Стол был накрыт, салаты заправлены, пышущая жаром духовка выключена. Александра придирчиво оглядела принарядившуюся Ксюшу.
— Припудрись немножко. И румян добавь. Очень уж ты бледненькая. И синяк надо запудрить… Как ты себя чувствуешь?
— Нормально.
Ксюша была рассеянна и избегала смотреть на Александру. Слава богу, сестра отнесла это за счет пережитого Ксюшей шока и нервного состояния перед свиданием. Шок-то, оно, конечно, шок, но у Ксюши нервная система будь здоров, крепкая, а вот что ее донимало, так это мысли о знакомстве Саши с убитым Тимуром. Ей очень хотелось узнать, так ли это, и очень хотелось понять, к каким выводам этот факт ведет — если можно считать, что это уже факт , а не ее догадки. Но она не могла расспрашивать Александру, это было выше ее сил. Да и не скажет ей ничего сестра… Но только в ее уме вдруг связались разрозненные кусочки информации и начали выстраиваться в картину…
В ужасную картину! Саша, которая за последние полтора года так сильно изменилась, была знакома с этим Тимуром — вот и кандидатура, которую она до сих пор безуспешно искала, на то, чтобы объяснить причины этих перемен с сестрой и найти их виновника! Потому что Саша это знакомство тщательно скрывала и продолжает скрывать… А когда скрывают — то ничего хорошего, значит, в таком знакомстве нет!
И Саша не могла не знать, где этот тип живет… И Саша придумала всю эту историю с Шарон Стоун. И послала Ксюшу разыгрывать француза в квартиру, хозяина которой убили. И где, возможно, были отпечатки Александры. И тогда получается, что все эти разговоры о невероятном совпадении — пустая болтовня. Никаких совпадений тут вовсе и нет, и ими даже не пахнет, — а есть коварный, дьявольский план, чудовищный замысел…
— Ксюша!
— А? — очнулась Ксения. — Прости, я… Я задумалась.
Саша понимающе улыбнулась и погладила сестру по волосам:
— Я уйду. Не буду вам мешать.
— Почему?
— Ксюшенька, проснись, девочка. Я сказала: не буду вам мешать.
— А-а… Спасибо… А ты куда пойдешь?
— К Наташке. У нее переночую.
— Переночуешь? Ты хочешь уйти на всю ночь?
— Я же не бифштексы могу помешать вам есть! Я о другом! Пора бы и тебе было об этом подумать!
— Об этом ? Но, Саша… Я к этому не готова! Мне надо к Реми привыкнуть, ты не понимаешь? Ты знаешь, сколько раз мы встречались в общей сложности? Пять! Всего пять! Он милый, чудный, Реми, я люблю его… Я люблю его так, как можно любить мужчину через пять дней… Но это еще не то, этого мало! Он еще чужой. Он волнует меня, да, когда целует, когда обнимает, но спать с ним? Нет-нет, я не могу, еще рано, я еще этого не хочу!
— Захочешь. Если он настоящий мужчина. Но ему надо предоставить возможность. То есть — квартиру. Что я и собираюсь сделать.
— Я тебя умоляю, не надо! Иди к Наташке, если ты так решила, и спасибо, что ты такая деликатная, но приходи обратно! Не надо на всю ночь!
— Ксюша, ты думаешь только о себе. А нужно подумать о Реми. Он мужчина! И он должен обладать женщиной. Иначе ты его не удержишь! Он уедет к себе во Францию и заведет себе другую. А я хочу, чтобы вы были вместе, чтобы вы поженились… Он хороший парень, Ксюша, это видно. Я в тот раз со зла сказала тебе, прости. Он славный, добрый, умный мужик, и он тебя любит. Больше того — и важнее того, — он тебя ценит. Это далеко не всегда совпадает — любить и ценить… Я хочу, чтобы он женился на тебе и увез тебя отсюда. Подальше от этого страшного города, в котором каждый день убивают, пытают, насилуют… И я не хочу, чтобы он, не зная, куда девать свои нерастраченные желания, которые ты в нем вызываешь, завел себе бабу в Париже. Ты должна с ним переспать!
— Боже мой, опять! Опять, Саша? Ты снова говоришь мне, что я «должна»? А нельзя ли просто любить, как любится? И заниматься любовью, потому что сгораешь от нетерпеливого желания, а не потому, что «надо»?
— Так это «надо» тебе, дурочка. Тебе, и никому другому! Если ты сейчас его упустишь — потом не вернешь. А мужика надо привязывать постелью. Тогда ты будешь — егоженщина , а не абстракция. И вот тогда у тебя появится шанс, что он тебя не забудет. А так — ты всего лишь милый пушистый котеночек: поиграли с приятностью, разошлись и забыли.
— Это цинично, Саша! Ты стала циничной, вот что. Раньше ты такой не была!
— Это жизнь цинична, сестричка. А не я. Я лишь стала эту жизнь понимать. И ты поймешь со временем… А пока что поверь старшей сестре. Я ухожу с ночевкой. И предоставь Реми вести солирующую партию в эту ночь — просто забудь, что у тебя есть своя воля, свои желания… Он не пацан, тебе должно быть с ним хорошо. Знаешь, у него рот очень чувственный… И руки. По рукам многое можно сказать о мужчине. Он должен уметь в постели… Говорят, французы в этом деле хороши.
Александра сладко потянулась.
— Завидую тебе, — сказала она, без всякого, впрочем, выражения. — Извинись перед ним от моего имени, скажи, что мне пришлось ехать на какую-нибудь презентацию с гулянкой на всю ночь… И что я приду только завтра к полудню… Презервативы в тумбочке у кровати. Они, конечно, это дело сильно портят, но аборт делать еще хуже, как ты можешь догадываться… Да и СПИД не шутка… В общем, береженого бог бережет. Не забудь свечи на столе зажечь.
