1

елезнодорожная станция Пришиб на стыке двух дивизий. Высокая водонапорная башня — отличный наблюдательный пункт. Чуть свет мы с Ковалевым, командиром соседней дивизии, начали подниматься на совместный НП.

Винтовая лестница башни порядком измотала нас. Подполковник Ковалев удачно сравнил подъем по крутым железным ступенькам с нашим отходом от границы. С каждым днем отступления, с каждым боем мы теряли свои силы, все чаще и чаще задыхались в атаках, но зато все выше и выше поднимались в понимании военного дела…

— И теперь, друг мой, — Ковалев перевел дыхание, — наш третий рубеж будет последним: отступлению конец! Хватит! Наш фронт не то, что соседний…

В конце сентября мы узнали о катастрофе на Юго- Западном фронте: четыре армии во главе со штабом и командующим фронтом попали в окружение. А Южный фронт к началу октября настолько стабилизировался, что Ковалев в своем оптимизме был не одинок. Я тоже, разумеется, хотел, чтобы наш рубеж подвел черту отступлению. Однако после потери Днепра я допускал возможность нового отхода. К тому же вчерашнее показание пленного, ночной шум в стане врага настораживали. Не иначе, готовилось крупное наступление.

— Пусть сунутся, — с угрозой сказал Федор Андреевич. — Моя дивизия, по крайней мере, не дрогнет. Насмерть будет стоять!

— Мне думается, Федор Андреевич, не всегда надо стоять насмерть. Все зависит от условий, обстановки. Если, скажем, полк окружают, зачем губить его? Лучше вывести, пока не поздно, а потом при более благоприятной ситуации ударить, разгромить врага или хотя бы измотать.

Ковалев остановился на площадке.

— Чепуха, его не измотаешь! Резервы огромные. Наш долг хоть умереть, но остановить. Не пропустить дальше. И только так, только так можно выиграть войну!

— А мы ее и не проиграли! Где молниеносная победа? Ведь фашисты не разгромили, как хвастаются, нашу армию.

— Тем более, никаких отходов больше!..

Я не стал возражать, В нем я узнал себя вчерашнего. Мне тоже казалось, что сейчас у нас должна быть одна стратегия — стойкость! Но ход войны заставил мыслить гибче.

К сожалению, Ковалев руководствовался лишь одним принципом: устоять — победить, отойти — погибнуть!

Не успели мы с Федором Андреевичем подняться на НП, взяться за бинокли, как прибежал Калинкин. Раскрасневшийся, тяжело дыша, он сообщил нам:

— Мелитополь взят! Одиннадцатая армия противника прорвала фронт!

Ковалев стал уточнять источник информации, а я невольно направил бинокль на юг. Конечно, Мелитополь далеко от нас. Да и утренний туман сокращал видимость. Но когда за моей спиной притихли голоса, я услышал отдаленный орудийный гул. В районе озера Молочное шел бой.

Город Мелитополь обороняла 9-я армия. Ее укрепили резервами фронта. Но враг по-прежнему имел перевес и в людях, и в технике. Значит, наш левый сосед нуждался в срочной поддержке. Иначе — опять угроза окружения. Как же быть?

Я решил связаться с комдивом. Но телефонная линия оказалась поврежденной. Посылая связиста, я был уверен, что провод оборван случайным осколком. К счастью, вторая «нитка», идущая из штаба полка, была в исправности. Воспользовавшись ею, Ковалев вызвал своего представителя и подтвердил отданный ранее приказ:

— При любых обстоятельствах стоять насмерть!..

Вернулся связист. Он нашел обрыв, но не нашел второй конец провода.

Странный случай заставил меня послать на разведку Калинкина. Вслух я высказал предположение:

— Уж не прорвался ли неприятель и к нам в тыл?

— Это невозможно! Слишком далеко. А самолеты не страшны. Любой десант расстреляем…

На сей раз Ковалев рассуждал здраво. И все же опыт войны показывал, что 11-я немецкая армия не стала бы в одиночестве пробивать нашу оборону. Не зря вчера пленный офицер нарисовал на карте «клещи»… Да и румыны, очевидно, активизируются…

Оконце в башне узкое. Мы смотрим на румынские позиции по очереди. К этому времени выглянуло солнце и осветило передний край противника.

