Что-то коснулось ее волос, и Эви мгновенно проснулась. Еще толком не поняв, что, собственно, происходит, она выбросила для удара руку. Ее внутренние часы подсказывали ей, что она проспала четыре часа.
Диана примостилась на краешке кофейного столика. Из-за ее спины, пробиваясь сквозь нестихающую метель, падал свет уличного фонаря. Эви машинально схватила ее за запястье. Пальцы Дианы едва касались ее волос.
— Извини, я не хотела тебя разбудить.
Эви заметила, что Диана слегка покраснела — от ее лица исходило слабое инфракрасное свечение. Это сочетание румянца, рыжих волос и отраженного света от красного кимоно Эви придавало ей особое розовое свечение, некую внутреннюю подсветку. Черная помада исчезла.
Эви медленно отпустила руку Дианы.
— Старый защитный рефлекс. Надеюсь, я не сделала тебе больно?
— Нет, — ответила та.
Диана опустила взгляд вниз, себе на колени и отпустила руку. На ней была лишь куртка от атласной пижамы, на несколько размеров больше.
Эви присела, глядя на Диану. Та по-прежнему восседала на краешке кофейного столика, скрестив ноги. Эви были хорошо видны ее икры. Более округлые и женственные, чем ее собственные. Наверняка доля жировой ткани составляет не менее четырех процентов.
До Эви дошло, что молчание слишком затянулось, вызывая чувство некоторой неловкости.
— Что-нибудь случилось?
Диана подняла глаза и покачала головой. Волосы ее рассыпались по плечам.
— Не знаю.
Эви позавидовала этим длинным волосам. В ее работе они были только помехой. В ее бывшей работе.
Диана смотрела ей в глаза.
— Нет!
Эви мгновенно потянулась рукой к кофейному столику и схватила очки.
— Эви? — в голосе Дианы слышались тревожные нотки.
Черт, черт, черт! Глаза, ну почему ее всегда выдают глаза? Никто никогда не сможет нормально относиться к ней, и все из-за этих чертовых глаз. Эви торопливо надела очки, теша себя надеждой, что Диана не успела разглядеть ее глаз.
Она еще не успела отнять от них руку, когда почувствовала прикосновение пальцев Дианы.
— Твои глаза…
«Ну, давай, говори. Что я не человек. Что я проклятый Франкенштейн — говори».
Диана медленно убрала свою руку вместе с очками. Эви даже не сопротивлялась. Диана все так же неотрывно смотрела ей в глаза. Эви захотелось кричать.
— Почему ты их прячешь? — голос Дианы звучал еле слышно. — Они такие красивые.
Наклонясь вперед, она еще какое-то мгновение смотрела на Эви. Неожиданно встряхнув головой и негромко вскрикнув, Диана бросилась к окну. Эви осталась сидеть на софе, растерянная, со съехавшими на нос очками.
Может быть, ей послышалось. Неожиданно на нее накатилась какая-то горячая волна. Диана стояла у окна, обхватив себя руками и молча глядя на снег. Белая пижама в свете уличных фонарей отливала серебром. Внутренний огонь, бушевавший внутри нее, погас. Теперь она казалась ледяной статуей.
Плечи ее дрожали.
Эви поправила очки и тоже подошла к окну. Диана беззвучно плакала, прижавшись лбом к оконному стеклу. Эви положила руку ей на плечо, совершенно позабыв, что Диане известно, кто она такая.
— В чем дело?
— Не надо было мне этого делать?
— Чего делать?
Диана многозначительно посмотрела на Эви, как бы напоминая, что той и без того прекрасно известно. Эви мысленно согласилась с ней.
— Я, собственно говоря, не против.
Диана обернулась и села на пол, спиной к окну.
— А я — нет. Ты же сказала, что у тебя нет ни малейшего желания пересекать разделительную полосу.