* * *
Кис тормозил возле подъезда Александры, когда она появилась в дверях подъезда. Она узнала «Ниву» Алексея и приветливо махнула рукой. Мужчины вышли из машины.
— Бонжур, — сказал Реми, — а разве…
— Мне надо по делам, — перебила его Александра, — так что придется вам развлекаться без меня.
— Тебя подвезти? — предложил Кис.
— У тебя проблемы с памятью? — поинтересовалась Александра. — И ты забыл, что у меня есть своя машина?
— Да нет, не забыл… Просто ищу повод, чтобы предложить тебе поужинать…
— Ну и как, нашел?
— Нет пока…
— Нет повода — нет и ужина! — отрезала Александра и направилась к своей машине.
Кис разозлился. Кивнув на прощанье Реми, который уже нетерпеливо входил в подъезд, он догнал Александру и тронул ее за рукав. Александра, не сбавляя шага, руку отдернула и покосилась на детектива. Тот сделал крупный шаг вперед и перегородил ей дорогу.
— В чем дело? Ты нашел повод? Имей в виду, это была шутка. Я тороплюсь, пропусти.
— Куда ты собралась?
— Не твое, кажется, дело?
— Мое.
— С какой это стати?
Честное слово, так и растерзал бы на месте. Как она злила его, это просто невероятно!
— А с такой: мне нужно с тобой поговорить. И я хочу, чтобы ты отменила свои светские мероприятия и пошла со мной.
— У меня сегодня нет никаких светских мероприятий. Я иду к подруге!
— Тем более. К подруге не обязательно.
— То есть как это? Ты за меня будешь решать?!
— Александра… Кончай дурака валять. Пошли поужинаем где-нибудь.
— Я тебя, кажется, не валяю.
— Не хами.
— Хочу и хамлю.
— Доиграешься, Саша, — тихо пообещал Кис. — Я не всегда такой добрый.
— Меня не волнует, какой ты всегда. И какой иногда — тоже не волнует.
И, обойдя Алексея, она снова двинулась вперед.
Кис едва сдерживался. Он удивлялся самому себе: у него возникло желание ударить Александру, дать ей пощечину, сбить с нее спесь… Казалось, сделай он это, и она внезапно переменится, как в сказке: была вреднючка — стала хорошая девочка… Но он, конечно, не мог позволить себе ударить женщину. Тем более если женщина эта — Александра.
Он снова схватил ее за локоть, больно сжал и произнес сквозь зубы:
— Я сказал, дождешься!
— И чего я дождусь? — Она резко остановилась и вонзила в него вызывающе-надменный взгляд.
Кис решил не отвечать, только смотрел на нее взглядом жестким и серьезным.
Под его взглядом Александра неожиданно как-то съежилась, сникла. Отвела глаза, повернулась и неуверенно пошла к своей машине, словно ждала от Алексея удара в спину.
И Кис не замедлил его нанести.
— Ты с Тимуром ведь была знакома, не так ли? — тихо спросил он ей вдогонку.
Остановилась. Помедлила. Полуобернулась к нему. Алексей видел ее изящный профиль, и у него сжалось сердце. Она стояла впереди с опущенными плечами, такая несчастная и беззащитная… Взять бы ее за эти плечи, притянуть бы к себе, приласкать…
Но вместо этого он добавил безжалостно:
— Какой ресторан ты предпочитаешь?
— Мне все равно, — ответила она погасшим голосом. — Все сойдет. Кроме «Макдоналдса».
Кис хороших ресторанов не знал по простой причине, что в них не бывал. Он решил завернуть в первый попавшийся где-нибудь в центре. Открыв дверцу «Нивы», он подождал, пока Александра сядет. У него было странное чувство завоевателя, который везет пленницу-добычу… И оно его не радовало. Ему не хотелось, чтобы Александра была унижена, и тем более — им.
И в то же время он ощутил свою власть над ней. Может быть временную — но власть. И он невольно наслаждался этим ощущением, понимая, что она, скорее всего, ему не простит этого вечера и этой унизительной зависимости от него, Алексея Кисанова, детектива, выведавшего ее тайну…
* * *
Реми сразу понял маневр Александры и было обрадовался… Но тут же почувствовал, что Ксюша напряжена и явно не готова провести вечер по сценарию старшей сестры. Ну что ж, он и не торопился. Нежности в нем было столько, что на ее энергии он мог еще долго жить и функционировать, спокойно ожидая того мгновения, когда другая, новая энергия физической близости, яркая и сильная, придет ей на смену. Это могло быть сравнимо с музыкой: сейчас была пора блюза. Потом придет пора других ритмов… А Реми любил всякую музыку. Главное, чтобы это не была одна и та же мелодия. Заглядывая в глубокие, таинственные при свечах глаза Ксюши, Реми думал, что ему вряд ли грозит однообразие с этой девочкой. Ей еще предстоит открыть самое себя, и он ей в этом с удовольствием поможет, проведет ее по пути, ему уже известному, а затем отправится с ней вместе в неизведанное…
Он вспомнил свою последнюю пассию, «кафе о лэ» , мулатку. Просыпаясь по утрам и глядя на ее безупречное тело, он испытывал пустоту и легкое отвращение. Не к ней, она была великолепна в постели, темпераментная выдумщица, ему не в чем было девушку упрекнуть, а… он сам не знал, к чему. Разнообразие, видимо, было только физическим, в их отношениях это не меняло ни малейшего оттенка, нюанса, — они были те же, они были просты и незатейливы, и по утрам Реми чувствовал себя отработавшим , а красивое тело, вытянувшееся рядом, — розоватая пятка высунулась из-под одеяла, тонкая бронзовая рука изящно лежала на подушке — чужим. В их отношениях не было перспектив, они, едва начавшись, были уже исчерпаны, все было просто и схематично: по утрам, уходя на работу, деловитый поцелуй, вечером ужин из полуфабрикатов и телевизор, ночью бурный секс, и снова он просыпался с ощущением пустоты и легкого отвращения… Редкие всплески настоящего, неподдельного восторга Реми наблюдал в своей подружке только тогда, когда она прикладывала в магазине к своей безупречной фигурке новую вещицу, а всплески неподдельной нежности — когда Реми покупку оплачивал…
Они расстались. Сцен не было. Она чувствовала, что он от нее чего-то ждал, чего — не знал никто из них. И она тоже устала от этого ожидания, удовлетворить которое была не способна.
