В великие, решительные минуты женщина не рассуждает, а чувствует.

Джек Лондон «Странник по звездам, или Смирительная рубашка»

Августовское утро приносит с собой либо зной в потных летних ладошках, либо накрывает перекрестным огнем из тяжелых капель дождя. Голова Элины была тяжелее бетонной плиты этим утром. Утром, которое могло стать переворотным в ее жизни.

Кажется, на своем жизненном пути, трудном карабканье наверх и неизбежном падении вниз, она дошла до перевалочного пункта. Пора остановиться и отдохнуть, выпить воды, смочив свои высохшие в погоне за каким-то мифическим смыслом мысли, и просто перевести сбившееся от долгого восхождения в гору дыхание.

Девушка встала с раскладной кровати, снова пускаясь во все тяжкие размышления о необходимости собственного жилья. Однако, долго думать об этом было невозможно. Тошнота, от которой было не скрыться даже за темными шторами сна, снова догнала ее с напильником в руках. Будет теперь резать долго и очень больно.

— Бог ты мой, — сонный вскрик шепотом разорвал жилы утренней тишины, на фоне которой деревянная лопатка аккуратно мешала овощи на сковороде, а на другой потрескивал омлет, да чайник заливался своим горячим смехом от щекотки огня конфорки. Элина в немом изумлении уставилась на себя в зеркало. — Вот это да…

На нее смотрела не Элина. Кто же это? Она подошла к зеркалу ближе. Девушка на худеньких ножках с ручками — спичками, того и гляди воспламенятся и сгорят, с бардаком на голове, которая вопиюще рассержена тем, что она забыла записаться на коррекцию цвета. И каре уже отросло криво, превращая ее некогда стильную прическу в фарс из волос разной длины и какого-то грязного цвета небрежности и нелюбви к себе. Но самое странное, что привлекло ее внимание — это живот, выпирающий из-под майки.

— Какой необычный жир, — через слово вдыхая поглубже воздух, произнесла она, закатывая майку.

— Элька, встала уже? — Голова Жени высунулась из дверного проема. — Оу. Прости, если помешала.

— Нет… Жень, что это за живот такой? Он должен быть рыхлым и желейным со складками…

— У тебя не жирный живот, а беременное пузико, — усмехнулась подруга, подходя ближе к Элине. — Ты чего такая слепая-то? У толстяков не бывает такого круглого, ровного, аккуратного живота. И к тому же, задница тоже плывет, если ты толстеешь. — Женя ущипнула Элину за ягодицу и рассмеялась. — Орех. — Смех стал еще сильнее. — Но не грецкий.

— Спасибо, — надулась Элина, но через пару секунд ее щеки вместе с недовольством сдулись, и она присоединилась к веселью.

— Сделай тест. Ты ничего не потеряешь.

Не потеряет, конечно. Потеряет еще как, если он вдруг окажется положительным! Потеряет свободу, работу, всю свою жизнь, в которой к тридцати годам ничего не добилась.

— Ну, может быть, — отмахнулась девушка, боясь подпускать мысли о беременности ближе, чем на расстояние пушечного выстрела к себе. — Потом. Я сейчас все равно в клинику поеду, а потом может быть.

— Эля! Тест надо сделать до того, как ложиться под нож. — Элина уже развернулась и побежала в ванную. — Эля! Чтобы после клиники ты вернулась с тестом! Или ты меня знаешь.

— Знаю я тебя. Притащишь сюда всю гинекологию и заставишь меня обследовать. Куплю я эту штуку с полосками, — как можно небрежнее бросила Элина и открыла кран с холодной водой. — Чего мне бояться? Я не могу быть беременна, ведь от воздуха не бывает детей.

Зерна сомнений очень удачно упали на ее постоянно мечущуюся в терзаниях душу, и урожай не заставил себя ждать. В такси Элина садилась голодной, так как от вида любой еды начинало выворачивать, и испуганной. Голод и тошнота от еды. Вегетарианство и желание вонзить зубы в кусок мяса. И целая куча других симптомов, которые свидетельствовали или о ее душевном помешательстве, или о беременности.

— Лучше бы помешательство, — еле слышно пробормотала она, подпирая в раздумьях щеку и глядя на улицы Москвы.

