Трафальгар – незаживающая рана в сердцах французов

Сражение объединенного франко-испанского флота с английской эскадрой у мыса Трафальгар 21 октября 1805 года – одно из величайших событий мировой военно-морской истории и подлинный триумф британского флотоводческого искусства. В ходе этой исторической битвы английская эскадра под командованием вице-адмирала Горацио Нельсона разгромила франко-испанский флот, возглавляемый французским адмиралом Пьером Шарлем Вильневом.

В морском сражении Франция и Испания потеряли двадцать два корабля, в то время как Великобритания – ни одного. Во время битвы при Трафальгаре командующий английским флотом Г. Нельсон, чьи личная отвага и искусство флотоводца сыграли решающую роль в сражении, а его имя стало символом военно-морской мощи Великобритании, погиб. Будущий король Георг IV, который в молодости служил с Нельсоном, писал: «Одно только его имя говорило за себя. “Нельсон” и “победа” были для нас равнозначны, а в сердца врагов его имя вселяло страх и смятение». Трафальгарское сражение, являясь частью войны третьей коалиции и главным морским противостоянием XIX века, знаменито также тем, что стало одной из последних великих битв эпохи парусного флота. Но для трех народов, морские силы которых встретились в решающей схватке у испанского берега в Атлантическом океане, эта битва имеет разное значение. Для англичан Трафальгар – это триумфальная победа, которая принесла Англии больше столетия безраздельного мирового господства на морях. После нее страна стала полновластной хозяйкой океанов. Британский флот стал своеобразным гарантом безопасности островной торговой империи, так как обладал возможностями для нанесения ощутимых ударов по континентальным государствам Европы. Англия доказала свою решимость бороться до победного конца и продемонстрировала всему миру влияние морской мощи, которая не только защитила Британские острова, но и сыграла важнейшую роль в разгроме Наполеоновской империи. После поражения при Трафальгаре Наполеон Бонапарт оставил свой план нападения на южную часть Англии и начал войну против двух других главных сил Европы: России и Австрии. Какая-либо конкуренция с Великобританией на море была признана невозможной – сначала Наполеоном, а затем – и правителями других государств. Наряду с битвой при Ватерлоо, Трафальгар стал знаковым событием, завершившим длительный англо-французский конфликт, который получил название Вторая Столетняя война.

Для испанцев же Трафальгарское сражение было и остается горьким поражением. Кроме всего прочего, битва ознаменовала начало заката владычества Испанской империи в Южной Америке. «Гибель таких капитанов, как Фредерико Гравина, Чуррука и Алькала Гальяно, была невосполнима, – утверждает испанский военно-морской историк Хосе Гонзалес-Аллер. – Мы потеряли надежду снова стать великой морской державой».

Еще более катастрофичным поражение в знаменитом сражении оказалось для Франции. В сердце французов Трафальгар до сих пор остается глубокой, незаживающей раной; бесполезной жертвой, принесенной отчаявшимся адмиралом Вильневом, которого Наполеон не без основания прямо упрекал в крушении своих планов. Говоря впоследствии об итогах Трафальгарской битвы, он сокрушался, что не сумел найти на пост главнокомандующего

морскими силами талантливого военачальника: «Я никогда не переставал искать человека, способного к морскому делу, однако же все усилия мои остались тщетными, и я не мог никаким образом найти такого человека. В этом роде службы есть такие особенности, такая техника, что все мои усилия не удавались… Встреть я кого-нибудь, кто бы сумел отгадать и привести в исполнение мои мысли, чего бы мы с ним ни сделали! Но во все продолжение моего царствования у меня не нашлось гениального моряка».

Несколько месяцев спустя после сражения адмирал Пьер Шарль Вильнев, которого обвиняли в поражении Объединенного флота, погиб в городе Ренн в Бретани от ножевых ранений. Обстоятельства его смерти так и остались невыясненными: по одной версии, не выдержав позора, вице-адмирал покончил с собой, согласно другой – Вильнева убили, отомстив таким образом за проигранное сражение. Но только ли французский флотоводец был виноват в исходе Трафальгарского сражения? И могла ли Франция избежать катастрофических последствий этой битвы? На эти вопросы историки до сих пор не могут дать однозначного ответа. Но, так или иначе, вся история и предыстория знаменитого сражения является красноречивым свидетельством пагубных последствий, к которым приводят национальное тщеславие и политический авантюризм. И упрекнуть в этом можно скорее не в меру амбициозного и честолюбивого Наполеона, нежели его нерешительного, хотя и добросовестного, знающего морское дело флотоводца.

 

Амьенский мир, или «война без войны»

Как известно, непрекращающееся противостояние шло между Великобританией и Францией в течение всего XVIII века. Точнее, это была целая череда войн. Первой стала война Аугсбургской лиги (1688–1697), затем последовали войны за Испанское (1701–1714) и за Австрийское наследства (1740–1748), Семилетняя война (1756–1763),

война за независимость США (1775–1783). Причиной этих постоянных конфликтов стало обоюдное стремление Великобритании и Франции к господству в Европе, а также к созданию колониальных империй в остальных частях света, прежде всего в Северной Америке и Индии. Кульминацией Второй Столетней войны стали наполеоновские войны (1800–1815). Никогда прежде и никогда позднее борьба Англии и Франции не достигала такого накала, как в этот период. В 1805 году главной наземной силой Европы была армия Первой Французской империи под командованием Наполеона; на море такой силой был королевский Военно-морской флот Великобритании.

В марте 1802 года Англия и Франция заключили в Амьене мирный договор, завершивший войну 1800–1802 годов между этими странами и распад второй антифранцузской коалиции. Однако для Великобритании Амьенский договор был невыгодным, поскольку, согласно его условиям, она отказывалась от всех своих завоеваний и обязалась возвратить союзникам все захваченные ею колонии, оставляя за собой лишь острова Тринидад и Цейлон. Кроме того, заключение этого договора не разрешило противоречий между Англией и Францией. Британская империя, которая в начале XIX столетия владела на Среднем Востоке и в Индии, стремилась захватить французские колонии и установить безраздельное господство в Европе. Поэтому мир не мог быть длительным. Заключая договор, обе стороны действовали неискренне, рассматривая его лишь как краткое перемирие, и готовились к продолжению борьбы. Недаром два года, прошедшие с момента его заключения, в Европе называли «войной без войны». Первой собрала достаточные силы для возобновления боевых действий Англия. В мае 1803 года, как и ожидалось, она снова объявила войну Франции.

