Пролог

Ему снова снилось темно-оранжевое небо шрастра

. Горячий ветер сушил багровую чешую, и она тихо шелестела при каждом взмахе крыльев. Внизу мелькали озера расплавленного металла, выступившие, как капли пота, на океане застывшей лавы. Вверху, впаянные в твердь небес, совершали коловращение лиловые луны, на одной из которых был его дом.

Он летел к далекой гряде гор, и радость полета заполняла его, избавляя от ненужных мыслей и страха смерти. Он не знал, что смерть уже уготована ему в наказание за побег.

Ракета стартовала из-за холма, поросшего чахлым стеклянным лесом. Вираж, уход, исчезновение в параллельном мире, появление в другой точке пространства. Зависание над ракетной установкой и взрыв в нескольких взмахах крыла от него. Боль в боку и огненные капли крови веером тянутся за падающим телом, нацеленным на врага. Крик, полный ненависти. И на издыхании струя пламени, пущенная из глотки в последний момент перед гибелью.

Медленное кружение, падение внутрь себя. Водоворот предсмертных образов: огненный всадник, воронка вихря, молот сталкивающихся скал, дробящих сознание, корчащееся в судорогах на сером поле чистилища. Плач ребенка...

...Он проснулся, мокрый от пота, завернутый в смятые простыни, посреди бескрайней ночи. Не было крыльев. Не было шипов и брони. Не было внутреннего огня. Он — человек с душой дракона. Драконий ад, длящийся сотни лет. Но он еще помнил, что в своем мире, скрытом в толще магмы, был драконом. И звали его — Ланселот

.

 

 

Круг первый

— Выходи из боя! У тебя кончается горючее. «Гроза один», выходи из боя!

Будто я без них не вижу мигающую красную лампочку и не слышу сверлящий мозг сигнал зуммера. У меня на хвосте два «Торнадо», ощетинившиеся иглами ракет и на экране оранжевая тревога от захвата радарами противника. Не спасет ни уход в «купол», ни зависание «кобра». Площадь самолета равна стене дачного домика. С окошком — мной — посередине. Не промахнутся. Их пушки «Вулкан» разнесут меня в клочья со второго залпа. Но и у «Торнадо» топлива осталось в обрез, едва-едва долететь до базы. Выпустив в мою сторону по ракете, они развернулись и скользнули за тучу, помахав крыльями: «Удачи!».

Противоракетный маневр отнял у меня драгоценные капли горючего, и я сухой, как алкоголик утром, трясусь домой.

— «Гроза один»! Катапультируйся! Ланс

— это приказ!

Все серьезнее, чем я предполагал. Катапультироваться мне нельзя. С земли не видно, что осколок ракеты застрял в корпусе в опасной близости от заряда, срывающего фонарь кабины. Заголовок в штабной газете: «Погиб геройски» и цветы на могилу, по две штуки от каждого звена эскадрильи, как награда за слепое исполнение приказа. Не хочу. Надо стремиться... Дотянуть... Нужно...

Тишина, словно липкая тварь, выползла из двигателя и заполнила кабину. Самолет, казалось, застыл, впаянный в мерцающую пустоту. Горизонт ушел вверх. Мир поплыл, ускоряя вращение, обращаясь в хрустальную сферу. Агония длилась бесконечно, пока не истаяла под холодным взглядом неба. Дракон, взломав призрачный кокон человеческого тела и расправив крылья, слился с истребителем, вливая в мертвый самолет силы, продлевая странный полет.

 

***

— Виктор! Ты летаешь, будто родился в воздухе! Великолепно! Божественно!

Дракон внутри меня поморщился по поводу «божественности», но смолчал. Столовая притихла, ожидая моей реакции на восторженные вопли пилота «Грозы два», который, вместо того чтобы прикрывать меня, перед боем вошел в вираж и удрал на базу.

Я промолчал. Но майор не унимался и, придвинув стул к моему столу, доверительно сообщил:

— Когда ты бросился в атаку, я хотел вернуться, но датчик топлива показал, что мне не дотянуть до базы. Я шел на посадку, дожигая последний литр!

Он обвел глазами молчащих пилотов, ожидая их поддержки, но, осознав, что ее не будет, демонстративно встал и, нависнув надо мной, официально сообщил:

— Тебя вызывает командир эскадрильи на разбор полета. Удачи!

Дракон не выдержал, и мой кулак молниеносно сделал из наглой физиономии напарника месиво из хрящей, кожи и зубов, залитое кровью. Обмотав салфеткой разбитую руку, я вышел под одобрительные возгласы и аплодисменты в коридор штаба.

***

— Майор Виктор Ланс

прибыл! — сказал я, войдя в кабинет.

— Проходите, — не приказал, а пригласил полковник. — Присаживайтесь, разговор будет долгим. Что с рукой?

— Это допрос?

— Нет, но все равно зайдите после беседы в медсанчасть. И, может быть, будем на «ты»?

— Согласен, — сказал я, садясь напротив него.

Он помолчал, затем продолжил:

— Ты прибыл к нам в эскадрилью две недели назад. Я ознакомился с личным делом. Что ж, список боевых вылетов впечатляет, но ты сменил слишком много мест службы. Неуживчивый характер?

Дракон принял независимый вид и насмешливо начал насвистывать, пока я пытался найти подходящий ответ из заранее заготовленных для подобных случаев фраз. Сколько раз я отвечал на этот вопрос? И все равно собеседник оставался при своем мнении. А оправдываться я не люблю. В такие минуты я начинаю еще больше ненавидеть людей. Дракон был со мной солидарен. Он уважал людей еще меньше.

— Характер нормальный, боевой, к врагам родины беспощаден, — дракон веселился, наблюдая за спектаклем со стороны. Я пытался его урезонить, но тщетно, он разошелся не на шутку. — С товарищами по службе поддерживал ровные отношения, в бою прикрывал, если чувствовал, что это необходимо для выполнения задачи.

— Ключевое слово — «чувствовал»?

— В смысле?

Мой вопрос остался без ответа. Полковник встал и подошел к окну, за которым по бескрайней степи крались вечерние сумерки. Наконец он заговорил:

— Твой дракон, я надеюсь, не очень донимает тебя?

У меня отвисла челюсть, а дракон озадаченно запыхтел. Мы постигали прискорбный факт — нас раскусили. Для нас это было в первый раз, поэтому мы очень переживали.

— А как вы?..

— После вашего чудесного возвращения с того света техник обнаружил на самолете гравировку в виде дракона. Я вижу, твой дракон тоже тщеславен. — Полковник внимательно посмотрел на меня и углубился в созерцание начавшего накрапывать дождя.

«Убью!» — пообещал я дракону, который закончил пыхтеть и радостно о чем-то сигналил, но я загнал его глубоко в недра сознания и повесил замок на импровизированную гауптвахту.

— Я отстранен от полетов? — с тоской произнеся эти слова, я услышал полузадушенный вопль дракона.

— Да, на неделю. Техники приводят самолет в порядок. Драконы, к несчастью, ничего не смыслят в электронике. А замена систем на магию чревата непредсказуемыми последствиями. Летали — знаем.

— Так вы тоже дракон?!

— К счастью, или, к несчастью, да. И не вижу причин это скрывать. Я принес миру столько зла, что мой путь в слое людей скоро закончится. А тебе еще предстоит его пройти, и, если не совершишь фатальных ошибок, то он будет коротким. — Полковник вздохнул и продолжил. — За тобой давно наблюдали, и некоторые странности твоего поведения изучались и интерпретировались. По косвенным признакам можно выделить человека-дракона из любого коллектива. Нашим специалистам пришлось потрудиться, твой дракон очень даровит, но его вычислили, хотя он мастерски маскировался.

Я и дракон с нескрываемым интересом слушали пересказ наших похождений. Дракон брюзжал и делал пометки, чтобы не повторять ошибок в будущем. Я веселился от души, наблюдая, как дракон разражался руганью каждый раз, когда очередная его идея по методу выживания в людском обществе, над которой он долго корпел, оказывалась, по словам полковника, еще одним доказательством его существования. Но добило его то, что он оказался самобытным драконом, непохожим на тех, кто сейчас пребывал в аду среди людей. Это замечание его озадачило, и я спросил полковника:

— А чем отличается мой дракон от других?

— Матрица мышления твоего дракона имеет отклонение в векторе чувств. Поэтому я и спросил о том, является ли для тебя главным в полетах то, что ты любишь летать.

— А что, другие драконы не любят летать?!

— Обожают. Но дело не в этом. — Полковник странно посмотрел на меня и продолжил. — Командование наконец-то решило, что нельзя раскидывать ценные кадры по всему фронту и сформировало нашу эскадрилью. В ней не только драконы, но и люди. Один из них пилотировал «Грозу два». Настоятельно советую: привыкайте работать с людьми. Они не так плохи, как кажутся. Следующим напарником у тебя будет тоже человек. Берегите его. Да, о нашем разговоре никому ни слова и подпиши документы, они на столе в приемной. И все-таки, — он подал руку на прощание, — воспитывай своего дракона. Ты здесь надолго.

Я вышел из штаба со странным чувством раздвоенности, впервые осознав себя частью чего-то большего, чем эскадрилья многоцелевых истребителей. Да и сам я был больше, чем просто драконом, выпавшим из рая в ад.

 

***

После дождя воздух был свеж и прохладен. В степи разлилась весенняя благодать, а по распадкам полз ночной туман, подсвеченный встающей из-за горизонта луной. Было тихо и дико. Дракон, утомленный безумным днем, дремал, изредка вздрагивая и окидывая внутренним взором окрестности. Я шел по дороге к авиагородку

, погруженный в сумбурные мысли о нашей с драконом дальнейшей судьбе. Надо же так опростоволоситься! Подобного я себе раньше не позволял. Хотя, только обстоятельства вынудили дракона раскрыться. Но тогда, в самый критический момент мне показалось, что дракон спасает не меня, а самолет. Без его помощи истребитель не дотянул бы до аэродрома и разбился при подлете к полосе, врезавшись в курган. А я умер бы здесь и воскрес где? Неизвестно. Дракон зашевелился, заинтересовавшись моими размышлениями. Но что-то мне подсказывало, что, умерев, он все равно бы остался в этом холодном и жестоком мире людей.

Рваные облака летели в безмолвном небе, заслоняя звезды. Рядом с центром звездного купола тускло светилось созвездие Дракона. Одна из его звезд — Тубан

, расположенная на полпути между

Мицаром

и парой ярких звезд ковша Малой Медведицы, была Полярной около двух с половиной тысяч лет назад и снова станет Полярной через двадцать тысяч лет. Только меня уже здесь не будет. И все то, что я вижу перед собой, шагая по ночной дороге, петляющей по степи, тоже исчезнет, превратится в прах. Дракон свернулся клубком и затих. Его тяжелый тоскливый взгляд разрывал мне сердце.

 

***

Я слишком углубился в себя и не заметил, как от деревьев, растущих рядом с дорогой, отделились несколько теней. Дракон поднял голову и принюхался, но было уже поздно — трое неизвестных, вооруженные дубинками, преградили мне путь и, ни слова не говоря, напали, злобно рыча, будто это были не люди, а двуногие звери.

При свете луны под мерцающими звездами началась обыкновенная пошлая драка. Конечно, выяснение отношений может принимать и такое безобразное обличие. Дракона хлебом не корми, а дай порезвиться в какой-нибудь заварушке, но с первых секунд боя, я понял, что меня стараются убить. Дракон подтвердил мои опасения, сообщив, что один из нападавших — дракон. Это было для меня впервые, ведь до сегодняшнего дня я с драконами в этом мире не встречался. Как-то не довелось. Пока дракон бился не на жизнь, а на смерть, я, чтобы не мешать ему, ушел в подсознание и начал по крохам собирать сведения о противниках.

Первый из нападавших оказался техником, судя по комбинезону и резкому запаху масла и авиационного топлива. Применив драконий коготь, один из излюбленных приемов людей-драконов всех времен и слоев, дракон вывел техника из схватки и отобрал у него оружие. Теперь наши шансы на победу возросли, а пыл у нападавших поубавился. Второй техник оказался крепким парнем, и дракону пришлось с ним изрядно повозиться. Пропустив несколько ударов металлического прута, я стал хуже видеть из-за застилающей глаза кровавой пелены, но и наш противник, от удачно проведенного приема свалился без сознания в придорожную канаву и затих.

Третий человек до этого момента не участвовал в схватке. Он стоял в стороне и наблюдал за дракой. После того, как я расправился с техниками, он без подготовки начал атаку и моему дракону пришлось туго. Бой шел уже не только в физическом плане, но и состоял в скрытой борьбе на подавление воли противника. Я каким-то новым зрением увидел, что над нашими телами разворачивается свечение, похожее на двух драконов, которые сцепились в клинче и пытались вырвать друг у друга сердца. Похоже, мой дракон проигрывал эту схватку. Он все больше ошибался и пропускал удары, сыпавшиеся, словно град, на пораненные крылья и грудь.

Свет фар далекой машины выхватил из темноты деревья и нас, вцепившихся смертельной хваткой друг в друга. Послышалось урчание мотора, я отвлекся на мгновение, и получил удар по затылку.

Небо было звездным и медленно вращалось вокруг звезды Тубан

из созвездия Дракона. Кто-то склонился надо мной и удивленно произнес: «Живой!» Пока меня тащили до машины, я пытался найти дракона, но он, как мне казалось, покинул меня. От этого мне стало тоскливо, и на мир опустилась тьма. А может, я просто потерял сознание.

 

***

Лунный свет чертит на стене ломаные линии — тени от оконного переплета. В изломах теней я вижу силуэт дракона. Он вернулся из небытия и, тяжело ворочаясь, устраивается в глубине души, жалобно постанывая и жалуясь на судьбу. Я рад его возвращению. Я рад, что остался жив. Холодные звезды на кружащем небосклоне расчерчивают мою жизнь на кольца — круги ада. Мне кажется, я прошел первый круг.

 

 

Круг второй

Как, наверное, и любой дракон в человеческом теле, я быстро вылечил ссадины, вывихи и переломы и приготовился к бедам наступившего дня. Полного излечения, я не добился, но мог самостоятельно передвигаться и, в случае нападения, дать отпор врагам. Если придется драться с людьми, то я готов был биться хоть сейчас, но если моим противником снова станет дракон, то за исход поединка не поручился бы и самый заядлый игрок.

Кого-то я разозлил вчерашней выходкой в столовой, а может и самим присутствием в эскадрилье. Только вот кого? Сбивало с толку появление дракона в виде врага. Может, меня приняли за человека? Тогда они здорово промахнулись. Но, как ни крути, лучшим вариантом для меня был заговор людей против драконов. Я очень надеялся на это.

Драконы хорошо знают людей, их физиологию и психику, поэтому люди всегда опасались захвата драконами людского слоя. Вот только драконам он не нужен. Потому что мир людей — это драконий ад, холодный и бездушный, наполненный предательством и убийствами. Мир, где полеты железных птиц несли лишь смерть людям, среди которых вполне могли оказаться драконы, которым не посчастливилось стать пилотами и летать.

Летать в этом небе мерзко синего цвета, добавил дракон, который недолюбливал мои философствования, и при каждом удобном случае всячески над ними издевался. Я подарил ему уничижительный взгляд и свесил ноги с постели. Кровать стояла в углу комнаты, заваленной книгами и заставленной стеллажами, на которых в хаосе были нагромождены горы старинных фолиантов.

Я заинтересовался иллюстрацией в книге, подсвеченной солнечным лучом, падающим сквозь щель между закрытых портьер. На картинке был изображен звероподобный монстр с шестью конечностями, две из которых переходили от спины в перепончатые крылья. По всему мощному телу то ли рептилии, то ли птицы, шли шипы, а сильный хвост оканчивался могучим когтем. Под иллюстрацией готическим шрифтом было написано: « Dragon

».

Дракон чуть не разнес мне внутренности, топая лапами, плюясь ядовитой слюной и негодуя. Особенно его возмутили рисунки скелета и мышечной структуры дракона. Он посоветовал неизвестному художнику также нарисовать пищеварительный тракт и половую систему. А потом сменил настроение и повеселел, представив, как бы отнеслись к подобному художеству в пуританском обществе шрастра

. Затем вздохнул и посетовал, что человек не в состоянии постичь красоту дракона. Во-первых, люди никогда не станут настоящими драконами, в

шрастре

этого не позволят, хотя геенна людская и по соседству; во-вторых, драконы — это не гадкая плоть, как представляется людям. Драконы — это состояние души, это процесс жизни, это бесконечный полет среди двух твердынь — земли и неба

шрастра

. Я почувствовал, что он расстроился и попытался сменить тему. Но нас прервали.

 

***

В дверь тихо постучали, я быстро натянул на себя одежду и откликнулся, пригласив войти. Я понятия не имел, где нахожусь, и мне было любопытно узнать, кто же мой спаситель.

Вошел полковник. Втайне я надеялся, что это будет именно он. Мои надежды оправдались. Вместе с ним в комнату вошла молодая женщина, очень похожая на него. Дракон скептически хмыкнул, распознав в ней человека. За вчерашний день он научился безошибочно определять, кто есть кто. Долгие годы в людском слое не научили его так, как происшедшая стычка на дороге.

Полковник представил нас друг другу. Его дочь звали Вероникой. Я произнес про себя это имя, и оно мне понравилось. Богиня победы Ника. Дракон, фыркнув, уполз, чтобы не мешать мне умилятся женскими прелестями. Я разошелся и начал любезничать и сыпать комплиментами. Ника поставила поднос с кофе и бутербродами на журнальный столик и удалилась, смущенная моим словоблудием. Полковник проводил ее тревожным взглядом и сел в кресло напротив меня. После продолжительного молчания, которое я использовал для того, чтобы позавтракать, он все-таки начал, видимо чрезвычайно неприятный для него разговор:

— Вчера я настоятельно рекомендовал тебе зайти в медсанчасть. Почему ты не выполнил мой приказ?

Я сразу же кинулся защищаться:

— Но вы мне не приказывали, а советовали! Тем более, раны у меня заживают на порядок быстрее, чем у людей. Поэтому, какой смысл мне было тратить время на медсанчасть?

— Чтобы остаться в живых. — Полковник положил сахар в кофе и принялся тщательно размешивать, словно готовил эликсир молодости. — Ты вчера чуть не погиб, и бахвалишься этим, как человек! В медсанчасти были мои люди, они сопроводили бы тебя до авиагородка

и обезвредили засаду. Хорошо, что они не восприняли приказ буквально, иначе ты был бы сейчас мертв и смотрел на собственные похороны из гроба. Поверь мне — это душераздирающее зрелище.

— Но кому нужна моя смерть?!

— Твоя смерть не нужна никому. Но есть тысячи причин, по которым эскадрилью могут расформировать. Причиной может послужить и убийство пилота. Пока таких случаев не было. Но появился ты. — Он внимательно посмотрел на меня. — Было бы интересно услышать твою версию происшедшего.

Я вздохнул и погрузился в глубины сознания. Найдя пещеру в ближних горах, из которой торчал усеянный шипами хвост, я бесцеремонно выдернул дракона из логова и, завалив вход камнями, предупредил, что игры кончились. Придется рассказать все. Дракон попытался скрыться, но потерпел неудачу. Я был непреклонен. После препирательств, стоивших мне изрядных нервов, дракон снабдил меня информацией, касающейся его жизни в шрастре

, побега и последующей смерти. Я был шокирован и долго смотрел в потолок, собираясь духом. По мнению дракона, мы влипли основательно. Только стоило ли выкладывать полковнику все и сразу? Меня настораживала его бескорыстная помощь, поэтому я, взвешивая каждое слово, сказал:

— После драки в столовой друзья пилота «Грозы два», наверное, решили отомстить за него. Мне все-таки стоило выполнить ваш приказ. Виноват. Раскаиваюсь и сожалею о случившемся.

Дракон зашипел от моего малодушия и попытался откопать острыми когтями спрятавшуюся совесть. Но у него ничего не вышло. Когда дело касалось жизни и смерти, эта подлая субстанция куда-то улетучивалась, оставляя меня наедине с выбором: либо погибнуть с честью, либо жить с камнем лжи на шее. Дракон выбирал обычно первое, я — после недолгих колебаний — второе. В этот раз дракон пригрозил найти в подсознании глубокий омут и посмотреть, как я барахтаюсь в нем с накопившимся за годы жизни грузом лжи.

Полковник подозрительно поглядел на меня, но я ответил самым честным драконьим взглядом, которому меня научил alter

ego

.

— По-моему, ты что-то скрываешь. Но это твои проблемы. Лишь бы они не стали нашими. Если ты думаешь, что так будет лучше, то знай — в моем доме ты всегда в безопасности. И мои люди проследят, чтобы с твоей головы не упало ни волоса. А теперь о главном, — он болезненно поморщился, словно от зубной боли, — как тебе уже стало известно, противостояние между людьми и людьми-драконами все-таки есть. Я не стал вчера говорить, но сейчас это уже не имеет значения — твой самолет заправили для ближнего патрулирования. Поэтому горючего не хватило бы при любом раскладе. Виновные, из-за которых произошла путаница в документах, пока не найдены. Техники, которые работали на заправщике, находятся в реанимации, они вчера по дороге домой неудачно упали.

Дракон хмыкнул, вспомнив драку. Я участливо поинтересовался:

— Что, оба? Где же их угораздило так разбиться?

— Один из них нес масло. Остановился закурить, масло натекло на дорогу. Не своровал бы, ничего бы и не произошло. — Полковник неожиданно улыбнулся и лукаво подмигнул. Потом посерьезнел и продолжил. — От нас забирают пилота-дракона. А это в преддверии боевых действий может ослабить эскадрилью. Как ты уже догадался — это именно тот пилот, который участвовал в драке. Приказ пришел утром и немедленно был принят к исполнению.

