— Андрей, сколько лет «Квадро» не выступал на сцене? — спросила ведущая.

— Шесть лет.

— Ваше последнее выступление было в ДК Горбунова в восемьдесят втором?

— Совершенно верно. Этим закончился довольно короткий период, когда нам разрешали концерты. Мы работали в основном на маленьких сценах в Домах творчества, в научно-исследовательских институтах.

— Что произошло в восемьдесят втором?

— Ты знаешь, то, что произошло тогда, имеет свою предысторию. Нас было четверо. Может быть, мы подсознательно следовали традициям «Битлз», хотя тогда об этом не думали. Возможно, это случайное совпадение. В состав «Квадро» входили трое музыкантов и один поэт.

— Наверное, я слишком рано задала вопрос о концерте в восемьдесят втором, — сказала ведущая. — Мы к этому еще вернемся, а сейчас, пожалуйста, расскажи, что такое бард-рок, потому что не все телезрители студии «Параллель» знают об этом.

— Ты права, это очень существенно. Бард-рок — это не очередное музыкальное направление, это мировоззрение, способ жизни. Мы жили в своем подпольном, или параллельном, мире как в некой особой общине, где все любили и понимали друг друга. Мы не стремились к внешнему миру, единственным способом связи с ним стали наши песни. Наше творчество было нашим личным делом, частью наших душ, мы не считали возможным превращать его в средство заработка и предпочитали разгружать машины с хлебом.

— Но вы все-таки вышли на поверхность? Как это произошло?

— К нам в дом приходили разные люди, но все были свои, чужих не звали. Наши друзья приводили своих друзей, постепенно круг расширялся. Мы не могли захлопнуть дверь перед носом кого-то, кто пришел послушать нас. Это противоречило нашему мировоззрению. В общем, один из наших гостей, ничего нам не говоря, организовал у себя в институте, как потом выяснилось, с большим трудом, наш концерт и поставил нас перед фактом буквально накануне. Мы встали на дыбы, но потом все же разум взял верх. «А почему бы не попробовать»? — вдруг сказал Вовчик, наш бас-гитарист. Его поддержал Серый, а уж это было решающим. И на другой вечер мы впервые оказались на сцене… Ощущение было такое, словно нас из подземелья вывели на поверхность, от яркого света хотелось надеть темные очки…

— Сколько выступлений было у вас в тот короткий период?

— Знаешь, я точно сейчас не помню, кажется, одиннадцать или двенадцать…

— Но ты хорошо помнишь последнее, не так ли?

— О да! Это был благотворительный концерт в память о нашем бас-гитаристе, погибшем в Афганистане. Это была первая смерть среди наших… Люди пришли на концерт с открытым сердцем, они плакали вместе с нами… Думаю, и ты это помнишь…

— Конечно, реакция зала была потрясающей. Но среди зрителей я заметила человека с блокнотом…

— Вот именно. Ну а потом нас вызвали в КГБ и потребовали объяснений. Вызывали по одному, пытались сбить с толку, ловили на мелочах. В общем, дело приняло неприятный оборот. Каждый вечер Серый заставлял нас с Гехой заниматься медитацией, чтобы мы не сорвались. Сажал на пол и рассказывал свои дивные сказки про лесных зверей, про говорящие растения, иногда даже садился за рояль и вытворял что-то невероятное. Знаешь, мы отрубались, а наутро были бодрые и свежие, с ясными головками. Может, это нас и спасло. Конечно, в этой песне, из-за которой мы оказались снова в глубоком underground, не было ничего принципиально нового. Очень простая музыка, тема бессмысленности жертв, неоправданных убийств была у классиков намного раньше. «Ах, война, что ты подлая сделала, вместо свадеб — разлуки и дым….» или — «Не верьте пехоте, когда она бравые песни поет, не верьте, не верьте, когда по садам запоют соловьи, у жизни со смертью еще не закончены счеты свои…». Но наша песня — не плагиат. Мы не отрекались от учителей, которые вовсе не знали о нашем существовании, мы шли за ними следом, но только повернули немного в сторону, особенно в плане музыки, и ушли в свою параллель. И названием «бард-рок» мы, в общем-то, декларируем свою причастность… Окуджава, Галич — они много и точно сказали о своей ненависти к войне. Потом у Высоцкого… Он вроде бы начинает с детских впечатлений, поет о героизме, а потом наступает прозрение… Они не принимают войну. По сути дела, и в нашей песне, пусть только нас не сочтут нескромными, мы всегда останемся позади и будем идти следом за теми, кого сами выбираем и признаем великими, так вот, в этой песне разговор не о какой-то конкретной войне, а о войне вообще, которую мы отрицаем как явление, как исторический мусор, уродство, мутацию в нормальном развитии. Почему бессмысленно гибнут парни, которые должны жить? Еще у Вертинского — «Кто послал их на смерть недрожащей рукой…». Но ведь не закончилось это чудовищное убийство! До того момента, пока это не коснулось нас, мы наблюдали как бы со стороны. Гадко, стыдно, больно, но не про нас это. Вдруг эта бойня врывается в нашу жизнь, безжалостно, мне и сейчас страшно сказать это — убили Вовчика! Для нас он сразу стал лучшим!

— Может быть, он где-то сейчас слышит тебя?

— Хотелось бы верить… А тогда мы плакали, я не стыжусь этого. На сцене в Горбушке у меня голос дрожал… Ну, а потом, я уже говорил, нас тащат в КГБ… Слушай, я все болтаю, а Серый и Геша молчат…

— Я еще не созрел, но я скажу потом, — улыбнулся Ваня Серов.

— А я тебе подыграю, для поднятия духа. — Геша тихонько зашелестел щетками. — Пойдет?

— Ой, по кайфу! — Адик снял очки, повертел в руках. — Кто бы мог представить, что я про всю эту эпопею буду в прямом эфире рассказывать и никто нас за это не посадит!

— Тьфу, чтобы не сглазить, — произнесла ведущая. — Продолжай, пожалуйста.

— Ну, тут начинается дипломатия, откуда что берется! Я вообще старался молчать, Геша под дурака косил, а Ванечка такие корки отмачивал — я боялся, его в психушку упекут! Я говорю — эта песня посвящается наемным солдатам в западных странах! Они — тоже не дураки. Пытаются сбить. Если концерт памяти погибшего друга, то при чем тут наемные солдаты? В общем, в угол загоняют. У нас вроде не наемная армия, мы идем на смерть из чувства патриотического долга и гибнем, говоря спасибо родине. А ведь это куда как страшнее на самом-то деле! Тогда я, конечно, не сказал этого, если честно, страшно было… Но ведь тут огромная разница — ты идешь воевать сам, по своей воле, ради денег, риска, идеи, черт знает чего, но никто не вправе послать тебя силой. А тут — нет выбора, у Вовчика не было выбора. Он, по-моему, чувствовал, что погибнет. Он не мог убивать людей. Его заставили. Я думаю даже, он сам искал смерть, чтобы не убивать других. Но это — в другой песне. А тогда просто была реакция на все это…

Всего за три месяца до появления в эфире группы «Квадро» пасмурным утром Валерия Голицына собирала в детский сад пятилетнюю дочь Сонечку. Это была мучительная процедура. Соня придавала огромное значение своему внешнему виду, перемерила подряд все платья и свитеры, долго вертелась перед зеркалом. Стоило Лере замешкаться, как ее дочь запускала руки в ящик с косметикой и успевала в считанные минуты изобразить на своем нежном личике нечто невообразимое. Делать ей замечания было очень тяжело, девочка совершенно нетерпимо относилась к любому насилию над собственной личностью. Она не просто не была похожа на свою мать, она представляла собой полную ее противоположность. В ней не было ни застенчивости, ни замкнутости, она вела себя настолько нахально и раскованно, что постоянно шокировала взрослых. В свои пять лет она откровенно интересовалась мальчиками, обсуждала с подругами свои бурные романы, ее прелестные глазки излучали скрытую сексуальность, и никакие доводы рассудка не могли заставить ее вести себя иначе.

Это был замечательный период нашей жизни, когда люди выстраивались в очередях у газетных киосков, не отрывались от экранов телевизоров, ловя каждую политическую новость, с нетерпением ждали выхода в эфир программы «Взгляд», зачитывались журналом «Огонек»… Захлебываясь потоком обрушившейся на них информации, они жили надеждой на перемены и возрождение огромной, доведенной до развала и отчаяния страны, которая все еще называлась Советским Союзом… Но в жизни Валерии Голицыной вот уже почти шесть лет ничего не менялось…

Соня стояла перед зеркалом, принимая картинные позы.

— Мама, мне нужен гимнастический купальник. У всех есть купальники, почему у меня нет?

— Соня, мы каждый день приходим в сад последними, это неприлично! — взмолилась Лера.

— Я не хочу быть чучелом! — ответила Сонечка. — Разве можно, чтобы самая красивая девочка в группе выглядела кое-как?

— Конечно, нельзя… — устало произнесла Лера. — Но если ты сейчас же не оденешься, я свяжу тебя и отнесу в сад силой, поверь, я справлюсь с этим!

Соня окинула мать выразительным взглядом, вышла в прихожую и стала медленно всовывать руки в рукава куртки… В это время в прихожую выполз, лениво потягиваясь, огромный черный кот, подошел к Соне, встал на задние лапы и потребовал взять его на руки.

— Уголек, какое же ты неразумное существо! — Сонечка наклонилась к нему, и он тут же взобрался на нее, как на дерево, и повис на плечах, словно пушистый воротник. — Ну что, мне так с тобой в детский сад идти?

— Соня! О, Боже уже девятый час! — сердито сказала Лера.

— Но мама, если я его прогоню, он обидится! А ты сама говорила, что нельзя обижать животных!

Лера вздохнула, направилась к холодильнику, достала кусок колбасы и показала коту. Тот мгновенно покинул Сонины плечи и, сохраняя чувство собственного достоинства, прошествовал в кухню.

— Теперь мы можем идти? — спросила Лера.

— Зачем? — заявила Соня. — Неужели тебе хочется выслушивать: «Как вам не стыдно! Какой вы подаете пример своим поведением!» Терпеть не могу, когда мне делают замечания! Тебе тоже попадет!

— Зато я целых восемь часов смогу заниматься своими делами!

— Конечно, это важнее, чем заниматься ребенком! Зачем было заводить ребенка?

— Чтобы было кого ругать, наказывать и драть! Что, страшно?

— Ни капельки.

Наконец, опоздав в очередной раз, они явились в детский сад, и, получив привычное замечание от воспитательницы, Лера вернулась домой…

Она села, закурила и задумалась о своей жизни… Если взглянуть со стороны, ей грех на что-нибудь жаловаться. Хороший любящий муж, очаровательная дочь, есть где и на что жить… Сумки с продуктами, кастрюли, плита — это у всех. Трудно найти работу — тоже не ей одной. Следователь по особо важным делам капитан Денисов пропадает на работе почти круглые сутки, приходит домой усталый, поест и валится спать… Может быть, он так много времени тратит не только на работу? А если у него есть другая женщина… Почему-то вдруг впервые эта мысль сейчас пришла Лере в голову, но не вызвала у нее особых эмоций. «Странно, я совсем не ревную его… Может быть, просто нет конкретного повода? Да если бы и был, дело не в нем, а во мне… Господи, как же это ужасно, когда ценишь, уважаешь человека, но не можешь его полюбить! Когда каждый раз, ложась с ним в постель, думаешь только об одном — хоть бы он уже заснул, потому что не хочется обманывать, изображать любовь, которой нет, потому что с каждым днем его прикосновения становятся все невыносимее и вызывают все большее раздражение… Конечно, я должна все это терпеть, потому что он ни в чем не виноват, он заслуживает и любви, и нежности, и ласки… Но ведь и я не виновата, что не могу полюбить насильно! В общем, живем и живем, как все… Нет, не как все! Вот Ванечка Серов взял вдруг и поступил на режиссерский в мастерскую Красовского! Успел уже диплом получить, мечтает снять фильм об истории бард-рока, так ни на ком и не женился, может, никогда не женится, потому что любит одну Наташу! А Наташа ставит фильмы, ругается со всеми на съемочной площадке и тоже не вышла ни за кого замуж, потому что все еще влюблена в Красовского… Бабушка Магда стала знаменитой прорицательницей, очереди выстраиваются к ней на прием, она уже совсем старенькая, а все-таки находит время и силы помочь и внучке, и правнучке!.. На концерты «Квадро» второй год невозможно пробиться! Отец со своим ансамблем снова ездит на гастроли за границу, в Москве почти не бывает… И если бы не Макс с его дурацким упрямством, я могла бы выступать вместе с ними… Но он спокоен только тогда, когда я готовлю обед, вылизываю дом, пытаюсь воспитывать Соню… Он приводит десятки доводов, чтобы убедить меня в своей правоте… Господи, неужели так будет всегда?.. Неужели я зачахну в этом благополучном с виду болоте, в которое погрузилась сама, по доброй воле?»

Лера встала и пошла в комнату матери, в которой теперь жила Сонечка-младшая. Там, на верхней полке стенного шкафа, стояла перевязанная веревкой коробка с маминым архивом, который Лера давно хотела разобрать, но никак не могла решиться. Лера открыла дверцу шкафа, и ей показалось, что даже воздух в нем пропитан скорбным одиночеством, в котором незримо царят тени прошлого… «Нет, не сейчас… Но когда же? Ведь столько лет прошло. Да и что там может быть особенное? Старые письма, какие-нибудь мамины документы, дневник, так и не прочитанный до конца… Я должна когда-то сделать это!»

Лера подставила стул, дотянулась до верхней полки и вытащила из шкафа запыленную коробку…

Вот аккуратно перевязанная пачка старых писем, пакет с фотографиями, книга записей расходов… И вдруг среди всех этих бумаг Лера увидела длинный голубоватый конверт. Вгляделась и, не веря своим глазам, прочитала на конверте свое имя, адрес, обратный адрес… Гамбург, штамп отправления, штамп Москвы… Значит, он писал ей, а она не получала его писем? Лера раскрыла конверт. Он был пуст. Где же письмо?.. Как это могло случиться? Почему? Каким образом письмо Юргена оказалось у матери? Пытаясь найти разгадку происшедшему, Лера дрожащими руками перебрала все бумаги в коробке. Нет, никаких следов письма, только пустой конверт. Но почему, почему?

Лера закрыла коробку, уронила голову на руки. Все, что казалось безвозвратно ушедшим в прошлое, ожило и с необычайной яркостью предстало перед ней. Ее охватило отчаяние от безысходности и неисправимости всего, что произошло за эти годы, стало невыносимо жалко и себя, и мать, ушедшую так нелепо. Но к чувству жалости примешивалось чувство обиды. Как она могла так посту пить с ней? Зачем?

И Лера заплакала, сжимая в руках голубой конверт… Она плакала от собственной беспомощности, она не могла ничего спросить ни у матери, которой не было в живых, ни у Юргена, которого считала давно потерянным навсегда… А он писал ей и, не получив ответа, просто вычеркнул ее из своей жизни. Может быть, давно женился на какой-нибудь милой белокурой немочке…

Перед глазами Леры возникла картина тихой семейной идиллии в уютном гамбургском домике… Юрген, прекрасный и стройный, входит в дом, глаза его озарены счастьем… Ему навстречу неторопливо идет молодая женщина, одаряя его восторженной улыбкой… О Боже, она беременна, она ждет ребенка, его ребенка! Другого младенца она держит на руках, передает Юргену… А сама она раскрывает большие красивые пакеты, принесенные мужем. Какие восхитительные детские игрушки, ползуночки, ботиночки, курточки! Они весело разбирают вместе эти милые вещи… Потом он устало садится в кресло и просматривает вечернюю газету, жена на изящном столике на колесах привозит ужин, садится рядом… Что же они едят? Шпикачки с пивом? Картофельный салат? Что же они действительно едят? — подумала Лера, прекратив плакать, и неожиданно нервно рассмеялась. — Что за глупая фантазия? Какая же я дура! О чем думаю? О еде! А ведь все было так реально — жена, ребенок, дом… Но ведь я ничего об этом не знаю! Может быть, ничего этого и нет… Он сидит в одиночестве, в пустой квартире, грустно пьет пиво и думает обо мне?.. А я? Что же я наделала! Изменила, предала, вышла замуж! Без любви, за того, кто оказался рядом, под рукой, поддержал в трудную минуту… Испугалась одиночества, захотела жить как все, у теплого домашнего очага, а теперь схожу с ума от тоски… Вот что у меня получилось! Но ведь я ничего не знала! Я думала, он просто забыл меня, что я там, в Германии, оказалась больше не нужна ему… Как все нелепо, несправедливо, невыносимо…

Лера вытерла слезы, схватила чистый лист бумаги и стала торопливо писать…

«Дорогой Юрген!

Прости, что я не отвечала на твои письма… Письма или письмо? Сколько их было, одно или несколько? Как узнать об этом?.. Я не виновата, произошло ужасное недоразумение, я только сейчас, через шесть лет, узнала, что ты писал мне, но я, к сожалению, не получала твоих писем. Мне трудно объяснить, почему так получилось, просто судьба жестоко поступила с нами. Я не знаю даже, что ты писал мне. Может быть, ты звал меня, а может быть, сообщал, что у тебя теперь другая жизнь… Я ничего о тебе не знаю, но очень хочу узнать хоть что-нибудь. Прости, что я так долго молчала, но я все это время думала о тебе. Мне многое пришлось пережить за эти годы. Я давно похоронила мать, осталась одна, рядом со мной оказался человек, который поддержал меня, помогал мне во всем и даже спас мне жизнь… Получилось так, что я вышла за него замуж, я не могла поступить иначе. Возможно, я совершила ужасную ошибку, но только ты можешь сказать мне об этом. Потому что, как бы ни сложилась моя жизнь, мое сердце принадлежит тебе безраздельно… И даже если ты не один, если у тебя есть семья или просто другая любимая женщина, я хочу, чтобы ты знал правду… Даже если мы никогда больше не увидимся…»

Лера вздрогнула, услышав стук входной двери, быстро сложила листок и засунула в пачку со старыми письмами, которые хранила мать.

Вошел Максим, обнял Леру, потом, отстранив от себя, заглянул ей в лицо.

— Ну вот, что за слякоть? Что случилось?

— Ничего, Макс… Просто я разбирала мамины вещи, вот и все. Больше ничего не случилось.

— Неужели обязательно надо в этом копаться? Специально травишь себе душу? Нет других проблем? Брось ты это. Кстати, как у нас насчет поесть?

— Макс, прости, я ничего не успела…

— У нас в семье это превращается в систему! — раздраженно сказал Максим. — Ты знаешь, у меня нет лишних денег на рестораны! И я все-таки твой муж или тебе совершенно на это наплевать?

— Зачем ты так говоришь со мной? — Лера поглядела на него с такой обидой и горечью, что он тут же изменил тон.

— Ладно, не будем… Изобрази что-нибудь быстренько, я правда голодный как волк. Понимаешь, секунды свободной не было! День тяжелый, убийство, два ограбления, три допроса! Одного придурка взяли по подозрению, он не колется… Пришлось немного нажать…

Лера, погрузившись в свои мысли, почти не слушала… Она быстро почистила и нарезала картошку, бросила в разогретое на сковороде масло, посолила…

Максим переместился за ней на кухню, продолжая говорить, говорить… До ее сознания долетали только отдельные слова, кто-то на кого-то наехал, нет, не на машине, рэкетиры наехали… Кого-то взяли…

Прекрасное далекое лицо Юргена выплыло из небытия, все вокруг стало зыбким, нереальным. Гостиничный номер, казенная постель, шуршащие шаги под дверью… Нежные руки, ласковые слова, жаркий поцелуй, стройное, прекрасное, разгоряченное тело… Восторг, блаженство любви…

— У тебя ничего не подгорело? — вернул ее к действительности голос мужа.

— Нет-нет, — Лера торопливо перемешала картошку, которая была близка уже к катастрофическому состоянию. Как хорошо, что он напомнил, а то мог бы разразиться скандал! Нет ничего страшнее усталого голодного мужчины!

— Ну и что ты скажешь обо всем этом? — задал Максим свои любимый вопрос, закончив длинный рассказ.

— Скажу, что ты молодец, — наугад ляпнула Лера.

— Ты это серьезно? — спросил он испытующе.

— Серьезно, — ответила Лера, внутренне содрогаясь от испуга. Ведь она понятия не имела, о чем рассказывал муж…

— Но ведь я избил человека, я мог убить его! И ты меня не осуждаешь, это правда?

— Конечно, правда, — не очень уверенно ответила Лера, совершенно не представляя, о чем идет речь. — Ведь он был не прав и получил за дело, — сказала она наугад.

— За дело-то — за дело, да только чувствовать кровь на руках не очень-то приятно. Я, наверное, никогда к этому не привыкну.

— За это я и люблю тебя, что ты не ожесточаешься, остаешься таким, какой есть… Ладно, хватит страшных историй, давай ужинать, — сказала Лера дружелюбно, — скоро идти за Соней.

— Ну наконец-то! Я уж подумал, ты решила специально заморить меня голодом.

— И остаться молодой вдовой, — смеясь, продолжила Лера. — Нет, не вижу смысла. Если бы ты был старым и богатым — тогда понятно. А ты молод и беден, и от живого тебя гораздо больше пользы.

— Логично, — произнес Максим. — А ты считаешь, от меня есть польза? Ты так искренне считаешь?

— Ешь, миленький, и не сомневайся, а я пойду закончу разбираться…

— Может, не надо? — спросил Максим с тревогой. — Если это на тебя так действует.

— Ничего, я больше не буду плакать, честно…

Лера вошла в комнату дочери, оглянулась, чуть прикрыла дверь, взяла пачку писем, стала быстро перебирать. Куда же делся этот листок? Она ведь спрятала его в этой пачке… В отчаянии Лера перебрала всю стопку писем, но листок исчез бесследно, Лера не на шутку испугалась, ей стало казаться, что она положила недописанное письмо совсем не сюда, она буквально перерыла все бумаги, но письма не было нигде. Она подумала, что могла случайно обронить его где-то, забыть на видном месте, ведь не могло оно исчезнуть бесследно! Какой ужас! Вдруг оно попадет на глаза Максиму? Надо было сразу порвать его и выбросить, а теперь вдобавок ко всем переживаниям ее семейная жизнь может оказаться под угрозой… Нет, ей этого совсем не хочется, хотя кто знает…

В комнату заглянул Максим, Лера вздрогнула. Вдруг он нашел письмо…

— Кончай ты это дурацкое занятие, на тебе лица нет! — сказал он, обнимая Леру. — Я схожу за Соней, а ты все это убери и больше не трогай. Обещаешь?

— Обещаю, — с облегчением вздохнула Лера.

Закрывая дверь за Максимом, она услышала телефонный звонок.

— Привет! — бодро произнесла Наташа. — Ты погрязла в семейной жизни и совершенно не интересуешься тем, что происходит вокруг!

— А что происходит? — кисло спросила Лера.

— Что, опять хандра? Сейчас живо пройдет. Знаешь, где я сейчас работаю? Конечно, ничего ты не знаешь! Красовский организовал новую студию «Параллель», это полный отпад. Взял режиссером меня и Ваню Серова на стажировку, и нам срочно нужна ведущая. Тебе все понятно?

— Пока не очень…

— Нет, с тобой стало невозможно говорить. Я считаю, что дома сидеть тебе совершенно противопоказано! Завтра к трем приезжай на пробу. Пропуск уже заказан.

— Но мне надо поговорить с Максимом…

— Зачем? Вот пройдешь пробу, тогда я сама ему все скажу!

— Слушай, это твоя идея?

— Совместная. Леонид Аркадьевич не видит лучшей кандидатуры.