К началу нового военного конфликта положение Великобритании укрепилось. За годы предшествовавшей войны и короткого перемирия британская морская мощь выросла неимоверно: только за восемь военных лет морские силы Британии увеличились с 135 линейных кораблей и 133 фрегатов до 202 и 277 соответственно (во Франции же, напротив, число таких кораблей уменьшилось с 80 и 66 до 39 и 35). Такому росту Британского флота в немалой степени способствовали 50 линейных кораблей, захваченных у Франции и ее союзников за время предшествующих военных действий. А между тем, число 50 было еще далеко от общего итога потерь союзных держав, потому что Франция лишилась 55 кораблей, Голландия ^18, Испания – 10 и Дания – 2. В сравнении с этими 85 линейными кораблями, захваченными или истребленными, жертвы Англии были гораздо менее ощутимы. С 1793-го по 1802 год Британский флот лишился не более 20 кораблей, причем из них только пять достались неприятелю, остальные же 15 стали жертвами различных несчастных случаев.

В декабре 1804 года на стороне французов неожиданно выступила Испания, объявившая Великобритании войну.

5 января 1805 года в Париже был подписан, а 18 числа того же месяца ратифицирован в Мадриде ее новый союзный договор с Францией. Согласно его условиям, Испания обязалась предоставить Франции к 21 марта свой достаточно сильный флот, то есть, по крайней мере, 25 линейных кораблей и 11 фрегатов. Пришвартованные в Картахене, Кадисе и Ферроле, эти суда должны были действовать совместно с французскими эскадрами. При этом военное управление всеми союзными силами было вверено Наполеону. Ситуация становилась весьма серьезной.

 

Неудавшийся план Наполеона

Прочность наполеоновского режима во многом зависела от успешной внешней политики и военных побед. Можно почти наверняка утверждать, что без этих побед Наполеон Бонапарт никогда бы не достиг вершины могущества и не удержался на ней. Армия, наряду с бюрократией и полицией, составляла важнейшую опору диктатуры, и чтобы иметь ее безусловную поддержку, нужно было вести ее от победы к победе. Победоносные войны давали Франции новые территории, богатство, расширяли сферу ее политического и экономического влияния. Поэтому с полным основанием Наполеон заявлял: «Победа даст мне возможность, как хозяину, осуществить все, что я захочу». Одержимый идеей мирового господства, он больше всего хотел одолеть своего главного противника – Англию. После провала плана ее сокрушения путем захвата британских колоний на Среднем Востоке и в Индии, Наполеон, принявший 2 декабря 1804 года титул императора Франции, изменил свой план борьбы против этой страны. На этот раз он решил нанести главный удар непосредственно по Англии путем вторжения своих войск на Британские острова. Осуществление наполеоновского плана высадки на Британских островах должно было разрубить одним решительным ударом сложный узел, завязанный продолжительной англо-французской войной. Оно должно было разрешить вопрос о соревновании двух держав, одна из которых владела лучшей в Европе армией и держала в своих руках все европейское побережье – от Копенгагена до Венеции, а другая обладала лучшим в Европе флотом, позволившим ей сохранять господство на море и блокировать порты европейского материка.

Наполеоном двигала не только жажда новых побед, но и осознание того, что Англия являлась самым главным и непримиримым врагом Франции. Он понимал, что благодаря своей великолепно налаженной дипломатии и богатым финансам Великобритания будет непрерывно натравливать на Францию все новых противников. Чтобы пресечь это, Бонапарт решил организовать прямое военное столкновение с Англией. Он неоднократно заявлял своим адмиралам, что ему нужно «даже не три, а два дня, даже всего один день спокойствия на Ла-Манше, безопасности от бурь и от британского флота, чтобы высадиться в Англии», и уверял их, что, «если вы сделаете меня на три дня хозяином Па-де-Кале…, то с Божьей помощью я положу конец судьбам и существованию Англии». И более того: «Овладев на сутки проливом, мы овладеем миром», – говорил он. Это предприятие было, несомненно, самой желанной мечтой Наполеона. «Высадить на британский берег корпус войск, достаточно сильный, чтобы овладеть каким-нибудь из главных приморских городов, было бы игрушкой для флотилии. Но покоритель Египта и Италии лелеял другие замыслы; он уже не довольствовался тем, чтобы напугать Англию: ему хотелось ее покорить», – писал Пьер Жюльен-де-ла-Гравьер Рош в своей книге «Война на море. Эпоха Нельсона». Как известно, эту мечту о покорении Туманного Альбиона он вынашивал еще до Египетского похода. «План вторжения, – справедливо заметил О. Уорнер, – занимал мысли Наполеона, по крайней мере с 1798 года, когда он не надолго приезжал в Дюнкерк и на побережье Фламандии».

Интересно, что все попытки вторгнуться на Британские острова были объединены одним и тем же стратегическим замыслом, одним и тем же оперативным направлением и, что особенно характерно, сходными техническими средствами осуществления. Это единство замысла и исполнения не было случайным. Оно подсказывалось необходимостью выбрать кратчайший путь вторжения и осуществить его при помощи средств, наиболее соответствующих особенностям Ла-Манша: изменчивости его течений, направлению попутных ветров и небольшим расстоянием между берегами канала. Поэтому, как когда-то Юлий Цезарь, Наполеон Бонапарт выбрал те же исходные базы для своих походов на острова и совершил или намеревался совершать их при помощи похожих транспортных средств.