Я облегченно вздохнул. Иметь в тылу могущественного врага было неприятно. Дракон помахал крылом воображаемому дракону пилота и осклабился, обнажив в ухмылке острые зубы.

— Меня, как командира, волнуют последствия твоей стычки в столовой. Постарайся в следующий раз уничтожать противника морально. Иначе скоро мы останемся без людей. Тем более новых пилотов нам не дают. Все уже распределены по фронтам. Поэтому я вынужден набирать резервистов. В первую очередь тех, кто находится в авиагородке

. — Он грустно посмотрел на дверь и продолжил. — Вероника тоже пилот, как бы мне не хотелось это признавать. У тебя сейчас истребитель в ремонте, не мог бы ты с ней провести тренировочные бои?

— А? Да. Да, конечно! — я смутился оттого, что неправильно понял полковника. Его предложение было для меня неожиданным подарком, потому что Вероника мне понравилась. Но почему я? Ведь надо мной нависла нешуточная угроза: я мог в любой момент погибнуть. Только гораздо позже я понял, что предложение исходило от дракона полковника, а не от него самого.

 

***

Полковник вызвал штабную машину. Мы с Вероникой стояли на крыльце и молча ждали, наблюдая, как бронированный вездеход приближается в облаке пыли по занесенному песком шоссе.

У поворота к дому перед машиной возник человек в камуфляже и подал знак остановиться. Меня порадовала такая предусмотрительность и в душе окрепла надежда, что, может быть, до вечера доживу. Дракон лениво грелся в лучах утреннего солнца и не обращал внимания на мой хронический испуг. Его спокойствие постепенно передалось мне, но от близости юного женского тела моя солдафонская самоуверенность куда-то улетучилась, и я уже жалел о том, что при знакомстве вел себя так вызывающе.

Вероника изредка поглядывала на меня, и в ее взгляде читалось неприкрытое любопытство. Что-то ей, видимо, папа успел рассказать. Только что? Я поинтересовался у дракона, не научился ли он читать мысли людей, или хотя бы переговариваться с другими драконами, однако, он отмахнулся от моего вопроса и потянулся, расправив крылья. Моя напарница почувствовала касание дракона и удивленно посмотрела на меня. Я был поражен не меньше нее, так как не ожидал такой реакции на проказы дракона. Обыкновенные люди не могли ощущать моего нечеловеческого двойника, но может, у дочери дракона это свойство есть?

— Твой дракон — веселый типчик, — сказала Ника и направилась к подъехавшей машине.

— Да уж, иногда мы умираем от хохота, — пробормотал я и поспешил следом за ней. Черт возьми, фигурка у нее была что надо! Засмотревшись, я чуть было не упал, споткнувшись о бордюр дороги. Вероника поддержала меня, и я удивился: ее хватке мог позавидовать любой мужчина. Она поняла мое смущение по-своему и, тряхнув копной черных волос, просто ответила на мой безмолвный вопрос:

— Каратэ-до и спартанское воспитание. Папа хотел сына. Обычная история. Ну, едем?

Мы устроились на заднем сиденье вездехода, на переднее сиденье сел хмурый человек из охраны, и машина запылила в сторону учебного центра.

***

Низкое здание учебки

, казалось, плыло в мареве знойного полдня. Вентиляция в здании не работала и просторный зал, наполненный рядами кабин, опутанных проводами и кабелями толщиной в руку, накалился и потрескивал. Мы прошли в пристройку к главному корпусу и отыскали инструктора.

Через стеклянную стену, расчерченную прожилками арматуры, зал напоминал чрево гигантского космолета. Дракон презрительно хмыкнул, наблюдая, как некоторые из тренажеров трясет в виртуальном флаттере и крутит в штопоре. Он до сих пор не мог простить людям их любовь к всевозможным железным игрушкам, напичканным электроникой. Я осадил его замечанием, что он все-таки полный профан в технике и ничего не понимает в людском могуществе. И все их примитивные постройки в шрастре

не сравнятся с людскими изобретениями.

Дракон обиделся и уполз в дальний угол души, за гору печали в ущелье отчаянья. Он знал, что я не могу туда пробраться. Отшельник ревностно охранял эту территорию, доступную только ему, соорудив на узкой тропе, ведущей в его эрмитаж

, ловушки из ужаса и стыда. Там, в тесной пещере, наполненной тоской, он перебирал камушки воспоминаний о прошлой жизни в

шрастре

.

Сначала это раздражало, но потом я смирился и по-хорошему завидовал, ведь у меня не было убежища, скрытого от внешнего мира, куда я мог бы удалится, обидевшись на всех и на все...

 

***

Инструктор дистанционно включил наши аппараты, которые ожили и мягко приподнялись над полом на кольцах вращения. Напарница пытливо наблюдала, как техники проводят проверку тренажера, только с виду казавшегося безобидным устройством. На самом деле эта машина давала полную иллюзию полета, и даже близкие взрывы нереальных ракет со звоном отдавались в кабине, выбивая дух и отключая на несколько секунд сознание пилота. Я никогда не тренировался в этих жестяных банках, мое обучение всегда было традиционным, поэтому немного растерялся, не зная с какой стороны подойти к тренажеру. Мне было бы легче учить напарницу на двухместном истребителе, но накануне войны, такой роскошью нас не баловали. Все самолеты находились на боевом дежурстве или были задействованы в разведывательных полетах над территорией противника.

Черт, проклятая война. Как я не люблю воевать, хотя всю жизнь посвятил военному делу! Хорошо хоть никого не убил. И, если повезет, то никогда не возьму на себя тяжесть вины за лишение другого существа жизни.

«Жаль», — дракон вылез из добровольного заточения и принялся иронизировать, по обыкновению кстати и некстати изрекая колкости в мой адрес. Иногда мне хотелось покончить жизнь самоубийством, но останавливало лишь одно — дракон воскрес бы вместе со мной, пройдя цикл реинкарнации

. Я не понимал причин этого симбиоза, мне было все равно, какие сверхъестественные силы руководили этой свистопляской перевоплощений. Я знал лишь одно — дракон и я — одно целое. Это было неправильно, это было не по-людски, не

по-драконьи

, не по-божески и чертовски неудобно. И страдали от этого вынужденного, навязанного партнерства мы оба. Но я был волен в своих действиях, а дракон нет. Так что я задвинул его пикировки в подсознание и направился к Веронике, которая оживленно беседовала о чем-то с инструктором.

Подойдя к ним, я услышал обрывок фразы о новом использовании тренажера. Пока техник готовил две капсулы к виртуальному бою, Вероника с восторгом рассказывала мне о том, что скоро к нам поступят беспилотные самолеты, которыми можно будет управлять на расстоянии, используя тренажер как терминал. Дракон обеспокоено завозился и предупредил меня, чтобы я не поддавался на провокацию. Летать по-настоящему и смотреть смерти в лицо — это одно, а управлять самолетом в нереальном полете и знать, что не можешь погибнуть — совсем другое дело. И если мне надоело его общество, то он может с легкостью вселиться в одного из беспилотных уродцев и доставить мне удовольствие всю оставшуюся жизнь прозябать в одиночестве. Он знал, что это невозможно, и в его издевке сквозила горечь.

Я пытался успокоить его, но он все равно настороженно поглядывал на технику, которая в любых проявлениях всегда вызывала у него острые приступы луддизма

. Все механизмы, не предназначенные для полета, по мнению дракона, были бесполезны и подлежали уничтожению. Иногда я не верил, что этот мир был его адом. В последнее время я все больше склонялся к мысли, что это у меня был персональный ад. Только при жизни. Я вспомнил, как уговаривал дракона сесть в самолет перед первым полетом в аэроклубе и улыбнулся. Вероника, исподтишка разглядывая мою физиономию, на которой отражался внутренний диалог, приняла усмешку на свой счет и нахмурилась. Пришлось объяснить ей особенность моего восприятия мира, которое с детства было отягощено легким раздвоением личности. Напарница сочувственно посмотрела на меня и спросила у инструктора, когда будет готов тренажер. Оказалось, что нас давно ждут. Мы переоделись в летные комбинезоны, взяли шлемы и прошли из пристройки в душный зал, пахнущий смазкой и пропитанный запахом нагретого пластика.

Сквозь узкие оконца под самым потолком был виден кусок неба, по которому ползли перьевые облака, предвестники грозового фронта. Я заметил вслух, что в такую погоду не хотел бы летать на наших развалюхах. Ника нервно хихикнула и уточнила: на каких? На этих? И махнула рукой в сторону серых цилиндров, испещренных техническими надписями. Я тоже чувствовал себя неуютно, лишь наставник, насвистывая отрывок из марша, невозмутимо шагал впереди, попутно проводя предполетный инструктаж. Дракон демонстративно скрылся в любимой пещере, устроив напоследок маленький фейерверк, который меня совершенно не впечатлил.

 

***

— А где вход в этот саркофаг? — спросил я у техника, который возился с кабелем, пытаясь подключить его к моему тренажеру. Кабель постоянно с глухим стуком валился на пол.

Пожилой техник, не говоря ни слова, нажал рычаг на маленьком пульте, расположенном на стойке куба из мощных балок, внутри которых висела капсула. Цилиндр раскололся на две половины, верхняя из которых откинулась, и я увидел привычную кабину истребителя. Экранов не было, что меня очень удивило. Краем глаза я наблюдал, как Вероника по лесенке забирается в свой тренажер и на прощанье машет мне рукой. Технику все-таки удалось приладить непослушный кабель, и он ушел, ворча и подволакивая ушибленную муфтой ногу.

Я поднялся в тесную кабину, и она закрылась, отрезав меня от внешнего мира и погрузив в темноту. Зажегся мутный свет, и голос инструктора посоветовал мне надеть шлем, подключить кислородную маску и шнуры лицевого щитка, на котором будет отражаться полет. Я выполнил его приказ и очутился на взлетно-посадочной полосе аэродрома. Дракон, впечатленный происшедшей переменой, выбрался из логова и тихо, чтобы не мешать мне рулить в конец полосы, восхищался пейзажем, разворачивающимся за кабиной.

В наушниках прорезался голос Вероники:

— «Гроза один»! Как меня слышишь. Прием!

Я увидел, как второй истребитель тихо подкатывает к моему самолету и встает сзади и чуть левее. Ответив, что все в порядке, я посоветовал проверить бортовые системы и прогреть двигатель. Дракон позлорадствовал: и приготовить ночной горшок. Я заткнул его и посмотрел на полосу, ожидая команду на взлет. Низкое вечернее солнце залило бетонные плиты и чахлые кусты в полукилометре за краем ВПП. Холмы вокруг аэродрома в точности повторяли очертаниями реальный ландшафт, уже приевшийся за две недели в эскадрилье. Все было пугающе реальным.

Была дана команда на взлет, и два истребителя после короткого разбега оторвались от земли и направились в небо, к зажигающимся звездам.

***

После выполнения нескольких фигур высшего пилотажа, я убедился, что Вероника не просто классный пилот, но и грамотный напарник. В первый полет в звене удерживать самолет в нескольких метрах от моего крыла, когда мир вращается в бешеном темпе, сливаясь в разноцветные круги — это меня удивило и порадовало.

Вдалеке показались несколько ребристых полос от инверсионного следа самолетов и инструктор, играющий роль диспетчера, предупредил, что цель — крыло вражеских истребителей — на подлете. Я предупредил Веронику, о соблюдении радиомолчания и со стороны заката мы начали приближаться к противнику. По правилам игры, мы не должны были обнаружить себя до последнего, а потом, вступив в бой, уничтожить противника и вернутся на базу. Дракон, в предвкушении схватки, весь извелся. Я предупредил его, что если он будет мне мешать, то получит по шее. Затем с удивлением обнаружил, что дракон исчез и услышал изумленный голос Вероники:

— У нас появился третий. «Гроза три», как меня слышите?! Прием!

Я выругался. Рядом с нами, в виртуальном небе на околозвуковой скорости летела крылатая тень, которая на вопрос напарницы, издала восторженный рев и унеслась навстречу вражеским истребителям. Нас тряхнуло от ударной волны, когда дракон пробил звуковой барьер. Я почувствовал, что начинаю сходить с ума. Но двое не могут сойти с ума одновременно! Мы наблюдали из своих кабин за виртуальным миром, в котором дракон, он же раругг

, он же мое второе «я» сокрушал самолеты противника. Он останавливал их в воздухе, разрывал пополам, круша и сминая нереальные корпусы несуществующих врагов, изрыгая плотные длинные струи пламени, резвясь в придуманном мире, который был всего лишь частью нашего сознания, измененного компьютерной программой тренажера.

Голос Вероники вывел меня из транса. Она говорила уже давно, но я не понял ни слова, завороженный битвой дракона. Только когда она закричала от ужаса, я увидел драконов, приближающихся к нам сверкающими молниями. На мгновение я растерялся, не зная, что предпринять, но нападение драконов, нереальных и реальных в одно и тоже время, требовало от меня немедленных действий. Мой дракон тоже почувствовал опасность, и вернулся, по дороге сбив языком пламени парашют катапультировавшегося пилота. Инструктор спросил, что у нас происходит. Я не знал, как ему объяснить появление моего дракона и стаи бешеных раруггов

в нескольких километрах от нас. Судя по всему, на его экране, мы, удачно справились с заданием и возвращались на аэродром, но потом куда-то пропали.

Кружась в небе, выписывая друг около друга угрожающие фигуры, драконы и мы ждали, что кто-то из нас совершить ошибку. Увидев приближающееся облако черных точек, вырастающих в еще одну стаю крылатых тварей, я понял, что живыми мы не уйдем. Оставался нерешенным вопрос: наша смерть будет виртуальной или нет? Вероника сказала, что раз мы внутри тренажеров, то кто-нибудь догадается выключить их, до того как наши мозги будут выжжены и превратятся в одно целое с обезумевшей машиной. Я всегда был пессимистом, в отличие от дракона, который раздулся от собственной значимости и обещал спасти нас, даже ценой собственной жизни, ибо он бессмертен. Потом посетовал, что будь он в шрастре

, этим задохликам несдобровать, и он уничтожил бы их, забив крыльями, а в нашем мире, напичканном электроникой, это сделать непросто. Его словесное недержание прервала атака драконов.

Воздушный бой скоротечен и не представляет со стороны ничего интересного. Скорости самолетов, сложенные вместе на встречных курсах, не позволяют устраивать шоу из столкновения двух крылатых молний в синем небе. Захват самолета ракетой. Сближение, пуск заряженной в боеголовку смерти, сброс помех и противоракетный маневр. Молитва, обращение к Всевышнему, если что-то идет не так. Потому что техника, по закону подлости, обычно подводит в самый неподходящий момент, когда надеешься на нее, и хочешь остаться в живых. Но пока еще никто, никогда и нигде не воевал на истребителях с драконами. Пока я на лету придумывал схемы боя, мое тело, натренированное до автоматизма, совершало необходимые для спасения действия. Мой дракон, со словами извинения, влез обратно в мою шкуру, не рискуя вступать в схватку с сотней соплеменников. Пока он гадал, откуда они могли появиться, я уклонялся от языков огня, острых когтистых лап и шипов тел драконов, которые устроили в воздухе свалку вокруг нас. Мастерство Вероники в пилотаже пригодилось ей в этом бою, но я понимал, что долго она не продержится. Поэтому, вытащив ее из месива, снующих в опасной близости друг от друга тел, я принялся методично расстреливать боекомплект в попадающихся на пути размытые тени драконов, просто удирая от стаи в сторону установок ПВО противника. Реального, ох, то есть того, который нам полагался по заданию инструктора.

У меня ничего не вышло. Драконы нагнали нас и окружили со всех сторон. Я увидел несущуюся на мой самолет тушу дракона, безжалостный взгляд желтых глаз и морду, усеянную шипами. Это было последним, что я запомнил. Где-то на краю сознания приглушенно прогремел гром, и я оказался в который раз за прошедшие сутки в пыльном мешке беспамятства.

***

Люди, с драконьими лицами. Лед. Стекающие по щеке капли холодной воды. Резкий запах нашатырного спирта. Ребристая поверхность кабеля, боль в спине. Запах смерти, сказал мне дракон. Он сидел, нахохлившись, словно воробей в ожидании дождя, и грустил над неподвижным телом Вероники. Сердце застыло от предчувствия беды. Я закричал и не услышал эха в темном туннеле отчаянья...

 

 

Круг третий

Ползущая внизу колонна танков напоминала драконий позвоночник, каким его рисуют в дешевых книжках. Но у драконов, к несчастью, а может быть и к счастью, никогда не было костей. В этом им чрезвычайно повезло. Мои позвонки уже стерлись от перегрузок при бомбометании. Сколько я совершил боевых вылетов за прошедший год? Кто сосчитает звезды в небе, капли в море, атомы в бомбе?

Кто сосчитает, сколько я убил людей? Дракон всегда брал надо мной верх, когда мне хотелось кого-то убить. Невыносимо трудно быть драконом. Раругг

, мой вечный спутник, полагает, что я лицемерю. Но это не так.

***

После гибели Ники все пошло вкривь и вкось. Мой внутренний разлад усилился, и мы с драконом уже не жили, душа в душу, а постоянно провоцировали друг друга на выяснение отношений и мучались от этого. Драконий ад — людская война, которая обрушилась на нас через день после похорон Вероники и еще пяти пилотов, погибших от удара молнии, совсем нас доконала.

В день похорон я стоял под проливным дождем, идущим уже третьи сутки, рядом с могилами, которые заливало потоками воды, и в душе было гулко от пустоты. Дракон уполз в дальнее ущелье и безвылазно сидел там, тихо переживая за меня. В который раз он спас мое, а значит и его тело, выбив из гнезда в тренажере неплотно сидящую муфту кабеля. Мои мозги не превратились в кусок спекшегося дерьма, воняющего горелыми волосами. Радоваться ли этому или, подыгрывая моим врагам, продолжить самоуничтожение другими способами, я не знал.

Кто-то подключил громоотвод к блоку питания тренажеров. Кто-то знал, что в тот день будет гроза. Кто-то хотел моей смерти, пусть даже вместе со мной умрут еще несколько человек. Этот злобный кто-то не мог не знать, что дочь командира эскадрильи сядет в тренажер. Позднее я пришел к выводу, что им мог быть только полковник, точнее, его дракон. Все это было дико, запутанно и, может быть, я ошибался. Последующие события развивались столь стремительно, что мне не оставалось времени на анализ причин, я лишь уклонялся от ударов судьбы, сыпавшихся на меня словно град со всех сторон.

Гибель аэродрома, сгоревшего в первые минуты войны в огне ядерного взрыва, была неминуема. Сразу же после того, как по закрытой линии нам передали о нападении вражеской армии, мы начали взлетать. Мы уходили в бой с интервалом в полминуты, заправившись настолько, чтобы выполнить задачу и погибнуть, хотя некоторым могло выпасть несчастье выжить и дотянуть до пригодной для посадки полосы. Техники провожали нас тоскливыми взглядами. Они знали, что их участь тоже предрешена. Одинокая фигура полковника на краю ВПП и тягостное молчание в эфире — вот и все, что я помнил о начале конца света и моего пути убийцы. Или, по-иному, защитника отечества, которого уже больше нет, которое было стерто в одно мгновение ядерным шквалом.

***

Отдельные островки сопротивления оккупантам быстро исчезли, уничтоженные, растоптанные, смятые безжалостным стадом боевых машин-роботов и сворой крылатых ракет. Иногда, в минуты отчаянья, мне казалось, что людей на Земле нет, и никогда не было. Что в мире были живы лишь две души: я и мой дракон.

А потом пришли люди. Но они не были похожи на людей.

Они смеялись, расстреливая искалеченных радиацией людей — полуживых обитателей лежащих в руинах городов. Они бомбили кассетными бомбами и выжигали напалмом все, что находилось на поверхности земли. Их интересовало лишь одно — то, что было спрятано глубоко в недрах земной коры. Вход в адские закрома. Жидкий хлеб для их машин. Сотни загубленных жизней за литр бензина, помноженных тупым компьютером на годовую потребность в топливе. Нефтяная война, с единственной целью — продлить агонию этого идиотского мира.

С некоторых пор мы с драконом в горючем не нуждались. Дракон черпал энергию для полетов напрямую из радиации, которой было пропитано все вокруг. И еще одно обстоятельство помогало нам выжить. Мы мерцали.

***

Мерцание. Дракон рассказал мне легенду о божестве, иногда приходящем в шрастр

. Вернее, божество всегда появлялось там, где случалась беда. Я спросил, а была ли какая-нибудь польза от этого божества? Дракон задумался, а потом ответил вопросом на вопрос: а нужен ли прок от божества? Разве недостаточно того, что его все боятся, даже те, кто в него не верит? Дракон и я не проронили ни слова за весь вечер, думая каждый о своем боге. На закате, на высоте десяти километров, дракон, любуясь растекающейся по горизонту каплей солнца, подернутой дымкой пыли, неохотно произнес, что польза от их божества все-таки была. Драконы —

раругги

научились мерцать.

Я спросил, а разве можно чему-то научится у божества?

Дракон смутился и после недолгого молчания сказал, что это было не совсем божественное божество. Я рассмеялся. Дракон обиделся и рассердился: что, разве люди не сами создают богов? Ведь все дело в вере, а не в божественности.

Судя по всему, мой дракон был весьма подкован в теологии, чем в очередной раз меня удивил. Он пустился в пространные рассуждения о причинах возникновения религий, как людских, так и распространенных в шрастре

. Он бормотал всю ночь и весь день. Пока я выискивал очередную цель, маневрировал перед бомбометанием и уходил от захвата радарами мобильных установок ПВО, он учинил глубокий экскурс в мифологию

раруггов

, попутно сравнивая ее с людской, которая, по его мнению, была слишком примитивной, хотя и весьма разнообразной в деталях, в зависимости от географического расположения народностей, создающих эпосы...

