1

Рон Куртис умел выходить за рамки. Он любил неожиданности. В некотором смысле, именно неожиданности были для него нормой. В свое время он совершил кругосветку по Гринвичу, провел полгода в пещере Сан-Пьер, с точностью до нескольких дней предсказал несколько кровавых переворотов в Африке и в Латинской Америке. Даже в привычном кругу Рон Куртис умел оставаться непредсказуемым. Говард Ф. Барлоу в нашумевшей книге “Исповедь звезды” не без смущения признавался: “Именно Рон ставил нас в тупик. Поспорив с Анри Лавалем, он десять часов просидел на главной площади столицы с плакатиком на груди: “Я не нуждаюсь в вашей помощи. Вы будете последними ублюдками, если поможете мне. А если вы окажетесь такими ублюдками, я все равно пропью ваши деньги или использую их еще хуже!” Прохожие дивились, кто-то сердился, но монеты так и летели в подставляемую Куртисом шляпу. Последнего жертвователя Рон Куртис заставил прочесть свой плакатик вслух, тем не менее получил с него монету. Затем, с этим самым жертвователем и с потрясенным Анри Лавалем, они устроили шумную оргию в “Маме Леоне”. Замечу, выводы, сделанные Куртисом в его очередной статье, оценивали произошедшее вовсе не с юмористических позиций. Нежелание задумываться над последствиями “добрых дел” всегда кем-то используется не в лучших целях”.

Этот день тоже начался для Куртиса с неожиданности.

В утренней почте, среди писем и бандеролей, он с удивлением обнаружил записку: “Снова в миру. Буду на пиру. Тот”.

Всего лишь клочок бумажки.

Пожав плечами, Куртис забрал рукопись, предназначавшуюся для журнала “Джаст” и, перейдя улицу, заглянул в уютный бар Арчи Мейла – “Меркурий”.

“Тот.”

Похоже, это не местоимение.

Тотом, именем древнеегипетского бога, с детских лет прозвали одного из выпускников “Брэйн старз” Уильяма Фроста.

“Снова в миру”. Возможно, Билл вышел из Куинсвилла?

“Буду на пиру”. Почему бы Биллу не прийти на традиционную встречу “бэби-старз”, затеянную в Бэрдокке братом Дэйва Килби – Эрвином и, разумеется, Камиллом Джинтано-младшим?

Не худшая новость.

Жаль, на одну хорошую новость всегда найдется пара похуже. Два дня назад Куртису позвонил доктор Макклиф.

– Рон, – голос у главного врача клиники Джинтано неприятно похрипывал. – Состояние Инги не самое лучшее. Я говорю о ее душевном состоянии. Рон, уговори ее лечь в клинику. Хотя бы на месяц. Ей это необходимо.

Куртис уговорил Ингу. Она, собственно, и не возражала. Одно условие: заехать к Анри. Похоже, визит этот никем не планировался – Лаваль, увидев их, удивился.

Древние вазы… Весь вечер Лаваль проговорил о древних вазах… А Альбуди молчала. Она не произнесла за весь вечер ни слова. Но почему? Зачем ей понадобился этот визит?

Прокручивая в памяти события последних дней, Куртис не забывал руководить действиями длиннорукого Арчи Мейла, взбивающего коктейль в миксере. Посетителей почти не было. Арчи Мейл нервничал: ему нравилось держаться со знаменитым журналистом на равных, но никто сейчас не мог этого оценить.

Рецепт коктейля был придуман Куртисом.

– Не знаю, старина, где вы так хорошо научились нашему ремеслу, – несколько фамильярно заметил Арчи Мейл, – я бы на вашем месте просто так не раскидывался бы такими секретами.

– Дорогой Арчи, – доверительно отозвался Куртис. – Секрет этого коктейля я дарю вам. Не забывайте, в некотором роде мы коллеги, в вашем и моем ремесле достаточно много общего. Щепотка сенсации – для крепости, пара острот – для вкуса, необычное название – для привлекательности. Разве не так? И вы, и я, оба мы должны из любой мешанины создать нечто имманентное, не так ли?

И усмехнулся:

– Старайтесь, старайтесь, Арчи. Ваши длинные руки – неплохая приставка к миксеру.

Арчи счастливо ответил:

– Конечно, вы в “Джаст”?

– Конечно, в “Джаст”. Попробовав такой коктейль, хочется удивлять. Вот я и хочу удивить Эрвина. Кажется, я сумел взбить недурной коктейль на предложенную им тему. Так что будьте здоровы, дорогой Арчи.

– Наверное, Эрвин предложил сложную тему?