Действительно, разве не так? И тем не менее Эви почувствовала, как у нее участился пульс. Это могло означать все что угодно — отчаяние, усталость или же то, что ей отчаянно не хватает кого-то…
Но к чему объяснения, разве это поможет? Эви пожала плечами, и вывих снова напомнил ей о себе.
— Мне кажется, не будет ничего дурного в том, если я пересмотрю свои взгляды.
— Ты понятия не имеешь…
Диана покачала головой. Капельки слез на ее щеках отражали холодные блики уличных фонарей.
— Я когда-то знала одного типа. Этот мерзавец гордился тем, что соблазнял и «приобщал» бедных наивных ребят из колледжа, а затем хвастал во всеуслышанье своими гнусностями.
— Но разве я похожа на бедную, наивную студенточку?
— Один из этих мальчишек не перенес позора. И застрелился, — Диана покачала головой. — Я ни за что не уподоблюсь тому мерзавцу. Тому гнусному типу.
— Но ты ведь не…
— Ты сама не сможешь. Если кто-то не готов, не уверен в себе…
Диана умолкла и только упрямо качала головой. Эви погладила здоровой рукой ее волосы. Они были мягкими, шелковистыми, примерно такими, какой должна быть на ощупь атласная пижама Дианы.
— Я знаю.
Возникла недолгая пауза. Затем Диана еле слышно произнесла:
— Я не хочу причинять тебе боль.
Эви доставляло удовольствие гладить ей волосы. Ей было ужасно приятно прикасаться к другому существу.
— Диана, а что ты сказала о моих глазах?
— Что?
Эви скользнула рукой по плечу Дианы и опустилась перед ней на колени.
— Скажи мне о моих глазах.
Диана шмыгнула носом.
— Я никогда не видела ничего подобного. Они… они светятся…
Эви наклонилась вперед и погладила Диану по щеке, словно успокаивая ее.
— Мне не будет больно.
И Эви прикоснулась губами к полуоткрытому рту Дианы.
Она тотчас ощутила, как к лицу подруги прилила кровь, впрочем, и к ее тоже. Метаболизм Эви, казалось, позабыл, что ему следует придерживаться низких температур. Диана от неожиданности резко втянула в себя воздух изо рта Эви, увлекая вместе с ним ее язык. Эви ощутила слабый запах зубной пасты и легкий привкус вишни от бальзама для губ.
А поверх всех этих запахов плыл теплый насыщенный аромат жасмина.
Ледяная статуя начала таять.
Это был теплый, влажный, жадный поцелуй, и Диана от неожиданности вся обмякла и прижалась спиной к окну.
Спустя полминуты Эви оторвалась от ее губ и улыбнулась так широко, что у нее заболели щеки. Диана смотрела на нее широко раскрытыми от удивления глазами.
— Вот уж не думала, что ты лесбиянка.
Часть сознания Эви пребывала в не меньшем недоумении.
— Никакая я не лесбиянка, — и, прежде чем Диана могла возразить, снова припала к ее губам. На этот раз она обняла ее здоровой рукой и потянула за собой на пол. Диана даже не сопротивлялась и в конце концов оказалась под Эви.
Боевая подготовка последней оказалась весьма кстати в делах совершенно далеких от боя.
Когда губы Дианы на мгновение вновь обрели свободу, та сумела лишь пролепетать:
— Но…
— Ты против? — Эви выпустила Диану из объятий и стала на колени, оседлав бедра подруги. Не то чтобы совершенно случайно, но кимоно на ней неожиданно распахнулось.
— Да нет, — и словно в подтверждение своих слов, Диана тоже присела, и, заключив Эви в объятия, нежно и трепетно поцеловала ее. Она действовала осторожно, словно нащупывая почву, как бы все еще сомневаясь, что на ее ласки ответят взаимностью.
Во время этих робких объятий кожа Эви нежно соприкасалась с атласной пижамой Дианы. От каждого такого прикосновения внутри нее вспыхивало теплое пламя. Эви уже не могла больше довольствоваться робкими прикосновениями. Обеими ногами и здоровой рукой она обхватила Диану и привлекла к себе.