— Хорошо, я приеду, — сказала Лера, подумав, что интересно было бы встретиться с Красовским, которого она не видела так давно… Да и с Наташей в последнее время они общались гораздо реже, чем раньше…

Лера ехала на пробу в отвратительном настроении. В ее и без того только внешне благополучную жизнь снова вторглись воспоминания, будоражащие душу. Зачем, зачем она нашла этот конверт? Пустой конверт… Куда делось письмо? Почему конверт оказался в бумагах матери? Казалось, все тайны уже давно раскрыты, но нет, кошмару нет конца! Прошлое перестает быть прошлым, но не становится ни настоящим, ни будущим. Оно превращается в навязчивую идею, в сумасшедший бред и давит своей безысходностью, невозможностью понять до конца, изменить, вернуть… Тоска по несбывшемуся, несостоявшемуся мучительна, невыносима… Уж лучше не было бы этого конверта! И куда делось дурацкое письмо, которое она сама написала сгоряча? Может быть, Максим уже нашел его и читает, сначала приходя в недоумение, а потом вскипая от ревности? Господи! Бред, кошмар! К черту эту дурацкую пробу! Лучше поехать к бабушке Магде, она поможет во всем разобраться! Но надо ли разбираться? Ничего, ничего нельзя изменить… «Зачем я вышла замуж? Кого я обманула? Мало мне этого конверта, теперь еще встреча с Красовским!»

Вспоминая о нем, Лера испытала вдруг ощущение непонятной тревоги, которое возникало и раньше при встречах с ним. «Это еще зачем? При чем здесь Красовский? Он предлагает мне работу, и слава Богу! Лишь бы он взял меня, а то от сидения дома я скоро окончательно свихнусь… И вообще никто ни при чем, дело только во мне самой!»

С этими мыслями Лера вошла в здание телецентра и направилась к бюро пропусков.

Лера увидела Красовского в конце длинного коридора и с трудом узнала его. Как он изменился! Черные с проседью волосы, модная стрижка, округлившееся помолодевшее лицо, вместо потертых джинсов фланелевые брюки, куртка из тонкой мягкой кожи…

Он подошел к Лере и крепко сжал ее руку.

— Рад снова видеть вас, госпожа Голицына! — он улыбнулся. Его лицо, походка, жесты — все излучало приветливость, доброжелательность.

«Наверное, этому странному человеку удалось наконец найти свое место в жизни, твердо встать на ноги, обрести уверенность в себе», — подумала Лера, с интересом разглядывая нового Красовского.

— Я сильно изменился? — он испытующе посмотрел на Леру. — Но ведь и жизнь изменилась… А вот ты совершенно такая же, какой я увидел тебя в первый раз! Нет, не совсем, у тебя потухший взгляд, надеюсь, это скоро пройдет… — Он провел Леру в помещение студии, где она увидела Наташу и еще нескольких незнакомых людей. — Как видишь, у нас подобрался замечательный коллектив! Не хватает только тебя!

— Но, Леонид, вы меня пригласили только на пробу!

— Да, я именно тебя пригласил на пробу, потому что я знаю, как ты умеешь работать. Надеюсь, ты не разучилась?

— Не знаю, все это было давно… С тех пор я…

— Ладно, оставим церемонии. Начнем с беседы в кадре. Тему не задаю. Полная импровизация. Задача — представить и раскрутить собеседника. Наташа, можем начинать?

— Все готовы, — бодро ответила Наташа.

— Но кто мой собеседник? — спросила Лера подругу.

— Сейчас увидишь. Главное — не дрейфь!

Лера сидела перед камерой и улыбалась, испытывая в душе при этом почти панический страх. И не потому, что она разучилась работать. После нескольких лет домашнего заключения она чувствовала себя Золушкой, попавшей на королевский бал. Все было интересно, заманчиво, перед ней снова открывалась возможность жить интересной, наполненной жизнью… Но вдруг — провал? Вдруг у нее не получится и Красовский возьмет другую ведущую? Не станет же он брать ее на работу из жалости и сострадания…

Лера с удивлением увидела, как в студии появился Ванечка Серов, застенчиво улыбнулся и подошел к ней. Вот это сюрприз!

Она встала, двинулась ему навстречу.

— Не выходи из кадра, — шепнула Наташа.

Но Лера ничего не слышала. Она взяла Ваню за руку, подвела к столу и, глядя в направленный на нее объектив, произнесла:

— Дорогие зрители, какой неожиданный сюрприз! Я представляю вам не только замечательного поэта, режиссера и человека, но и моего близкого друга… Иван Серов родился в Калужской области, с детства любил и понимал природу, подслушивал разговоры зверей и птиц, и все это отразилась в его замечательных стихах. Иван, ты правда понимаешь язык животных?

— Понимаю, правда, не всегда… Ты знаешь, Валерия, что звери, как и люди, говорят на разных языках. Так вот, есть такие языки, которые я не понимаю.

— Какие, например?

— Ну вот зебры или верблюды… Я специально ходил в зоопарк и пытался вступить с ними в контакт. Бесполезно. Мне даже показалось, что они специально делают так, чтобы я ничего не понял. Правда, встречаются некоторые люди, с которыми еще труднее, чем с зебрами…

— Можешь привести пример?

— У нас не хватит эфирного времени!

— Хорошо, поговорим о другом. Я слышала, что тебя называют восьмым поэтом России. Как ты относишься к этому?

— Положительно, — засмеялся Ваня.

— Достаточно, — произнес Красовский в микрофон. — Переходим к следующему эпизоду. Интервью на улице! Все встречаемся у выхода через десять минут! Камера, звук, свет не нужны.

— О чем интервью? — робко спросила Лера.

— Интервью на вольную тему! Тоже полная импровизация! Все! Пошли!..

— Несмотря на домашнее затворничество, ты не утратила профессиональную хватку, — усмехнулся Красовский, выходя вместе с Лерой из телевизионного «рафика». — Это похвально, я ожидал худшего от молодой домохозяйки!

— Я рада, что не оправдала ваши ожидания, — в тон ему ответила Лера.

— Я тоже, — Красовский странно посмотрел на нее, — надеюсь, мы сработаемся. О задачах нашей передачи я расскажу тебе по дороге.

Лера с сожалением посмотрела на Наташу, ей так хотелось рассказать ей о найденном конверте, но у них не было возможности остаться наедине.

— Идем, у меня мало времени! — Красовский взял Леру под руку и повел на стоянку.

Наташа развела руками — возражать шефу было не принято.

— Я тебе позвоню! — на прощание крикнула Лера и с удивлением посмотрела на новенькие «Жигули», в которые предлагал ей сесть Красовский.

— Я очень рад, что снова встретил тебя, — сказал Красовский, открывая дверцу машины, — прошу.

Лера села на переднее сиденье и снова подумала о том, что изменился не только сам Красовский, но, вероятно, и его материальное положение. Она раньше даже не могла предположить, что он станет таким.

— Могу подвезти тебя домой, — сказал он. — Поговорим по дороге.

— Спасибо…

Машина рывком тронулась с места. Некоторое время оба молчали.

— Должен сказать, что ты очень удивила меня. — Красовский достал сигарету, закурил.

— Чем же? — спросила Лера.

— Честно говоря, никогда не ожидал, что ты так резко изменишь свою жизнь. Для меня это довольно странно.

— Но ведь и вы, Леонид, очень сильно изменились.

— Слушай, хватит этих церемоний, называй меня на «ты».

— Я попробую.

— Я изменился внешне. Я сменил свой имидж, свой appiriens, но по сути я остался тем же. Ты же совершенно не изменилась внешне, ты так же прекрасна. Но насколько изменилась твоя жизнь!

— Вы говорите так, словно осуждаете меня.

— Упаси Боже. Я просто хочу понять, как все это произошло с тобой. Ты очень спешишь? — спросил он.

— Мне надо быть дома к шести, — сказала Лера.

— Тогда у нас полно времени. Если не возражаешь, заедем ко мне домой, поболтаем за чашкой кофе.

— А это удобно? — спросила Лера.

— Ты кого имеешь в виду, себя или меня? — обескуражил ее Красовский.

— Ну, я вообще спросила, — растерялась Лера.

— Вообще ты удивляешь меня. Я ведь не напрашиваюсь к тебе в гости!

— Напрасно, — тихо сказала Лера.

— Знаешь ли, меня не интересует твоя семья! Кстати, как тебя угораздило погрязнуть в семейной жизни? Сколько у тебя детей?

— Одна дочь.

— Ну, это только начало! Что касается меня, я живу один и надеюсь, это продлится довольно долго! И мне удобно делать все, что я хочу и считаю нужным. Это — к вопросу об удобствах.

«Он действительно умеет всегда делать то, что хочет, — подумала Лера не без зависти, — он совершенно свободный человек…»

— Ты счастлива? — неожиданно спросил Красовский, застав Леру врасплох своим вопросом.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что спросил.

— Я довольна своей жизнью…

— Но… Я слышу «но» в твоем голосе.

— Никаких «но»!

— Что ж, тебе виднее… Хотя мне почему-то кажется, что это не совсем так… Я немного знаю тебя и не могу поверить, что ты можешь наслаждаться жизнью, сидя в четырех стенах. Хотя, конечно, женщины всегда для меня были загадкой! Я никогда не мог понять, почему они так охотно и легко предают свой талант, умышленно лишают себя свободы и делают вид при этом, что получили именно то, что хотели. Правда, некоторые еще ноют и жалуются, но это уже полные извращенки, о них даже говорить неинтересно. Но променять творчество на кастрюли и ночные горшки — для меня это непостижимо! — Произнося этот свой монолог, Красовский вдруг так резко затормозил, что чуть ни врезался в стоявшую впереди машину.

— Но кто-то должен это делать! — попыталась спорить Лера.

— Да, неопровержимая логика! Если не я, то кто же? Вранье все это, моя дорогая! Инстинкт самки, страх перед одиночеством? Но на тебя это непохоже…

— Вы исключаете любовь, Леонид, — сказала Лера.

— Любовь? — Красовский резко повернулся и посмотрел ей в глаза. — Я не вижу любви в твоем взгляде. Нет, я читаю в нем скрытую тоску, беспокойство, накопившееся раздражение. Или я не прав?

«Конечно, он прав, — подумала Лера, вцепляясь в подлокотник на дверце от резкого поворота, — перед ним невозможно притворяться… Если бы я была действительно счастлива, я не поехала бы к нему домой…»

Наташа в этот вечер ненавидела сама себя. Она должна была радоваться, что будет работать вместе с подругой. Ведь совершенно очевидно было, что Красовский возьмет ее на роль ведущей. Валерия так прекрасно выглядела на экране, держалась свободно, непринужденно, остроумно шутила, задавала интересные вопросы… Но почему он так стремительно увез ее, не дав им даже поговорить? Господи, да при чем здесь это! Ведь мучило Наташу совсем другое. Какой смысл обманывать себя? Дело в том, что они уехали вместе! А она осталась… Красовский никогда не подвозил ее на своей машине, никогда не уходил из студии под руку с ней! И теперь помимо воли ее душу разрывала ревность. Это было гадко, отвратительно, стыдно! А самое ужасное было то, что Наташа не могла понять толком, кого к кому она больше ревнует — Красовского к Лере или Леру к Красовскому. Она вдруг испугалась, что может потерять их обоих, и от этого ей стало так невыносимо плохо, что она с трудом могла сдерживать свои чувства, наверное, все было написано у нее на лице.

Она сидела в автобусе рядом с Ваней — чистым, прекрасным, любящим, верным — и в его присутствии чувствовала себя еще более отвратительно.

«Какая же я гадкая, грязная, земная… Я завидую, ревную — стыдно, омерзительно…» — произносила она про себя. В сущности, она была довольна своей жизнью до сегодняшнего дня… Она работала у Красовского, видела его почти каждый день, пользовалась его расположением… Не об этом ли были ее самые смелые мечты несколько лет назад? Они так и не стали любовниками, но, может быть, это и к лучшему… Во всяком случае, она не могла пожаловаться на плохое отношение к себе, более того, он ценил ее как режиссера, относился к ней с явной симпатией и уважением… И еще — рядом был Ваня, без которого Наташа просто не могла обходиться! Он был чудесный, ничего не требующий, надежный друг… Он учился на вечернем в режиссерской мастерской Красовского и почти каждый день появлялся на студии, хотя официально здесь не работал. Наташа прекрасно понимала, что он делает по из-за нее. Постепенно Наташина безумная любовь к Красовскому утрачивала свою остроту, она давно смирилась со своей участью и то и дело заводила романы на стороне, которым не придавала большого значения… Да и времени на личную жизнь у нее было не так много. Глядя на Леру, она с ужасом думала, что не выдержит и месяца даже самой счастливой семейной идиллии. Конечно, Макс славный парень, но, как любой мужик, собственник, деспот… Жаль, конечно, Леру, уж так сложилось, она сама сделала свой выбор… И до сегодняшнего дня все было на своих местах. Теперь все перевернулось… Что будет дальше? Красовский и Лера… Она здесь ни при чем, она со своей дурацкой ревностью и с Ваниной непорочностью… Интересно, за все эти годы была у него хоть одна женщина? Почему-то именно сейчас Наташа задала себе этот вопрос, на который не было ответа.

— Натали, отдай мне свою печаль, — тихо сказал Ваня и нежно погладил ее руку.

Она не удержалась и заплакала — от обиды, ревности и от стыда за саму себя.

Согласившись заехать к Красовскому, Лера подумала о том, что для нее это может оказаться небезопасным. В его присутствии она чувствовала себя немного странно, она вспомнила, как когда-то, несколько лет назад, когда они только познакомились, она испытывала в его присутствии ощущение странной тревоги. Она не могла сказать, что была влюблена в него, но что-то притягивало ее к этому человеку, он ей был небезразличен, и особенно сейчас, когда ее отношения с Максимом не то, чтобы зашли в тупик, но как бы потеряли свою прелесть, новизну, остроту ощущений, встреча с Красовским могла, может быть, даже что-то изменить в ее жизни.

Он жил в центре Москвы, в старом кирпичном доме. Они въехали во двор, вошли в подъезд, сопровождаемые любопытными взглядами местных кумушек. Когда они вошли в квартиру, Лера была поражена. Дорогая мебель, мягкий ковер на полу, красивые светильники, от которых исходит неяркий свет. Уютно, приятно…

— Тебе нравится? — спросил Красовский.

— Да… У вас очень хорошо, красиво.

— Я рад. Знаешь, ты можешь не поверить, но я был почти уверен, что ты согласишься навестить меня. Садись, отдыхай, — он открыл бар, достал красивую бутылку ликера. — Надеюсь, ты не против?

«Наверное, лучше всего встать и уйти, сейчас, пока еще не поздно, — подумала Лера. — Что же я делаю? Почему не ухожу?»

— Знаешь, когда я увидел тебя еще в самолете, мне показалось, что ты слишком красива, чтобы быть еще и умной… Потом, заговорив с тобой в автобусе, я понял, что могу ошибаться… Ты посеяла сомнения в моей душе относительно женского пола, к которому я никогда не относился всерьез. И, наконец, мои сомнения рассеялись, когда я услышал, как ты поешь. Это потрясло меня.

— И именно поэтому вы решили пригласить меня в свою передачу. Я очень хочу работать, я готова петь, плясать, делать все что угодно. Но вы обещали рассказать мне о вашей студии, и я с нетерпением жду. — Лера попыталась задать разговору деловой тон.

Красовский неожиданно рассмеялся.

— К черту работу! Честно говоря, это был просто предлог, чтобы увезти тебя! Сейчас, глядя на тебя, я вспоминаю, что подумал тогда… Я вдруг увидел женщину, встреча с которой представляет для меня определенную опасность, потому что эта женщина нужна мне! Но, увы, сердце этой женщины занято другим. Что ж, я взял себя в руки и с новой силой погрузился в работу. Я не искал встреч с тобой, но, поверишь ли, все это время я не переставал думать о тебе! Наконец я узнал от твоей подруги, что ты свила себе уютное семейное гнездышко. Это показалось мне нелепостью, еще большей нелепостью, чем увлечение хорошеньким немцем. Теперь, когда мы снова встретились, ты опять не свободна. По-моему, это несправедливо! — Красовский встал, сделал несколько шагов по комнате, закурил, снова сел в кресло напротив Леры.

Она опять подумала, что должна не просто уйти, должна бежать отсюда…

— Не знаю, стал бы я или нет предлагать тебе руку и сердце, не уверен, что я способен на это, — продолжал Красовский, — но я совершенно определенно хочу, чтобы ты была со мной! В конце концов, для меня безразлично, какая у тебя жизнь там… Ты нужна мне, Валерия! Ты давно мне нужна!

— Как странно это слышать от вас, — сказала Лера, глядя в его глаза, излучавшие странное притяжение.

— Странно? Ты считаешь, что старый скептик Красовский не способен испытывать чувства? — Красовский подошел к Лере, взял ее за руку.

Дрожь пробежала по ее телу.

— Мне действительно так казалось, — прошептала Лера.

— Я избавлю тебя от этого заблуждения! — внезапным рывком он прижал ее к себе и поцеловал в губы.

«Господи, что же он делает, что я делаю… — пронеслось в ее сознании. — Я должна бежать отсюда!..»

Но он сразу же отпустил ее, откинулся в кресле, снова закурил. Лера заметила, что у него дрожит рука, в которой он держит сигарету. Она увидела его взгляд, в котором появилось на миг выражение беззащитности. Она все еще могла встать и уйти, но это было бы совсем глупо. Ведь она согласилась поехать с ним, она знала с самого начала, чем все это может закончиться. Она встала, подошла к нему, села рядом на подлокотник кресла, положила голову ему на плечо. Красовский сжал ее руки, потом попытался снять с нее свитер, у него ничего не получилось, руки слушались плохо. И тогда Лера сама быстро разделась, бросила на пол одежду и юркнула под плед, разложенный на диване.

Красовский прошептал:

— Я знал, что это когда-нибудь произойдет…

Юрген Грасс неторопливо ехал по улицам Бремена на своем новом темно-синем «Фольксвагене». Машина катилась легко и бесшумно по старинным кварталам вольного ганзейского города, мимо старых домиков с черепичными крышами, чистеньких тротуаров, украшенных цветниками. Светлые, чуть заметно тронутые сединой волосы мягкими волнами обрамляли его бледное худое лицо, большие голубые глаза выдавали скрытую печаль. Он выехал на Мартиништрассе, не спеша обогнул центр Бремена, любуясь красотой утопающего в золотой осени родного города, где повсюду шло веселое народное гулянье. Уличные музыканты в ярких костюмах играли старинные немецкие мелодии, молодежь танцевала на Базарной плошали, юноши и девушки обнимались, улыбаясь и заглядывая друг другу в глаза. Фраймаркт, древний национальный праздник, был в самом разгаре, и по традиции весь город буквально «стоял на голове». Легкий дымок исходил от жаровен, наполняя город ароматами печеных сосисок и диковинных пряностей, пенилось и искрилось в кружках золотистое крепкое пиво, повсюду раздавались песни и смех… Знакомые с детства картины родного города наполняли душу Юргена глубокой нежностью и какой-то еле уловимой щемящей тоской. Посреди всего этого неистового веселья величественно и строго, как вечность, возвышался собор святого Петра, с детства манивший Юргена тайнами сокровищ своих «свинцовых подвалов»… Но сейчас вид собора вызвал у него совсем другие мысли…

— «Прежде чем покинуть город, вымети лестницы собора святого Петра», — сказала мама на прощанье. Отец рассмеялся и добавил, что чем больше ступеней он сумеет вымести, тем скорее познакомит родителей с будущей невесткой… Юрген ощутил внезапную боль в душе, от этой шутки, но, стараясь не показывать виду, почтительно простился с родителями и быстро направился к машине… Разве мог он рассказать все отцу и матери? Да, он до сих пор не женат, а ему скоро тридцать два! И угораздило же их вспомнить дурацкий бременский обычай! Он живо представил себе, что все холостяки города, которым перевалило за тридцать, собираются вместе с вениками и швабрами и, толкая друг друга, ищут несуществующий мусор на сверкающих чистотой лестницах. Вот кто-то первым заметил на ступеньках опавший листок, все бросились за ним, размахивая своими орудиями труда. Юргена немного развеселила представившаяся ему картина, он нажал на газ и покатил быстрее в направлении автобана, ведущего за пределы города.

Он ехал, тихонько напевая старинную мелодию, которую играли музыканты на площади, и чувство горького одиночества все больше наполняло его… «А ведь во всем виновата Россия — подумал он с грустью, не в силах отогнать нахлынувшие воспоминания, — и надо же было поехать туда… Все с тех пор не так…»

Он почувствовал вдруг, что не может управлять машиной, медленно съехал с трассы и с удивлением обнаружил, что по его щекам текут слезы. «Что же это со мной? Может быть, я схожу с ума? Надо срочно позвонить психоаналитику и назначить встречу… Если я сам не могу справиться с собой, следует, наверное, пройти курс лечения до начала съемок нового фильма… Как это некстати! Именно сейчас, когда все так удачно складывается, когда я почти на вершине карьеры, вдруг погрузиться в депрессию от нахлынувших воспоминаний и любовной тоски». Перед Юргеном возникло ее лицо, навязчивый образ улыбался ему из тумана прошлого, манил его взглядом, ее низкий, чуть хрипловатый, до боли знакомый голос произносил ласковые, нежные слова… Ему казалось, что она здесь, рядом, он снова может обнять ее, почувствовать тепло ее тела, жар ее поцелуя… Но нет, это иллюзия, опасная игра его воспаленного воображения… И он снова заплакал, уже не пытаясь сдержать слезы. Он полностью погрузился в воспоминания о каждой их встрече, начиная с самой первой, непродолжительной, но такой насыщенной и незабываемо яркой. Боже мой, с тех пор, как произошло его случайное знакомство с Валерией, минуло почти семь лет! Столько всего было в жизни за эти годы, столько женщин встречалось на его пути! Романтические увлечения, физическая близость, безумные ночи, загулы с друзьями — все это проходило почти бесследно, а любимый образ жил в его памяти, прекрасный, манящий, и только ярче становился с годами. Иногда Юргену вдруг начинало казаться, что он стал забывать ее, и это его пугало, он мысленным взором восстанавливал ее черты, словно нарочно растравляя себе душу.

Нет, все-таки что-то со мной не так. Может быть, это предчувствие какой-то новой, неведомой беды? — думал Юрген, немного успокоенный равномерным шелестом колес по гладкому дорожному покрытию, все больше удаляясь от Бремена. — Что-то должно случиться, о чем я не знаю». И, как оказалось позже, обостренная интуиция не обманула его. Но сейчас, словно ощущая дыхание Леры рядом с собой, он снова вспоминал, вспоминал, вспоминал…

Чувство, которое испытывал Юрген к Валерии, начавшееся с романтического увлечения, очень скоро наполнилось отчаянным желанием интимной близости и, в конце концов, переросло в тайную роковую страсть, захватившую все его существо. Он не верил сам себе, пытался бороться с этим непривычным для него чувством, временами злился на себя, ненавидел и себя, и ее, но ничего не мог с собой сделать. Он не мог вынести даже мысли о том, что она проводит время с другими мужчинами, которые имеют на нее больше прав, чем он. В конце концов с годами он понял, что Валерия должна стать только его женщиной и всегда быть с ним, потому что он сам, несмотря на все попытки освободиться от мучительного чувства, принадлежал ей безраздельно. Связи с другими женщинами не успокаивали и не отвлекали его, а только усиливали страсть к Валерии… Теперь, когда прошло несколько лет после того, как они расстались, когда все так удачно, казалось бы, сложилось в его жизни, он снова испытывал невыносимые страдания, думая о ней, и не мог отделаться от мысли, что он потерял ее в силу каких-то неведомых ему обстоятельств. Почему она так бесследно исчезла, почему не ответила ни на одно из его писем? Ему не хотелось верить, что она могла просто забыть его…

Юрген Грасс, измученный навязчивыми воспоминаниями, разрываемый сомнениями и противоречиями, умудренный жизненным опытом, только внешне походил теперь на красивого беззаботного юношу, впервые попавшего в Россию много лет назад… Именно тогда, удаляясь по автобану от родного Бремена, он задумал создать свой главный фильм-исповедь, в котором должны отразиться его искания и размышления, его личная драма, нанесшая ему глубокую, непроходящую с годами душевную рану. В этом фильме его герой, человек неоднозначный, скрывающий под маской благополучия иссушающую его роковую страсть, будет вести диалог с самим собой, пытаясь докопаться до истины… В его возбужденном воображении уже выстраивались эпизоды будущего фильма, возникали лица актеров, которых он пригласит на главные роли…

Юрген решил по возвращении в Гамбург немедленно приняться за сценарий.

