Девушка сидела на ограждении балкона и беззаботно болтала ногами. Такэру бросился к ней, протянул руку, желая удержать ее. В какой миг она встала на ограждении, молодой мужчина не заметил. И вот он застыл перед ней, мучительно глотая слова и протягивая к ней руку. Она стояла, не качаясь, ровно, как на земле, и беззаботно смеялась. Прямые длинные черные волосы высыпались из-под кепки — и рассыпались по ее плечам. Длинные, черные, толстые, прямые, они то взметались вокруг нее, то опускались и были ей до пят. Черные глаза ее серьезно смотрели на него из-под тени козырька. Она смеялась, но глаза ее были серьезны. И вдруг она резко замолкла и отступила назад. И скрылась в пропасти ночной тишины. Без единого звука.
С отчаянным вскриком Такэру рванулся к ограждению, судорожно вцепился в него и потеряно взглянул с балкона вниз. Упавшая была в темной куртке и джинсах, но на асфальте почему-то белело светлое пятно. Девушка в длинных многослойных кимоно, перехваченных узким поясом, замерла на тротуаре. Крик ужаса вырвался у мужчины. Упавшая вдруг шевельнулась… и медленно поднялась. Она подняла голову, смотря вверх — и длинные черные волосы, тускло светившиеся в свете луны, густым и плотным покрывалом рассыпались по ее светлым одеждам. С мгновение она и Такэру смотрели друг на друга. Потом она вдруг легко оттолкнулась от земли и… взлетела. Полы просторных рукавов ее кимоно взметнулись как крылья… И она замерла в воздухе напротив балкона, улыбаясь, смотря на мужчину искрящимися весельем глазами, протянула ему руку. Он подался к ней, забыв, что под ними пропасть в семь этажей.
В какой-то миг из комнаты выскочила Акико, вцепилась в своего возлюбленного, мешая ему перевалиться через ограждение, к чудовищу, смеющему в воздухе.
Чудовище! Акико была уверена, что за этим красивым лицом, в обрамлении длинных волос, за многослойными роскошно составленными кимоно разных оттенков и за хрупким изящным телом скрывается чудовище. Но Такэру ничего не понимал, ничего не помнил, он вырывался и тянул руку к смеющейся девушке, выглядевшей, как придворная дама из старинных повестей…
Прозвонил будильник: как всегда неожиданно, но сегодня очень кстати. Такэру резко сел на кровати. Сон все еще завораживал и ужасал. Это жуткое чувство, когда смотришь со стороны на самого себя, который добровольно и безропотно лезет в руки смерти! Это жуткое чувство тоски и безысходности… Это прекрасное лицо чудовища, смеющегося над ним… Оно воистину было прекрасно! Своими густыми прямыми волосами до пят — мечта всех хэйанских аристократов. Искусно подобранными кимоно нежнейших оттенков, чьи рукава и вороты немного выглядывали друг из-под друга, и легким следом узора на самом верхнем, ослепительно белом… цвета траура и смерти… Своими глазами, кажущимися до боли знакомыми…
С кухни послышался тихий звяк ложкой или вилкой по тарелке. Такэру недоуменно повел левой рукой по опустевшей кровати. Потом, смекнув, успокоился. Проснулась раньше и теперь готовит ему завтрак, напевая про себя одной ей известную песенку и покачиваясь ей в такт…
Акико и вправду увлеченно занималась приготовлением завтрака и танцем под известную ей песню. Ее грациозная, немного пышная фигурка соблазнительно покачивалась. Куда ее телу, пышущему здоровью и, хм, жизнью в достатке, до хэйанского идеала хрупкой женской красоты, завернутого в многослойные кимоно? Халатик, кстати, на ней был однослойный, бархатный, по колено, но вот рукава были просторные, правда, сейчас завернутые до локтей…
Профессор Танака Такэру залюбовался своей ученицей. Здесь, в объятиях родной своей квартиры, он мог беззаботно смотреть на нее, не опасаясь людских глаз. Запретная любовь, ставившая на кон его репутацию добродетельного холостяка и отличного профессора, была лишь еще слаще от своей недозволенности и витавшей над ней обреченности.
— О, ты уже проснулся! — обрадовалась Акико, заметив его.
Это было единственное место на свете, где она звала его по имени и обращалась на «ты». И было очень приятно слышать ее обращение. В институте же она избегала его или, поприветствовав «Танака-сан», использовав максимум формальных приторно-вежливых фраз, робко ускользала. И ему оставалось только держаться, делая невозмутимое лицо. Самураи бы позавидовали ему. Да вот только последний сегунат уже давно был свергнут…
— А я пока еще ничего не приготовила! — огорченно призналась девушка, — Прости!