Грудь Дианы плотно прижалась к ее собственной, и Эви почувствовала, как соски подруги затвердели, упираясь ей в кожу. Разделявший их атлас превратился в завесу шелковистого пламени.
Они оторвались друг от друга, чтобы сделать глоток воздуха. Эви ощутила, как руки Дианы скользнули ей за воротник кимоно. Диана легонько укусила мочку уха Эви и прошептала:
— Почему?
Пока Диана стаскивала с ее левого плеча кимоно, пытаясь при этом не причинить подруге боль, правая рука Эви скользнула ей под пижаму. Тот же самый вопрос она задавала и сама себе.
— Я представлю тебе целый список причин.
Диана помогла Эви стащить через голову пижаму. Бледная кожа женщины светилась отраженным блеском фонарей и каким-то внутренним сиянием. Эви поцеловала ее в щеку.
— Я так одинока. Ты мне нужна. Это выше моих сил.
Эви поцеловала ямочку на шее у Дианы и медленно потянула подругу вслед за собой на пол. Приподняв голову, она провела пальцами правой руки по ее подбородку.
— Ты выручила меня.
Теперь они лежали бок о бок, тесно соприкасаясь телами. Дыхание Дианы участилось. Эви соскользнула вниз и поцеловала ей правую грудь, неторопливо лаская языком сосок. Одновременно она правой рукой нежно касалась ее левой груди.
Диана напряженно выгнула спину, и Эви опустилась на нее сверху.
Она все ниже скользила по телу Дианы, влажному от выступивших капелек пота. Эви поцеловала ее пупок, нежно припадая губами к каждой клеточке живота.
Эви ощущала исходивший от Дианы терпкий запах желания. Посмотрев в глаза, она произнесла:
— Самое главное… — и опустилась еще ниже, — тебе понравились мои глаза.
Эви зарылась головой между бедер Дианы и принялась целовать нежные складки под шелковистыми рыжими волосами.
И слова стали не нужны…
Больше двух часов они не выпускали друг друга из объятий. Каким-то чудом им удалось сохранить обстановку комнаты в целости и сохранности и вторично не вывихнуть плечо Эви из сустава.
Трудно сказать, в какой момент их энергичные любовные упражнения перешли в умиротворенные объятия. Достоверно можно утверждать только то, что к этому времени уже рассвело. Эви положила голову на плечо Диане. Они сидели на полу перед софой, накинув на плечи одеяло. Стол они оттолкнули в сторону. Взгляд Эви скользнул мимо видеофона к окну.
Солнечные лучи только начинали золотить своим нежным светом верхушки небоскребов на другом берегу реки. Снег прекратился, и небо казалось кристально-синим. Как ни странно, мир снова представал перед ней обновленным, исполненным жизни.
Эви почувствовала, как Диана нежно гладит ей волосы.
— Проснулась?
— Угу.
— Как ты себя чувствуешь?
Как она себя чувствует? Откровенно говоря, чертовски растерянно. И дело не в том, что она раскаивалась в содеянном. Как раз-таки наоборот — совершенно ни в чем не раскаивалась. Просто Эви было трудно сознаться себе в том, что она разучилась предвидеть собственные действия.
Следовало признать, что секс с Дианой принес ей больше удовлетворения, чем то, что она до этого имела с любым из мужчин. Эви не могла утверждать, что тому причиной — либо она действительно лесбиянка, либо мужики, с которыми она спала до этого, в сущности были ей безразличны.
А может потому, что Диана была первой из ее возлюбленных, с кем не надо было надевать эти чертовы контактные линзы. Все остальные были сродни Чаку Дуайеру.
— Гораздо лучше, — наконец произнесла Эви вслух.
И это действительно было так. Ее душа давно изнывала от одиночества, еще задолго до встречи с Дианой.
Снова воцарилось молчание. Спустя несколько минут первой заговорила Диана:
— Расскажи мне о себе.
Эви закрыла глаза:
— Многое тебе пришлось бы не по душе.