Сначала клиника и разговор с врачом, а потом тесты и прочая ерунда. Элина убедила себя в том, что все эти разговоры про беременность бред. С ВИЧ пронесло, и с этим пронесет. Жаль, у нее нет иммунитета к беременности. Надо иметь мозг, тогда иммунитет не понадобится, чтобы купить противозачаточные таблетки и держать их под рукой. Выдохнув из себя весь лишний мусор из мыслей и тревог, Элина зашла в искрящееся роскошью здание клиники. Точно в каком-нибудь дворце…

И ждать не пришлось, как в обычных, даже частных, клиниках. Никаких задержек или иных неудобств. Вот что значит деньги! Сами придумали и напечатали бумажки и теперь покупаем за них себе комфортную жизнь. Величайшая финансовая пирамида в истории человечества.

— Здравствуйте, — поздоровалась Элина, оглядывая чуть ли не позолоченную отделку кабинета врача.

Полмиллиона только с нее… Ничего удивительного. Можно и во дворце принимать пациентов.

— Здравствуйте, Элина. Позволите обращаться к вам по имени?

Ее врачом оказалась женщина средних лет с великолепной осанкой, можно сказать выправкой, и с безупречным макияжем. Такому врачу хотелось доверить заботы о своей красоте.

— Конечно. Как мои анализы? — спросила та, присаживаясь напротив.

Неужели она избавится от этого чертового шрама? Мечты так близко подступили к ней, что она могла слышать их дыхание. Мечта снова стать красивой. Мечта иметь возможность ходить по магазинам без килограмма косметики. Мечта любить себя.

— Элина, я буду с вами честной, — тон врача слишком резко сменился с поглаживающего по голове на бьющий наотмашь. — Ваш мужчина заплатил очень большие деньги клинике за проведение операции. Эти деньги обязывают меня делать многое, но…

— Доктор, я не понимаю, о чем вы.

Почему она говорила с ней, как с какой-то преступницей?

— Понимаете, — продолжила София Артуровна, — за деньги можно купить почти все, но неужели вы готовы купить даже смерть?

— Что?! — Элина отпрянула от нее. — Что здесь происходит? Что за чушь вы несете?

— Я отказываюсь вас оперировать. Может, в какой-нибудь подпольной клинике мясник и возьмется за вас, но не я. Да, я понимаю, какие могут быть последствия, учитывая сумму, заплаченную вашим мужчиной, но тем не менее. И, — она жестом остановила Элину от назревшей тирады, — я бы могла по телефону вам отказать, но уж очень хотелось посмотреть в ваши глаза.

Элина уже совсем ничего не понимала. Это розыгрыш какой-то? Прикол от Алекса? Мстит ей за что-то? Что не так с ее глазами? Что плетет эта ненормальная? Она была близка к тому, чтобы заплакать. Вот это сервис: заплати полмиллиона, и тебя совершенно бесплатно бонусом обольют помоями.

— Я не понимаю…

— Что здесь непонятного? Этическая сторона работы моей клиники не позволяет проводить такие операции.

— Да какие операции? — всхлипнула Элина, чувствуя себя униженной.

— Одно дело рисковать жизнью ребенка, если у вас киста лопнула или аппендицит прорвало, но ради красоты лица! — Злость, с которой врач буквально прошипела ей это в лицо, ошарашила Элину. — Немыслимо!

Беременна… Господи, беременна… Головокружение сбило все счетчики и компасы в ее голове, светлые стены кабинета размазались перед ее глазами.

— Беременна… Не может быть… — безумный шепот Элины резко стих, когда она попыталась встать и потеряла сознание.

Сознание возвращалось тучами — темными разводами спутанных имен, бессвязных мыслей, неверия в происходящее. Над ней нависла знакомая врач, которая буквально проехалась катком по ней, вдавила ее прежнюю жизнь в асфальт и утрамбовала ее там.

— Милая, очнулась, — голос женщины потеплел, словно на смену стуженной зиме пришла ласковая весна с ее красками и оттепелью. — Ну, смотри на меня, смотри на меня!

Элина усилием воли сфокусировала зрение на ней, заставляя себя смотреть на источник голоса.

— Я беременна, — снова шокировано прошептала она. — Беременна, понимаете…

— Теперь понимаю. Ты что же, не знала, выходит?

София Артуровна посадила Элину на диван и прижала к себе.

— Бедная девочка.

— Какая же я девочка…

— Все мы, взрослые, опытные, мудрые женщины, становимся девочками при первой беременности. Это же первая беременность?

Элина без сил кивнула. Неужели по ее состоянию не видно, что беременность не только первая, а еще и крайне нежелательная?