— Спят, черти! — засмеялся Ковалев.

Действительно, во вражеском стане царили тишина и покой. Молчали и их артиллеристы. Ночью они бодрствовали — из пушек и минометов обстреливали станцию Пришиб.

Я перевел взгляд на вокзал. Здание без стекол. Возле развороченной платформы — скелет сгоревшего вагона. Снизу тянет дымком.

Через северное оконце увидел убранные поля пшеницы и подсолнуха. Где-то там оборонялись соседние 12-я и 6-я армии.

Мы с Ковалевым, понятно, и мысли не допускали, что именно на участке 6-й армии прервалась армада немецких танков.

И даже тогда, когда, перейдя к восточному проему, увидели в своем тылу вспышки взрывов, решили, что это неприятельские дальнобойные орудия ведут обстрел. Федор Андреевич покинул НП, не зная истинного положения на нашем фронте.

Только в полдень вернулся Калинкин и доложил:

— Товарищ майор, танки Клейста прошли Поповку!..

— Поповку? — усомнился я и на миг представил красивое село с его разноцветными хатами, густыми садами и плетеными заборами. — Откуда они там взялись?

Адъютант пояснил. Танковая группа генерала Клейста форсировала Днепр и устремилась на юг в направлении Орехов, Пологи, Бердянск. Разбив наши тылы, она окружила 18-ю армию…

— И штаб армии? И командарм там?..

— Не знаю. Мне известно лишь, что танки ворвались в Поповку, подавили много людей, техники…

Вот она, катастрофа! В Поповке находились тыловые части нашей дивизии, госпиталь, штаб 18-й армии и командарм Андрей Кириллович Смирнов. Теперь ясно стало, почему оборвалась связь со вторым эшелоном. Раздумывать не приходилось. А тут еще на дороге, идущей из тыла, обозначилась черная точка с хвостом пыли. Кто-то ехал на легковой машине.

Я и Калинкин поспешили вниз.

2

Из пыльной «эмки», как только она остановилась, вышел командующий 18-й армией генерал-лейтенант Смирнов. По его бледному лицу и криво сидящей фуражке я понял, что он каким-то чудом вырвался из пекла. Но почему он едет на запад, а не на восток?

Я шагнул навстречу командарму, поздоровался и доложил, что полк удерживает назначенный рубеж — Солодка Балка, Пришиб.

Внешне генерал был спокоен. Подавая мне руку, он уточнил:

— Правее вас шестьсот шестьдесят четвертый полк?..

— Так точно!

Он глазами показал на восток:

— В район Солодкой Балки, Васильевки, Поповки… танки Клейста… Пути отхода отрезаны. Но кольцо пока еще слабое. Прорвем!..

Андрей Кириллович взял у меня карту. Я с восхищением думал: «Вот почему он здесь, на передовой. Не себя — солдат спасает».

В это время на станцию обрушился минометно-орудийный огонь. Не обращая внимания на обстрел, командарм поставил мне задачу, затем попросил, чтобы офицер связи проводил его до соседнего полка, и твердой походкой направился к машине.

Своим мужественным поведением он воодушевил нас.

Я был убежден, что Андрей Кириллович найдет выход из трудного положения. За его плечами — огромный боевой опыт. Смирнов в рядах Красной Армии с 1918 года. В 1936 году, командуя 12-й стрелковой дивизией, он за большие успехи в военной выучке личного состава соединения был награжден орденом Ленина. В 1940 году в числе первых командиров, получил звание генерала.

Война застала его в должности командующего Харьковским военным округом. Вскоре Андрей Кириллович назначается командующим армией. Он не сомневался в том, что немецко-фашистские захватчики будут разбиты. В письме жене Варваре Семеновне Смирнов писал: «Я верю, что, несмотря на большие трудности и наш отход, мы разобьем гитлеровскую сволочь».

В наиболее тяжелое время боев в конце августа 1941 года он обращается к супруге: «Все время находимся в боях, фашистская пропаганда уже не раз распускала слухи о том, что наша армия разбита и ее остатки — в безвыходном положении. Но враги клевещут… Вчера ночью силами двух полков мы пробились из окружения, разгромили два вражеских штаба… В минуту передышки спешу сообщить тебе об этой радости. Если будет совсем трудно — живым в руки врага не сдамся. Береги себя и детей…»

Готовя войска к выходу из нового окружения, Смирнов погиб. Отдел кадров Южного фронта сообщил В. С. Смирновой, что ее муж 8 октября 1941 года убит в районе села Поповка, Запорожской области. Боевые друзья командарма прислали Варваре Семеновне кусочек карты с отметкой места гибели Смирнова.