Задумчивый и усталый, проезжая в потоке машин мимо чистеньких, утопающих в зелени ферм с уютными домиками и благодушными приветливыми хозяйками, Юрген выстраивал мысленно первый эпизод своего будущего фильма, но все, что приходило на ум, не удовлетворяло его. Было только общее ощущение, состояние, настроение. Сначала чистая лирика, потом немного юмора, эротика, секс и сложная многоплановая психология, которая в конце концов займет в фильме центральное место… Психология мужчины, который был безумно влюблен, но судьба развела его с любимой. Почему развела — надо придумать, но не потому, что она его разлюбила. Возможно, вмешательство каких-то злых сил, даже мистика… Проходят годы, он добивается успеха и в делах, и у женщин, но это не приносит ему удовлетворения… Воспоминания о той, давней любви пронизывают всю его жизнь, создают как бы вторую реальность, которая все больше затягивает его и уводит от действительности… В конце концов через много лет они, конечно, встретятся снова, но что из этого получится, надо подумать. Встреча должна быть фатальной и в то же время осложненной обстоятельствами… Они видят друг друга в окна проезжающих навстречу поездов… Или он видит ее на экране, а она — его, и они не могут найти друг друга и встречаются еще через какое-то время… Он начинает сходить с ума, потому что их отношения остались неразрешенными, невыясненными, это мучает его с каждым годом все сильнее… Главное теперь — понять, каким должен быть финал…

Вернувшись в Гамбург, в привычную обстановку, Юрген вдохновенно принялся за работу, но вскоре его творческий пыл стал угасать, поглощенный монотонной обыденностью жизни. Ему необходимо было оживить фантазию, испытать новый эмоциональный подъем, и он решил, что пришло время снова поехать в Россию…

Валерия, с головой погрузившись в работу, которой ей так не хватало в последнее время, в странные отношения с Красовским, почти перестала замечать, что происходит в доме. Она удивлялась теперь, как ей удалось прожить пять с лишним лет в состоянии почти искусственного затишья и забвения, в отрыве от внешнего мира, с притупленными ощущениями и страстями. В этот период она почти не задумывалась о том, что будет дальше, как повернется ее жизнь потом и повернется ли вообще. Она почти перестала что-либо чувствовать, медленно плыла по течению не узкой и не широкой, а какой-то средней реки, не вглядывалась в берега, не погружалась в глубину. Потом, много лет спустя, она с удивлением оглядывалась на этот период своей жизни, считая его далеко не самым ярким и выразительным, а как бы вообще случайным. Правда, невозможно было считать случайностью собственную дочь, которая требовала все большего внимания к себе, создавала массу проблем и одновременно все больше отдалялась от матери. К сожалению, Лера заметила это слишком поздно…

Максим злился, ворчал, что ходит голодный, что дочь полностью заброшена. Он обижался, что Лера совершенно перестала интересоваться его делами, зевает, слушая его драматические истории об изнасилованиях, убийствах и грабежах. Лера старалась сглаживать острые углы, как могла, но спокойное течение реки вдруг сменилось бурной стремниной, и Лера отчетливо ощущала, что ее сносит все ближе к клокочущему водовороту.

Однажды, сильно задержавшись на студии, она вбежала в детский сад… Воспитательница посмотрела на нее как-то странно и сказала, что Сонечку давно взяла бабушка.

Галина Семеновна, мать Максима, всегда вела себя довольно определенно в отношении Леры. Регулярно, два раза в году, невестка получала от нее подарки — к дню рождения и к Новому году. Этим их родственные отношения ограничивались. Софочка, напротив, была задарена бабушкой с ног до головы. Поначалу Лера не придавала этому большого значения и только говорила:

— Галина Семеновна, не надо так баловать ребенка!

На это свекровь отвечала:

— Я ее вовсе не балую, я балую себя, и ты не можешь запретить мне это!

Сонечка, казалось, вовсе не поддается искушению. Она с каким-то недетским безразличием принимала дары и тут же бежала к матери, которую ревниво обожала.

— Смотри, мамочка, это бабушка принесла. Куда это убрать?

— Зачем убирать? Поиграй, а то бабушка обидится, — шептала ей Лера.

— Ну вот еще! Я хочу играть с ведмедиком, которого мне мамочка подарила!

Лера обнимала свою неподкупную дочь и говорила тихо:

— Хорошо, моя родная… Поди, посиди с бабушкой, а потом мы с тобой что-нибудь придумаем…

— Ну ладно уж, пойду, потому что ты меня просишь, — заявляла Соня с серьезным видом. — Мама, ты такая красивая. А я буду такая красивая?

— Конечно, ты будешь еще красивее! — Лера прижимала к себе дочь и целовала ее в круглые щечки и курносый носик с крапинками веснушек. Она была настолько уверена в преданности Сонечки, что даже мысли не допускала, что когда-нибудь это может измениться. Она не стеснялась проявлять свою любовь к дочери и в то же время могла быть строгой, даже резкой. Сонечка обижалась, плакала, но потом сама первая просила прощения у матери, в которую была влюблена до обожания. Так было до самого недавнего времени, но вдруг что-то произошло… Отвергаемая прежде бабушка, которая откупалась от внучки подарками, но никогда не тратила на нее много времени, вдруг заняла в жизни внучки довольно важное место. Как и когда это произошло — Лера просто не заметила и теперь вдруг, словно ощутив неприятный, болезненный укол в душу, впервые задумалась об отношениях с дочерью всерьез. Чего недоставало Соне — внимания, тепла, задушевных бесед? Нет, все это было, Лера не могла упрекнуть себя в пренебрежительности к ребенку, хотя, конечно, в последнее время их общение стало более отрывочным и поверхностным… Может быть, ей самой следует сблизиться со свекровью в целях всеобщего мира? Как бы это ни было противно, надо попытаться быть немного хитрее, ничего нельзя пускать на самотек и ни в чем нельзя быть уверенной…

Внезапно начавшийся роман с Красовским вызвал у Леры неприятное ощущение чего-то дурного, подсознательной собственной вины. И касалось это не только Максима, Лера не очень мучилась из-за того, что изменила ему. Гораздо хуже было то, что она продолжала изменять самой себе. Ее тянуло к Красовскому и одновременно отталкивало от него. И, казалось, он тоже испытывает нечто подобное. Как ни странно, постель не только не сблизила их, а, напротив, все больше отдаляла друг от друга. Их отношения становились все напряженнее, все сложнее, это была какая-то мучительная борьба, в которой никто не побеждал и которую трудно было назвать любовью. Лера понимала, что рано или поздно ей придется или победить, или проиграть, а поскольку ни то, ни другое не было ее целью, она думала о том, как поскорее прекратить эти мучительные отношения. И хотя Лера никогда не любила Максима, чувство благодарности за все, что он сделал для нее, удерживало ее рядом с ним. Ей не хотелось причинять ему боль и еще больше портить отношения с ним, которые и так утратили ту нежность и теплоту, которая была все же в самом начале и в какой-то мере заменяла любовь. И, конечно, Сонечка, уж она ни в чем не была виновата!

Лера подумала вдруг: «А что будет, если в моих отношениях с Красовским сумею выиграть я, если он и вправду будет на коленях умолять меня не бросать его? Нужно ли мне это? Не знаю, не знаю… Я ведь не тщеславна и не собираюсь гордиться трудными победами на любовном поприще… Люблю ли я его, вот что самое главное? Побегу ли я за ним без оглядки на край света? Наверное, нет… Один раз в жизни я готова была бежать на край света, я забыла обо всем, но… не получилось. А сейчас, нет, сейчас я уже не хочу ничего… Неправда, я знаю, чего я хочу! Я хочу узнать, что было в том конверте, хочу прочитать те слова, которые безвозвратно исчезли в пространстве и времени. Тоска по несбывшемуся — это как болезнь, которая не излечивается, а приобретает со временем хронический характер… Что было бы, если бы все сложилось иначе? Если… бы… Глупый вопрос! Если бы да кабы, во рту росли б грибы или бобы, как там на самом деле? В общем, сплошное сослагательное наклонение…

Максим в последнее время стал почти невыносим. Он постоянно кричал, что в холодильнике пусто, жрать нечего, кроме вчерашнего супа. Лера целыми днями пропадала на работе, и это раздражало его все больше.

— Возьми трубку, — произнес он ледяным голосом, — там твой Красовский!

— Почему мой? — невозмутимо спросила Лера.

— А чей еще? Мой, что ли?

— Ты что так кричишь? — Лера подбежала к телефону. — Алло!

— Ты свободна завтра утром? — спросил Красовский.

— Да, Леонид Аркадьевич, конечно.

— Завтра в десять утра я заеду за тобой. Надеюсь, твой муж не слышит меня?

— Хорошо, я буду на студии вовремя. До свидания… С утра съемка, — сказала она Максиму, положив трубку и нарочито зевая. — Я сама устала, но что делать?

— Конечно, в доме грязь, вечно неубрана постель, дочь заброшена, зато жена при деле!

— Макс, не ворчи. Если тебе повысят зарплату хотя бы в два раза, я уйду с работы, — примирительно сказала Лера.

— Десять раз! Ладно, я пошел за Софочкой, а ты постарайся покормить нас чем-нибудь, кроме яичницы!

— Постараюсь! — Лера подошла к нему, чмокнула в щеку. — Не дуйся, пожалуйста! У меня скоро дебют, разве это плохо?

— Кому как… — Максим надел куртку и вышел за дверь.

— Привет! — сказала Лера, садясь в машину рядом с Красовским.

Красовский рывком тронулся с места и вылетел на проезжую часть, подрезав черную «Волгу».

— Не боишься?

— Ни капли, — сказала Лера. — Я тоже люблю быстро ездить, но не по кривым переулкам, а по ровному пустому шоссе, чтобы ветер в ушах свистел!

— Да, мадам, с вашими пристрастиями надо жить в другой стране… А ты водишь машину?

— Приходилось, — ответила Лера.

Красовский резко затормозил и остановился.

— Садись за руль.

— А если я разобью машину?

— Это будет очень эффектно. Наши портреты в траурных рамках напечатают во всех газетах.

Лера пересела на водительское место, передвинула сиденье поближе.

— Куда едем?

— Ко мне домой, естественно.

Лера аккуратно выехала на середину проезжей части, пытаясь подавить внутреннюю дрожь от напряжения и страха, набрала скорость и слилась с потоком машин, судорожно вцепившись в руль.

— Расслабься, — сказал Красовский.

— Но я давно не ездила за рулем.

— Не падайте духом, поручик Голицын! — повторил он свою любимую фразу.

Вдруг Лера свернула в первый попавшийся переулок и остановила машину.

— В чем дело? — спросил Красовский. — Ты переоценила свои возможности?

— Я не поеду к тебе! — сказала она решительно.

— Ты решила меня бросить, прямо сейчас?

— Я хочу вернуться домой! Знаешь, что я думаю? Нам надо прекратить встречаться, пока мы не возненавидели друг друга и пока не наступил крах моей семейной жизни.

— Оригинальная, свежая мысль! Я не удовлетворяю тебя в постели?

— Разве я похожа на сексуальную маньячку?

— Нет, ты похожа на спящую царевну в стеклянном гробу!

— А ты пытаешься расколотить крышку этого гроба, не задумываясь о том, что будет с царевной… Или я не права?

— Ты права, хотя и частично, — он горько усмехнулся. — Поэтому я и злюсь. Прости… К сожалению, я не могу дать тебе то, чего ты, безусловно, заслуживаешь. И не только в плане секса. Я лишний раз убедился, что просто не способен любить женщину так, как могут любить другие… Я не способен отдать всего себя этой любви, и ты не можешь это не чувствовать. А вообще-то чертовски жаль, что это так… Думая о том, что когда-нибудь ты станешь моей, я представлял все совсем иначе. Я думал, что ты единственная женщина, которая мне нужна…

Лера посмотрела на него и произнесла с иронией:

— Но, переспав со мной, ты убедился в том, что, во-первых, я не женщина, во-вторых — не единственная, в-третьих — не так уж нужна тебе!

— Однако, княгиня, вы стали циничны, — Красовский скривился в усмешке, закурил, задумался, потом сказал очень серьезно: — Валерия, поверь, если мне и нужна женщина, то только такая, как ты.

— Вот сейчас ты сказал правду, — засмеялась Лера. — Все дело в этом «если». На самом деле тебе не нужен никто! Ты хотел, чтобы я стала твоей, ты своего добился, теперь твое самолюбие удовлетворено и я больше не нужна тебе! Не надо никого обманывать, тебе не нужны ни друзья, ни любимая женщина! Давай прекратим эти мучения! Ты одиночка, и только один на один ты можешь как-то ладить с самим собой. Все остальные тебе только мешают. Я это давно поняла, еще тогда, на практике. И так оно и есть! И что бы ты ни говорил, ты не можешь ничего изменить! Ты не можешь переделать себя!

Красовский посмотрел на Леру с печальной улыбкой.

— До чего же ты умна, аж противно! И все ты про меня знаешь!

— А тебе это не нравится?

— Но ты не все знаешь обо мне… — Красовский вдруг побледнел, взял Леру за руки и с силой стиснул ее ладони. — Ты не понимаешь, как мне невыносимо трудно отказаться от тебя… Это бесит меня, все больше от тебя отдаляет, я вижу это, я сам борюсь с собой, чтобы не выглядеть полным дураком, не броситься перед тобой на колени и просить, чтобы ты осталась со мной… навсегда! Но я не имею права на это, я испорчу тебе жизнь… Понимаешь, Валерия?

— Да, я понимаю, сколь велика ваша гордыня, дорогой Леонид Аркадьевич! Не пристало вам унижаться перед женщиной. А вдруг она откажет вам сама?

— Замолчи, черт возьми! — Красовский стиснул зубы, замотал головой. На его лице на мгновение появилось выражение беззащитности, отчаяния, которые Лера замечала иногда и прежде. Он вдруг обнял ее, спрятал лицо в ее непокорных волосах. — Ты не веришь мне и правильно делаешь, что не веришь, можно ли верить словам… — бормотал он, целуя ее. — Останься со мной, в последний раз…

— Но это ничего не изменит…

— А что, если я и правда не могу без тебя!..

В квартире у Магды Романовны были плотно задернуты шторы, на столе горели свечи, загадочным мерцанием освещая темную бархатную скатерть и разложенные на ней карты.

— Бабушка, я запуталась, я не знаю, что мне делать! — говорила Лера. — Помоги мне разобраться!

— Говоришь, запуталась? — улыбнулась Магда, глядя в карты. — Это только начало! Ждет тебя сюрприз в скором времени, и какой сюрприз!

— Какой сюрприз, бабуля? Что еще случится, плохое что-то? — испуганно спросила Лера.

— Это хороший сюрприз, — задумчиво сказала Магда, — ты удивишься, ох как удивишься! Но я вижу слезы… Будет тебе нежданное известие, и узнаешь еще одну тайну! Поэтому будешь плакать…

— Что-нибудь про тот конверт? Да, бабуля?

— Про тот, и про другие… Писем от него было… раз, два, три… четыре письма было. Успокойся, ты их никогда не прочтешь! Но тайну узнаешь. А вот два короля твоих, темный король и русый король… Оба убиваются о тебе, а ты их оставишь обоих, сначала одного, а потом другого, русого, тоже оставишь…

— И что же будет, бабушка? — с нетерпением спросила Лера.

— Судебное разбирательство выходит, в котором и ты замешана, и король русый.

— Что же это? Развод?

— Нет, развода пока не вижу. Что-то другое…

— Господи, да что же это такое? — испуганно спросила Лера.

— Пока вижу, что в этой истории много людей замешано. Это не твое судебное дело, но ты в нем как-то участвуешь… Тут два близких тебе человека, а ты сбоку… — Магда вдруг замолчала, словно испугавшись увиденного.

— Бабуля, говори, пожалуйста, не молчи, ничего от меня не скрывай! — умоляла Лера, внимательно вглядываясь в карты и пытаясь сама разгадать их тайное значение. — Это пиковая девятка тебя испугала? Я умру, бабуля?

— Да как ты можешь говорить такое! Это грех большой! — строго сказала Магда. — Не знаешь Таро — так и не суди! Это — отшельник, в твоем раскладе получается, что этот отшельник связан с судебным разбирательством. С тобой ничего не случится, я же сказала, и не умрет никто. Страдать ты будешь, что правда, то правда, но потом будет тебе великий подарок и забудешь все печали да горести.

— А это дорога, бабуля?

— Дорога, да не простая. Жизни твоей новая дорога, вот что! Очень много перемен ждет тебя в скором времени, неожиданных перемен!

— Бабуля, а у меня завтра дебют! Может, с этим перемены связаны?

— Знаю, золотая моя, давай-ка кофейку попьем! Устала я что-то, старая, видно, стала… А за премьеру свою не волнуйся, все у тебя хорошо будет.

— Скорей бы отец приехал! — Лера поставила чайник на плиту. — Жаль, что он не сможет посмотреть мою передачу.

— Приедет — посмотрит, — сказала Магда. — А ты потерпи, он по тебе сильно тоскует, ты для него дороже всех на свете!

Перед экраном цветного телевизора Максим жадно глотал приготовленный матерью обед. Галина Семеновна величественно восседала рядом, положив руку на колено своему сыну, и с жадным любопытством смотрела спортивные новости.

Сонечка ворвалась в комнату с криком:

— Папа! Папа! Ну когда же маму покажут?! Что это за дядька такой, зачем он тут распрыгался?

— Пойди сюда, моя хорошая, — приторно-сладким голосом произнесла Галина Семеновна.

— Не пойду! Бабушка, почему маму не показывают?

— Неужели нельзя посидеть молча! — рявкнул Максим, чуть не подавившись котлетой.

Соня, поджав губы, демонстративно встала в углу комнаты, повернувшись спиной к отцу и искоса поглядывая на экран.

— Максим, не кричи на ребенка, — Галина Семеновна выразительно поглядела на сына.

— Мой ребенок, хочу и кричу!

Галина Семеновна вдруг привстала на стуле, буквально поедая глазами экран.

— Ах, какой соскок! Идеально чисто! Нет, все-таки оступился! Когда я выступала на первенстве Союза, моя главная соперница, Ольга Иосифова, была намного слабее. Но меня погубил именно соскок! То есть мат положили неудачно, я потом поняла, что это нарочно сделали. Я поскользнулась, оступилась буквально на сантиметр! И за это сняли почти целый балл… Сейчас, в современном спорте, таких казусов не бывает.

— Бабушка, ты это рассказывала уже десять раз!

— Что? — встрепенулась Галина Семеновна.

— Я специально посчитала, — гордо сказала Соня. — Я умею считать!

— Софья, что я сказал?! Замолчи! — заорал Максим.

— Сам замолчи, — парировала дочь не моргнув глазом.

Максим открыл было рот, чтобы произнести что-то еще более грозное, но в это время на экране появилась заставка студии «Параллель».

Соня, не глядя ни на кого, запрыгала и закружилась по комнате…

В гостиничном номере, устав с дороги, Юрген Грасс расслабленно опустился в кресло и включил телевизор. По одной из программ показывали вечерние новости, по другой шел старый американский боевик, по третьей бездарная поп-группа, страшно кривляясь, выкрикивала какие-то глупые слова под одни и те же аккорды… В общем-то, все равно, что смотреть… Он еще раз перебрал кнопки на пульте и вдруг испытал ощущение, подобное шоку. С телеэкрана, обворожительно улыбаясь, на него смотрела Валерия! Он встряхнул головой, зажмурился, снова открыл глаза. Вне всякого сомнения, это была она. Ее улыбка, ее блеск в глазах, ее голос.

— Напоминаю, мы ведем передачу из студии «Параллель». С вами в прямом эфире Валерия Голицына и группа «Квадро»…

«О чем она говорит? Да разве это имеет значение? Вот как судьба решила подшутить надо мной,» — думал Юрген, глядя на экран.

— Лера, — прошептал он, — почему ты не ответила на мои письма? Что случилось с тобой? Где ты? У меня есть твой телефон, конечно, тебя давно там нет, но вдруг… вдруг я смогу что-то узнать о тебе…

— Итак, чем закончилась тогда ваша эпопея с КГБ? — обратилась Валерия с вопросом к Адику.

— Нам тогда повезло… Видно, кто-то оттуда, сверху, наблюдал за нами и охранял. Нас не посадили в тюрьму, не отправили в психушку, но, конечно, выступать запретили. Кое-как отовравшись и расписавшись в каких-то гнусных бумагах, предписывающих нам больше не высовываться, мы вернулись в свой родной Underground и стали думать… У нас было время… Ваня поступил на режиссерский, в мастерскую Леонида Аркадьевича, теперь он не только поэт, философ и музыкант, он еще и режиссер. Гена устроился в мастерскую по ремонту ударных инструментов, ну а я вполне легально закончил Гнесинку по классу композиции, получил диплом… А тут вдруг закипели политические страсти, и вот мы снова вместе, в эфире, перед многомиллионной аудиторией, что само по себе кажется невероятным. Тогда мы такое, повторяю, даже представить себе не могли! Ущипни меня, я не сплю?

— Надеюсь, что мы все не спим или все вместе смотрим удивительный, сказочный сон, — сказала Лера с улыбкой. — У нас осталось не так много времени. Может быть, вы споете? Хотелось бы послушать.

— Конечно!

Красовский смотрел на экран монитора. Ему нравилось, как ведет передачу Валерия, как раскованно и уверенно она держится… Он пытался найти какой-нибудь изъян в словах и действиях своей ведущей, но придраться было не к чему. Она все делала правильно, именно так, как он задумал, и это вдруг начало раздражать его. Он стал убеждать себя, что Валерия стала просто послушным орудием в его руках, что она не способна выкинуть что-нибудь неожиданное, удивить его чем-то, не может действовать вразрез со сценарием. Но он сам понимал, что не прав, что она на самом деле может гораздо больше, чем он даже мог предположить… Нет, она не была послушным орудием, она была живой, естественной и непредсказуемой. Она таки выкинула! Она запела дуэтом с этим длинноволосым, а уж этого в сценарии передачи точно не было! И это добило Красовского окончательно. «Неужели она действительно решила оставить меня? Нет, это слишком глупо, нелепо и совсем не вовремя! Она нужна мне!»

Максим не отрываясь смотрел на экран, в одной руке держа наполненную рюмку, а другой обнимая притихшую Сонечку. Сонечка прижимала к себе Уголька, который громко мурлыкал и когтил лапами ее нарядное платье, надетое в честь маминой премьеры.

— Какая мама красивая!.. — мечтательно произнесла Соня.

— Все-таки она смущается, — сказала с сочувствием в голосе сидевшая рядом с сыном и внучкой Галина Семеновна, — надо было взять хотя бы два-три урока актерского мастерства, чтобы уметь держаться перед зрителями.

— Внеси предложение Красовскому! — слегка заплетающимся языком проговорил Максим.

— А кто такой Красовский? — спросила его мать.

— Нельзя разговаривать потише? — сердито заявила Сонечка. — Я ничего не слышу!

— Ну, ты даешь, дочь! — Максим хмыкнул, но тут же замолчал под гневным взглядом матери.