И, глядя на Ксюшу, Реми понимал, что у них впереди — океан. И никуда не торопился, как по-настоящему богатые люди не торопятся потратить деньги, как настоящие парижане не стремятся попасть на все столичные тусовки, куда ломятся провинциалы, как истинные звезды не маячат постоянно на глазах у публики, подобно старлеткам, как…
Как тот, кто по-настоящему любит, а не ограничивается словом «влюблен».
* * *
Однако их ужин протекал в некотором напряжении. Ксюша была немного скована, все больше избегала взгляда Реми, говорила без остановки, подробно расспрашивала об их с Кисом поездке на дачу, задавала вопросы, интересовалась странными супругами Павлом и «Барбарой».
Реми подозрениями делиться не стал, описал все вкратце, упомянул о проводившихся на даче «банных» приемах и отнес Ксюшино любопытство за счет ее страха, что он воспользуется их пребыванием наедине, и желания говорить, говорить, говорить, чтобы избежать опасных пауз и двусмысленных молчаний, в которые, за отсутствием слов, начинают возникать жесты.
"Не бойся, моя милая девочка, я не буду тебя торопить, — думал он и таял от немыслимого умиления. — Я подожду того мига, в который я пойму, что ты готова… Что ты больше не задаешь себе вопросов «а надо ли?», а просто протянешь руки и закроешь свои чудные глаза… И я буду целовать эти нежные веки, эти свежие губы, я распущу твои роскошные волосы по твоим обнаженным плечам… И вот тогда, когда станет слышным твое легкое дыхание, когда кровь твоя вскипит от электрического тока, ринувшегося по тонким голубым сосудам, когда тело твое сделается нетерпеливым и податливым, вот тогда я…
Но я подожду. И дождусь".
* * *
Кофе вызвался сварить Реми. Перед тем как отправиться к Ксюше, он тщательно выспросил Киса, с чем тут принято ходить в гости — весь его опыт исчерпывался приглашением к Кису, к которому он неизменно приходил с бутылкой водки. Кис посоветовал цветы, конфеты и бутылку шампанского или ликера. В большом супермаркете на Новом Арбате Реми долго и придирчиво выбирал конфеты и напитки, предпочитая, разумеется, французское происхождение товаров, и соблазнился заодно знакомой маркой хорошего итальянского кофе, который узнал по запаху.
Вооружившись туркой — это был, с точки зрения Реми, не самый лучший способ приготовления кофе, но иных средств в его распоряжении не оказалось, — он варил кофе, а Ксюша стояла рядом, наблюдая, и ее близость волновала его. Краем глаза он видел ее серьезный, сосредоточенный профиль, ее засунутые в карманы руки — она держалась отстраненно в полуметре от него, и вся ее поза, казалось, свидетельствовала о том, что она избегает даже прикосновения к Реми…
Реми подумал, что он, конечно, готов подождать, но тонкую стенку боязливого отчуждения, которой Ксюша от него отгородилась, следовало бы разрушить немедленно. У них в распоряжении не так уж много времени, и до его отъезда между ними должна обязательно возникнуть близость, если не совсем, не окончательно физическая близость, то, по крайней мере, такая доверительная близость, при которой легко сделать следующий шаг. И уж во всяком случае, не стена отчуждения…
Он протянул руку и взял ее за плечи, легонько притянув ее к себе. Плечи напряглись. Рука Реми замерла в неподвижности — ни одного лишнего движения, ее нельзя спугнуть! Покончив с кофе, он отпустил Ксюшу и понес дымящуюся турку в комнату. Ксюша последовала за ним с чашками. И когда Ксюша ставила перед ним его фарфоровую чашечку, он все так же легко и осторожно притянул ее к себе и усадил на колени, ласково глядя в ее большие напряженные глаза, стащил с ее волос заколку и зарылся в их душистую волну, пропитавшуюся запахом итальянского кофе…
* * *
Ресторан, который Кис приглядел в одном из переулков, прилегающих к Тверской, был полупустым, что его очень порадовало. Они сели за столик и уткнулись в меню. Александра не смотрела на него. Впрочем, он на нее тоже.
И только когда они сделали заказ и официант отчалил от их столика, Кис сказал: «Я хочу услышать об этом от тебя».
Александра посмотрела на него странно-глубоким, затравленным взглядом. Кис не выдержал и дотронулся до ее тонкой руки, напряженно лежавшей на столе.
Александра руку отдернула, как от змеи, и лицо ее приобрело свое обычное выражение — надменная и холодная маска человека, у которого душа за семью печатями…
Кис снова разозлился — он абсолютно был уверен в том, что не ошибся и верно почувствовал, что Александра нуждалась в помощи, в дружеской — а то и более близкой — поддержке. Что-то с ней происходило, и это что-то было скорее всего связано с Тимуром. Возможно, с его убийством… И ей, конечно, сейчас плохо и страшно. И чудовищно, катастрофически одиноко. Но эта гордячка ни за что не признается самой себе, что ей необходима поддержка. А уж Кису — тем более! Что за идиотская игра в прятки с собственным сознанием? — негодовал он. Что за детский сад, вся эта комедия оскорбленного самолюбия, непомерного гонора, нарочитого высокомерия?