В начале войны немцы еще играли в «благородных» людей. Они перехоронили труп генерала с воинскими почестями.

Опережая события, скажу, что имя А. К. Смирнова не забыто. Советское правительство посмертно наградило его орденом Отечественной войны 1 степени. Останки героя перенесены на новое место. На могиле установлен обелиск. Верховный Совет УССР Указом от 10 июня 1946 года переименовал Поповку в Смирново.

А тогда, распрощавшись с командармом, я и не подозревал, что видел его в последний раз.

Примчался Курдюков и, едва сдерживая дыхание, доложил:

— Станцию окружают танки!

Калинкин, Курдюков и я бросились к тачанке. Она стояла за дубами привокзального сквера. У нас был единственный выход — проскочить на дорогу, ведущую к передовой.

Я вскочил на тачанку последним и приказал Курдюкову:

— Гони!

Однако не успел тот натянуть вожжи, как перед конями выросла высокая фигура седого бородача в фуражке железнодорожника. Старческим голосом закричал:

— Не пущу! Слезайте, защищайте станцию!

Я спокойно объяснил деду, что нам с одним пулеметом не одолеть танки, что мы спешим к своей воинской части. Но патриот и слушать не хотел:

— Не пущу!

Пришлось Калинкину прыгнуть на землю, оттащить старика в сторону, а потом догонять нас. Железнодорожник что-то кричал вслед, но мы уже не могли разобрать его слов.

3

Еще в тридцатые годы под влиянием кинокартины «Чапаев» Курдюков буквально бредил пулеметной тачанкой. Он уже на границе подбивал меня на «четверку орлят». Однако его мечта осуществилась лишь с выходом в украинские степи.

Пулемет на тачанке был с меткой Иванова. Хозяин его, отправляясь в санчасть, просил Курдюкова сохранить «максима». И Андрей свято выполнял волю друга.

Скоро станция осталась позади. Кони лихо неслись, обгоняя отдельные группы наших бойцов, двигавшихся по дороге и еще не знавших о надвинувшейся грозе.

Но вот откуда-то донеслось страшное для того времени слово — «танки». И спокойное движение сразу нарушилось. Люди побежали. Одни кинулись в поле, к перелеску. Другие залегли в ямы. А некоторые остались на месте и растерянно оглядывались по сторонам.

Нам было видно, как вражеские машины обошли станцию и устремились к позиции 1-го батальона. Они шли нам наперерез, стреляя из пулеметов и пушек.

На дороге горела «эмка». Около легковой машины я увидел Ковалева. Он пытался вытащить из кабинки убитого шофера. Мы остановились. Клубы дыма прикрыли нас.

Курдюков и Калинкин помогли комдиву вытащить из огня тело водителя. Я взял его документы. Федор Андреевич, опуская труп своего боевого товарища на обочину, тихо проговорил:

— С начала войны вместе… Земляк мой…

Шум моторов нарастал. Наша тачанка слишком приметная цель. Ковалев предложил податься в кукурузу. Она находилась от нас в двухстах — трехстах метрах и была единственным спасением в чистом поле. Это понимали не только мы. К этому зеленому массиву устремились сотни людей.

Возраст не позволял Ковалеву угнаться за молодыми бойцами, и мы — Федор Андреевич, Курдюков, Калинкин и я — заметно отставали. А танки уже били по бежавшим из пулеметов.

Но страх перед гусеницами был сильнее. Все неслись во весь дух, кричали, падали и даже окровавленные продолжали ползти. А смысла в этом уже и не было — пули все равно настигнут.

Курдюков крикнул:

— Ложись!

Возбужденный, но собранный, он успевал и оценить обстановку, и помочь товарищу, и даже пошутить.

Заметив бойца, растянувшегося на земле и прикрывшего голову гимнастеркой, он крикнул ему:

— Эй, паря! Открой глаза и делай, как я, жив останешься!