Я согласился с ним. Мерцание спасало нас в этом аду. А божественного оно происхождения или нет, какая разница?

***

Марс, красный бог войны, царящий в небесах, и черная Кали, идущая по земле. Где-то между ними бесшумно летит мой истребитель с выключенными турбинами. Его полет стремителен и спокоен, полон достоинством мертвого и смертоносностью живого. Из всех систем, не тронутыми драконом остались только вооружение и навигация. Все остальное заменили магические драконьи штучки. Летать в чреве самолета-дракона, бывшего многоцелевого истребителя, вдруг обретшего волю и сознание, было занятием опасным, но завораживающим своей непредсказуемостью. Партнерство, навязанное извне, невзначай превратилось в фарс.

***

Дракон блаженствовал, залетев в тучу и медленно дрейфуя вместе с ней в сторону скопления вражеской техники. Перед ночным рейдом мы хотели удостовериться, что все пройдет гладко и наша атака будет успешной. Радиоактивное облако создавало помехи, и нас почти не было видно на радарах противника. Однако, по этой же причине, я не мог воспользоваться системой радионаблюдения. Я попытался уломать дракона спуститься чуть ниже, но он был непреклонен. Все, что касалось техники и вооружения, он отдал на откуп мне, но полеты и наша безопасность была его вотчиной, и он не хотел зря рисковать. Слишком дорого ему было ощущение призрачной свободы, которую я ему дал, согласившись на то, что он будет частью самолета, а не меня. Драконов во все времена было принято обманывать. И я в душе радовался, что так легко от него отделался, но не подавал виду, хотя знал, что дракон догадывается об истинных причинах моей благосклонности к его свободе. Но я иногда жалел, что согласился на эту сделку, потому что у дракона был воистину драконий характер.

***

— Я хочу есть! — сказал я приборной панели, в надежде, что дракон наконец-то закончит поглощать энергию из радиоактивного облака.

Дисплей, на котором сквозь разводы помех слабо проглядывалась карта местности с полетным планом, подернулся рябью, и на нем появилась довольная физиономия раругга

. Дракон к несчастью запомнил иллюстрации из древней книги и решил мучить меня своей страшной мордой, усыпанной наростами и шипами.

— Ха! — сказал дракон. — Мы еще не закончили шпионить. Потерпи немного, — он исчез с экрана, на котором зажглась предупредительная надпись о захвате нас лучом радара. Тут же замигала лампочка, сигнализируя о ракетной атаке. Дракон лениво разогнал истребитель до скорости звука и, дождавшись момента, когда ракета должна была вот-вот взорваться рядом с нами, сделал горку и выдернул нас из реальности.

...Марево звездного газа. Яркий полдень галактики. Я хотел бы остаться здесь, в нирване хаоса, если бы не знал, что это смертельно опасно. Чужие светила роем кружились вокруг нашего истребителя, черные дыры раздирали обшивку на тонкие нити сверкающего металла. Сознание быстро мутнело под натиском инфралилового

света...

— Ты когда-нибудь умрешь на самом деле, — скрипучий голос в наушниках вывел меня из обморочного состояния.

Я никак не мог привыкнуть к мерцанию, хотя за последний год нам не раз приходилось проделывать этот трюк.

Какими только способами не пытались нас убить! Но до поры до времени нам везло. А может быть, мы еще не были готовы умереть и пополнить список жертв войны. Пока жив хоть один враг, нам нельзя погибнуть, сказал я, глядя в опрокинутую чашу неба. Пока жив, хоть один дракон, поправил меня раругг

, который до сих пор не мог оправиться от предательства. Я не стал его разубеждать, моего старого и мудрого дракона.

***

Преодолев несколько тысяч километров выжженной земли, мы приземлились у кромки леса, в глубине которого сохранилась избушка охотников, один из немногих приютов, обнаруженных нами за год скитаний. Сами охотники, сгорели в огне ядерного взрыва, уничтожившего находящийся неподалеку город, но тайга выстояла и, хотя была пустынна и светилась так, что счетчик Гейгера верещал, не переставая, все же давала прибежище и скрывала нас от врагов. Мне радиация была нестрашна, мой дракон хранил меня — бесценное вместилище его «я».

Но это было в недалеком прошлом. Теперь же, когда дракон слился с самолетом, я начал беспокоится, что раругг

в один прекрасный день бросит меня умирать посреди безлюдной пустыни, посыпанной пеплом и усеянной стеклянными озерами расплавленного песка. Втайне я пытался найти слова молитвы или проклятия, которые могли бы достучаться до высших сил, правящих этим хаосом на Земле. Я начал искать бога. Пусть даже мерцающего.

***

Ночная атака провалилась. Заградительный огонь был чрезвычайно плотным, а сил у нас почти не осталось. Я вдруг почувствовал страшную усталость. Голова просто раскалывалась от боли. Меня начал бить озноб, перед глазами поплыли бесформенные круги и, сбросив, как попало бомбы и, выпустив в белый свет как в копеечку ракеты, я потерял сознание.

Где-то между мирами, среди всполохов адских геенн я приходил в себя на мгновение и бессмысленно глядел на расплывающуюся панель приборов. И вновь у меня наступали спазмы и рвота от мерзости мира, который ломал и уничтожал меня.

Он не понимал, что я — это он. Что он — это я. Болезнь мира — это моя болезнь и свою болезнь я привнесу в мир, которого, быть может, уже нет, и скоро не станет меня в нем...

Где-то далеко слышалось завывание адских гончих, рев дракона отпугивал их, но они рвали на куски мое тело — тело мира. Огонь уничтожал их. Вода смывала краски с их останков, и они становились серыми и невзрачными. Земля вставала на дыбы и опрокидывала меня в омут смерти. Я тонул в горящей жиже, на поверхности которой ветер рисовал узоры ряби. Я делал это вечно, но через бесконечность ко мне приблизился смеющийся карлик, который сказал: «О! Все не так уж плохо! Один момент!..» И боль ушла. Я спросил карлика, как его зовут. Он ответил: «Время! Меня зовут Временем!» Я уточнил: «Так, значит, Время пришло?» Карлик долго хохотал, а потом посерьезнел и ответил: «Да. Время пришло...» И, замерцав, исчез.

 

***

Лучевая болезнь, свалившая меня так не вовремя, иссушила мою кожу и лишила волос, свалявшимся войлоком усеявших кабину самолета. За неделю я стал неотличим от жалких подобий людей — моих соотечественников. Только адская искра ненависти еще тлела во мне, связывая с миром людей. Дракон вернулся и пытался лечить истерзанное болезнью тело, но ему удавалось лишь уменьшить боль.

Я не стал ему говорить о мерцающем божестве, посетившем меня в бреду, а он, хоть и догадывался, но ни о чем не спрашивал, потому что мой рассудок, кроме кратковременных минут просветления, постоянно пребывал в сумеречном состоянии. Мы уже давно не летали. Дракон боялся, что меня может занести в расположение воинских частей противника, и тогда нас просто превратят в жалкие обломки, которые, не долетев до земли, развеются ветром над холмами и выжженным лесом. Он, со свойственным ему прагматизмом просчитал, что, так как людское население на планете сократилось в разы, ему может не хватить места в аду. Рая у раруггов

нет, поэтому придется ему прозябать в камне до скончания веков. Меня забавляла щепетильность, с которой дракон относился к судьбе. Увы, я был лишен выбора. Избрать судьбу кроме той, что была предопределена при рождении, мог только бог или человек. Ни тем, ни другим я себя не считал. Мое двойное гражданство, принадлежность к двум мирам, которое я нечаянно получил в детстве, не давали мне возможности идти другим путем, кроме того, что был указан свыше. «Или «

сниже

», — улыбнулся дракон, который был рад, что сегодня мне лучше, и пик болезни миновал.

«Если бы я не запустил воздушного змея в тот злополучный день», — сказал я. Дракон зашевелился и угрюмо проворчал, что тогда он тоже был раздосадован выбором человека для своей бесценной души. Но ад — есть ад. И приходится терпеть. Только он в недоумении, какие у меня к нему претензии?

«Если бы не пошел дождь и змей не намок и не упал на провода...» — я проверял системы самолета и думал о том, что бы случилось, если бы в день рождения, когда мне исполнилось десять лет, отец не подарил бы мне большого воздушного змея. Змей был упакован в красивую коробку, на которой китайскими иероглифами было написано изречение Конфуция. Жаль, что она потерялась, и я так и не узнал, какая мудрость заключалась в черточках китайского письма.

« Раругги

, увы, не знают китайского, хотя им очень приятно, что полтора миллиарда человек поклоняется драконам», — сказал он и продолжил медитировать, готовясь к полету.

«Теперь уже меньше, да и какая вам разница. Все равно у китайцев свои драконы», — ответил я и, закончив проверку, закрыл фонарь, который тут же запотел изнутри. «Хотя жалко их. Радиоактивные осадки и ядерная зима в Северном полушарии. Ты же сам видел последствия бомбардировок, когда мы пролетали над песками Гоби и Тибетом. Остались только маленькие поселения вдали от пятен радиации».

«Все так же, как и везде», — дракон влился в корпус истребителя, и воздух завибрировал под крыльями с облезшей краской, бывшей когда-то небесно-стального цвета.

Упадок и запустение. Бородатый мох на покосившихся стволах мертвых деревьев. Черный пепел, не дающий траве взойти. Чахлые кустики изуродованной мутациями растительности. Это все — наша земля. Высохшие болота с хрустящей коркой замерзшей грязи. Пустые русла рек. Изъеденные оползнями берега озер. Это наша родина. Я стиснул зубы, чтобы стало больно кровоточащим деснам. Дракон не проронил больше ни слова и вознес нас над пустыней драконьего ада в холодное осеннее небо.

 

***

Люди никогда не видят того, что они должны видеть, потому что они хотят на все смотреть глазами, и забывают о том, что надо наблюдать за миром душой. Пусть даже она наполовину — душа дракона. Как говорится — одна душа хорошо, а две — лучше. Лишь бы они жили в мире и согласии. У нас с драконом это получалось не всегда. Что же говорить о многоглавых драконах древности, появление которых видимо было связано с тем, что в одну человеческую душу отбывать срок в аду вселялось несколько драконов. Беднягу можно было только пожалеть. Я иногда не мог справиться и с одним драконом. Уж очень драконы своеобразные существа, много в них хорошего, но и дурного хватает, впрочем, как и в людях. Яблоко от елки недалеко падает, если я в точности вспомнил поговорку.

Дракон, спросил меня, правильно ли мы летим. Я сверился с показаниями приборов, вгляделся в местность, на бешеной скорости проносящуюся под крыльями, и попросил его подняться чуть выше, чтобы найти следующий ориентир. Полет на сверхмалой высоте, в десяти метрах над верхушками сосен, был доступен только дракону да крылатым ракетам. В начале войны мы занимались тем, что отлавливали этих короткокрылых уродцев, нашпигованных автоматикой, и заворачивали их обратно на нулевую точку траектории. Затем некоторое время сопровождали и наблюдали издали, как исчезают в море огня корабли, пусковые установки и бомбардировщики противника, такие заносчивые и с виду неприступные, но такие глупые в своей напыщенности и надменности.

Мы летели, невидимые для радаров и спутников, на малой высоте и мир сливался в серую мелькающую темными пятнами поверхность, на которой иногда сверкали зеркала озер. Но для того, чтобы осмотреться, нам время от времени надо было взлетать чуть выше холмов, и в эти моменты самое главное было не попасть в зону действия радаров противовоздушной обороны, которые расставили, словно капканы, специально на нас. Гордости я от этого не испытывал. Только усталость и рефлекторное омерзение от боязни врага быть уничтоженным и умереть от моих слабых атак, которые словно укусы таежного комара были болезненны, но не наносили сколько-нибудь серьезного ущерба. Запасы ракет и бомб, которые я нашел на заброшенном складе, уже почти истощились. Дракон ворчал, когда я, готовясь к очередному рейду, нагружал самолет без меры. Но и он не так давно заметил, что наша война одного против всех скоро закончится. Нам надо искать другую базу, и вряд ли мы найдем ее, потому что разведка противника наверняка уже прочесала каждый километр захваченной территории. Я не верил этому. Мне нужно было отыскать оружие возмездия. И я должен был найти его, во что бы то ни стало. Дело оставалось за малым. Узнать где оно хранится и почему до сих пор не использовано.

 

***

Вынырнув в очередной раз из распадка, по которому дракон крался на околозвуковой скорости, мы наткнулись на гряду скал. Еле вписавшись в ущелье, истребитель бесшумной тенью выскочил в широкую долину и, прижавшись к земле, понесся вдоль русла горной реки, чуть ли не задевая крыльями о прибрежные валуны. Обернувшись, я успел заметить краем глаза, что далеко сзади мелькнуло пятнышко, скрывшееся в соседнем ущелье, заслоненном отрогом горы.

Это мог быть кто угодно. Я пытался сохранить спокойствие, но все равно мой голос задрожал, когда я сказал об этом дракону. Он тоже заметил преследователя, но в отличие от меня, боявшегося даже собственной тени, взъярился и начал увеличивать скорость. Пятно вынырнуло из-за отрога и превратилось в самолет, который на наш молчаливый вопрос покачал крыльями и, обогнав, приземлился на длинную песчаную косу, проходящую между мореной и изгибом реки. Твердая поверхность, отшлифованного водой и ветром песка, взметнулась фонтанами под шасси чужака, когда он, выпустив тормозные парашюты, клюнул носом и остановился в нескольких метрах от скалы.

Дракон аккуратно посадил самолет на три точки недалеко от истребителя, как две капли похожего на наш. У меня отлегло от сердца, я узнал бортовой номер и эмблему эскадрильи драконов. После начала военных действий это была первая встреча с человеком, который смог уцелеть в пекле боев, накрывших, словно гигантской сковородой, землю. И казалось чудом встретить еще одного выжившего и сумевшего сохранить машину в этой мясорубке.

Мой дракон настороженно принюхивался, все еще решая для себя, что будет более правильным — тут же удрать, если получится сделать это тихо и достойно, или расстрелять остатками боеприпасов того, кто мог бы представлять опасность, хоть и не сейчас, но в ближайшем будущем. Я пытался успокоить разбушевавшуюся паранойю моего спутника, и это мне частично удалось, но тут у соседнего самолета медленно пополз вверх фонарь, и из-за среза кабины показалась рука, пальцы на которой сложились в знак «виктория». Я снял шлем, положил его на пол кабины и медленно спустился по крылу на отмель. Дракон опутал меня защитным заклинанием, но остался в самолете, готовясь взлететь при малейшей опасности.

Из кабины другого истребителя осторожно выбрался человек и грузно свалился на землю. Попытавшись подняться, затих, потеряв сознание. Голос дракона вывел меня из оцепенения, он предупредил, что если я не потороплюсь, то человек может погибнуть. Я уже бежал к застывшей неподвижно фигуре, на бегу доставая остатки аптечки, и консультируясь с драконом о том, что можно сделать в этой ситуации. Дракон резонно заметил, что если у пилота есть свой дракон, то только он может его вылечить, и все мои потуги по спасению могут обернуться пустой тратой времени. Я зло ответил, что он мог бы и помочь, если с другим драконом что-то случилось. На что он спросил, не знаю ли я места во вселенной, где два дракона встретились, чтобы не сойтись в схватке, а помочь друг другу. Если мне будет известно о таком месте, то тогда раса раруггов

в его лице будет мне благодарна по гроб, ибо в этом случае я найду рай драконов, о котором никто никогда не слышал.

Я откопал в тайниках памяти самые грязные ругательства, и они подействовали. Дракон все-таки связался с раруггом

умирающего пилота тоже переселившимся в истребитель. Опасная тенденция, отметил я про себя.

Они оба о чем-то долго совещались, а я в это время снял с пилота шлем и из него, словно из грязного мешка вывалились длинные волосы. О, черт! Этот знакомый мне по болезни запах рвоты и пятна кровоизлияний по всему лицу! Лучевая болезнь подкосила не только меня, но и эту женщину. Видимо накопленная доза радиации медленно убивала выживших людей, не погибших в первые дни ядерной бомбардировки.

Но все равно, даже в страшных судорогах болезни ее лицо было прекрасным. Я вспомнил, как видел всего несколько раз эту красавицу, мисс нашей эскадрильи, перед которой робели даже заядлые холостяки. У них, откуда ни возьмись, появлялось косноязычие, и исчезал накопленный долгими годами цинизм и напускная бравада. Но, боже мой, во что превратила война ее гладкую кожу и пронзительный взгляд синих глаз! Тонкая струйка слюны вперемежку с кровью стекала с уголка покрытого язвами рта, веки были прикрыты и чуть виднелись белки глаз, сожженные вспышкой близкого ядерного взрыва. Я оторвал край истрепавшейся подкладки комбинезона и вытер ей лицо. Затем опомнился и вколол антирадиационный комплекс, оставшийся у меня как НЗ и напоминание о том, что самые главные ужасы войны еще впереди.

Мой несносный напарник озабоченно сообщил мне, что дракон второго истребителя очень истощен, и он не знает, долго ли ему еще осталось до полного распада. Я был не на шутку взбешен этим беспомощным вяканьем доблестного дракона. Мой ультиматум его обеспокоил, и он все-таки с неохотой согласился помочь товарищу по несчастью, которого угораздило влететь в эпицентр ядерного взрыва. Мы слышали гром, прогремевший далеко на севере, но не придали этому значения. Оккупанты изредка устраивали себе развлечение, чтобы немного взбодрить войска и сломить дух непокорного народа, уже год не хотевшего сдаваться на милость врагу.

Проверив уровень радиации в реке дозиметром, я попил сам и принес воды Александре, вроде бы так ее звали. Перед памятным днем последней сечи, мы в спешке спарывали опознавательные знаки с летных комбинезонов. Мы должны были быть никем перед лицом смерти. У нас было странное суеверие: если смерть не узнает наших имен, то может быть она придет к другим. Но получилось наоборот. Мы сами забыли, как нас зовут. И кто мы есть на самом деле. Чуть теплилось воспоминание, что намного раньше, совсем в другой жизни, мы были людьми. Той жизни больше нет. Значит ли это, что мы уже умерли?

 

***

«Что-то нас становится слишком много» — произнес дракон, наблюдая за посадкой на узкую песчаную отмель еще одного истребителя. Машина зависла с выключенными турбинами и мягко опустилась на берег. Я все не мог понять, почему меня так беспокоила независимость драконов. Я должен был радоваться, что многолетняя обуза в виде вздорного дракона больше не донимает меня, но в душе было пусто. Хотя нет, в ней поселилось одиночество.

Торопливо выбравшись из кабины, пилот, совершенно не обращая на меня внимания, бросился к Александре и принялся ее тормошить. Я, толчком в ребра, откинул его от больной и отбил ответный удар коленом. Этот ненормальный наконец-то обратил на меня внимание. Он лез в драку и истерично кричал:

— Что ты с ней сделал?!

Я молча выплеснул остатки воды из пластиковой бутылки ему в лицо и попросил заткнуться. После этого озабоченно склонился над потерявшей сознание девушкой и проверил пульс. Ее сердце бешено колотилось, но иногда проскакивал перестук аритмии. Плохо. Все плохо. Что мне с ними делать? Обезумевший юноша и бездыханная красавица.

И я, только что оправившийся от болезни.

 

***

Я не знаю, научился ли мой дракон читать мысли людей, но мысли раруггов

для меня были словно открытая книга.

«Бросить этих жалких людишек, и улететь в безопасные края», — говорил тот, что прилетел позже всех.

«Не могу... Я еще очень слаб. Может мне не удастся оторваться от земли», — сказал дракон Александры, который сумел развернуться в нашу сторону и тяжело опирался хвостом о валун.

Мой дракон молчал. Иногда я чувствовал на себе его сумрачный взгляд. Если бы он умел свистеть, то, наверное, сейчас бы насвистывал блюз. Близилась ночь, и это был бы грустный вечерний блюз раругга

, который не хотел бы предавать близкое ему существо, но вынужден это сделать. А что в этом предосудительного? У него есть свобода выбора. Он независимый дракон, без предрассудков и ложного чувства стыда.

Пустота встала комом в горле. Три беспомощных человека посреди людского ада и три высокомерных раругга

, вознамерившихся найти драконий рай. Нет, они не были злыми, злопамятными, зловредными. Они просто были слишком рациональными. И я с ужасом понял, что был таким всегда. Что только сейчас стал человеком. Что это я сделался свободным, а не мой дракон, который сидит в дурацкой алюминиевой трубе, напичканной электроникой. В окружении приборов, которые он люто ненавидит, посреди враждебного мира. В центре вселенной, которая никогда не была его родиной и никогда не станет, как бы он ни старался ее полюбить.

Мой дракон видимо почувствовал мой презрительный взгляд. Он лениво покачал крыльями, на которых болтались подвески с неуправляемыми ракетами и витиевато, как только умеет делать мой дракон, послал этого напыщенного чудака в те места, куда тот так стремился.

Все-таки логика — сильная вещь. Я лишь догадывался о содержании разговора трех самолетов-драконов, но из догадок много понял не только о них, но и о себе.

Я отвернулся и спокойно, не выдавая волнения, начал таскать плоские камни под нависающую скалу, чтобы на них уложить удобнее Александру и укрыть ее от начавшегося дождя.

Юношу звали Никитой, я сумел прочитать его имя на грязной нарукавной нашивке, потому что, он один не стал ее спарывать, посмеявшись над нашими страхами и предрассудками. По-моему, он был братом Александры.

