Мы не можем предать то, чему не были преданы.

Этель Лилиан Войнич "Сними обувь твою"

— Еще раз! Сильнее!

В тренажерном зале запах пота смешивался с запахом играющими мускулами амбиций и хвалящейся мышцами конкуренции. Тяжелый рок сменял не менее тяжелый рэп в стереосистеме.

— Все, я пас, — выдохнул последний кислород из легких Алекс и отошел от тренажеров.

Прошел месяц после его «белого» загула. И до сих пор он расхлебывал последствия. Если телу хватило пары дней беспробудного сна, а желудку — излияния всех переживаний унитазу, то душа требовала чего-то иного. Поэтому он и вкалывал в зале днями, только бы забыть о своем поступке.

— Да ты зверь в последнее время, — тренер похлопал его по влажному плечу и оставил на время.

Черт знает, сколько еще придется оставить времени и пота в этом зале, чтобы прийти в себя. Мужчина скинул с себя мокрую насквозь майку и закинул ее за спину. Он чувствовал себя дешевой мятной жвачкой: готов прилипнуть ко всему, что встретится на пути, и так же отвратительно воняет.

— Ты реально зверь, — к нему подсел Олег, знакомый по качалке. — Никогда так не вкалывал.

Все люди в его жизни либо какие-то знакомые, проходящие сквозь его судьбу, даже не оставляя следов, либо женщины, пятнающие его сердце своей «любовью», которую он так охотно покупает. А потом страдает. Кидает им деньги на грязную простыню и мучается. Иногда мазохизм — осознанный выбор садиста.

— Никогда так не блевал тоже. Приходится восполнять баланс душевных и физических сил.

— Думаешь, колотя грушу, избавишься от впечатлений всей своей жизни?

Алекс перевел вопросительный взгляд на этого Олега. Кто этот парень? Кто они все, люди, которые здесь колотят грушу рядом с ним? Он же приходит сюда чуть ли не каждый день, уже много лет, но дальше разговоров о гантелях, блинах и штангах дело не заходило. Огромное количество людей вокруг тебя не гарантирует наличия общих тем для разговора.

— О чем ты, дружище? Отравление не самое яркое впечатление моей жизни. Оргия на Ибице будет покруче, — самодовольно хмыкнул Алекс, не ощущая внутри тех же острых эмоций, что когда-то канцелярскими кнопками врезались в поролон его души.

Когда-то секс, а особенно различные извращенные его формы, заставлял чувствовать свое превосходство, мужскую силу и власть. А теперь… секс стал просто галочкой в анкете «Живете ли вы полноценной жизнью». Еще как живет. Настолько полноценной жизнью, что приходится водить дружбу с наркотой.

— Кокс ты точно никогда не забудешь, в отличие от Ибицы. Можешь мне поверить.

— Что ты сказал? — недовольно начал Алекс, чтобы поставить незнакомца со знакомым именем на место.

— Что слышал. Думаешь, ты один такой, кто внезапно приходит и начинает насиловать тренажеры?

Алекс до хруста сжал кулаки. Ну он дурак. Известное дело, что в этом зале занимаются только обеспеченные мужчины, а значит шлюхи, попойки, наркотики — все это было само собой разумеющимся… и легальным.

— Не парься, — Олег стукнул его кулаком в плечо, — орать об этом на всю округу не собираюсь. Вижу, что в первый раз.

Его смех резанул слух Алекса. О нем говорят, как о жалком наркомане, который якобы прячется ото всех. О нем шушукаются в пыльных углах тренажерки, передавая поганые сплетни, как о крысе, которая пытается затаиться со своим куском заплесневелого сыра в норе.

От пожирающих его душевную плоть мыслей оторвал голос Туманова. Тот походкой победителя промаршировал в душное помещение, забирая еще больше воздуха для своего раздувшегося эго.

— О, Санек! Я уж было подумал, что ты прячешься от меня. Где тебя черти носят?

— Ничего я не прячусь! — возмутился Алекс, отодвигаясь от Дмитрия.