Разумеется, всего этого он ей не сказал, но спесь сбить решил.
— Ты знакома с Тимуром со студенческих лет, — заговорил он, веско и отчужденно роняя слова. — Он был вашим с Андреем преподавателем философии. Марксистско-ленинской, разумеется. Ты его терпеть не могла, но ему, похоже, нравилась. Он за тобой ухаживал?
«Ухаживал, — отметил про себя Кис, глядя, как побледнело от гнева лицо Александры при последнем вопросе, — что бы она ни сказала сейчас в ответ — Тимур за ней ухаживал, причем не просто ухаживал, а весьма настойчиво…»
— Не слышу ответа, — грубо поторопил он Александру.
— Что за чушь?! Кто тебе об этом сказал?
Ага, лучший способ защиты — нападение! Ну-ну.
— Профессиональный секрет. Почему ты обманула меня?
— Я?
— А кто же? И сестру свою обманула. Ксюша ведь так и не догадывается, что ты отправила ее на квартиру к человеку, которого ты знала!
Молчит. Не хочет сдаваться. Смотрит на Алексея букой. Ладно, поднажмем.
— Ты свою сестру грубо подставила!
— Не правда!
— Правда, правда. Отправить ничего не подозревающую, наивную девчонку с придуманной тобой историей на квартиру убитого стирать отпечатки — это, по-твоему, не подставить? Честно скажу тебе, Александра, я мог предположить, что ты способна на многое, но только не на это. Так поступить с собственной младшей сестренкой, которую ты к тому же любишь…
— Я не знала, что Тимура убили! — не выдержала Александра. — Я не хотела… Я не могла представить, что из этого всего выйдет!
— Но тебе было известно, что он снимает квартиру у Андрея?
— Ну и что?! Ксюша меня умоляла помочь ей и найти квартиру, на которую можно было привести Реми, чтобы разыграть задуманный спектакль до конца!.. У меня не оставалось выбора!
— Почему ты не сказала мне правду?
— А зачем? Ты бы меня стал подозревать. Ты в совпадения не веришь и вообще ни во что не веришь, тебе одно надо — найти преступника, и любой, кто на эту роль сгодится, тебе подойдет, чтобы отдать его на заклание твоим заказчикам! Ты деньги получил — надо отработать как можно скорее!
Кис не нашел даже слов, чтобы ответить на эту беспардонно-циничную чушь. Он обалдело смотрел на Александру, только что рот не открыл от изумления.
— Что, — с вызовом смотрела она на немую сцену в исполнении Алексея, — скажешь, что это не так?!
— Ты дура, — сообщил Кис. — Я думал, ты умнее.
Александра растерялась. Ему показалось вдруг, что она сейчас заплачет. Но ему не было ее жалко — Кис был зол.
— Прекрасно, — сказал он, — ты во всем отлично разобралась. Все так и есть: я, как паук, жду первую попавшуюся в мою сеть муху! И, будучи пауком кровожадным, собираюсь из нее выпить кровь! Причем всю, без остатка, — он приблизил свое лицо к Александре, — до последней капли, до донышка, — прошептал он, с наслаждением вонзая свой взгляд в ее глаза, в которых неожиданно промелькнули удивление и испуг. — И ты — моя муха, моя жертва. Такой расклад тебя устраивает?
Принесли их заказ, и они замолчали, пожирая друг друга глазами: жесткий, почти плотоядный взгляд паука-Киса боролся с обычным надменно-холодным взглядом Александры, за которым она из последних сил пыталась спрятать свою неуверенность.
— Итак, ты в лапах паука, сопротивление бесполезно. Так что колись. Тимур за тобой ухаживал — ты его отвергла?
— Кто тебе сказал?
— Не твое дело. Отвергла? Или уступила?
— Я его ненавидела.
— Это я знаю… За что? За то, что уступила его домогательствам?
— Я?! Ему? Ты в своем уме?
— Значит, отвергла. И чем он тебе не приглянулся?
— Всем! Он, он… — Александра не находила слов. — Он негодяй!
— Значит, ты успела с ним неплохо познакомиться. Студент, слушающий лекции в аудитории, не может сказать о преподавателе, годяй он или негодяй. Каким же это образом ты с ним настолько сблизилась?
Александра выбила из пачку сигарету и прикурила, молча поглядывая на Киса сквозь дым.
— Я жду, — холодно поторопил ее тот.
— Он приглашал меня… — послушно ответила Александра. — Он начал ухаживать за мной. Он ждал меня после лекций, он приносил мне цветы… Он приглашал меня несколько раз в ресторан…
— И ты согласилась с ним пойти?
— Я еще не знала тогда, что это за чудовище… Мне он не нравился, мне не нравилась кафедра марксизма-ленинизма — на таких кафедрах порядочных людей не водилось по определению…
— Но ты с ним ходила в ресторан?
— Да.
— Почему, если он тебе не нравился?
— Не хотелось ссориться. Во-первых, он был очень мил и вежлив. Во-вторых, среди преподавателей этой кафедры лучше не иметь врагов.
— Следовательно, однажды он сделался не мил и не вежлив… Так?
Александра грустно кивнула.
— Отвяжись от меня, Кис. Не лезь в душу, — попросила она. — Я его не убивала, если это тебя интересует.
— Не отвяжусь. И буду сам судить, убивала ты его или нет.