— У тебя есть семья?
— Нет?
— Никого?
Эви мысленно перенеслась в Израиль.
— Было что-то вроде семьи. Около пятидесяти сестер, один отец.
Диана погладила ей волосы.
— А вот я — единственный ребенок. А твои многочисленные сестры — вот это, пожалуй, семейка!
Эви беззвучно рассмеялась:
— Всех нас искусственно вывели японцы — словно цыплят, в экспериментальной лаборатории в Иордании. А затем однажды, во время налета коммандос из «Моссад», мы оказались захвачены израильской стороной. Я выросла в заведении, представлявшем собой нечто среднее между интернатом и казармой.
— Ты сказала, что у тебя был отец.
— Полковник Хаим Абдель. Он был главным в заведении.
— А что стало с остальными?
Эви пожала плечами.
— Разразилась война. И мы ее проиграли.
— Но это было уже давно. Сколько тогда тебе было лет?
— Шестнадцать, когда на Тель-Авив сбросили атомную бомбу.,
Диана задумалась, но спустя некоторое время заговорила снова:
— А мне казалось, что я еще не скоро услышу подобные истории.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Еще в сороковые годы я помогала десяткам моро перебраться в Штаты. Особенно после беспорядков, когда все границы были на замке.
Неужели она и впрямь это слышит? Ведь в течение многих лет, с тех пор как она попала в страну и почти насильно была завербована Агентством, ее работа заключалась именно в том, чтобы вылавливать людей, вроде Дианы. А теперь она оказалась с ней в одной постели.
— Когда ты приехала в Штаты? — поинтересовалась Диана.
— В сорок пятом.
— А как тебе это удалось? Иммиграционная служба до сих пор слышать не желает об искусственно созданных людях.
Эви подумала о круглолицем чиновнике из Госдепартамента, проводившем с ней собеседование. Он сказал, что въезд франкам в страну заказан. Именно тогда Эви впервые услышала это словцо. Однако, если она даст согласие работать на правительство, он, пожалуй, похлопочет за нее.
— Мне пришлось пойти на кое-какие уступки, — сказала Эви.
— Могу себе представить.
Эви ощутила себя лгуньей. Ей следовало бы рассказать Диане все как на духу, но внезапно Эви стало страшно потерять свою новую подругу. Как, собственно, она могла сказать этой женщине, что провела двенадцать лет на правительственной службе?
А еще она ощущала смертельную усталость. Эви вздохнула:
— И все-таки мне нужно докончить мой сон, который ты прервала.
— Ясно, — Диана поднялась на ноги, подхватив с пола пижаму. — Спокойной ночи… то есть утра.
И она направилась к лесенке, ведущей на антресоли. Эви прокашлялась.
Диана обернулась:
— В чем дело?
Эви приподнялась, держа в здоровой руке кимоно.
— После таких трудов я остаюсь спать на софе.
* * *
Эви проснулась в полдень первого января. Осторожно выскользнула из постели, стараясь не разбудить Диану, и прошла в кухню.
Подогрев остатки вчерашнего ужина, она достала из рюкзака библиотечную инфокарту и засунула ее в считывающее устройство видеофона. Через секунду прибор уже был готов к работе. Эви пошарила вокруг и нашла пульт. Ночью каким-то образом он залетел под софу.
На экране появилась коммерческая телепрограмма — футбольная лига четвероногих. Игра была прервана из-за травмы одного из участников. Эви краем уха услышала, что назначен двадцатиметровый пенальти за незаконное применение когтей.
Эви нашла на пульте кнопку базы данных и вывела на экран информацию с карты.
Футбольный матч сменился на экране эмблемой нью-йоркской Публичной библиотеки.
— Япония, — сказала Эви себе под нос, досадуя, что на пульте Дианы отсутствуют многие сложные функции.