Мерзостное ощущение секса втроем. С того момента, как он залез в одну койку с Риммкой, ему стало казаться, будто он переспал и с Тумановым тоже. Его буквально выворачивало от этой мысли, что он предательски переспал с девушкой друга. Поэтому и убегал от встречи с ним, как только мог быстро и далеко.

— Какой-то ты странный. Обкурился, что ли? — продолжил приставать к нему Туманов.

Глаза Алекса округлились до состояния тарелок… летающих. Они что, все у него лбу читали о том, что произошло?

— Что ты несешь, Туманыч? Дурак?

— Ладно, пусть я дурак, хотя ты ведешь себя по-идиотски.

— Почему такой счастливый? Аж светишься. Глаза слезятся от твоего света.

Дмитрий развалился на скамейке, отстукивая назойливый ритм скуки и нервного возбуждения телефоном по дереву.

— Мы с Риммкой снова вместе и… — он сделал таинственную паузу, стреляя таинственными взглядами во все стороны.

— Ждешь аплодисментов? — кисло спросил Алекс; горечь во рту стала еще сильнее.

Он видел ее голой, трогал ее тело… Словно смотрел в обнаженную душу Туманова. Грош цена их дружбе, если хлипким мостиком между ними встали зеленые атласные трусики. И да, черт возьми, он помнил ее белье.

— Риммка беременна. Эй, ты чего? — Туманов кинулся к другу и стал слегка постукивать его спине — того пробрал давящий кашель.

— Не ожидал таких новостей. Счастлив, папаша?

— Да, знаешь, есть некое чувство радости. Хотя бы не противно, уж полдела. Наследник, как-никак.

Пару минут прошли в молчании, что усердно мылило веревку для шеи Алекса. А может, и для шеи Дмитрия тоже. Никто не знает, кто падет первой жертвой предательства: предавший или преданный.

— Есть одна загвоздка, — выговорил Туманов и, согнувшись ближе к Алексу, продолжил: — Я боюсь, что ребенок может быть не моим.

— А чьим еще? — со лба Алекса только холодными каплями не струился пот; он уже видел кровавую драку в стенах этого спортзала.

— Да кто знает, — пожал плечами Дмитрий и откинулся на спинку стула. — Но скоро узнаю. У нее срок пока меньше двенадцати недель.

— Можно установить отцовство до рождения ребенка?

— Санчес, ну конечно. За бабки можно хоть самому родить. Но пока не хочется, — рассмеялся друг, но эти смешинки аллергической пыльцой залетали Алексу в нос, и хотелось чихать. — Говорят, это опасно и очень дорого. Ничего, все потерпят: и моя карта, и Риммка, и плод.

— Ребенок, — неосознанно поправил его Алекс.

— Нет же, плод. Когда на сто процентов буду уверен, что это мое — станет ребенком. А пока плод.

— Думал, что будешь делать, если окажется не твоим?

Глаза Туманова алчно сверкнули, даже в свете дня наводя панику на смотрящего в них.

— Убью. И ее, и плод, и того, кто не удержал свои причиндалы, стоило мне отвернуться на минуту.

***

Не злой вы человек, а исковерканный.

Ф.М. Достоевский "Братья Карамазовы"

Боль в спине создавала иллюзию того, что его тянут во все стороны сотни заводных кукол. Эта боль агонией разливалась по всем мышцам и позвонкам. Пожар съедал кожу и все мысли своим ярким пламенем.

Дмитрий приволок свое загнивающее от боли тело в ванную. Он уже миллион всяких тюбиков купил, но толку от них, если он не может нормально ими воспользоваться?

— Чертова фигня, — зло выплюнул он, рассматривая красную спину в зеркало.

Дотянуться до всего пораженного участка не получалось, поэтому он постоянно смазывал одну и ту же площадь спины, которая уже сияла ожогом, а спина так и продолжала болеть.

— Как они вообще работают годами, — застонал он и, переставляя с трудом ноги, доплелся до кухни. Диван встретил его плюхнувшееся на него тело с громким воплем негодования — скрипом. — Сдохнуть можно после первой недели.