Александра до сих пор не прикоснулась к заливному из осетрины и только сейчас, после этих слов Киса, склонилась к тарелке и стала ковырять рыбу вилкой.
Кису показалось, что она плачет, вернее, пытается сдержать слезы. Ему было жалко ее, но в то же время он чувствовал, что с этой женщиной иначе нельзя — она из тех, кого нужно брать силой…
Интересно, в постели тоже? О, они бы тогда подошли друг другу, ведь Кис как раз такой садомазохист, который умеет все это делать так, как надо… Ах, еще как умеет! Он бы ей показал, он бы ей…
— И однажды что-то произошло между вами, — напирал он. — Что?
— Он пригласил меня к себе домой, — не отрывая глаз от тарелки, проговорила Александра. — На чашечку кофе… Сказал, что ему нужно серьезно поговорить со мной о моем будущем.
— И он попытался соблазнить тебя… Или изнасиловать? Он повел себя грубо, да? И все эти разговоры оказались только предлогом…
— Нет. Он действительно заговорил о моем будущем. Которое ему представлялось таким образом: я становлюсь его любовницей, а он мне обещает — в обмен на клятву в моей верности — квартиру и карьеру. Загранпоездки, престижное распределение… Стоял на коленях.
— Ты отказалась…
— Категорически.
— И тогда он попытался…
— Бог мой, ты что, под столом там сидел?
— Конечно, ты меня не заметила? Все видел, все знаю.
— Тогда чего ты ко мне привязался, раз знаешь?
— До чего ты глупа, Саша. Глупая, самоуверенная девчонка. Да я старый и умный, я жизнь знаю и людей насквозь вижу! И потому мне совершенно ясно, что Тимур попытался уложить тебя принудительно в постель… «Чашечка кофе»! Неужели ты поверила?
— В том возрасте я еще верила. Я была очень молодая и глупая… Как Ксюша.
— Ему это удалось?
Саша, так и не проглотив ни кусочка, отодвинула от себя тарелку, и официант, давно наблюдавший за их столиком, тут же подскочил, унес остатки закуски и принес горячее.
Саша демонстративно занялась своим шашлыком. Она тщательно жевала кусочки мяса и избегала смотреть на Киса.
Кис разлил красное грузинское вино по бокалам.
— Знаешь что? — сказал он. — Давай выпьем за тебя.
— Почему это?
— Ты не хочешь? Зря. Тогда давай выпьем за меня.
Право, он ее не будет уговаривать. Только начни — она тут же станет ломаться и строить из себя неприступную хозяйку ледяной горы — была такая игра в его детстве…
— Такой тост тебе нравится? За Алексея Кисанова, человека и детектива. Чтобы у него всегда все получалось, чтобы ему сопутствовала удача и любовь красивых девушек! А? Хороший тост?
— Отличный! — вдруг улыбнулась Александра. — Будь здоров, Кис, человек и детектив.
— Всенепременнейше, — пообещал Кис. — Значит, ему удалось затащить тебя в постель… — полуутвердительно произнес он.
— Частично. — Александра открыто посмотрела ему прямо в глаза. — Раз тебе уж непременно надо знать все, слушай…
* * *
Ксюша нерешительно замерла. Реми сидел, не шевелясь, закопавшись куда-то в ее воротник. Он вроде бы не собирался переходить к дальнейшим действиям, удовлетворившись двумя едва коснувшимися ее шеи поцелуями и выдохом в ухо: «Мое сокровище…»
Ксюша не знала, как к этому относиться. Она так и не решила, последовать заклинаниям сестры или настоять на своем. Вот так всегда: Сашкин авторитет давит, и Ксюша делает наперекор тому, что чувствует сама — как тогда, со всей этой придумкой с убийством… Ей следовало раз и навсегда усвоить, что необходимо поступать так, как хочешь и считаешь нужным сама, лично! Но чего она хотела и считала нужным? Вот в чем была загвоздка!
Ксюша хотела, чтобы она не успела даже подумать, чтобы у нее не оставалось ни времени, ни желания взвешивать, что и как она должна делать и чего она хочет…
А пока Реми был еще чужой. Вернее, его тело было еще чужим. А для близости и даже для желания близости — должно быть родным. Иначе Ксюша не может к нему даже прикоснуться…
И чтобы оно стало родным, нужно время — как Сашка этого не понимает! Нужно сначала привыкнуть к губам, шее, рукам… Потом к ключицам, видным из-под расстегнутых пуговиц рубашки. К темным волоскам на груди. К запаху вспотевших подмышек — к здоровому, пряному, терпкому запаху мужского тела… А Саша говорит — подчинись… Нет, в самом деле, что за глупость! Реми — совсем не такой, как думает сестра. Она-то думает, что все мужчины одинаковы, а вот и не правда! Саша считает, что она со своим умом и опытом все знает, но она ошибается! Реми не такой! В нем нет ни малейших признаков нетерпения, он зарылся в ее волосы и смирно, хоть и шумно, дышит в их шалаше… И даже теперь, когда Ксюша, сидя у него на коленях, осторожно, словно пробуя холодную воду ногой, целует его в ямку между загорелыми ключицами, а потом, все так же невесомо, прикасается губами чуть пониже, там, где видны первые волоски на груди, — даже теперь у него совершенно блаженный взгляд — взгляд, который не просит и не вопрошает ничего, а просто наслаждается тем, что ему дают… Правда, его руки, держащие Ксюшу за спину, сделались горячи и влажны, но Реми не шелохнулся. Он, ровно в противовес Сашкиным заклинаниям, предоставил себя в распоряжение Ксюши! И только откровенно балдел от ее пока еще робких, пока еще пробных ласк…
Это ей так понравилось, что она даже осмелела и расстегнула еще одну пуговицу на синей рубашке, что так шла к его глазам. Реми убрал руки с ее спины — то ли понял, что они сделались обжигающе горячи, то ли испугался, что против его воли, рефлекторно руки станут сжимать ее тело, — но убрал. Он свесил их вдоль тела и закрыл глаза, пробормотав: «Хорошо бы дожить до завтра…»
Ксюшу эти слова тронули и как-то даже развеселили, что ли… Во всяком случае, ей вдруг сделалось легко, напряжение пропало. Обняв Реми за шею, она дотянулась до его твердого, с легким намеком на ямочку, подбородка, на котором и запечатлела поцелуй. Прислушалась — ей нравилось ощущать эти волны, которые вызывали в теле Реми ее действия! Снова прикоснулась губами, уже уверенней, и снова с удовлетворением ощутила, как каменеет его тело, твердеют колени, на которых она сидит, как напрягаются мышцы живота… Пристроившись поудобнее, поближе, она дотянулась до крепких мужских губ и осторожно, сложив свои губы трубочкой, растолкала их и впилась в их середину. Реми тихо застонал.