— Я не знала, но догадывалась. Все-таки правда. А вы уверены? — Элина вцепилась в рукав халата врача. Пусть все перепроверит, заново возьмет все анализы…

— Уверена. Все же я врач, и было бы странно, если бы по анализам крови и мочи я не разглядела в вас новую жизнь.

— Простите, я не хотела вас обидеть.

Девушка отодвинулась от врача и встала. Унизительное положение. Ей уже тридцать, не девочка, чтобы хныкать в больнице, узнав о беременности. Но как же хотелось биться головой об стену, лишь бы только узнать, что это неправда.

— Я могу рассчитывать, что вы ничего не скажете Александру? Это мужчина, оплативший лечение, — собралась Элина, дабы не терять лицо и дальше.

Ее сопли и слюни, которые она начала с остервенением размазывать по лицу своей гордости, никак не вязались с обстановкой клиники.

— Если вы того желаете, — пожала плечами врач, не совсем понимая, что происходит.

Она-то думала, что эти большие деньги являлись взяткой, пришли к ней с манифестом преступности, а на деле вон как… Этот мужчина даже не в курсе.

— Я очень этого желаю. Поклянитесь, что ничего ему не скажете, — набросилась на женщину Элина, у которой тошнота превратилась в душевную тоже — ее сознание сейчас отчаянно исторгало из себя мысли об этом ребенке.

— Я клянусь, если вы уверены в своем решении.

— Более чем уверена.

Элина встала, нервно схватив сумку, и побежала к выходу. Она уверена в своем решении, и нечего тут рассуждать. Алексу не нужно знать о ребенке, которого у него никогда не будет. У них не будет.

***

Дети плодятся в нищете как шампиньоны в навозе.

Эмиль Золя «Западня»

— Я тебе дам! — крик Жени носился скулящим от звука негодования собственного голоса по всем углам их квартирки. — Женщин, а тем более беременных, бить нельзя, но ты у меня получишь затрещину!

Кулер на кухне не успевал сопеть и наполнять стакан за стаканом, которыми Элина никак не могла напиться. В горле разверзлась самая настоящая пустынная бездна.

— Не кричи, Жень, — устало попросила она. — Какой смысл мне угрожать? Я и так в дерьме, прости, больше, чем по самые уши. Что мне твой крик? Хуже уже быть не может.

По ее щеке мелкими перебежками скатилась слеза, которую она так упорно держала в себе. Дурной пример заразителен. За ней рванули и другие. В итоге Элина, спрятавшись в домике из ладоней, рыдала на столе

Женя присела рядом с ней, остывая, и обняла сзади.

— Эля, прости. Это эмоции. Я в шоке от того, что ты так легко приняла решение сделать аборт.

— Мне не нужен этот ребенок.

— Да откуда в тебе столько презрения к нему уже сейчас, когда он только тошнотой тебя помучил чуть-чуть? Ты и большее людям прощала.

Всю жизнь она что-то кому-то прощала. Решила, видимо, что происходит из знатного рода Христа. Подумала, что ее душа вместит любую обиду. Но простить себя за такую оплошность с ребенком она не сможет никогда.

— Получается, я стала одной из этих дур, которые выстраиваются на аборты только по причине своего скудоумия. Я стала одной из клуш, которые не могут купить презервативы или проглотить крохотную таблетку! — Слезы душили каждое ее слово, поэтому предложение растягивалось на минуту всхлипываний и бормотаний. — Я стала убийцей только из-за того, что мне не терпелось прыгнуть к нему в койку!

— Эля… Эля! — Женя встряхнула ее, но это не подействовало. — Что ты будешь делать.

Оставив подругу на полминуты, она метнулась к раковине и набрала в первую попавшуюся миску холодной воды. Эта вода оказалась на голове Элины, тут же приводя ее в чувство. Мозг переключился с истерики, которая бросила якорь в его водах, и стал возмущаться такому ужасному поведению.

— Ты что сделала?!

— Попыталась вправить твое серое вещество на место. А теперь глубокий вдох. — Элина послушалась. — Еще раз! И еще. Замолчи, и не смей открывать рот, пока я не разрешу.

Будучи слабохарактерной всегда и во всем, она не смогла противостоять Жене. И ей же лучше. Ведомым хорошо быть на поводке, они сами его ищут. На поводке удобно и безопасно: отведут куда надо, скажут, что делать. А ты только и делай, что подчиняйся.