Полное безденежье заставило его податься в грузчики, на задворки одного из супермаркетов. Труд сделал из обезьяны человека, но в его случае все произошло с точностью до наоборот! Из человека этот каторжный труд превратил его в согнувшуюся макаку с удлинившимися руками.

Неужели полстраны так и живет? Буквально калечат себя на работе и получают за это копейки, на которые еле-еле можно рассчитаться с долгами за квартиру и купить самой простой, неизысканной еды?

Спину немного отпустило, но вихрь мыслей закрутил его голову. Теперь он остался один, стал по-настоящему одинок: некому спину намазать мазью! Подобное не снилось ему в самом страшном сне, а ведь он считал свою жизнь кошмаром наяву, который не растолкует ни один сонник мира.

— Вот и последняя остановка. Безысходность. Просим пассажиров покинуть вагон, — общался сам с собой Дмитрий. — Вонючий, дешевый, нищебродского класса вагон.

А с кем ему еще говорить? Может, с телевизором? Он нащупал застрявший в диване пульт и включил ящик, который теперь висел на стене. Разве это телевизор? У него дома плазма висела на всю стену, в кинотеатр ходить не надо! А это что? Зато телешоу неизменно вещают о трудностях бытия.

— Мажор сбил женщину с коляской и скрылся с места преступления. Что будет дальше? И смогут ли родственники пострадавшей добиться наказания? — с чувством кричал на всю студию ведущий и размахивал планшетом с визжащими от головокружения листами.

— К черту.

Он выключил телевизор и вздохнул. Как выбраться из этой компостной ямы, пока его еще черви не сожрали?! Как вернуть то, что принадлежит ему по праву?

Достоевский. Теперь фамилия классика русской литературы стала значить для него так много. Он никогда не читал «Идиота» или «Белые ночи». К чему? В школе интереснее было намекать девчонкам на всякие пошлости на уроке, чем слушать учителя. Таким он и вырос: пустоголовым бабником, не способным на настоящие чувства. Однако литература все равно ворвалась в его жизнь смертоносным стихийным бедствием, только вот прозой тут и не пахло. Больше подойдет нуар…

— Папаша тварь, — процедил сквозь зубы он. — Не ожидал от тебя такого.

Черный список? Хорошо. Так и быть. Только он и в черном списке, и в ядовитом болоте выживет! Сколько бы они его не топили, не душили, не строили против него козней — последнее слово, которое выбьет им всем зубы, останется за ним.

Один дьявол знает, что будет дальше. Кому звонить, писать, верить… Вопросы оставались на какое-то время открытыми. Сейчас так хотелось, чтобы просто кто-то был рядом, только бы знать, что он реален, что все это ему не снится.

В дверь робко постучали. Дмитрий застонал, собирая из недр своего некогда довольно спортивного тела (которое теперь, как ему казалось, обвисло и стало дряблым) последние силы.

— Кто бы ты ни был, желаю тебе мучительной смерти, — прошипел он, хромая к двери.

— Привет! — слишком бодро выпалила Элина, репетируя это слово пять минут в голове, пока ждала, что Дима откроет. — С тобой все хорошо?

Он кое-как выпрямился, чтобы не сгибаться, как несчастному старику, перед женщиной, чье прощение ему еще предстояло вымолить.

— Привет. Да. Входи.

Элина вошла и тут же сморщилась. Ну и вонь! Не уступает их больничному смраду или как она называла царящий в больнице запах «букет венерических и прочих заболеваний». Девушка съежилась, вспоминая больницу. Убила свою молодость на утки, градусники, даже подгузники.

— Так все-таки что с тобой?

— Ничего со мной, кроме того, что я идиот. Это лечится?

Девушка поняла его намек. Пожав плечами, она устроилась на диване, который снова протестующе поднял революционные флаги. Ну старый он уже, сколько эти изверги будут над ним измываться!

— Это как с наркоманами. Пока больной сам не захочет, никто ему не поможет.

— Я хочу, — уверенно сказал Дмитрий.

Он уже потерял так много в этой жизни. Она была чертовски короткой, а он уже оставил за спиной кучи тлеющей золы. Как же мы умудряемся за столь короткую жизнь потерять так много, а найти так мало? Люди — истинные фокусники! Мы так лихо сокращаем и без того недолгую жизнь, убиваем свое счастье, хотя так трепетно ждали его появления.