В Ксюшу словно бес вселился — эта игра, в которой она властвовала над мужчиной, ей нравилась. Она целовала его рот на все лады, всеми известными и с ходу изобретенными способами, прислушиваясь к тихим стонам и прерывающемуся дыханию Реми. Она была дирижером этого оркестра, она была сочинителем этой упоительной музыки…
Рубашка Реми уже была расстегнута до ремня брюк, и Ксюшины прохладные щеки терлись о его грудь и живот, купались в темных волосках, и Реми несколько раз импульсивно хватал ее, сжимая в объятиях, желая притянуть, опрокинуть на себя, но каждый раз усилием воли разнимал руки, прятал их за спину, еще дальше — за спинку кресла, и только глаза его туманились сладостной мукой… За эти мгновенья он был готов отдать весь свой сексуальный опыт предыдущей жизни.
Когда ее тонкие, нежные пальчики нашли его соски, он не выдержал. Он схватил Ксюшу за кисти и сильно сжал их. Он еле дышал.
— Все, — сказал он, — хватит, садистка. Не то я тебя изнасилую.
Ксюша не понимала, что с ней происходит, — ей было больно от хватки железных пальцев Реми, но она промолчала, более того, ей это доставило удовольствие; ей нравилось, что он в ее власти, ей хотелось его еще помучить, чтобы он снова умирал, едва дышал и вскрикивал…
Не вынимая своих кистей из его рук, крепко их державших, она, вызывающе блеснув глазами, наклонилась и проказливо лизнула Реми в грудь.
В следующее мгновение она оказалась на кровати, и Реми бешено срывал с нее одежду.
— Я предупреждал, что я тебя изнасилую! — рычал он.
— Нет, это я тебя изнасилую, — кричала Ксюша и рвалась расстегнуть ремень на его брюках. — Меня нельзя насиловать, я фригидна! Слышишь, — смеялась она, — я думала, что я фригидна!
— Ты не в ту сторону ремень расстегиваешь! Дай, я сам!
— Кто кого насилует! — возмутилась Ксюша, встав над ним во весь рост на кровати и подбоченясь. Реми поднял на нее глаза, вдохнул и забыл выдохнуть, прихватив руками пах, словно его ударили. — Нет, это я буду тебя раздевать! — заявила Ксюша и склонилась к Реми.
— Не трогай! Не трогай меня! Иначе… О, негодница, что ты со мной делаешь!.. Ах ты, маленькая ведьма, я тебе сейчас покажу! Я тебе сейчас объясню, кто из нас мужчина, я тебя сейчас…
* * *
Тимур стоял перед креслом Александры на коленях. Ранняя пролысина на макушке была прямо перед ее глазами, и ее мучило искушение в нее плюнуть. Ее мутило от отвращения. Она выдернула свои ладони, которые он умоляюще держал в своих неприятно-мягких больших руках, и попыталась встать, отпихивая его от своих колен.
— Ты не должна так со мной поступать, Александра, — бормотал он, — ты просто не подумала! Не надо мне отказывать, не принимай сейчас решения, подумай хорошенько! Вся карьера, Сашенька, все твое будущее сейчас вот в этих самых руках. — Он протянул ей под нос свои ладони и, помедлив, опустил их на ее бедра. — Не прогоняй меня, моя красавица, не надо. Я, знаешь, человек самолюбивый, темперамент у меня восточный, лучше не делай этого…
И он опустил плешивую голову ей в колени, шумно вдохнув ее запах.
Саша снова предприняла попытку встать, сбрасывая с себя вспотевшие ладони и плешивую голову. Тимур не пускал, удерживая руки на ее ляжках, только лицо свое поднял, посмотрел на нее неожиданно холодно и произнес — очень спокойно и очень внятно:
— Я же сказал — не делай этого!
Александра оттолкнула от себя это лицо обеими руками и попыталась шагнуть. Но Тимур вскочил на ноги и перегородил ей дорогу.
— Не уходи, — попросил он еще раз, но в голосе его уже звучали ноты ярости. — Не уходи так. Это бесчеловечно. Я так нуждаюсь в тебе…
Саша молча отстранила его и пошла к двери.
Но она до нее не дошла. Взлетев в воздух, она оказалась на плече у Тимура, как мешок. И мешок этот был сброшен на постель.
Он даже не стал ее раздевать. Он не ласкал ее, не целовал, не пытался хотя бы блузку расстегнуть, нет! Запустив руки под юбку, он быстро стащил с нее трусики и, раздвинув силой ее ноги, попытался овладеть ею.