— Как… как ты можешь так говорить со старшими, Софа? — возмутилась бабушка.

— Я не Софа, а Соня. — Девочка встала и демонстративно подошла ближе к телевизору.

— Не возникай! — Максим с размаху шлепнул ее. — Поняла?

Соня молча поджала губы.

В это время зазвонил телефон. Максим снял трубку.

— Ты что же это, хам трамвайный, нам ничего не сказал?! — прогудел в трубке Леха. — Светка случайно телик включила, в общем, с вас причитается! Послезавтра вечером ждем! У нас тоже есть повод!

— Заметано… — пробормотал Максим и повесил трубку.

— Последний вопрос, — произнесла Лера на экране. — Можно сказать, что сейчас вы окончательно вышли из подполья и творите для людей?

— Пожалуй, это не совсем точно, — мягко ответил Ваня. — Андрей уже говорил об этом, мы существовали как бы в параллельном мире, который не нуждался в связи с обычным миром. Мы никогда не работали специально для кого-то или чего-то, мы жили своей синкретической жизнью.

— То есть ваше творчество — чистое самовыражение?

— Не только. Точнее, с этого начиналось. Потом возникла теория. Именно наша теория, которой мы все очень увлеклись, увела нас в параллельный мир. Наши публичные выступления как бы противоречили этой теории, мы шли на них неохотно, мы отдавали дань просителям, высокомерно снисходили до них, упивались своей гордыней. Нам даже не было стыдно тогда. Так продолжалось до тех пор, пока нас всех не ударило по голове. До этого мы были наивными, самовлюбленными детьми. Концерт в Горбушке вывел нас в мир. Мы собрали тогда огромную сумму денег на памятник Вовчику, к нам стали приходить письма от разных людей, от солдатских матерей… Мы поняли, что жить в параллелях, которые не пересекаются, нельзя. И не важно, что было с нами потом. Важно то, что мы стали нужны людям.

Юрген достал записную книжку и набрал номер.

— Алло! — ответил детский голос.

Юрген сильно нервничал, и оттого произнес с сильным акцентом:

— Я хотел бы говорить с Валерией Голицыной.

— А мама сейчас выступает по телевизору. Она с вами не может говорить!

Девочка лепетала что-то еще, но Юрген молча положил трубку и снова поглядел на экран. Там шли титры: автор и художественный руководитель программы Леонид Красовский, режиссер Наталья Маркус, ведущая Валерия Голицына…

Юрген снова поднял трубку. Теперь ему необходимо было на завтра заказать пропуск на телевидение. Домой Лере он решил больше не звонить.

На другой день после передачи Лера приехала на студию измученная, бледная, невыспавшаяся. Она тихо сидела в углу, стараясь хоть немного прийти в себя и никому не показываться на глаза. После вчерашних событий она не чувствовала ничего, кроме смертельной усталости. Сначала было напряженное ожидание эфира. Конечно, запись передачи была сделана, на всякий случай пленка была заряжена, чтобы в любой момент заменить живую трансляцию, если возникнет какой-нибудь сбой. Более того, отснятый материал был заранее показан начальству и согласован с ним. Но в последний момент запись не понравилась Красовскому, и он решил выдать передачу живьем. Поэтому с самого утра Лера была в полуобморочном состоянии. Наташа, напротив, была на высоте. Она всячески старалась развлечь подругу, отпаивала ее кофе с коньяком. Потом, во время эфира, она сидела за пультом с видом Генерального конструктора космических кораблей. Ей нравилось вести живую передачу, ее пьянило ощущение риска, в ней жил в это время какой-то веселый азарт.

Когда все закончилось, Лера вышла из павильона, стуча зубами и обливаясь потом. Вокруг нее началось всеобщее ликование. Только Красовский сдержанно поздравил ее с удачным дебютом, проворчал что-то насчет длинных пауз и, заявив, что на сегодня все свободны, удалился в неизвестном направлении. Лера облегченно вздохнула. Для себя она считала личные отношения с ним законченными и не очень интересовалась тем, что происходит в его душе на самом деле. И тут Адик предложил отпраздновать передачу в узком кругу. Лера бормотала что-то про свою семью, но Наташа заявила, что Макса возьмет на себя. Она тут же позвонила ему и долго с ним разговаривала. К сожалению, ей не удалось убедить его присоединиться к компании бард-рокеров, но, по ее словам, он был вполне лоялен и согласился отпустить с ними Леру.

В такой знакомой, привычной, родной квартире Адика все было, как в старые времена. Лера почувствовала себя намного лучше, напряжение спало. Все валяли дурака, пили шампанское, даже Ваня позволил себе осушить один бокал за прекрасных дам. Потом все пели до хрипоты, и Лере запомнилось, что Адик, когда пел, все время смотрел на Наташу, словно пел специально для нее…

Домой Лера вернулась глубокой ночью. Там она обнаружила вдребезги пьяного Максима, заснувшего не раздеваясь прямо на диване перед невыключенным телевизором. У дивана валялась пустая коньячная бутылка. В квартире было чисто, вымыта посуда, на плите стояли остатки домашних котлет с гречневой кашей. Сонечкина постель была аккуратно застелена. Из этого следовал вывод, что в доме побывала Галина Семеновна и снова забрала внучку. В спальне, у изголовья Лериной тахты лежала большая картинка. На ней был нарисован экран телевизора с портретом Леры внутри и написано красным карандашом печатными буквами: ПОЗДРАВЛЯЮ МАМУЛЮ!

Лера села на тахту и заплакала. Максим заворочался на диване, что-то невнятно пробормотал, потом наступила тишина. Лера не заметила сама, как заснула, и только проснувшись, поняла, что все, что привиделось ей, все-таки было сном, а не явью…

…В полумраке, в квартире Адика, они сидят вчетвером и говорят о ней…

— Ребята, я не знаю, что делать, не знаю, как выпутаться из всего этого…

— Тебе надо бежать, — спокойно говорит Адик.

— Но куда?

— В космос, — уверенно произносит Ваня.

— Но разве это возможно? — неуверенно спрашивает она.

— Конечно, — весело говорит Наташа, — мы скоро исчезнем.

— Ты готова отправиться с нами? — серьезно спрашивает Ваня. — Там тебя никто не найдет.

— Я согласна, я готова, я буду ждать, — слышит Лера собственный голос, словно помимо ее воли произносящий слова.

И вот они на берегу огромного чистого озера, они достают какую-то странную, прозрачную капсулу, опускают ее в воду, она становится похожа на мерцающую медузу, они раздвигают руками тело этой медузы и по очереди проникают в нее… Сначала капсула очень маленькая, но постепенно она увеличивается, раздувается по мере того, как они забираются в нее. Теперь она похожа на большую прозрачную «летающую тарелку», которая медленно погружается в воду и движется под водой, а потом, пройдя до середины озера, она вдруг поднимается в воздух и исчезает. Лера остается одна, но она знает точно, когда друзья должны вернуться за ней, когда и где она должна их ждать. Проходит какое-то время, она терпеливо ждет. Она уже спокойна, она знает, что скоро станет свободна. И вот наступает день и час, когда они должны вернуться за ней. Она приходит на берег озера и видит очень странную картину. В воде, в назначенном месте, плавает «летающая тарелка», но в ней вместо своих друзей она видит маленьких детей, троих маленьких детей возрастом примерно с Сонечку, они барахтаются в этой капсуле, они счастливы, веселы. Лера подходит к ним, смотрит на них, но они не замечают и не узнают ее. Она не может понять, что произошло, и вдруг догадывается, что где-то в космическом пространстве они попали в другое время, они снова вернулись в детство. Она не знает, что ей теперь делать, как ей быть, она боится прикоснуться к капсуле. И вот постепенно у нее на глазах все трое начинают обретать другой облик, они как бы взрослеют, становятся старше, и чем старше они становятся, тем неподвижнее. Лера очень испугана, она боится — вдруг с ними что-то случится, вдруг они умрут. И тут она видит, как по берегу к ней приближаются Максим и Красовский. Она отступает по берегу, но они уже совсем близко. Тогда она бросается в воду и с трудом, мучительно преодолевая сопротивление воды, плывет к капсуле. Наконец подплыв, она пытается ухватиться за скользкий край, но рука срывается. Она должна прорваться внутрь, она стучит по капсуле, но звука не слышно, его поглощает вода. Но вот стены раздвигаются сами, она попадает внутрь, ложится рядом с еле подвижной Наташей, словно спящим Адиком, совсем неподвижным Ваней. Их лица прекрасны и бледны… Затем они медленно-медленно погружаются в воду, и Лера сама чувствует, как ее тело становится невесомым, вскоре она вообще перестает чувствовать, и дальше — яркий свет, бесконечное пространство и радость свободного полета…

Утром, с опухшими ненакрашенными глазами, оставив на диване храпящего Максима, она явилась на студию и забилась в угол. Но отсидеться ей не удалось. Видя ее понурый вид, к ней подошла администратор Маша и громко произнесла:

— Нет, это было потрясающе! Лерка, ты была вчера просто ослепительна! По-моему, тебя надо каждый день показывать по телевизору!

— Да ладно тебе, — тихо сказала Лера.

— Что происходит с нашей королевой эфира? — Наташа обняла Леру и чмокнула в щеку. — Это Макс тебя успел доконать?

— Он вчера напился, — сказала Лера.

— Неудивительно! — бодро сказал оператор Сергей. — Я бы на его месте тоже напился, если бы мою жену весь вечер по ящику показывали! Какому мужу это понравится!

— Ладно, ребята, не смейтесь над несчастной женщиной, замученной тяжелой неволей, — кисло улыбнулась Лера.

— Это ты-то замученная? — возмутилась Маша. — Вот нас после передачи, знаешь ли, звонками замучили! И все мужские голоса, с тобой жаждут познакомиться!

— Вот уже и письмо пришло. — Сергей, подмигнув девушкам, достал из кармана конверт. — Слушай, телезвезда! «Дорогая Валерия! Пишет вам рядовой Советской Армии Сидор Галкин. За отличную службу и безупречное поведение я был награжден трехдневным отпуском, который провел в родной деревне Корявые Дубки. Вечером у соседки тети Глаши я смотрел по цветному телевизору передачу о каких-то рокерах и вдруг увидел вас. Пришлите мне свое фото, а я вам высылаю свое. Через год заканчивается моя служба. Приезжайте ко мне в мои родные Дубки, я мужчина хозяйственный, положительный, не пожалеете. Можете своих рокеров с собой взять, у нас тут мотоциклов не хватает. С любовью до гроба, ваш Сидор».

Слушая всю эту галиматью, Лера начала безудержно хохотать.

— Машка, ей-Богу, твой почерк!

— У человека чувства, а ты смеешься! — с напускным возмущением сказала Наташа.

— Спасибо, ребята, ей-Богу, я не думала… — пробормотала Лера. — Вы правда меня развеселили!

В это время в комнату вошел Красовский, все сразу притихли и быстро разбрелись по рабочим местам. А следом за Красовским, в сопровождении какой-то девицы, то ли переводчицы, то ли секретарши, в студии появился собственной персоной кинорежиссер Юрген Грасс.

У Леры все поплыло перед глазами; глядя на него, словно сквозь густой туман, она почувствовала, что теряет сознание.

— Конец света, — прошептала Наташа, быстро подбежав к подруге и незаметно взяв ее под руку.

Словно издалека Лера видела, как Юрген разговаривает с Красовским, потом они вместе подошли к Наташе и Лере.

— Вы, кажется, знакомы? — Красовский этаким хозяйским жестом обнял обеих за плечи, выразительно посмотрел на Леру, как бы намекая на свою связь с ней.

Лера ничего не слышала, не замечала, с трудом держалась на ногах и не в состоянии была произнести ни слова.

— Девочки вчера очень устали, — сказал Красовский Юргену.

Юрген ответил, что это вполне понятно, поздравил их с премьерой… Он был приветлив, подчеркнуто вежлив — сдержанный, поседевший, с печалью в глазах…

Лера испытывала одно-единственное желание — броситься к нему, обнять, поцеловать… Но она не могла шелохнуться, ее тело было как будто сковано льдом. Она так и стояла рядом с Наташей, онемев и оцепенев; она видела, как Юрген удаляется куда-то вместе с Красовским и незнакомой девицей, даже не взглянув больше на нее, это было как во сне, жутком и прекрасном одновременно.

— Конец света, черт подери! — снова сказала Наташа.

В этот день Лера вернулась домой раньше обычного, тихая и печальная. Соню, которую утром бабушка отвезла в детский сад, надо было забрать через два часа. Максим, видимо, проспался и уехал на работу. Она могла немного побыть наедине с собой, слава тебе, Господи, и хоть какое-то время ничего ни перед кем не изображать. Сейчас ей было бы очень трудно разговаривать с Максимом, не было сил отвечать на бесконечные вопросы дочери. Мир в одно мгновение сузился и замкнулся на единственном объекте, и объект этот оказался неожиданно близко. Она уже не могла думать ни о ком, кроме Юргена. Но теперь, еще больше, чем прежде, их разделяла пропасть. Он появился перед ней, живой, реальный, всего несколько часов назад, это было как шок, как катастрофа. Она привыкла уже думать о нем в прошлом, смирилась с жестокостью судьбы, заставила себя принять и то, что судьбой этой была ее несчастная, запуганная мать. И никого нельзя было винить в случившемся. Но каким ошибочным, скучным выглядело теперь ее замужество, каким нелепым казался недавний роман с Красовским! Все — ложь, уступки собственным слабостям, вся жизнь — сплошной компромисс! Она заключала сделку за сделкой со своей совестью, своими чувствами, подменяя любовь то благодарностью и жалостью, то тщеславием и гордыней! Ей было невыносимо стыдно сейчас за свои поступки, но она понимала, что в прошлом ничего нельзя изменить. Оно прочно заняло место в ее судьбе, и никто, кроме нее самой, ни в чем не виноват! Винить других — это последняя глупость и низость! Разве виновата ее мать, что всю жизнь боялась за нее! Разве виноват Максим, что влюбился в нее, рисковал ради нее жизнью, отомстил ее врагам? А Красовский? Она умудрилась причинить страдания даже этому неуязвимому гордецу и игроку. Связавшись с ней, он, может быть, впервые в жизни проиграл… «Боже, какая чушь! — одернула Лера мысленно сама себя. — И что это я возомнила такое! Можно подумать, весь мир вращается вокруг меня! Нет, нет, все не так! Никому я не нужна на самом деле! Все могут обойтись без меня — и Красовский, и Максим, и Сонечка, и даже Юрген! Почему, почему он даже не попытался сегодня остаться со мной наедине? Или я уже ничего не значу для него? Конечно, столько лет прошло! Он ведь даже не знает, что я замужем, что у меня дочь… Или знает, кто-то уже сказал ему? Может быть, он сам давно женат? Я ведь ничего не знаю о нем! Зачем он вообще приехал! Я видела его, стояла рядом, из последних сил изображала светскую улыбку на лице! Ну и видочек был у меня! И что? Ничего! Говорил только с Красовским, словно приехал специально к нему, поздоровался со мной и с Наташей, несколько общих, ничего не значащих фраз — и все… И Красовский хорош — выпендривался перед ним, публично обнимал меня, пользуясь ситуацией, будто я его вещь… Но как изменился Юрген, он совсем не похож теперь на того очаровательного мальчика, который легко знакомится с девушкой в самолете… Ведь он совсем еще молодой, чуть-чуть за тридцать, но этот строго-печальный взгляд, благородная седина на висках… Он стал еще лучше! Красивый, знаменитый, богатый, зачем я теперь ему нужна?.. Господи, да что же это со мной! Как все нелепо, глупо, необратимо, невозможно…»

В квартире раздался телефонный звонок. Лера, с трудом выйдя из забытья, нехотя сняла трубку.

— Я слушаю, — тихо сказала она.

— Валерия, здравствуй, — сказал Юрген с легким акцентом. — Ты меня узнала?

— Конечно!

— Я тебе не помешаю своим звонком?

— Нет, что ты! Я… я как раз думала о тебе…

— Это очень приятно. Я звонил вчера и разговаривал с твоей дочерью.

— Господи… я не знала….

— Твоя дочь похожа на тебя? Она такая же красивая?

— Она еще маленькая.

— Жаль… — произнес Юрген и замолчал. Потом вдруг спросил спокойным вежливым голосом: — Твой муж Красовский?

— Нет, что ты!

— Значит, он твой любовник?

— Юрген, ну и шутки у тебя!

— Ты забыла, как шутят немцы? Грубо и прямолинейно. Ты счастлива?

У Леры слова застряли в горле. Она испугалась, что своим ответом может отпугнуть его, разговор закончится какой-нибудь дурацкой, ничего не значащей фразой, он больше не позвонит, она не увидит его… Надо было решаться, пока он не положил трубку. И она сказала, с трудом справляясь с собственным голосом:

— Юрген, я… хотела бы встретиться с тобой, если, конечно, ты не очень занят.

— Прекрасная мысль. Мы можем вместе поужинать. Твой муж не будет сердиться?

— А для тебя это так важно? — спросила Лера, стараясь вызвать его на большую откровенность.

— Я опять глупо пошутил, — сказал он. — Так сегодня?

— Я не знаю, может быть, лучше завтра?.. Понимаешь, мне надо забрать дочь из детского сада…

— Хочешь, возьми ее с собой!

— Нет-нет, я приду одна. Собственно, почему не сегодня? Скажи мне свой телефон, я тебе перезвоню буквально через десять минут!

Последовала недолгая пауза, и Лера успела подумать, что он в номере не один и теперь придумывает, как бы ей отказать в вежливой форме…

— Извини, — сказал Юрген, — я искал свой номер, я его не помню наизусть… Нашел, записывай. Я буду ждать твой звонок.

Лера записала номер, положила трубку и сразу же позвонила бабушке Магде.

— Ай-яй-яй, — пропела Магда, — сидит бабка старая, одна-одинешенька, без внучки, без правнучки! Вези-ка ты Сонечку, моя золотая, утешь старуху! А уж я ей песни спою, сказки расскажу! А ты отдохни, погуляй…

— Бабуля, ну как же так ты все знаешь? Колдунья ты моя добрая! Сейчас зайду в садик, и к тебе!

Магда то ли усмехнулась, то ли вздохнула в трубке.

— Не спеши, все успеешь. Вечер долгий!

Пока Юрген ждал Леру у входа в гостиницу, у него возникло странное ощущение, будто пространство и время сдвинулись. Он хорошо помнил, как ждал ее тогда, в другой гостинице, в другом городе, много лет назад. Вот сейчас она появится, легкая, прекрасная, со счастливой улыбкой на лице… Перед глазами, словно сами собой, внезапно возникли первые кадры будущего фильма…

Мрачные серые дома провинциального русского города. Дождь. Тоскливое, убогое зрелище. Лица случайных прохожих, такие же мрачные и унылые, как и сам город… Но герой фильма, стоя на ступеньках гостиницы, не замечает этого. Его светлые волосы слиплись от дождя, вода стекает за воротник рубашки… А он улыбается счастливой улыбкой… Теперь мы видим ту же картину его глазами, и она совершенно иная. Красивые светлые дома, приятные выразительные лица… И совсем другой цвет — золотисто-розовый, а не серый, будто он смотрит через цветное стекло… Он видит все в золотисто-розовом свете, потому что он влюблен… Пожалуй, так и начнется фильм. Он ждет ее под дождем у входа в гостиницу…

Когда он увидел Леру, поднимающуюся по ступенькам, он не был уверен, видит ли он действительно ее или смотрит свой собственный фильм из будущего.

Что произошло, когда они встретились? Пожалуй, ничего особенного не произошло. О чем они говорили? Почти ни о чем. Они смотрели друг на друга и улыбались, почти как тогда… Потом они сидели в баре, где тихо и неназойливо звучала музыка.

— Почему ты решил снова приехать сюда? — спросила Лера.

Он подумал — «из-за тебя», но не сказал это вслух.

— Я хочу снять фильм о России… Я много учил русский язык, читал русские книги, — он говорил медленно, стараясь правильно выговаривать слова, посмеивался над своим акцентом.

— Расскажи мне, какой это будет фильм, — попросила Лера.

— Это будет хороший фильм, — засмеялся Юрген. — Я расскажу тебе сюжет, когда снова буду в Москве. Завтра я уезжаю на два дня. — Он хотел сказать — поедем со мной, но это было невозможно предлагать замужней женщине. — Тебе интересно узнать, что я задумал? — Он посмотрел Лере в глаза.

— Ужасно интересно, — сказала она.

— Хорошо, ты будешь моим консультантом. Это возможно?

— Конечно! Я с удовольствием буду помогать тебе! Жаль, что ты уезжаешь…

— Я вернусь… А теперь у меня мало времени, я должен идти. Я провожу тебя до такси…

Она уехала. Такси, которое увозило ее, становилось все меньше и, наконец, скрылось за поворотом. Он проводил его взглядом и вернулся в свой номер. Что он чувствовал сейчас? Боль, отчаяние? Нет, скорее какую-то странную опустошенность. Он даже не мог понять, любит он ее или нет, было что-то другое. Наверное, так бывает, когда человек всю жизнь ищет драгоценный клад, находит наконец нужное место и обнаруживает, что клад откопал и унес кто-то другой… И тогда ему надо решать: или смириться с тем, что случилось, или искать того, кто унес клад, идти по его следам, а потом сражаться с ним и стараться выиграть битву…

Подъезжая на троллейбусе к зданию телецентра, Лера увидела машину Красовского, из которой он выходил вместе с Наташей. Это было несколько неожиданно для нее, но она подумала, что, наверное, все к лучшему. Увидев Красовского рядом с Наташей, она специально задержалась на остановке, потом медленно вошла в здание. И все же она встретилась с ними в лифте, спокойно и вежливо поздоровалась с Красовским, радостно обняла Наташу, словно они не виделись целую вечность. Ей вдруг не понравилось слишком напряженное выражение лица подруги. Ощущение внезапной тревоги пронзило ее. Она не стала анализировать это ощущение, просто зафиксировала его в памяти. Позже, размышляя об этом, она осознала довольно четко, что это не было ревностью или завистью. Она старалась быть беспристрастной и беспощадной по отношению к самой себе, иначе ее интуиция ничего бы не стоила. Анализируя свои ощущения, она всегда старалась понять, откуда может исходить опасность и для кого. Но эти вопросы она задавала себе позже…

Они встречались с Наташей на студии почти каждый день, и хотя обе были сильно заняты, всегда находили время хоть немного поболтать. Лера давно рассказала ей о найденном конверте. Они вместе ломали голову над этой загадочной историей, строили разные предположения. Но в самое последнее время они почти не разговаривали. Сначала Лера не придавала этому значения, она слишком была занята своими проблемами. Однажды, это было еще тогда, когда Лера встречалась с Красовским, она предложила Наташе вместе выпить кофе, но та повела себя как-то странно. В ее взгляде отчетливо читалось желание поговорить с подругой, но она изобрела вдруг какой-то дурацкий предлог и быстро выбежала в коридор. Лере стало совершенно ясно, что подруга старается избегать ее. Вероятнее всего, все дело было именно в Красовском. Хотя Лера тщательно скрывала свой роман и никогда не заговорила бы сама с подругой на эту тему, щадя ее чувства, Наташа, видимо, о чем-то догадывалась и именно поэтому старалась держаться на расстоянии. Всегда веселая, живая, энергичная, Наташа сильно изменилась в последнее время. В ее лице появилась какая-то странная отрешенность, взгляд потух, улыбка исчезла… Правда, после премьеры, когда они все вместе собрались у Адика, как в лучшие былые времена, все вроде бы встало на свои места. Внезапное появление Юргена на студии должно было окончательно рассеять Наташины подозрения. А сегодня, увидев Наташу рядом с Красовским, Лера многое поняла и почувствовала сильное беспокойство за судьбу подруги, потому что, как бы она ни желала ей счастья, она-то знала, что этот роман обречен.