— Тогда все в твоих руках.

Элина чувствовала свою неуверенность перед ним особенно остро сейчас. Брак развалился на куски, как ваза из хрусталя, которую слишком долго бросали из одного угла в другой угол. Осколки прилетели ей в лицо. Она пыталась поднять эти крохи, что остались от их совместной с Мишей жизни, но руки остались в крови. Он даже не стал с ней говорить: не даст развод — и она может хоть удавиться, бегая по судам. Прямая цитата.

— Лина, — Дмитрий развернул ее к себе, но спина завопила сиренами, и он болезненно вздохнул, делая все, чтобы не потерять лицо в ее глазах. Хотя возможно ли это, когда он уже полностью вывалял себя в грязи перед ней? — Прости.

— Можешь и дальше, как девочка, стесняться. Но я бы поделилась с врачом, что с тобой.

— Ты же медсестра.

— Спасибо, что напомнил об этом, — огрызнулась Элина, восприняв его слова, словно удар.

— Ладно, ладно, — не понял ее ершистости он. — Врач, у меня спину закоротило.

— Отчего? Что ты делал такого, чтобы спина разболелась? Остеохондроз?

— Нет. Я здоров как бык… был. Поднял слишком много груза за раз. — Ее бровь поползла вверх, не совсем вникая в его драму со здоровьем. — Грузчиком работаю, — стыдливо признался он.

— Снимай майку и давай какую-нибудь мазь. Сделаю заодно массаж. Почему ты говоришь о работе грузчиком с таким стыдом и презрением?

— Это не та работа, о которой я мечтал.

Была у него когда-то работа мечты: получать деньги и ничего не делать. Но ему было мало. Теперь сполна нахлебается нищеты и разбитой спины.

— У нас многие люди живут еще хуже. Я сама в больнице столько пакостей разных натерпелась. А что делать, выхода другого нет, — произнесла свою любимую фразу Элина, и сразу на душе полегчало, стоило себя оправдать.

— Ну да, — ответил Дмитрий, не особо заботясь о тяжелой жизни Элины или кого-то еще, самому бы выжить.

Мужчина избавился от майки в считанные секунды и принял позу лежа животом на диване. Элина закусила губу, откручивая крышечку мази и жадно скользя глазами по изгибам его спины. Она видела много обнаженных мужских тел в больницы, и от воспоминаний тошнило. Тело Димы было почти идеальным: тонус мышц, кожа, по которой электрическими проводами бежала сила. Господи, как она изголодалась по мужчине. По заботе и ласке, пониманию и поддержке, но и по сексу тоже.

— Ты там не уснула? Я весь в ожидании чуда, — разбил одной левой зеркало ее мечтаний он.

— Я… я сейчас.

Элину бросило в жар, и руки задрожали. Она нанесла мазь на подушечки пальцев и коснулась его кожи, про себя вздрагивая от удовольствия касаться такого сильного мужского тела. Миша давным-давно запустил себя: оброс щетиной и пивным жиром. Она не была той женщиной, ради которой мужчине хотелось бы бриться и держать себя в форме в зале. Она была мультиваркой, стиралкой, пылесосом. Ради них ни один мужчина не станет ударять и палец о палец.

На глаза девушки навернулись слезы. Слезы отчаяния. Ее руки ласково, но жестко разминали его мышцы. Дима застонал от удовольствия, когда наконец-то боль отступила, разбрасывая местами дымовые шашки, но самое главное, что эта сволочь начала сматывать удочки. Элина не выдержала накала эмоций и вскочила.

— Готово.

Она унеслась в ванную и подставила лицо ледяной воде из-под крана. Теперь горячая. И снова холодная. Ее лихорадило. Перед глазами стояли только картины его упругого, рельефного тела, мощных рук… которыми он передавал ей тот злополучный конверт.

— Прекрати, Эля, быть какой-то дикой самкой кролика. Этот человек может тебя подставить и глазом не моргнув, а ты уже все забыла при виде его тела, — одернула себя она и промокнула лицо полотенцем.