Ее спасло «техническое» обстоятельство — Тимур, пытавшийся силой войти в нее, причинял ей страшную боль. Саша закричала.
Тимур замер и испуганно посмотрел на Сашу. Пожалуй, ему не удастся удовлетворить свое желание с женщиной, которая так не хочет его…
Во всяком случае, не удастся без помощи крема. Торопливо и равнодушно бормоча слова утешения и извинения, Тимур суетливо слез с Александры, чтобы пойти за кремом в ванную, и она с ненавистью и брезгливым отвращением наблюдала, как он запутался в спущенных до щиколоток трусах и брюках, как он содрал их с себя, бросив комом на пол, и почти побежал в ванную, и его длинный голый пенис болтался меж ног…
Она вскочила, одернула юбку и, схватив со стула сумку, бросилась к двери. Трусики ее так и остались в квартире Тимура на память ему об этой встрече…
Захлопывая дверь, она мельком увидела его недоуменное лицо, в котором проступала неожиданно-детская обида, висящий край помятой рубашки, жалкие, голые, волосатые ноги…
* * *
— Ну что, понравился тебе рассказ с подробностями? — с вызовом спросила Александра Киса, который слушал ее внимательнейшим образом, не сводя с ее красивого лица глаз, любуясь гневом, раздувавшим ноздри тонкого носа, и черными молниями, блиставшими в загадочных глазах…
— Очень даже. Я страдаю вуаеризмом .
— Рада доставить тебе удовольствие, — съязвила она. — Теперь ты доволен? Теперь ты оставишь меня в покое?
— Нет.
— Почему?
— Ты мне нравишься. Неохота с тобой расставаться. Я тебе, правда, карьеру не предложу, к тому же ты ее уже сделала… А вот сделку, пожалуй, могу предложить.
— Какую еще сделку? — нахмурилась Александра.
— Такую: ты мне рассказываешь, как ты убила Тимура и куда дела папки, а я постараюсь тебя выгородить. В конце концов, моих заказчиков убийца особенно и не интересует — им главное вернуть компромат…
— Я его не убивала.
— Ага, и папки не видела.
— И даже не знаю, о чем речь.
Кис посмотрел на нее. Поди разбери, правду говорит или нет! Лицо непроницаемое, усталое, печальное…
— Тимур собирал досье на крупные политические и финансовые фигуры… Что, впрочем, почти одно и то же… Компрометирующие материалы он должен был передавать своим хозяевам, и материалы эти предназначались для шантажа… После убийства Тимура они пропали.
— Впервые слышу.
— После окончания университета ты встречалась с Тимуром?
— Никогда.
— Врешь.
Молчит оскорбленно. Глазки опустила, прямо святая невинность!
— Ты с ним встречалась как минимум у Андрея…
— Ну и что?
— Так и не ври! Вы праздновали выход статьи, написанной тобой в поддержку марки Версаче. Кто тебе ее заказал?
— Мне статьи не заказывают! Я свободная журналистка!
— Кончай, Александра, дудеть в дуду. Теперь у нас свободных журналистов не осталось. Те, кто свободен, — те уже свободны и от профессии, а те, кто в профессии остался, — те…
— Что ты в этом понимаешь?!
— Я тебе уже сказал, я старый и мудрый. За последние пару лет наши мафии укрупнились, вобрали в себя всякую мелочь, уплотнились, структурировались и пустот вокруг себя не оставили… Это раньше, когда наши криминальные группировки кишмя кишели, как бактерии в питательной среде, — раньше был хаос, и были лакуны, не охваченные их влиянием. Теперь мы перешли в эпоху солидных мафиозно-государственных структур — капиталы их тоже укрупнились, сферы влияния возросли вертикально и горизонтально…
— Слушай, — с иронией перебила его Александра, — я сейчас за тобой записывать начну, а потом плагиатом займусь — в статье использую!
Кис только снисходительно улыбнулся ей в ответ, но сбить себя не дал и продолжил:
— …и, как это ни странно, повысилась их компетентность — они поднаторели не слабо за последние пару-тройку лет в области политического маркетинга, политических интриг, создания имиджа… А все это, моя дорогая, делается через средства массовой информации! И не надо думать, что это понимаешь только ты! Масс-медиа для политика — все равно что нефть для коммерсанта: именно там делаются баснословные капиталы! И в таком раскладе, какой мы имеем нынче в нашем невероятном обществе, свободных журналистов просто не может быть! Раньше был коммунистический надзор, теперь — денежный и криминальный. Не продашься за деньги — припугнем силой. Больно смелый, не боишься — припугнем детьми, женой, семьей… Кто ж тут устоит, Саша? Никто, и уж конечно, не ты, слабая женщина… Они тебе хорошо заплатили или припугнули?
— Заплатили, — едва слышно ответила Саша.
— Ну и что ты так переживаешь? Подумаешь, написала статью о хорошем модельере, который и так пользуется популярностью, причем заслуженной, и следовало только чуть-чуть поддержать его престиж…
— Я его терпеть не могу, вашего Версаче! — воскликнула раздраженно Александра. — У него дешевый вкус нуворишей! И эти все наши политики приблатненные, которые вчера рэкетом мелких лавок занимались, а сегодня лезут своими грязными лапами страной руководить, — это как раз мода для них, в угоду им: что вкус, что цены! Отврат! Тогда как у нас есть свои модельеры — талантливые, оригинальные, русские, наконец! Чувствующие национальный характер! Нет бы вложить деньги в молодые отечественные таланты, хотя бы в такого гения нашей моды, как Корсаков, — куда там! Они на говенный носовой платок от этого итальянского выскочки готовы потратить больше, чем вся пенсия голодной старухи! Они свои деньги вкладывают в иностранные банки и в иностранные товары, — а на то, что страна гибнет, ими разоренная, им глубоко наплевать! — горячилась Александра. — Они как были, так и остались — уголовники, насильники! Изнасиловали страну для своей утехи и бросили, беспомощную, подыхать за дальнейшей ненадобностью…
Кис любовался ею. Хороша, как все-таки она хороша! И в праведном гневе — прекрасна! Щеки разрумянились, глаза блестят… И умница к тому же. Тонкая, умная, интеллигентная девочка. Эх, если бы она могла обратить на Киса свое благосклонное внимание… Да, видно, не судьба. Куда уж тут, «благосклонное», когда он ее к стенке прижимает, допросы учиняет — это никому не понравится…
— Это кто такой — Корсаков? — спокойно спросил он. — Что-то не слышал.