И все это в момент, когда тебе, без глубокой щели, без бутылки с горючим и без орудий, кажется — нет выхода, когда в твоей руке наган, а не граната, когда тапки идут по гладкой степи, как по асфальту, когда их грохот глушит в тебе волю к сопротивлению. Словом, танкобоязнь парализует человека.

Вот приближаются тяжелые танки. Снизу они кажутся гигантскими. Стальные ленты гусениц ложатся на распластанные тела. Машины бросаются то влево, то вправо, и заранее никуда не отползешь. Их нужно подпускать как можно ближе и только тогда откатываться в сторону. Вблизи танкист не видит лежащего на земле: и в этом спасение!

Но такой поединок требует сноровки и крепких нервов. Это не каждому по силам. На моих глазах трое солдат, обхватив руками голову, положились на случай: а вдруг минует…

Но многотонный «утюг» безжалостно вдавил их в землю. Затем нацелился на Курдюкова.

Андрей спокойно выжидал. Лишь в самый последний момент он резко рванулся вправо. И уцелел. Таким же образом спаслись и многие другие. Я тоже последовал их примеру.

Когда мимо глаз промелькнули катки, черный борт с крестом и обдали жаром выхлопные газы, я оглянулся. То, что увидел — не забыть никогда: танк навалился на Ковалева. И, несмотря на шум, лязг, до нас долетел раздирающий душу крик.

Прошли еще две волны машин. Теперь было уже не так страшно. В такие минуты инстинкт самосохранения делает человека удивительно изворотливым. Но почему же Ковалев не нашел в себе силы бороться за жизнь?

Мне особенно больно было смотреть на него. Штыками и ножами мы выдолбили неглубокую яму и похоронили комдива. Вокруг нас собрались потные, грязные бойцы. Тот, кому Курдюков помог уйти от смерти, неожиданно обнял Андрея и, пряча слезы, уткнулся в его плечо.

— Меня зовут Петром, — сказал он. — Братом будешь…

Теперь Петро ни на шаг не отставал от Курдюкова. Беда сближает людей. А впереди еще много испытаний. И главное из них — выход из окружения.

Несколько человек из соседнего полка присоединились к нам. Пожилой артиллерист Карпенко рассказал о судьбе своего подразделения.

Это было в час атаки румын. Наши бойцы ждали подмоги. И видят, что с тыла идут четыре танка. Молодые пушкари вскочили на бруствер окопа и замахали пилотками: «Привет танкистам! Жми, ребята!» Ну те и поднажали. Один Карпенко успел нырнуть в щель. Без единого выстрела гитлеровцы раздавили батарею.

Примкнули к нам и люди из дивизии Ковалева. Они действительно стояли насмерть, но, зажатые с трех сторон танками, обстреливаемые с фронта румынскими орудиями и минометами, понесли большие потери.

Перед моими глазами снова встала картина гибели комдива. Почему же он все-таки не увернулся от машины? Может быть, ему показалось унизительным извиваться перед фашистами?

Вспомнились его слова, сказанные на водонапорной башне. Федор Андреевич настолько верил, что этот наш рубеж будет последним на пути отступления, настолько хотел быстрейшей стабилизации фронта и настолько внушил себе и своим подчиненным идею предстоящего перелома, что неожиданный прорыв немцев и окружение, видимо, сломили и его волю.

Мне удалось собрать отряд человек в двести. Шли в темноте в направлении огненных вспышек. Калинкин, раздобыв где-то велосипед, вел разведку. Он сообщил, что левее нас, в районе села Водяно, действует группа под командованием генерала А. С. Титова.

О начальнике артиллерии 18-й армии я много слышал и лично знал его. О нем все отзывались с теплом, уважением. Мы торопились к нему на выручку, но не успели. На месте недавнего боя догорали кусты, чернели воронки, всюду валялись медные гильзы от снарядов. А перед артиллерийскими позициями дымились шесть немецких танков.

В ближайшей балке, где уже сгустились вечерние сумерки, мы наткнулись на медика в очках. Рядом с ним на земле лежали пятеро тяжелораненых. Санитар без халата, с белоснежным бинтом в руке, рассказал о том, что полчаса назад видел своими глазами…

— Танки нагрянули нежданно. По числу — не счесть. А возле штаба армии только одна зенитная батарея. Силы были слишком неравные. Исход ясен. Молодой подносчик снарядов растерялся, закричал: «Танки! Окружают!» Тут подошел генерал Титов. «Не шуми!» — успокоил он. И твердо подал команду: «К орудиям!»