— Все хорошо, Лина? — в дверь постучал Дмитрий.

— Да, просто мазь в глаза попала.

Иногда ложь становится привычкой, зависимостью, которой ты потакаешь и потакаешь.

— Элина, — на полном серьезе начал мужчина и взял ее руки в свои, заметив ее дрожь. Точно осиный листок пытался удержать руками. — Прости меня. Есть вещи, о которых я сожалею так, что жизнь бы отдал, лишь бы все исправить. Мой поступок по отношению к тебе из этой категории.

Она отвела от него взгляд, подставляя его взору ту часть лица, на которой растягивал до ушей свою гадкую улыбочку шрам. Он хотел было дотронуться до этого уродца на ее лице, но в последний момент рука опустилась. Брезгливость задушила добрый порыв.

— Как ты узнал мой адрес? — Она пока была не готова к откровенным разговорам.

— В больнице спросил. Представился дальним родственником, у которого телефон сел.

— Ну больше они никого туда не отправят.

— Не живешь с ним?

— А ты как думаешь? — Элина повернулась к нему стороной с синяком, который потихоньку слезал с ее лица, как пятно с дорогой блузки — неохотно, желая подольше попортить жизнь ее обладательнице. — Если я там буду жить, в скором времени на НТВ появится репортаж о расчлененном трупе молодой женщины, замурованном в стенах.

Она вроде пошутила, но страх заколол иголками. Вполне реальный сюжет для Миши с его агрессивностью и неуравновешенностью.

— НТВ, — ухмыльнулся Дмитрий, — знакомый канал.

Снимали как-то про него и друзей репортаж для какой-то программки, обсасывающей жизнь богатых, как кость. Ему тогда нравилось сниматься в таких передачах, зная, что бедняки будут слюни пускать на вид его тачки или дома. А сейчас вот… не мог разогнуться после разгрузки фуры.

Порой бумеранг судьбы заставляет нас прибегать к вставным челюстям после своего возвращения из долгого полета.

— Зачем избил Мишу?

— Он Миша? Теперь хоть знаю, кому навалял.

— Зачем ты это сделал? Он только больше обозлился.

Морщина удивления обезобразила лицо мужчины. Он не верил, что слышит подобное.

— Ты что, серьезно?! Эта тварь тебя избила, и ты спрашиваешь зачем? Да его убить можно было бы.

— Ты, значит, защитник женщин? — отчего-то захотелось съязвить Элине.

— Нет. Не знаю. Скорее да.

В прошлом он много причинил зла женщинам. Зла всех мастей. Однако еще ни разу в жизни ему не приходила в голову мысль ударить женщину, какой бы шлюхой она ни была. Но от него никто никогда не уходил с изменой, поэтому он не знает, что чувствовал ее муж.

— Определись сначала, а потом бей чужих мужей.

Элина так негодовала только по одной причине: Миша озлобился на нее до такой степени, что отказался давать развод. А ведь этого можно было избежать. Правда, она безусловно ощущала радость от этого поступка Димы. Женщина в ней надушилась дорогими духами и в шелковом пеньюаре раскинулась на кровати от удовольствия быть кому-то настолько небезразличной.

— Я определился с одним моментом совершенно точно, — сказал Дмитрий, и его руки легли на талию Элины. — Хочу видеть тебя в своей жизни.

— Дея готова прозреть и принять Гуинплена в его отвратительном обличии?

— Что, прости? Это литература, наверное, да? Всегда было с ней плохо.

— «Человек, который смеется» Гюго. Я дам тебе шанс, когда ты прочтешь эту книгу и скажешь, в чем, по-твоему, ее смысл.

— Этим я заслужу твое прощение?

— Да.

— Без проблем, — небрежно отмахнулся он. — Все прочту и отчитаюсь.

Вот делов-то! Краткое содержание ему в помощь.

— Звони, как будешь готов.

Пусть покочует с компрачикосами. Пусть попрячется за скалой в бурю. Пусть попутешествует на урке в грозу и штиль. Его уму будет полезно развеяться.