Она провела у экрана несколько часов, анализируя хорошо известные ей факты: политические убийства, ответственность за которые брал на себя Фронт Национального Освобождения, каким-то образом были связаны с Палатой Науки и Техники. Обычно ФНО наносил удары по твердолобым политикам, но некоторые из его жертв были из числа мягкотелых либералов. И наоборот, подчас это были реформаторы, которые хотели бы предоставить оккупированной Японии известную независимость. Кроме того, ФНО отличался нетерпимостью к соперничающим организациям. Особенно жестоко он преследовал тех, кто брал на себя смелость говорить от имени японского народа.
По мнению Эви, перед ней сейчас предстала организация, главной целью которой, несмотря на всю риторику, было стремление сохранить статус-кво.
Само по себе это мало что значило. Любая организация могла пасть жертвой бюрократической машины и борьбы за власть. Даже террористы — к ним это особенно относилось — могли настолько закоснеть в своих взглядах, что теряли из виду первоначальные цели.
Тем не менее, хотя наносимые фронтом удары ни в малейшей степени не содействовали освобождению Японии, они существенно замедляли технический прогресс по всему Тихоокеанскому кольцу. Особенно в тех областях, где японцы удерживали пальму первенства. Собственно говоря, подумала Эви, не будет большой натяжкой утверждать, что ФНО несет ответственность за то, что Азиатское научное содружество, одержимое подозрительностью, все больше замыкается в себе.
А послушные пришельцам конгрессмены принимали новые нелепые законы. Это снова заставило Эви задуматься о том, что ей и раньше не давало покоя, однако не позволяло сделать осмысленные выводы.
Штаты были не единственной страной, способной вести межзвездные исследования. До Пан-Азиатской войны Индия вместе с Японией опередили остальной мир в области космических программ.
До войны.
Эта война стала самой омерзительной главой в книге мировой истории. Она унесла около ста миллионов человеческих жизней. А жизни моро вообще никто не считал. Два десятилетия войны. И победителями вышли вовсе не те страны, которым следовало.
Может, тому причиной…
Нет. Эви не хотелось об этом думать. К чему ворошить прошлое. Сейчас ей хотелось одного — найти, наконец, подтверждение, что в ее истории действительно замешан Фронт Национального Освобождения Японии, а если это так, то почему.
Деньги.
Финансы всегда оказывались одной из ведущих причин. Именно идя по следу денег, ей наконец удалось разрушить подпольную организацию в Кливленде. Сумей она обнаружить, кто финансирует ФНО, то могла бы сузить поле своих поисков. Ей нужны частности, а не широкие обобщения.
Частности.
Еще раз пробежав пальцами по кнопкам, Эви услышала, что проснулась Диана. Пока на экране мелькал текст, Эви слышала, что Диана приняла душ, оделась и приготовила кофе.
Аромат кофе был теперь совсем близко. Диана присела рядом с Эви:
— Доброе утро.
— Собственно говоря, уже полчетвертого, — отозвалась Эви.
— Любительница точности. Я вижу, ты сегодня без очков.
Эви машинально поднесла к лицу правую руку, едва не ткнув себе в нос пультом.
База данных прекратила выдачу информации.
— Что там у тебя на экране?
Эви отложила пульт и взглянула на Диану. На ней был надет мешковатый свитер, который, однако, прекрасно на ней смотрелся.
— Пытаюсь выяснить, на кого же все-таки работают эти наемники-афганы.
Диана, сделав глоток кофе, спросила:
— Может, они работают на корпорацию «Ниоги»?
— Что? — Эви взглянула на экран.
Картинка застыла на Соединенных Штатах. Это была статья о благотворительном банкете, устроенном советом корпорации. Каждое блюдо обошлось не менее чем в тысячу долларов. Текст под картинкой утверждал, что в действительности банкет был устроен для сбора средств в пользу ФНО, который даже не пытался скрыть своей причастности. Статья почти не содержала конкретных фактов, зато была полна инсинуаций.
Что же касается самой Эви, эта картинка все расставляла для нее по своим местам. Над одним из этих тысячедолларовых блюд склонилось лицо, которое она никогда не забудет.
Тип с биноклем.