Но экспедиция через Ла-Манш, задуманная Наполеоном еще в 1798 году, сначала не имела столь грандиозных масштабов. Наполеон просто следовал военным традициям, выработанным еще до него многочисленными англо-французскими войнами. Идея нанесения Англии удара «на флангах» – в Голландии или в Египте – отвлекла его. Однако Наполеон вернулся к своему плану сразу после того, как «фланговая» операция против Египта потерпела неудачу. Теперь его план за короткий срок обещал превратиться в грандиозное предприятие, до сих пор поражающее военных стратегов своим размахом и оригинальностью замысла.

Наполеон выстроил сложную комбинацию, которая по смелости и грандиозности могла соперничать с Маренгской и Аустерлицкой кампаниями и которая разрешилась в Трафальгаре. В 1804 году он разработал рискованный, но, похоже, единственный план, который давал ему шансы на победу. Располагая остатками морских сил Испании и Голландии, Наполеон намеревался собрать все имеющиеся у него корабли, чтобы на короткий срок создать в Ла-Манше значительный перевес сил, подавить английский береговой флот и успеть произвести за это время десантную высадку. Французский полководец намеревался перебросить через Ла-Манш почти 120-тысячную армию с кавалерией, артиллерией, обозом, большим запасом снарядов и продовольствия, со всем тем, что должно было сделать десантную армию независимой от сообщений с материком. Э. Дебриер, автор трехтомной монографии о проектах и попытках высадки на Британские острова, приводит полный список материальной части французской экспедиционной армии, подписанный Наполеоном в сентябре 1803 года. Согласно ему, через Ла-Манш должны были быть перевезены: 432 полевых орудия, 86400 пушечных зарядов, 32837 запасных ружей, 13900000 патронов, 7094 лошади, 88 повозок пехотного патронного парка, 88 фургонов, 176 обозных повозок. Столь огромная материальная часть ложилась тяжелой обузой на армию вторжения, что противоречило, казалось бы, главному условию, обеспечивающему успех десанта; но это было вынужденным мероприятием, поскольку Наполеон не мог рассчитывать на то, что пути сообщения с материком останутся в его руках.

Благодаря гениальным способностям великого полководца и новейшим достижениям военной мысли, на которых строилась его армия, успех военных действий на суше явно должен был быть на стороне Франции. К тому же Англия почти не имела сухопутных войск и не смогла бы дать противнику серьезный отпор. Одна крупная десантная кампания должна была навсегда уничтожить самого опасного врага Франции. Именно так рассуждал всецело поглощенный своими приготовлениями к высадке на Британские острова Наполеон, когда стягивал к проливу Па-де-Кале, в районе городка Булонь, который с давних времен играл роль плацдарма для вторжения, значительные военные силы. К середине 1805 года количество переброшенных сюда солдат достигло 180 тысяч человек. Все они проходили усиленную подготовку. Роты были расписаны по судам и знали порядок посадки. Бонапарт полагал, что его флотилия, вооруженная тремя тысячами орудий большого калибра, будет в состоянии сама проложить себе дорогу сквозь английские эскадры. Для этого нужно было только дождаться благоприятных обстоятельств: день штиля или день тумана – и дело сделано.

Наполеон намеревался тайно провести к Па-де-Кале все имеющиеся в распоряжении Франции суда. С возобновления войны до самого кануна Трафальгарской битвы все события сосредотачивались вокруг этой цели. «Это драма, медленно развивающаяся: видно как она завязывается, растет, на один миг приближается, по-видимому, к благополучному результату, и кончается – катастрофой», – писал об этом в своем труде Пьер Жюльен-де-ла-Гравьер Рош.

Для осуществления плана, разработанного Наполеоном, каждый из имеющихся в распоряжении Франции флотов должен был использовать ситуацию, когда ветер способствовал бы ему, но был бы неблагоприятен британцам, и вырваться из английской блокады, в которой уже на протяжении долгого времени находились корабли французов и их союзников. В дальнейшем флоты должны были совершить обманный маневр в сторону Карибских островов, чтобы запутать англичан, а затем вернуться к французскому Бресту. Дальнейшая операция имела два варианта предполагаемых событий: идти на прямой прорыв через Ла-Манш или обманным маневром вокруг Британии зайти к Голландии, где пополнить силы за счет местного флота (объединенные силы насчитывали бы 62 корабля), и только затем вести бой за проливы. План был полностью проработан и уже готов к осуществлению, когда в августе 1804 года умер вице-адмирал Левассор де Латуш-Тревилль – единственный талантливый французский флотоводец. Об этом человеке Пьер Жюльен-де-ла-Гравьер Рош писал: «Со своим деятельным умом и настойчивым характером Латуш-Тревилль был именно тот человек, который был необходим, чтобы пробудить французский флот из оцепенения, в которое повергли его последние несчастья. Пятидесяти девяти лет от роду, снедаемый лихорадкой, полученной на Сан-Доминго, Латуш был еще исполнен энергии, какой могла бы похвалиться самая цветущая молодость. Это была уже четвертая его война, потому что он начал свою карьеру под командой адмирала Конфлана, имел три частных сражения в Войну за независимость Америки, а в 1792 году под Неаполем и Каллиари с достоинством показывал трехцветный флаг, пред которым так ревностно желал унизить гордость Англии».

Лучшего офицера французского флота временно заменили молодым начальником, 34-летним контр-адмиралом Пьером Дюмануаром. Однако Наполеон желал видеть на таком важном посту более опытного и надежного человека и продолжал рассматривать другие кандидатуры. Операция по вторжению в Англию была задержана почти на полгода, пока Наполеон выбирал более достойную замену скончавшемуся Латуш-Тревиллю из оставшихся военачальников – Евстафия Брюи, Пьера Вильнева и Шевалье Росильи. В конце концов он остановил свой выбор на контр – адмирале Пьере Шарле Вильневе (1763–1806), отличившемся в свое время блестящей защитой Мальты. Вместе с тем надо сказать, что адмирал уже не раз проигрывал сражения. При этом стоит заметить, что во всех этих случаях, он имел возможность одержать победу в морских боях, но не сумел ею воспользоваться. Так было в 1798 году в сражении при Абукире, когда Вильнев, командовавший арьергардом французской эскадры, сначала не пришел на помощь своим товарищам, а после взрыва флагманского корабля, когда он должен был вступить в командование эскадрой, предпочел бегством спасти уцелевшие корабли. В результате битва была проиграна англичанам, которыми командовал отважный Горацио Нельсон. Зная об этом, Наполеон все же назначил на пост командующего французским флотом именно Пьера Вильнева. Позже свой выбор он объяснил наличием у контр-адмирала морского опыта и тем, что ему… просто не из кого было выбирать.

