I
По благодати Божией, братие, мы стоим уже на последнем пределе святой Четыредесятницы. Как перед древними израильтянами, странствовавшими сорок лет в пустыне, пред нами теперь Ханаан духовный — страдания, смерть и воскресение Господа нашего. Чего ни делала Святая Церковь, дабы приготовить нас к достойному вшествию в сию землю обетования: и гремела громом проклятия на сынов строптивых; и питала послушных манною различных молитв и песнопений, самым Телом и Кровью Христовой; и услаждала для ослабевающих на пути горькие воды покаяния древом Креста; и в последние дни сии разверзала пред всеми книгу Нового Завета, показывая нам все деяния нашего Господа. После столь долгого и разнообразного удобрения земли и сеяния, надобно быть богатой жатве. Итак, где теперь Иисус и Халев, — те, кои добре подвизались подвигом поста? Да престанут от четыредесятидневного странствия, да преходят немокренно Иордан, да идут прямо в Сионскую горницу, где уготовляется безсмертная трапеза! Там будут омыты красные ноги их от самого тонкого праха земных помышлений; там услышат они последнее завещание грядущего на страдания Господа, приимут мир и обетование Духа; оттуда во след за Ним, без наших указаний, пойдут в Гефсиманию и на Голгофу, дабы страдать с Ним и сраспяться Ему духом.
Но что делать, братие, тем из нас, кои во время духовного странствия по пустыне поста, не преставали обращать лицо и сердце к Египту, роптали при горьких водах покаяния, и тогда как Моисей на горе принимал закон, покланялись под горой, может быть, тельцу златому? (Ис. 32; 1–6). Ах, перед таковыми не разверзется Иордан, не падут стены Иерихонские, не станет солнце прямо Гаваону! (Нав. 10; 12). Таковым место не у гроба Спасителя, а "у гробов похотения!" (Чис. 11; 34).
Но что вижу я? — Одесную распятаго Господа висит разбойник. Что слышу? Господь вещает к нему: Днесь со Мною будеши в раи (Лк. 23; 43). Кто же может затворить рай, когда Господь отверзает его? Итак, братие, кто бы вы ни были, как бы ни казались великими грехи ваши, грядите все на Голгофу: распятый Господь призывает вас. Несмотря на нечистоту нашу, Он не хочет никого исключить из блаженного завета Своего; хочет, чтобы мы все участвовали в Небесном Царствии, приобретенном Его заслугами. Оставьте же, братие, все темные дела ваши, и спешите к своему Спасителю, доколе Он еще на земле, доколе без вас не предал дух Свой Отцу. Оставьте, говорю, темные дела. — Ужели вы дерзнете явиться с ними и пред Господом? Показать их и у Креста Его? — Ах, довольно вы возмущали своими беззакониями Его жизнь: надобно ли возмущать ими и последние минуты Его? Нет, братие, как бы ни было упорно во грехе сердце ваше, вы не позволите ему такового бесчувствия, такового небрежения к своему Спасителю: посредством покаяния вы сложите тяжесть грехов ваших у подножия Голгофы; явитесь пред лицо Распятого, если не со смирною благих дел, то и не с зловонием беззакония; — явитесь для того, чтобы упасть в слезах к стопам Его, принести исповедание во грехах своих, просить забвения измене ваших и благословения на исправление своей жизни, на побеждение злых навыков ваших, борьба с коими соделается отселе вашим главным занятием в жизни. Без сего лучше не являться ко гробу своего Спасителя, лучше не лобызать язв Его.
Поспешите же, братие, очистить себя покаянием; поспешите возобновить через него расторженный грехами вашими союз с Богом и Христом. Благоприятнее сего времени нет, и быть не может. Взирая неуклонно на страдания Господа, душа сама будет проситься на крест, сердце само преклонится к подножию его. Не подавляйте, братие, сего святаго чувства; идите всеми мыслями за своим Спасителем. Он изнеможет под тяжестью Креста; заденьте его вместе с Симоном Киренейским, заденьте верой, и идите на Голгофу, с твердой решимостью начать распятие плоти своей с ее страстями и похотями. С Господа будут совлекать одежды; а вы поспешите облечься ими, прикрыть греховную наготу свою Его правдой и заслугами. Копие изведет из ребра Его воду и кровь; а ты стань под крестом с отверзтыми устами, да падет в твою внутренность хотя капля жизни для погашения адского пламени, тебя снедающего.
Еще повторю: наступающие дни суть самые благоприятные для покаяния грешников, ибо суть дни спасения всего мира; свидетель тому благоразумный разбойник. Аминь.