Красовский появлялся на студии на короткое время, с Лерой был подчеркнуто вежлив, но обращался к ней крайне редко. При этом она ловила на себе его взгляд, и в такие моменты, когда никто не мог заметить это. Этот взгляд все больше раздражал ее, и она проклинала сама себя за свою недавнюю слабость. Но до сегодняшнего дня ей и в голову не могло прийти, что за ее грех будет расплачиваться подруга! Вместе с растущим беспокойством за Наташу в душе Леры зарождалась откровенная неприязнь к Красовскому.

В передаче, которую готовил шеф, Лера не должна была участвовать. Он собирался сам выйти в эфир, постоянно с кем-то встречался или разговаривал по телефону, но никого в группе не посвящал в свои планы. Может быть, только Наташу?

Десять часов утра. Лера только что вышла из душа. Зазвонил телефон.

— Алло!

— Здравствуй, Валерия. Я вернулся.

— Я очень рада! Я ждала тебя!

— Когда увидимся?

— Когда захочешь, Юрген…

— Это правда? Если я захочу увидеть тебя сейчас? Это возможно?

— Конечно. Я могу выйти из дома через пятнадцать минут.

— Excellent! Я теперь не живу в гостинице, я снял квартиру.

— Где? Говори адрес.

— Запиши…

— Секунду! Все. Взяла ручку, говори…

Да, хорошо, что сейчас только утро, впереди целый огромный день. Интересно, он один в этой квартире? Наверное, один… Господи, надо к двенадцати на работу! Какая, к черту, работа! Срочно позвонить Наташе, хоть бы она была дома… Попрошу как-нибудь за меня отовраться…

Лера торопливо набрала номер. Долгие гудки… Она думала буквально несколько секунд, решилась, набрала номер Красовского. Снова гудки, наконец сняли трубку, и сонный Наташин голос произнес:

— Я слушаю…

— Наташка?! — изумилась Лера. — Это я, черт возьми! Ты можешь говорить?

— Могу, — сразу проснувшись, ответила Наташа. — Говори быстро, я сейчас одна. Шеф в ванной.

— Наташка, я не приду сегодня на работу. Я хотела сама у него отпроситься. Умоляю, придумай что-нибудь, ладно? Для Макса я на работе, если что… Выручишь?

— Постараюсь… Какая у тебя температура, говоришь? Тридцать восемь? Вызови врача, сейчас ужасный грипп! — произнесла она вдруг бодрым, изменившимся голосом.

— Ты что несешь? — не сразу сообразила Лера.

— Выпей аспирин и лежи в постели, поняла?

— Поняла. Спасибо! — Лера положила трубку. Конечно, Наташа говорила всю эту чушь специально для Красовского! Но если он разрешил ей подходить к телефону, может быть, не так уж все плохо… Чудны дела твои, Господи!

Лера мгновенно оделась и через пять минут вылетела из подъезда. «Прощай, моя семейная жизнь…» — подумала она, останавливая такси.

Когда она вышла из лифта на двенадцатом этаже панельной башни и очутилась в переплетении полутемных коридоров, у нее вдруг подкосились ноги. Она пошла наугад и почему-то оказалась на открытой лоджии, где завывал ветер, а земля была далеко внизу… Схватившись за стену, она повернулась и снова вышла на площадку… Что за дурацкая планировка? И так голова кругом идет… Вот, кажется, сюда… Она нажала кнопку звонка.

Лера сидела за маленьким журнальным столом, курила и пила горячий кофе маленькими глотками.

— Как зовут твою дочь? — спросил Юрген.

— Соня. Так звали мою маму. Знаешь, когда мама погибла и начался весь этот ужас… Я долго потом не могла притронуться к ее вещам. А не так давно стала разбирать ее бумаги и вдруг нашла твой конверт. Но письма не было, оно куда-то исчезло. Я так и не узнала, что ты написал мне.

— Ты хочешь узнать?

— Хочу.

— Я не могу помнить все… Кажется, я писал, что пришлю тебе приглашение и очень люблю тебя. Но я не получил ответ. Я отправил другое письмо, и третье. Я ждал. Потом два моих последних письма вернулись обратно. Я подумал, что ты переехала и я тебя потерял. Я не мог узнать твой новый адрес. Я старался забыть тебя. Я ничего о тебе не знал.

— Я тоже ничего не знала о тебе. Я подумала, что ты уехал и сразу забыл меня. Ты не звонишь, не пишешь, проходит время… Знаешь, я часто видела тебя во сне, я плакала по ночам…

— И вышла замуж, — сказал Юрген.

— Так получилось… А ты… не женился? — спросила Лера, боясь услышать ответ.

— Нет, — ответил он. — Я огорчаю моих родителей, я до сих пор не женился.

— Почему?

— Так получилось, — повторил Юрген Лерину фразу, потом посмотрел ей в глаза и сказал: — Это шутка. У меня было много подруг, но мы расстались. Я очень хотел жениться на одной красивой девушке, но эта девушка вышла замуж за другого.

— Ты… любил ее?

— Очень любил. Но это было давно.

Оба помолчали, потом Лера спросила:

— Что ты будешь делать теперь?

— Я буду писать сценарий и снимать фильм о своей несчастной любви, получу за него «Оскара» и уеду в Голливуд. И там женюсь на самой красивой кинозвезде, у которой нет мужа.

— Прекрасная перспектива, — сказала Лера, закуривая новую сигарету. — Знаешь, когда я нашла этот пустой конверт, я сразу написала тебе письмо, но так и не решилась его отправить…

— Ты написала — «Прости, Юрген! Я люблю другого, у меня счастливый брак, забудь обо мне!» Так?

— Нет, совсем не так. Но для тебя это, наверное, не имеет значения…

— Для меня все имеет значение.

— И для меня… Давай сделаем так. Ты расскажешь мне, как жил все эти годы, а потом я расскажу тебе.

— Я думаю, это будет слишком долго и скучно, — улыбнулся Юрген.

— Тогда сыграем в игру, — вдруг предложила Лера, — двое, мужчина и женщина, только что познакомились и очень понравились друг другу. Она приходит к нему в гости, они просто болтают. Потом он рассказывает ей свою историю, а она ему свою. Постепенно оба понимают, что он рассказывает о ней, а она — о нем. Они любили друг друга когда-то давно, но прошло время, оба сильно изменились и не узнали друг друга. Теперь, когда обоим все стало ясно, они все равно продолжают играть, потому что боятся разрушить сказку, продолжают делать вид, что встретились впервые. Но при этом они все больше влюбляются друг в друга…

— Хороший сюжет, — задумчиво сказал Юрген. — Он говорит незнакомке: «Когда я потерял любимую девушку, мне стало очень плохо. У меня началась депрессия. Я не мог спать. Я пошел к психоаналитику, мы очень долго говорили. Он задавал очень много вопросов. Он пытался объяснить, что мне надо делать. Я делал то, что он сказал, но ничего не помогало. Вдруг меня нашел один сценарист по имени Зигфрид. Он предложил интересную идею, которую одобрил продюсер. Мы написали сценарий, потом я начал снимать фильм. Я так уставал, что снова стал спать. Потом фильм закончился, неожиданно был большой успех. Я сам удивился. Я вдруг стал богатым и знаменитым. Но это не помогло. Опять началась тоска. Я все время вспоминал ту девушку, стал напиваться, курить наркотики, было много женщин, я их почти не помню. Это было отвратительно. Я снова пошел к врачу, но он сказал, что не сможет мне помочь, если я не захочу изменить свою жизнь. Я долго думал, как ее изменить. Отправился к родителям в Бремен, вспомнил свое детство. Мне было очень грустно и очень стыдно, что я стал такой. Я решил снова работать, я думал много. Я понял, что надо снова поехать в Россию. И вот я здесь. Может быть, я найду здесь то, что когда-то потерял, и тогда я вылечусь от тоски и депрессии». — Юрген встал, подошел к Лере, осторожно обнял ее, но тут же отпустил. — Извини, я забыл, что неприлично приставать к замужним женщинам. — Он улыбнулся. — Но замужняя женщина иногда изменяет мужу?

— Может быть… если она не любит мужа.

— А кого она любит? Красовского? — спросил Юрген уже без улыбки.

Лера вздрогнула, но тут же овладела собой и спокойно ответила:

— Нет, я и его не люблю… Знаешь, я очень любила одного красивого юношу и готова была бежать за ним на край света. Но он уехал и навсегда исчез из моей жизни. Я решила, что была для него просто очередным увлечением… Я плакала, я ждала от него ребенка, но он ничего об этом не знал, и никто ничего не знал… Я пошла в больницу, у меня не было другого выхода…

— Если бы я знал, я бы никогда не оставил тебя, — с глубокой печалью в голосе сказал Юрген.

— Хочешь, начнем все сначала? — тихо спросила Лера.

— Это невозможно. Все будет иначе.

— Пусть. У нас получился интересный сюжет. Давай проверим его на практике!

— Ты не боишься?

— Нет. Ведь это только игра! — засмеялась Лера.

— Хорошо. Будем играть так. Он берет ее за руку, — Юрген протянул ей руку. Она встала, и он медленно повел ее за собой.

— Она вспоминает, что именно так было когда-то. Она была счастлива и теперь немного боится оживить прошлое. Она боится, что ей будет еще труднее снова потерять его…

— Он думает, что больше не отпустит ее. Он не хочет расставаться с ней никогда. Он ложится с ней в постель… Он готов умереть, вот так обнимая ее!

— Слишком трагический финал, — прошептала Лера. — Не хочу верить, что у нас нет будущего!

— Хорошо, — улыбнулся Юрген. — Продолжение следует…

В квартире Лехи за большим накрытым столом собрались гости. Светлана с подругами бегали из кухни в комнату, ставя все новые закуски на и без того забитый стол.

— Ну что, все собрались? — поднялся один из гостей.

— Погоди, Димон, Макса с Лерой нет.

В это время раздался звонок в дверь, и на пороге с букетом цветов появился Максим. Он преподнес цветы нарядной, сияющей Светлане и произнес:

— Старший следователь московского уголовного розыска капитан Денисов по вашему приглашению прибыл!

Светлана чмокнула его в щеку, потом оглядела. Вид у Максима, прямо скажем, был не самый лучший. Невыбритая щетина на щеках, помятый костюм.

— Макс, что с тобой? — спросила она шепотом. — Что-нибудь случилось? Где Лера?!

— Какая Лера! Я сам себе режиссер! — прогнусавил Максим.

— Ну-ка дыхни?

— А что? Я в порядке! — Максим бросил куртку и двинулся в комнату. — О, да тут банкет! А в честь чего, если не секрет?

— Теперь все? — спросил Димон.

— Все! — произнес Максим похмельным голосом.

— Пусть Леха начнет! — закричали гости.

— Ну что ж, — Леха встал с бокалом в руках, поглядел на жену. — Ты, мать, у нас вроде как именинница! Предлагаю выпить за тебя! За хозяйку, которая нам так быстро и незаметно приготовила этот замечательный стол, за прекрасную жену, любящую мать. Но главное сегодня не это. Я поднимаю этот бокал за талантливого ученого, да-да, я не преувеличиваю! Светку вчера приняли в аспирантуру, и даже мы с Михаилом не смогли этому помешать! За тебя! — Леха подошел к жене и поцеловал ее.

— Ура! — закричали гости, дружно протягивая друг к другу свои бокалы.

— Счастливая ты, Светка, — тихо сказала ей сидящая рядом подруга. — Любящий муж, сын, прекрасный дом, уютный, со вкусом обставленный… И все это так стабильно, надежно, а теперь еще аспирантура! Нет, ты все-таки умница, что сумела всего добиться!

— Да я разве… Это само собой так получилось… Я и не думала, — смущенно сказала Светлана.

— Ну ладно врать-то, — вступила в разговор другая подруга, — ты в своего Лешку прямо-таки мертвой хваткой вцепилась!

— Не вцепилась бы — вы бы с Веркой отбили! — отшутилась Светлана.

— А ты как думала? Такой мужик, рост, фигура! И спортсмен, и умница! — заявила Вера.

— А я разве хуже? — вдруг высказался молчавший до сих пор Максим.

Тут все поглядели в его сторону.

— А ты вообще не имеешь права голоса! — возмутился Леха.

— Кто здесь старший по званию?! — хорохорился Максим.

— Да ты, конечно, только у нас ведомства разные. Ты в прокуратуре, а я в адвокатуре! Нет, ребята, вы представляете, вчера включаем телевизор, смотрим «Новости», а Светка возьми да переключи программу! И вдруг слышим — с вами ведущая Валерия Голицына, то есть жена его! А этот тип даже ничего не сказал!

— Смотрю — и вправду Лера, такая красивая, элегантная! Правда, Леша?

— Еще какая правда! А этот негодяй Денисов сокрыл от нас сей факт! Мало того, что он свою жену прячет от всех. Он даже боится, что друзья на нее лишний раз по телевизору поглядят! Каков деспот, а?!

Все рассмеялись.

— Предлагаю тост за Леру! — весело сказала Светлана.

Максим молча опрокинул рюмку и стал мрачнее тучи.

Леха поглядел на него с внезапным беспокойством, переглянулся с женой, громко включил музыку.

Светлана торопливо убрала со стола опустошенные тарелки, расставила чашки, принесла кофе.

— Давай помогу, — сказала Вера.

— Да брось. Иди пляши, видишь — Димон в одиночестве мается.

— Наш Димон обаяшка, но большой тепа, — рассмеялась подвыпившая Вера, — будь он поживей, я бы, может, на него обратила внимание…

— А твой Олег?

— Говорю же — у нас крах!

— У вас все время крах.

— Ну, не всем же везет, как некоторым… Ты гляди — кругом сплошные разводы, ссоры, трагедии, измены. И вы среди всего этого — просто диву даешься! Или это любовь?

— Смотри не сглазь! — отшутилась Светлана. — Иди танцуй, я быстренько…

— Пчелка трудолюбивая! — Вера, чуть покачиваясь, вошла в комнату, где уже горели свечи, медленно топтались пары, и интимностью веяло в воздухе, словно легким дымком таинственного дурмана. Вдруг ее взгляд остановился на Максиме, угрюмо сидевшем за столом. Она положила руку ему на плечо.

— Пойдем потанцуем.

Максим поднялся, посмотрел на нее, внезапно его мрачный взгляд оживился, и они начали медленно двигаться в полумраке гостиной, прижавшись друг к другу…

— Лерка, мне надо с тобой поговорить, — прошептала Наташа, выходя из лифта вместе с ней.

— Бар открыт, пойдем пить кофе, — ответила Лера, — мне тоже есть что рассказать тебе.

— Отлично! Договорились!

Но получилось так, что подруги смогли уединиться только в конце дня. Красовский сразу загрузил Наташу работой. То он заставлял ее перечитывать сценарий, то смотреть отснятый материал вместе с ним. Ворчал по поводу отсутствия Вани Серова, который вообще появлялся далеко не каждый день и даже не был в штате студии. Леру Красовский подчеркнуто не замечал, более того, ей казалось, что он специально держит Наташу при себе, чтобы не дать им возможность поговорить наедине.

Наконец они в какой-то момент сумели улизнуть из-под бдительного ока шефа.

— Лерка, я не знаю, что происходит со мной! — Наташа говорила срывающимся голосом. — Понимаешь, я столько лет мечтала, чтобы когда-нибудь это случилось! Я видела его во сне почти каждую ночь, я любила его без памяти десять лет! Я пыталась избавиться от этой безумной любви, заводила дурацкие романы, от которых тошнило потом! Мне никто не был нужен. И вдруг — он берет меня на работу, я вижу его чуть ли не каждый день, я помогаю ему! Я счастлива, знаешь, мне даже начало казаться, что мне ничего больше не нужно. Раньше я даже ревновала его к тебе, это правда, прости…

— Наташка, поверь, между нами ничего не было, — сказала Лера с такой уверенностью в голосе, что даже сама готова была поверить в это.

— Да? Наверное… Но ведь он был влюблен в тебя, это совершенно точно, я видела, чувствовала это… Знаешь, в какой-то момент я даже смирилась с этим, потому что это была ты! Самая красивая, самая талантливая, самая любимая моя подруга! Я знала, что все равно у него с тобой ничего не выйдет, я почему-то была уверена в этом! И дело тут не в Максе, и не в твоей порядочности… Он — не твой мужчина!

Слушая Наташу, Лера испытывала мучительные чувства сожаления, собственной вины перед всеми, но не давала им даже мельком, даже вскользь прорваться наружу.

— Ты абсолютно права, — сказала она. — Он не мой мужчина. Но, я думаю, и не твой. Прости, ты можешь не согласиться со мной. Я все понимаю. Сейчас ты с ним, но тебе ужасно плохо. Потому что это случилось слишком поздно, потому что… Ваня. Да?

Наташа молча кивнула, прикусив губу.

— Господи, Наташка, да пошли ты его к черту! — вдруг резко сказала Лера.

— Я… я ужасная дрянь, Лерка! Я не должна была… Мне так скверно, даже ты представить не можешь! Но я ничего не могла с собой сделать, ничего, я и сейчас не могу… — Наташа опять замолчала.

— Знаешь, — сказала Лера, рассуждая вслух, — ты поступила так, потому что не могла перечеркнуть те десять лет, ты жила только им, только мыслями о нем… А он тебя позвал, когда на самом деле был не нужен тебе… Это ужасно нелепо, по-моему. Пусть он гений, пусть он… ну, не знаю даже, кто еще… А ты, нет, ты правда пошли его к черту! Ведь ничего, кроме горя, он тебе не принесет, ты сама знаешь. Порви с ним как можно скорее.

— Ты думаешь, он бросит меня?

— Не знаю, мне кажется, от него всего можно ждать, он человек непредсказуемый.

— Я постараюсь, но не знаю, смогу ли… У меня почти нет сил. Я хотела с самого начала сказать ему «нет», но не смогла. Я слабая, я дрянь, дрянь, дрянь!!!

— С ума ты сошла! — возмутилась Лера. — Разве можно так казнить себя! Наташка, ты ведь уже не любишь его, это просто ностальгия, ты уже другая. Я клянусь, он не стоит тебя, что бы ты там ни воображала себе!

Наташа уронила голову на руки.

— Убить меня мало! Хоть бы меня пристрелил кто-нибудь или кирпич на голову свалился! Я не знаю, как вообще жить теперь. Конечно, он меня бросит, я чувствую, знаю, что должна сама его бросить первой, пока не надоела ему окончательно… Господи, как же трудно…

— Я понимаю, — ласково сказала Лера, — но ведь ты не любишь его, ты все это придумала!

— Лерка, я люблю его, в том-то и дело. Это — как наркотик, как зараза какая-то, я не могу от этого избавиться! Решаю для себя одно, а получается совсем другое. Хочу сказать «нет», а язык не слушается. Тащусь за ним, как собачонка, как овца покорная. Зачем он это сделал? Я ведь не дура! Он решил посмеяться надо мной? Но зачем? Господи, маразм какой-то!.. Мне перед ребятами стыдно, не могу ни Серому, ни Адику в глаза смотреть…

— Они тебе все простят, — тихо сказала Лера.

— Потому и стыдно! Я ведь понимаю умом, что Ваня лучше, чище! Знаешь, у меня такое ощущение, будто я ангела на дьявола променяла! Но с ангелом-то тоже тяжело… Лучше вообще остаться одной!

— Ну, это тоже не выход, — сказала Лера задумчиво, стараясь подавить неприятное ощущение от разговора, которое нарастало в ее душе. Она смутно чувствовала, догадывалась, что могла спровоцировать Красовского на связь с Наташей своим разрывом с ним. Но неужели он так мстителен? Тогда от него действительно можно ожидать чего угодно… — И вообще еще неизвестно, кто самая большая дрянь, — вдруг произнесла она.

— Ты что имеешь в виду? — удивилась Наташа.

— Да хоть себя… Знаешь, я виделась с Юргеном.

— Что? — встрепенулась Наташа. — Я все о себе, прости! Все на свете забыла со своими дурацкими проблемами. Ну и что? Ты ему рассказала о конверте?

— Рассказала. Хотя теперь это не имеет значения. Слишком поздно.

— Ты хочешь сказать, что он тебе безразличен теперь? — удивилась Наташа.

— Конечно, нет. Он никогда не будет мне безразличен. Но я не могу, не имею права разрушать жизнь другим. Я замужем, у меня дочь. Это решает все. Юрген — известный немецкий режиссер, теперь у него совсем другая жизнь. И тут действительно ничего нельзя изменить.

— Он женат?

— Нет, — сказала Лера, — но дело не в этом. Он хочет сделать фильм о России, я толком еще не знаю, какой. Но я обещала помочь ему, показать нашу жизнь не со стороны вывесок, а изнутри. Вот я и подумала, давай сходим к ребятам, я и его приглашу…

— Без меня, — сказала Наташа.

— Нет, именно с тобой! Помнишь, как хорошо было после нашей премьеры? Так все и будет!

— Ладно, пошли курить, а то от этих разговоров колотун пробирает! — улыбнулась наконец Наташа.

Наутро Максим обнаружил себя лежащим на диване и заботливо укрытым пледом. Он огляделся и понял, что находится в квартире Лехи. Пиджак висел рядом на стуле, вся остальная одежда была на нем. Он поворочался, попытался встать и застонал. Голова разламывалась, все тело ныло, состояние было омерзительное.

Перед ним возникло, словно из тумана, лицо Светланы.

— Макс, выпей аспирин! — она протянула ему сразу две таблетки и стакан с водой.

— Светка, почему ты такая красивая и свежая? — произнес он, с трудом шевеля языком.

— Потому что я не запиваю шампанское водкой, — засмеялась Светлана. — Ты будешь пить аспирин? — спросила она строгим голосом.

— Убери эту гадость!

— Эй, Макс, ты что к моей жене пристаешь? — прогудел Леха. Вид у него был не такой сияющий, как у Светки, но вполне приличный.

— Она хочет меня отравить, — простонал Максим. — За что?

— Да тебя отравить мало, — усмехнулся Леха. — С чего это ты так нажрался?

— Лех, будь другом, дай пивка! А то помру…

— Хрен тебе, а не пивка! Ты что вчера вытворял, хам трамвайный?

затянул Максим.

— Не Клавка, а Верка! — съехидничала Светлана.

— Верка… Правда, Верка. А где она?

— Где надо, — отрезал Леха. — Пей аспирин и вставай!

— А где моя жена? — Максим с отвращением проглотил таблетки. — Я должен позвонить! — Он встал и, пошатываясь, подошел к телефону.

Сначала он позвонил домой, но там никто не ответил, потом на работу Лере, но ее не оказалось и там.

— Моя жена где-то шляется! Ей не нужна семья, ей не нужен ребенок! Она занята только собой!

— Ты сам виноват, — сказала Светлана. — Сколько лет держал ее взаперти? Любая женщина захочет сбежать из дома, если столько лет просидит при горшках и кастрюлях! По-моему, это просто ужасно! Ты сам виноват, что довел ее до такого!

— Она должна понимать, какая у меня работа! — разозлился Максим.

— Всю ночь обжимался с Веркой, пока не свалился! — возмутилась Светлана. — Это работа называется?!

— Верка! Где Верка?!

— Остынь, Макс, — сказал Леха. — Разошелся, как петух.

— А что мне делать? Моя жена… где-то с кем-то шляется!

— Зря ты ей петь запретил, Макс, — сказал Леха.

— Петь на сцене, чтобы все мужики на нее глаза пялили? Ну уж нет! Жена она мне или не жена, в концов концов!

— Тебе не жену, а дубину хорошую надо!

— Пива дай! — проорал Максим. — Меня жена не любит!

— А за что тебя любить? — драматически произнесла Светлана.

— За ум и красоту и кое-что еще, о чем не говорят…

— Совсем сдурел, — устало сказала Света.