«Да тебе и не надо ничего готовить!» — хотелось сказать ему. Он был бы рад, если бы время остановилось — и он бы мог целую вечность ей любоваться. Да вот только время неуступчиво шло, приближая проклятый час, когда надо было в полной готовности выйти из дома. Ей. Она всегда выходила первая. Он думал, что ей говорят родители, от того, что она часто не ночует дома, но сама Акико на эту тему разговор ни разу не начинала. И потому он тоже молчал, ругая себя за трусость. Да, он был не женат, она же не была помолвленной и вроде бы все было в порядке… Да только ей еще не стукнуло двадцати. Только через пару лет она будет участвовать в своем Сэйдзин-но хи, Дне совершеннолетия. И она была его ученицей, а люди наверняка бы что-нибудь сказали по этому поводу. И все же, чем трагичнее, чем печальнее была ситуация, тем слаще были их встречи.
— Ничего страшного! — сказал мужчина, усаживаясь на подоконник.
Некоторое время они молчали, пока Акико размешивала молоко и яйца для омлета.
— О чем будешь писать курсовую работу? — спросил он наконец.
— О кицунэ, — девушка улыбнулась.
— Что же такого достойного в лисах-оборотнях?
— Они умеют становиться роскошными женщинами, — ее улыбка стала еще шире.
— Такими роскошными, что мужчины теряют голову и добровольно гибнут, — Такэру нахмурился.
— Но зато они — роскошные женщины, героини многих сказок и романтичных легенд! — Акико рассмеялась, впрочем, тихо, чтобы не привлекать чрезмерное внимание соседей — стены во всем доме были довольно-таки тонкие.
— Бред какой! — беззлобно проворчал мужчина, любуясь движениями ее тонких длинных пальцев, державших венчик для взбивания молока и яиц.
— А ты все также исследуешь «Повесть о Гэндзи»?
— Это великолепное произведение, которым можно наслаждаться долго! Какие там стихи! Один известный человек сказал, что тот, кто прочтет весь роман, научится слагать хорошие стихи!
— Скоро я начну ревновать к Мурасаки! — Акико обиженно прикусила губу.
— К героине или самой писательнице?
— Угадай!
— Ну, я даже не знаю, кого назвать, — теперь и сам Такэру усмехнулся, — Они обе великолепны!
— Изменник! — фыркнула девушка.
И они оба беззаботно рассмеялись.
Наконец омлет и начинка, которую завернут в него, были готовы. А затем и омлет довольно-таки быстро обнял начинку, приготовленную для него. И они оба довольно-таки быстро исчезли в желудках. Время неумолимо бежало, вынуждая профессора и студентку торопливо одеваться и готовиться к выходу из дома. А вот и время выхода Акико подошло. Он с грустью закрыл дверь за своей возлюбленной. И пока он мрачно барабанил пальцами по шкафу в прихожей, впрочем, достаточно тихо, чтобы не привлекать внимания соседей, ему опять вспомнился утренний кошмар. Та девушка, которая смогла спрыгнуть с балкона и уцелеть, в эпоху Хэйан была бы образцом женской красоты… Как она смотрела на него! Как завораживал и сковывал его ее смеющийся взгляд…
А на улице лукаво смеялось солнце. Смеялось, и то с напускной скромностью куталось в редкие мелкие пушистые пухлые тучи, то дерзко обнажалось. По улице спешили толпы мужчин в одинаковых костюмах… Танака Такэру умело лавировал между потоками этих офисных работников, ловко уклонялся от школьников на велосипедах. Словом, утром на улице было так же беспокойно, как и обычно. И в институте будет все то же самое, что и обычно: он будет с увлечением читать лекции, сбивать отстающих меткими и острыми вопросами, одаривать хороших и усердных учеников похвалой, невозмутимо или тепло приветствовать коллег и слушать всякую ерунду об их делах… И Акико тихо проскользнет мимо, притворившись, что не заметила его, или же будет рассыпаться в набивших оскомину приторно-вежливых фразах… И неизвестно, что из этого лучше! А, может, ну ее? Всю эту напускную таинственность?! Развязные студенты порою с таким удовольствием обнимают своих подруг, думая, что профессоров нет поблизости или с таким удовольствием жужжат о своих девушках… Конечно, дисциплина дисциплиной, и нарушителей ловят, осуждают, наказывают… но он завидует тому, как они дерзают открыто любить, обращать внимание на своих возлюбленных!