Он сидел, безумным взглядом упершись в песок перед собой, напряженно шевелил губами, двигал бровями, и что-то зло шептал невидимому врагу.

О, господи, мне еще сумасшедшего не хватало, подумал я и пошел к берегу реки, на котором виднелись чахлые кусты, искать хворост для маленького костерка. Сегодня будет долгая октябрьская ночь. Пережить бы ее... Хорошо бы приснился сон. Я уже давно не видел снов.

 

***

...Звездное небо. Кусочки разбившейся о жесткую воду луны качаются на речной ряби. Порыв ветра приносит гарь сожженных мостов и крики испуганных птиц. Но через мгновенье все затягивает дымка тумана, скрадывает детали ночного безумства, легкого сумасшествия полуночного мира, укрывает меня — одинокую тень на песчаном берегу реки, текущей из будущего в прошлое.

Холодный свет далеких звезд студит душу, промозглая сырость зарослей тростника пробирается под одежду и заставляет вздрагивать от мелких брызг, тусклым серебром рассыпающихся от всплеска весел.

Ночная переправа с этого берега Млечного пути на тот занимает все время до серого утра, блеклым светом заполняющего чашу неба — священный грааль

моей жизни...

 

***

Дракон однажды сказал мне, что для него ад — это одиночество. Но тогда, пошутил я, ты находишься в раю, потому что об одиночестве можно только мечтать. Он пополз к себе в пещеру и через плечо буркнул, что с таким идиотом, как я, ему одиноко вдвойне.

Для меня ад стал менее тягостен, потому что надо было заботиться о других. Драконы не улетали, что с одной стороны радовало, но с другой стороны я не знал, что они затевают, и поэтому на душе было тревожно. Слишком долго мы маячили на виду у спутниковой группировки неприятеля. Нас могли вычислить, если, конечно, драконы не позаботились о маскировке.

Никита рано утром исчез, ушел в горы. Я видел, как он подошел к своему истребителю и о чем-то с ним долго говорил. Потом начал стучать кулаками по фюзеляжу, но раругг

так и не открыл кабину и не впустил его. Юноша разбил руки в кровь, потом в сердцах пнул по шасси и убежал в туман, накрывший промозглой пеленой ущелье. Я укрыл Александру летной курткой, прожженной во многих местах насквозь, но это было хоть что-то для защиты от холода. Озноб не проходил, а лекарства кончились. Бледное лицо с яркими пятнами воспаленной кожи резко выделялось на фоне синей ткани.

Что-то неуловимо волнующее и трагическое было в ее лице. Дракон вернулся к ней и пытался помочь, но был очень слаб и, по-моему, лишь вытягивал из нее остатки сил. Я сел рядом и неожиданно увидел слабо светящийся комочек над ее сердцем. Пульсируя в такт трепещущему сгустку жизни, душа дракона пыталась отвоевать у смерти немного времени. Я пытался понять, что же случилось с моим зрением? Почему я стал видеть то, что не мог видеть раньше? Размышляя и бросая камушки в бегущую воду, я пришел к выводу, что только сострадание делает людей всевидящими. После стольких лет драконьего эгоизма это было для меня откровением.

Дракон хмыкнул и посетовал, что мы зря теряем время. Я огрызнулся и сказал, что если ему хочется, то он может уматывать, куда хочет. В этот день мы больше с ним не разговаривали.

А вечером на нас обрушился ракетный удар.

 

***

Ватная тишина контузии и тупые толчки взрывной волны. Боль во всем теле и ужас от приближения смерти, которая бродила, спотыкаясь, между валунами, рушила горы, обваливая их в мутные воды реки. Смерть, огненная супруга Хаоса, бормотала ругательства, все никак не признаваясь в бессилии. Не найдя нас, она заполнила ущелье жаром раскаленных камней. Вспышки яркого света, мерцание отблесков взрывов на искореженных остовах фюзеляжей. Я позвал дракона, но он не откликнулся на мой шепот. Не веря в то, что он погиб, я выбрался из щели между камнями и побежал к обломкам истребителей. Что-то ужалило меня в ногу, змеиный зуб осколка медленно остывал в крови, толчками вытекающей из раны.

Голова закружилась, и я упал. Рев ракеты, нацеленной на меня, сотни визжащих бесов, глухой перестук обвала. Маленькая фигурка карлика, стоящая на уступе скалы. Время остановило волны огня. Дымом заволокло ущелье, чад погнало по кругу. Что-то случилось. Ракета, летящая в мою сторону, рассыпалась в воздухе на детали. Призрачные руки сборщиков метались вокруг нее, разбирая стремительную смерть на конвейере, уходящем в бесконечность...

 

 

Круг четвертый

Хотелось ли мне умереть? Насколько я знаю людей, каждому знакомо чувство безысходности и обстоятельства хоть раз в жизни складывались так, что полоски на зебре сливались в одну сплошную черноту. И тогда зебра становилась похожей на вороного коня Апокалипсиса. И возникало желание покончить со всей этой тягомотиной раз и навсегда.

Только причины трансформации этого сказочного животного у всех разные. Одних терзал стыд, у других не сложилась семейная жизнь, третьи были еще чем-нибудь недовольны. Даю сто очков вперед — все это лишь вымышленные предлоги свести счеты с жизнью. Но у меня, похоже, появилась веская причина подумать об этом всерьез.

Я лежал на обломке крыла, завернутый в обгорелые лохмотья тормозного парашюта, и смотрел в низкое небо, по которому ползли, словно свинцовые слитки, облака. Льдинки сентябрьских снежинок, будто наждаком сдирали кожу с лица, но я не чувствовал боли. Я вспомнил, что ранен, и мне стало смешно. Как все удачно складывается. Для того чтобы умереть, не нужно ничего делать. Просто лежать и наблюдать, как в минуты затишья падает крупными хлопьями снег и пока еще тает на лбу, собирается в уголках глаз слезами. Просто лежать и улыбаться вершине горы, закрывшей от меня половину неба.

Видимо мне вкололи сильнодействующее лекарство, поэтому я воспринимал мир, как сквозь толщу воды.

Водоросли деревьев, расщепленные осколками, вывернутые с корнями. Остовы фюзеляжей с торчащими ребрами шпангоутов, поросшие лохмотьями гари. Темные скалы, обожженные огнем близких взрывов. Глухота от контузии не прошла, поэтому я не слышал, как подошли Никита с Александрой. Дракона девушки я уже не видел, ранение, и большая потеря крови притупили мое всевидение

. На мгновение мне стало жаль потери, но апатия взяла вверх. За безразличием обычно следует смерть.

«Где же мой дракон?» — спросил я у вершины горы.

«Я боюсь этих людей», — пожаловался я реке. — «Один из них юноша с перебинтованными руками и безумным взглядом, другая, бывшая когда-то женщиной, сейчас сдирает полоски кожи со спекшейся маски смерти. Почему я подумал вчера, что она красива? Я никогда еще не видел такого уродства. И этот голый череп, изъеденный шрамами...»

Скосив глаза, я разглядел на обломке крыла цифры. Похоже, это была часть самолета Никиты. Я все понял. Истребитель пропитался его драконом, и теперь злобные флюиды постепенно отравляли мое сознание. Не обращая внимания на протестующие жесты моих спасителей, я перевалился со спины на живот и медленно сполз на землю. Быть подальше от этой мерзости, уползти, не взирая на ужасную боль в потревоженной ране. Я полз, как безумный прочь, пока не наткнулся на россыпь камней. Брат с сестрой пытались меня остановить, но я отбивался, кричал и не слышал ни слова. В ребра мне уперлись камни, и один обжег меня. Мне почудилось что-то знакомое в этом жаре. Я сжал в руке камень, с трещиной в виде узкого зрачка, и беззвучно заплакал. Я нашел своего дракона. Он был заточен в камне.

 

***

Сколько живут висельники? Вечно. Потому что их миг растянут от начала падения до хруста шейных позвонков. Может ли Ахиллес догнать черепаху? Если у него не подрезано сухожилие, то через века он ее догонит. У меня, увы, шальным осколком разорвало икроножную мышцу. Я узнал об этом из тихого разговора, который велся у костерка, разведенного рядом с моим лежбищем под нависанием скалы. Лекарство еще действовало, поэтому боли я не чувствовал. Почти не чувствовал... Не считая боли в опустевшей душе.

Я мудро поступил, натаскав сюда камней. Кто бы мог знать, что это место станет лазаретом. Еще бы оно стало лечебницей душевнобольных, так как только кретин может лезть в пекло, спасать ненавистного дракона. Расплатой за душевные порывы является потеря души. И вот я лежу беспомощный, накачанный обезболивающим до потери пульса, и пытаюсь понять, о чем говорят две тени, отбрасываемые костром на изъеденную трещинами поверхность скалы.

Спор разрастался после временного затишья и, кажется, он касался моей персоны. Только я не мог понять, обо мне говорили драконы или это были люди? Две тени спорили о том, что гуманнее — прикончить меня сразу или оставить мучаться и выкручиваться самому. Занятие в моем положении весьма безнадежное, да и бессмысленное. Когда-нибудь мы все умрем. Какая разница: раньше или позже. Конечно, я был за второй вариант, но меня никто не спрашивал. Я лежал и слушал, как решается моя судьба. Судя по голосам, за жизнь был Никита, а за смерть — Александра. Женщины всегда отличались человеколюбием, насколько я помню. Вот только у меня было особое мнение о своей судьбе.

И зачем я ее спас? Ха! Еще одно подтверждение моей несостоятельности, как психолога. Может быть, потому что спас. Если бы пытался убить, тогда другое дело. Спасенные обычно ненавидят спасителей, приходится это признать. Еще один камушек в корзину черных шаров. Я закрыл глаза и приготовился бороться за свою никчемную жизнь, но пропустил самое главное: так и не услышал, как было решено поступить со мной. Ну, что же, до утра далеко. Все мерзости мира происходят по утрам. Тарам-парам. Тарам-парам...

Тени переглянулись, затем посмотрели в мою сторону и прислушались к дыханию. Пришлось издать хлюпанье и, тяжело и прерывисто вздохнув, всхрапнуть. О, черт! Кажется у меня ко всему прочему сломано ребро. Я придушенно застонал. Не знаю, так ли стонут спящие люди, но мои палачи были удовлетворены тем, как себя ведет их подопечный. Да и палачи ли они? Ведь напичкали меня лекарствами. Вот только откуда они их взяли?

Диалог теней наконец-то начал обретать смысл. Никита куда-то пропал в то утро. Что если он нашел какое-то убежище? Но здесь? В горах?! Плато. Мы с драконом летели в сторону плато. В один из рейдов он что-то заметил на склоне горы. Как же оно называется? Не помню. Среди бескрайних болот, черных от сгоревшего торфа. Летели на северо-восток. Плато. Метеорит. Что-то было связано с метеоритом. Не помню...

Выходим утром, сказал Никита. Александра подбросила хворост в костер и пошевелила веткой угли. Они молчали. Я уже почти задремал, когда Никита, посмотрев в ночное небо, громко сказал: всего лишь два перевала. Один видно отсюда, второй не пропустим — там двойная вершина. Александра покачала головой и угрюмо произнесла: у нас все равно не будет горючего. Самолеты не взлетят. А драконы? — возразил Никита. Если они захотят, ответила сестра. Захотят... эхом откликнулся брат.

Я затаил дыхание. База хранения. Они знают, где она находится. Благодаря восстановившемуся слуху и мнимой беспечности Никиты, теперь о ее местонахождении знаю и я. Храни меня, мой мерцающий бог. Хотя бы до завтрашнего вечера.

 

***

— Не суди строго мою сестру, — сказал мне Никита на прощанье, — она сумасшедшая.

— А ты? — задал я безмолвный вопрос.

Пилот улыбнулся, снял летную куртку и набросил на меня. Потом достал из кармана летного комбинезона рацию и кинул ее рядом со мной. «Держи связь с нами. Если удастся, мы скоро вернемся». И ушел на берег, где его сестра выламывала из ельника шест для переправы через вздувшуюся от таянья снегов реку.

Я проверил рацию. Она не работала. Открыл крышку батарейного отсека. Он был пуст, лишь проржавевшие контакты зеленели окислом меди. Отбросив бесполезную железяку в сторону, я принялся наблюдать, как двое родных людей поодиночке переходят по пояс в воде бурную реку. Драконы... Поток надо переходить, крепко держась друг за друга... Они знали об этом, но сделали по-своему. Драконья гордыня, чтоб ей...

***

«Люди — странные существа. В начале жизни они ищут любовь, не найдя ее, ищут справедливость, не отыскав правды, утонув во лжи, ищут смерти». Карлик сидел у изголовья моего каменного ложа и смотрел, как две точки ползут по противоположному склону каньона в сторону перевала.

— Время все-таки пришло? — улыбнулся я прозрачной тени у левого плеча. Тень рассердилась, расплескалась по скале и собралась у меня в ногах, скорбно понурив плечи и молитвенно сложив руки. Что-то прошептала насчет «упокой душу раба грешного», потом спросила, как меня зовут. Я назвался, тень приняла обличье карлика и представилась: Хрон

.

— Это ты меня спас, — спросил я, вспомнив, что видел его на уступе в тот момент, когда ущелье утюжили крылатыми ракетами.

Он не ответил, заворожено глядя на обгорелого лемминга, тушку которого, прокоптив на костре, мне оставил Никита. Я уже привык к тому, что еда бывает неприглядной, и мне показалось странным такое внимание к мертвому зверьку. Еду не надо боготворит, еду не надо оскорблять. Поневоле охотничья философия стала основой моей жизни. Хотя, я помнил еще вкус и запах довоенных яств. Но жизнь быстро научила меня не брезговать ничем, что можно было употребить в пищу. Я был рад всему, что могло хоть немного поддержать угасающую жизнь и дало бы силы для полетов и атак.

Пока Хрон

косился на мои запасы еды, я пытался выяснить, как ему удалось уничтожить ракету. Он предложил мне сделку: ответ на лемминга. Я подумал, что если поползать по разбомбленной излучине реки, то я могу найти себе пропитание. Видимо, божество не привыкло само искать пищу, поэтому питалось подаянием. После лекарства в голове звенело, и я не расслышал ответ.

Хрон

повторил: «Стрела, летящая в тебя, в любой момент времени занимает всего лишь одно положение — и потому она не движется. Сумма «покоев» не дает движения. Если летящая стрела не летит в каждое отдельное мгновение, то она находится в покое всегда, то есть не движется, и ты можешь делать с ней все, что хочешь».

Я задумался и, вспомнив старика Зенона, о котором мне рассказал дракон, расхохотался, держась за бок со сломанным ребром. Проклятая трещина в кости, ох, как больно! Божество, знающее философские притчи и изъясняющееся как заправский физик, вывело меня из ступора отчаянья.

«Ты моя галлюцинация!» — сказал я тени, которая медленно подбиралась к тушке лемминга.

«Я — галлюцинация вашего мира» — сказал Хрон

и стал вгрызаться бесплотными зубами в обугленное тельце зверька. Потом вгляделся в надвигающийся снизу из долины туман и продолжил. — «И весь мир — моя галлюцинация. Выдумка мерцающего божества».

Он облизнулся и принялся деловито обсасывать косточки лемминга, ворча о недостатках белкового питания. Я с ужасом наблюдал за ним. Он почувствовал мой взгляд и осклабился.

«Твое время еще не пришло — подмигнул мне карлик, и быстро подошел к изуродованной ноге. — Аджа

Экапад

— сводный брат Шивы, одноногий козел, похожий на молнию, однажды мне сказал — не бойся драконов. Их можно победить, они глупы, надменны и пугливы. Опасайся тех, кто носит их в голове. Даже он не ведал, как убить человека, в котором живет дракон».

Я ответил, что очень просто — надо дать ему истечь кровью посреди выжженного плато. Или оставить умирать от холода и голода без надежды на то, что хоть кто-нибудь придет на помощь. И если учесть, что осколок в моей ноге находится около артерии, то даже Время не сможет меня излечить.

Хрон

, выругался, что-то прошептал и с усилием выдрал железку, величиной с палец, из ноги. Тут же хлынула кровь, забрызгав поросшие мхом камни. Мне стало дурно, и перед глазами залетали белые мушки. Только через некоторое время я понял, что это снег. Метель сменила туман на снежный заряд. Я уже с трудом различал карлика, который колдовал над моей ногой. Его силуэт стал медленно удаляться, а тело мое все росло и росло, пока не заполнило собой половину мира, но как мне показалось перед забытьем, это мое сознание проваливалось в глубокую кроличью нору. Я застонал и заскреб от раскаленных игл боли по земле и мне опять попался под руку выщербленный камень моего дракона, который я выронил, потеряв силы. Я пытался бросить его в маленького инквизитора, но не мог. Мир запорошило ледяной крупой. Днем наступила ночь.

***

— Что-то ты, как барышня, всякий раз в обморок грохаешься?

Хрон

сидел на корточках и пытался приладить камень с заключенным в него драконом мне на грудь. Камень, словно раскаленный уголь, обжигал меня даже сквозь две куртки. Я непроизвольно опять скинул его на землю.

— Вот ведь шалопай какой, ты пойми, сейчас тебя может спасти только чудо или твой дракон. Не буду же я с тобой вечно нянькаться! — Хрон

встал и, замерцав, исчез.

Камень быстро пульсировал, постепенно входя в резонанс с биением моего сердца. Замедляя стремительный стук, отдававшийся эхом в висках, сердце екнуло и начало биться ровнее.

Я полежал еще немного, прислушиваясь к ощущениям, и все никак не мог понять, жив я или мертв. Организм сопротивлялся дракону, который вливал в него жизненную силу и постепенно накачивал ненавистью и злобой. На мои вопросы дракон не отвечал. Сознание, жившее, как мне казалось, отдельно от тела, отчаянно боролось за выживание. Битва с драконом, который собирался полностью поработить меня, пока я беспомощен, была жестока. Наблюдая за этим безобразием из подсознания, моя душа радовалась каждому удачному выпаду сознания и огорчалась, когда дракон брал верх. Так, выдерживая на своей территории бои местного значения, я провалялся до вечера.

Когда невидимое сквозь пелену облаков солнце закатилось за горную гряду, я понял, что буду жить. Правда, стану драконом-человеком, как полковник. Ну что же. Подсознание у меня обширное. В нем много уютных уголков, где журчат ручьи и цветут на террасах, поднимающихся к вершинам холмов, целебные травы. Если дракону будет угодно, то он позовет меня. А я устал. Ужас и страх войны, да и вся моя жизнь среди людей были для меня нескончаемой пыткой. И, наверное, впервые за последние двадцать лет, я испытал приступ счастья. Я бегал по лугам подсознания, купался в чистых озерах моих размышлений, и мне не было дела до окружающего эту бренную оболочку мира. Да пусть хоть все провалится в тартарары, мне не будет ни холодно, ни жарко. Желанное одиночество, рай для истерзанной драконом и людьми души, подарило мне счастье.

***

Если кто-нибудь, когда-нибудь, где-нибудь видел благодарного дракона, то он может считать, что прожил жизнь не зря, и ему крупно повезло. Дракон, полностью овладев моим телом, начал действовать. Наверное, только люди могут страдать и находить в этом источник радости и вдохновения. У драконов — во все времена — первоисточником и движителем была месть.

Дракон в первую голову дал себе клятву, что он разрушит этот ненавистный мир и расквитается с врагами в шрастре

. Я полюбопытствовал, как ему это удастся сделать, но он проигнорировал вопрос и, как и было им давным-давно обещано, утопил меня в омуте не пролившихся слез. Пуская пузыри, я барахтался в соленой воде и мечтал о пляже с золотым песком, освещенным низким закатным солнцем. Но моей реальностью были лишь болотистые берега и осока, режущая в кровь мою душу.

Выбравшись кое-как на берег, я увидел карлика. Вытрясая воду из ушей, я не заметил, как он исчез, не сказав ни слова. Пусть. Мне не нужен собеседник. Мне нужен могущественный бог, а не жалкое мерцающее божество, по воле которого я оказался пленником у самого себя.

Высохнув под солнцем вчерашнего дня, я направился к пещере в дальних горах, которую прибрал и проветрил, но все равно в ней сохранилось драконье зловоние. Никогда бы не подумал, что драконы, поселившиеся в наших душах, могут так вонять. Камушки драконьих воспоминаний о жизни в шрастре

я перенес в отдельную пещеру, и они лежали там, все больше тускнея без света и вешних дождей.

Когда мне было нечем заняться, я забирался в эту келью и аккуратно, чтобы не запачкаться ненавистью, которая толстым слоем покрывала драконьи воспоминания, перебирал их, отыскивая хоть крупицу светлого в этой груде хлама. И не находил ничего, кроме убийств, предательств и прочей гнусности, которой был окружен мой теперешний владыка, на протяжении всей его долгой жизни. Цепь перевоплощений и реинкарнаций

в людском слое лежала передо мной, искусно составленная в сад камней. Я их не раскладывал, они сами, повинуясь какой-то дьявольской логике, образовали цепочки, которые свились в кольца, круги, пересеченные стрелами смертей и дугами приключений. Можно было часами наблюдать за их застывшим коловращением, но у меня не было ни желания, ни сил.

Апатия, словно злобный слизняк, словно гигантская пиявка высасывала из меня жизнь, и я не мог заставить себя хоть что-то сделать для своего спасения из плена. Зачем идти в мир, заселенный железными чудовищами и изуродованными войной людьми. Здесь, в глубине моей бесконечной души, тихо и спокойно. Мысли, внушенные мне драконом, напевали мне, что я наконец-то нашел свое верховное божество, покровителя и защитника. Просто не хотел раньше в этом себе признаться. Что уже давно полностью зависим от дракона. И теперь все встало на свои места. Я — жалкий человечишка, преклоняюсь перед своим господином — драконом.

