На душе у Эви было скверно. Ей только недавно исполнилось шестнадцать и она еще ни разу в жизни не чувствовала себя такой одинокой.
Она находилась по чужую сторону фронта и вдобавок отбилась от своей бригады. И сейчас она лежала одна-одинешенька посреди пустыни, обняв выступ скалы, и менее чем в пятидесяти метрах от нее двигалась бесконечная колонна танков. Согласно разведданным, этой колонны тут просто не должно было быть. Предполагалось, что Эви со своим отрядом захватит наблюдательный пост иорданцев для нанесения воздушных ударов по небольшим пехотным подразделениям.
Теоретически на этой позиции не должно было быть никакой бронетехники стран Оси. Предполагалось, что она будет сконцентрирована гораздо севернее, в Ливане.
Что еще хуже, бронетехника двигалась маршем. Рев танковой колонны сливался в единой басовой ноте. От этого гула резонировал выступ скалы, за которым притаилась девушка, отдаваясь низким дрожанием где-то в глубине ее груди.
Эви оставалось только надеяться, что оставшаяся часть ее бригады сумела все-таки воспользоваться спутниковой связью. Разведка умудрилась проглядеть, по крайней мере, две дивизии арабской бронетехники.
Колонна замерла на месте.
Бескрайнее море песка поглотило шум. Теперь до слуха Эви доносились лишь чьи-то радиопозывные. Мужской голос вел по-арабски последний отсчет. Неизвестно почему, Эви внезапно захотелось перевести взгляд на безлунное ночное небо.
Огромный черный глайдер летел низко, беззвучно и невероятно быстро. Он был виден всего пару секунд, однако по его обтекаемым очертаниям Эви без труда определила, что это военный самолет, выполняющий секретное задание.
Отсчет дошел до ста.
Эви сказала себе, что силы противовоздушной обороны наверняка перехватят чертову штуковину.
Не проронив ни звука, пехота, двигавшаяся вслед за танками, распласталась на земле вокруг бронемашин. А сами танки наглухо задраили люки.
Истребитель держал курс на Тель-Авив, поэтому Эви не сомневалась, что противовоздушная оборона не пропустит нарушителя. Еще ни один арабский самолет на протяжении всей войны не вторгался так далеко в воздушное пространство Израиля. Счет дошел до пятидесяти.
У Эви в душе шевельнулось дурное предчувствие.
Двадцать.
Она с трудом удержалась, чтобы не обернуться вслед исчезающему самолету
Десять.
Эви ощутила тепло на щеках. «Ну, пожалуйста», — прошептала она себе.
Один.
На западе, позади нее, небо озарила ослепительная белая вспышка.
* * *
Встрепенувшись, Эви проснулась.
Вытерев щеки, обвела взглядом полумрак зрительного зала. Там мало что изменилось, за исключением картины.
Вокруг Эви царил все тот же душный, наполненный запахами плоти полумрак. В затхлом помещении ее собственное тело стало противным и липким. Эви обонянием различала три различных вида зрителей, а всего она насчитала в зале семь занятых кресел. Лишь один из посетителей — неряшливая крыса-моро, мех на которой торчал клочьями, — был здесь, когда Эви нырнула в спасительную темноту зала.
На огромном голографическом экране виднелась слегка смазанная картина, изображавшая пса-моро, щедро наделенного природой мужскими достоинствами, и не менее щедро наделенную женскими прелестями пышнотелую особу, которые самозабвенно предавались содомскому греху.
По залу раздавались звуки, сопровождающие соприкосновения обнаженного человеческого тела и собачьей шерсти.
Однако не все эти стоны и всхлипы доносились с экрана, а мускусный запах свежей спермы исходил явно не от киногероя.
Эви прищурилась, устремив взгляд на экран. По короткой коричневой шерсти пса она догадалась, что актер наверняка из пакистанских овчарок. Кончик его уха подрагивал, и Эви сумела разглядеть татуировку, которая явно была не чем иным, как значком его боевого подразделения.
Господи, каким ветром ее занесло сюда?