Плечи Элины перестали лихорадочно подниматься, стремясь успеть за ее рваным дыханием, которое трещало, как разрываемая марля. Этот ребенок в ней — снова тупик. Либо потеря всего, к чему она так стремилась, либо убийство. Самый сложный выбор тот, который мы сами навязываем себе посредством своей глупости. Правда, иногда глупость бывает судьбоносной.

— Теперь говори, — дала добро Женя, — почему не хочешь этого ребенка. Внятно и по пунктам.

— Мне уже тридцать.

— И? Я же сказала, внятно. Аргументируй свою позицию. Наоборот, по меркам любой соседской тетки с тремя чадами в однушке ты уже даже опоздала.

— Вот именно, Женя! Я не хочу быть одной из среднестатистических женщин, которые рожают и рожают в однушке от непонятно кого без каких-либо перспектив на будущее. У меня даже однушки нет! Я живу в твоей квартире! — Эмоции так и рвали когтями ее спокойствие, как пуховую подушку. — Я не из тех мамаш, которые мотыляются с детьми по съемным квартирам.

— Ну, Эля…

— Женя, очнись! У нас вся страна построена на этом мышлении стереотипов безвыходности и долженствования кому-то. Ради чего женщины рожают детей в нищете? Рожают детей, когда они сами из себя ничего не представляют и ничего не имеют? Мне нечего будет дать своему ребенку: ни отца, ни материальной стабильности, ни преуспевающей мамы — моему сыну или моей дочери будет нечем гордиться в этой жизни.

— Это ты ни в чем не преуспела?! А кто же у нас учился в престижном ВУЗе? Кто получил красный диплом?

Элина рассмеялась, искренне и беззлобно. Не верится, что ее рациональная и практичная Женя считает красный диплом достижением. Особенно, у рядовой медсестры с зарплатой, которой никогда не хватит на покупку своего жилья.

— Скажи, Жень, зачем люди заводят детей? — спросила Элина, поднимая взгляд на подругу.

— Потому, что хотят, — растерянно ответила Женя, никогда раньше не задумывавшаяся о материнстве.

Просто так всегда было: женщина — мать и жена. Больше женщина не кем быть не может и быть не должна. Устройство для смены памперсов и приготовления окрошки и котлет. Зачем же задаваться какими-то глубокими философскими вопросами, если все уже вбито в подсознание многовековыми традициями?

— Что это за ответ, Женя? Ты сама себя слышишь? Даже с котенком так нельзя поступать — заводить только потому, что ты хочешь! А убирать за ним лоток, покупать ему кучу недешевой еды, всякие когтеточки и прочие штуки? А возить постоянно к ветврачу за деньги? Стерилизовать за приличную сумму и потом неделю выхаживать? А купать его, стричь когти и расчесывать шерсть? А чистить ковер и всю одежду от шерсти?

— Подожди, — перебила ее подруга. — А это здесь каким боком? Причем тут коты?

— Притом. Если бы каждый, кто хочет принести в дом котенка, просто задал себе эти вопросы и честно на них ответил, может, было бы меньше бездомных смертников на улицах.

Женя задумалась. Элина начала приводить веские аргументы, пошатнув ее уверенность в данном вопросе.

— Хочешь назову тебе еще причины, по которым женщины рожают детей? — продолжала атаковать слабеющего противника Элина.

— Валяй.

— Первая и самая, на мой взгляд, глупая причина — угодить мужику. Мол, вот сейчас рожу ему богатыря или принцессу — дочь, и он думать забудет о любовнице и походах налево. Ага, — ухмыльнулась Элина, — разбежался этот похотливый кобель любить такую недалекую бабу. А ведь это именно баба, Жень, а не женщина. Она обрекает не только себя на нелюбовь мужчины, который уже вытирает об нее ноги, но еще и ребенка в эту кабалу загоняет. В итоге ребенок будет постоянным свидетелем вражды родителей, слез матери и наплевательского отношения отца. Такие истории обычно заканчиваются разводом, сломанной детской психикой и разрушенной судьбой женщины, у которой вместо карьеры, увлечений и полноценной жизни остается лишь разбитое корыто семейных отношений, нищета и ребенок, нужный только ей. Фуф, — девушка выдохнула. — К сожалению, я сама это поняла поздно, только сейчас, а когда-то всерьез рассматривала такой вариант отношений с Мишей…

— А вторая причина?

Женя ощущала себя боксером, впервые вышедшим на бой. И вот она уже выплевывает свои зубы на ринг.