И вот на горизонте показалась Акико, столь же невозмутимая, как и обычно. Он было вздумал пройти мимо нее, как бы случайно пойти в том направлении… И едва не натолкнулся на бесполое существо, закутанное в объемную темную куртку, широкие штаны, спрятавшее лицо в тени под козырьком кепки, а ступни — в больших и уродливых кроссовках. Непонятное создание промямлило что-то невнятное и отступило назад. Профессор ухватился было за козырек, но странный студент рванулся так, словно он собирался содрать с него всю одежду. И натолкнулся на другого студента, идущего за ним. Ударившись, оба упали на пол. Из-под кепки высыпались волосы. Длинные, черные, блестящие, прямые… Поскольку их обладательница потерянно сидела на полу, низко опустив голову, было неясно, какой же длины ее роскошная грива, однако же как минимум до талии они ей доставали. И этот резкий всплеск женственности от этого нелепо одетого существа, потряс всех наблюдателей. Девушки завистливо зашушукались, а парни просто пялились во все глаза, мечтая узнать, какое лицо скрывается под этой злополучной и мерзкой кепкой.
Прозвенел звонок, призывая всех к порядку. И студенты неохотно разошлись по аудиториям. Девушка, привлекшая всеобщее внимание, поднялась. Ее густые волосы доставали ей аж до щиколоток, концы спускались ровной линией, а пряди лежали ровно, и ни одна из них не запуталась. Привычным движением она перехватила волосы на спине на уровне шеи, быстро закрутила их в жгут и убрала под кепку. И так же молча ускользнула к лестнице. Такэру стоял, словно громом пораженный, и смотрел ей вслед. Он очнулся только от того, что Акико мрачно выросла вроде него и скромно напомнила «профессору» о том, что нужная ему аудитория находится в конце коридора и что там его все с нетерпением ждут. Лицо ее было спокойно, но глаза сверкали от ревности и гнева. Она явно возненавидела ту девчонку, на которую он так смотрел. Но что он мог с собой поделать? Все произошло так неожиданно, и еще ее волосы, спадавшие по плечам, закутанным в уродливую куртку, были диво как хороши! Сейчас он бы поверил всему, даже существованию коварных кицунэ.
Лекция прошла вяло, с трудом. Студенты увлеченно обсуждали незнакомку, очевидно, новенькую. На профессора внимания обращали слишком мало, хотя обычно слушали его с большим интересом. Ну, хотя бы вели себя прилично на его уроке: не болтали и записками бросались крайне редко и свои сообщения на мобильниках выстукивали робко, старательно маскируясь от его бдительного ока. Привычная жизнь вдруг как-то резко была нарушена — и это вызывало у Танака Такэру большое неудовольствие. Впрочем, внешне лицо его было совершенно спокойно.
Перерыв прошел как обычно, навевая надежду на то, что вскоре жизнь войдет в привычную колею. Следующая лекция, студенты другого отделения уже успокоились после появления таинственной незнакомки…
Обед, прошедший среди коллег. Привычные беседы о работе, еде и семьях. Он чувствовал во время этих разговоров себя одиночкой, так как ему не о ком было рассказывать. Точнее, он просто не мог…
Вот он вышел в коридор, сославшись на какое-то мелкое дело, не терпящее отлагательств. Вздохнув, пошел привычной дорогой. И замер, привлеченный шумом.
Она бежала ему навстречу и ее изумительные волосы облаком развевались за ней… Кепка была надвинута низко, так что под козырьком глаза было сложно разглядеть… Куртка и штаны во время ее быстрого бега облепили точеную фигурку… Хрупкие изящные пальцы судорожно сжались в кулаки. Сумку свою она уже где-то бросила или потеряла… И, судя по лицам гнавшихся за ней парней, кому-то было в общем-то уже все равно, какое у нее лицо, так как одних ее волос да очертаний тонкой фигуры, да почти плоской груди, хватило, чтобы быть ею очарованными… Если бы нарядить ее в кимоно…
Она, казалось, не видит ничего перед собой… Между ними расстояние сокращается, но она упорно бежит прямо на него… Шумно дышит толпа преследователей…
— Того, кто сорвет с нее кепку, я два семестра буду кормить обедом! — проорал щуплый бледный парень с выкрашенными в красный цвет волосами, — И выпивка за мой счет!
Впрочем, многим студентам и без того хотелось дотянуться до ее головного убора: их руки жадно тянулись вперед…
Метров пять между беглянкой и профессором… Четыре метра… Три… Два…
Он распахнул руки — и девчонка доверчиво рванулась к нему. Он крепко сжал ее, вызвав возмущенно-завистливый гул. Она прижалась к нему своим худым телом. Сердце ее стучало быстро от быстрого бега.
— Танака-сан, это неприлично! — возмутился самый наглый из охотников, — Отпустите девушку, сейчас же!