Она закрыла глаза и потерла виски. И вообще, кому какое дело, из какого подразделения этот пес, подрабатывающий порнухой?
Эви жалела, что не рискнула улизнуть на «Перегрине» с острова. Но к этому времени ее аэрокар уже наверняка поднялся на максимальную высоту и вдоль Седьмой Авеню несся мимо статуи Свободы дальше к океану. Туда, где ему предстояло найти свое последнее пристанище — в глубине вод, под голубыми волнами Атлантики.
Эви провела не меньше двух часов в порнографическом театрике, прежде чем уснуть. Все это время она ждала, что сюда вот-вот нагрянут легавые, однако пока что ее поймала в свои объятия одна лишь невыносимая усталость.
А это значило, что Управление полиции Нью-Йорка, черные каски и кто-либо другой из замешанных в этой истории все еще теряются в догадках, пытаясь докопаться до истины. Как и она сама.
Эви помассировала левую ногу и поморщилась. Икра начинала распухать, и у нее возникло такое ощущение, будто она только что пробежала марафонскую дистанцию. Или словно кто-то отхлестал ее тяжелым ремнем.
Пока что тем, что она оставалась жива, Эви была в большей степени обязана удаче, нежели собственным способностям. И если ей не удастся разгадать, что же все-таки творится вокруг, ее заранее можно записать в покойники.
Через два ряда впереди от нее сидел мужчина. Оттуда доносилось какое-то сопение, а его сиденье ритмично похлопывало. Кстати, именно оттуда и исходил свежий запах мускуса. Влажные звуки доносились откуда-то спереди от него, но Эви уже не могла разглядеть, что там такое.
Обратив внимание на происходящее впереди нее, Эви тотчас постаралась переключить свои мысли на более важные дела.
Предположим, здесь действуют две команды — команда снайпера и команда того типа с биноклем. Последние, возможно, пытались взять ее живьем. Значит, они сумели нанять афганов для проведения операции захвата. Автоматы «Мицубиси» и кибернетический доберман свидетельствовали о том, что они имели доступ к старым японским технологиям. К тому же тип с биноклем переговаривался с кем-то по-японски. Вполне логично предположить, что это мог быть парень с доберманом.
Больше всего Эви беспокоил кибернетический пес. Считалось, что все интерфейсные технологии были утрачены или же уничтожены, после того как китайцы подвергли Токио ядерной бомбардировке. А это случилось уже более двадцати лет назад.
Команда же снайпера хотела видеть ее труп. Именно она и подложила бомбу в ее «Порше».
Однако все это не объясняло появления Фрея. Он возник перед ней буквально ниоткуда. Кроме того, он жил подозрительно близко от ее дома. И к тому же его, казалось, совершенно не волновали эти странные совпадения.
Фрей наверняка что-то знал.
И наверняка поддерживал связь с Дэвидом Прайсом. «Прайс оказался прав», — помнится, тогда пробормотал Фрей. Прайс был одним из ее коллег по работе, и служил в Мозговом Центре. Он так же был единственным, кто не видел ничего предосудительного в том, чтобы поддерживать с Эви неформальные отношения, несмотря на то, что та не была человеком. Прайс был политологом и специализировался по теории заговоров.
А еще Фрей волновался насчет Хофштадтера, который являлся ее и Прайса непосредственным начальником. Хофштадтер, прежде всего, немец-экономист.
Эви не могла избавиться от чувства, что Фрею было прекрасно известно, что же, собственно, произошло с ней. Он явно направлялся бегом к месту действия. Но больше всего Эви встревожил тот факт, что Фрей был единственным, кто мчался по направлению к ее дому. Неужели он не мог поставить в известность кого-либо из Агентства, прежде чем бросаться ей на подмогу.
— Может в этом замешано и само Агентство? — слова эти вырвались у нее едва слышным шепотом. Их заглушили стоны и всхлипы с экрана.
Мысль эта сильно встревожила Эви.
Проверить ее можно было одним-единственным способом — телефонным звонком.
