Лондон, 5 апреля 1711.

[четверг]

Я только что самолично отдал мое девятнадцатое письмо в почтовую контору на обратном пути из Сити, где пообедал. Этот дождь разорит меня на каретах. Туда я часть пути прошел пешком и сберег тем шесть пенсов, а когда осталось расстояние на шиллинг, нанял карету; обратно же меня подвезли даром; а сейчас я занят.

6. Господин секретарь пожелал повидаться со мной нынче утром, объявив, что ему надобно сообщить мне кое о чем, но так ничего и не сообщил; а герцог Ормонд тоже прислал сказать, что хотел бы встретиться со мной нынче утром в десять у Саутуэла, куда я потом и отправился, полагая, что речь идет о каком-нибудь особенно важном деле. Я застал там всех находящихся в Лондоне ирландцев, которые собрались посоветоваться, как воспрепятствовать принятию билля о введении пошлины на ирландскую пряжу; договорившись, как действовать, мы все (и герцог в том числе) отправились в парламент, чтобы склонить на свою сторону друзей из палаты общин; лорд Энглси был бесподобен, я творил чудеса, а кончилось тем, что рассмотрение дела было отложено до понедельника, так что нам придется снова туда пойти. Обедал у лорда Маунтджоя, после чего смотрел, как он играет в шахматы, и это напомнило мне Стеллу и Грифитса. Возвратясь домой, я обнаружил, что этот пес Патрик куда-то запропастился, и я рвал и метал, хотя проку от этого ровно никакого. А теперь, коль вам приспичило к декану, я, миледи, вам препятствовать не стану. Что-то никак не подберу рифмы к Уоллсам и Стойтам. — К нам явилась миссис Уоллс. Не подать ли что на стол-с? — Нет, мы с ней поедем к Стойтам, Есть пирог и пить настойку. Хенли сказал мне, что тории повинны в том, что мы выступаем за ввоз французского кларета и по их вине мы забываем о хорошем вине. Мистер Гарли едва ли станет выходить на этой неделе или даже в ближайшие десять дней. Я рассчитываю, что он появится в палате общин как раз к тому времени, когда я отправлю это письмо. Мое последнее письмо ушло на двенадцатый день, то же самое, видимо, произойдет и с этим. Впрочем, нет, ведь письма, которые я отсылаю раньше двухнедельного срока, содержат ответ на ваше, в противном случае вам пришлось бы довольствоваться только описанием дней такими, какими они были — ясными или дождливыми, прошедшими впустую или проведенными с пользой, веселыми или унылыми и прочее. В первый же день, как я увижу здесь крыжовник, я тотчас вам сообщу, а вы проследите, пожалуйста, насколько позднее он появится у вас. За последние пять недель у нас не было и пяти погожих дней, сплошные дожди и ветер. Говорят, что весна здесь нынче поздняя. — А теперь, дорогие дерзкие болтуньи, отправляйтесь-ка обе в постель, а то вы не дадите мне уснуть всю ночь.

7. Форд предпочел уехать в Эпсом, чтобы не быть здесь во время Страстной пятницы и пасхального воскресенья. Он уговорил меня пообедать с ним нынче и сообщил, что из Ирландии приходят письма с рассказами о чрезвычайно неблагоразумном поведении архиепископа Дублинского; тот будто бы воспользовался примером из Тацита для весьма прозрачного намека на мистера Гарли; об этом написало уже человек двадцать, однако я пока этому не верю. Вечером я зашел навестить господина секретаря, который очень страдает от камней в мочевом пузыре и болей в пояснице, вызванных чрезмерным употреблением бургундского и шампанского, кроме того, что он ночи напролет просиживает за делами. Увидав, что он пьет чай, в то время как остальные пили шампанское, я от души порадовался. При всем том я так сурово его разбранил, что даже не вполне уверен, не обиделся ли он; потом я посидел часок с миссис Сент-Джон, которую люблю все больше и больше. В среду она уезжает в Бат, потому что сильно хворает, и она просила меня позаботиться здесь о секретаре.