Время куда-то исчезло. Все застыло внутри меня, с той поры, когда я провалился сюда, в райские кущи подсознания.

Божественное ничто и ничтожное божество было виновато в моем бедственном положении. Если бы Хрон

оставил все, как есть, то не было бы так мучительно остаться в живых и прозябать в самом лучшем из миров, придуманных для себя любимого. Быть пленником и испытывать внутреннюю свободу. Вот только от чего я был свободен?

***

Я сидел на берегу тихого озера и пытался поймать очень крупную и аппетитную мысль. Она плавала в глубине, похожая на большого сазана, я видел ее смутную тень, жаждал заполучить ее на обед, но то ли снасти у меня были плохонькие, то ли умения ловить рыбу не хватало. Ничего у меня не получалось. В садке, опущенном в мутную воду прошлого, плескались парочка воспоминаний и три мелкие мыслишки, но хотелось чего-то большего.

Тяжелая туша прошлогодней подлости, волочившаяся, растопырив коротенькие ножки, за безудержной яростью, вцепившись ей в длинный хвост, оставила глубокую траншею в глинистой почве. Подумав, что наживка мне пригодится, а раны, оставленные на поверхности души, зарастают у меня стремительно, я направился ко рву, в надежде найти на его стенках червей сомнения. Мне повезло. Накопав банку этих гадкого вида созданий, я вернулся к озеру, предвкушая отличную рыбалку.

Но не тут-то было. На берегу меня ждал дракон.

— Сходишь с ума потихоньку? — спросил он, и озеро испарилось в пламени моего негодования.

Жаль было не пойманную мысль, но я втайне надеялся, что она не последняя, и мне повезет в будущем. Правда, я сомневался в том, что оно когда-нибудь наступит. Бросив в сердцах в своего бывшего сотоварища червей сомнения, я уселся на камень, недоумевая по поводу причины появления дракона в моем мирке. Видимо нужда заставила, иначе бы он не появился здесь, ибо гордыня драконья не имеет границ.

— Тебе, видно, здорово хвост прижало? — спросил я, уже зная ответ.

— Хвост? Ты, глупец, видишь у меня хвост?!

Я встал, обошел вокруг него и честно признался:

— Не вижу. Но это не мешает мне признать, что тебе прижало хвост. Не я пришел к тебе, а ты материализовался неизвестно откуда. И сделал это совсем не вовремя. Очень крупная мысль, — я ухмылялся, наблюдая, как дракон багровеет и раздувается от бешенства, — прямо-таки огромная мысль, ушла у меня из-под носа, сорвалась с крючка, да к тому же испарилась, не оставив после себя маломальского следа. Я требую сатисфакции! — веско произнес я и принялся подыскивать в ивняке ветку, пригодную для лука. У меня неожиданно возникло желание поохотиться на что-нибудь летающее в воздухе.

Дракон подозрительно наблюдал за моими манипуляциями, гадая о причине моего хамского поведения. После стольких лет совместного проживания душа в душу, я все равно оставался для него загадкой. Тем более мое мнимое сумасшествие совсем сбило его с толку. Но все объяснялось тем, что это был мой мир, и совершенно неразумно было заявляться сюда налегке, без охраны и тяжелого вооружения.

***

— Так что же привело тебя сюда? — спросил я, ошкуривая камнем ветку — будущую стрелу.

Дракон возмущенно уставился на мой инструмент, плоский, обколотый с одной стороны кусок вулканического туфа, и зло сказал:

— Чудится мне, что ты прибрал к рукам мои воспоминания и меня очень раздражает то, что ты бесцеремонно ими распоряжаешься.

— Ха! — сказал я. — Ты на протяжении двадцати лет отравлял своим присутствием мне жизнь, затем вероломно захватил мое тело, и я вправе делать в своем внутреннем мире все, что мне заблагорассудится. И никакие рептилии из старинных книг мне не указ. Изволь вести себя подобающим образом, раз ты в гостях. Иначе...

Дракон прервал жестом мой гневный монолог и примирительно произнес:

— Ну, если хочешь, ты частично можешь восстановить свои права, — и поспешно добавил, — но при условии, что подсобишь мне в одном дельце!

Я задумался, делая вид, что это предложение меня обескуражило и ужасно взволновало. Хотя, я признался себе, мне было совершенно все равно, как будет выкручиваться дракон, преодолевая им же созданные трудности. Убить его я не мог. Победить и выбраться отсюда тоже. Оставалось лишь надеяться на благосклонность или, точнее, благоглупость моего тюремщика. Ну что же, поиграем, в преферанс, решил я и мысленно сдал из колоды крапленых карт по десять картонок, не забыв отложить комплект несуществующему «болвану». У меня был неплохой расклад на мизер.

Дракон смешал карты и швырнул их мне в лицо. Я не остался в долгу и от души огрел его канделябром с оплавившимися огарками чувств. Затем собрал баклуши, которые я бил от безделья, и запалил погребальный костер ушедшей дружбы.

— Все! Стоп! — сказал дракон, наглотавшись дыма чужбины. Его морда перекосилась, и он заплакал навзрыд.

Я растерянно смотрел на поверженного закадычного врага и стыдил себя за жестокость. Но стоило мне размякнуть душой, как я получил тяжелую оплеуху драконьей лапой, зловонный хохот раздался над ухом, и острые зубы впились мне в плечо.

Я вскрикнул от боли и дракон тут же отпустил меня из мертвой хватки. Выплюнув кусок моей души, он поморщился от горечи и произнес:

— Снаружи творится что-то странное. Я не знаю, как это объяснить. Похоже, я прогневал мерцающее божество, — маленькие драконьи глазки скосили в мою сторону. — Оно требует тебя на аудиенцию. Вот так высокопарно оно выразилось.

Я торжествовал, но не подал виду, что это известие меня обрадовало.

— Веди же быстрее меня к нему, — велел я, — а то вдруг божество рассердится?

Дракон, ставший от переживаний махоньким, съежился от моих слов еще больше. Ни слова не говоря, он развернулся и зашагал в сторону надвигающейся грозы. Я шел за ним и размышлял о том, почему сильные существа так глупы?

***

Снаружи ничего не изменилось. Все также завывал ветер, гоня снежную крупу по каньону. Обгоревшие остовы самолетов были запорошены снегом и напоминали скульптуры модернистов, порезвившихся на новом для них материале, создавшие из боевых самолетов никому ненужный хлам. «Прямо, как в эпоху разоружения», подумал я, и сердце кольнуло воспоминание о посещении кладбища самолетов. Они не были виноваты в том, что созданы для войны, которая, как тогда казалось, никогда не начнется. Содеялась, свершилась, стала явью, безжалостная дочь нави. Тонкая прослойка между небом и землей, мнящая себя разумной материей, утонула в безумстве огня. Видимо, у человека в генах заложено одиночество, раз он так жаждет уничтожить другое разумное существо. «Ну, и мы немного к этому лапу приложили», как всегда, вставил колкость дракон. «Как ты уже успел заметить, раругги

, отбывая срок в аду, успешно используют в своих целях людские слабости. Человек — существо глупое и воинственное, и грех его не ублажить кровопролитием».

«Ты так думаешь?» — спросил я его. «Или опять издеваешься?»

«Нет, я думаю о людях еще хуже, чем тебе показалось», — ответил дракон и гадко ухмыльнулся.

Я вспомнил пещеру, набитую драконьими воспоминаниями и больше ничего не сказал. И так все ясно. Виноваты ли драконы в войнах никто и никогда уже не узнает. Я был солидарен с драконом лишь в одном: этот мир, больной войной и людьми должен быть разрушен. Что придет ему на смену не важно. Все равно хуже не станет.

«Станет!» — обнадежил меня дракон. — «Когда люди уничтожат друг друга, настанет черед других существ. Если ты думаешь, что человеческая раса является единственной носительницей вируса разрушения, то ты ошибаешься. Есть более могущественные существа, населяющие подлунный мир, владеющие силами, несоизмеримыми с людскими. Вот только...»

«Что-то ты разговорился», — прервал я словоизлияния раругга

. — «И бахвалишься без меры. Неужто ты думаешь, что

раругги

уйдут из магмы, жгучей и родной, чтобы зачем-то расправится с разумной слизью?»

«Ха! Раругги

...» — обиделся дракон. — «Летающие псы, предназначение которых — служит своим хозяевам. Крылатая конница, готовая в любой момент по прихоти странных, свирепых, но рациональных существ, покончить с собой, ввязавшись в очередную свару за обладание еще одним клочком животворной магмы».

«Постой, ты про кого говоришь? Ты же меня убеждал в том, что раругги

— самые сильные существа на планете?!»

«Сильные физически», — горестно вздохнул дракон. — «Но как мне ни трудно признаться в этом перед таким ничтожеством, как ты, есть более коварные и смертоносные создания, населяющие наш мир. Больше я тебе ничего не скажу. Это моя месть, и ты в моем мщении, только обуза. Единственное, что от тебя требуется — справься с рекой. И успокой разбушевавшееся мерцающее божество, которое, как мне кажется, стало твоим другом».

Справится с рекой? Я был обескуражен этим предложением. Неужели река могла остановить дракона?! Едва различая валуны, темнеющие в ранних сумерках налетевшей осенней пурги, я побрел, прихрамывая на больную ногу, в сторону еле слышного шума бурлящей воды. Что же здесь будет твориться зимой, если осенью плато напоминает белый ад, выстуживающий до костей тело и леденящий душу?

Мне не хотелось задерживаться на плато дольше времени отпущенного на поиск базы хранения и любого летающего механизма, который унес бы меня из этого места, наполненного знаками надвигающейся смертоносной зимы.

Я шел к реке и пытался отвоевать кусочек сознания неподконтрольный дракону, чтобы продумать свои дальнейшие действия. Хрон

оказался прав, предположив, что дракон для своего спасения вылечит мое истерзанное осколками и взрывной волной тело. Если у дракона осталось немного благоразумия и благодарности, то он бы мог сделать это хотя бы из-за того, что я нашел его, замурованного в камень и беспомощного. Но у меня было подозрение, что все равно, он бы не остался прозябать среди россыпи камней. Мой

раругг

был ушлым драконом, и все равно бы выкрутился из этого, казалось, безнадежного положения. Ведь возвратил же он все на круги своя! И теперь я — наполовину пленник, наполовину торжествующий пиррову победу кретин, бреду по его прихоти к реке, которую надо будет форсировать в темноте. Придется промокнуть до костей, а высушить вещи будет негде, и холод, набиравший обороты с приближением ночи, и голод, терзавший мое тело, скорее всего к утру меня прикончат. Если, конечно, не случится чудо. В моем положении можно уповать только на чудеса и обыкновенное человеческое упрямство, которое не даст мне умереть. Наверное, оно и называется волей к жизни. Не знаю. Может быть...

***

Не видно ни зги, мерцающая пелена заволокла реку, укрыла пульсирующим туманом участок выше по течению и, скрывающийся ниже за поворотом, маленький скальный сброс. Я подходил все ближе, но шум текущей воды, вместо того, чтобы становится громче и нестерпимей, как будто отдалялся и поднимался. Мне показалось, что я заплутал в чахлом ельнике, между покосившихся тонких стволов с торчащими обвислыми ветками, но неожиданно из темноты вынырнула река, и у меня екнуло сердце.

Такого я еще никогда не видел. Река встала на дыбы и нависала надо мной гигантской темной дугой, бесшумно ныряя в пасть каньона. Струи воды, словно жилы неведомого тела, вздувались и опадали, поток дышал и подрагивал от ярости, укрощенной силой, от которой веяло беспощадностью.

«Ну, как?» — подал голос дракон. — «Ты сможешь с ней справиться?»

Я стоял, ошеломленный этим видением, и лихорадочно соображал, как бы удрать подальше от этого нелепого катаклизма.

«Говорила мне бабушка — не зная броду...»

«Не обманывай. Бабушка погибла в автокатастрофе, когда тебя еще не было на свете. Поэтому, ты не мог слышать, что она тебе сказала».

«Это было в преднатальном

периоде моей жизни. Генная память. И не мешай мне думать, а то я могу сделать что-нибудь не так, и мы погибнем».

«Ладно. Но делай же что-нибудь! Ты полагаешь, легко удерживать в тебе крохи силы, если ты не ел пятеро суток, а еду отдал этому мерцающему прохвосту?»

Я утихомирил раругга

обещанием ускорить процессы мышления, познания, анализа и синтеза очередного дерьма, в которое мы не без помощи него же и вляпались. Допросив с пристрастием бестию, я из его сбивчивых объяснений понял лишь то, что он повздорил с

Хроном

и тот пообещал устроить ему веселую жизнь. Мне до сих пор непонятен божественный юмор, тем более такого загадочного божества, как мой знакомый, который был то ли призраком, то ли скрывающимся под маской уродца-шалопая людоедом, играющим с миром в свои адские игры. Попробуйте остановить время, если ему пожелалось поизмываться над вами.

Делать было нечего, я всматривался до головокружения в поток, пытаясь отыскать безопасное место для переправы, пока не почувствовал поднимающуюся к горлу тошноту и понял, что меня сейчас вырвет от голода.

Самое мерзостное в моем положении было то, что у меня не было выбора. Либо я погибну от бездействия, либо я начну действовать, форсировать реку и какой-нибудь булыжник, несущейся в потоке, вырвется из массы воды и раздавит мое жалкое тело. Либо утону, либо задохнусь в облаке брызг. Я стоял перед рекой, текущей по небу и не мог заставить себя сделать хоть один шаг.

— Красиво?! — раздался скрипучий голосок из-за моей спины. Я оглянулся и увидел карлика, заметно подросшего с момента нашей последней встречи. Все-таки белковая диета дала кое-какие результаты, а леммингов в округе стало изрядно меньше.

Я ответил, что красота, как это ни прискорбно, так и не смогла спасти мир. Наверное, под красотой подразумевались вещи возвышенные. Хрон

обиделся и сказал, что мои придирки непонятны. Что я вижу перед собой типичный образец высокого реализма, текущую в небе горную реку. Мне было любопытно узнать, как ему удалось проделать этот фокус, но я постеснялся задать глупые вопросы, за что получил щипок от дракона.

Хрон

оказался тщеславным парнем и сам рассказал, что сия композиция является локальным возвратом в прошлое, в то время, когда русло реки еще не проточило каменное ложе каньона до той глубины, на которой находимся мы. Я восхитился бесполезностью и бессмысленностью этой затеи.

Хрон

обиделся и собрался исчезнуть, но я остановил его и долго извинялся, рассыпаясь в любезностях. Дракон завидовал мне. Он так не мог.

Хрон

оттаял от моих славословий и согласился продемонстрировать младенчество реки, когда она была похожа на маленький весенний ручеек, текущий из лужи, разлившейся в полдвора. Наверное, у каждого в детстве была своя любимая лужа. Конечно, была! — встрял дракон. Мы делали кораблики из пемзы и пускали их по расплавленному металлу. Потом прилетал кто-то из взрослых и задавал всем взбучку, так как были случаи, когда малыши — раругги , тонули, захлебнувшись расплавом... Ужасная смерть, сказал я и подумал: в кого, интересно, вселяются души маленьких дракончиков?

Серебро реки истончилось. Карлик стоял на каменистом ложе реки и смотрел на струящийся над ним поток. Мне стало страшно. Я представил, как масса воды рушится на маленькое божество, погребая под собой мою надежду на спасение. «Поверь» — сказал Хрон

, не глядя в мою сторону. — «Без веры трудно жить, и горько умирать». А я стоял истуканом, и смотрел на исчезающую в вышине реку, превратившуюся сначала в тонкий ручей, а затем в россыпь камней, висящих в темном небе.

Дракон взвыл, приказывая мне бежать. Я и сам уже слышал приближающийся рев селевого потока, наполнивший от края до края узкое ущелье.

«Вот так всегда», — произнес Хрон

, — «творишь чудеса, а потом отдача мучит». Карлик, прощаясь, помахал ручонкой и истаял в воздухе. Я со всех ног, насколько позволял истощенный организм, кинулся через опустевшее русло реки и начал из последних сил, задыхаясь и спотыкаясь, карабкаться вверх по склону каньона. Поток, тащащий камни, песок и огромные валуны вперемежку с грязью, пронесся по лощине и, ударившись об изгиб русла, в край скалы, под которой я валялся между смертью и жизнью, промчался вниз, спрыгнув с гранитной ступени, оставив после себя болото из грязи и крошева льда.

***

Дракон ел меня поедом. Адские муки голодных обмороков. Сбитые в кровь колени и локти. Обмороженных рук я не чувствовал. Облачка пара, вырывающиеся из моего измученного нутра, были единственным напоминанием о том, что я еще жив. Ради чего все это? Дракон уже не приказывал, а слезно просил — не умирай, дотяни вон до того снежника, вон до того покрытого мхом валуна. Я делал еще несколько шагов и валился без сил на склон, больно ударяясь о камни.

Горы. Хаос. Смерть. Проклятая сила тяготения. Налитую свинцом ногу надо поднять, превозмогая боль. Затем поставить на предательски скользкую плоскость камня. Все внимание сосредоточено на этом простом движении. Тысячи тысяч движений. Короткий отдых, балансируя на краю пропасти. Я оглянулся. Сквозь муть подбирающейся агонии, предвестницы смерти, я увидел каньон, покрытый сверху пеленой облачности, увидел стелющийся по долине, сжатой с двух сторон скалами, туман, окутавший отроги хребта, который я пытался одолеть.

Я хрипло расхохотался. Путь, пройденный мной за ночь и день, исчезающий в надвигающихся сумерках, был только малой частью того, что мне предстояло пройти. И это был первый перевал. Я не доживу до второго. Дракон молчал. Похоже, он поставил на мне крест. Из этого хлама, мешка с переломанными костями, ничего не выйдет. Я чувствовал, что он бросил меня лечить. Яд из месива отмирающих тканей медленно отравлял мой организм. В голове звучал погребальный звон, шум от потока загустевшей на морозе крови. Опустившись на колени, я уткнулся в покрытый тонким слоем жесткого, замерзшего снега склон и заплакал, провожая себя в путь, в ту призрачную долину, откуда нет возврата. Жалко, что жизнь заканчивается так нелепо. Обидно, что она потрачена на все, что угодно, кроме самой жизни. Дракон хранил безмолвие. Я позвал его, но он не откликнулся. Судя по всему, он уполз в пещеру с каменным садом воспоминаний и завалил изнутри вход в нее. Если бы раругг

помог мне, если бы у него нашлось заклинание, вернувшее меня к жизни. Но нет. Скоро меня не станет. И дракон уйдет со мной в мир, наполненный тенями. Мир, в котором все иначе. Мир, имя которому — смерть.

 

Круг пятый

Ангелы не свистят. В крайнем случае, они поют или трубят в свои дурацкие дудки. Но обычно, они громогласно оповещают всех выживших в этом безумном мире о конце света. Этим важным и нужным делом занимаются серафимы, достигшие просветления. Мне, как назло, попался сумасшедший архангел-переросток, испускающий ослепительно белый свет и поднявший крыльями такой ветер, что меня чуть не снесло вниз, в долину.

Во мне поднялась из неведомых глубин злость. Какого дьявола мне не дают спокойно умереть? Какого лешего я обмороженными руками, задыхаясь от поднятой снежной пыли, смешанной с мелкими камушками и лишайником, судорожно пытаюсь удержаться на краю обледенелой скалы? Я не хочу быть размазанным по камням после сотен метров падения! Я просто хочу насмерть замерзнуть. Если этот летун по мою душу — вряд ли он получит ее без боя.

Дракон мне стал не нужен. Моей ненависти хватило для того, чтобы я, вопреки подбирающейся исподтишка смерти, начал действовать. Жестокость к себе и ненависть к людям. Тем паче к ангелам — бывшим человекам. Только более успешным, чем мы. В райском тепле, на перине облаков, среди благодати, почему же не быть добрым? Попробуй сохранить сердечность здесь, в аду, среди людей...

Дракон был потрясен, наблюдая, как я рывком вынырнул из-за края пропасти и, издавая полузвериный рев, пошел вверх, навстречу слепящему ветру.

Откуда берутся силы у человека в моменты, когда, кажется, что ничего уже нельзя сделать? Дракон однажды сознался в том, что мерцание происходит помимо его воли. Я был очень удивлен этим признанием. Дракон понял мое молчание по-своему и начал оправдываться, говоря о том, что для мерцания необходимо определенное состояние, граничное к полному краху. Шок, агония или что-то такое же сопредельное, несовместимое с жизнью. Или существованием. Кому как нравится называть то, чем мы занимаемся, вытесняя объем воздуха, пока живы и еще не сгнили в земле.

Ужас смерти дает энергию для мерцания. В обычной обстановке, сибаритствуя на кушетке и смотря телевизор, ловя краем уха бормотание диктора и наслаждаясь жизнью, мерцать не будешь. Тебе не позволят это сделать. Кто? Твои боги, которых ты не замечаешь.

Но когда ты в смертельной опасности, время самому стать богом. Я стал им.

***

Смерть. В мерцании она выглядит по-другому. Как просто, оказывается, увидеть изнанку мира. Всего-то нужно умереть на мгновение. Я был прав, когда чувствовал в кабине истребителя близость смерти. Нужно умереть и родиться заново. И так до тех пор, пока не уйдешь с траектории летящих в тебя стрел судьбы. Мерцать.

Умирать, чтобы спастись. Погибнуть, чтобы воскреснуть. Смотреть, как разгорается рассвет Большого взрыва, породившего вселенную, и наблюдать, как тонут в болоте энтропии последние лучи красных гигантов. Кружение светил и омуты черных дыр. Душа летит сквозь марево межзвездного газа, увлекая за собой тело, которое должно приземлиться в другой точке пространства.

