То был новый мир, вещественный, но не реальный, и жалкие призраки, дышащие мечтами, бесцельно скитались в нём…

Фрэнсис Скотт Фицджеральд "Великий Гэтсби"

Картонный домик рухнул. Самообману нет больше места в его жизни. Такой большой особняк стал таким маленьким, сжался до крохотной точки, плевавшейся пустотой.

Алекс бродил прозрачной тенью по комнатам, которые никогда не были ему домом. Не защищали. Не дарили тепла. Просто давили стенами с коллекционными картинами от лучших мастеров планеты, с потолка свисали пыточными инструментами дорогущие люстры, привезенные на заказ из-за границы.

— Не дом, а каземат, — пробормотал он, ударяя кулаком по очередной картине.

Золотая рама не вынесла такого оскорбительного отношения и треснула. Прокофьев Алексей Матвеевич «Зимний пейзаж».

Он разрывал картину с такой ненавистью, словно это полотно было его жизнью. Порви лист — и начни все заново. Однако «начать все с чистого листа» не более, чем метафоричное выражение. Разорвать эти древние пыльные путы, связывающие нас с враждой и отвращением к людям не так-то просто.

— Не жизнь, а инквизиционная пытка, — крикнул Алекс, и его злость обрушилась сокрушительным ударом на следующую картину.

Гребаные признаки богатства и принадлежности к высшему обществу. Да что есть это общество?! Не нужны ему никакие картины. Слишком грубая душевная организация у него. Не смыслит он ни черта в этих художниках, направлениях, веяниях и течениях.

Богатство — лишь пыль в глаза. Можно завешать стены подлинниками картин величайших художников, заставить полки книжного шкафа коллекционными изданиями, завалить кухню посудой из чистого золота, но душа все равно может остаться бедняком в прохудившейся шубе и дырявых лаптях. Истинное богатство не купишь. Нет таких ценников и чеков, что могли бы покрыть слабоумие душевных качеств.

— Иди ко мне, моя милая. Самая искренняя моя любовь, — невнятно произнес он и начал мучить бутылку бургундского, смыкая на ее горле руки, жестоко извращаясь в попытках открыть вино без штопора или даже ножа.

Мужчина взревел от неповиновения этой сучки, за которую он отвалил не одну тысячу зеленых. Да за такие деньги она должна сама ему отдаваться! Как и все бабы делают: сами скидывают свои шелковые и кружевные одежки и занимают почетное место в его кровати. До сердца правда еще никто не добрался. Этот Эверест не покорится никому.

— Чертова поганая бутылка, — как маньяк, шептал он, доставая нож сомелье из множества столовых приборов, к которым его так тщательно приучал отец.

Матери-то никогда не было рядом! Он выжил ее из дома, из жизни сына. Саша Янг не помнил, чтобы мама читала ему сказки, гладила по головке, пока он собирал свою башню из кубиков, купала его перед сном… Но он помнил все эти уроки этикета, этого надутого перфекционизма в угоду надменным устоям богатеев.

Штопор отлетел в сторону, когда пробка была вытащена из злосчастной бутылки. Алекс накинулся на вино, словно обезумевший на свою порцию таблеток. Первый глоток оказался буруном, который ударил его горло, точно нос корабля и расплющил его всмятку.

— Хорошо пошла! — рявкнул мужчина и рывком выдвинул ящик со столовыми принадлежностями. — Ненавижу вас! — кричал он и выкидывал по одному прибору.

Стена застонала от боли, когда ей прямо в лоб прилетела вилка для гарнира, а следом за ней соусная ложка.

— Господи, зачем одному человеку столько долбаных ложек?! — зверствовал он, раскидывая в разные стороны сметанную ложку и нож для бифштекса. — Зачем столько вилок, если счастья они не приносят? — Дверца холодильника стеснительно пискнула, встречая вилку для рыбы. — Ага, холодильник!

Алекс распахнул его нечеловеческим движением, не забывая отпивать из бутылки. Сколько в этой электрической кладовке еды! Если ее всю продать, можно накормить какую-нибудь Ивановку!

— В Ивановке, наверное, у Саши есть мама и готовит ему блинчики, а не эту гадость, — он швырнул тарелку с розовой форелью в винном соусе в стену.