8. Обедал с господином секретарем Сент-Джоном; он дал мне прочитать письмо от издателя газеты под названием «Почтальон». В том письме была копия довольно пространного письма из Дублина с сообщением о том, что тамошние виги говорят о нападении на мистера Гарли и как грубо они оскорбляют его и господина секретаря Сент-Джона, а в конце есть несколько строк о поведении архиепископа Дублинского, где автор поносит его последними словами; все это должно было быть напечатано во вторник. Я сказал секретарю, что не допущу, чтобы эти строки об архиепископе были напечатаны, и вычеркнул их; после чего, на всякий случай, уговорил его отдать письмо мне и по зрелом размышлении счел за лучшее и вовсе запретить его печатать; я послал за издателем и так ему и сказал и, кроме того, от имени секретаря запретил ему впредь публиковать все, что касается кого бы то ни было в Ирландии, прежде чем это будет показано мне. Тем самым, благодаря счастливой случайности, я избавил архиепископа от ужасной неприятности. Я сообщу ему обо всем со следующей почтой, и прошу вас, если вы что-нибудь услышите на сей счет, дайте мне знать, и напишите мне, благодарен ли он за это, но сами ничего ему не говорите.

9. Чтобы уважить лорда Энглси, мне пришлось нынче опять пойти в палату общин хлопотать по поводу их пряжи, но дело опять отложено до понедельника. Обедал у сэра Джона Стэнли, уговорившись о том заранее с мистером Сент-Джоном и военным министром Джорджем Грэнвилом, но они пригласили целую компанию и в том числе дам, и поэтому мы не чувствовали себя так непринужденно, как я надеялся. С головой у меня обстоит вполне терпимо, но каждый день нет-нет да и возникает какое-то неприятное ощущение. С воскресенья я отказался от табака, почувствовав себя намного хуже после того, как, будучи у секретаря, угостился изрядной щепотью. Я не позволял ему выпить ни капли шампанского или бургундского, не разбавив водой, и из учтивости сам поступал точно так же. Ему стало немного лучше, но, когда он здоров, то напоминает Стеллу и не слушает никаких резонов. А теперь отправляйтесь к вашим Стойтам, а я пойду спать.

10. Нанес нынче визиты леди Уорсли и миссис Бартон и скромно пообедал у моего друга Льюиса. Дофин скончался от апоплексического удара; признаюсь, я предпочел бы, чтобы он протянул до окончания письма, тогда его смерть была бы для вас новостью. Сегодня преставился богатый олдермен Данком; говорят, будто он завещал герцогу Аргайлу, который был женат на его племяннице, двести тысяч фунтов; надеюсь, что это правда, потому что чрезвычайно люблю герцога. Нынче вечером я написал архиепископу Дублинскому о том, что здесь рассказывают на его счет, а потом поехал прощаться с миссис Сент-Джон, которая строго-настрого наказала мне заботиться в ее отсутствие о секретаре; она сказала, что кроме меня ей не на кого больше положиться, и при этих словах бедняжка прослезилась. Перед тем, как мы попрощались, другие дамы и сэр Джон Стэнли уговорили меня принять участие в лотерее, в которой разыгрывался веер ценой в четыре гинеи, чума его забери; каждый из нас внес по семь шиллингов, а некоторые внесли деньги еще и за отсутствующих, но я проиграл и лишился таким образом возможности выказать миссис Сент-Джон свою галантность, потому что в случае выигрыша собирался презентовать этот веер ей. Отправился ли Дилли в Бат? Его физиономия, я полагаю, будет шипеть, когда он залезет в воду. Надеюсь, он нам оттуда напишет и на обратном пути завернет в Лондон. — Чернь будет говорить: гляньте-ка, вон идет пьяный священник, и хуже всего то, что это будет сущая правда. Ох, совсем забыл вам сказать, что в прошлое воскресенье я привел Форда на обед к мистеру Сент-Джону, дабы, возвратясь домой, он мог похвастаться, что обедал с самим государственным секретарем. Секретарь и я ушли рано, оставя его выпивать с прочими гостями, и он рассказывал мне потом, что двое или трое из них совсем упились. Поговаривают, будто вскоре ожидаются повышения в должности, что мистер Гарли станет лордом-казначеем, а лорд Пулит — шталмейстером и прочее, но это пока еще только предположения. Когда мистер Гарли впервые появится в палате общин, что, как я надеюсь, произойдет через неделю, спикер произнесет по этому случаю поздравительную речь. Из-за прихоти этого пустомели Рэдклифа его лечит плохой хирург — вот почему выздоровление так затянулось; а вчера он вдобавок простудился, но теперь ему уже лучше. — Что такое? я, видно, совсем спятил: посмотрите-ка, сколько я написал шалуньям МД за один день. — Да, вы в самом деле наболтали здесь всякой всячины; не лучше ли пожелать маленьким дорогим плутовкам спокойной ночи и дать им, наконец, лечь баиньки? Право же, стоит вам только, мистер Престо, дать волю языку, и с вами нет никакого сладу.