Эви надела очки, взяла с сиденья рюкзак и вышла из зала в вестибюль.
За барьерчиком восседал грузный, похожий на Будду, менеджер театрика. Смерив Эви коротким взглядом, он снова сосредоточил свое внимание на электронном считывающем устройстве, которое держал в руках.
Атмосфера в залитом желтым светом вестибюле была такой же душной и спертой, как и в зале. Общественный видеоком примостился около полки с журналами, вернее, безвкусными пестрыми этикетками. Вывеска над полкой гласила: «Здоровье и просвещение». Эви разглядела такие заглавия, как: «Животные-любовники», «Псы для утех», «Мохнатая любовь» и даже «Секс, секс, секс». Она проскользнула в нишу, в которой примостился видеоком. Судя по запаху, этот уединенный закуток использовался не только для звонков.
На экране видеокома чья-то рука начертала весьма точное, с точки зрения анатомии, изображение эрекции. Эви решила, что Агентство будет не в обиде. Она ввела в машину одну из своих фальшивых банковских карточек и набрала номер экстренного вызова.
Экран оставался потухшим даже после того, как Эви ввела номер. На нем не возникло ни «снега», ни сетки. Но даже с «мертвым экраном» Эви различила негромкий щелчок — значит, связь все-таки установилась.
— «Ангел», — раздался голос за экраном.
Голос совершенно незнакомый, какого Эви не слышала раньше. Само по себе это было не столь уж и подозрительно. Агентство постоянно меняло ответственных агентов, часто без всякого предупреждения. Вряд ли Эви была знакома с тем из них, кто сейчас выступал в роли «Ангела». Эви назвала личный пароль.
— Лысый Орел.
— Вы вышли на закрытый канал связи. Откуда вам известен этот номер?
— Говорит Лысый Орел…
— Такого пароля не существует…
«Черт, пропади они пропадом».
Сигналы явно отфильтровывались, однако Эви удалось расслышать чей-то неясный голос:
— Я записал ее видеоизображение. Отрубай связь, прежде чем кто-нибудь засечет канал. Зачем нам выставлять нашу тай…
Экран мигнул голубой фосфоресцирующей вспышкой, и связь прервалась.
«Ангел» почему-то не узнал в ней агента-оперативника. Попытка связаться с Агентством провалилась. Что за чертовщина творится здесь?
Эви выглянула из ниши в вестибюль. Внезапно все помещение показалось ей каким-то потусторонним. От картинок на полке с инфокартами отражался желтый искусственный свет. Тела на картинках, в их немыслимых позах, напоминали иероглифы. В прозрачных футлярах виднелись приборы и устройства самого непостижимого назначения и происхождения. Эви уставилась на затянутого в кожу типа, который просматривал инфокарты с телепрограммами. На ногах у него были высокие кожаные сапоги в обтяжку, доходившие ему до середины бедер.
Прямо на голое тело был надет кожаный, весь в заклепках, жилет, а в одном соске виднелось кольцо. Довершали наряд тесные кожаные плавки. В таком прикиде он напоминал пришельца с другой планеты.
«Держи себя в руках», — голос Абделя раздался, как будто внутри Эви. А что еще оставалось делать? «Прайс… » — подумала Эви.
Фрей обмолвился о нем, но сам Прайс был с ней не знаком. Эви был известен его адрес, она могла бы ему позвонить. Но будет ли он дома? Хотя сегодня канун Нового года. Где еще, скажите, ему быть? Эви набрала номер Прайса.
В ответ экран засветился и сообщил, что домашний видеоком Прайса отключен и не принимает звонков.
Эви со злости стукнула кулаком по видеокому. Будда за стойкой поднял глаза от своей электронной игрушки.
Затем Эви набрала номер Мозгового Центра, частную линию Хофштадтера. Видеоком в его офисе передаст ее звонок дальше, где бы сейчас ни находился сам Хофштадтер. Эви заведомо нарушала установленный порядок, но ведь на то и существует «Ангел», чтобы исправлять чужие огрехи.