Обои из тисненой кордовской кожи с вкраплениями двадцати четырех каратного золота приняли на свой счет этот акт вандализма против роскоши и богатства и сморщились, оттирая соус со лба.

Алкогольное опьянение привело его в кабинет, а точнее — к столику из темного стекла, с которого были халатно, без заботы о чувствах скинуты бизнес-журналы и документы. Руки Алекса тряслись. Отношения с Алисой закончились, и ему не было жаль.

Их семейная жизнь — это дешевый серый картон, переработанный из туалетной бумаги. Их отношения — это бульварный романчик, который не стал бы читать даже в туалете, даже при самом сильном и долгом расстройстве живота. Не было сил выносить эту скуку в ее глазах и одиночество, с которым он завтракал каждое утро, хоть она и задавала ему банальные вопросы о планах на день.

Если Туманов мог и хотел терпеть Римму и их спектакль, поставленный кем-то без воображения и страдающим от горячки, то ему это было не нужно. Надоела любовь без любви, надоело одинокое веселье, надоело притворяться.

Белая дорожка забвения — мост в другой мир, где все иначе, где он родился в правильном месте и в правильное время, в нормальной семье — прочертила своими крошечными ножками путь по бездонно черному стеклу столика. Через какое-то время (что за величина такая — время?) мысли Алекса приносили жертвы ритуальным кострам, сжигая в них весь свой негатив. Есть все же один плюс у денег: они лишают тебя всего, но могут дать средство присыпать боль волшебным порошком.

— Присыпка для души, — рассмеялся он и снова наклонился к столику.

Это первый раз, когда он переступил за черту. Первый раз его ботинок был настолько смел и бесстрашен, чтобы стереть линию, начертанную разумом. Состояние мужчины сравнялось с бессмысленной эйфорией, когда кайф не приносит сознательного счастья. Просто пустота стала дружелюбней.

Именно в этот момент, когда его качали в своих объятиях ангелы, только не белокурые и не с милой улыбочкой на целованных богом губах, а черные и с красными рогами, раздался звонок по видеодомофону. Не смотря на посетителя, он впустил его.

— Алекс, ты дома? — знакомый голос окликал его, но понять, кому он принадлежит, невозможно. — Алекс!

— Кто там пришел, — промямлил мужчина, — можешь заходить сюда.

— Привет! — его встретила Римма.

— Да ладно. Ты?

— А что тебе так удивляет?

Взгляд девушки скользнул к столу. На нем все еще возвышалась целительная белая горка. Но не всегда исцеление идет во благо. Целителями вымощена вторая дорога в ад. Все только и делают, что ищут, как бы добраться до Преисподней самым коротким путем.

Алекс встал, находясь в двух реальностях, ибо предметов интерьера стало в два раза больше.

— Риммка, Риммка, бросила Туманова, — кривлялся он сам себе где-то в голове, но рот открывался и закрывался вслух. — Риммка посмела бросила Димку. Риммка, Димка. Димка, Риммка.

Сбившись со скороговорки, он также не удержал равновесия и повалился на Римму.

— Успокойся! Я пришла поговорить насчет Димы…

Римма не договорила, так как ее прервал наглый поцелуй вкуса наркотического опьянения. Язык Алекса не слушался, разучившись целоваться.

— Ты что?! — закричала она, отталкивая его и одновременно поддерживая, чтобы он не упал.

Знает она этих мажоров. Упадет, а за шишку на лбу засудит или отправит за решетку ее.

— Давай сделаем это. Ты же свободна. Я тоже. Так хочется, — он дотянулся до ее уха, — этого, ну ты поняла, — захихикал, как глупый ребенок, Алекс.

В его сознании танцевало вальс бессознательное и животное, все самое мерзкое, что в нем было. Мозг он насытил долей своего дурмана, осталось отдать должное телу.

— Прекрати! Мы с Димой может…

— Да не может ничего быть! Он сам мне недавно говорил, как ему плевать на тебя, как ты подставила его перед семьей! Ставлю сотку, он уже новую нашел и представил отцу.

— Ты лжешь, — губы Риммы задрожали.

— Не веришь? Смотри!