Но, назначая Вильнева командиром французского флота, Наполеон, конечно же, и представить себе не мог, что этому человеку предстоит снова стать виновником еще одного грандиозного поражения французов. «Вильнев, которому было тогда не более 42 лет, действительно, обладал многими превосходными качествами, но не такими, каких требовало вверенное ему дело. Он был лично храбр, сведущ в своем деле, способен во всех отношениях принести честь такому флоту, который, подобно английскому, имел бы одно назначение – сражаться; но его меланхолический темперамент, его нерешительность и пессимизм плохо соответствовали честолюбивым замыслам императора», – писал о нем Пьер Жюльен-де-ла-Гравьер Рош. Сам Наполеон впоследствии отзывался о Вильневе так: «Этот офицер в генеральском чине не был лишен морского опыта, но был лишен решимости и энергии. Он обладал достоинствами командира порта, но не имел качеств солдата».

Между тем промедление с выбором главнокомандующего стоило того, что осенью 1804 года операция уже не могла начаться, так как продолжать ее пришлось бы почти зимой, в на редкость неспокойных морях. Зато с началом нового года во французских портах закипела работа – флот готовился к активной кампании. По ходу дела планы императора претерпели довольно существенные изменения, основной целью которых были более успешная дезинформация противника и, одновременно, усиление собственных позиций в колониях. В двух письмах морскому министру Декре от 29 сентября 1804 года Наполеон писал о четырех экспедициях: одна из них должна была упрочить положение французских вест-индийских островных колоний – Мартиники и Гваделупы – путем захвата некоторых островов Карибскош бассейна, другая – захватить голландский Суринам, третья – овладеть островом Святой Елены и оттуда наносить удары по английским постам и торговле в Африке и Азии. Четвертая должна была стать результатом взаимодействия Рошфорской эскадры, отправленной на помощь Мартинике, и Тулонской, посланной завоевывать Суринам. С помощью этой экспедиции предусматривалось на обратном пути снять блокаду с Ферроля, присоединить находящиеся там корабли и встать на стоянку в Рошфоре, создав тем самым предпосылки для снятия блокады с Бреста и вторжения в Ирландию.

Наполеон не решился доверить Пьеру Вильневу выполнение смелого предприятия, задуманного им для Латуш-Тревилля. На этот раз он вознамерился двинуть в Ла-Манш брестский флот и контр – адмирала Гантома. Чтобы отвлечь внимание английских кораблей и удалить их от берегов Франции, он решил отправить две эскадры в Вест-Индию – контр-адмирал Миссиесси вышел из Рошфора 11 января 1805 года, спустя несколько дней Вильнев вывел свои корабли из Тулона.

Но на практике планы французского императора были с самого начала их осуществления поставлены суровой реальностью под угрозу: Вильнев, вышедший из Тулона 17 января 1805 года, вынужден был из-за сильного шторма вскоре вернуться обратно. «Эти господа, – писал Нельсон лорду Мельвилю, – не привыкли к штормам, которые нам в продолжение 21 месяца случалось выдерживать, не потеряв ни одной стеньги, ни одного рея». «Непривычка» к морю была одной из самых главных проблем во французском флоте. Вильнев, упавший духом от этой первой своей неудачи, писал адмиралу Декре: «Тулонская эскадра казалась очень исправной на рейде; команды хорошо были одеты, хорошо работали; но в первую бурю вышло другое. К бурям они не привыкли. Между множеством солдат трудно было отыскать матросов. Солдаты эти, страдая морской болезнью, не могли оставаться в палубах, выбирались наверх, и в толкотне невозможно было работать. Оттого и реи сломаны, и паруса изорваны, и, конечно, во всех наших повреждениях столь же виноваты неискусность и неопытность, сколь дурное качество вещей, отпущенных нам в порту». Как видим, хаос и беспорядок слишком часто сопровождали выходы французских эскадр в море. С каждым днем самоуверенность французов уменьшалась, а неприятель становился сильнее и сильнее. Вместо того чтобы выйти в море, невзирая на английские эскадры, и прорываться сквозь них силой, французы предпочитали ждать шторма, который бы заставил англичан снять блокаду и отойти от берегов.

Вопреки планам Наполеона брестская эскадра адмирала Гантома не смогла преодолеть блокаду англичан под командованием лорда Корнуоллиса, а именно ее соединению с тулонской придавалось наибольшее значение. 29 марта 1805 года эскадра Пьера Вильнева вновь вышла из Тулона и направилась к Карибским островам.

8 апреля она миновала Гибралтарский пролив. С этого момента, когда она стала реальной угрозой безопасности самих Британских островов, на историческую сцену вновь вышел военачальник, опрокинувший в итоге все планы французского императора – адмирал, лорд Горацио Нельсон. В этом человеке, в его биографии, подобно океану в капле воды, отразилась вся мощь и слава современного ему британского флота. Решительный и дерзкий флотоводец, обладающий не только личным мужеством, но и храбростью высшего порядка, одерживал победу за победой в войнах Англии с наполеоновской Францией. Британское Адмиралтейство, в мае 1803 года назначившее Нельсона главнокомандующим Средиземноморской эскадры, снова видело в нем ключ к спасению нации от угрозы французского вторжения. Хотя в верхах адмирала не любили, дальновидные политики ценили его. Популярность же его среди простых людей, особенно после Абукира и Копенгагена, была огромна. В народе считали, что Нельсон смел, удачлив, что он сможет наверняка нанести поражение врагу там, где другие это сделать ни за что не сумеют. Англичане перевели дух, а Нельсон вскоре понял, что никакой высадки на острова не предвидится. Однако в борьбе с французами на море надо было поставить окончательную точку, и это предстояло сделать именно ему…