— Ты на кого орешь, Кобаяси-кун? — голос мужчины был сухой.
Студентка вздрогнула и робко подняла лицо. Всего на миг мелькнули ее черные, блестящие глаза. И ему показалось, что они смеялись… Впрочем, это все из-за неловкой сцены, того, что эта ситуация произошла так неожиданно. Да и жара сегодня днем сильная, могло голову по пути напечь…
— Да я… да мы… — студент замялся.
— Вот именно, чем вы заняты? Носитесь по коридорам, словно ученики младшей школы! Кто вас учил? Вам перед этими людьми не стыдно? Мужчинам не к лицу несдержанность! Ну, разве из вас вырастут достойные представители японского народа?!
Студенты зашумели:
— Да мы ничего такого и не делали…
— Мы ее и пальцем не тронули!
А кто-то из середины кучки охотников мрачно ляпнул:
— А вот вы ее вовсю лапаете!
Профессор, вздрогнув, выпустил беглянку. И почувствовал досаду, так как ощущение в его пальцах, лежащих поверх ее спины и шелковистых густых волос, ему понравилось.
— Кто там это сказал? — холодно спросил он, широко раскрывая глаза от гнева.
— Я сказал! — наглец оттолкнул своих защитников.
Он же обещал позаботиться о том, кто сорвет с бедняжки кепку.
— Совсем, что ли, рехнулся? Других развлечений нету? — проворчал Танака.
— Эта девушка… — решительно начал хам, вдруг как-то поник, — А где эта девушка?
Все недоуменно огляделись. Но таинственная студентка будто бы растаяла в воздухе…
— Прямо призрак какой-то! — проворчал один из огорченных преследователей.
И нарушители спокойствия, любители изощренных удовольствий потерянно и тихо разошлись…
Танака Такэру глубоко вдохнул, шумно выдохнул и отправился в аудиторию на следующую лекцию. В некотором трансе он вошел внутрь, медленно прошел к столу… Очнулся, лишь расшибив о него свое колено. Вздохнул еще раз. Грустно посмотрел в окно на пышные листья деревьев на внутреннем дворе…
— Как вы знаете, «Повесть о Гэндзи» написана в период Хэйан (794-1185 гг.). Имя придворной дамы, написавшей его, неизвестно. И назвали ее Мурасаки в честь главной героини этого произведения. А Сикибу — это должность ее отца при дворе. Может быть, Мурасаки Сикибу начала писать роман около 1001 года, после смерти мужа. Ведь к тому моменту, когда Мурасаки Сикибу поступила на службу к императору (1008 год), ее «Гэндзи-моногатари» уже была популярна у женщин из дворца. Или же Мурасаки Сикибу начала роман лишь уйдя со службы?.. Есть еще версия, что она написала свой роман еще до замужества, наслушавшись рассказов отца о придворной жизни. Как бы там ни было, «Повесть о Гэндзи»…
Профессор наконец-то посмотрел на слушателей. И замолчал.
Таинственная беглянка сидела на последнем ряду. Она не делала записей, а просто молча и неотрывно смотрела на него из-под кепки. Он не мог понять, какое выражение у ее глаз. Но они притягивали и манили. Хотелось самому снять с нее кепку или заглянуть в царившую под ней полутень…
— Танака-сан, мы все это помним! — возмутился из среднего ряда тот самый богатый хам.
— И это замечательно, — ответил он бесцветным голосом.
Новенькая вдруг приосанилась, быстро выглянула из-под своего укрытия, чуть приподняв голову. Ее звонкий и нежный голос разбил воцарившуюся было тишину:
— Но Гэндзи-моногатари не является самым древним романом периода Хэйан, дошедшим до нас.
— Как это?
— Я сама держала в руках свитки с романом еще более древним, — на губах девушки заиграла улыбка.
— Где? Когда? — встрепенулся профессор.
— У меня дома. Мы нашли шкатулку со старой рукописью, когда хотели починить разбившийся алтарь.
— И… вы разбираетесь в древнем языке?
— Настолько, что смогла прочесть эти свитки, — улыбка стала дерзкой, черные глаза ее ярко заблестели из-под полумрака кепки, — Их написала девушка, так же жившая в период Хэйан. Она записала историю о том, как один из придворных повес разбил ей сердце. Ну и, конечно же, добавила немного выдумок. Но только это тайна между нами, ладно? Конечно, мы не посмеем укрывать от японского народа столь редкое сокровище. Ведь так мало повестей периода Хэйан сохранились, так мало из них было найдено! Но так хотелось мне и моей семье хоть немного подержать древние свитки у себя, насладиться изящной вязью почерка той женщины, приобщиться к запаху старины…
— И… чем же закончилась та повесть? — не мог сдержать своего любопытства ученый, — Или же окончание не сохранилось?