Алекс достал телефон и набрал друга. Громкая связь передавала каждое слово без зазрения совести.

— Димыч, Риммка хочет к тебе вернуться. Возьмешь назад?

— Ты бухой, что ли? Перенял эстафету?

— Отвечай на вопрос, спортсмен.

— Пусть катится к черту. У меня не приют для сучек. К тому же, из них уже целая очередь стоит. Кого-нибудь выберу, может даже на сегодняшнюю ночь, — врал Туманов, лишь бы не выглядеть нытиком и слабаком перед другом, а Риммке он потом позвонит, и они все уладят.

— Довольна? — не соображая ничего, спросил у нее Алекс. — Сучка ты, а у него не приют. Ну как хочешь.

Он поплелся в сторону дивана, но ноги готовы были отказать и постелить ему на ближайшие часов десять на полу.

— Ладно, я согласна! — остановила его Римма.

Черт с ним. Туманов же его лучший друг. Посмотрим, как он сможет это пережить со своей очередью. Может даже на сегодняшнюю ночь.

Видя состояние подопытного (а их секс будет именно неким экспериментом над человеком), она взяла дело в свои руки. Да свершится правосудие! Римма наказывала Туманова, считая, что так ему будет больнее; Алекс вершил справедливость над всей своей жизнью, не считая и не думая ничего вообще — просто цветные пятна перед глазами, просто по венам течет блаженство. И пусть жизнь идет своим чередом.

***

До чего же теперешние молодые люди все странные. Прошлое вы ненавидите, настоящее презираете, а будущее вам безразлично.

Эрих Мария Ремарк "Три товарища"

Свежий ночной воздух теплыми пузырьками щекотал кровь Элины. Давно она не выходила ночью на балкон и не любовалась звездами. Только ютилась на своей части кровати с нелюбимым мужчиной в холодной квартире. И тепло их дома никогда не зависело от времени года — там всегда было холодно, как в морге. Наверное, поэтому в нем и жили трупы некогда людей и доживали свой век останки чувств.

— Виски, малышка, — поймала шкодливый комок шерсти она и поднесла к открытому окну. Котенок тут же пугливо высунул нос и завилял хвостом. — Какой огромный мир, правда? А мы так в нем одиноки.

— Кто это тут одинокий? — к ним присоединилась Женя. — У вас какое-то шило в одном месте! Ты время видела? Моя мурка спит и даже не шевельнется, а вы все мир разглядываете.

— Женька, я так давно не дышала ночным воздухом. Подружки не зовут в бар отметить чей-нибудь день рождения, их просто нет. А ты сама дома сидишь. Муж не приглашал в ночной кинотеатр или на прогулку по Москве. Тысячи людей мечтают жить в столице! — в сердцах воскликнула Элина. — Я живу, но почему же мечта так горька на вкус?

— Потому что мечта, Элька, это блюдо, которое надо вкушать правильно, а не жрать его, прости мой русский. И компания должна быть соответствующая, а не этот мужлан, которому и пельменей хватит. Мечты для гурманов, подруга, а не для пожирателей любой гадости.

— Хочешь сказать, что я сама виновата в том, что город мечты не приносит мне счастья?

Виски громко мяукнула, опережая Женю. Девушки засмеялись, и Элина прижала котенка к себе сильнее. Кажется, она впервые узнала, что такое любовь. Кто-то любит мужчину, кто-то — свою коллекцию советских фантиков от конфет, а она… она нашла любовь в этом пушистом энерджайзере, который ночами раскапывает сокровища в своем лотке (иначе любовь к копанию в песке и не объяснишь), прыгает на обои и задирает кошку Жени — да начнется война до утра!

— А кто еще, Эля? Никто не заставляет нас мучиться от нелюбви к нелюбимым. Никто не заставляет нас спать с нежеланными. Никто не приставляет нам к виску дуло автомата и не пинает на невыносимую работу. Мы собственные палачи и надзиратели в этой тюрьме.

— Если бы не эта скорая и не этот алкаш, будь он проклят, — всхлипнула Элина, отпуская котенка, чтобы не дай бог не уронить с балкона.