Санитар тоже нажал на голос и тут же с опаской оглянулся. Ему показалось, что он не к месту затеял воспоминания и, как бы оправдываясь, пояснил:

— Я ж Алексея Семеновича знал лично. Когда к нам в армию поступили первые «катюши», так меня взяли на испытание нового оружия. Вот тогда-то я и увидел начальника артиллерии. Он тогда, помню, глаз еще засорил. Пришлось оказывать помощь. Разговорились. Выяснилось, что он, как и я, любит математику. В общем, мы потом не раз еще встречались…

Рассказчик грустно вздохнул и продолжал:

— Так вот зенитчики во главе с генералом бились здорово. Так, что завертелись «окружатели». Первая группа танков быстро поредела. Дым поднялся выше колокольни. Ну и немец в долгу не оставался. Разок генерала даже землей забросило. Я кинулся к нему, думал, конец. А он встал, отряхнулся и пошутил еще: «Плохо рассчитывают. Вот мы им сейчас покажем, как надо». И указал на новую цель — по скирдам. А там фрицы бензин спрятали. Взрыв получился знатный. Так что танки остались без горючего…

Застонал раненый. «Математик» юркнул в темноту, звякнул флягой, что-то сказал бойцу и снова вернулся к нам.

— Дело обернулось так, — продолжал он, — что Титову самому пришлось встать за наводчика. А когда его ранило, он все ж не подпустил меня к себе: «Не время!» И бился буквально до последнего снаряда, до последней капли крови. Я вынес лишь одного полуживого артиллериста. Все другие и генерал уже не нуждались в моей помощи. Враг бил издали. За время схватки зенитчиков с немецкими танками штаб 18-й армии во главе с генералами Колпакчи и Горюновым успел уйти.

На рассвете мы из палаток, ремней и одной шинели сделали носилки и понесли тяжелораненых.

Мне приятно было узнать после войны, что село Водяно, Куйбышевского района, Запорожской области, переименовано в Титово.

На третью ночь, а мы шли только ночами, нам удалось наш «санбат» посадить на захваченную у немцев машину и отправить на восток. Грузовик достался нам при следующих обстоятельствах.

В районе недавних боев работала неприятельская трофейная команда из шестнадцати солдат и одного ефрейтора. Они сортировали наши винтовки, минометы, разбитые орудия и прочее военное имущество. А сапоги, ремни, шинели грузили в машину. Трофейщики так заработались, что не заметили, как наступили сумерки. А тут и мы нагрянули. Наш медик знал немецкий язык. Он потребовал у пленных семь комплектов немецкой формы. В нее переодели раненых и положили их в кузов на солому. В кабину сели шофер и санитар, также облаченные в гитлеровское обмундирование. «Математик» заверил нас, что они теперь запросто прорвутся к своим.

Проводы были теплые, согретые юмором, но поспешные. Следом за трофейщиками обычно шли автомобили, которые подбирали все собранное. Мы связали вражеских солдат и положили их вдоль дороги.

Один из них сошел с ума от страха и стал кричать, молиться и биться в судорогах. Ему в рот забили кляп. Остальные, онемев, ждали расплаты. И действительно, кто-то из бойцов готов был смочить штык, но Курдюков вовремя заметил и схватил его за винтовку:

— Эй, друг, лежачего не бьют!

Отряд двинулся на восток. Вскоре за нашими спинами темень прорезали фары шести машин. До сих пор не пойму, почему тогда мы не дождались грузовиков и не уничтожили их. Возможно, именно на них перед рассветом нас настигли немецкие автоматчики.

В темноте мы боялись курить, громко говорить, за каждым кустом ждали засады, а когда фашисты попытались окружить на хуторе — никто из красноармейцев не дрогнул, не поднял рук. Все дрались самоотверженно. Гитлеровцам не помог даже миномет. Не добившись успеха, они подобрали убитых, раненых, быстро погрузились в машины и помчались за подкреплением.