11. Опять как шут гороховый таскался в палату общин насчет вашей ирландской пряжи и опять дело отложено до пятницы; вместе с Патриком я добрался водою до Сити, где пообедал, а потом побывал на распродаже книг Чарлза Бернарда, но лучшие из них шли по такой чудовищной цене, что мне это никак не по карману; я, правда, выложил один фунт и семь шиллингов, но без всякой радости и с тем ушел, решив, что больше меня туда не заманишь. Хенли все склонял меня пойти вместе со Стилем, Роу и прочими на обед к сэру Уильяму Риду. Вы, конечно же, слыхали о нем. Прежде он слыл просто шарлатаном, а теперь — окулист королевы; он варит восхитительный пунш и угощает на золотой посуде. Но я уже был приглашен и наотрез отказался; кроме того я вообще не охотник до такого рода сборищ. Итак, доброй вам ночи и ложитесь-ка спать.

12. Около полудня я навестил секретаря, он простужен, да и камни время от времени дают себя знать, а все из-за его пристрастия к шампанскому. Я накинулся на него как собака, и он клятвенно обещал мне больше беречься. Лорд Энглси, сэр Томас Ханмер, Прайор и я были приглашены нынче на обед к генерал-лейтенанту Уэббу. Мы с лордом просидели там до десяти, но пили весьма умеренно, а я — не иначе, как разбавив вино водой. Был там еще некий мистер Кэмпейн, один из членов Октябрьского клуба, если только вам известно, что это такое. Это клуб сельских сквайров — членов парламента, которые считают, что кабинет министров слишком уж медлит с наказанием и смещением вигов. Я имел при этом случай убедиться, что лорд и все прочие считают, будто я пользуюсь у кабинета министров куда большим доверием, нежели выказываю это, и они хотели бы через мое посредничество побудить его к угодным им действиям. Говоря по чести, у них и в самом деле есть некоторые основания для недовольства правительством, однако же я не намерен обжигать себе пальцы. Я помню упреки Стеллы: зачем вмешиваться в дела, которые не имеют к вам касательства? Но вы все же позволите мне высказывать министрам свое мнение, когда они меня спрашивают, а иной раз сообщать им мнения других людей, даже если они о том не спрашивают; Дингли, во всяком случае, не видит в этом ничего предосудительного.

