович, это Всеволод Козловский, частный детектив, он занимается нашим делом, — представил Матвей Севку профессору и усадил приятеля в свое кресло.

— Вот как, все настолько серьезно? — опять поднял брови профессор, и Матвей подумал, что назавтра у Льва Казимировича будут болеть мышцы на лбу. От перенапряжения!

— Да, — кивнул Севка и попросил: — Рит, расскажи профессору все с самого начала, с соседки по купе.

Рита вздохнула, поерзала на диване, куда Матвей усадил ее по соседству с собой, и начала:

— Понимаете, я очень, просто панически, боюсь летать самолетом. И когда Матвей разрешил мне вернуться поездом, я сразу же поменяла билет…

Рита рассказывала, и профессора, который поначалу слушал ее с бесстрастным лицом, явно пробирало. Бесстрастность сменилась озабоченностью, а когда Рита рассказывала о гадостях, которые ей кричал-шипел Гриша, профессор стал барабанить пальцами по блестящей столешнице. Когда же она рассказала, как на нее свалились неожиданные доказательства, что Гриша аферист, профессор встал с кресла и прошелся по кабинету, поглаживая свою аккуратную бородку. Потом остановился возле кресла и спросил:

— Скажите, Рита, а после ссоры вы принимали какие-нибудь лекарства?

— Нет, — ответила Рита.

— Вы уверены?

— Уверена. У меня очень сильно разболелась голова, я хотела поискать в тетиной аптечке что-нибудь, но там оказались только травяные настойки. Гриша зачем-то выкинул все лекарства. Пришлось пить валерьянку.

— Странно, — протянул профессор и обвел всех серьезным взглядом, остановив его на Матвее. — Матвей Алексеевич, примерно за полчаса до вашего визита мне звонил муж… человек, который называет себя мужем Маргариты Ивановны. Он сказал, что у Маргариты Ивановны случилась истерика, что она ушла из дома, что домашняя аптечка пуста и он опасается, как бы с Маргаритой Ивановной не случилось несчастья. Он сказал, что она уже пыталась покончить с собой после смерти ее матушки и что он опасается рецидивов.

— И попросил вас помочь упрятать Риту в психушку, как только она найдется? — прищурился Матвей.

— Что-то в этом роде. Спросил, смогу ли я помочь ему вызвать санитаров, если удостоверюсь, что Маргарита Ивановна нуждается в госпитализации, — спокойно сказал профессор и слегка поклонился в Ритину сторону. — Смею вас заверить, Маргарита Ивановна, вы в госпитализации не нуждаетесь. Хотя небольшое переутомление и боязнь перелетов требуют психологической коррекции.

— Лев Казимирович, значит, можно считать, что вы — на нашей стороне? — спросил Матвей.

— Я, Матвей Алексеевич, на стороне истины. И не люблю, когда меня используют в махинациях. Я слишком дорожу своим реноме, чтобы позволять втягивать себя в сомнительные аферы. — Профессор уселся обратно в кресло, отхлебнул из своей чашки остывшего чая и спохватился: — Я не предложил вам чаю! Как это невежливо с моей стороны!

— Спасибо, Лев Казимирович, мы не хотим чаю, — отказался Севка и спросил: — Вы не могли бы нам рассказать, о чем вы разговаривали с Ритиным соседом, когда он затащил вас к себе в дом на консультацию?

— Простите, это конфиденциальная информация, без разрешения клиента не могу. — Профессорское лицо опять построжело.

— Лев Казимирович, Анатолий сегодня погиб. Упал с лестницы. И у нас есть все основания считать, что его столкнули, — сказал Севка, глядя Дворецкому в глаза, тот шумно выдохнул и откинулся в кресле. Лицо его стало очень старым и уставшим. — Расскажите, что было в его квартире! Пожалуйста, — еще раз попросил Севка, и профессор стал вспоминать.