— Все, поеду по бабам! Все равно, что Лерка, что Верка! Все бабы одинаковы! Черт, где моя пушка?

— Зачем тебе пушка? — удивилась Светлана.

— Буду баб отстреливать! — Максим схватил пистолет и рванулся с ним на балкон.

— Леша, сделай с ним что-нибудь, — взмолилась Светлана, — а то он правда неизвестно что натворит!

Леха выскочил на балкон следом за Максом. Раздались удары и вопли. Света схватилась за голову. В конце концов Леха втащил в комнату страшно матерящегося Максима.

— Прости, друг, — сказал Леха, усаживая Макса на диван.

— Леш, может, правда дать ему выпить? — тихо спросила Света. — Чтобы не мучился… Все же жалко парня.

— Думаю, ты права. Или помрет, или выживет. Во всяком случае, вырубится.

Вернувшись домой и не обнаружив Максима, Лера не слишком удивилась. Он часто возвращался поздно, а иногда и вообще не приходил ночевать. Он всегда объяснял это потом спецификой своей работы, и Леру вполне устраивало такое объяснение.

Позвонила Сонечка и попросила разрешения остаться у бабушки Магды до завтрашнего вечера. Лера, конечно, согласилась. Положив трубку, она подумала: вдруг бабушка Магда знает все! Она моя добрая фея, я так люблю ее… Сколько же ей лет? Она никогда не знала этого. Но отцу уже за пятьдесят… И вдруг Леру охватил страх за бабушку, которая была для нее самым близким человеком на свете. Только бы с ней никогда ничего не случилось, пусть она живет долго-долго, пусть лучше Лера сама умрет раньше нее!

Снова зазвонил телефон. На этот раз Светка сообщила, что пьяный Макс у них. Они с Лехой не хотели выпускать его в таком виде из дома. Лера согласилась, что так будет лучше. Да и ей самой сейчас значительно лучше было остаться одной. Она понимала, что рано или поздно какое-то объяснение с Максимом неизбежно, но сейчас ей совсем не хотелось его видеть… Лучше пока просто тянуть время… Сначала надо самой во всем разобраться, именно самой, нельзя же все время просить об этом бабушку!

Лера решительно вошла в комнату Сонечки, встала на стул и сняла в полки коробку с бумагами матери. На этот раз она должна найти ответы на все, что до сих пор оставалось неясным! Она должна знать, что произошло с письмами Юргена и почему они были разлучены на столько лет! «Я должна дочитать мамин дневник до конца, как бы мне ни было тяжело…»

Читая страницу за страницей, Лера наконец дошла до последней… Перевернула ее и прочитала:

…Дорогая, любимая дочь, я не могу не признаться тебе в том ужасном поступке, который я совершила. Я страшно виновата перед тобой, прости меня, если, конечно, сможешь, но я не могла поступить иначе. Я обо всем догадалась и очень испугалась за тебя. Ты не представляешь, как опасно в этой стране иметь связь с иностранцем! Такие люди, как Корнаутовы, способны на все! Он звонил тебе, я сразу поняла это по его акценту, и я сказала, Господи, прости меня, что ты здесь не живешь. Когда я нашла письмо из Германии в почтовом ящике, я сожгла его, не читая, чтобы оно случайно не попалось на глаза Жанне! Ты такая чистая, доверчивая, ты так могла пострадать… Потом я пошла на почту и оставила заявление, чтобы все письма, приходящие на твое имя из Германии, оставляли в отделе до востребования… Не знаю, приходили письма еще или нет, но если и приходили, их должны были через какое-то время отсылать обратно в Германию. Прости меня, если можешь, но эти люди действительно способны на все. Я не хочу, чтобы ты повторила мою судьбу, чтобы над твоими чувствами надругались так же, как над моими. Теперь, когда ты знаешь, кто твой отец и что пришлось вынести ему и мне, ты сможешь если не простить, то хотя бы понять меня. Пусть буду в опасности я одна, но не ты… Я так рада, что теперь ты не одна. Я думаю, ты полюбишь Максима, может быть, со временем, но с ним ты будешь в безопасности, а для меня это самое главное…

Вот оно, бабушкино пророчество! Нежданный сюрприз, раскрытая тайна, печаль и слезы… «Господи, почему у меня не хватило духу тогда, сразу, с порога застрелить проклятую тетку и ее подлого мужа?.. Но разве это изменило бы что-нибудь? Нет, тогда уже было поздно… Они, в общем-то, получили по заслугам, и надо постараться забыть о них… Но что я скажу Юргену? Разве могу я рассказать ему о том, что сделала моя несчастная мать? Он никогда не сможет понять это, он будет думать, что она поступила жестоко и дурно… Ему никогда, никогда не понять, такое может твориться только здесь, у нас… Какое счастье, теперь все изменилось и не надо больше бояться всего того, чего так боялась несчастная мама… Нет, лучше я ничего не скажу ему об этом письме, пусть будет что будет… Если и дальше пророчества будут сбываться, то моя жизнь скоро должна перемениться. Возможно, судьба все уже решила за меня, а мне остается только ждать и внимательно следить за дорогой… Что ж, пусть будет так…»

Проспавшись у Лехи, с опухшим лицом и головной болью, Максим только на третий день заявился домой. В квартире никого. Где дочь? Наверное, в детском саду… А где жена? На работе? Опять она на своей проклятой работе, с этим пижоном Красовским! Хреново все! Максим слонялся по квартире, не зная, то ли выпить снова, то ли лечь спать. На работу ехать не хотелось, он позвонил, узнал, что ничего срочного нет, и сказал, что появится завтра. Ходя из угла в угол, он заметил вдруг на полу, под письменным столом, чуть торчавший край какого-то листка бумаги, наклонился, чтобы поднять. Взял в руки, машинально понес в мусорное ведро, но вдруг еще не прояснившимся взглядом увидел Лерин почерк. Это заинтересовало его, и он начал читать… «Дорогой Юрген…»

Прочитав письмо до конца, Максим ошалело глядел на листок. Он ничего толком не понял, он не знал, когда было написано это письмо, как оно оказалось под столом… Постепенно соображая и сопоставляя факты, он вспомнил, что Лера месяца три назад разбирала бумаги матери. Она была чем-то расстроена… Может быть, она когда-то давно написала это письмо? Но нет, не похоже, что очень давно… Если оно лежало в коробке, то там может лежать что-то еще, о чем он не имеет представления? Он, как дурак, привык верить ей и не придавал значения слишком многим вещам… — Максим снял с полки коробку с бумагами Софьи Дмитриевны и стал тщательно перебирать их… Скоро у него в руках оказался пустой конверт с обратным адресом Юргена Грасса. Это заинтересовало Максима, он быстро протрезвел, оживился и повел расследование. Он живо представил себе, как впервые увидел Леру, одиноко бредущую по улице под дождем… У нее был такой вид, странный, отрешенный, печальный…

Максим внимательно, страницу за страницей, пролистывал дневник покойной тещи, сначала он не увидел ничего нового для себя, он хорошо знал историю Корнаутовых, но он продолжал искать… Рядом с ним в пепельнице вырастала гора окурков, наконец он нашел то, что искал… Сначала он был в шоке от всего, что узнал. Он даже не мог понять, какое чувство по отношению к Лере он испытывает сейчас сильнее всего — злость, обиду, ревность или жалость… Потом он стал размышлять, и чем больше он думал, тем теснее сплетались в его сознании события давних дней с тем, что происходит сейчас. Многое из того, чему он раньше не придавал значения, приобретало теперь для него иной, особый смысл. Странное поведение Леры, ее слова, даже выражение лица… «Она всегда думала о ком-то другом, она никогда не любила меня!» Эта мысль показалась Максиму столь ужасной, что он попытался отмахнуться от нее и не смог… Образ неведомого соперника преследовал его, и, решив разобраться во всем до конца, он начал действовать…

Лера ждала у метро, нервничала, поглядывала на часы.

— Привет! — Юрген, с рюкзаком на плече, вышел из такси и подбежал к Лере. — Я плохой немец, я опаздываю на свидание.

— Ты прекрасный немец!

— Правда? — улыбнулся Юрген.

Лера поцеловала его в щеку.

— Осторожно, — сказал он, — ты можешь вскружить мне голову.

— Это было бы замечательно! — Она взяла его за руку.

— Куда ты меня ведешь? — спросил он.

— Сюда, — она показала рукой на бульвар. — Это недалеко.

Они медленно пошли рядом, потом Лера сказала:

— Вот здесь, семь лет назад, меня провожал один парень…

— Интересная экскурсия, — усмехнулся Юрген.

— На нас неожиданно напали несколько подвыпивших хулиганов. Максим уложил всех и спас меня. Но один поднялся и ударил его ножом.

— Почему нет памятника?

— Он не умер, — сказала Лера. — И все это, к сожалению, совсем не смешно.

— Я понял. Он выжил, и ты вышла за него замуж.

— Как ты догадался? — удивилась Лера.

— Это очень просто. Я режиссер. Моя профессия угадывать сюжет. Твой муж инвалид, ты не можешь его оставить. Это мелодрама.

— Он вполне здоров.

— Значит, он супермен, это тоже интересно, action, боевик.

— Мой муж милиционер, — засмеялась Лера, — следователь уголовного розыска.

— О! Он опасный человек! За нами никто не следит? — Юрген остановился, обнял Леру. — Я сейчас тебя поцелую. Потом меня арестуют как немецкого шпиона.

— Политический детектив, — рассмеялась Лера. — Но пусть он будет с хорошим концом…

— А с каким? — с интересом спросил Юрген.

— Герои сумеют скрыться от преследования и будут жить долго и счастливо…

— Мне это нравится, — сказал Юрген.

— Ладно, идем, нас ждут.

Адик открыл дверь, по-дружески поцеловал Леру, протянул руку Юргену.

Из глубины квартиры доносились звуки рояля, странные, печальные, похожие на человеческие голоса.

— Какая интересная музыка! — удивился Юрген.

— Это Серый. Он сегодня в ударе. Выдал новые стихи, а теперь импровизирует.

Адик повел гостей в огромную комнату, обитую посеревшими от времени одеялами, хранившими в своих пропыленных недрах историю бард-рока. За роялем сидел бледный, осунувшийся, но вполне счастливый Ваня, рядом с ним, облокотившись на исцарапанную черную крышку, служившую одновременно акустической деталью и обеденным столом долгие годы, стояла Наташа. В глубине комнаты, в табачном дыму, обозначились еще две фигуры — ударник Геша по кличке Ринго-2 и бас-гитарист Никита. Надо сказать, что музыкант он был классный. Над ним, конечно, в первое время тяготела тень Вовчика, но он сумел терпеливо вынести это, преодолеть, обрести свое лицо и доказать, что достоин занять вакантное место в «Квадро».

В полумраке, в табачном дыму, все было, как когда-то, когда Лера впервые попала в этот необычный дом… Свободная, все еще надеявшаяся на скорую встречу с Юргеном, она не знала тогда, что ждет ее впереди. Сейчас она не могла понять, сон это или явь… Ей показалось вдруг, что она смотрит на сцену таинственного театра, где вместе с другими играет она сама. Какая странная игра, как удивительно все, что она видит! Вот она сидит на диване рядом с Юргеном, он обнимает ее у всех на глазах. Ваня продолжает наигрывать свою только ему понятную лесную песню… Адик берет гитару… Сначала поет он один, потом они поют все вместе — он, она и Юрген… Кто-то дает Юргену гитару, он говорит, что любитель, а тут настоящие профессионалы. Но Наташа уговорила его, он играет… Лера с удивлением видит, как она сама вместе с Наташей пляшет цыганский танец… В какой-то миг ей почудилось, что в комнате, вместе со всеми, появляется Вовчик, живой, веселый… Сколько времени продолжается все это, она не знает, она только видит проступающую сквозь туман сказочную сцену и слышит фантастическую музыку…

— У меня сюрприз! — вдруг закричала Наташа. — Юрген, иди сюда! Так, садись на диван, закрои глаза… Адик, кассету зарядил? — шепотом спросила она. — Отлично! One. Two. Three! Смотри!

Юрген открыл глаза и с удивлением увидел на экране самого себя, веселого, молодого, беззаботного. Он обнял Леру, она прижалась к нему и положила голову ему на плечо… Она не знала, сколько сейчас времени, и не хотела думать о том, что вообще происходит за пределами волшебного бард-рокерского мира…

Красовский появился на студии мрачный и озабоченный.

— Где Голицына? — спросил он, глядя на Наташу. — Уж не заболела ли в очередной раз?

— А разве она нужна сегодня? — растерянно произнесла Наташа.

— Мои сотрудники должны быть на месте в рабочее время! Если это кого-то не устраивает, я насильно никого не держу!

Вера с сочувствием поглядела на Наташу, Наташа бросилась звонить Лере. Дома у нее никто не брал трубку. Наверняка она где-то с Юргеном…

— Леонид Аркадьевич, она, наверное, выехала. Транспорт плохо ходит, я сама чуть не опоздала.

— Оставь, пожалуйста, эти сказки! — резко оборвал ее Красовский, вытащил из пачки сигарету и вышел в коридор.

— Что это с ним? — прошептала Маша. — Если он с тобой так, то дело плохо.

— Я такой же сотрудник, как и все, — сказала Наташа, побледнев.

— Да ладно за дураков нас держать, — усмехнулась Вера.

Наташа молча вышла за дверь, на лестничную площадку, дрожащей рукой достала сигарету, увидев перед собой протянутый огонек зажигалки, прикурила, подняла глаза.

Красовский, прищурясь, смотрел на нее.

— Держи себя в руках, — сказал он холодно.

— Да, я буду держать себя в руках! Только прошу, если можно, не делать мне замечания при посторонних!

— Что? О чем ты говоришь? Я не понял.

— О том, что сказала! — Наташа уже чуть не плаката от обиды. — Я, между прочим, режиссер, а не ваша секретарша!

И тут Красовского понесло:

— Ты что это о себе возомнила? Может быть, ты считаешь, что имеешь какие-то особые права? С чего это взбрело тебе в голову? Если между нами и было что-то, это не имеет к работе никакого отношения! Запомни это раз и навсегда! Мало ли, кто когда с кем переспал! Твоя подруга занимается личной жизнью в рабочее время, ты ее покрываешь! Потом мне звонит ее муж! Только этого не хватало! Устроили бордель! Набрал баб себе на голову! Какого черта!

— Леонид Аркадьевич, да что вы, ей-Богу? — взмолилась Наташа.

— Что я? Я требую уважения к работе, за которую я один несу ответственность, а вы получаете деньги, между прочим! Это — раз. И второе. Забудь раз и навсегда, что я встречался с тобой. Это была величайшая глупость. Никогда больше не звони мне домой! Поняла? — он повернулся и быстро пошел вверх по лестнице.

Наташа, с трудом сдерживая рыдания, закурила новую сигарету и вдруг увидела Ваню. Он стоял совсем рядом.

— Ты… все слышал? — спросила она.

— Это уже не имеет значения, Натали. Я принял решение еще раньше, и теперь только убедился, что это решение правильное. Пойдем, я куплю тебе кофе с пирожными, а потом провожу домой.

Наташа уткнулась головой ему в плечо.

— Алле! Юрген?

— Лера, я сегодня улетаю в Германию.

В трубке — молчание.

— Лера, ты слышишь меня?

— Да… Ты говорил, что приехал надолго…

— Я так думал. Но изменились обстоятельства. Ты можешь приехать?

— Господи… Я приеду сейчас.

— У меня всего три часа.

— Хорошо. Я быстро…

Юрген в махровом халате открыл дверь.

— Что случилось? — спросила она встревоженно.

— Потом, — прошептал он, обнимая Леру. — У нас мало времени! Я закрыл дверь на ключ, завесил окна. Нас никто не найдет…

В этот день они любили друг друга так, словно это было в первый и последний раз в жизни… Потом Лера спросила:

— Почему ты уезжаешь?

— Я должен снять фильм о воссоединении Германии.

— Это очень серьезно, — сказала Лера.

— Скоро разрушат Берлинскую стену. Это история. Я понимаю. Но у нас с тобой своя история, я хочу навсегда разрушить стену, которая разъединила нас. Ты можешь развестись с мужем?

— Наверное… Хотя это трудно.

— Я подожду. Но я не хочу больше ждать долго.

— Я тоже, — сказала Лера.

— Ты разведешься и приедешь ко мне. Хорошо?

— А моя дочь?

— Возьмешь ее с собой. Я пришлю вам вызов. Решай.

— Я все решила… Я люблю тебя…

— У меня есть еще одна просьба. Если у тебя будет ребенок от меня, обещай его сохранить.

— Обещаю, — прошептала Лера, целуя его.

Известно, что влюбленным свойственно терять голову. Когда Лера торопливо бежала по улице к остановке автобуса, она не замечала ничего вокруг. За ней медленно ехала какая-то машина, но она даже не оглянулась. Пусть себе едет, наплевать, можно доехать и на автобусе.

Уже на остановке машина затормозила.

— Могу подвезти, — произнес знакомый голос.

— Макс?! Ты что здесь делаешь? — с наигранным удивлением спросила Лера.

— Да так, катаюсь, знаешь! Садись! — Он схватил ее за руку и втащил в машину.

Лера села, поглядела на него и стала лихорадочно обдумывать ситуацию. Максим был бледен, синяки под глазами. Таким она его никогда не видела.

— Что с тобой? — спросила она, стараясь говорить как можно более непринужденно.

— Со мной все в порядке! Вот с тобой что?!

— Со мной тоже все в порядке… — не очень уверенно ответила Лера.

— Ладно, будем разговаривать дома.

Лера внутренне напряглась, она старалась угадать, что известно Максиму и в каком плане пойдет разговор. Сама по себе встреча с Максимом неподалеку от дома, где жил Юрген, не могла быть простой случайностью. Возможно, он давно уже следит за ней, а ей такая простая мысль до сих пор даже в голову не приходила… В конце концов, она решила для себя, что как будет, так и будет. Если ему что-то известно о ее встречах с Юргеном, то это еще ничего не значит. Но уж коль разговор неизбежен, может, оно и к лучшему.

— Интересная история получается, — зло сказал Максим. — На работе говорят, что ты больна! Наталья заявляет, что ты где-то в студии! Красовский печется о твоем здоровье и советует пить чай с коньяком! Совсем, мать, завралась?

— Ты только что сказал, что будем разговаривать дома, — парировала Лера.

— Плевать я хотел! Где ты была?

— Когда?

— Сегодня, утром, весь день?

— Это допрос? — тихо спросила Лера.

— Нет, знаешь ли, дружеская беседа! Мне и так все известно, просто не хочу, чтобы ты врала. Хочу, чтобы сама честно во всем призналась!

— Пришли мне повестку, я приду и признаюсь, — попыталась пошутить Лера.

Максим сжал губы так, что они побелели.

— Советую тон сменить. Итак, ты была в доме сто двенадцать по этой улице, квартира тридцать пять…

— Ты… следил за мной? — тихо спросила Лера.

— В этом не было необходимости! Я использовал метод дедукции!

— Да, — сказала Лера, — сыщик из тебя превосходный! Мы в восхищении! Но машину ты ведешь отвратительно!

— Не кривляйся! Не по телевизору выступаешь!

— Я не кривляюсь, а цитирую классику. — Лера вполне овладела собой и готова была выдержать любой поединок с собственным мужем.

— Квартира арендована немецким посольством. В ней временно проживает гражданин ФРГ господин Грасс, или как там у них называют — герр Грасс?

— Ну и что дальше? — невозмутимо спросила Лера.

— Что дальше? А вот это я как раз и не знаю! Хотел у тебя спросить!

Лера промолчала. Они наконец въехали во двор своего дома, вышли из машины.

— Где Соня? — спросила Лера, войдя в квартиру.

— В саду. Мать хочет забрать на выходные.

Леру внутренне передернуло от полученной информации.

— По-моему, ей и дома неплохо, — сказала она. — Я тоже хочу побыть с дочерью!

— Что, проснулись материнские чувства?

— Я пойду за Соней, — сказала Лера. — Договорим позже.

— Как знаешь! — Максим опрокинул рюмку. — Лучше бы меня тогда убил тот подонок! Я умер бы счастливым…

Красовский наконец вышел в эфир со своей коронной передачей, которую готовил втайне от всех. Он многого ждал от нее, но теперь не был уверен, что его надежды оправдались. Герой его фильма почти пятнадцатилетней давности, отсидевший в тюрьме десять лет и освобожденный благодаря перестройке, должен был предстать перед зрителем в качестве разорвавшейся бомбы. Но бомба, судя по всему, не разорвалась, Красовский не мог толком понять почему, и был раздражен до предела. Интересно, что Леднев сам разыскал его, просто так, без какой-либо видимой практической цели. Однажды, увидев передачу из студии «Параллель», он взял да и позвонил Красовскому домой.

— Узнаешь меня, Леонид? — прохрипел в трубке давно забытый голос. — Помнишь, как ты кино снимал про меня?

При первых же фразах у Красовского зародилась идея сенсационной передачи, которая должна была стать открытием и по смыслу, и по форме. Оставалось только уговорить Леднева. Это оказалось не так просто. Судя по всему, Леднев принадлежал теперь к довольно влиятельной части теневого мира. Красовский применял все свои дипломатические способности и, честно говоря, до конца не был уверен в положительном результате. Тайный московский мафиози мог в последний момент отказаться от эфира. Красовский не был уверен, что этот человек вообще нуждается в какой-либо рекламе, более того, он до сих пор не знал до конца, сколь велики влияние и власть этого довольно невзрачного на вид человека. Но отступать было не в его правилах. У него было хорошо развито чутье на людей, которых можно выгодно использовать, и он был уверен, что, вытащив в эфир своего героя, непременно добьется успеха. Вероятно, будет скандал с начальством. Ну, к этому не привыкать, он всегда ходил по лезвию бритвы и по горящим углям, и только риск приносил ему настоящее удовлетворение. Он был игрок, талантливый игрок, делавший самые большие ставки и не терпевший поражения.

В передаче были использованы кадры из старого фильма, он задавал Ледневу неожиданные, провокационные вопросы. Казалось бы, все шло прекрасно. Но в какой-то момент Красовский почувствовал, что его герой имеет какие-то свои, не совсем понятные ему цели. Он говорил не совсем то, что хотел услышать Красовский, вел себя не совсем так. Словом, он вел какую-то свою игру и иногда переигрывал. Красовскому показалось даже, что не он использует Леднева для саморекламы, а сам Леднев зачем-то использует его…

Неприятное ощущение от полупровала передачи усиливалось затаенным чувством уязвленного Валерией мужского самолюбия, и все это приводило Леонида Красовского в крайнее раздражение.

Евлампия Федоровна, одинокая персональная пенсионерка, всегда все узнавала первой и была в курсе всех событий, происходивших не только в доме, но и в микрорайоне. Она жила в этом доме столько лет, сколько он существовал, с утра до позднего вечера неусыпно дежурила то у подъезда, то у окна, то под дверью своей квартиры, превращая уши в мощные локаторы. Она не пропускала ни одно важное событие, снабжала информацией всю дворовую команду пенсионерок, за что пользовалась среди других старух особым авторитетом, на который, кроме вечно пьяной дворничихи Глашки, никто не посягал.

Несколько лет назад, когда в доме поселился Красовский, его жизнь стала одной из главных тем самых бурных обсуждений во дворе.

— Слышь, евтот наш, второй томобиль сменял, — говорила одна из старух.

— Не второй, а третий, — уточняла Евлампия Федоровна. — У него был «Москвич», потом одни «Жигули», как их, копейка называют, а теперь у его «шестерка».

— Жену-то он давно прогнал…

— К нему теперь такая ходить, глазастая… Он ее в телевизоре показывал!

— Глазастая раньше ходила, теперь ходит блондинка!

— Тебя, Федоровна, в Верховный Совет надо! — хохотнула Глашка. — Добьешься, чтоб иену на водку опустили, я за тебя проголосую!