 

Противоборство держав – противоборство флотов

Итак, в начале XIX века на европейской суше господствовали войска Наполеона, но в окружающих ее морских водах балом правил королевский флот Великобритании. Английское выражение «деревянные стены Англии» – так называли англичане свой флот – достаточно красноречиво характеризовало его значение для обороны страны. Повторим, что всего британский флот насчитывал 202 линейных корабля и 277 фрегатов. Даже с учетом того, что значительная часть его охраняла колониальные владения и торговые пути в других частях света, это была самая грозная сила в морях Европы. Основу этого флота составляли корабли, отвечающие последним требованиям военно – морского дела. Будучи обшиты медными листами, они были быстроходнее и маневреннее французских. В британском флоте корабли делились по рангам, в том числе и в зависимости от количества орудий. «Хозяевами морей» были трехдечные – с тремя артиллерийскими палубами – линейные корабли I ранга, имевшие по 100 и более пушек. На самой нижней палубе их располагались 32-фунтовые орудия, на следующей – 18-фунтовые, а на верхней, артиллерийской палубе – 12-фунтовые пушки. Беглый огонь, который вел трехдечный линейный корабль, был сокрушающим. Только если корабли противника перерезали курс или заходили ему в корму – самое незащищенное место парусных судов – и открывали массированный артиллерийский огонь вдоль его палубы, он оказывался побежденным.

Кроме того, многие английские корабли имели перед французскими еще одно преимущество: они были вооружены каронадами (крупнокалиберными короткоствольными орудиями), благодаря которым, прорезая линию неприятельских судов, наносили им сильные поражения с ближней дистанции. Выпущенное из каронады обычное ядро наносило урон не за счет скорости, а за счет большего калибра и массы. Зато если 32-фунтовое орудие весило 3 тонны, то каронада такого же калибра меньше тонны, поэтому ее можно было ставить на верхнюю палубу.

Но главным было то, что морское превосходство Великобритании заключалось не столько в количестве ее кораблей, сколько в знаниях, энергии и настойчивости ее адмиралов и моряков. Каждый военный моряк того времени – от юнги до адмирала – должен был обладать достаточным объемом знаний и навыков, чтобы эффективно управлять кораблем в морском бою. Английские суда к моменту решающего сражения более 20 месяцев находились в море, что позволило в совершенстве обучить команды, составленные вначале из самой разношерстной публики. Поэтому английские матросы имели хорошую выучку, постоянный опыт боевых столкновений и, что самое главное, обладали высоким боевым духом. Едва ли не самыми главными качествами моряков являлись безграничные храбрость и отвага, без которых победить в морском сражении было просто невозможно. В большинстве случаев морской бой в те времена происходил следующим образом: корабли противоборствующих сторон подходили друг к другу «борт к борту» и с близкого расстояния обменивались бортовыми залпами из корабельных орудий, стараясь нанести неприятелю как можно больший урон. После этого часто следовала ожесточенная, но короткая абордажная схватка. Тактика ведения морского боя у англичан отличалась особой агрессивностью. Канониры вели интенсивный огонь, применяя в основном обычные ядра и стремясь вывести из строя как можно больше орудий неприятеля. При этом они старались по возможности максимально сохранить сам корабль – с тем, чтобы взять его на абордаж и в дальнейшем поставить в строй британского флота.

Противники Наполеона на море были быстры и решительны в бою, в своей стихии они являлись достойными соперниками великого императора. И возглавлявший английский флот адмирал Нельсон, добившийся этого высокого чина исключительно благодаря своим личным качествам, был, пожалуй, лучшим флотоводцем своего времени. К тому же кроме превосходства в количестве и качестве судов у англичан было еще одно преимущество над французским флотом – его легко и быстро можно было сосредоточить в нужном месте, в то время как французский, напротив, крайне трудно. Это объяснялось тем, что эскадры французов располагались в Атлантическом океане и Средиземном море, а разделяла их английская морская крепость Гибралтар, которая контролировала все пути сообщения между морем и океаном. Английский же флот занимал такие позиции, что мог легко блокировать любое скопление союзных кораблей, а при возникновении необходимости – быстро сосредоточиться в нужной точке.

С 1803-го по 1805 год корабли англичан находились на воде, блокируя французские флотилии. Блокада должна была не дать Наполеону вторгнуться на Британские острова через Ла-Манш. Французские же суда, в отличие от английских, постоянно стояли на якоре. Впоследствии Жюльен-де-ла-Гравьер Рош, исследователь войн на море, напишет об этом: «Тайна создания хорошего флота состоит в том, чтобы вверить его искусному начальнику и держать в море… При первом же случае дало о себе знать огромное различие между флотом, приученным к трудностям морского похода, и другим, только что оторвавшимся от праздности якорной стоянки».

Французы не обладали и четвертой частью английской силы: у них было всего 39 линейных кораблей и 35 фрегатов, разбросанных в разных портах страны. Каждая из этих флотилий непрестанно должна была опасаться превосходящих сил англичан, которые могли при первой же попытке выйти в море уничтожить их. Большинство опытных командных кадров было репрессировано в ходе Великой Французской революции, и потому французские морские офицеры и матросы были плохо обучены, дисциплина на судах тоже оставляла желать лучшего. А еще французский флот, в отличие от английского, продолжал оставаться в стороне от всяких новшеств и усовершенствований: большинство даже новых французских суден были слабо вооружены и обшиты плохим лесом и железом. «У нас дрянные мачты, скверные паруса, плохая артиллерия, плохие офицеры, плохие матросы», – жаловался адмирал Вильнев морскому министру.