II
По благодати Божией мы еще, братие, окончили одну Святую Четыредесятницу. Приобретение не малое для тех, кои проводили ее как должно. А равно и потеря не малая для тех, кои провели ее не как должно. Церковь никого не принуждает к исполнению уставов; но неисполняющие наказывают сами себя. Когда "добре подвизавшиеся подвигом поста" внидут теперь в радость Господа своего, слабые и непослушные сыны Церкви, по необходимости, должны чувствовать лишение и скорбь. Хорошо, если Бог велит им опять дожить до новой Четыредесятницы и исправить нынешнее опущение (хотя вполне возвратить потерянного уже невозможно); а кто не получит сей милости от Бога, для того Великий пост потерян навсегда. Что мешало быть послушным, сеять вместе с другими, дабы и пожать теперь вместе с другими? Когда трудимся, всегда бывает более или менее тяжело, но тем приятнее по окончании труда. Думаю, что и нынешний день весьма радостен для тех, кои добре подвизались подвигом святого поста. Да падут же таковые в смирении перед лицом алтаря Господня и да возблагодарят за сие Господа! Без Его благодати, братие, вы не только не совершили бы, но и не начали бы святого подвига.
Но, радуясь об окончании сего подвига, не должно радоваться радостью узника, выходящего из темницы; это значило бы не познать цены и сладости поста: кто познал их, тот и по окончании Четыредесятницы не расстанется с постом. И как расстаться? Можно ли без пагубы для души оставить пост внутренний, состоящий в воздержании от страстей? Конец сего поста был бы концом и нашей добродетели. Уреченные времена существуют для воздержания от яств, а не от грехов. Но и воздержание от яств худо ограничивать одним каким-либо временем. Всякое вредное для души яство запрещено во всякое время, и вкушающий его во вред душе, когда бы ни вкушал, нарушает устав поста. Таким образом и с постом телесным не надобно расставаться всецело, как делают многие. Всецелое оставление поста было бы знаком, что ты не полюбил поста; ибо можно ли оставить надолго то, что полюбили сердечно? И можно ли не полюбить сердечно то, чем уврачевали свою душу? Если ты оставишь пост совершенно, то этим покажешь, что постился по необходимости, а не по убеждению, носил узы как раб и пленнцк. Опыт должен был показать тебе, что пост есть постоянный предтеча и спутник молитвы, родитель благочестивых размышлений, воспитатель благих предприятий, опора трудных подвигов веры и любви. Посему ты немедленно призовешь его при всех подобных случаях: ибо таково свойство испытанных и хорошо действующих врачевств, что к ним обращаются при первой надобности. А всего лучше, если сделаешь пост себе спутником всей жизни. Не ужасайся сего совета: исполнение его не сделает твою жизнь, как может представиться тебе, ни скучною, ни трудною, напротив, облегчит тебя от многих зол, скорбей и печалей. Ты сам согласишься с сим, когда узнаешь, в чем состоит всегдашний пост: он состоит не в неупотреблении яств, а в употреблении их, но таком, чтобы никогда не было угождения плоти, чтобы ты вставал из-за трапезы всякий раз с некиим остатком глада, а не с пресыщением, как это бывает обыкновенно. Трудный ли это подвиг? Не его ли советуют наблюдать и врачи? И не за него ли обещают здравие тела? А мы будем обещать тебе за него здравие души. Ибо надобно признать и признаться, что душа ни от чего так много не страдает, как от тела; а тело ни от чего так не терпит, как от излишества в пище и питии.
Что сказал я о посте, то же должно сказать о покаянии и исповеди: и с ними не должно разлучаться по окончании поста. Если бы мы грешили и падали в одно известное время, то можно бы на известное время отлагать и покаяние: но мы грешим в разные времена; а когда грешим, тогда же должны и каяться и исповедываться. Ждем ли мы известного времени, когда рана сделается опасною? Напротив, как скоро получим ее, тотчас стараемся уврачевать. Также должны поступать и с ранами душевными, с грехами. Для сего самого и отверзта всегда духовная врачебница, дабы всегда можно было к ней приходить для исцеления. Если телесная рана не может без опасности быть оставленною без внимания надолго, то тем паче душевная. Нам кажется ничего носить долго грех в душе; но это жалкий обман! Грех яд ужасный, если не остановить действия его скорым раскаянием, то он проникает всю душу и портит ее надолго. Оттого-то мы и становимся жалкими рабами страстей, что не подавляем их в самом начале. После и каемся и видим свое рабство, но часто бываем уже не в силах разорвать узы.