— Тоже глупая. Давление со стороны родителей, чаще всего матери, или родственников. Разговоры о том, почему ты все еще одна, а когда замуж, а тебе уже не поздно рожать, а как же семья, муж, куча детей, каторга, кухня и так далее. Под натиском этих идиотских разговоров сдаются совсем уж слабые душой женщины, для которых мнение какой-нибудь троюродной тетки и вечная замшелая истерия матери, чьи корни тянутся из СССР, важнее собственного «Я». В таком случае, как правило, эту несчастную сбагривают первому попавшемуся мужику (чаще всего военному), бабушки и дедушки счастливы, а сама женщина уже просто не видит другой альтернативы, кроме как радоваться тому, что имеет.

— Когда ты таким психологом заделалась? — удивилась Женя.

— Я часто думала на эти темы, но не было повода порассуждать вслух. Теперь представился… — уныло пробормотала Элина, до сих пор будучи в шоке от того, что ей пришлось все-таки прибегнуть к этим рассуждениям.

— Хорошо. А когда нужно, по-твоему, рожать детей?

— Жень, ответ очевиден — когда ты к этому готова. Готова душевно, то есть понимаешь, что этот ребенок нужен тебе самой, ты готова его любить за то, что он есть, а не за то, что он отдан под залог ваших с мужем отношений или является гарантом уважения родственников. Нужно также быть готовой материально: банально иметь свое жилье и стабильный доход. Вопросы все те же, как и с котенком. Ты готова предоставить своему ребенку все блага цивилизации? Оплачивать кружки, секции и репетиторов? Покупать хороший телефон и ноутбук? Или эти вещи будут, как у нас заведено, заветной мечтой, прибереженной для дня рождения или Нового Года? Тратиться на одежду, чтобы ребенок не ходил в одних изношенных кроссовках и джинсах с вытянутыми коленками пять лет? А оплатить обучение в дорогом ВУЗе ты готова? Кормить ребенка фруктами, овощами и орехами независимо от времени года и цен на них? Готова ли ты предоставить уже оперившемуся птенцу собственное гнездо, или он должен мотаться по съемным квартирам у чужих теток и дядек? Мы приводим своих детей на этот свет, и да, мы обязаны обеспечить их всем! От горшка до своей отдельной квартиры. Мы это должны, Жень, мы, родители. Иначе живи себе сам, и не плоди этот пласт общества, который вечно задыхается в налогах и безработице.

— А папаша на что? Или все это женщина должна? — задала резонный вопрос Женя, слушая Элину с открытым ртом.

— Ты правильно сказала — папаша. Его дело залезть на тебя и получить удовольствие. Заметь, он всегда это может сделать и на стороне. Для мужика ребенок — это полудрагоценный камешек в кармане. Его приятно носить с собой, но если начнет мешать, можно и выкинуть. А можно и еще насобирать с другой женщиной. Все эти внебрачные дети как контрабанда в данном примере.

— Неравноценно как-то, — вздохнула Женя.

— А так и есть, что поделаешь. Женщины вынашивают детей, часто ценой своего здоровья и свое красоты. Женщина дает первое питание ребенку — свою грудь. Мужчина может уйти в любой момент, его уж точно ничто не держит. И что тогда делать матери с ее ребенком? Бежать к маме и униженно просить крова и еды? А затем в магазин на график два через два, чтобы хоть как-то обеспечить ребенка? Ведь обычно женщины бросают или вовсе не начинают учебу, уходя в материнство. Карьера всегда будет тебя кормить, а мужик нет. Я только начала наводить порядок в своей жизни, только начала вставать на ноги, поэтому…

— Поэтому? Договаривай!

Элина встала, чувствуя, как этот разговор оставил ее всю в ожогах. Правда всегда прижигает эти раны самообмана раскаленным железом. Она повернулась к Жене и твердым голосом произнесла:

— Я сделаю аборт. Я ничего не могу дать своему ребенку: не то что квартиру, а даже и горшок. У меня нет приличной работы, родителей под боком, мужа и отца ребенка. Моих денег хватает только на обеспечение котенка. Я не люблю себя, а значит, не смогу подарить любовь, которой во мне нет, ребенку. Родить в моем случае значит совершить тяжкое преступление. Я не хочу в тюрьму, Жень, а жизнь станет именно ею с рождением ребенка.

— Отцу ребенка можно и сообщить.

— А можно и не сообщать. Прости, Жень, я устала и хочу отдохнуть.

Элина ушла в соседнюю комнату с тяжелым сердцем. Она старалась не думать о ребенке, которого скоро из нее вытащат по куску, как о малыше, сынишке или дочке. Что же она наделала. Вновь.