Нужно было срочно менять позицию. Заброшенный хутор с вишневым садом, где мы отбили атаку, слишком приметен. А идти всем отрядом по открытой местности, да еще днем, — поставить людей под пули. Я назначил место сбора — Красную балку — и приказал бойцам идти туда мелкими группами.

Убитых похоронили. На братской могиле оставили консервную банку со списком погибших, а раненых распределили между собой. С нами шел Петро. Хромая, опираясь на наши плечи и все еще переживая недавнюю схватку с автоматчиками, он беспокойно поглядывал на небосклон. Потеряв много крови, красноармеец заметно побледнел. Он понимал, что задерживает нас. На украинском языке воин сказал;

— Хлопцы, залышить менэ тут…

Он стал убеждать, что не пропадет один в поле. Здесь ему все знакомо. В мирное время Петро по этим землям водил комбайн. Он с гордостью стал рассказывать о своем крае, о том, что в Запорожье впервые в Союзе стали выпускать степные корабли.

Мы не оставили Петра.

В Красной балке собрался разный народ. На мой вопрос, из какого полка, они кривили рты:

— Был полк, да сплыл…

Голодные, без курева и оттого еще более злые, люди сидели и лежали на дне балки. Я вынул из планшетки книгу брата. Иван написал ее в 1927 году. Она была небольшая. На обложке — портрет Ивана Андреевича с боевыми орденами. Называлась она «Вчерашний день». Военный комиссар писал о тяжелых днях гражданской войны…

Я вслух прочитал эпиграф: «Героям и мученикам революции поем мы славу». Сидящие притихли. Я был уверен, что живой рассказ брата захватит слушателей. И не ошибся. Все сорок две страницы книжечки бойцы прослушали с напряженным интересом. А потом посыпались вопросы:

— А где сейчас ваш брат?

— А за что ордена получил?

Трудно пришлось молодому учителю в 1918 году. Только Иван Андреевич возглавил штаб отряда красногвардейцев, а тут и бой подоспел. В станице Белая Глина белоказаки сурово расправились с коммунистами. Но те, кому удалось спастись, не пали духом. Они, и в их числе Иван Андреевич, были убеждены, что успех контрреволюции временный.

В начале 1919 года на Волге 10-я армия отступала, бросая обозы, артиллерию. Красноармейцы были без боеприпасов, разутые и раздетые. А у белых английские, французские пушки. Они захватили Царицын, рвались к Саратову. Генералы пили за победу. А комиссар дивизии Иван Свиридов опять не опустил рук. Он внушал красноармейцам, что окончательная победа за красными.

Самое тяжелое испытание Ивану Андреевичу пришлось перенести на Кавказе. Армянская армия, молодая, необученная, попала в окружение. Националисты предлагали попавшим в беду сдаваться на милость победителя. Но ни голод, ни отсутствие боеприпасов не сломили волю красных воинов. И в этом была доля заслуги и комиссара Свиридова. Он верил и других убеждал, что им поможет Москва. И помощь пришла.

Чтение я закончил беседой о том, что и победы фашистов временные. Враг будет разбит. Советских людей нельзя поработить. С ними испытанная партия Ленина.

Беседа о герое гражданской войны не прошла бесследно. Бойцы заметно воспрянули духом, подтянулись. С каждым днем отряд становился все более собранной боевой единицей.

4

При свете мерцающих звезд смотрю на компас. Позади Новомлиновка, Зеленый Гай. Идем по-прежнему только в темное время. Продвигаемся осторожно, высылая вперед разведку. Мучает голод и жажда. К колодцам не подходим — немцы устраивают возле них засады.

Враг пока не обнаружил нас. До реки Миус остались считанные километры. И вдруг дозорные предупреждают об опасности. Впереди слышатся отдельные выстрелы. Даю команду занять круговую оборону. Появляется Калинкин и докладывает:

— Товарищ майор, Курдюков двух «языков» привел…

Я принимаю доклад адъютанта всерьез. Наган не убираю в кобуру. Напряженно всматриваюсь в лица «пленных» и… глазам не верю. Передо мной братья Кругловы.

Оказывается, наших дозорных обстреляли свои же окруженцы. Их вел Павел Круглов. Он предупредил, что в его отряде нет ни одного командира и часть красноармейцев устала от боев и постоянного напряжения.

На войне не без хитрости. Я попросил Кругловых вернуться к своим и сказать, что встретили батальон во главе с командиром и политруком и мы примем их к себе.