Что касается причащения Святых Тайн, то я и не знаю, как истинный христианин может лишать себя сей Божественной пищи целый год. Одно это лишение показывает уже, что не знают цены Телу и Крови Господа; а такое незнание равно незнанию своего спасения. Не так поступали древние христиане: они причащались всякий раз, когда были при совершении литургии, памятником чего служит воззвание, повторяемое и ныне при каждой литургии: "со страхом Божиим и верой приступите!" Это воззвание показывает, что всем бывающим при Литургии надлежит приступать и к причащению. Сознание нечистоты и недостоинства, и желание лучше приготовить себя к сему великому таинству, ввели в обычай причащаться не всегда, а в известные дни и времена. Но обычай сей никак не должен служить возглавием нашей лености. Что, если бы сказано было, что в таком-то месте ежедневно будут раздавать манну? Я думаю, ежедневно являлось бы множество людей для получения; и если бы потребовалось для того какое-либо приготовление, то многие каждый день готовились бы к тому. А Церковь ежедневно предлагает Тело и Кровь Господа, и никто не является для принятия их! Хороший ли это признак? Здравие ли это души, что она отвращается от духовной пищи? Пусть некоторые не успевают приготовиться; но если никто не является для принятия хлеба небесного, то значит все недостойны; а если все недостойны, то что сказать о нашем христианстве? Что сказал бы царь о царедворце, который, будучи каждый день приглашаем к его столу, являлся бы за него только один раз в год?
Таким образом, братие, расставаясь со Святой Четыредесятницей, не должно расставаться с теми средствами спасения, из коих состоит она. Церковь сосредоточивает их все вместе и в одно время, по причине нашей слабости и развлечения в другие времена: велит раз в году употреблять их под особенным своим надзором, дабы и самые неопытные в употреблении употребляли их как должно, а не для того, чтобы сделать их неупотребительными в остальное время года. Если, впрочем, и в другое время непременно нужен для тебя зов и надзор Церкви, то и в сем нет недостатка. У Церкви не один пост, а четыре. Каждый из них будет велик, если не умалишь его своим невоздержанием; за каждым последует самый светлый день Воскресения, если ты через покаяние воскреснешь от грехов.
Таковы советы, братие, кои я почел за долг преподать вам ныне при конце святой Четыредесятницы. Не забывайте, возлюбленные, что вся жизнь наша на земле должна быть для нас Четыредесятницею. Без сего мы не достигнем пасхи "в невечернем дни Царствия", не войдем в радость воскресения.
Что сказать вам, кои провели святую Четыредесятницу без всякого внимания к ней и ни мало не употребили ее на врачевание язв вашей совести? Быть не может, чтобы вы не чувствовали теперь некоторой скуки от неисполнения уставов Церкви; всего вероятнее и то, что вы не исполняли их, отнюдь, не из презрения власти Церкви (можно ли презирать детям мать, пекущуюся о их вечном благе?), нет, вас объяла ваша чувственность; она заглушила ваш слух, не дала вам идти тем святым путем, коим хотела вести вас Церковь. Чувственность и диавол: ибо где невоздержание, там и сей враг Бога и добродетели; он, он человекоубийца, невидимо держит вас в своем плену, и теперь, без сомнения, радуется и посмеивается над вами, как над своей добычей.
Но, братие, ужели вы захотите быть всегдашним посмешищем диа-вола? Довольно он наругался над вами; время поругаться и над ним! Время, говорю, ибо он не бывает так слаб, как в настоящие дни страданий и смерти Господа. В сие-то время удобнее всего возникать от его сетей тем, кои вживе были уловлены от него, в свою его волю (2 Тим. 2; 26). И вы возникнете, если, отложив упорство и ожесточение, поспешите во вра-чебницу духовную; если, по примеру Петра, начнете плакать о своих грехах горько. Он изменил Учителю, и, однако же, за покаяние один из первых увидел Его по воскресении. То же будет и с вами, если обратитесь подобно сему апостолу! Аминь.
К готовящимся ко причащению Святых Таин
Так говорил некогда Иисус Навин всему народу еврейскому, приготовляя его к чудесному переходу через Иордан. Казалось, сам Иордан должен был служить в очищение, и, однако же, в него надлежало войти уже предочищенными. Наступало чудо, а где является перст Божий, там требуется чистота и святость. Очиститеся… яко заутра сотворит в вас Господь чудная!
Нам, братие, не переходит заутра Иордана: но должно приступить к трапезе Господней, — причаститься Тела и Крови Спасителя нашего. Что более: воды Иордана или Кровь Сына Божия? — О, воистину, скажет каждый из вас, "более и множае, стократ множае Иордана зде". И так, очиститеся… воззовем к вам и мы гласом Навина, очиститеся, яко заутра сотворит в вас Господь чудная, — сотворит то, пред чем малы все чудеса Синая и Сиона.