При этом французский флот в целом все же вполне соответствовал требованиям военно-морского дела того времени и не так уж сильно уступал технически английскому, чего нельзя было сказать об их союзниках испанцах, чей устаревший флот в буквальном смысле гнил в Кадисе и Ферроле. Кроме того, в 1802-м и 1804 году по Андалусии прокатилась эпидемия желтой лихорадки, которая привела к большой смертности среди матросов. Нехватка людей восполнилась принудительным набором из числа бедноты и преступников, а потому своей выучкой и боевым духом испанцы уступали даже французам. Вот что писал в 1802 году французский инженер Форфе о причине морского превосходства англичан: «У них на кораблях все хорошо организовано… и артиллерия их хорошо действует… У вас же совершенно противное». Английские канониры в действительности стреляли гораздо более метко и быстро. Им удавалось делать по выстрелу в минуту, тогда как лучшим французским стрелкам на это требовалось три минуты. Существенным недостатком французской корабельной артиллерии было практически повсеместное использование старых запальных фитилей, минусом которых была задержка при выстреле, что снижало и его прицельность, и дальность. Некоторые военно-морские эксперты и историки даже высказали предположение о том, что если бы французские канониры вели бы огонь с такой же скорострельностью, как и английские, то вряд ли Великобритания одержала бы победу в Трафальгарском сражении.

Между тем многие французские военачальники, которые не могли не понимать того, что их военные морские силы существенно уступают англичанам, относилось, к своей флотилии не столь скептически. В Булони верили или, скорее, хотели верить в непобедимость новой «Великой армады» и даже дискутировали вопрос по поводу возможности ее столкновения в Ла-Манше с английским линейным флотом. 12 января 1804 года Наполеон писал адмиралу Гантому в Тулон: «Я сейчас возвратился из Булони, где развернулась усиленная работа. Напишите мне Ваше мнение об этой флотилии. Надеетесь ли Вы, что она перевезет нас на берег Альбиона? Только 8 часов ночного времени, благоприятные нам, и судьба мира будет решена». Но ни адмирал Гантом, ни адмирал Вильнев, ни командующий Булонской флотилией адмирал Брюи не верили в благополучный для французских суден исход их столкновения в Ла-Манше с английским военным флотом. Как бы ни были утешительны сопоставления количества орудий в Булонской флотилии с судовой артиллерией у англичан, как бы ни были соблазнительны расчеты на то, что мелкие суда французов представляют собою трудно уязвимую цель, легко предугадать, чем закончилось бы столкновение между мощными английскими линейными кораблями и мелкими судами, управление которыми в бою представляло непреодолимые затруднения.

Французские флотоводцы довольно скептически оценивали состояние флота своих союзников – испанцев.

Морской министр адмирал Декре говорил Наполеону:

«Я верю в действительную силу кораблей Вашего величества и в той же степени уверен в тех кораблях Травины, которые были уже в море. Но что касается прочих испанских кораблей, которые в первый раз выйдут из порта, дурно вооруженные, под командой неопытных капитанов, то, признаюсь, я не знаю, что можно осмелиться предпринять на другой день вступления под паруса с этою многочисленною частью союзного флота». Один испанский флотоводец отмечал, что его подчиненные лишены инициативы, зато слепо следуют любым приказаниям своих командиров: «Опыт показывает, что испанцы вынуждены действовать в системе, которая отличается формализмом и требует безукоризненного следования приказам, и потому в бою не проявляют инициативы и постоянно ждут приказов командующего насчет того, как им надлежит действовать в той или иной ситуации. В итоге они просто не в состоянии проявить инициативу и правильно воспользоваться сложившейся в их пользу обстановкой». При этом многие британские флотоводцы отмечали безграничную смелость и отвагу, присущие испанским морякам. Уильям Робинсон, который участвовал в Трафальгарской битве, сражаясь на британском линейном корабле «Ривендж», вспоминал: «Испанцы сражались так же яростно, как и французы… и, если принимать в расчет морскую подготовку и храбрость, то они вполне заслуживают признания».

С того самого дня, как Наполеон Бонапарт уверился, что для выполнения его предприятия Франции нужен большой флот, он принялся за дело его восстановления с той же энергией, с какой осуществлял все свои проекты. Еще в марте 1803 года было предписано заложить 10 кораблей во Флессингене и в трех главных коммерческих портах Франции: Нанте, Бордо и Марселе. В Бресте заложено было 3, а Лориане – 5, в Рошфоре – 6, в Тулоне – 4, в Генуа и в Сен-Мало – по 2. Таким образом, число линейных кораблей французского флота могло возрасти менее чем за 2 года до 66. К началу военных действий объединенные силы франко-испанского флота насчитывали около 85 линейных кораблей против 105 английских. Корабли союзников базировались в Текселе, Бресте (18 линейных кораблей и 6 фрегатов), Рошфоре (4 и 5), Ферроле (5 и 2), Кадисе, Картахене и Тулоне (соответственно 10 и 4).

К тому же Наполеон приказал собирать все возможные средства: рыбацкие лодки, шлюпки, баржи, плоты, байдарки – все, что могло плавать. Они собирались со всей округи и доставлялись из других мест. Известно о доставках лодок из Голландии и из Парижа. Было собрано и построено почти две тысячи различных судов.

Основная стратегическая задача Наполеона состояла в том, чтобы стянуть французский военный флот к Ла-Маншу в момент, когда эскадры Нельсона будут находиться далеко от берегов Англии. Пока же этот момент не наступит, неприятель должен быть уверен в том, что Наполеон намеревается произвести высадку без помощи военного флота и что именно поэтому он и вооружает свои военные суда. Уже после того, как планы вторжения в Англию потерпели крушение, Наполеон в приказе по армии от 1 сентября 1805 года следующим образом объяснял свои намерения: «Если бы я построил одни транспортные невооруженные суда, то неприятель легко понял бы, что высадка будет произведена только после прибытия военного флота. Но, вооружив флотилию артиллерией, я обманул неприятеля, который решил, что я намериваюсь пробиться к его берегам только с помощью этой флотилии». Но в действительности Наполеону, как покажут дальнейшие события, обмануть неприятеля не удалось. «Это шлюпочное дело, – говорил Г. Нельсон, – может быть лишь частью великого плана вторжения, но никогда оно не может быть самостоятельным».