Через некоторое время к нам пришел Михаил Круглов. Он, как всегда, скороговоркой доложил, что бойцы рады присоединиться к нам.

Я и политрук Мельников, несмотря на непроглядную темень, обошли строй вновь прибывших, попросили выйти из него коммунистов и комсомольцев. Их было немного. Все же актив наш пополнился. Новичков влили в подразделения. Первой ротой стал командовать Павел Круглов, второй — Калинкин.

Среди присоединившихся Петро узнал земляка — сына кулака. Отец его во время нэпа владел паровой мельницей, имел шесть коров, пару лошадей и трех работников. Я попросил Мишу Круглова следить за односельчанином Петра, которого братья характеризовали как нытика и разложенца.

Предосторожность оказалась не лишней. В первую же ночь этот тип пытался бежать.

Мы судили его. Почти все проголосовали за расстрел.

Без еды силы наши быстро таяли. Группа бойцов во главе с Петро собирала кукурузу и подсолнечные семечки. Появился и бочонок с водой, его тащили на самодельных санках по земле. Чаще стал накрапывать дождь.

Братья Кругловы подобрали ротный миномет с минами. Пулемет мы отбили у немцев еще на хуторе. Так что постепенно батальон вооружился прилично. Я и политрук Мельников готовили людей к тому, что нам доведется прорываться через боевые порядки немцев.

Но в бой пришлось вступить раньше…

Это случилось на девятую ночь нашего движения. Слева и справа полыхали пожары — это горели Новочеркасск и Ростов. Уже был слышен отдаленный гул боя. Близость фронта приободрила нас и в то же время вселила тревогу: удастся ли нам пробиться?

На железнодорожной ветке Новочеркасск — Ростов немцы восстанавливали насыпь. Бригада работала ночью, освещая место ремонта автомобильными фарами. Офицер, с часами в руках, как тренер, подгонял солдат-железнодорожников.

Павел Круглов догадался, что задание у них срочное, значит, важное. Калинкин подсчитал гитлеровцев. Их было двадцать. Решили напасть на них. В темноте подкрались очень близко. Ударили дружно и метко. Но одного не учли: на исправной линии стояла электродрезина, в которой находился моторист. Он мигом включил двигатель и удрал в Ростов.

Мы решили обмануть карателей: остаток ночи шли не от полотна дороги, а вдоль него к Ростову.

Вскоре мимо нас промчались открытые платформы с танками и солдатами. Наш маневр удался. Он всех окрылил.

На встретившемся полустанке напали на такелажников, грузивших в вагоны краденый украинский хлеб. Часовых сняли, остальных не тронули — рабочие оказались чехами, не пожелавшими воевать на стороне немцев. Мешки с зерном облили керосином и подожгли. На эту операцию потратили остаток ночи. Покинули полустанок уже на рассвете. Немцы, конечно, скоро обнаружили нас и стали преследовать. Численного преимущества они не имели, зато у них было два танка. Выручили окопы и две бутылки с горючей смесью, которые подобрал при отходе Курдюков. Они-то и решили исход нашей схватки с фашистами. Один танк поджег Андрей Курдюков, а другой — Павел Круглов. Автоматчики залегли. Мы не дали им окопаться — атаковали и обратили в бегство.

В этом бою ранило Мишу Круглова. Он сам перевязал себе рану на левой руке и продолжал вести огонь из миномета. Раненый младший лейтенант, отложив костыли, стрелял из карабина. Он оказался снайпером. Его первая пуля сразу же оставила карателей без обер-лейтенанта.

После схватки мы ушли в лесок. Там похоронили восемь своих товарищей и поклялись отомстить за них.

Стычка с противником как-то сблизила бойцов, вселила еще большую уверенность в своих силах, убедила, что врага можно бить и находясь в окружении.

И вообще, пребывание в неприятельском тылу многому научило нас. Особенно маскировке. Был случай, когда мы лежали в нескошенной траве, а в тридцати метрах от нас шла колонна танков. И ничего, обошлось. Не заметили.

Линию фронта мы перешли без боя. Через Дон переправлялись под покровом темноты на всех доступных нам средствах: плотах, вязках хвороста, бочках и даже на телеге без колес.

На левом берегу нас ждали.