Маргарите Девильё надоело носить траурную ленту, и, одеваясь, она взяла черную ткань с туалетного столика и торжественно бросила ее в мусорную корзину. Всем было абсолютно безразлично, сколько дней прошло с того момента, когда ее муж, Гастон Девильё, не проснулся в свой семьдесят четвертый день рождения. В этот день своего освобождения от траура Маргарита оделась в яркое платье, купленное в Монако неделю назад. В молодости она была хорошенькой, и, хотя ее аккуратно причесанные волосы поседели, а талия чуть пополнела, ее считали величавой и красивой. Ей было семьдесят, но по теннисному корту и по танцевальной площадке она передвигалась с удивительным изяществом.

Из кухни доносился аромат крепкого кофе. Эмили, компаньонка и домработница, уже встала. Хотя Эмили была моложе Маргариты, годы не пощадили эту трудолюбивую женщину, которая терпеть не могла Гастона, но была предана Маргарите. В доме, где не было детей, Эмили стала членом семьи.

Дом Девильё был построен на берегу в Антибе и выходил на Средиземное море; с одной стороны была видна Ницца, с другой – Приморские Альпы. Гастон любил Ниццу, Маргарита презирала ее; это только усугубляло их взаимную неприязнь. Маргарита родилась в Салон-де-Провансе, – между Экс-ан-Провансом и Ар-лем. Ее предки по отцу были родом из Лукки в Италии, где в 1757 году построили завод по производству оливкового масла. Потом, через сто лет, один член семьи поехал в Лурд с сыном-калекой, затем перевез во Францию всю семью и осел в Провансе, посадил новые оливковые рощи и через некоторое время построил тут завод, выпускающий огромное количество оливкового масла.

Многие годы компания процветала и к концу Второй мировой войны стала видным производителем качественного оливкового масла. Маргарита унаследовала бизнес, и Гастон был назначен управляющим директором. Более сорока лет он успешно приводил престижную компанию к разорению, выкачивая из нее деньги. Плохие советы юриста по имени Фредерик Вейзборд вместе с катастрофическими потерями в сфере сбыта привели компанию к банкротству. Несмотря на убытки, которые терпела компания, Вейзборду удалось остаться семейным консультантом и адвокатом.

Маргарита продолжала ходить в соболях, ничего не зная о том, как тает богатство Девильё, пока в конце июля Вейзборд не сообщил ей эту ужасную новость; в середине августа было принято решение продать компанию. К всеобщему удивлению, сразу нашелся покупатель, и сделка была заключена в начале сентября. Только после подписания бумаг Маргарита поняла, что адвокат давно запланировал продать компанию и что чудесным образом нашедшийся покупатель терпеливо ждал звонка Вейзборда.

После продажи компании Маргарита обнаружила свое истинное финансовое положение. Выручки от продажи едва хватило на то, чтобы погасить долги Гастона и купить тысячу акций в новой компании, завладевшей делом ее отца. У нее был дом в Антибе, меха, драгоценности и несколько акров земли в пригороде Салона – свадебный подарок ее отца. Несмотря на настояния Гастона, она не перевела это имущество в совместную собственность. Дом в Антибе стоил порядочных денег, но был многократно заложен – еще один неприятный сюрприз, преподнесенный ей Гастоном.

Кроме того, были картины. Хотя Гастон не имел способностей ни к чему, искусство он любил искренне. В этом он и Маргарита были едины, и в течение многих лет они покупали и продавали, пока не собрали маленькую, но ценную коллекцию. Маргарита была очень придирчива, и в конце концов их коллекция составила одиннадцать картин, наименее ценной из которых была небольшая, но великолепная картина Ренуара. Две принадлежали Писсарро, одна – Мэри Кассатт, еще одна – Кайботту; здесь был ранний Пикассо, Коро, два Сислея и две картины Сезанна, имеющие наибольшую ценность. Одна – сельский пейзаж, другая – жемчужина коллекции – автопортрет. Маргарита очень любила пейзаж, изображавший ферму близ Салона. Картина напоминала ей о счастливом детстве.

Теперь, когда период траура закончился, Маргарита не могла дождаться визита нового владельца маленького салона рам из Канн. Маргарита иногда ездила в Канны за покупками и месяц назад в продуктовом магазине познакомилась с высоким норвежцем. Они оба выбирали апельсины, привезенные из Африки, и он помог ей отнести покупки в машину. Маргариту очаровали его выговор, его размеры, почти медвежьи, и ей было приятно, когда он представился и пригласил ее осмотреть его мастерскую. Он показался ей добрым, начитанным и в то же время очень привлекательным. И это взволновало ее. Навестив несколько раз его мастерскую, Маргарита решила доверить ему важное дело.