Сооружение Булонской флотилии и сосредоточение ее заняло с небольшими перерывами около трех лет. Исходными пунктами экспедиции были выбраны Булонь и прилегающие к ней небольшие порты: Этапль – с юга и Амбльтез и Вимре – с севера. Но флотилия строилась не только в этих четырех портах, но и вдоль Жиронды, Луары, Сены, Соммы, Уазы, Шельды, Рейна и других рек, берега которых покрылись импровизированными гаванями. Отсюда канонерские шлюпки стекались в полном вооружении к океану и под охраной береговых батарей перегонялись партиями в 30–60 парусов с севера и с юга по этапам к пунктам сосредоточения. Наполеон уделял особое внимание организации береговой обороны, которая должна была отражать попытки англичан помешать сосредоточению флотилии вторжения. «Я с крайним неудовольствием узнал, – писал он 30 октября 1803 года генералу Даву, – что англичане успели ограбить судно, севшее на мель между Гравелином и Кале. При настоящей охране берегов подобного случая не могло бы быть. Кавалерийские отряды и конная артиллерия могли подоспеть и не допустить англичан грабить судно… Прикажите расставить кавалерийские пикеты так, чтобы они могли беспрепятственно встречаться на разъездах. Прикажите содержать орудия в упряжи так, чтобы по первому сигналу они могли немедленно поспевать на места, где суда сядут на мель. Наконец, прикажите надзирающим генералам быть всегда на лошади, делать маневры сухопутным войскам, проверять канониров, стерегущих берег… Известите меня поименно о всех постах, какие поставите, и о местах, где расположите конную артиллерию».

Специальные меры были приняты и для охраны военных лагерей и портов со стороны суши. «Чтобы помешать проникновению шпионов, – писал маршал Ней, – часовым было приказано стрелять по каждому, кто проскользнет сквозь цепь заграждения. От шпионов, пытавшихся проникнуть повсюду и выработавших свою сигнализацию и связь, специально охранялись ветряные мельницы. Были запрещены выходы из портов в море рыбачьих лодок. Ведь дело шло об экспедиции, от которой зависело будущее Франции». Гавани Булонского лагеря расширялись и углублялись, к набережным причаливали все новые суда, по внутренним водным путям со всей Франции и из Голландии сюда свозили в большом количестве пушки, снаряды, ружья и провизию. Войска обучались быстрой посадке на суда, умению управлять ими и в короткий срок высаживаться на берег.

Но и англичане также не бездействовали: Англия, до сих пор пренебрегавшая укреплением своих портов и береговой линии, должна была спешно наверстывать упущенное время. «Наши адмиралы конца XVIII и начала XIX века никогда не думали о том, что базы действия их флотов должны быть защищены укреплениями, – говорил контр-адмирал Коломб. – Они были вполне убеждены, что защита флота заключается в самом флоте. Никто из них не сомневался в бесполезности поддержки флота с берега». Английскому Адмиралтейству пришлось пересмотреть эти устаревшие убеждения. И вскоре не только места стоянки английского флота, но и все пункты возможной высадки вражеского десанта на юго-восточном побережье Англии обросли береговыми батареями и фортами. Старые суда, превращенные в плавучие батареи, широко разветвленная служба береговой охраны, линия фрегатов, преградившая путь в Темзу, флот береговой обороны, состоявший из фрегатов, бригов, корветов и канонерских лодок и курсировавший вдоль линии берега от Темзы до Портсмута, – таковы были многочисленные препятствия, которые предстояло преодолеть французской армии даже в том случае, если бы ей удалось благополучно прорваться через Ла-Манш.

Но главная сила обороны Англии все же заключалась в самом военно-морском флоте. Во время заключения Амьенского мира Англия располагала 130 хорошими линейными кораблями, а Франция, перенесшая незадолго до этого Абукирский удар, – только 47. «Да и те, – как указывал Шабо-Арно, – были в жалком виде». В течение 1804 года с английских верфей было спущено на воду 87 новых хорошо оснащенных судов. Число матросов и морских солдат, служивших в английском флоте, достигало 120 000, а командного состава – 3650 человек.

С 1 июня 1803 года 60 английских кораблей окружили французские берега и держали все порты противника в тесной блокаде. Каждая из французских флотилий при первой же попытке выйти в море могла быть уничтожена. Английский флот занимал гораздо более выгодную позицию. Базируясь в Плимуте, Портсмуте, Гибралтаре и на Мальте, он мог блокировать франко-испанские корабли как в портах Атлантического, так и Средиземноморского побережья, а в случае необходимости – сосредоточиться в нужном для него направлении. Блокируя базы и порты противника, англичане стремились не допустить сосредоточения франко-испанского флота в Ла-Манше, без чего, по их мнению, Наполеон не мог решиться на вторжение в Англию. Блокадные действия английского флота продолжались до 1805 года включительно. Исходя из дислокации неприятельских кораблей, англичане установили постоянную блокаду Текселя, Бреста, Рошфора, Ферроля, Кадиса и Тулона, причем основное внимание обратили на Брест и Тулон – главные базы французского флота в Атлантическом океане и Средиземном море. Каждый из этих портов был «закрыт» превосходящей английской эскадрой: соответственно 20 линейных кораблей и 5 фрегатов для Бреста, 14 и 11 – для Тулона, 5 и 1 – для Рошфора, 7 и 2 – для Ферроля; в дополнение к силам, осуществлявшим ближнюю блокаду, сильные британские эскадры были развернуты в Канале и подходах к нему – всего в обоих проливах 8 линейных кораблей и 18 фрегатов, плюс в эскадре, сторожащей голландский флот, – 9 линейных кораблей и 7 фрегатов; в эскадре, прикрывающей подступы к Ирландии, – 6 фрегатов.