— И что тогда? — безжалостно наседала на нее подруга. — Ты бы похоронила себя на этой скорой в любом случае, так бы там и сгнила, пока мадам Стрельцова делала бы себе карьеру через папочкино кресло! Ты бы так и не открыла рот, Эля, и ты это знаешь. Вышла бы замуж за какого-нибудь другого придурка, и все повторилось бы вновь. Возьми себя в руки уже наконец!

Женя резко крутанула девушку к себе и с болью посмотрела на ее мокрые глаза. Такая прекрасная Элина. Замечательный человек с огромным сердцем, открытым для всех и каждого. В такие сердца чаще всего и вонзают кинжалы.

— Ты красивая, Эля. Ты чудесная. Обворожительная. Вся эта красота спрятана не за шрамом, а за твоей ненавистью к себе. Полюби себя, слышишь, будто нет больше людей, достойных твоей любви, будто ты одна в этом мире — и остается только смириться с собой такой, только любить себя!

Элина расплакалась. А звезды кивали своими маленькими головками, светясь все ярче, дабы поддержать ее — искорку жизни, которая так тщательно пытается затушить себя.

— Миша, — вымолвила сквозь слезы девушка, — увивался за мной, когда мы учились в ВУЗе, чуть ли серенады под окном не пел. Какой я была тогда мудрой, что отказала ему. Конечно, в моей жизни были такие парни, такие мужчины… Но их сдуло первым попутным ветром, когда Элина перестала сиять красотой. Когда слухи о том, что родилась новая звезда медицины стихли, уступив место правлению династии Стрельцовых. А потом волк, видимо, решил, что может добить лань. Может наконец ощутить триумф ее согласия.

— Да урод он, а не волк! Чтобы ты знала, волк убивает жертву быстро и уже доедает ее мертвой. А твой несчастный падальщик ест тебя заживо все годы вашего брака!

— Ты права. Я наделала много ошибок, так много, что их хватило бы на население одного городка.

— Ну наделала и молодец. Теперь пришла пора все исправлять. У меня уже глаза слипаются, Эля, а ты можешь тут хоть до утра стоять и размышлять, но завтра пойдешь к этому питекантропу и сообщишь о разводе. Ясно?

— Ясно, — вздохнула Элина.

Женя ушла досыпать, а она снова обратила свой взор на звезды. К Мише идти не хотелось, но не всегда мы можем делать только то, что нам хочется. Придется испить из этой чаши яду до конца.

Она вглядывалась в звезды, а в голове крутился на голове, жонглируя руками и ногами, вопрос о жизни на других планетах.

— Где же вы, зеленые человечки? Почему так долго молчите? Неужто ошибся Малдер, веря в вас?

Бесконечная, засасывающая в себя империи, войны, геноциды, эпидемии, жизнь и смерть пустота таинственно молчала, храня в себе загадки мироздания. Согласно уравнению Дрейка, у нас еще есть шанс установить контакт с внеземной цивилизацией. Однако нельзя не вспомнить сразу же и парадокс Ферми.

— Одни противоречия вокруг…

Утро принесло с собой новизну мыслей и ароматный кофе, который Женька уже варила на кухне. Элина решила никуда не спешить и посвятить время себе любимой, сделать то, чего никогда не делала. Не посвящала время себе и не любила себя.

— Готова подстрелить этого Мишку косолапого? Я никогда не была так за браконьерство, — встретила ее подруга, ранней пташкой летая по кухне.

— Как бы браконьеру не уйти из логова медведя без головы.

— Бросай эти страхи. Прямо бери их за уши и бросай в котел с кипящей водой.

Элина усмехнулась и поднесла чашку с кофе к губам. Жжет, но аромат ласкает обоняние. Все ее утра были наполнены спешкой на работу, приготовлением завтрака мужу, который нежится в предутреннем сне. Почему он никогда не делал ей омлет с утра? Она ведь тоже работает! Почему она пахала на него, приходя после тяжелого дня в больнице, а он смотрел футбол с пивом и бутербродами, которые она приготовила?!

— Это неравенство меня бесит, — выпалила Элина. — Почему даже при раскладе, когда оба в паре работают, прислугой остается все равно женщина?