— Девушка записала всю свою историю, но этого крика не хватило, чтобы выдохнуть всю боль ее души и разбитого сердца, — студентка куснула нижнюю губу, — Она оставила свою подругу одну на всем белом свете! О, как это печально и жестоко!
— Значит, там еще и говорится о ее подруге? Это интересный ход…
На миг ему примерещилось, что в черных глазах, прячущихся в темноте под козырьком, вспыхнули огненные языки. Определенно, сегодня слишком жаркое солнце!
Девушка холодно произнесла:
— То, что вы только что назвали интересным ходом, было чей-то жизнью, которая слишком рано оборвалась!
— И верно… Да простит меня ее душа за мои злые слова! — искренно ответил мужчина.
Кончики длинных волос новенькой, лежавшие поверх ее стола и дрожавшие под слабым ветром, проникавшим из окна, вдруг спокойно легли на поверхности.
— Это очень интересно… новый текст хэйанского периода! Кто бы мог подумать! Такая находка! — профессор взволнованно дышал, — Мы поговорим об этом позже, на перемене.
— Да, мы поговорим об этом позже, — девушка многозначительно посмотрела из-под своего укрытия.
Лекцию он с трудом закончил, думая о находке… жалея, что не ему досталась честь нашедшего и возможность прочесть рукопись первым… В перерыве парни окружили новенькую, требуя наконец снять головной убор и представиться по-человечески своим однокурсникам. Улыбка вдруг появилась на губах незнакомки и также резко пропала. А студенты радовались, что она будет учиться именно с ними и они первые увидят ее лицо. Тяжело вздохнув, Танака покинул аудиторию. Сейчас ему к ней не прорваться, но он еще…
В оставленном им помещении вдруг стало шумно. Прислушавшись к недоуменным и испуганным выкрикам парней и девиц, мужчина понял, что во всеобщей шумихе новенькая неожиданно улизнула. Отчего-то он вдруг обернулся.
Она уходила по коридору. Медленно и грациозно двигалась в сторону от него. Спокойно перехватила свои волосы на спине у шеи — концы взметнулись, словно пушистый хвост — и, быстро свернув их в жгут, спрятала под кепку. В аудитории шумели, мол, как же так она вдруг пропала, и как ее могли упустить?.. Сейчас студенты высыплются в коридор. И профессор вновь потеряет возможность с ней поговорить…
Он молча побежал за ней, чтобы не привлекать внимания. Она легко и грациозно уплывала прочь… И, хотя он убыстрял свой бег, а девушка шла совершенно спокойно, он никак не мог ее догнать…
Вот уже они покинули стены института, никем почему-то незамеченные… Такэру все еще не мог догнать ее… Вот они уже вырвались за пределы города… Он уже начал запыхаться, а она все так же невозмутимо плыла… Мужчина не заметил, куда исчезли ее нелепые кроссовки… Босая, она шла по лугу, не приминая травы… профессор запоздало понял, что это как-то не так… противоестественно… Разум понимал это, прекрасно понимал, но тело двигалось за ней, словно повязанное неведомым поводком… Вначале было желание вырваться, но оно угасало… с каждым мгновением становилось все меньше и меньше… слабее и слабее… стало тусклым… и растаяло, как дымка…
День уже истаял… небо окрасилось ярким закатом… Солнце становилось багровым и готово было вот-вот уже скрыться за гранью земли…
Девушка вдруг остановилась. И грациозным движением стянула с головы кепку. Мужчина замер, как завороженный. Налетевший откуда-то ветер подхватил длинные черные прямые пряди… Она стала медленно оборачиваться… Медленно… Медленно и грациозно… Вот обернулась, в облаке кружащихся волос и в сиянии садящегося солнца. На миг сияние уходящего светила ослепило его, а потом он четко увидел ее лицо… столь прекрасное лицо, что оно казалось сном…
— А звали ее Асанокоо, — красивым, мелодичным голосом произнесла незнакомка, — И, соответственно, повесть ее, печальную, о разбитом ее сердце, я назвала «Асанокоо-моногатари».
Ветер развевал ее волосы. По белоснежной коже покатилась слеза…
Танака Такэру растолкали на рассвете врач и полицейский. Вокруг шумело несколько десятков человек. Его на машине скорой помощи доставили в больницу, быстро обследовали. Вообще, не хотели отпускать сразу, мало ли чего, но он сбежал под предлогом необходимости читать лекции и сегодня. Профессор, все-таки.