Однако, если «Ангел» отказался принять ее…
Хофштадтер оказался у себя в офисе. Позади него виднелся еще один человек, который был ей незнаком.
— Ишем, что вы делаете на Таймс-Сквер?
Тон, которым Хофштадтер задал вопрос, заставил Эви насторожиться.
— Со мной все о'кей, но что за дьявольщина происходит…
— Ладно, мне все известно. Вы уже связались с Агентством?
— Да, но…
Лицо Хофштадтера налилось краской.
«Черт бы их всех побрал».
Незнакомец наклонился из-за спины Хофштадтера и что-то зашептал ему на ухо. «По последней сводке Гейба он должен находиться в десяти минутах от местонахождения мишени», — эта фраза не предназначалась для слуха Эви, однако люди почему-то обычно недооценивали ее таланты и способности.
Хофштадтер грубо оттолкнул напарника.
— Заткнись, Дэвидсон. Ишем, давай возвращайся к нам, в Мозговой Центр. Нам следует поговорить с тобой.
Однако, Эви уже пятилась прочь от видеокома. Неужели Хофштадтер? Фрей ведь тогда обмолвился: «Гейб, ну ты ублюдок», когда Эви упомянула снайпера. Это и был Гейб, а ее босс и этот тип Дэвидсон руководили его действиями.
— Ишем, — повторил Хофштадтер, когда Эви, пятясь, вышла из ниши.
Она уже открывала входную дверь театра, а из видеокома все еще доносился его голос: «Дэвидсон, какой же ты идиот, франк тебя услышала».
Услышав, как Хофштадтер назвал ее франком, Эви тотчас ощутила, как ее охватывает паника.
Она продолжала пятиться к двери, чувствуя, словно кто-то сжимает раскаленными тисками ей внутренности. Мир рушился вокруг нее.
Эви услышала, как Хофштадтер оборвал связь.
Она прислонилась к выкрашенным в черный цвет дверям вестибюля и заставила себя расслабиться, выполнив несколько упражнений, которым ее научил еще Абдель. Затем сделала несколько глубоких вздохов и закрыла глаза.
За ее спиной, заглушая похотливые стоны из зала, доносился шум города. От звуков, издаваемых потоком машин на Седьмой Авеню, подрагивали двери, рабочие наводили порядок перед Новым годом, а сирены…
Сирены?..
Эви открыла глаза.
Сирены были обычными звуками нью-йоркской какофонии, однако эти раздавались резче, ближе и их было несколько. Это могло означать все что угодно.
В той сфере деятельности, которой занималась Эви, паранойя была не просто профессиональным заболеванием.
Часто именно она становилась залогом выживания.
Эви открыла дверь и выглянула наружу. Солнце казалось холодным белым пятном, которое делало очертания людей нерезкими и размытыми. Порнотеатр тянулся бесконечной чередой желтых рекламных щитов и откровенных голографических картинок, на которых поочередно менялись одни и те же пять кадров.
По направлению к театру, вдоль Седьмой Авеню, включив мигалки и сирены на полную мощность, неслись три полицейских аэрокара.
Эви плотно захлопнула черные двери. Сирены завывали все ближе. Причем аэрокаров было явно не три. Эви сумела различить по звуку еще, как минимум, четыре.
Гейб должен был находиться в десяти минутах… Нет, значит это не снайпер.
Может быть нью-йоркская полиция тоже идет по ее следу? В планы Эви не входило торчать в этом кинотеатре для того, чтобы выяснить так ли это. Тем не менее Седьмая теперь для нее закрыта.
В поисках выхода Эви обвела взглядом стеклянные витрины с искусственными членами, вибраторами и еще какими-то уму непостижимыми приспособлениями и бесконечный ряд инфокарт. Распорядитель по-прежнему наблюдал за ней. Снаружи вой сирен раздавался все пронзительнее, а шум уличной толпы делался все громче.
Эви поняла, что ее стремительно загоняют в угол. У нее оставалось два варианта — вернуться назад в зал или же подняться наверх в холл, на балкон и, вполне возможно, в проекционную будку.