— Потому что бабам так нравится. Типа распределение ролей. У него же все равно работа тяжелее, чего это он будет еще дома напрягаться. Короче, сами мы сделали из некогда защитников принцесс с волосатой грудью и мускулистыми ногами. Потом эти принцессы закатывают капризы с кулаками, бегущими впереди них. Почему ты сама не встала в позу и не сказала, что тоже устала и тоже не прочь, чтобы к твоему приходу дом сверкал? — спросила Женя, наполняя миски котов всевозможным кормом.

Виски подбежала к своей миске, снова будто впервые видя еду и боясь, что ее отберут. Ела она, чавкая и расплевывая во все стороны корм и молоко.

— Некоторые люди прямо как бывшеуличные коты. Так набрасываются на жизнь и буквально трескают ее за обе щеки, не успевая пережевывать, боясь, что отберут кусок. А потом от жизни только отрыжка в виде измен и прошедшей в бытовухе любви и несварение от вечных ссор и недопонимания. — Элина допила кофе и теперь следила за Виски, которая никак не могла напиться сытой жизнью.

— Да ты поэт, — хмыкнула подруга.

— Книг много читаю.

— А пора бы уже на время отодвинуть книжки и прикупить себе кружевное белье.

— Кружева не заменят мозг.

— Кто ж спорит! Но книжки не заменят крепких отношений и регулярного секса. Ты уже от своего мозга достаточно настрадалась. Дай себе побыть женщиной, которую мужчина захочет оберегать и окутывать заботой. Ну или просто захочет для начала.

Элина потупила взгляд. Она до сих пор стеснялась подобных разговоров, как маленькая девочка, которую поставят в угол за любую сказанную пошлость.

— Чего ты краснеешь? Понятное дело, с этим козлом у вас секса не было. Или был, но даже в СССР его было больше, чем у вас, — прыснула от смеха Женя. — Идешь сегодня к этому пережитку прошлого и все ему высказываешь, затем заруливаешь в магазин с дорогим бельем и уже с комплектиком цвета шампань можешь навестить этого своего пациента.

— Диму?! — Элина задохнулась.

— Ну если он Дима, то Диму. А что такого? Сама сохнешь по нему, это же видно. Забей на то, как он поступил и чем руководствовался. Просто секс. Дай своим гормонам побеситься не только у тебя в крови, но и на деле. Так и с ума можно сойти. К тому же, он извинялся.

— Я его не простила, — мотнула головой девушка.

— Мой тебе совет: дай ему шанс, Эля. Второй шанс заслуживает любая тварь двуногая. Ну не можем мы все с первого раза сделать как надо. Выслушай его обязательно, а потом уже и про комплектик можно будет подумать.

Элина насупилась. Она хотела игнорировать Диму, не давать ему власти над собой, но раз даже Женя говорит, что можно… Она выслушает его. Это справедливо. Даже преступникам на электрическом стуле дают последнее слово. А тут всего лишь она — Эля.

— Миша звонит, — голос Элины запылал страхом. — Не к добру это.

— Поставь на громкую. Если что, пошлю его сама.

Элина так и сделала. Прогнав глупые страхи, она ответила.

— Ну привет, Элечка.

— Что… что ты хочешь? — старалась придать голосу твердости, но у ее самообладания дрожали коленки.

— Где ты сейчас живешь? У этого сукина сына? — не давал ей передышки муж.

— У кого? О чем ты?

— Я про твоего любовника, который сегодня махал кулаками в моей квартире.

— Нашей квартире! — крикнула Элина, решая вступить с ним в бой. — Что он делал?..

— Ты эту квартиру обгадила своими шашнями, поэтому она больше не твоя. А своему Димочке, — прошипел он, — передай, что за синяки и сломанную руку я заявлю в полицию! И укажу этот факт при разводе. Ты же явно хотела ко мне прийти с этим вопросом?

У Элины кровь застыла в жилах и осыпалась грязными осадками. Он читает ее, как брошюрку, которые раздают в метро и на улицах. Дима… что он сделал…

— Чего молчишь, изменница? Радуешься, что натравила на меня своего пса? Ну так мы еще встретимся и с ним, и с тобой!

Звонок был сброшен мужем. Элина и Женя переглянулись то ли в страхе, то ли в удивлении. Господи, что же теперь будет…