Очиститеся! Быть не может, чтобы самые внимательные к себе и своему спасению, не нашли в себе чего-либо нечистого, коль скоро вникнут глубже в свое сердце и сообразят, к чему им завтра должно приступать и что принять. Если око Вседержителя в самых Ангелах, — как сказано в книге праведного Иова, — усматривает иногда "нечто стропотное" (Иов. 4; 18), то в нас ли не усмотрит? Если апостолам надлежало приступить к Тайной Вечери омовенными, то нам ли явиться к ней без духовного омовения? Мы все, Аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас (1 Ин. 1; 8). Все грешники, все требуем очищения! А что сказать о тех из нас, кои имели несчастье, в прошедшее время, вертоград души своей оставлять вовсе без надзора, жили вне себя и действовали по одному течению обстоятельств, по одному влечению чувств? Таковые, возвратясь ныне во внутреннюю храмину свою, может быть, найдут, что дом души их "весь пуст и палея есть", приникнув в зерцало совести, увидят, может быть, что в них от ног… до главы нет целости (Ис. 1; 6).
Таковым ли, если только желают помилования, приступить к трапезе Господней без очищения? Напротив, таковых, судя по множеству язв душевных, надлежало бы заставить вовсе удержаться до времени от участия в трапезе Господней. Но долговременное удаление от сей цельбоносной трапезы само может быть сопряжено с великой опасностью и потерею. Душа, "на мнозе удаляющаяся благодатного общения", легко может, — как справедливо рассуждает святитель Златоуст, — быть "звероуловленною от мысленного волка" (молитва 2-я, по причащении). Посему пусть все, разрешенные, приступят к трапезе, приимут врачевство и вкусят духовного брашна для укрепления сил на духовный подвиг: только пусть очистятся посредством покаяния и исповеди.
На великое дело сие должно быть употреблено не несколько часов, а вся остальная жизнь; но и в несколько часов, остающихся до утрия, может быть сделано немало: может быть положено начало истинного покаяния, принято разрешение прошедших грехов и благословение на будущие добродетели. Если начало не заключает в себе всего продолжения и конца, то, с другой стороны, ни продолжение, ни конец не могут быть без начала. Надобно начать, чтобы потом продолжать и кончить. Итак, начни ныне то, что должно продолжать всю жизнь; начни то, чего доселе не было, и без чего ты сам не был ни христианином, ни человеком; начни свое спасение. Чем лучше окончить Святую Четыредесятницу, как не святой решимостью положить конец своим грехам? Чем лучше встретить светлый день Воскресения, как не восстанием из гроба страстей и пороков? Какой знак с твоей стороны приличнее сего знака для того завета с Господом, в который ты завтра вступить намерен? О, воистину это будет Новый Завет и для тебя и для Него, такой завет, которого Он ждет от тебя с самого явления твоего на свет.
Тяжело расстаться навсегда с пороком? Но разве ты, возлюбленный, думаешь быть рабом его вечно? Надобно же будет когда-либо бросить из рук эту змию, которая, увеселяя тебя своими изгибами и пестротой, в то же время уязвляет тебя смертельно. Нельзя быть вечно грешником, не соделавшись диаволом. А захочешь ли ради греха быть диаволом? Грех доставлял тебе удовольствия? Но не он ли сто раз огорчал тебя? Долго ли цвели розы? А терны будут и теперь: будут здесь, а что будет там? Спеши же выйти из бездны, доколе зовут тебя вон и простирают к тебе руку, доколе не потеряна вовсе стезя, доколе собственная тяжесть твоя не повлекла тебя на самое дно.
Если бы для спасения души потребовалось что-либо великое, ты должен, непременно должен, сделать все требуемое; ибо не ты ли сам бываешь готов на все для спасения тела? А что значит тело в сравнении с душой? Тело, как бы ты ни берег его, через несколько лет покинет тебя, ляжет во гроб и сделается добычей тления; а душа всегда твоя, вечно с тобой. Об ней ли не попещися? Для нее ли не перенести чего-либо? И что перенести? Что требуется от тебя? Исповедания своих грехов, кои, впрочем, все уже известны Богу, всем Ангелам, и, может быть, многим людям, ненависти к грехам, кои разлучали тебя с Богом, убивали душу твою и тело, вели тебя в ад и геену, отвращения к ним на будущее время, того отвращения, которое само собой не может не быть в тебе, если только ты ощутишь сколько-нибудь ядотворность греховных наслаждений. Может ли быть требование менее, справедливее, необходимее? Когда и этого не сделаешь, и когда после сего погибнешь (а непременно погибнешь, если не сделаешь); тогда и тебе надобно будет сказать, что "погибель твоя от тебе" (Ос. 13; 9).
Итак, братие, очиститеся, и паки реку: очиститеся! Если вы сделаете сие, примиритеся с Богом, положите начало исправлению и дадите твердый обет вести остальную жизнь в чистоте и святости; то заутра сотворит в вас Господь чудная. А если не очиститеся, если приступите к чаше завета необдуманно, без сокрушения, лицемерно, то враг спасения не замедлит сотворить над вами ужасная — приведет за собой к вам еще седмь… духов горших! (Лк. 11; 26). Аминь.