– Ну, как сказать, – Куртис улыбнулся. – Мечта о бессмертии.

2

Склонность к полноте и меланхолии, небольшой рост, рано оголившаяся голова – все это наделило Эрвина Килби массой комплексов. Журнал “Джаст” процветал, его тираж рос, в нем сотрудничали самые известные авторы, и все же…

Рок. Это рок!

Разве не злой рок погубил Дэйва Килби? Разве не злой рок отнял у Бэрдокка Сиднея Маури Джинтано? Разве не злой рок заключил Фроста в тюрьму, Ингу Альбуди в клинику, а теперь так ужасно ударил по гениальному Анри Лавалю? Разве не злой рок набросил на лица близких Эрвину людей столь явственную печать ухода?

Как противостоять злому року?

Эрвин Килби испытывал отчаяние.

Множество часов на стенах кабинета – круглые и квадратные, маятниковые и пружинные, металлические и деревянные – лишь подчеркивали неумолимость рока. Собирать коллекцию часов Эрвин Килби начал лет пятнадцать назад, когда младший брат подарил ему хронометр адмирала Дрейка, купленный им на один из первых его крупных гонораров. Не случайно среди часов висел портрет Дэйва Килби; как всегда, когда ему было трудно, Килби-старший поднял глаза.

Но Дэйв молчал. Он ничем не мог помочь Эрвину.

Килби-старший боялся рока. Еще он боялся печати ухода. Разве не было отмечено такой печатью лицо Дэйва Килби в день его гибели? Разве он, Эрвин, не видел такую печать на прекрасном лице Анри Лаваля?

Нет, Эрвин понимал – бессмертие нереально. Но разве нельзя построить жизнь так, чтобы чувствовать – хотя бы в ближайшие дни твои планы не будут жестоко нарушены?

За окном кабинета шумели сосны. По небу несло облака, накрапывал дождь. Джулия, секретарша Килби-старшего, надежно ограждала шефа от назойливых посетителей, но рок, рок! – часы не давали ему возможности забыть о роке.

Уходящее время. Вечно текущее, утекающее время.

Впрочем, одни часы молчали.

Простые песочные часы на объемистой деревянной подставке, их подарил Эрвину самый близкий друг Дэйва – Анри Лаваль. На деревянной подставке вырезана была даже стихотворная строка. Если уж разув не в силах постичь время, то не лучше ли в таком случае постигать его смиренно – на глаз, на ощупь, на вкус, наконец?

Необычные, тревожащие стихи.

Анри Лаваль. Взрывной, дерзкий Лаваль.

Время беспощадно даже к гениям.

Килби-страший со вздохом повернул голову к бесшумно возникшей в проеме дверей секретарше:

– Что у вас, Джулия?

– Рон Куртис, шеф. Он спрашивает, можно ли ему войти?

Эрвин Килби укоризненно покачал головой:

– Пришел Рон, а ты ждешь разрешения?

И спросил:

– Он, наверное, опечален?

Джулия потупилась:

– Как всегда.

– Что значит как всегда? – удивился Эрвин.

– Он беззаботен, шеф. Я никогда не видела его другим.

– Ты ничего не понимаешь, Джулия, – Килби-старший огорчился. – “Беззаботен”… Это лишь такой стиль.

3

Но Джулия не ошиблась.

Мрачный вид Эрвина Килби не стер улыбку с плотных губ Куртиса:

– Он в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный собрат и друг, порывистым пером терзает мир, склонившись над столом. Но мыслью он не здесь, так… На краю Вселенной!

– Ты, кажется, заглядывал в заведение Арчи Мейла, – потянул длинным носом Килби.

– Не осуждай, – Куртис устроился в кресле. – Улыбка в грустный день иногда просто необходима. Тем более, эта тема… Я, кажется, решил ее, Эрвин.

– Бессмертие?

Куртис кивнул.

Килби-старший медленно перелистал стопку белых листков.