— Молчи, пьянь неприличная! — возмутилась маленькая старушка, стукнув о землю клюшкой.

Бабки слушали Евлампию Федоровну раскрыв рты, и в конце концов на собрании жильцов избрали ее старшей по подъезду, чем она очень гордилась.

Леонид Красовский захлопнул дверцу машины, запер замок и, закуривая на ходу, направился к подъезду.

На лестничной клетке было темно. Кто-то из соседей, экономя деньги, регулярно выворачивал лампочки. Красовский, чертыхнувшись, щелкнул зажигалкой, чтобы найти кнопку лифта. Вдруг от стены отделилась какая-то тень и двинулась к нему.

Красовский вызвал лифт и на всякий случай приготовился к обороне. Глаза постепенно привыкали к темноте. Он увидел, что перед ним возникла чья-то худощавая фигура, и, совершенно не испугавшись, хотел отодвинуть ее. И вдруг услышал голос, показавшийся ему знакомым.

— Леонид Аркадьевич, вы не можете пройти мимо, не выслушав меня!

Он прищурился, стараясь разглядеть неожиданного собеседника.

— Кто вы такой и что вам от меня нужно? — произнес он с раздражением.

— Знаете, я раньше преклонялся перед вами, ваше имя приводило меня в трепет. Вы были моим кумиром.

«Господи, только этого не хватало! — подумал Красовский. — Псих какой-то! Дожил, поклонники преследуют в подъезде, как Валерия Леонтьева или Аллу Пугачеву! Вот маразм!»

Евлампия Федоровна подошла к двери своей квартиры с мусорным ведром в руках, вышла на площадку второго этажа и услышала внизу голоса. Один голос показался ей знакомым, конечно же, это Красовский! Совсем недавно она видела его по телевизору и не могла спутать ни с кем. А другой… Она его тоже как будто слышала раньше, но не могла понять где… Разговор шел на повышенных тонах. Евлампия Федоровна, усиленно прислушиваясь, замерла на лестничной клетке с ведром в руках…

В это время подъехал лифт, открылась дверь, и в тусклом свете Красовский узнал Ивана Серова, глядевшего на него горящими глазами.

— Ты что, спятил? Что еще за номера?! — произнес он удивленно.

— Я не спятил, — сказал Ваня изменившимся, уверенным голосом. — Вы должны меня выслушать!

— Обязательно здесь?

— Да, здесь и сейчас!

— Ну, я слушаю, — Красовский демонстративно зевнул.

— Я считал вас действительно выдающейся личностью, но я ошибся. Вы не гений, вы просто авантюрист, расчетливый и жестокий. Вы используете людей в своих корыстных целях, а потом бросаете, как отработанный мусор.

— Ну и пафос, — Красовский желчно рассмеялся, — нельзя ли покороче, у меня мало времени.

— Вы загубили жизнь самой замечательной девушки на свете! — бледное лицо Вани покрылось капельками холодного пота.

— Ах вот оно что! Советую вам, благородный рыцарь, срочно обратиться к психиатру. Если у тебя, Иван, поехала крыша, это не значит, что нужно отнимать у меня время своей дурацкой болтовней. — Красовский решительно двинулся к лифту.

— Это не болтовня, — тихо произнес Ваня. — Я пришел, чтобы убить вас, потому что вы недостойны жить в этом мире.

— Что?! — Красовский ошалело посмотрел на Ивана.

Тот вытащил из кармана пистолет и показал Красовскому.

— Но я не могу стрелять в безоружного, даже в подлеца. Это низко. Поэтому я вызываю вас на дуэль. Я хочу убить вас в честном поединке. Или погибнуть, если мне суждено. Я буду защищать честь прекрасной дамы и поруганные вами идеалы. Завтра, в десять часов вечера, я жду вас с секундантом у входа в Измайловский парк. Право выбора оружия оставляю за вами.

— Ну и цирк! — Красовский захохотал. — Поединок ученика с учителем! Надо вызвать съемочную группу!

— Во-первых, я не считаю себя вашим учеником. А во-вторых, вы напрасно смеетесь. На самом деле все очень серьезно.

— И это все? — сухо спросил Красовский.

— Все, — ответил Ваня. — Говорить бессмысленно. Вы все равно ничего не поймете.

— Да… — Красовский закурил новую сигарету. — Ты и так достаточно наговорил. Ленский, е-мое! Я могу идти, наконец?

— Можете. Я буду ждать вас завтра. Если у вас осталась хоть капля чести, вы придете.

— Даже не рассчитывай! — Красовский вошел в лифт и быстро нажал на кнопку третьего этажа, содрогаясь от нервного смеха. Да, даже он, при всей своей фантазии, не мог предположить такое. Взял к себе в мастерскую полного шизофреника! Только этого действительно не хватало! И все из-за этих проклятых баб! Нет, уж лучше проститутка с вокзала, чем претенциозные телевизионные дамочки!

Войдя в квартиру, он быстро разделся и влез под горячий душ. Встреча с Иваном оставила у него в душе неприятный осадок, но он постарался побороть это ощущение. Но вдруг, неожиданно для него самого, ему пришла в голову совершенно потрясающая идея! «Вот это да! — подумал Красовский. — Этот парень, конечно, полный кретин, но он, сам того не подозревая, подсказал мне великолепный драматургический ход. А все не так плохо, дорогой Леонид Аркадьевич! Я выиграю и эту партию, черт побери!» И он, очень быстро забыв о недавнем дурацком происшествии, стал разрабатывать свой план.

Но он не учел один существенный момент. Евлампия Федоровна, стоя с мусорным ведром у приоткрытой двери своей квартиры, слышала все и, конечно, ничего не забыла!

Ваня, стиснув зубы, чтобы не зарыдать, посмотрел на закрывшуюся дверь лифта, минуту постоял молча, овладел собой и стремительно выбежал из подъезда…

Выяснение отношений между Максимом и Лерой мучительно затянулось. Сначала Лере казалось, что все будет просто. Она все честно скажет ему, попросит развод. Они разойдутся благородно, возможно, останутся друзьями. Но договориться с Максимом оказалось значительно труднее, чем она рассчитывала.

Максим, достал из буфета открытую бутылку коньяка, разлил в две хрустальные рюмки, сел за стол, посмотрел на Леру и спросил изменившимся голосом:

— Ну, что будем делать?

Эта фраза, произнесенная тихим голосом, потрясла Леру. Лучше бы он кричал или ударил ее. Тогда, несмотря ни на что, правда была бы на ее стороне. Она приготовилась к обороне, но эта тихая фраза все разрушила разом. Лера на какое-то время растерялась, испытывая невыносимую жалость к этому грубоватому, но вовсе не злому и неглупому парню, которого она никогда по-настоящему не любила, но при этом чувствовала глубокую привязанность к нему…

— Давай разойдемся по-хорошему, — Лера старалась говорить как можно более миролюбиво.

— У меня есть другое предложение, — Максим допил свой коньяк и снова налил.

— Какое? — спросила Лера.

— Ты никогда больше не встречаешься со своим фрицем, и мы закрываем эту тему.

— Это невозможно… — тихо сказала Лера.

— Все возможно. У тебя дочь, в конце концов! Ты ведь не хочешь искалечить ей жизнь?

— Я никому не хочу калечить жизнь…

— Нет, хочешь! Сколько лет жили нормально! Я все терпел! И бардак в доме, и то, что вечно жрать нечего! Но ты предала меня! Ты забыла все, что я для тебя сделал!

— Макс, прости меня! Постарайся понять, мы с тобой всегда были друзьями, ты самый близкий для меня человек… Я помню все, что ты сделал для меня, я ничего не забыла… Но я не могу лгать.

Максим помолчал, потом произнес, мрачно глядя перед собой:

— Ты врала мне с самого начала. Ты вышла за меня, а сама тащилась от этого немца! Фриц гребаный свалил, плюнул на тебя, а теперь вдруг — здрасьте, пожалуйста! Да у тебя что, самолюбия нет, что ли? Где твоя гордость?

— В кастрюлях и ночных горшках, — тихо сказала Лера.

— Да ты… ты обыкновенная дешевка, самка, шлюха!

— Я надеялась, что ты сможешь понять меня, а ты говоришь, как моя тетка… Можно подумать, что ты — ангел безгрешный! Думаешь, мне не больно было, когда я дома с Сонечкой сидела… Думаешь, я ничего не видела, ни о чем не догадывалась? Я верила тебе, что ты дежуришь ночи напролет, звонила тебе на работу, а мне говорили — он ушел три часа назад! А приходил ты еще через три.

— Да, я мужик, понимаешь? Ты такая недотрога, то у тебя нет настроения, то хроническая менструация.

— Да, у меня не существует секса без души!

— Вот и трахалась бы с вашим Красовским!

— Что?!

— Что слышала! Вы ведь все с ним трахались, и Наташка, и ты. Но он неопасен, ему на всех наплевать. Да и ты его не любишь. Это я простил бы… А вот душу твою делить с Европейским сообществом — нет, не буду! Никогда не буду! Ты моя жена, мать моей дочери! Я скорей убью тебя, чем отдам другому!

— Так убей! Что время теряешь? Я — дрянь, шлюха, что там еще? — с вызовом сказала Лера.

— Ты… ты зря так говоришь… Ты меня провоцируешь…

— Мне что, самой застрелиться у тебя на глазах?!

Максим протянул ей пистолет.

— Стреляйся, если духу хватит.

Вдруг в дверях появилась Сонечка.

— Почему вы так кричите и мешаете спать ребенку? — произнесла она возмущенным голосом, протирая сонные глаза, и вдруг увидела пистолет.

— Мы не кричим, а разговариваем, — сказала Лера, наигранно улыбаясь, — иди спать.

— Я-то пойду, а вы опять ругаться будете?

— Не будем, родная, — Лера ласково погладила ее по голове.

— Ты хотела папу убить, да?

— Доченька, да что ты такое говоришь? Я просто смотрела его пистолет.

Соня повернулась к Максиму и поглядела на него пронизывающим взглядом.

— Убери свой пистолет! Ты что, не знаешь, что нельзя играть с оружием?

— Знаю, дочка, умница ты моя. — Максим обнял ее, но девочка вдруг отшатнулась.

— Нечего подлизываться! Весь дом прокурили! Фу, какая гадость! Вам должно быть стыдно! — Она величественно повернулась и удалилась, полная собственного достоинства.

— Да, получили… — Максим устало потер лоб.

— Мы так увлеклись выяснением отношений, что совсем забыли о ребенке… — с горечью сказала Лера.

— Не считаю это занятие увлекательным. — Максим снова плеснул в свой бокал. — Предлагаю закончить как можно скорее.

— Макс, я действительно решила.

— И что ты решила? Разводиться? Врешь ты все!..

— Пойми, мне тоже очень трудно, честное слово. Я сама прекрасно понимаю, что так дальше нельзя… Я не хочу, не могу больше врать! А если я останусь с тобой и буду делать вид, что ничего не случилось, это будет вранье, и мы будем жить день за днем в этом вранье!

— Как жили раньше… — пробормотал Максим слегка заплетающимся языком. — А тут… подвалил принц заморский — ты и растаяла! Думаешь, ты очень нужна ему? Да у него таких, как ты, в каждой стране по сотне! Ладно, не злись, я как друг говорю. Забудь своего фрица. Он тебя однажды бросил и опять бросит! И останешься ты одна! А мне за тебя обидно. Распинаешься перед ним, ах, дорогой, ах, прости! Да он о тебе и думать-то не думал! А тут наболтал всякого, ты и растаяла, как снежная баба! Да ты и есть баба, возомнила о себе черт знает что, а ты и есть баба!

— Прекрати, Макс! — резко сказала Лера. — Я это тоже уже слышала.

— А ты что мне рот затыкаешь? Правду слушать не нравится?

— Ты… читал мамин дневник? — спросила Лера, спокойно глядя на него. — Может быть, ты и письмо мое нашел? Тоже прочитал, да?

— Мало ли что я читал. Я, может, и Библию читал, и тысячи всяких протоколов допросов читал, ну и что?

— Вот и читай. А мои письма не трогай!

— Лерка, честное слово, я ни в чем тебя не упрекну, только оставь его!

— Значит, я упрекну тебя! Ты этого хочешь?

— Это что-то новенькое… Ну валяй.

— Что — валяй? Ничего новенького не будет, я все уже сказала!

— Да упрекай сколько хочешь! Сам знаю, что не безгрешный какой, в конце концов! Я нормальный мужик! Думаешь, легко каждую ночь ложиться в постель с куском льда?

— Ты опять повторяешься! Надоело. Извини, уж какая есть…

— И я какой есть. Ну было, так это все ниже пояса… Я даже и девок-то этих не помню как звали… сами на мне висли… Это ничего не значит! Семья — вот что главное!

— Вот этим как раз баба от мужика отличается, — Лера закурила новую сигарету, — у нее не бывает так — ниже пояса одно, а выше — другое…

Максим оторопело посмотрел на нее.

— Значит, ты… меня… никогда не любила?

— Ты мне нравился, я очень привязалась к тебе…

— Да-а… — протянул Максим. — Я вас люблю любовью брата! Ты это хотела бы от меня услышать? — Он с размаху треснул кулаком по столу. — Нет, не будет тебе братской любви!

— Макс, ты с ума сошел, третий час ночи.

— К черту! Плевать! Вали к своему фрицу! Соня со мной останется! А ты наслаждайся жизнью, душой и телом, выше и ниже… черт тебя дери! Только потом, когда он бросит тебя, как сношенную тряпку, ко мне не приходи! Все! Хана!

— Макс, иди спать, — дружелюбно сказала Лера, посмотрев на мужа и понимая, что продолжать разговор абсолютно бессмысленно. — Ты пьян.

— Я пьян? А я все помню, я был не пьяный! — проорал он во всю глотку.

Идем спать, а? — Он обнял вдруг Леру и повис на ней.

На часах было три.

Лера медленно, с трудом, потащила его в комнату.

— Отстань, сам дойду, — еле внятно проговорил он. Качнулся, рухнул на диван, схватил Леру за руку. — Иди сюда, ты… моя жена! Или… нет?

— Или нет, — прошептала Лера, осторожно освобождая руку.

Но Максим уже ничего не слышал, он громко всхрапывал, сопел и что-то невнятно бормотал во сне…

Бабки, как всегда, дежурили на лавке чуть в стороне от подъезда. Со своего наблюдательного пункта они видели, как подъехал Красовский, вышел из машины, вошел в подъезд, где, как обычно, было темно… Через минуту раздался выстрел и крик… Потом кто-то стремительно выскочил на улицу, сел в машину Красовского и уехал…

Такого грандиозного события в жизни бабок еще не было. Они заохали, запричитали, но никто из них не знал, что делать, и ни одна не решилась войти в подъезд.

— Чего расселись, курицы?! — заорала Глашка. — Милицию вызывайте! — Она решительно двинулась к подъезду и открыла дверь в темноту…

Утром Лера с трудом растолкала непроспавшегося Максима. Его срочно требовали к телефону из прокуратуры.

Он, чертыхаясь, протер глаза, взял трубку.

Лера с удивлением наблюдала, как меняется его лицо… Он сразу отрезвел и сказал бодро:

— Присылай машину! Не, я с бодуна, сам не поведу, вечером в конторе опохмелимся! — Потом обратился к Лере: — Быстро сделай кофе! Я должен ехать. Вчера кто-то стрелял в вашего Красовского.

— Он жив? — спросила Лера без особых эмоций.

— Да жив. В больнице. Мне придется вести это дело. Не хочешь жить со мной, затаскаю как свидетельницу! Никуда от меня не денешься! — Он на ходу проглотил кофе, быстро оделся и пошел ждать машину на улицу.

Услышав звонок, Евлампия Федоровна бросилась к двери.

— Кто здесь?

— Откройте, милиция!

Она приоткрыла дверь, через цепочку посмотрела на раскрытое удостоверение, потом подняла глаза и сразу узнала местного участкового. С ним был еще один, в штатском, оперативник из отделения.

— Пожалуйста, входите, товарищи милиционеры! Вы насчет выстрела?

Двое вошли в квартиру, она сразу провела их на кухню.

— Присаживайтесь. Чайку хотите?

— Да не откажемся, — сказал участковый.

— Итак, вы что-нибудь видели вчера вечером? — начал оперативник в штатском, приготовив бумагу и ручку.

— А как вы думаете? — она понизила голос. — Я старшая по подъезду. Мы вечером беседовали с соседками во дворе… Видим, подъехала машина, выходит Красовский Леонид Аркадьевич, значит, закуривает, как обычно, входит в подъезд, машину у подъезда оставил.

— В котором часу, не заметили? — спросил участковый.

— А как же не заметить? Девять часов было! Как раз программа «Время» начинается. Из окна было слышно. Значит, входит Леонид Аркадьевич в подъезд, с виду усталый такой, а после слышим — стреляют! После выбегает этот бандит, прямо в его машину, только его и видели!

— Вы не заметили, куда поехала машина?

— Да как же не заметить, товарищ следователь!

— Я не следователь, а оперуполномоченный. Мы ведем предварительное расследование, а завтра будет следователь из прокуратуры.

— Извините, товарищ… Значит, она вот так развернулась, машина его, и так быстро за угол, где кофтейнеры для мусора…

— А долго вы во дворе находились?

— Еще светло было…

— Хорошо. Сейчас у нас темнеть начинает около шести? Так, Петрович?

— Думаю, так…

— Вы не заметили, никто в подъезд не входил за это время?

— Да никто не входил! Он небось на чердаке упрятался! Оттудова и смотрел. — Она понизила голос. — Товарищ полномочный, я знаю, кто евтот убийца. Я его намедни видела. Он тогда на лестнице с Леонидом Аркадьевичем такой разговор завел — я, говорит, вас убью! Вы, говорит, такой-сякой, а тот ему и говорит, оставь, мол, меня, Иван, в покое! Занятой я человек. А Иван свое гнет…

Оперуполномоченный внимательно слушал рассказ активистки подъезда, то и дело записывая что-то.

— Иван, говорите? Так он назвал его?

— Да вот вам крест, сама слышала!

— А если бы увидели того Ивана, смогли бы его опознать?

— Как не опознать? Я его в телевизоре видела, когда эта передача была, про этих рокеров. Мы все передачи Леонида Аркадьевича смотрим, знаем, кто живет в нашем доме!

— В передаче, говорите? Да если это он, мы его живо возьмем!

— Я женщина простая, но если чего надо, я всегда помогу, потому что я власть уважаю, и Леонида Аркадьича уважаю, и евтого бандита поймать помогу.

— Можете описать, как он выглядел?

— Да говорю вам, его в передаче показывали! Шустрый такой, худой, ростом поменьше вас будет. Волос у его светлый.

— А когда был выстрел, и он выбежал из подъезда, вы успели его разглядеть?

— Как не успеть! Он весь в черном был, и шапка на ем черная! Но фигура точно его! Ты мне верь, сынок, зачем я напраслину наведу?

— А кто еще с вами на скамейке был, Евлампия Федоровна? — спросил участковый.

— Да все наши были, из десятой, из сорок третей фатиры, и Клавка с другого подъезду, что в магазине работает, и Глафира…

Оперативник кивнул.

— Спасибо, Евлампия Федоровна, может быть, придется побеспокоить вас еще раз…

— Милости просим…

— А сейчас прочитайте протокол и распишитесь. «С моих слов записано верно, мною прочитано…» Фамилия, имя, отчество и ваша подпись.

Евлампия Федоровна надела очки, с очень серьезным видом углубилась в чтение документа. Наконец, вздохнув, вывела под протоколом свою подпись.

— Я вам вот еще что скажу. Этот убивец, может, еще придет! Вы уж там последите, чтобы он еще на кого не напал! Заберите его скорее! — Насмотревшись всяких детективов, бабка живо представила себе, как в больницу к Красовскому проникает страшный убийца в маске. — И в больнице у Леонида Аркадьича поставьте охранника своего!

— Все сделаем, не волнуйтесь, Евлампия Федоровна!

— А самое главное, — старуха заговорщически подмигнула, — у них из-за чего все вышло? Из-за женщины!

— Правда?

— Да точно вам говорю!

— Хорошо, мы еще зайдем. Большое вам спасибо.

— Идите к нам в отделение работать, будет добавка к пенсии! — пошутил участковый.

Проводив милиционеров, бабка огляделась, накинула пальто, платок на голову и быстро вышла во двор, где уже ожидала ее вся местная команда, столпившись вокруг заветной лавочки.

— Толковая бабка, — сказал оперативник участковому по дороге в отделение.

— Думаешь, правда все?

— Да, похоже, покушение на почве ревности. Типичный случай. Надо брать парня, а там разберемся.

— Посадят его…

— Это факт. Хотя, если наймет хорошего адвоката, может отделаться условным…

— Ладно, наше дело взять, а там пусть прокуратура разбирается, раз они в это дело влезли.

— Я слышал, Денисов будет вести следствие. Он мужик толковый…

Из прокуратуры Максим, проглотив таблетку Алка-зельцер и полпачки аспирина, поехал в больницу к Красовскому, которого, говоря честно, просто терпеть не мог. И не только из ревности, он вообще считал его самовлюбленным пижоном и никогда не мог понять, почему все создают вокруг него такой ажиотаж.

Красовский лежал в картинной позе, выставив напоказ загипсованную руку. Вокруг него толпились журналисты, которым он давал интервью. Дежурная медсестра только разводила руками, но ничего сделать не могла.

— Как вы думаете, почему в вас стреляли?

— Вы думаете, что это заказное убийство?

— Вполне возможно…

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Разве можно подозревать государство…

— То есть, вы считаете, что у убийц были политические мотивы?

— Я не могу это утверждать…

Максим вошел в палату и быстро прекратил бурную пресс-конференцию.

— Московский уголовный розыск. Прошу всех посторонних освободить помещение!

Медсестра облегченно вздохнула, с благодарностью посмотрела на Максима. Он, в свою очередь, отметил про себя, что она хорошенькая и формы под белым халатиком просматриваются что надо.

В беседе с Максимом Красовский не сказал ничего нового. Да, на него напал кто-то в подъезде, человек этот, видимо, наемный убийца. Он был в маске, к тому же в подъезде так темно, что разглядеть что-либо невозможно. Сам он считает, что это покушение с политической подоплекой, вызванное его последней передачей. Вероятно, кому-то не нравится его метод срывания масок и постановка на телеэкране слишком острых вопросов. Конкретно он не подозревает никого, надеется, что в этом разберется следствие.

Максим во время разговора мысленно представил Красовского в постели рядом со своей женой, и ему вдруг стало смешно. Нет, этот старый пижон с впалой грудью и наметившимся животиком не мог быть для него опасным соперником! Странно, что они все нашли в нем! Правда, чем-то отдаленно, слегка он напоминал лицом и манерами Клинта Иствуда, но это было слишком отдаленное сходство. Еще Максим подумал, что находится сейчас в гораздо более выгодном положении, чем этот стареющий Казанова. Максим прекрасно знает, кто он такой, и многое знает о нем, а тот даже представления не имеет, кто ведет расследование! Фамилия Денисов, видимо, ни о чем ему не говорит, иначе он обязательно отреагировал бы… «Хорошенький будет сюрприз для него, когда он узнает, что я муж Валерии! Ведь он никогда в жизни меня не видел, да и по телефону слышал всего несколько раз! Раз не опознал по голосу, пусть и дальше находится в неведении. Мы его еще удивим, мы еще посмеемся!»

На следующее утро Максим, почти окончательно отрезвевший, приехал в районное отделение милиции, где уже завели дело, с которым ему предстояло ознакомиться.

Войдя в помещение, Максим за решеткой в КПЗ вдруг увидел Ваню Серова, понуро сидевшего на лавке. Никак не связывая появление Вани с делом о покушении на Красовского, Максим удивленно спросил:

— Ванька? Ты как сюда попал?