— Это — гений моды. А что ты не слышал — не мудрено. Чтобы услышали — надо раскручивать, чтобы раскручивать — надо деньги вкладывать, а они деньги на дерьмо переводят…
— Значит, ты согласилась против сердца? Высоким гонораром соблазнилась?
— Соблазнилась, — угрюмо ответила Александра.
— Статью заказывал Андрей?
— Да. Только он дал понять, что за ним стоят заинтересованные люди, они и платят…
— И намекнул, что с ними лучше не ссориться?
— Андрюшка — хороший парень, Алексей. Только он тоже барахтается в этой системе, как в… А выбирать нищету — трудно.
— Значит, намекнул, что лучше не брыкаться. Скажем так: передал намек от имени и по поручению…
— Примерно.
— А какое участие в этом деле принимал Тимур?
— Я точно не знаю. Я его увидела впервые за долгие годы у Андрея дома… О делах почти не говорили, хотя он статью мою хвалил… Может, у него в этом был свой интерес, а может, просто чтобы мне польстить…
— И Тимур снова попытался за тобой ухаживать?
Александра вздохнула и посмотрела Кису прямо в глаза:
— Пытался. Только у него ничего вышло.
— И он от тебя прямо так и отстал?
— Так и отстал…
— И ты с ним больше не встречалась после той посиделки у Зубкова?
— Нет.
— Врешь.
— Иди ты!
— Грубиянка.
— Я еще не так могу, ведь предупреждала, что родным языком владею хорошо!
— Ладно, — смирился Кис, чувствуя, что в этот вечер больше, чем он уже узнал, выудить не удастся. — Что же это ты не ешь ничего?..
* * *
Звонок телефона заставил Реми вздрогнуть. На часах было два. «Кто это может быть?» — посмотрел он на Ксюшу.
— Сашка небось! Пусти, а то я никак из-под тебя не выберусь… Ну подвинься же! — Ксюша со смехом пихала Реми, который блаженно растянулся рядом с ней, зацепив ногой ее ногу и обвив рукой ее тело. Наконец Ксюша выбралась из плена и, скатившись с кровати, кинулась к аппарату.
Это был Кис. Извинившись, он предупредил, что везет Александру домой. И если Ксюша не имеет ничего против, то он заберет от нее Реми…
Покрыв Ксюшу поцелуями, Реми стал одеваться. Ксюша набросила халат и наблюдала за ним, любуясь, думая с восторгом, что вот этот красивый, нежный, сильный мужчина — ее мужчина…
Если бы еще не было вокруг них всей этой ужасной истории… Если бы не угнетали ее мысли об Александре…
И ее размышления неожиданно приняли другой ход. Нужно узнать наверняка, была ли знакома Саша с Тимуром. И в этом ей помогут молодые супруги, жившие на даче. Судя по всему, именно там устраивал Тимур приемы, и если они с Сашей были знакомы, то эти люди должны узнать ее по фотографии…
— А где находится та дача? — невинно спросила она.
Реми завязывал галстук перед зеркалом и хоть и удивился вопросу, но только скосил глаза на Ксюшу.
— Я не помню, — сказал он, — мы ехали на машине… Название у поселка такое… Сейчас скажу… Оно похоже на название одного парижского пригорода… Малакофф… Нет, вспомнил, я еще подумал: Малакофф плюс Кафка — получается Малакоффка. А зачем тебе?
Ничего, подумала Ксюша, такой терем, как описал мне Реми, я найду и без точного адреса. А вот «Малакоффка» — это, наверное, та Малаховка, которая по казанскому направлению… У одной из теток была там дача, и Ксюша в детстве часто ездила в гости к ней.
— Мне? — переспросила Ксюша. — Так просто. Хотела узнать, где теперь строят дачи «новые русские», — добавила она.
Но Ксюша не учла тот самый недостаток, который много раз критиковала Александра: она не умела врать.
Реми насторожился, хоть виду не подал.
— Какие у тебя планы на завтра, мон кёр ? Когда мы увидимся?
— Я не знаю… — немного растерянно ответила Ксюша. — А когда ты хочешь увидеться?
Ну, точно, что-то у девочки в голове! Что ж она затеяла?
— А когда ты сможешь? — настаивал он.
— Я? Вечером, наверное.
— А что ты собираешься делать днем? — спросил он осторожно, придавая голосу заботливые интонации. — Отдыхать? — вложил он в ее уста подсказку.
Ксюша на уловку клюнула.
— Да, — обрадовалась она подсказке, — отдыхать!
Ну-ну. Посмотрим. Реми уже знал, что Ксюша старается спать не меньше чем по восемь часов, поскольку от недосыпа чувствует себя из рук вон плохо, и рассчитал: она ляжет не раньше трех, значит, плюс восемь — должна проспать до одиннадцати. Дам ей часок, чтобы принять душ и позавтракать — к двенадцати — нет, пораньше на всякий случай — я буду возле этого дома. Глянем, что моя девочка задумала…