Население Украины после обретения самостийности довольно быстро разделилось на украино- и русскоязычное. Так уж получилось. Не последнее слово в этом разделе сыграли горе-политики. К сожалению, в постсоветской Украине счастье-политиков не наблюдается. Ибо все годы существования Советского союза лучшие кадры, как и положено, в империи-вампире, высасывались из артерий-республик в центр – в ненасытное вурдалачье сердце.
Кроме того, коммунистическая машина, десятками лет, без ложной застенчивости использовавшая самые жесткие методы ваяния «советского человека», таки сумела внедрить в подкорку так называемое имперское мышление. Понятно, далеко не во все головы представителей доблестного «советского народа». Свидомые украинцы, таджики, грузины, армяне, прибалты, как ни странно, так и остались свидомыми. А вот те, кому не дает спокойно спать мысль о том, что они уже не являются представителями «великого и могучего Советского Союза» или «Великой России», или «великой нации», гордо именованной «нацией советских людей», в досаде и разочаровании от неожиданного выхода из этого статуса, поголовно страдают синдромом неудовлетворенных имперских амбиций.
Эти люди оказались вне «великой империи», в окружении других, национально свидомых, озабоченных коренными традициями, фольклором, историей, родной природой, по большому счету озабоченных любовью к той земле, на которой живут. И попали в эдакую виртуальную духовную изоляцию. Они не хотят прощаться с мыслью, что уже не являются частичкой огромного мощного государства, которого побаивается весь мир и с которым этот самый весь мир считается.
Они не хотят рядиться в вышиванки, кызыл-тебетеи, койнеки или сарытахта доны.
Их не трогают национальные песни. Они не признают национальных идолов. Им кажутся мелкими герои национального эпоса. Ну, и больше всего их не устраивает, что в стране, получившей независимость от их иконы-империи, существует язык коренного населения. Вот-вот был только их любимый русский, и вдруг оказалось, что есть еще один язык. Язык аборигенов. То есть, он и раньше был, но как-то не мешал. Обретаясь на задворках и околицах. Среди маленьких свидомых людишек, не доросших, по их мнению, до высот «великого и могучего».
С годами укрепления самостоятельности и независимости новообразованных, а вернее, вернувшихся в самих себя государств, всякие свидомые стали открыто пользоваться национальным языком, петь свои народные песни, возвращаться к национальным традициям, тысячами молиться в своих исконных храмах. Короче, идентифицироваться по полной программе. Национальный язык получает статус общепризнанного и открытое уважение и популяризацию со стороны свидомых.
А потом на определенном этапе роста самостоятельности оказалось, что знание местного коренного языка уже необходимо на официальном уровне. А с какой стати? Он годами мыслит на русском языке. Его отцы-прадеды говорили на русском языке. Ему мама пела колыбельные на русском языке.
С одной стороны, вроде бы, ничего не изменилось. Он по-прежнему говорит на русском. С ним по-прежнему общаются на русском. Но, попадая в определенную среду (чиновничий кабинет, школу, суд, в театр, на концерт или юбилей…), он сталкивается с подчеркнуто вежливым к себе отношением. Обращаясь к нему, человек специально для него переходит на его язык. Это, знаете ли, как-то подчеркивает его особое положение. Он не такой, как окружающие. Человека сильного это никак не задевает. Человека слабого это выводит из себя. Вроде бы, внешних причин проявить свое раздражение, нет. Поэтому, не имея возможности выплеснуть эмоции наружу, человек вынужден их копить внутри. Ну, понятно, что накопившись до критической массы, они рано или поздно выплескиваются. Например, через фобии.
А в Украине эту ситуацию обостряет еще и своя геополитическая особенность. Восток страны за время СССР (ну, и немного за годы царской кадровой политики) сформировался из русскоязычного населения. На запад Украины большевизм с его бесчеловечной космополитической идеологией пришел на 22 года позже, чем на восток. А до большевиков, западная Украина десятками лет испытывала на себе влияние культур, которые никакого отношения к России не имели. То есть, западная часть Украины наименьшим образом пострадала от влияния России и большевизма. В результате имеем две Украины: одну свидомая, другую – постсоветскую. Вот, в этой постсоветской Украине превалирует постсоветское мышление. И постсоветское отношение к русскому, ну и украинскому языкам.
Восточное население сформировалось из граждан СССР. Западное – из свидомых. Благодаря политике «великого Сталина», мешавшего национальности СССР, как винегрет в тазике, восток Украины за советские годы успел стать коренным населением, но не успел стать свидомым. Ощущение себя не то, чтобы русскими, но и не украинцами, не дает жителям востока Украины душевной устойчивости. Речь не идет о тех, кто благодаря разным обстоятельствам, в том числе и личным качествам, сумел себя ощутить гражданином Украины. Именно Украины, а не бывшим гражданином Советского Союза.
Спросите, а как отличить, кто ощущает себя украинцем, кто нет? Не все же обязаны любить «Несе Галя воду» или «Як помру, то поховайте…». А отличить просто.
Политические симпатии и антипатии здесь не определяющие. Конечно, если гражданин Украины фанатеет от прокремлевского политика, это о чем-то говорит. Но главным отличием мне представляется все-таки отношение конкретного человека к языку и истории. Можно ли считать его представителем конкретного народа, если он не уважает язык коренного населения и уж тем более, терпеть его не может и не признает? Если он не хочет знать его истории, его героев и лучших представителей? Если он, не углубляясь в изучение тех или иных исторических событий, просто отрицает их, и всё тут? Мало того, открыто охаивает святыни?
В ИМХО и постах ДД все это анонимное отрицание довольно ярко проявляется. Неприкрытое украинофобство и поклонение России не делает чести человеку, который рожден и взращен не в России. Но если уж так невозможно изменить своё отношение к земле, на которой ты вырос, выход всегда есть. Всегда можно поменять страну на ту, которая тебе милей. Другое дело, насколько ты сам окажешься ей мил.