Затянутый в кожу гомик не сводил с нее пристального взгляда.
Эви бросилась вверх по ступенькам, прочь от чужих взглядов. Она надеялась, что в туалете окажется окно. Эви обогнула площадку наверху лестницы и толкнула первую попавшуюся ей на пути дверь.
В нос ей тотчас ударил букет ароматов. Пять четко различимых запахов человеческих и нечеловеческих испражнений. Эви пришлось сделать шаг в сторону, чтобы не вляпаться в подзасохшую лужу чьей-то блевотины, растекшейся по проржавевшей шестиугольной плитке. Слава богу, в конце небольшого ряда кабинок располагалось крошечное, закрашенное черной краской, прямоугольное окошко. Эви бросилась к нему. Откуда-то снаружи до нее донесся треск радиопомех, словно кто-то пытался наладить громкоговоритель.
Эви подняла ногу и оперлась на радиатор, с которого посыпалась ржавчина и лохмотья высохшей белой краски. Нос Эви оказался на одной линии с выцарапанным на стене призывом «прокатиться с ветерком по голубой дорожке».
Снаружи до Эви доносился усиленный электроникой голос: «Проба, раз, два… » И снова все слилось в треск радиопомех.
Дотянувшись до крошечного окошка, Эви соскребла ногтем кусочек краски в углу стекла. Сняв очки, она прильнула одним глазом к отверстию в краске.
Снаружи громкоговоритель наконец прохрипел: «Внимание. Вам дается пять минут, чтобы освободить заложников. Бросайте оружие и выходите наружу, дерзка руки над головой».
Эви заметила в кирпичной стене еще одно окошко. До него было примерно метра три. Эви посмотрела вниз — в переулке уже столпилась целая группа полицейских.
Да, черт возьми, слишком это быстро для Нью-Йорка. Что за дьявольщина тут происходит?
И что там они несут насчет заложников?
Эви была уверена лишь в одном — какой-то из ее звонков наверняка всполошил легавых. Однако среагировали они с невиданной для нью-йоркской полиции скоростью.
Если, конечно, все их подразделения не прибыли сюда заранее и, затаившись, только и ждали, когда-же Эви даст о себе знать. Эви в полном отчаянии уселась на радиатор. И только тогда заметила ряд писсуаров. Господи, она же ворвалась в мужской туалет.
У нее на решение проблем оставалось всего пять минут.
В туалет вбежала облезлая крыса, таща с собой вместительную сумку. «Крыс» поскользнулся на рвоте, едва не упал, и нырнул в кабину, так и не заметив Эви.
Он твердил одну и ту же фразу: «Провалиться вам на месте, легавые-пинки… »
Раздался какой-то шорох, и вслед за ним крыса спустила в унитазе воду.
Снаружи из полицейского громкоговорителя доносились привычные слова: «У вас осталось четыре минуты. Выходите наружу, подняв руки над головой».
«Если мне не изменяет чувство времени, — подумала Эви, — легавые надули меня на двадцать секунд. Наверно, у них спешат часы».
Эви достала из рюкзака «Мицубиси», моля всевышнего, чтобы ей не пришлось пустить в ход оружие. Из кабинки появилась крыса, на этот раз уже без сумки. Заметив Эви, моро со стоном бросился ничком на пол.
— Только не стреляйте! Я несчастное безобидное существо. Никому не мешаю! Не стреляйте!
«Крыс» продолжал что-то бормотать себе под нос, распластавшись на заблеванном полу. Эви перешагнула через него, ощутив самую сильную концентрацию флаша, которую когда-либо встречала со дней Кливленда. Флаш, сильнейший галлюциноген, имел характерный запах гнилых вишен — такое ни с чем не спутаешь. Эви выскользнула из туалета, оставив «крыса» распростертым на полу. На мгновение ей пришла в голову мысль, что гнилые вишни — это лучший запах из тех, что можно встретить в туалете порнотеатра. И она почему-то беззвучно расхохоталась.