Да, Рон Куртис всегда остается Роном Куртисом. Там, где другой бы плакал, он смеялся, но там, где другой смеялся бы, он оскорбительно бил сарказмом. Ну да, эти новые оптимисты от финансов, вдруг почему-то решившие, что откупиться можно и от самой смерти! Куртис жестоко высмеивал наивных дельцов, ухватившихся за новую науку – криогенетику. Казалось, он напрочь забыл, что недалеко от редакции “Джаст” в специальном криогенном саркофаге покоится не кто-нибудь, а сам Сидней Маури Джинтано. Чем плохо само название новой науки? – спрашивал Куртис. И отвечал. Да, ничем. Оно даже не хуже приевшегося людям словосочетания – мечта о бессмертии. Ну да, мечта! Тебя заморозят, ты уснешь, ты будешь спать долго, может, пятьдесят, может, сто лет, пока тебя не разбудят многому научившиеся представители нового прекрасного мира. Дельцы от науки, пояснял Куртис, научились закачивать специальные растворы в очищенные от крови сосуды своих молчаливых, засыпающих на десятилетия клиентов. Разумеется, эти клиенты могут платить за будущее. Разумеется, только они и могут платить за такое будущее. Но неужели там, в будущем, новое человечество с распростертыми руками будет встречать старых ублюдков, мораль которых ничуть не изменилась за долгие годы вынужденного сна? И что они будут делать там, в будущем? Он, Куртис, сомневается, что Эйнштейн или Винер легли бы в азотный гроб, к тому же они всегда нужны именно сегодня. Любопытно, как будет выглядеть будущее, когда в него из гробов начнут выпрыгивать все новые и новые заплесневевшие ублюдки?

4

– Рон, – простонал Эрвин Килби. – Мне страшно подумать, что такую статью могут увидеть подписчики “Джаст”.

– Что именно тебя пугает?

– Рон… Разве Сидней Маури Джинтано не достоин увидеть будущее?.. Представь, лет через пятьдесят ты смог бы ему опять пожать руку.

– Какая странная мысль.

– Рон!

– Разве в статье речь идет о Джинтано?

– Кого ты хочешь обмануть? – Килби говорил умоляюще. – Конечно, речь в статье идет и о нем. И это поймет каждый, кому на глаза попадут твои строки.

Он понизил голос:

– Тебе не должен изменять оптимизм. Бери пример с Говарда.

– Ну да, покинув Бэрдокк, Говард Ф. Барлоу, несомненно, стал оптимистом.

– Не мучай меня, Рон. Вспомни, как цвел Бэрдокк, когда “бэби-старз” еще не покинули его. Конгресс по реформам образования. Всемирный съезд психофармакологов. Крупнейшие ученые, политики и писатели. Сколько известнейших фирм считали необходимым открывать свои представительства в Бэрдокке! Это же город Херста, Килби, Патриции Хольт! Это и твой город, Рон! А создал его Сидней Маури Джинтано, разве не так? Уместно ли смеяться над попытками заглянуть в будущее? Даже над такими попытками?

– “Они были так умны, что уже ни на что не годились”.

– Кого ты цитируешь?

– Лихтенберга. Иногда мне кажется, он сказал это о “бэби-старз”.

Куртис протянул руку к своим листочкам, но Килби-старший коротким жестом остановил его:

– Рон, почему нам не вернуться к идее Дэйва? К старой доброй идее нашего Дэйва? Помнишь, он говорил: необходимо дело, сумевшее бы объединить всех. Без этого любой союз распадется. Разве не о том же говорили нам доктор Гренвилл и Сидней Маури Джинтано?

Куртис неопределенно хмыкнул.

– Я видел вчера Камилла Джинтано, Рон. Он полон энергии. Он прилетел на похороны Анри, он невероятно огорчен и расстроен, но он полон энергии, он хочет возродить славу Бэрдокка. Он не собирается больше покидать Бэрдокк. Его союз с Патрицией Хольт – дело практически решенное. Это значит, в Бэрдокк вернутся Пат и ее мальчики. Камилл мечтает о том, чтобы собрать с Бэрдокке всех “бэби-старз”. В конце концов, разве только из прихоти Сидней Маури Джинтано убил на вас миллионы?

– Убил? – улыбнулся Куртис. – Мне кажется, Эр-вин, сам старик придерживался на сей счет несколько других взглядов.

– Ладно. Считай, я оговорился. Я просто потрясен смертью Анри… И это за несколько дней до встречи выпускников “Брэйн старз”!

– Увы, Эрвин! Это не первая потеря.

– Вот я и говорю тебе, Рон, – Килби поднял на журналиста опечаленные глаза, – надо начинать игру заново.

– Ты сам пришел к этой мысли?

– Мне помог осознать происходящее Камилл. Печальные события последних трех лет не должны разрушить великого союза “бэби-старз”. Камилл хотел тебя видеть.

– Он обедает, как прежде, в “Зодиаке”?

– Да, Рон, в “Зодиаке”, – Килби-старший задумчиво взглянул на песочные часы, даже шевельнул губами, будто считывая стихи с их подставки. – Он просил передать, что ждет тебя завтра. Он надеется, и я уверил его, что так и случится, что ты угостишь его одним из тех’ коктейлей, которые создали славу заведению Арчи Мейла.