В институте все было по-прежнему. Он пару раз спрашивал о новенькой, но наталкивался на недоуменные взгляды. После чего испугался и расспросы прекратил. В обеденном перерыве сидел в компьютерном классе, шурша информацией о сохранившихся произведениях периода Хэйан. Он, конечно, все их знал, но вдруг что новое нашли?.. Разумеется, «Асанокоо-моногатари» среди них не было.
Значит, ему вчера голову напекло. Так, что он вышел на луг у города, вдруг упал и провалялся в забытьи несколько часов. Хорошо, добрые люди нашли, вызвали помощь. Полицейский сказал, что то были хулиганы из средней школы, отъявленные янки. И хотя помощь человеку могла бы им зачесться и, если и не загладить их проступки, то хоть единственным светлым пятном лечь в их биографии, хранящиеся в милиции. Однако же от благодарности спасенного парни сбежали столь же резво, как обычно сбегали от заслуженного правосудия. Это навело защитника порядка на определенные подозрения, впрочем, Танака Такэру весьма убедительно отстоял честь юных хулиганов. Он помнил, что бредить начал еще во время лекций. А те парни просто его нашли. Если и возникают вопросы, так это что они забыли на лугу за городом, но это несущественно. В грязи, кстати, нашли чей-то ранец. Значит, янки что-то не поделили или проводили новую драку, то ли от скуки, то ли чтоб опять выделить самого достойного на роль главы. По словам полицейского, прежний глава этих янки недавно угодил в больницу, а хулиганье из соседнего района никогда не упускало возможность прослыть самыми крутыми. В общем, так сложилось, что очередная выходка малолетних хулиганов помогла человеку. Может, даже жизнь спасла… Он поищет этих парней, но позднее… Все-таки, благодарность — это святое, а долг обязательно следует вернуть, тем более, за спасенную жизнь.
Домой профессор пришел, будучи совершенно разбитым. С трудом снял ботинки. Сил хватило лишь, чтобы добраться до кровати.
Среди ночи его разбудил звонок. Молодой мужчина недоуменно сполз с кровати, открыл дверь.
Какая-то девушка рванулась к нему, крепко обняла, заплакав. Он торопливо включил свет. Да, это была его Акико. Она цеплялась за него, крепко-крепко, словно боялась потерять насовсем, навеки, если хоть на мгновение отпустит. И плакала… плакала… Такэру гладил ее по волосам… Запоздало сообразил закрыть входную дверь…
— Что случилось? — спросил мужчина наконец, — У тебя какая-то беда стряслась? Я могу хоть немного тебе помочь?
— Так… просто… — она некрасиво, но очень трогательно шмыгнула носом, — Мне вдруг страшно захотелось тебя увидеть…
Наревевшись, она заметила его помятый и замученный вид. Отправила в душ, а сама отправилась хозяйничать на кухне. Это, конечно, был его дом, но, в целом, он не возражал. Ее тихая возня на кухне его успокаивала… Он долго стоял под душем, не решаясь включить воду и вслушивался… Его женщина готовит на кухне… его женщина… для него… выходит, все у него как у нормальных людей! Просто голову напекло и примерещилось всякое… Ведь нет же в мире такой повести, «Асанокоо-моногатари»! И девушки Асанокоо, Утренний свет, тоже нет. И не было ее никогда.
Уже вымывшись и сытно наевшись, сидя на краешке кровати и сжимая ее мягкие плечи в своих объятиях, он спокойно рассказал ей о примерещившимся ему. Акико слушала его очень внимательно, ловя каждое слово и, кажется, впитывая их.
— Ведь не было же никакой незнакомой студентки вчера, верно? — спросил он наконец, смотря на нее и улыбаясь.
«Развей же его, любимая! Развей этот кошмарный сон!» — мысленно молил мужчина.
— Не было ее, — едва слышно сказала его женщина, не смотря на него.
— Не было ее, — повторил Такэру.
И расстроился. Незнакомка, казалось, опять появилась перед его глазами, в облаке развевающихся на ветру волос и сиянии заходящего солнца… Неужели, бред может быть столь прекрасным?..
Он проснулся ночью, сам не зная отчего. Мягкий свет луны падал через окно. Но силуэт Акико был скрыт в темноте… Нет, она стояла в комнате, у открытой балконной двери… Странно… Давно не спит?
Мужчин подвинул руку и нащупал теплое тело возле себя. Сердце его замерло… Какая-то женщина продолжала молча стоять у балкона, в профиль к нему…
Долго, мучительно долго, он молчал, потом соскользнул с кровати и ступил вперед. Незваная гостья выскользнула на балкон. Он бросился за ней.