13. Нынче утром я опять зашел к миссис Ведо; она попросила одного своего приятеля помочь ей получить деньги и говорит, что он сделает это в течение двух недель и тогда она передаст бумаги мне. После этого я пошел проведать мистера Гарли, который, как я надеюсь, через несколько дней станет выходить; он был в отличном расположении духа и только выразил сожаление, что Гискара небрежно лечили, он сказал, что предпочел бы, чтобы тот остался жив. Позднее пришел господин секретарь, и мы очень весело провели время, пока не явился лорд-камергер (герцог Шрусбери); меня представили ему, и мы обменялись принятыми в таких случаях дурацкими любезностями, после чего полковник Мэшем и я откланялись. Потом я в который раз отправился в палату общин насчет вашей пряжи, а дело опять отложили. Потом Форд потащил меня обедать в таверну, и надо же было так случиться, что как раз в этой таверне и в этот же день недели обедает обычно Октябрьский клуб. Спустившись после обеда вниз, мы решили узнать, было ли нынче решено, наконец, дело о нашей пряже, и я послал вызвать из комнаты сэра Джорджа Бомонта. При этом я едва не попал в затруднительное положение, потому что не прошло и двух минут, как оттуда вышел мистер Финч, сын лорда Гуирзни, и сообщил, что лорд Комптон, распорядитель этого пиршества, выразил от лица клуба пожелание, чтобы я оказал им честь, отобедав с ними. Я послал свои извинения, сдобрив их чуть не тридцатью любезностями, и поспешил как можно скорее ретироваться. Обедать с ними, принимая во внимание мою дружбу с министрами, было бы в высшей степени неблагоразумно. Клуб насчитывает почти сто пятьдесят человек, из которых около восьмидесяти собрались как раз в это время за двумя длинными столами в большой круглой комнате. Вечером я все-таки снова пошел на распродажу книг Бернарда и выложил три фунта и три шиллинга, но больше ни за что не пойду; я, правда, уже один раз зарекался, но теперь непременно сдержу слово. Совсем забыл сообщить вам, что когда я обедал у Уэбба с лордом Энглси, то завел с ним разговор насчет Клементса, сказав, что о нем отзываются как о весьма порядочном джентльмене и хорошем офицере, и выразил надежду, что милорд посодействует ему; милорд ответил, что он о Клементсе того же мнения и что тот несомненно сохранит за собой свое место, пока будет его заслуживать; сколько я мог заметить, лорд ничего против него не имеет. И все же хочу вам заметить, дорогая моя, что обременять меня такого рода хлопотами не годится. Я могу просить вельможу оказать услугу мне или моему другу, но с какой стати он должен это делать для друга моего друга? Нельзя в своих рекомендациях заходить так далеко. Одно дело, если кто-либо из моих друзей просит меня оказать содействие своему приятелю, но, разумеется, такое, какое в моей власти, ради него я, так и быть, это сделаю; но ходатайствовать перед кем-то относительно друзей моих друзей — это уж вопреки всякому здравому смыслу; я хочу, чтобы вы это поняли и постарались отбить у людей охоту досаждать мне подобного рода просьбами. — Надеюсь, что Клементсу мой разговор с лордом Энглси принесет некоторую пользу, и уж во всяком случае никак ему не повредит. Насколько я понял со слов миссис Пратт, ее муж приятельствует с ним, да и епископ Клогерскнй говорит, что Клементсу следует опасаться не Пратта, а некоторых других своих врагов, считающих его вигом.

14. Нынче утром был так занят, что вышел из дома совсем поздно. Я написал герцогу Аргайлу, однако ни словом не обмолвился о Бернидже, который, как я полагаю, не увидится с ним до тех пор, пока Испания не будет завоевана, а это вряд ли когда-нибудь произойдет. Мне довелось быть сегодня у лорда Шелберна, и я опять говорил с миссис Пратт насчет Клементса; дело в том, что ее муж сам не прочь получить несколько хороших должностей и одну, притом довольно выгодную, я недавно ему выхлопотал, поэтому я выразил миссис Пратт надежду, что ее муж в свою очередь похлопочет за Клементса. Обедал я сегодня у моей соседки Ваномри вместе с сэром Эндрю Фаунтейном; он страдает от астмы и встревожен своим состоянием, но повинен в этом он сам, потому что распутничает и пьет, хотя совсем недавно едва выкарабкался из могилы. Это письмо будет сейчас же отправлено, ведь, сдается мне, полгода уже миновало, и пора платить за квартиру, так что я буду весьма рад, если вы не сочтете за труд отдать причитающиеся с меня деньги, а заодно и за изготовление необходимого количества ящиков для моих книг, которые следует поместить в каком-нибудь надежном месте; за их хранение я бы тоже уплатил. По возвращении своем я скорее всего съеду от миссис Брент, потому что хотел бы иметь более просторное помещение для книг и, если возможно, конюшню. Так что, будьте добры, отдайте, пожалуйста, деньги за квартиру и оплатите все связанные с этим расходы, и пусть миссис Брент уложит мои вещи. Мне бы не хотелось только, чтобы какие-нибудь книги были уложены в тот сундук, где лежат мои бумаги. Посылаю долговую расписку на имя Парвисола на двадцать ирландских фунтов, из коих, если вы только не намереваетесь поехать в Бат, вы и уплатите за квартиру и за все остальное. Впрочем, поступайте, как вам заблагорассудится, и любите бедного Престо, который любит МД в тысячу миллионов раз больше своей жизни. Прощайте, МД.