Перевал, до которого я никогда бы не дошел, мгновенно приблизился. Свист и мерный рокот остались позади. Я почувствовал слабость и головокружение. Пришлось опуститься на каменную осыпь и потерять драгоценные секунды из-за банального обморока. Когда я открыл глаза, то увидел, что надо мной и чуть в стороне, вперив в меня ослепительный луч света, висит вертолет. Сил мерцать уже не осталось, поэтому я просто лежал и смотрел, как от размазанного диска винта разносится вихрь снежинок. Что-то темное выпало из чрева вертолета и медленно двинулось в мою сторону. Для человека оно было слишком маленьким, для врага — пугливым. Только когда в мою сторону дунул ветер, и до человека осталось несколько шагов, до меня донесся приторный запах копченых леммингов и паленой звериной шерсти. Я отпрянул, но крепкая ручонка удержала, и скрипучий голосок спросил: «Идти можешь?» Черт! Опять Хрон

: всюду, везде, в любой сезон, днем и ночью. «От тебя нет спасения, — прошептал я спекшимися губами. — Что ты пристал ко мне, как банный лист?!»

«Сам ты это слово!» — сказал карлик и, ухватив меня за ворот комбинезона, потащил по камням, ничуть не беспокоясь о моих переломах, не обращая внимания на трехэтажную ругань и стоны, которыми я пытался его утихомирить. Покряхтывая, подсадил в тесную кабину, вывихнув мне предплечье и оставив на спине длинную ссадину от болта неудачно торчащего в пороге.

«Привет, Виктор, — сказал пилот, и я узнал голос Никиты. — Нам нужна твоя помощь».

Я не стерпел и выматерился

.

***

Летели в полной темноте, Никита погасил прожектор и включил прибор ночного видения. В седло перевала сквозь просвет в облаках ударил луч лазера — работала вражеская спутниковая группировка, уничтожавшая в автоматическом режиме все крупные цели, маячившие на одном месте дольше положенного и попавшие в кадр системе наведения на предыдущем витке спутника-шпиона. Нам повезло, в тот памятный день была плохая погода. Нас не спалили, а разбомбили ракетами-ищейками. Быть сожженным небесным огнем — это, наверное, почетно, но не оригинально. До людей спутники пока еще не добрались, и это радовало. Карлик забрался за сиденья и пытался изобразить дикий страх аборигена, боящегося техники пуще смерти. По-моему, он переигрывал.

Местное население кроме вертолетов и моторных лодок ничем больше и не пользовалось. Так что можно было не притворяться. Судя по настороженным взглядам Никиты, он не верил маленькому клоуну, одетому в звериные шкуры, и пытался все время держать его под наблюдением.

Чудное это мерцающее божество по имени Хрон

. Все знает и ни о чем не ведает. Везде побывало и ничего не видело. Шпионит за всеми, и никому не нужно. И все поголовно пытаются его убить. Замерцаешь тут с горя.

***

«Хорошего человека должно быть много, — Хрон

поерзал, устраиваясь удобнее за сиденьем, и зашептал мне на ухо. — А времени всегда мало. Мне бы чего-нибудь вкусного...»

«Отстань», — сказал я. Мне на самом деле было не до него — я занимался самолечением. Правда, врачеванием это можно было назвать с большой натяжкой. Я пытался найти хоть какие-нибудь крохи радиации, которой здесь было чертовски мало. Герметичная кабина вертолета почти не пропускала гамма-лучи, поэтому мое лечение затягивалось. Никита вел вертолет окольными путями, пытаясь сбить систему слежения спутников. Кажется, ему это удалось.

Лучи лазеров, падающие с затянутого облаками неба, бесшумно и смертоносно вспыхивали в отдалении, но мы уже далеко отлетели от перевала, поэтому беспокоиться было незачем. Я попросил Никиту найти пятно радиации и зависнуть на безопасном от него расстоянии. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего, но молча выполнил приказ.

***

Хрон

увязался за мной, и его бесконечные « а почему» и «зачем» вывели меня из равновесия. Я послал его обратно к вертолету и шагнул в потрескивающий смерзшийся след пепла, просыпавшегося недавно с неба. Дракон испуганно увещевал меня, но я упрямо стоял посреди умирающей тайги, пока мне не стало дурно. Цель моего опасного путешествия была проста — накормить дракона. Он это понял и принял мой дар с пониманием, но без благодарности. Это ему претило. Мне было все равно. Я хотел выжить и все-таки начать поиск сверхоружия. Что-то я снова становлюсь излишне рациональным, подумал я и побрел обратно, подыскивая сугроб, чтобы почистится и не занести заразу в кабину.

«Сколько можно издеваться над организмом? — обеспокоено спросил меня Хрон

, когда я светящийся на приборах, как цель, достойная уничтожения, появился перед вертолетом. — Ты нужен нам в добром здравии и уме. Что ты

гусарствуешь

?! Тут на расстоянии в тысячу километров не встретишь барышни, достойной подвига».

«Ох, обманываешь ты меня! — сказал я, самостоятельно залезая в кабину вертолета. — А как же Александра?!»

Никита надел респиратор и погнал вертолет сквозь ночь в одном только ему известном направлении, петляя среди каньонов, выныривая из-за отрогов горных вершин, чуть видных на фоне темного неба. Ущербный диск луны залил призрачным светом осыпи камней, скалы и снежники, покрывшие бледной тенью ледники.

Все молчали. Я не посмел спросить Никиту об Александре. Видимо случилось что-то ужасное. Сгорбленный силуэт пилота и его неразговорчивость, погруженность в переживания, которыми он не хотел делиться, показались мне немного странными. Либо меня втягивают в какую-то игру, либо все на самом деле ужаснее, чем я думал.

Вертолет, перевалив через горную гряду, опустился на поляне, выходящей одним краем на берег узкого горного озера.

«Идеальная ВПП, — сказал я, рассматривая неприступные обрывы и конусы лавин, спускающиеся со склонов гор на лед озера. — Только толщина льда не позволит взлететь. Утонешь».

Никита накрыл вертолет маскировочной сеткой, привязанной к высоким шестам, превратившей машину в несуразное сооружение с нелепыми обводами. Затем взял фонарь и повел нас в глубь низкорослого ельника, где стояла по крышу занесенная снегом избушка. Я оклемался настолько, что довольно-таки бодро шагал за пилотом. Еще раз пришлось вываляться в снегу, чтобы избавится хотя бы ненамного от остатков радиоактивной пыли на одежде. Хрон

отстал и болтался где-то сзади, чертыхаясь из-за глубокого снега. Еле заметная тропка привела нас к крыше занесенной пургой хибары, и через слуховое окно мы забрались внутрь, спустившись в избушку по безбожно скрипящей лесенке.

Запах внутри стоял нежилой. По стенам были развешаны остроги и истлевшие, спутанные сети. Избушка в прошлом, наверное, служила пристанищем браконьеров. Никита зажег бензиновую горелку и поставил растапливаться снег для чая. Почему-то эти простые действия меня очень взволновали. Я так давно не встречал людей, так долго моим собеседником был только дракон и бездушный истребитель, что я растерялся и не знал о чем говорить. Хрон

откопал в углу ящик с тушенкой, и чавканье божества было громче, чем ровное гудение примуса.

Никита сел на широкую скамью, откинулся на бревенчатую стену из неошкуренных

бревен и закрыл глаза. Через минуту он заговорил. Я слушал его неторопливый рассказ, и в душе от этой безыскусной истории закипало негодование.

***

Когда беда, эта гнусная старуха, приходит к другим, то кажется, что это касается только их. Что несчастье бродит рядом, гнет и ломает людей, словно хворост. Но с тобой, таким удачливым и хитрым никогда ничего плохого просто не может произойти. Блаженны и слепы люди, уверовавшие в свою счастливую звезду. Ведь имя ей — Полынь...

***

В то время как ущелье с нашими истребителями утюжили крылатые ракеты, Никита возвращался, раздобыв для меня и сестры лекарства в разоренном поселке.

Я спросил, где находится поселок. Никита долго молчал, сжимая и разжимая кулаки. Потом глухим голосом сказал, что поселка уже нет. Меня испугал безумный в свете фонаря блеск его глаз, и больше я ни о чем не спрашивал.

Как только они перешли реку, сразу же забыли о моем существовании. Я ожидал, что так и будет, но все равно это признание меня покоробило. Никитин дракон куда-то исчез, и пилот чувствовал себя превосходно. Я слышал, что среди драконов есть вампиры, но передо мной сидел человек, который испытал это на своей шкуре. Безумие его вроде бы прошло, но мысли не стали связными. Он перескакивал с пятого на десятое, и иногда его бормотанье было трудно разобрать. Но я терпеливо слушал.

Нелепая авиакатастрофа, выкатившийся за пределы полосы лайнер, рано сделала их сиротами. В момент крушения к ним и подселились раругги

. Птахи, как презрительно назвал их Никита. Мой дракон аж закряхтел от этого прозвища, но я быстро заткнул ему пасть.

Александра была старше Никиты на три года, поэтому так сложилось, что она заменила ему родителей. Меня эта история совсем не тронула. Я тоже рано потерял близких, но это был не несчастный случай, а теракт. Дракон спас меня тогда в первый раз. Я не люблю вспоминать тот год. Год змеи.

Мне было тоскливо слушать пересказ чужой жизни, наполненной бедами и горечью, поэтому я мягко вернул нить разговора к недавним событиям.

Никита отсиживался на перевале, наблюдая, как нас бомбят. Он видел, что от самолета, в котором находился его раругг

, остался один пылающий остов, и порадовался, представив, что дракон перед смертью хоть немного согрелся. Я возразил: драконы не умирают, их души переселяются в камни. Никита хмыкнул, не поверив мне, и продолжил.

Удостоверившись, что с сестрой все в порядке, что она не получила ни царапины, он пошел разыскивать меня. Как я выжил, засыпанный обломками и частями неразорвавшейся ракеты, он до сих пор не понимает. Но, остановив кровь и оказав мне первую помощь, он вернулся к сестре, которая на удивленье быстро выздоровела. Я заметил: еще бы, ведь на нее действовали драконьи чары. Никита горестно вздохнул, и сказал, что лучше бы она умерла. Затем окрысился на меня: это ты не дал ей умереть! Черт, кажется, его безумие опять возвращалось. Я уже начал подыскивать взглядом веревку, чтобы связать неуемного психа, но он успокоился и, тяжело дыша, продолжил.

После того как они с сестрой поднялись на перевал, их накрыло облаком. Поэтому спускались они не там, где надо, и он, неудачно ступив на скользкий камень, подвернул ногу. Александра вызвалась сходить в поселок и, если удастся, то вызвать помощь.

Мы с Никитой оказались в схожей ситуации. Только у меня был дракон-хранитель, а у него нет. Стало быть, ему было намного хуже. К вечеру Александра не вернулась. Приспособив палку под костыль, Никита продолжил путь через второй перевал. Нудный подъем совсем его вымотал, но делать было нечего. Он боялся только одного, как бы с сестрой не случилась беда. Только беспокоился он зря. С перевала, который он все-таки одолел, ему открылась картина разрушенного поселка.

Над поселком, как ангел смерти, кружил вертолет и методично расстреливал дома, в которых, быть может, скрывались выжившие после бомбежек жители. От вида этого бессмысленного истребления людей, Никите стало плохо, и он истратил обойму, стреляя из пистолета и пытаясь попасть в вертолет с расстояния в километр. Я покачал головой. Безумец. Лучше бы кидал камни. Сидящие в вертолете звери, людьми их назвать, язык не поворачивался, заметили вспышки выстрелов на перевале и направились в его сторону. Зависнув перед ним, они несколько секунд раздумывали, уничтожить его или оставить в живых. Патроны кончились, да и что он мог сделать с броней машины. Когда вертолет разворачивался, чтобы скользнуть в рассветные сумерки, на мгновенье включился свет в кабине и Никита увидел сестру. Рядом с ней сидел полковник.

Я был поражен и убит рассказом. Полковник выжил?! Ведь аэродром сгорел в огне ядерного взрыва! Дракон, с любопытством слушавший рассказ Никиты, с презрением откашлялся и надменно произнес: ты забыл о мерцании. Уйти за секунду до взрыва и перенестись на тысячи километров трудно, но возможно. Дракон полковника стар, но не глуп. Это шоу, устроенное им на прощание перед эскадрильей, должно было вселить в наши сердца отчаянье. Мы все должны были погибнуть. Умереть в горниле войны. Это была его цель, а никак не победа над врагами, которая просто невозможна с нашим вооружением. Он был всегда хитрой бестией, этот полковник. Даже в шрастре

, когда мы штурмовали вражеские укрепрайоны, он не жалел

раруггов

. Мы были для него всего лишь пушечным мясом. Ты думаешь, отбывая срок в аду, драконы становятся лучше? Ты ошибаешься. Ад для этого не предназначен. Иначе, он назывался бы раем.

Я передал Никите слова дракона. Пилот был огорошен этой отповедью. Он думал, что ему померещилось. Сестру он бы узнал из тысяч людей, все-таки родная кровь, но полковника...

В поселок он спустился к полудню. Бродил, проклиная извергов, пытаясь найти хоть одну живую душу, но поселение просто сравняли с землей. В нем жило всего несколько семей, сбежавших от войны, скрывшихся в одном из ущелий, прорезавших плато. Их погубило то, что они выбрали место неподалеку от базы хранения. Как они не наткнулись на базу, не ясно. Может быть, они настолько были заняты выживанием, что им не было нужды ходить в дальний конец озера, под самый ледник, где находилась скала, закрывающая вход в хранилище техники. Судя по всему, они были пришлыми, потому что весь обслуживающий персонал был эвакуирован после начала войны и погиб, нарвавшись на ковровый ядерный взрыв. Никита видел искореженные и оплавленные останки грузовых вертолетов в семидесяти километрах от озера. Враг знал, что где-то в этих краях есть склад техники, но не знал точных координат. Промахи разведки. А может разгильдяйство, которого хватало в любой армии.

Найдя избушку и рядом с ней зачехленный вертолет с полными баками, Никита обрадовался. Теперь он мог улететь отсюда в любое время, если, конечно, удастся реанимировать технику. В тот день, когда я отчаянно полз на перевал и был на волосок от гибели, он попытался подлететь к базе, где надеялся найти сестру. Не тут-то было! Площадка перед входом оказалась заминированной, и его чуть не сбили автоматические пулеметы, расставленные кем-то, скрывающимся в глубине туннеля под горой. Едва не погибнув, он возвращался к поселку и увидел струйку дыма, поднимающуюся над прогалиной в лесу. Так он повстречал Хрона

.

Божество услышало свое имя и перестало чавкать. Чайник наконец-то закипел, и Никита зашевелился, доставая скудные припасы из ржавых ящиков с войсковым пайком. Хрон

, лоснясь щечками, тяжело переваливаясь и икая, выполз из угла и сказал: «Вы уж извините подлеца, но тушенки осталось мало».

Мне было все равно. Драконам наплевать на еду. Поэтому я отказался от пайка и отдал его Никите. Чай из сушеных листьев смородины заполнил запахами маленькую избушку, затерянную в сожженной тайге, где-то в диких горах, возвышающихся над бескрайними болотами. В центре страны, которой больше нет, среди разрухи и безумия смерти. Я поперхнулся от первого глотка. Обжигающая горечь чая смешалась с горечью, наполнившей после рассказа Никиты мою душу.

***

Стоит ли доверять человеку, душа которого была искалечена драконом? Я спросил об этом у своего дракона и он, смотря честным и правдивым драконьим взглядом, сказал: можно.

Вздохнув, я решил для себя, что нельзя. Я не был в поселке, я не знаю, кто его разрушил, может быть, сам Никита на вертолете расстреливал людей, и хочет убрать свидетелей, если они еще живы. Я не верил ему. Я не верил себе. Я не мог доверять никому в этом мире. Будь она проклята — драконья душа. Будь он проклят — драконий ад, придуманный кем-то для искупления светлых порывов драконьих душ.

***

Утром меня высадили на каменной осыпи, в километре от входа в тоннель. Никита был немногословен. Криво усмехнувшись, он пожелал мне удачи, и я послал его к черту. Взлетев, вертолет ушел на противоположный берег озера. Остался всего лишь час. Немного времени для того, чтобы добраться до базы и пока Никита будет вызывать огонь на себя, пройти по заминированной площадке и пробраться внутрь, в неизвестность.

Дракон хмыкнул, и уполз готовиться к моей смерти. Надо привести дела в порядок, сказал он, и сел писать мемуары, раскладывая и так и эдак камни и сосредоточенно хмуря морду, усеянную шипами. Я оставил его заниматься этим бессмысленным делом и решил больше не тревожить. Это моя война. И никому нет дела до того, что я уже давно мечтаю о мире.

Из оружия у меня был ржавый охотничий нож и пара гранат, пролежавших в углу хибары неизвестно сколько времени. Хорошо, что взрыватели к ним нашлись, но сработают ли они? Не знаю...

Я стоял и смотрел, как на солнце искрится снег, укрывший белыми пятнами темный лед озера. Часть пути мне придется пройти по нему. Оттепели пока не было, и я надеялся, что толщина льда увеличилась. В ответ на мои мысли с озера донесся низкий гул, словно вздох циклопического существа. Вода постепенно уходила и лед, оседая, трещал на морозе.

Осторожно ступая на камни, припорошенные хрустящим снегом, я добрался до края морены и, прижимаясь к скалам, пошел к разрезавшему на две половины озеро отрогу, за которым скрывалась база. Маленькие лавины пару раз сыпались сверху, с горы, но к счастью я быстро проскакивал опасные места и камнепады, вызванные лавинами, меня миновали.

Я поймал себя на мысли, что мне нравится ходить пешком. Проведя целый год в кабине истребителя, я потерял форму, мои мышцы атрофировались, и теперь постепенно восстанавливались. Наверное, для того, чтобы быть разорванными пулеметной очередью или противопехотной миной. Зачем люди тренируют свое тело? Чтобы выжить? Вряд ли. Чтобы в гробу выглядеть хорошо. Дракон расхохотался, ухая и держась за живот. Я был рад, что его сплин улетучился. Все-таки, если станет совсем тяжко, дракон может выручить. А, может, и нет. От альтруизма, судя по последним событиям и его реакции на них, он излечился навсегда. Слава драконьему аду! К тому же приобрел несколько скверных привычек. Например, кстати и некстати, напевать старинные романсы, если ему становилось скучно. Не знаю, как относятся к этому другие носители драконов, но это меня очень раздражало. Потому что у моего дракона совершенно не было слуха.

***

Почти у самого отрога я вышел на лед озера. Поземка несла змеи снежной пыли по темной глади, изрезанной замерзшими трещинами, наполненной застывшими пузырями, поднявшимися из глубин, чтобы до весны быть впаянными в ледяную твердь. Если, конечно, весна наступит. Если когда-нибудь в этом замороженном мире станет тепло. И жар будет идти не из эпицентров ядерных взрывов, а от теплого, ласкового солнца, которое когда-нибудь согреет вечную мерзлоту умершей земли. Земли, уничтоженной человеческой злобой.

Я стоял, запрокинув голову, и смотрел в ясное, безоблачное небо. Холодное и надменное. Надо ли молиться ему? Зачем?

Дракон трагично взвыл: «Я встретил вас...» Под аккомпанемент завываний ветра и дракона, мне удалось преодолеть торосы, преградившие путь перед скалами отрога. Взобравшись на уступ, я занял место, удобное для наблюдения. Оставалось еще минут пятнадцать до атаки. Осторожно выглянув из укрытия, я убедился, что вход на месте, Никита меня не обманул, за исключением того, что лед перед площадкой был взломан пулеметными очередями и несколькими разорвавшимися минами. За ночь промежутки между льдинами затянулись тонким льдом, но я сомневался, что он меня выдержит. Дракон по этому поводу спел: «Отвори поскорее калитку...» Я попытался его заткнуть, но он не унимался.

Что же делать? Рискуя свалиться или выдать себя раньше времени, я свесился со скалы, но кроме отвесных стен, вплотную подходящих к горизонтальным плитам брони, закрывающим вход, ничего не увидел. Черт. Весь наш план рушится, как карточный домик. Вдалеке послышался рокот двигателя вертолета.

***

Сюрпризы никогда не бывают удачными, веселыми и безобидными, такими, какими себе их представляешь. Реальность нашего безумного мира такова, что без неожиданностей как-то спокойнее жить. Вам никогда не дарили «мешочек с секретом»? А чертик, выпрыгивающий из табакерки, никогда среди подарков не попадался?

Мне хватило воздушного змея, из-за которого мне затем пришлось терпеть двадцать с лишним лет все прелести драконьего существования. Ненавижу подарки, ненавижу неожиданности. Тем более, когда их ожидаешь.

***

К рокоту мотора приближающегося вертолета диссонансом, тревожным эхом примешался еще один звук. Из-за плеча горы, окаймляющей ледник и амфитеатр чаши озера, появился, словно черный гигантский ворон, штурмовой вертолет.

Я стоял на гребне и отчаянно подавал знаки Никите, чтобы он уходил, пока не поздно. Вооружения у него не было. Он навесил два запасных бака, чтобы увеличить дальность полета своей малютки. Но это превратило его вертолет в бомбу. Я отговаривал его, как мог, не делать этого. Но он тешил себя надеждой, после того, как поможет мне пробраться на базу, после того, как все закончится, улететь отсюда на юг. Глупец. Его смерть уже кралась над ледяным панцирем озера.