Она вынула из рамы Ренуара и отдала полотно владельцу салона, попросив аккуратно почистить картину и подготовить новую раму.

На подъездную аллею свернул фургон. Он остановился перед домом, и из него вышел высокий мужчина в светло-коричневом костюме и шапочке с козырьком. Эмили открыла ему дверь и проводила в сад.

Каждый раз Педер Аукруст казался Маргарите все выше и красивее. Она считала, что ему около сорока. Теперь она пыталась повнимательнее приглядеться к нему. Загоревшее под солнцем Лазурного берега лицо, густые брови и постоянно бегающие глаза – он напоминал ей проказливого мальчишку. Ладони у него были огромные, как дыни, и, протягивая свою руку для приветствия, Маргарита испугалась, что он раздавит ее. Его французский был как у простолюдина из-за гортанных скандинавских модуляций.

– У вас красивый дом.

– Спасибо, – просияла она. – Всем нравится вид на воду, но я предпочитаю землю и ее меняющиеся краски.

Эмили внесла поднос с кофе.

– Вы очень удачно выбрали раму, – сказал он, развернув пакет и вынув Ренуара, чтобы она рассмотрела полотно.

Маргарита светилась почти так же, как девушка на картине.

– Давайте повесим ее на место.

Она отнесла картину в комнату, которая раньше была столовой. Два года назад ее переделали в галерею. Окна убрали, а потолок застеклили, чтобы обеспечить естественное освещение; кроме того, над каждой картиной установили дополнительные светильники. Аукруст остановился в дверном проеме и, оглядывая картины, переводил взгляд с одной на другую.

– Вам нравится? – спросила Маргарита.

Аукруст ответил не сразу; он вышел на середину галереи, медленно сделал круг, осматривая каждую картину. Его внимание привлекли два Сезанна, висевшие рядом; Аукруст изучал автопортрет. Тихим голосом он сказал:

– Красивая коллекция, вы выбирали с умом.

Маргарита обрадовалась его сдержанной похвале. Она повесила маленькую картину Ренуара на место, слева от Сезанна.

– Вы довольны? – спросил Аукруст.

– Да, очень. Теперь остальные выглядят очень грустно.

Он улыбнулся и указал на картины:

– Тогда возвращайтесь ко мне в салон и выберите рамы для остальных.

– Только для тех, которые я оставлю. Пусть новые владельцы сами выберут рамы.

– Какие вы оставите?

Она коснулась Ренуара.

– Это мой друг и будет висеть в моей спальне. Это не лучшая его картина, но мне нравится, а остальное не имеет значения.– Она подошла к Писсарро и указала на картину с садом – взрыв красок. – И эту я оставлю. – Она встала перед Коро, двадцать четыре квадратных дюйма сплошного очарования. – Я не могу с ней расстаться, она имеет особенное значение для меня. – Она оказалась перед Сезаннами. – Я знаю эту старую ферму, она в десяти минутах ходьбы от дома, где я жила в детстве.

Она глядела на картину, ее глаза затуманились.

– Это моя любимая. – Она вытянула руку, и ее пальцы нежно коснулись блестящей краски.

В соседней комнате зазвонил телефон. В дверях появилась Эмили и кивком подозвала Маргариту. Та извинилась и вышла.

Аукруст тут же подошел к Сезанну и провел рукой по раме автопортрета. Картина, если не считать тяжелой шестидюймовой рамы, была около двадцати шести на двадцать дюймов, довольно большая для автопортрета Сезанна. Он отодвинул картину от стены и увидел, что защитная темно-коричневая бумага сзади картины была надорвана в нижнем правом углу. Аукруст опустил картину обратно на стену, отошел к Писсарро как раз в тот миг, когда Маргарита вошла в комнату.

Она сказала:

– Я не предупредила вас: на некоторых картинах установлена сигнализация.

На его лице она не увидела удивления. Он спокойно сказал:

– Я не сомневался, что вы их защитили.