Девушка сидела на ограждении балкона и беззаботно болтала ногами. Такэру бросился к ней, протянул руку, желая удержать ее. В какой миг она встала на ограждении, молодой мужчина не заметил. И вот он застыл перед ней, мучительно глотая слова и протягивая к ней руку. Она стояла, не качаясь, ровно, как на земле, и беззаботно смеялась. Прямые длинные черные волосы высыпались из-под кепки — и рассыпались по ее плечам. Длинные, черные, толстые, прямые, они то взметались вокруг нее, то опускались и были ей до пят. Черные глаза ее серьезно смотрели на него из-под тени козырька. Она смеялась, но глаза ее были серьезны. И вдруг она резко замолкла и отступила назад. И скрылась в пропасти ночной тишины. Без единого звука.
С отчаянным вскриком Такэру рванулся к ограждению, судорожно вцепился в него и потеряно взглянул с балкона вниз. Упавшая была в темной куртке и джинсах, но на асфальте почему-то белело светлое пятно. Девушка в длинных многослойных кимоно, перехваченных узким поясом, замерла на тротуаре. Крик ужаса вырвался у мужчины. Упавшая вдруг шевельнулась… и медленно поднялась. Она подняла голову, смотря вверх — и длинные черные волосы, тускло светившиеся в свете луны, густым и плотным покрывалом рассыпались по ее светлым одеждам. С мгновение она и Такэру смотрели друг на друга. Потом она вдруг легко оттолкнулась от земли и… взлетела. Полы просторных рукавов ее кимоно взметнулись как крылья… И она замерла в воздухе напротив балкона, улыбаясь, смотря на мужчину искрящимися весельем глазами, протянула ему руку. Он подался к ней, забыв, что под ними пропасть в семь этажей.
В какой-то миг из комнаты выскочила Акико, вцепилась в своего возлюбленного, мешая ему перевалиться через ограждение, к чудовищу, смеющему в воздухе. Чудовище! Акико была уверена, что за этим красивым лицом, в обрамлении длинных волос, за многослойными роскошно составленными кимоно разных оттенков и за хрупким изящным телом скрывается чудовище. Но Такэру ничего не понимал, ничего не помнил, он вырывался и тянул руку к смеющейся девушке, выглядевшей, как придворная дама из старинных повестей… Та смеялась, холодно, насмешливо, жестоко…
— Стой! Остановись! — отчаянно прокричала Акико, но мужчина ее не услышал.
Тогда, собрав все свои силы, Акико рванула его на себя, потом вытолкнула в дверной проем. Такэру рухнул в комнату. Она заслонила проход телом. Смех девушки, зависшей в воздухе, резко смолк. Она мрачно взглянула на соперницу.
— Возьми меня! — крикнула Акико, продолжая заслонять собой любимого, — Возьми мою жизнь вместо него!
— Страсть проходит… слишком быстро, — усмехнулась зловещая прелестница.
— И пусть! Красота жизни в ее мимолетности! — нагло возразила девушка.
— Как глупо! — фыркнула злодейка.
Она опустилась босыми ступнями на ограждение.
— Поверь, ты будешь жалеть, если твоя жизнь оборвется так рано! Но жизнь-то уже будет не вернуть! И все связи между тобой и близкими людьми разорвутся!
— Возьми меня вместо него! — потребовала Акико.
Рука с бледной кожей, грациозно поправлявшая прядь длинных волос, дрогнула. Впрочем, через мгновение красавица в кимоно рассмеялась и протянула руку Акико…
Такэру поднялся, со стоном потер разбитый об порог бок. И вдруг ясно вспомнил произошедшее. Он рванулся на балкон. Чудовища след уже простыл, а на асфальте под домом белела короткая ночная рубашка его женщины…
Он не помнил, как вырвался из квартиры, не услышал грохота захлопнувшийся входной двери… Задыхаясь, подбежал к молодому неподвижному телу, распростертому на тротуаре. Повалился на колени и зарыдал… Счастье казалось долгим и прочным, но так неожиданно его не стало! Он медлил… он трусил… боялся за свою репутацию… Но, быть может, будь он смелее — и любимая сейчас осталась бы жива? Или они просто дольше смогли бы побыть вместе… до этой трагедии… или какой-то другой…
По лугу у города шли две девушки. Точнее, они плыли над землей, не приминая травы. На одной были бесформенная куртка и широкие штаны. В руке она сжимала темную кепку. Ветер развевал ее густые, прямые, длинные волосы. Тело другой, белокожей, почти все было спрятано под многими слоями длинных кимоно, светлых, с изумительно подобранными оттенками. А верхнее ее кимоно было ослепительно белым, цвета траура и смерти.