— Меня арестовали, — печально ответил Ваня.

— Что за хренобень еще? За что?

— Он у нас подозреваемый номер один по делу Красовского! — произнес дежурный.

— Что? — заорал Максим. — Да вы что, совсем сдурели все?! Немедленно освободите его!

— Не имеем права, капитан.

— Какого хрена! Ладно, Ванька, мы с тобой разберемся. Ты пока тут сиди и не высовывайся, а я пойду читать это гребаное дело.

Прошло всего два дня, но писанины набралось уже на полдня чтения. Проклиная советский бюрократизм, Максим дотошно перечитывал показания старухи-пенсионерки, потом других соседок. Читал и не верил своим глазам.

— Оперативно работаете, ребята, — похвалил он местных ментов. — Тащите сюда подозреваемого!

Когда привели Ваню, Максим попросил оставить их наедине. Местные, слегка обидевшись, удалились из помещения.

— Ванька, что за шизня? Ты что, правда стрелял в него? — озабоченно спросил Максим.

— Нет, Макс, я не стрелял. У меня и пушка была не настоящая.

— Блефовал, значит? На понт брал?

— Ну, вроде так. Знаешь, я правда хотел его убить, но в честном поединке. Теперь я понимаю, как глупо я выглядел. Он смеялся надо мной, будто я глупый младенец… Жаль, что его и вправду не застрелили… — задумчиво произнес Ваня.

— Слушай, может, и мне жаль, но ты забудь, навсегда выкинь из головы, что мне сейчас сказал!

— Я и им говорил…

— Совсем рехнулся, мать твою?! Такие ребята не шутят!

— Знаю, — тихо сказал Ваня.

— Так на кой хрен ты сам себя закапываешь?

— Не знаю, Макс… Может, я просто врать не умею, говорю, что думаю, вот и все. Я не смог защитить ее честь…

— Ты и впрямь «отмороженный!» — Максим стукнул по столу кулаком. — Защитить не смог! А как теперь тебя защищать?

— Знаешь, мне теперь все равно, что будет со мной…

— Где тебя взяли?

— Около дома… Я к Адику шел, а тут они как раз… Я ему даже позвонить не смог.

— Ладно, поехали дальше. Ты где был во время покушения?

— Не помню, Макс… Кажется, бродил где-то по улицам…

— На допросе ты это тоже сказал? — прошипел Максим.

— Нет, сказал, что не помню, где был…

— Да, брат, хреново, но чуть-чуть легче. Кто-нибудь тебя видел, пока ты по улицам шлялся?

— Не знаю… Я тогда в себя ушел, я на людей не смотрел…

— Предположим, никто тебя не видел. У тебя вроде амнезии было что-то, — рассуждал Максим вслух, но еле слышно, шепотом, — алиби у тебя должно быть… Короче, не смей больше ничего говорить. Не помню ни хрена — вот и все! Молчи как рыба, и требуй адвоката. Ни одного допроса больше без него! Понял?

— Понял… А где адвоката взять? — грустно спросил Ваня.

— Будет адвокат. Дружок мой закадычный, Лешка, вот такой парень!

Максим, копаясь в деле, чувствовал настоящий профессиональный азарт. На какое-то время все отодвинулось на задний план, даже переживания по поводу Леры не так угнетали его, как несколько дней назад. Пока все складывалось не так уж плохо. Машину Красовского нашли на другой же день, целую и невредимую, в нескольких кварталах от его дома. Ванька, правда, все еще сидел, но Максим был уверен, что сумеет его вытащить в самое ближайшее время. Ему было искренне жаль этого чудного поэта, которому родиться бы и жить в каком-нибудь девятнадцатом веке, а не сейчас… Адик, с которым Макс успел переговорить до вызова того на Петровку, уверенно заявил, что Иван Серов весь вечер находился у него в квартире и что они репетировали новую песню. То же самое подтвердили и двое других музыкантов, и Наташа. Все их показания были приобщены к делу. Кроме папки с официальными документами, на столе у Максима лежала подборка свежих газет, где заголовки гласили: «Свобода слова в опасности!», «Новое покушение на журналиста», «Куда смотрит правительство?», «Кто следующий?», «Параллель» под перекрестным огнем», «Кто стрелял в Леонида Красовского?», «Правительство или мафия?»… Красовский стал героем дня, жертвой тайных интриг, чуть не поплатившимся жизнью за свою смелость и независимость. Шумиха в газетах, устроенная вокруг этого дела, раздражала Максима, и неприязнь к Красовскому возрастала в нем все больше.

Сам герой дня, который выглядел вполне здоровым и свежим, хотя рука все еще была в гипсе, вел себя довольно странно. Узнав, что капитан Денисов муж Валерии Голицыной, он потребовал, чтобы назначили другого следователя. Но в прокуратуре это не сочли серьезной причиной, так как Валерия Голицына хоть и была его сотрудницей, но к делу никакого отношения не имела. Во время покушения она действительно была дома, соседи видели, как она вместе с Максимом подъехала к дому на машине задолго до покушения, потом вместе с дочерью видели ее во дворе, видели, как она вошла в свой подъезд. Что последовало за этим, было хорошо известно самому Максиму.

Максим, которого не отстранили от дела по просьбе Красовского, снова явился к нему в больницу, и они остались наедине.

— Вы сами подозреваете кого-нибудь? — спросил капитан Денисов вполне официальным тоном.

— Я понятия не имею, кто стрелял в меня, — заявил Красовский не без ехидства. — Если рассуждать логически, это могли быть и вы, поскольку у вас для этого были мотивы. Вы, безусловно, знаете о моей связи с Валерией…

— Она давно раскаялась в этом, — спокойно сказал Максим.

— Потому что нашла более подходящий объект, — усмехнулся Красовский.

— Знаете, — сказал Максим, — хотя я и не стрелял в вас, но я могу понять, почему у кого-то возникло такое желание!

— Вот видите, многим хочется избавится от меня! Забавно, ей-Богу… Но я был не прав, когда просил заменить вас, мы с вами — товарищи по несчастью и должны действовать в наших общих интересах.

— Давайте вернемся к делу, — сухо сказал Максим, потрясенный в душе наглостью Красовского.

— В таком случае могу сказать одно. Версия покушения из ревности мне так же, как и вам, кажется крайне нелепой. Мнение журналистов я считаю более убедительным и объективным.

«Пожалуй, я недооценил его, — думал Максим, выходя из больницы, — он чертовски умен, хитер и знает на самом деле гораздо больше, чем делает вид»…

Несколько часов Максим вместе с Лехой потратили на изучение запутанного дела, которое Максиму казалось все более странным. Они строили разные предположения и догадки, но в своих рассуждениях продвинулись не слишком далеко. В этом деле явно не хватало фактов. Вся достоверная на первый взгляд информация исходила от старух-сплетниц, показания которых нельзя было считать абсолютно надежными. Леха, проштудировавший дело от корки до корки, внимательно просмотревший газетные статьи, задумался на некоторое время.

— Что скажешь, мыслитель? — спросил Максим.

— Не знаю… Мне кажется, Макс, ты никогда не найдешь убийцу…

— Почему?

— Тут какая-то подтасовка, все, кто фигурируют в деле, — пешки, но вот чьи руки их двигают, кто с кем играет — этого мы с тобой и не знаем.

— Может, ты и прав, но как Ваньку-то вытащить?

— Знаешь что, попробуй вызвать старуху на опознание.

— Так она его опознает!

— Это нам и нужно. Смотри, что они говорят…

Леха, листая дело, показывал Максиму нужные фразы в свидетельских показаниях.

— Ну, ты молоток! — Максим стукнул друга по плечу. — Может, хоть это доброе дело сделаем!

Когда Максим поздно вечером вернулся домой, Лера бросилась ему навстречу.

— Макс, ты Серого освободил?

— Погоди, не так быстро… Думаю, в понедельник все решится. А как поживает господин фриц?

— Он давно улетел в Германию…

— Слава Богу, — Максим устало развалился в кресле.

— Есть хочешь? — спокойно спросила Лера.

— Это что-то новенькое. Давай, коль не шутишь…

Они поужинали все втроем, вместе с Соней, разговаривая за столом о чем-то незначительном. После ужина Максим, который действительно очень устал за последние дни, завалился спать. Лера уложила Сонечку, долго сидела в кухне одна, задумчивая и печальная. Потом осторожно прошла в комнату к дочери и, стараясь не будить ее, тихо легла рядом…

Всю ночь ей снились сны, и в этих снах настолько перемешалось все, настолько переплелось неуловимыми нитями, что она, просыпаясь несколько раз, ничего не могла вспомнить. Но самый последний сон, который она увидела уже под утро, долго стоял у нее перед глазами… Это было похоже на застывший фрагмент из детективного фильма… Застывшая рука с револьвером… Ухмыляющееся лицо Красовского… Его рука с револьвером, направленная на самого себя…

Утром Максим обнаружил жену и дочь у двери. Обе были одеты, Соня держала в руке перевязанную корзину, в которой скребся Уголек.

— Куда это вы собрались? — удивленно спросил он.

— Везем Уголька на работу! — серьезно ответила Соня.

— Какую работу? Сегодня воскресенье! — ничего не соображая, сказал Максим.

— Черным Котом! — деловито произнесла дочь.

— С вами не соскучишься! — Максим почесал в затылке.

— Макс, это очень важно, правда, — сказала Лера. — Можно, я возьму машину?

— Да бери, жалко, что ли? Но смотри, если эта ржавчина встанет по дороге, я чинить не поеду!

— Пока, папа! — Соня подпрыгнула, чмокнула его в щеку, и все скрылись за дверью.

— Бабушка, мне только на один вопрос ответ нужен! Это очень важно, понимаешь, мне кажется, сон мой не простой был… Разложи на трефового короля, — возбужденно говорила Лера.

— Сон рассказать не хочешь?

— Нет, расскажу потом, сначала разложи. Если ответ не сойдется, тогда расскажу…

— Ладно, разложим, коли так важно…

В квартире Магды Романовны на черной бархатной скатерти сидел огромный черный кот и светящимися зелеными глазами горделиво смотрел на разложенные перед ним карты.

— Работай, Уголек, работай! — приговаривала Сонечка, гладя его по лохматой шерсти. — Бабуля, а можно мы с Угольком погостим у тебя?

— Ты маму спроси…

— Она разрешит, я знаю. Бабуля, а ты научишь меня гадать?

Магда подняла глаза и внимательно посмотрела на девочку. Глаза в глаза, всего несколько секунд, глядели они друг на друга.

— Когда время придет, — тихо сказала старуха.

— А когда оно придет? — спросила Соня.

— Скорей, чем ты думаешь…

Евлампию Федоровну пригласили на опознание. Ваня стоял перед ней среди других статистов. Как и следовало ожидать, она сразу «опознала» его.

— Вот евтот! — радостно закричала она.

— Который? — спокойно спросил Максим.

— Да я его в телевизоре видела.

Помощник Максима заржал. Это немного смутило свидетельницу. Но Максим оставался невозмутимым.

— А где еще вы его видели?

— В подъезде…

— Но вы ведь были не в подъезде, а во дворе в день покушения, так?

— Да, так…

— Кого вы видели вечером после выстрела в подъезде?

— Да етого, в маске! Он весь в черном был!

— На улице было темно?

— Да куда темнее!

— Насколько я знаю, двор перед вашим домом не освещен. Итак, было темно, человек, которого вы видели, был весь в черном, даже в маске. Как же вы могли разглядеть его лицо?

Евлампия Федоровна задумалась, с трудом соображая, что надо говорить. Потом сказала вдруг:

— Да я и не говорю, что разглядела! Как разглядишь, если он маску надел?

— Так, может быть, это был другой человек?

— Может, и другой, кто ж его знает, разве видать под маской?

— Спасибо, вы свободны. Сержант, проводи свидетельницу.

Сержант, с трудом сдерживая хохот, повел старуху к выходу…

В квартире Адика раздался звонок в дверь, он бросился открывать, за ним побежала Наташа.

На пороге стоял Максим с гордо поднятой головой, а рядом с ним — смущенно улыбающийся Ваня.

— Получайте своего узника! — сказал Максим. — Освобожден за отсутствием улик.

Адик обнял Ваню, потом крепко пожал руку Максу. А Наташа тут же повисла у него на шее и расцеловала, смеясь и плача одновременно.

— Макс, спасибо тебе! Если б не ты…

— Да ладно…

— Слушай, Макс, — Адик потащил его в кухню, — мы должны это немедленно обмыть!

Максим попятился.

— Не, ребята. Нельзя, а то опять в штопор войду. Все, я поехал…

Он вышел из подъезда, сел в новенькую милицейскую машину.

Наташа с Адиком махали ему руками из окна и кричали «ура».

Он включил мигалку, отсигналил сиреной и скрылся в потоке машин.

Весь вечер Ваня был печальнее и молчаливее обычного. Он почти не разговаривал, только попросил Адика спеть. Адик взял гитару. Он тоже пел не совсем обычно — тихо, грустно, и от его проникновенного голоса у Наташи защемило сердце…

Потом они вдвоем выпили бутылку шампанского за Серого, за Макса, за свободу и за любовь…

Утром Наташа проснулась на кухонной кушетке, встала, поставила чайник. Поеживаясь после почти бессонной ночи, она накинула на плечи плед и вошла в комнату.

Адик тихо спал на диване. На черной крышке рояля лежала записка… Наташа взяла ее в руки, стала читать и вдруг вскрикнула.

— Натали! Что случилось? — спросил Адик, глядя на нее сонными глазами.

Наташа подошла, села рядом с ним на край дивана, показала ему записку. Адик протянул руку, нашарил на полу очки, молча стал читать:

«Мне очень стыдно признаться в этом, сперва я хотел покончить с собой, но ангел Господень удержал меня и указал мне мой путь. Я понял, какой великий грех я помыслил, и я должен теперь искупить этот грех. Не надо жалеть обо мне, потому что я вижу теперь мой путь, когда-нибудь, когда я пройду его и окрепну, я вернусь к вам. Но теперь я знаю свое назначение, оно открылось мне, совсем иное, чем я думал прежде. Я люблю вас, ребята, будьте счастливы! Адик, береги Натали. Ваш Серый».

Андрей долго и задумчиво держал письмо в руках, перечитывая его несколько раз, словно стараясь разгадать его тайный, скрытый между строк смысл.

— Ты все понял? — спросила Наташа.

— Кажется, да… А ты?

— Не знаю… Меня озноб бьет! Он словно ушел… в новый параллельный мир, в свой космос, а нас с собой не позвал… Наверное, он прав…

Андрей осторожно взял Наташину руку, поднес к губам, сказал очень тихо:

— Он благословил нас.

— Ты… думаешь?..

— Я знаю, — сказал Андрей.

— Хочешь кофе? — спросила Наташа. — Чайник, наверное, закипел…

— Конечно, хочу.

Через минуту она вернулась с маленьким подносом, на котором стояли две полные чашки. Она снова села рядом с Адиком на диван, улыбнулась.

— Осторожней, он горячий…

Он смотрел на нее спокойным, открытым взглядом.

— Знаешь, когда-то мне казалось, что если ты станешь моей, я смогу перевернуть весь мир… Я ходил и думал, я придумывал музыку, я играл, пел, но я ничего не мог сказать, я не имел права… Не знаю, когда Серый понял это, но он понял… И оставил свое благословение.

— Адик, Боже мой! Ты был моим самым замечательным, самым умным, самым интересным другом, но я ничего не знала! Я даже подумать не могла…

— Никто ничего не знал.

— Какой же ты… удивительный человек…

— Не знаю, я, может быть, странный человек, но мне это никогда не мешало жить, работать в своей параллели. Это был наш мир, мы с Серым хотели даже назвать так нашу группу, мы хотели именно так снова выйти на свет, но тут появилась ваша передача… Нет, Красовский не мог украсть у нас название, он, наверное, параллельно придумал его сам… Но наши с ним параллели никогда не пересекались…

— Адик, ты думаешь, у нас с тобой получится?.. — спросила Наташа, дрожа все больше от нервного озноба.

— Должно получиться. Ты вся дрожишь, Натали! Не надо…

— Ты можешь меня согреть?

Он протянул руку, Наташа легла рядом с ним на диван, положила голову ему на грудь. Он ласково обнял ее, погладил по волосам.

— Успокойся, все будет хорошо… Мы не будем спешить, у нас с тобой впереди целая вечность…

Наташа тихо лежала, прижавшись к нему. Ей становилось теплее, озноб постепенно проходил. Она старалась ни о чем не думать, ничего не вспоминать, и чувствовала она только удивительную теплоту, все больше проникающую ей в душу…

Шумиха вокруг покушения на Красовского постепенно сошла на нет, оттесненная другими событиями. Но не многие знали, что произошло на самом деле. Лера, убедившись с помощью бабушкиного гаданья в правильности своего открытия, рассказала об этом Максиму. Она была уверена, что бесполезно искать каких бы то ни было злоумышленников или наемных убийц, поскольку они вообще не существуют. Вся эта история — хитрый рекламный трюк, ловко организованный самим Леонидом Красовским. Он хотел выдать себя за жертву коррумпированной власти, пострадавшую за свою смелость. Но получилось так, что Ваня, на которого нечаянно навела соседка, спутал ему все карты. Конечно, Красовский никогда в жизни не признается, что он сам все это придумал!

Максим был потрясен, сначала не хотел верить, но в конце концов согласился с доводами Леры.

— Черт возьми, фантастика какая-то! Надо же до такого додуматься! Что ж получается, он сам нанял кого-то, кто стрелял в него?

— Выходит, так… — сказала Лера.

— Ладно, черт с ним, с Красовским! Лерка, умница ты моя, — Максим хотел обнять ее, но Лера отстранилась и сказала тихо:

— Прости, Макс, ничего не изменилось. Все будет, как я решила!

— С ума ты сошла… Ведь он уехал!

— Макс, я должна сказать тебе…

Но Лера не успела договорить. Зазвонил телефон. Она схватила трубку.

— Лера, это я, — произнес Юрген. — Ты можешь приехать ко мне?

— Как я приеду?

— Я пришлю вызов.

— А с кем я оставлю дочь?

— Бери ее с собой.

— Но кто даст ей визу?

— Я постараюсь что-нибудь сделать… Тут такое творится, ты должна это видеть! Это история!

— Нет, это невозможно!

— Но почему?

— Я все тебе объясню! А ты можешь приехать сам?

— Когда закончу фильм… Это будет не скоро. Очень много работы.

— Я… я напишу тебе…

Во время разговора Леры по телефону Максим молча снял со шкафа чемодан, швырнул на пол, открыл крышку и стал укладывать в него свои вещи…

Когда старший следователь Денисов изложил начальству странную версию о покушении, никто не принял ее всерьез. В случае, если бы эта версия была принята, надо было бы судить самого Красовского. В конце концов дело решили закрыть, вообще не вынося на суд.

После этого Максим сделал последнюю попытку наладить отношения с Лерой. Он подошел к двери квартиры, в которой они прожили несколько лет, хотел открыть ее ключом, но потом передумал и позвонил. Ведь он так демонстративно ушел отсюда с вещами!

Когда Лера открыла дверь, у нее был растерянный вид.

— Ты что-то забыл? — спросила она.

— Я забыл тебе сказать, что вел себя, наверное, глупо.

— Макс, прости, ты должен дать мне развод, как можно скорее.

— Мы это обсудим, но почему такая спешка? Что ты собираешься делать?

— Я уеду в Германию, и ты забудешь меня, ты встретишь другую женщину, у тебя будет нормальная жизнь…

— У меня была нормальная жизнь, была семья, ты все разрушила… — в голосе Максима чувствовалось нарастающее раздражение.

— Думай обо мне все, что угодно, но я не могу остаться с тобой, я жду ребенка.

— Что ж, пусть будут двое.

— Но этот ребенок не имеет к тебе никакого отношения!

— Я понял. Это ничего не меняет. Я согласен на все. Пусть это будет мой сын или моя дочь.

— Макс, спасибо за твое благородство, но я не люблю тебя!

— Я знаю…

— Но ведь мы с тобой — друзья, ты должен меня понять.

— Я все понял… Вали в Германию, хоть завтра. Но Соня останется со мной.

— Как? Ты ведь знаешь, я никогда не откажусь от дочери!

— Я тоже…

Они оба закурили, и долго молчали. Потом Максим сказал:

— Запомни раз и навсегда, заруби это себе на носу. Я никогда не позволю увезти Соню в Германию.

— Но почему? Ей там будет хорошо… Многие родители идут на всякие жертвы, только бы их дети оказались за границей… Она будет учиться, получит хорошее образование, мы никогда не сможем дать ей здесь то, что будет у нее там!

— А я плевать хотел.

— Макс, умоляю тебя, будь благоразумнее, смотри на вещи шире. Она твоя дочь, и ты всегда останешься ее отцом…

— И я никогда в жизни больше ее не увижу. Ты этого хочешь от меня?

— А чего хочешь ты?

— Хочу, чтобы все было так, как было!

— Но это невозможно! Макс, я знала его раньше, чем тебя! Я всегда любила его! Я без него жить не могу!

— Так не живи.

— Ты это серьезно?

— Я все равно тебя потерял, я ведь не полный кретин. Я же сказал — ты свободна! Вали отсюда.

— Ты дашь мне развод?

— Ну, блин! Сказал же, хоть завтра! Езжай куда хочешь, рожай кого хочешь! Но мою дочь ты не получишь!

Лера заплакала, но Максима и это не проняло. Он сказал:

— Ты зря мотаешь нервы и мне, и себе. Поступай как знаешь, живи с кем хочешь. Но будет так, как я сказал!

Красовский вышел из больницы и снова появился на студии. У него на столе лежало два заявления: от Валерии Голицыной и Натальи Маркус. Обе просили уволить их по собственному желанию, и дата на заявлениях была одна и та же.

— Папа! Наконец-то! Как я ждала тебя! — Лера обвила руками шею улыбающегося Романа.

— Как ты жила без меня, дочка?

— Папа! Я ушла с работы, мы расстались с мужем! Я ничего не получила взамен, не знаю, что меня ждет… Но зато я живу теперь с чистой совестью!

— Разве этого мало, дочка? Ты говоришь, ничего не получила? А твоя чистая совесть?

— Прости, папа, я сказала неправильно. Ты даже не представляешь, как много теперь есть у меня… Просто мне трудно сейчас…

— Я понял, это — судьба, твоя и моя. Наша судьба — сцена. Видно, пришло твое время. Завтра утром приезжай ко мне в театр, будем тебя смотреть…

— Но, папа, я так давно не пела!

— А душа твоя тоже молчит?

— Она плачет, папа!

— Вот и славно, цыганские песни не бывают без слез!

— Папа, но я… жду ребенка…

— Что ж, многие цыганки рожали на сцене! Почему муж оставил тебя?

— Нет, папа, я сама во всем виновата! Я сказала ему, что этот ребенок не имеет к нему никакого отношения! Он не хотел уходить, но так жить невозможно. Папа, я не люблю его, никогда не любила, я всегда любила другого…

— И где он теперь?

— Он далеко… — Лера вдруг сняла со стены гитару и запела низким голосом.

Роман стал подпевать ей, изменяя слова:

— Он уехал, он уехал и воротится назад…

Лера рассмеялась, обняла отца, и они запели на два голоса, красиво и чисто, и романс звучал так удивительно и прекрасно, что преображал и околдовывал все вокруг.

Юрген Грасс вместе с оператором сидел на специальном съемочном кране высоко над обломками Берлинской стены. На его глазах творилась история. А он думал о Лере, и он еще ничего не знал о том, что произошло в Москве после его отъезда. Почему она так странно разговаривала с ним? Может быть, решила остаться с мужем? Эта мысль больно кольнула его.

— Клаус, давай панораму со стены на людей… Потом наезд трансфокатором на лица, мне нужно несколько крупных планов…

Кран стал медленно опускаться в гущу толпы…