Вообще-то он не любит давать консультации впопыхах, но этот человек был очень настойчив. Совал ему сто долларов и чуть ли не за рукав тянул к себе в квартиру. Видно было, что он очень возбужден и что этому Анатолию важно, чтобы профессор поговорил с ним немедленно. В очередной раз вспомнив чье-то мудрое изречение, что иногда проще сделать, чем объяснить, почему «нет», Лев Казимирович увидел в дверях квартиры Тамару и несколько успокоился, когда понял, что Анатолий — ее муж. А так как Тамара вызвала его к Маргарите Ивановне, сославшись на рекомендации его давней знакомой Елены Леонидовны, Лев Казимирович посчитал возможным проконсультировать и мужа Тамары, к сожалению, он не знает ее отчества. У Анатолия оказались проявления психосоматического характера, вызванные, по-видимому, недавним стрессом, которые и проявлялись вспышками ярости и, как следствие, сильными мигренями. После подробной беседы он назначил Анатолию ряд препаратов и посоветовал взять несколько сеансов аутотренинга и релаксации в одной очень приличной клинике. На этом — все.

— А что за стресс у него был, он рассказывал? — спросил Севка.

— Говорит, что-то, связанное с работой. Он, как выяснилось, ком-ми-во-я-жер, — покатал во рту профессор непривычное русскому уху слово, — и часто встречается с неадекватной и резко отрицательной реакцией покупателей.

— Еще бы, — фыркнул Матвей. — Я охране строго-настрого велел не пускать в офис этих коробейников. А то просочилась одна такая «вояжерка» с духами и колготками — на три часа работа встала, дамы наши, пока все не перенюхали и не перещупали, не угомонились.

— Лев Казимирович, а о чем вы еще говорили, кроме головных болей Анатолия? Сам он вам какие-нибудь вопросы задавал? — спросил Севка.

— Про Маргариту Ивановну спрашивал, интересовался, насколько серьезно ее заболевание. Разглашать конфиденциальную информацию не в моих правилах, — виновато взглянул профессор на Риту, — но, похоже, ваша соседка сама ему все рассказала.

— Да, Тамарочка поговорить любит, — согласилась Рита. — И что вы ему ответили?

— Что случай неоднозначный, и я буду следить за его развитием.

— Что было потом? — спросил Севка.

— Потом я ушел, муж… ну, тот молодой человек, Григорий, проводил меня до выхода. И я уехал.

— Скажите, профессор, а не осталось ли у вас ощущения, что Тамарочкин Толик старался у вас выведать, что на самом деле с Ритой? — спросил Матвей.

— Вы знаете, — задумчиво сказал профессор, — у меня возникло ощущение, что активность, которую Анатолий развил, настаивая на консультации, была чрезмерной для его случая. Но тогда я все списал на особенности темперамента. Да и профессия его свой отпечаток накладывает. Однако после вашего вопроса я начинаю думать, что он действительно мог стремиться выведать у меня некоторую информацию…

— Лев Казимирович, а не согласитесь ли вы нам помочь? — приступил Матвей к решающей стадии своего плана. От ответа профессора зависело очень многое.

— Помочь? Каким образом? — насторожился профессор.

— Сейчас объясню. Скажите, мы убедили вас, что Григорий — мошенник?

— Не столько вы, сколько логика событий, свидетелем коих я невольно стал.

— Профессор, теперь я хочу просить вас стать участником этих событий. Мы поместим Риту в больницу, а завтра утром вы позвоните Григорию и скажете, что нашли Риту. Что ее подобрали на улице без сознания, что уже в больнице в ее вещах нашли ваш телефон… Визитку вы же ей давали? Ну вот ее и нашли. И что вы звоните от ее постели, готовы дать предписание на перевод Риты в психбольницу и что Грише нужно срочно приехать, подписать какие-нибудь бумаги. Вы согласны?

— Зачем вам надо, чтобы Григорий приехал в больницу? Разве нельзя как-то по-другому дать ему понять, что афера раскрыта? Или заявить в милицию?

— Затем, что он убил человека. И мы хотим заставить его в этом сознаться. А милицию я к этому делу тоже подключу, но позднее, — объяснил Севка. — Вы согласны помочь?

— Согласен, — сказал, подумав, Дворецкий. — Я должен буду встретить его в больнице?

— Встретить, проводить к Рите, а там уже мы подключимся, — обрадовался Севка.

— Тогда, Матвей Алексеевич, это будет оцениваться как консультация с выездом на дом к заказчику, — повернулся к Матвею Дворецкий, с безошибочностью психолога выяснив, кто спонсирует операцию. — Оплата вперед. С учетом сегодняшнего часа нашей беседы с вас пять тысяч триста рублей. И напишите мне, пожалуйста, в подробностях, что я должен буду говорить этому Григорию.