Соскользнув с гребня, я побежал навстречу маленькому вертолету, ослепленному солнцем, только-только выползшим из-за хребта. На мгновенье меня накрыла тень, и снежный вихрь запорошил лицо. Через секунду послышалось туканье пулемета. Никита пытался вывернуться, уйти в вираж, спрятаться в распадках гор, но было уже поздно. Далекий шорох стартующих ракет. Но — мимо! Я вспомнил наш план. Пока две рыбы, одна в отчаянии, другая хладнокровно загоняя добычу, носились кругами над озером, я мчался во весь дух по направлению к каменной гряде. Мне надо было вычислить расположение охранного периметра входа. Сзади, совсем близко послышался глухой взрыв, слившийся с разрывами ракет, затем треск ломающегося льда и шипение раскаленного металла, остывающего в ледяной воде. Волна трещин погнала меня на торосы, и я еле успел, задыхаясь и срывая пальцы в кровь, забраться на уступ гребня. Повернувшись, я совсем близко увидел вертолет, матово поблескивающий черной краской, ощетинившийся подвешенными на крылах ракетами, напоминающий обводами улыбающуюся акулу, застывшую в воздухе под сетью сдвоенного винта.

Лица пилота не было видно, но я знал, что это полковник.

***

Что-то надломилось во мне, как ломается хворостинка под ногой, с шумом и сухим треском. Излом, сначала еле заметный постепенно превратился в трещину. Судьба гнула меня, пытаясь сломать, я лишь становился тверже. Мне было невдомек, что твердость, как раз и дает возможность судьбе расширить трещину, которая всегда была во мне. Трещину между человеком и драконом. Тщета — злая тетушка, спутница всех неудачников, пытающихся изменить судьбу, уговаривала меня в том, что все пропало. Что все напрасно, жизнь прожита зря, никогда, ни за что, мне не вернуться в светлое прошлое, не вступить дважды в реку.

«Придется умереть?» — спросил я дракона. Он сидел на выступе скалы у пещеры и укладывал в мешок камушки воспоминаний. Готовился к дороге между мирами.

«Переходя из этого мира в мир иной, самое главное не потерять память о минувших днях, — сказал он, задумчиво глядя на закатное солнце моей души. — Там, в гееннах огненных, только и остается, что помнить о прожитых днях. Счастливых и не очень. О нелепых встречах и утерянных надеждах. Об убитой любви и воскрешенной ненависти. Обо всем, чего там нет. И никогда уже не будет».

«Что же делать, если мне не хочется умирать?» — я медленно взбирался на край гребня, чтобы в последний раз увидеть солнце, ползущее по краю хребта.

«Не знаю...» — ответил дракон и ушел за очередной порцией камней в пещеру.

Я поднялся с колен, встал в полный рост и увидел на фоне ледника и озера, зажатого с трех сторон горами, сверкающую лопастями смерть. Ослепленный солнечными лучами, я не мог разглядеть, что делает тот, кто сидит в кабине. Наверное, ухмыляется, предвкушая убийство. Быстро окинув взглядом горы и озеро, я не увидел Хрона

. Значит, у меня появился шанс. Как трудно понимать знаки богов, пусть даже они маленькие никчемные божества, в оборванных одеждах и вечно голодные! Либо мое время еще не пришло, либо у меня просто нет времени на всяческие философствования и размышления.

В замедленном, тягучем кадре я увидел, как с крыла вертолета, выпустив дымный шлейф, стартует ракета, начиненная смертью, и летит, целясь мне в сердце. Полковник видимо решил, что одной ракеты будет достаточно, чтобы расправится со мной.

«Мерцай!!!» — завопил дракон, который бежал, подпрыгивая, к омуту отчаяния.

«Нет, — сказал я. — Не хочу».

Солнце скрылось за верхушками хребта, тень от зуба, торчащего на гребне, накрыла меня за мгновение до взрыва ракеты.

Со стороны, то, что происходило со мной, наверное, смотрелось впечатляюще, но я не видел этой метаморфозы.

Мне надоело быть божеством, мне опостылело быть человеком, поэтому я стал драконом.

 

Круг шестой

Холод. Я думал в аду будет адова жара, но как же я ошибался! Холод скрутил меня, мою душу, заскорузлую дрянную тряпку, не годную ни на что, кроме постыдного бегства от действительности. Досадно, что наградой за трусость является смерть. Но то, что произошло со мной — не смерть. Это хуже смерти.

Дракон зябко поежился и жалостливо произнес: «Эк тебя ломает-то...» Я смотрел на замерший брусок ракеты, медленно ползущий в мою сторону, на лениво вращающиеся лопасти вертолета, на долгий день, плетущийся со скоростью улитки к вечеру, и страдал от адского холода. По наитию, используя знания, о которых никогда не ведал, я сгустил воздух и сделал себе два неуклюжих крыла. К черту мерцание! Я хочу летать и наслаждаться полетом. Я хочу быть самим собой — драконом, отвергнувшим все человеческое, уничтожившим все наносное, словно илом покрывшее мою сущность, которая рвется в небо и хочет летать, парить над озером, над горами, над миром. Но как же холодно и неуютно в желанных небесах!

Первый шаг в пропасть. Первый взмах крыльев. Дракон ликовал, он учил меня летать, парить, скользить в струях морозного воздуха высокогорья. Холод. Заледенелой душой, выстывшей от предательства, обретший крылья, я возносился над плато; и вертолет, и озеро, и отроги хребта быстро исчезали в туманной дымке. Полет — блаженство драконьего ада. Рядом появилась бесплотная тень. Я отпустил своего дракона на все четыре стороны. Сначала он испугался и запаниковал, но я помог ему сделать тело из кусков облака, и мы летели двумя бестелесными бестиями к темнеющему куполу неба, на котором проступали искорки звезд, и робко проявлялся лик ущербной луны, улыбающейся где-то внизу, у линии горизонта.

Медленное биение сердца, или это ветер рвет крылья, уносит нас в потоках, воздушных реках, простирающихся над Землей?

Сон. Размеренный шелест крыльев баюкает, ограняет те мечты, невысказанные, непонятые слова, которыми душа пытается общаться с нами. Полет в грозу. Как давно это было? Год, полгода, месяц назад? Или вечность? И было ли на самом деле? Сон...

***

...Пробив нижний слой облачности, самолет огибает тучу и ползет вверх, к чистому небу и вечернему солнцу.

Облака, словно большие мотки сахарной ваты, висят в сумерках приближающейся ночи. Истребитель срывают с них верхушки, бороздит крылом склон клубящейся горы, которую мы огибаем по восходящей спирали. Из серости туч мы вырываемся на простор небесных полей. Почти на линии горизонта, еле видное сквозь полосы перьевых облаков, висит низкое закатное солнце. Край тучи, попавший на пути солнечных лучей, светится, но со стороны незримой ленты нашего курса видно, что синь предгрозового неба сгущается в фиолетовый сумрак, охвативший уже половину мира.

Толстый слой облаков рассечен каньоном, узким провалом от неба до земли. Эта вселенская трещина наклонена в сторону нашего движения и хочется нырнуть в ее темный омут, посмотреть, что там, в глубине. Существует ли еще земля и маленькие огоньки на ее поверхности, выдающие присутствие людей? Или там уже иная реальность, наползающая на наш мир, бороздящая пространство и оставляющая на поверхности планеты незримый след, словно след гигантского слизня? На наше счастье небо остается прежним, и мы летим, ничем не связанные с тем, что происходит в сумраке, окутавшем мир внизу.

По широкой дуге мы уходим от надвигающейся грозы и безумства электрических разрядов, убивающих все живое в доли секунды.

Острый нож грозового фронта все больше отхватывает от небосвода, и мы бесстрашно пронзаем вязкое лезвие бури.

Горы, облачные хребты и долины с маленькими лоскутками туч. Половинка растущей луны и одинокая мерцающая точка, не знающая, то ли ей утонуть в океане ночи, то ли стать путеводной звездой, уводящей в мир иллюзий. Все заволакивает в одно мгновение, и ледяная крошка застывшего от высоты дождя бьет по фюзеляжу. Самолет, затянутый в турбулентность, трясет от вихря, запутавшегося в складках облака. Это продолжается долго, мучительно долго, кажется, что не осталось ничего, кроме белесой мглы и тускло светящейся панели приборов передо мной.

И снова мир разделен на верхний слой, наполненный темнотой с пылинками звезд и нижний слой, теряющийся в сгустившихся сумерках.

Медузы облаков, наполненные мертвенно-бледным светом ненастного неба. Висящие струи дождя похожи на длинные нити щупалец, безвольно колыхающиеся под порывами ураганного ветра.

Гроза нагнала нас и превратила нижний мир в огненный ад.

Вспышки молний, с прожилками ультрафиолетовых разрядов, иногда алые, иногда ослепительно белые, жалят призрачные небесные поля и растекаются по поверхности облаков. Мы летим над ними, и кажется, что внизу идет бой. Напряжение химерической битвы нарастает, но звуки сраженья не долетают до нас, тонут в ровном шорохе рассекаемого воздуха. Ударов грома не слышно, только в наушниках стоит нескончаемый треск, словно рой насекомых заполнил эфир.

Полетный план нарушен, и мы причудливо скользим по небу, пытаясь найти безопасный путь, пробуя вернуться из хаоса грозового неба в наш уютный домик с крепкими стенами. Тяжелая туша космоса давит, прижимая к земле, и я осознаю, что мы здесь чужие. Что в жизни имеет ценность лишь глоток спирта из фляжки и дождь, барабанящий всю ночь по железной крыше. Тоска и неумолимое желание вернуться гонят нас назад к дому.

Задание не выполнено, никто не погиб и не был убит. И ничего не жаль, кроме молний, бессмысленно растративших свою ярость над выжженной шквалом ядерного взрыва землей.

***

Я очнулся над хребтами Гималаев. Дракон превратился в ледышку и никак не мог отогреться в моей груди. Он ругал меня, сетовал на то, что мои мечты скоро доведут меня до погибели.

А зачем же еще мечтать? Ведь грезы для этого и предназначены — дарить нам сладкую смерть, вечное забвение, если мы рискнем скрыться в их тенистых садах.

Внизу проплывали вершины, неприступные стены горных хребтов с висячими ледниками. Им, вершинам, было все равно, что в мире больше не осталось людей, готовых их покорять, готовых жертвовать своей никчемной жизнью, чтобы постоять над всем сущим и несколько минут почувствовать себя божеством. Я подумал, что одинок так же, как горы.

«А я?» — пискнул дракон.

Я совсем забыл про земноводное, обитающее в моей душе. Дракон не стерпел оскорбления и начал плеваться ядом. В глазах у меня помутилось и мне пришлось опуститься на вершину ближайшей горы.

Холод. Я терял крохи тепла, пытаясь растопить лед молчания. Дракон не на шутку обиделся. В твердом насте предвершинного гребня я выдолбил небольшую площадку, чтобы не сверзиться в манящую пропасть. Движение немного согрело, но пронизывающий ветер выдувал остатки тепла из обледеневшей души. Воздуха на такой высоте было мало, и я быстро выдохся.

Как занесло меня в эти края? Зачем люди восходили на вершины? Здесь нет ничего, кроме вздыбленного мира под ногами, моря облаков и пронзительно синего неба, переходящего высоко вверху в ультрафиолет космоса.

За тонкой оболочкой кабины я никогда не ощущал бездны, мир был пустотой, наполненной свистом турбин. Но звенящая высота гор меня поразила. Если есть на земле ад, то он здесь, среди хаоса ледников, среди безмолвия вершин.

***

Погода резко испортилась. Драконья игра в молчанку меня раздражала, но я ничего не мог сделать: раругг

решил уморить меня на вершине. А может, я ошибаюсь, и он впал в кому. Я позвал его, но в ответ не услышал ни звука.

Ураганный ветер, несущийся со скоростью курьерского поезда, яростно пытался сорвать меня со склона горы. В этом мире все было против моего существования. Жизнью это назвать нельзя. Я мог, конечно, улететь отсюда в любую минуту, но камень на душе — мой дракон — по какой-то причине, или из какой-то извращенной вредности, издевался и не давал мне взлететь. Я не понимал в чем дело, и у меня возникло ощущение, что дракону зачем-то нужно остаться здесь. Но зачем? Если мы пробудем на вершине еще несколько часов, то нас просто скинет в пропасть порывом ветра или мы насмерть замерзнем в сумерках уходящего дня. Я долго не выдержу пытки холодом, когда от стужи трескается кожа, и коркой изморози покрываются губы и веки. Нахохлившись, я сидел, согнувшись в три погибели, на краю пропасти и ждал смерти.

***

Когда эту чертовку — смерть зовешь и ждешь, словно на первое свидание, то она, спрятавшись неподалеку, глумясь и злорадно хихикая, издевается и корчит мерзкие рожи. Но стоит расслабиться хотя бы на мгновение и почувствовать себя властелином судьбы, как костлявая сразу же дает о себе знать. Нет, не напрямую. Полунамеком. Но от этого почему-то становится еще страшнее.

Тьфу три раза через левое плечо. Отвяжись худая жизнь... И смерть моя отстань от меня. Ведь все будет так, как мы хотим. Не так ли, мой добрый зверь?

***

Дракон зашевелился внутри меня и начал делать приседания, чтобы согреться. Я обернулся призрачными крыльями, но их моментально смял ветер. Мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы удержатся на склоне. Снежный наддув, на котором я устроился, неожиданно дал трещину и угрожающе накренился в сторону пропасти. Мне пришлось сползти чуть ниже и расположится на маленьком скальном выступе. Не имея ни малейшей альпинисткой подготовки, я осваивал азы горовосхождения

на своем опыте. Лишь бы он не оказался горьким, ведь любое движение могло стать последним.

Меня отвлек удивленный возглас дракона. Он что-то увидел в соседнем ущелье и подавал знаки, пытаясь привлечь мое внимание. Через некоторое время облака поднялись почти на уровень горы и понеслись по кругу. Это фантастическое зрелище было красивым и пугающим одновременно. Клубящиеся лохмотья тумана образовывали гигантские фигуры, и это происходило с такой скоростью, что невозможно было разглядеть, что же они означают. Птицы, ящерицы, крокодилы и монстроподобные

создания выныривали из глубины облаков, как будто нападая на нас. Меня это представление обеспокоило, но дракон остался равнодушен к этой вакханалии несомых ветром кристалликов замерзшей воды.

Он видел то, что было недоступно мне. Как же я иногда ему завидовал! Раругг

обладал сверхъестественным чутьем на опасность, словно он наперед знал, что же произойдет в следующую минуту. Наверное, мерцающее божество научило

раруггов

не только спасаться в других слоях, но и предвидеть будущее.

«Ага, а оно ему надо? — подал голос дракон. — Ничему оно нас эдакому не учило. Просто, когда всю жизнь занимаешься военным делом, то начинаешь предвидеть ход событий на шаг вперед».

«По-моему ты опять хвастаешься, — сказал я, стуча зубами, и попытался сотворить крылья. У меня ничего не вышло. Что-то мешало. Я подозрительно посмотрел внутрь себя, но дракон невозмутимо раскладывал пасьянс из камней и чего-то ждал. Ну, что же, мне не оставалось ничего другого, как смирится и продолжить любование окрестными вершинами, которые проступали из облаков и снова прятались в дымке. Вечернее солнце выкрасило белый снег, с вкраплениями зеленоватого льда, в розовые цвета, тени стали пурпурно-фиолетовыми и я замер, завороженный этой красотой.

***

О, эта блаженная истома умирания среди ледяного безмолвия! Грезы, которые стали реальностью, мир, в котором можно видеть сны о вечности. Как же я устал жить. Сколько еще мне осталось мучиться в мире, убивающем просто так, из прихоти или из ненависти ко всему живому? Это неправда, что миру нужна жизнь. Вселенная самодостаточна

, ей не нужно кривое зеркало разума, скрывающееся под масками жертв и убийц. Мир терпелив, он ждет уже миллиард лет, когда жизнь уничтожит саму себя и наконец-то настанет покой и идиллия. Не будет больше смерти, потому что некому будет умирать. Не будет лжи, правды, любви и ненависти. Предательств и верности. Самопожертвований и убийств. Миру это не надо. Мир устал от жизни. И впереди у него вечность, чтобы ждать.

Когда жизнь уничтожит жизнь. Когда некому будет задуматься: сколько еще осталось жить...

***

Заиндевелое звездное поле прочертила черная тень. Дракон от удивления потерял дар речи. До этого он своей болтовней пытался не дать мне заснуть. Сон означал бы смерть. Холод проник уже до самого сердца, и постепенно биенье маленького сгустка жизни становилось слабее и медленнее. Тот жар ненависти, который был в последнее время единственным источником, поддерживающим во мне жизнь, исчез, угас, растворился в бездне неба. Мир оказался сильнее меня.

Тень скользнула за вершину и вдруг, вынырнув из-за гребня, превратилась в дракона. Мой раругг

злобно зашипел и приготовился к бою. Я равнодушно наблюдал за полетом черного дракона, который достойно держался под бешеными порывами ветра. Белый горб у основания шеи развернулся и мне приветливо помахал рукой человек. Прокричав что-то дракону, он заставил его опуститься на снежный наддув гребня, который под многотонным весом обрушился и исчез вместе с ними за перегибом.

Опять меня преследуют видения, подумал я. Раругг

взвился: «Какие к чертовой бабушке видения! Это сам дракон

Карр

!»

«У тебя разыгралось воображение, — сказал я. — Раругги

не могут жить на поверхности Земли. Это противно миропорядку, установленному вашими богами. И, кстати, кто такой

Карр

? И почему человек управляет им? Почему они разговаривают, словно друзья?»

Дракон замолчал, угрюмо наблюдая, как туша Карра

садится на предвершинный гребень. Все-таки это был не призрак, с сожалением подумал я, и приготовился вцепиться в уступ, ожидая лавины. Странное свечение, исходившее от пришельцев неизвестно какого мира, то ли мира ада, то ли мира богов, освещало снег. Я усомнился в реальности происходящего, потому что ни дракон, ни человек не отбрасывали тени. Человек что-то сказал дракону на ухо и ловко, по-кошачьи, начал спускаться по склону, направляясь к выступу скалы вблизи моей ледяной тюрьмы.

«Привет! — сказал он с улыбкой, добравшись до выступа. — Альпинист? Холодная ночевка?»

Я пожал плечами. Стоит ли разговаривать с призраками? Но внешность пришельца почему-то располагала к общению. В нем было что-то от бесшабашных потомков из двадцатого столетия, и он неуловимо напоминал мне отца.

Дракон в панике царапал мою душу, но я не мог понять его порывов, он хотел улететь, но природное любопытство, присущее всем раруггам

, останавливало его. Я с опаской посмотрел наверх, на нависшего над нами дракона, потом оглядел с ног до головы пришельца, и, решив, что ничего страшного не произойдет, если я поговорю с ним, сказал: «Привет! Мы тут немного зависли».

Человек недоуменно посмотрел на меня, видимо подозревая, что перед ним сумасшедший, раз я отозвался о себе во множественном числе. Черт. Я уже привык, что во мне живет дракон. Поэтому я поправил себя: «Вернее, я тут немного заблудился...»

Человек обвел взглядом гималайские вершины и захохотал. Сверху послышалось уханье дракона, и посыпались комья снега. Видимо опять я сморозил глупость. Не поймешь эту странную парочку, невозможную в нашем мире. Никто никогда не видел человека в компании с драконом из старинных книг. Либо мой раругг

двадцать лет вешал мне лапшу на уши, а я как кретин ему верил. Либо передо мной два сверхъестественных существа. Последние слова я нечаянно произнес вслух.

«Ладно, — сказал пришелец. — Пора представиться. Меня зовут Сказочник, а это — раругг

Карр

, доблестный крылатый воин из преисподней. А тебя, насколько я знаю, Виктор

Ланс

».

Я чуть не свалился с уступа. Что-то слишком много божеств и пришельцев меня знают. Что им всем от меня надо?

Но Сказочник, если это, конечно, было его настоящее имя, в чем я очень сомневался, просто сказал: «Не бойся, мы не причиним тебе вреда. И своему дракону посоветуй успокоиться. А то Карру

больно смотреть на его душевные мучения».

«Но как?! — я был обескуражен. — Как вы узнали про моего дракона?»

« Хрон

рассказал, — божество, потрясло рукой, на которой я разглядел тускло светящиеся командирские часы. — Этот маленький пострел успел и в этом слое напакостить. Хотя это уже не важно. До схлопывания вашего слоя осталось чуть меньше суток».

«До схлопывания?! Что это за херовина

такая!» — меня испугал равнодушный тон пришельца.

Он весело посмотрел на меня и сказал: «Ты как всегда в точку: именно херовина

. Уважаю староцерковный алфавит и его двадцать третью букву «

хер

». Но ситуация у вас сложилась критическая. Твои знакомые знают о большой красной кнопке, нажатие на которую и похерит ваш слой матушки Земли».

«Постой! — отчаянно закричал я. — Какие знакомые?! Какая к черту кнопка?!»

Сказочник устроился удобнее на выступе и начал говорить. Речь сумасшедшего божества была логична. О чем-то я догадывался сам, но о большинстве вещей я слышал впервые, поэтому мог их принять разумом, но не сердцем. Слои. Шрастр

, который я всегда считал выдумкой

раругга

, моей второй личности. Слои, влияющие друг на друга, проникающие друг в друга. Создания, населяющие их, переходящие из слоя в слой. Шамбала, которая все-таки реальна. Звездолеты пришельцев, непонятный Верховный синклит, он же — враждебный людям круг существ, играющих во вселенскую многомерную игру «го».

В голове образовалась каша из обрывков сведений, ненужных, пугающих, бессмысленных. Ерунда. Все это вздор. Чепуха. «Бред сивой кобылы» — добавил мой дракон. Я согласился с ним. Только не кобылы, а всадника черного дракона. Стабилятора

, как он себя назвал. Очень похоже на стабилизатор, но не то. То ли божество, то ли стихия. Личность, обеспечивающая стабильность на планете Земля.