– Когда мой муж был жив, мы особенно об этом не думали, но когда я поняла, что Гастон не способен предотвратить даже кражу суповых ложек, я решила, что нам нужна лучшая защита. Гастон обратился к Фредерику Вейзборду, и тот установил сигнализацию на Сезанна и Писсарро. Фредди ужасный человек, не понимаю, что Гастон в нем нашел.

Она подошла к Аукрусту.

– Я отключила звук сигнализации, но когда она включается, в нескольких местах в доме загорается свет.– Маргарита посмотрела ему в глаза. – Свет зажегся.

– Боюсь, это моя вина… Мне стало любопытно, но я не видел датчиков.

– Они внутри рамы, очень маленькие, их трудно найти, – похвасталась Маргарита.

– Но ведь картину можно вырезать из рамы. Воров не интересуют рамы.

– Зачем вообще воровать ценное полотно? Его же нельзя продать, даже в частном порядке. Только если за бесценок какому-нибудь отшельнику в Антарктиде. – Она презрительно поморщилась. – Фредди так дорожил картинами, что в каждую ввел флюоресцирующую краску. Только страховщикам это на руку. – Она вдруг рассердилась. – Со смерти мужа Фредди просто сдурел, беспокоясь о безопасности картин.

– Сигнализация соединена с полицией?

– Да, и они злы на меня. Было слишком много ложных вызовов, и они грозят, что в следующий раз не приедут.

– Покажите мне сигнализацию. У меня есть клиент, который интересуется этими устройствами.

Маргарита сняла со стены картину и показала на то место, где задник прикреплялся к раме.

– Здесь, где скреплено дерево, видите кружок размером с монетку? Под ним устройство и батарея.

– Как сильно нужно двинуть картину, чтобы устройство включилось?

– Можно подвинуть картину, и ничего не произойдет, но если ее переместить на несколько дюймов или снять с крюков, сигнализация включится.

Он потрогал деревянный кружок.

– Устройство остановит новичка, но ничто не остановит профессионала.

– Я согласна, – вздохнула Маргарита, – но я переживаю только за четыре.

– Когда вы продадите остальные?

Она покачала головой:

– Согласно завещанию Гастона, я могу продавать их только на аукционе. Хотя это означает большие деньги, меня больше волнует, кто купит картины, а не сколько за них заплатят. Но для Фредди важны именно деньги, поскольку он получает комиссионные с каждой проданной картины. – Она дотронулась до рамы автопортрета Сезанна. – Это полотно находилось в частной коллекции слишком долго; его следует отправить в музей Гране в Экс-ан-Провансе.

– Вейзборд позволит продать картину музею?

– Он настаивает на неукоснительном следовании завещанию. – Маргарита прищурилась. – Он же его сам и написал.

– Может быть, стоит отправить картину в музей на время?

Маргарита опять покачала головой:

– Он и об этом подумал. Он хочет, чтобы картины продали по самой высокой цене.

– Я могу вам помочь.

Глаза Маргариты заблестели.

– А что вы можете сделать?

Аукруст снял картину с крюков и держал ее на вытянутых руках.

– Попросите меня заменить порванную бумагу, вот здесь. – Он перевернул картину и показал. – Я могу также проверить полотно на наличие плесени или грибка, сменить проволоку. – Он ухмыльнулся. – Да здесь работы на несколько месяцев.

– Конечно. Старые картины и рамы нуждаются в починке, – задумалась она. – Я обещала директору Гране, что они смогут вывесить ее во время выставки Сезанна в январе. Вы могли бы отвезти ее туда. – Она засмеялась.– Фредди будет взбешен. Он твердит, что автопортрет уйдет за рекордную цену.

– Это же Сезанн, так что вполне возможно, – согласился Аукруст.

– Музей Гране предлагает семьдесят пять миллионов франков, этого более чем достаточно.

– На аукционе в Нью-Йорке она принесет вдвое больше.

Маргарита скрестила руки на груди, посмотрела на автопортрет, потом перевела взгляд на пейзаж. Она вдруг поняла, насколько ценно то, что находится перед ней. Ни она, ни Гастон не продавали и не покупали в течение семи лет, они только обменивались, уменьшая коллекцию с тридцати до одиннадцати картин.

Она приняла решение и твердо произнесла:

– Я поговорю с Фредди о завещании. За картины платила я, и я не собираюсь позволять эгоистичному старому дураку говорить мне, как, когда и кому я должна их продавать. А сейчас я оставлю все как есть. – Она улыбнулась. – Теперь о более важном. Я должна заплатить вам за новую раму.