— А, все-таки, зачем? — спросила девушка, одетая по-современному, — Зачем ты закричала, Асанокоо? Разве ты когда-либо осуждала мои действия? Ты же утопилась из-за того негодяя!
— Просто… — девушка-призрак посмотрела на полоску зари, прочертившую светлый след на темном небе, — Просто глядя на нее, я вспомнила, как я когда-то любила…
Светлело… Росла толпа людей, одетых в пижамы и ночные рубашки, вокруг мужчины и неподвижной молодой женщины. И хотя разбудивший всех выглядел крайне неприлично, явившись перед соседями в одном лишь нижнем белье, никто ни слова поперек не сказал. Его любовница в короткой белой ночной рубашке, с разметавшими по асфальту волосами, была невероятно красива…
Тихий голос вдруг разрезал горькую тишину:
— Кто… кто подхватил меня?
Сначала Такэру смотрел недоуменно на ее открывшиеся глаза, потом сгреб Акико в объятия и зарыдал. На сей раз — уже от счастья…
Солнце поднималось над просыпающимся городом. На лугу у города стояла девушка в длинных многослойных кимоно, спрятав тонкие руки в широченных рукавах. Рядом сидела золотисто-рыжая девятихвостая лисица. Обе смотрели на солнце и улыбались… Наверное, они обе когда-то были влюблены…
А может они улыбались потому, что понимали: поскольку у двоих влюбленных все окончилась благополучно, злые языки не смолчат — и трусость Такэру будет наказана, причем, скандал разгорится еще больший, чем мог бы случиться раньше, если бы их раскрыли при менее пикантных событиях. Ведь толпа ненавидит счастливых одиночек. А под цунами всеобщего презрения трудно не сломаться. Хотя… может, они улыбались, думая, что только те, кто потерял самое дорогое и не сломался, умеют ценить и хранить? Или же две подруги улыбались, поскольку смелая человеческая девушка тронула их сердце своей безрассудной решимостью? А может, они улыбались, потому что успели заметить новую звезду, скрывшуюся в свете дня: чья-то наивная душа решительно спустилась в мир земной, не боясь его искушений и страданий. Жизнь мимолетна и полна неожиданностей, но не в этом ли ее прелесть?..
Утром Танака Такэру пошел к родителям Акико и сказал, что женится на их дочери. На что родители Акико, немного посовещавшись, мрачно заявили, что не верят ему. Мол, он пекся о своей репутации и карьере, потому скрывал связь с их дочерью. А что будет с бедной Акико, он думал? Ведь связь с ним погубит ее будущее! Подумать только, их бедная девочка… Отец припечатал: или чтоб тебя больше у дома нашего не было, или чтоб завязал с карьерой профессора. Тогда поверим. Может быть. А то гордый какой. Танака Такэру молча ушел.
Этим же утром он вошел в кабинет ректора, низко поклонился ему.
— О, Танака-сан! Как я рад вас видеть! Я вчера вечером наконец-то прочел вашу новую статью… — ректор еще ничего не слышал. Впрочем, люди постараются, чтобы это исправить. Толпа ненавидит счастливых одиночек. Вот если бы Акико разбилась, смолчали бы или же не выступали слишком громко, пожалев Такэру. Но Акико выжила — и они оба были счастливы, обнимались на глазах у всех. Люди такого ни за что не простят. А уж как просмакуют, что любовники обнимались прилюдно в нижнем белье!
Танака Такэру опять молча и низко поклонился, вытащил из внутреннего кармана пиджака белый конверт с крупными иероглифами — заявление об увольнении — и подал потрясенно замершему ректору.
— Я соблазнил Мидзуми Акико, — с каменным лицом сказал он, — Я шантажировал ее, чтоб молчала. Акико ни в чем не виновата, — опять поклонился, низко и с почтением, — Я благодарю вас за всю вашу заботу обо мне. Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы за случившееся винили одного только меня.
— Но вы же оба! Я же заметил… ваша блестящая карьера… — столкнувшись с его упрямым взглядом, ректор поник и тихо сказал, — Хорошо, я обещаю. Это все случилось только из-за вас, Танака-сан.
Поклонившись еще раз, на прощанье, Такэру с тем же каменным лицом ушел.
Ушел, чтобы найти новый путь в жизни, научиться новому делу, опять встать на ноги — и вымолить благосклонность у родителей Акико. Он больше не будет убегать. Они будут вдвоем, он и его Акико! Его женщина… Она по-прежнему ждет в его квартире, боясь выйти наружу. Акико так благодарно улыбнулась, когда он сказал, что поговорит с ее родителями… Она ждет его дома… Они будут вдвоем — и он со всем справится!
Тогда он еще не знал, что их уже трое…