Так. Фарс, похоже, продолжался. Если верить словам призрака, то наш слой по прошествии нескольких часов исчезнет, словно его и не было. Растворится, сгинет, « схлопнется

».

Сказочник, закончив рассказ, начал собираться в путь. Он спешил. «Дела. Все время чем-то ужасно занят, — сказал он и начал подниматься вверх по склону, к дракону, который темным изваянием застыл на фоне восходящей луны. Уже из седла, прилаженного к шее дракона, он крикнул мне, чтобы я все-таки поверил в легенду о большой красной кнопке. Ах, это к тому же была легенда! Я молча стоял и смотрел, как вниз по склону валится дракон, в падении расправляя крылья, которые мерцали, становясь прозрачными, словно слюда. Дракон со Сказочником, так и не взлетев, исчезли, оставив на склоне горы след, очень похожий на тот, что оставляет после себя лавина.

***

Пришлось спросить раругга

, видел ли он что-нибудь. Он ответил, что все это время сидел в пещере с зажмуренными глазами. Я так и не понял, шутит он или нет. Вроде бы ему было не до шуток, так как он трясся, как осиновый лист и, как мне показалось, был очень рад, что остался в живых. То есть он, конечно, в аду, мертв, но я жив, значит...

Что-то мы совсем запутались. Опустившись на скальный выступ, торчащий из склона, я устало подумал, что галлюцинации не оставляют следов. Может, это было облаком, обрушившимся снежным карнизом и сорвавшейся лавиной? Мир прост и стабилен. Ему не нужны сверхъестественные существа и их фантазии. И мой дракон живет только в моем больном воображении.

«Но-но! — сказал дракон. — Я сейчас докажу, что я реален!»

«Как? — спросил я его. — Станешь белым и пушистым дракончиком? Сожжешь меня струей пламени? Мы полетим с тобой в пещеру, в которой спрятаны огромные богатства, награбленные тобой у сказочных королей и царей? Ты покажешь мне кости и доспехи убитых тобою рыцарей?!»

«Нет, — ответил раругг

. — Я покажу тебе, чем занимаются драконы полковника и Александры».

Я закрыл глаза и увидел тьму.

***

Механизмы, гудящие силовые трансформаторы и двигатели, готовые в любую минуту вращать огромные зубчатые колеса. Щиты управления, приборы и маленькие красные, желтые и белые лампочки, выхватывающие из темноты куски железных конструкций и ленты кабелей, тянущиеся вдоль стен помещения.

Александра, как мне показалось, совсем не горевала о погибшем брате. Смерть дала, смерть и взяла. Голый череп с поджившими язвами отражал блики, световой рисунок ламп. Жесткая линия губ иногда кривилась, глаза, воспалившиеся после нескольких бессонных дней и ночей, были прищурены и напряженно смотрели на что-то, прикрытое кожухом, расположенное в центре пульта управления, словно это был алтарь, на котором лежал магический кристалл.

Мне стало не по себе, нехорошее предчувствие все больше тревожило меня. Дракон впал в транс, он, как пифия, вещал о том, что может быть будет. Но свершатся ли его предсказания? И пророчества ли это? Вдруг все же я вижу грядущее? Будущее, которое может быть произойдет в течение нескольких часов?

Александра подошла к пульту, откинула кожух, под которым мертвенно блестел гриб кнопки. В красном свете проснувшейся сигнализации кнопка казалась почти белой. Александра любовно провела рукой по гладкой поверхности кнопки, окинула взглядом ряды лампочек, нахмурилась и отошла к приборам, чтобы что-то отрегулировать.

Резко открылась железная дверь, в комнату быстрым шагом вошел полковник, выключил верещащую сигнализацию, и что-то резко сказал Александре. Она обернулась и наотмашь ударила его по лицу. Полковник схватился за рассеченную щеку, на которой появились темные капли крови. Клочья тумана скрыли от меня продолжение сценки. Дракон выдохся. Он заполз в пещеру и там затих.

Я открыл глаза. Мир, которому оставалось жить так недолго, был тих и безмятежен. Над горизонтом, расчерченным изломами горных вершин вставало солнце. Мороз пошел на убыль, и дымка облаков медленно стелилась по глухим ущельям, прячась в распадках и трещинах ледников. Тишина, прерываемая лишь иногда перестуком камней и шорохом маленьких лавин, не давала повода усомнится в незыблемости мира, который намеревался вечно вращаться по орбите вокруг светила. И так и будет. Но без нашего слоя, изувеченного войной, искалеченного людьми, которые, словно безумные, приближали время армагеддона

. Я поверил в легенду, рассказанную божеством.

Где-то на дне моей души все время копился ужас, животный страх. Стремительно вырвавшись на свободу, он залил мою душу отчаянием и помутил мой разум. Как сумасшедший я кинулся вниз по вертикальному склону, забыв о крыльях, не видя ничего перед собой из-за застилающих глаза видений апокалипсиса, быстрой и беспощадной смерти мира. Сорвавшись с уступа, я начал падать в пропасть, но, не долетев до ледника, исчез в мерцании.

***

Где-то там, далеко на юге затихала война, перемоловшая своей ненасытной пастью остатки моего отечества. Города, когда-то наполненные жителями, а ныне лежащие в руинах. Поля, леса, реки — все стало прахом. Надо ли жалеть пепел? Надо ли сочувствовать врагу, который убил твою страну и добрых соседей, не пожелавший сдаться на милость победителям? Надо ли избегать смерти, если ты смертен?

Я стоял в темном туннеле, уходящем в глубь горы, и смотрел на приближающееся желтое пятно фонаря, гадая, кого мне придется убить первым. Его или ее? Полковника или Александру?

***

Нажимая на гашетку пушки, кнопку пуска ракеты или наводя бомбу на цель, не видишь лица врага. Война давно для меня стала занятием, схожим с виртуальными сражениями на тренажере. Если не видишь, значит, не существует. Если не существует, то не жаль. Нет чувства омерзения от своих движений. Они просты и размерены, каждое выверено и доведено до автоматизма. Каждое смертоносно и обладает силой разрушительной и божественной. Боги, с разящими молниями сошли на землю, чтобы сесть в крылатые колесницы. Беспощадно бить врага. На земле, на воде и в небесах. Размазанные точки техники в клубах дыма нереальны. Горящие обломки зданий, там, далеко внизу, оставлены людьми. Так кажется всем, кто хоть раз бомбил живую силу противника. Живую...

Я наблюдал за движением фонаря по тоннелю. Свет выхватывал плиты, обожженные огнем, вырывавшимся из сотен сопел истребителей, когда-то стартовавших из него. Этот тоннель повидал на своем веку столько всего, что мог бы рассказывать дни и ночи о разных самолетах и грузах, скользивших под его темными сводами. После сегодняшнего дня, он сложит легенду о каплях крови, веером разлетающихся из горла, которое пело прекрасные песни о любви, пока было молодым; о каплях крови, падающих с ржавого охотничьего ножа в изморозь, покрывающую бетонные блоки пола.

Как же горько чувствовать себя убийцей. Даже ради спасения мира.

Дракон посоветовал мне заткнуться и засунуть свои рефлексии в дальний угол, иначе мы погибнем мгновенно. Я согласился с ним, но все равно, как последний придурок, шагнул из ниши, в которой прятался, в тоннель навстречу врагу и попал в луч фонаря. Было бы странным, если бы он меня не ослепил.

Все-таки реальный бой лицом к лицу отличается от воздушного боя, подумал я, обливаясь кровью из раненого плеча. Чертовка хорошо стреляет, хотя и растратила на меня всю обойму, надеюсь, последнюю. Граната все-таки взорвалась, и Александра осталась в темноте. Я слышал, сквозь звон контузии от близкого взрыва, как хриплое дыхание вырывается из ее горла. Она была тоже ранена осколком. Мимо меня их пролетел целый рой, но ни один, к счастью, не задел.

Никогда нельзя недооценивать драконов, тем более, набравшихся женского коварства.

Как только я подошел ближе и склонился над потерявшей сознание девушкой, мне в глаза полетели мелкие камни и песок. И так ни черта не было видно в темном тоннеле, но боль в запорошенных мусором глазах ненадолго меня совсем дезориентировала. Пришлось дракону в очередной раз спасать нашу шкуру и действовать, руководствуясь интуицией и смотря на мир третьим, внутренним глазом. Много мы не увидели, но слух у дракона был отменным, поэтому свист рассекающего воздух ножа он услышал, и мы вовремя подставили свой. Удар был такой силы, что от ножей посыпались искры. Об этом мне потом рассказал дракон. Я же, пока мой дракон сражался на ножах с драконом Александры, пытался заставить свернуться кровь в глубоких ранах на плече и ноге. Остановить кровь мне удалось с трудом. Я потратил на это простое действие слишком много сил и нервов.

Когда я всплыл на поверхность сознания, все уже было кончено. Меня передернуло от запаха чужой крови. Вложив нож в ножны, я пошел, подволакивая раненную ногу, в глубь тоннеля, прочь от неподвижного тела, прочь от лежащего в грязи камня с прищуренным зрачком-трещиной...

***

В конце тоннеля, прошагав почти с километр, я наткнулся на истребитель. Тихо постучав по дополнительным бакам, подвешенным к крыльям, я убедился, что самолет готов к дальнему перелету. Только куда? В рай?

Дракон, зализывая раны после стычки, счел долгом сообщить, что дело пахнет керосином. Где-то там, глубоко под землей спрятано столько радиоактивного дерьма, что его хватило бы, чтобы разорвать луну на две половинки. Потом ойкнул и сказал, что это только его предположения и мысли вслух. И мы правильно сделали, что остановили этих маньяков. Я возразил: есть еще один любитель староцерковной азбуки и буквы « хер

». Дракон ответил, что он его не видит. Нет полковника, он исчез.

Черт, все приходится делать самому, нет никакой гарантии, что дракон не покрывает своего бывшего начальника. У раруггов

, как и у любых воителей, иерархия и

чинопоклонение

возведено в ранг добродетели. Не зря же он так боялся призрака дракона

Карра

. Дракон обиделся, но не сказал ни слова в оправдание.

Я шел, ориентируясь по открытым дверям. Александра спешила. Как я понял, ее план состоял в следующем: открыть тоннель, вернуться, нажать проклятую кнопку и успеть добежать до истребителя, готового к взлету. Только одно меня беспокоило: самолет был одноместным. Полковник и Александра должны были решить, кто улетит на нем. Я уже совсем запутался в предположениях. Если взрыв будет, как говорит дракон, такой силы, что разорвет оболочку планеты, то улетать было бессмысленно.

Если взрыва все же не будет? Если я зря убил человека? Если все наоборот? И они вдвоем с полковником спасали сверхоружие, проклятую бомбу, от меня! О, черт, черт, черт!..

***

Я остановился перед залом, наполненным гудящими механизмами. Дверь в него была приоткрыта. Я осторожно заглянул и увидел кресло, стоящее перед пультом. Из-за спинки кресла виднелась голова. В три прыжка я был у пульта, но, увидев страшное зрелище скончавшегося под пытками полковника, понял, что был прав, убив в тоннеле его напарницу.

Полковник, видимо, был жив некоторое время. Его изуродованные руки сжимали выдранные из пульта пучки проводов. Но его тщетные усилия не повлияли на ход событий. На настенных часах, висящих над кнопкой пуска адской машины, красная стрелка подбиралась к нулевой отметке. Взвыла сирена, возвещающая о конце света. По стенам, шкафам с циферблатами приборов, по угловатым конструкциям побежала полоска оранжевого света от фонаря, дублирующего сирену. Я подошел к пульту и, внимательно прочитав надписи под тумблерами, выключил запуск подготовки взрыва. Дракон по этому поводу съязвил: «Пришел спаситель остатков человечества и сказал: «Да будет так!» И стало так!»

Я устало опустился на пол, прислонился к нагретому, резко пахнущему изоляцией, кожуху приборного шкафа и провалился в сон.

***

Во сне не сходят с ума. Если, конечно, вся жизнь воспринимается, как сон, то тогда это возможно. С ума сходят наяву. Придумывая очередные способы умертвить человечество, изобретая смертоносные машины, все более мощные, все более изощренные. Интересно, какие сны снились людям, выдумывавшим это тектоническое оружие, которое мне удалось остановить? Я думаю, отнюдь не кошмары. Может быть сны о рыбалке? Здесь, в этих краях, была отличная рыбалка.

Та мысль, которую я так и не поймал, приплыла ко мне из сна. Жаль, что рыбы не умеют говорить. Я так и не понял, что мне сказала крупная и очень аппетитная мысль. Я весь обратился в слух, но услышал лишь голоса. Зря я это сделал. Теперь они преследуют меня повсюду.

Во сне я прошел обратный путь и открыл вручную огромную дверь тоннеля. Мне никогда бы не справиться было с ней, но мне помог дракон. Он отлучался ненадолго, чтобы посмотреть, что спрятано в недрах горы. Я не спрашивал, что он там увидел. Дракон молчал и о чем-то угрюмо размышлял.

Ветер с озера принес поземку, и вихрь снежинок ворвался в зев чудовища, обездвиженного левиафана, из чрева которого я вырвусь на простор небес. Я повернулся и пошел обратно, к истребителю. Порыв ветра чуть не сбил меня с ног и камень, ударив меня в плечо, ненадолго обездвижил руку. Я наклонился, чтобы рассмотреть его и в первый раз осознанно подумал, что сплю. Плоский камень со зрачком — трещиной. Дракон взвыл и погнал меня к самолету. Он понял тогда, что это очень плохое предзнаменование. Я возразил ему — ведь это сон. А во сне все предсказания обычно плохи. Дракон не сказал ничего. Но я услышал голос. Кто-то позвал меня. Только во сне духи разговаривают с нами, в чем же подвох?

Град камней упал на площадку перед озером.

Я прикинул, с какой скоростью мне надо стартовать из тоннеля, чтобы вылететь и, набрав высоту, скользнуть в распадок между двух вершин. Инженеры постарались на славу. Это была идеальная ВПП, скрытая в толще горы. Фантастика. Единственное, что меня беспокоило — это камни в тоннеле. Пол давно уже никто не чистил. Колесо шасси может подпрыгнуть, и самолет заденет крылом стенку тоннеля. Но это же сон! А во сне случаются чудеса. Все будет хорошо.

Я дошел до трупа Александры и оттащил его к стене. Во сне нет запахов. Мозг ограничивается набором картинок. Только иногда искаженный звук из внешнего мира дает толчок для завываний монстров в кошмарах сна. Я почувствовал запах смерти и попытался провалиться глубже в сон. Камень с драконом лежал на том же месте. Я отбросил его ногой, и он вскрикнул от боли. Сон все больше начинал наполняться страхами. Я улыбнулся и быстрым шагом направился к самолету, который стоял, с прогретыми двигателями и был готов к полету. Я много раз летал во сне. Чем же этот полет отличается от предыдущих? Ах, да. Голоса. Голоса, звучащие у меня в голове. Голоса, молящие меня сделать то, ради чего я пришел сюда. Нажать на кнопку.

«Не дождетесь!» — прокричал я в темноту и поднялся в кабину. Сильный ветер сбросил камни со склона. Бывает. Маленький метеорит на излете поранил мне плечо. Один случай на миллиард, малая толика везения, но тоже ничего необычного. Но голоса...

Слишком много для сна голосов. Мне никогда не нравились болтливые привидения, решил я и захохотал. Эхо унесло мой хохот в глубь тоннеля, и чей-то голос твердо произнес: «Ты не улетишь отсюда!..»

Черта с два! Никто мне не указ. Тем более духи драконов. «Постой, — спросил я у дракона. — Это ты сейчас произнес?» Дракон, выполз бледный из пещеры и спросил: «Что я должен был произнести?»

«Что драконы, заточенные в камнях, мне не указ». Дракон странно на меня посмотрел, сказался больным и уполз обратно. Он на самом деле плохо выглядел, но я списал это на контакт с обилием электроники, которую дракон не переваривал.

Ну, что ж, мой сон, несись галопом! Надеюсь, ты будешь вещим.

***

Я проснулся вовремя. Еще немного и меня размазало бы о скалы. Еле удерживая штурвал, я пытался выровнять самолет, который упорно не хотел слушаться рулей и заваливался на правое крыло, изуродованное при столкновении со стенкой тоннеля. Камень попал в воздухозаборник

, заклинив турбину, переломав лопасти, и мне пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы повернуть назад и кое-как посадить самолет на торосы перед отрогом горы.

Из рассеченного лба на штурвал капала кровь. Я поднял голову и увидел проклятый тоннель. Перед ним на снегу виднелась свежая каменная осыпь. Самолет при выходе из тоннеля попал под обвал. Может, я его и вызвал при взлете. Какая сейчас разница. Голоса, живущие в моей голове. Сон, оказавшийся явью. Дракон, оставивший меня. Где он? Нет!

Лихорадочно выбравшись из кабины, я побежал, ругаясь и плача от бессилия. Хор голосов сопровождал меня, пока я мчался до пульта. Они орали, верещали, победно вопили, надеясь, что я образумился и бегу выполнять их волю. Я должен успеть. Тело Александры куда-то пропало. Видимо его снесло струей газов их турбины. Медленно. Надо бежать быстрее. Еще быстрее. Еще...

***

На меня с воем набросилась Александра. Я перекинул ее через поручни лестницы, и она с глухим стуком упала в колодец лестниц. Я сбежал на уровень вниз, скользя на мелких камушках, испещренных трещинами, достиг еще одного коридора, за которым должен был находиться пульт, и остановился перед полковником. Ужас из моего сна вернулся. Дракон полковника прыгнул на меня, и мне пришлось потратить драгоценные секунды, чтобы нейтрализовать его, скинув в электрические цепи ближайшей машины. Где-то в подсознании я хохотал над собой. Сказочник был прав. Если миру суждено умереть, то он умрет. Я постоял перед дверью, ведущей к пульту и, вздохнув, открыл ее.

Дракон ждал меня. Рядом с ним сидел Хрон

и серьезно смотрел на меня. Я тихо, стараясь не лязгнуть, прикрыл дверь и прошел к пульту. Сев в кресло, я зажал ладони между колен и произнес:

— Все?

Хрон

подошел ко мне и положил руку на плечо.

— Это тебе решать. Ты у нас сумасшедший. А мы всего лишь твои галлюцинации.

— Хватит издеваться! — мне не нравились эти два создания. Может, ради их уничтожения стоило нажать на кнопку? Заодно уничтожив мир.

— Мы серьезно, — сказал Хрон

. — Примерно через двадцать минут три баллистические ракеты с ядерными боеголовками, долетят до плато. Одна упадет в болотах, вторая не разорвется, третья испарит озеро, обрушит тоннель и замурует тебя здесь на веки вечные. Кстати, почему ты не улетел на вертолете?

— Я же сумасшедший, — ответил я и поднялся, упершись руками в пульт.

Кнопка равнодушно блестела, похожая на гриб. Ее грибница, сотканная из проводов, уходящих вглубь приборов, механизмов этого монстра, созданного человеческим гением, доходила до поля бомб, расположенных в пласте, где когда-то плескалась нефть, ради которой сейчас погибло девять десятых человечества.

— Драконы ждут, — прошептал раругг

. — Людей, погибших в войне, ты не вернешь, но можешь вернуть в

шрастр

драконов. Они уйдут обратно по лаве. Послушай, сколько их собралось тут...

Я опять услышал хор голосов. Нет! Они звучали в моей голове, они просили, умоляли меня отпустить их из этого ада. Нет! Драконий ад, холодный и бездушный, наполненный предательствами и убийствами ни в чем неповинных людей, из которых многие были раруггами

. Нет! Существами, созданными, чтобы летать среди магмы, а не погибать бесконечно от холода, пытаясь выжить в мире людей. Нет!..

Толчок от разорвавшейся в сотне километрах ракеты погасил свет. Автоматически включилось резервное питание.

Я смотрел на красный свет, отбрасываемый лампой, на которой было написано слово «ВЫХОД» и думал. Я вспоминал дыхание ветра, гонящего по траве волны; шум прибоя и соленые брызги, долетающие до меня. Я вспоминал города, наполненные людьми, гамом и звоном транспорта. Я вспоминал звездное небо и звезду Тубан

из созвездия Дракона, расположенную на полпути между

Мицаром

и парой ярких звезд ковша Малой Медведицы, которая была Полярной около двух с половиной тысяч лет назад и, может быть, станет Полярной через минуту. Если я нажму кнопку. Если я нажму эту проклятую кнопку. Если я нажму эту проклятую кнопку, которая уничтожит мир, уничтоживший меня.

Голоса. Они замолчали. Сон прошел. Раругг

положил лапу на мою руку, покоящуюся на гладкой кнопке. Мы посмотрели друг другу в глаза. Дракон что-то в них увидел и улыбнулся. За два удара сердца до взрыва третьей ракеты я успел нажать...

 

Эпилог

Он парил в темно-оранжевом небе шрастра

. Горячий ветер ласкал багровую чешую, и она тихо шелестела при каждом взмахе крыльев. Внизу мелькали озера расплавленного металла, выступившие, как капли пота, на океане застывшей лавы. Вверху, впаянные в твердь небес, совершали коловращение лиловые луны, на одной из которых был его дом.

Он летел к далекой гряде гор, и радость полета заполняла его, избавляя от ненужных мыслей и страха смерти. Ведь смерти больше не было в его мире. Драконий ад, длящийся сотни лет, давно стал легендой и выдумкой стариков.

Но он еще помнил, что в мире, покрытом снежными полями и черным пеплом, был человеком. И звали его — Ланселот

.