К 1805 году Англия имела в своем распоряжении 104 линейных корабля, которые, однако, постоянно находились в крейсерском плавании. Поэтому реально англичане располагали боеспособной силой из 72 кораблей, 60 из которых, как мы помним, находилось в морях Европы. Вместе с тем очевидно, что англичане все-таки обладали значительным превосходством в силах, которые к тому же занимали выгодное положение, находясь относительно недалеко от своих портов.

Для того, чтобы «очистить» Ла-Манш, французам требовалось собрать свои сильнейшие эскадры вместе, каждый раз избегая фатального боя с превосходящими блокирующими эскадрами, привести их в Канал и там дать императору несколько дней, которые были необходимы для переправы армии на острова. А вот задача англичан была гораздо проще – их вполне устраивал «статус кво», его оставалось лишь поддерживать, не давая французам прорвать блокаду. Задача осложнялась зависимостью парусных кораблей от ветра, который мог не дать им выйти из гаваней, а мог и позволить блокируемой эскадре выскользнуть, к примеру из Бреста, в то время как блокирующая оставалась бы в полосе мертвого штиля.

Но после Сент-Винсента и Абукира, Кампердауна и Копенгагена Британия была абсолютно уверена в благоприятном для себя исходе возможного морского противостояния. Ее беспокоила лишь возможность высадки большой французской армии на британское побережье: последнее, учитывая практическое отсутствие сухопутных войск у Англии, и боевые качества наполеоновских военачальников, несомненно, привели бы к победе французов. Поэтому Булонский лагерь и, соответственно, театр военных действий, охватывающий французское и английское побережье Па-де-Кале, акваторию этого пролива, а также Ла-Манша, изначально воспринимался обеими сторонами как решающий. На побережье Ла-Манша французы сконцентрировали более 130 тысяч отборных солдат, которыми командовали лучшие наполеоновские генералы. Число транспортов и канонерских лодок достигло 2100 единиц.

В Англии об этих приготовлениях знали не только правительственные сферы, но и весь народ. Тревога и страх овладели страной. Молниеносные и сокрушительные победы Наполеона в Италии произвели огромное впечатление. Всех волновал один вопрос: что может противопоставить Англия французскому вторжению? Безусловно, самые большие надежды страна возлагала на морские традиции, которые имели в стране многовековую историю. Адмирал Сент-Винсент бодро заявлял: «Я не утверждаю, что враг не сможет прийти сюда. Я только говорю, что он не сможет прийти морем». Однако эти слова, призванные поднять веру в мощь английского флота, с точки зрения логики были весьма уязвимы: если враг мог появиться на английской земле, то только с моря. В то время авиадесантов еще не знали. По этому поводу английские историки сегодня пишут: «…пока французский флот все еще не был разгромлен в бою, угроза внезапной высадки “великой армии” с моря нависала, как отдаленная туча». В. Трухановский, автор книги о Горацио Нельсоне, еще более категоричен: «Опасность нависала не как отдаленная туча, она висела над страной, как дамоклов меч».

Многие из английских военачальников строили предположения о замыслах Наполеона и возможном ходе вторжения в Англию. Например, один из видных офицеров английского флота, М. Е. Планкетт, смотрел на дело очень мрачно. «Полки наши, – писал он, – будут столько сопротивляться неприятелю, сколько этого можно надеяться от их небольшого числа. Но полки эти, из которых нужно отделить, по крайней мере, 30 ООО человек для защиты Ирландии, составили бы тогда армию не более как в двадцать или двадцать пять тысяч человек. К этим 25 000 можно прибавить еще солдат-ветеранов… Что же касается наших воинственных селян, то можно ли серьезно возлагать на них существенную роль в этой быстрой борьбе, которая решит участь Англии или, по крайней мере, участь столицы? Бывали случаи, когда вооружение крестьян могло остановить движение армии, но в Англии для этого недостает двух необходимых вещей: времени и пространства. Армия, высаженная на берега Сассекса, через два дня будет в Лондоне».

 

Маневры перед решающим сражением

Задача союзников была предельно сложна: победить англичан на море, где они были традиционно сильны, поэтому работа над планом вторжения шла с начала войны.

Первоначально предполагалось, что тулонская эскадра, пользуясь благоприятной погодой, прорвет блокаду и попытается оторваться от блокирующей эскадры Нельсона, базировавшейся на островах Ла-Маддалена в проливе Бонифачо между Сардинией и Корсикой. В случае удачи следовало, пользуясь превосходством в силах над любой вспомогательной эскадрой, которую британское Адмиралтейство могло послать на помощь Гибралтару, прорваться через этот пролив и следовать по обстановке к Ферролю, а лучше – к Рошфору. Брестская эскадра должна была проявлять всяческие признаки активности для того, чтобы связать блокирующую эскадру. Пользуясь этим, французская эскадра, составленная из сил, базировавшихся в Тулоне и Рошфоре, двинется на север, но не через Канал, а вокруг Ирландии, демонстрируя намерение высадиться на этом острове. Лишь затем, вместо того чтобы войти в Ирландское море, флот обогнет саму Великобританию и выйдет к Булони с севера. Здесь он прервет блокаду голландского флота и еще больше усилится за счет голландских кораблей. Таким образом, в Даунсе союзный флот будет значительно мощнее тех сил, которые англичане смогут ему противопоставить (по расчетам Наполеона в Рошфоре и Лорьяне могут собраться до 16 линейных кораблей и 11 фрегатов, которым неприятель не сможет противопоставить соединенный флот в силу относительной внезапности направления удара, а лишь отдельные эскадры, которые будут без труда уничтожены), а, значит, будет возможно достижение локального превосходства на море для высадки десанта на английское побережье. Вывод был ясен: ключ от Даунса лежит в Тулоне и ветрах с Йерских островов, которые должны будут помешать Нельсону вовремя пресечь попытку прорыва французов.

Однако с самого начала руководства союзным флотом Пьера Вильнева операция пошла не так: его корабли долго не могли выйти в море и оторваться от английского эскорта, а из других французских флотилий лишь двое из трех смогли вырваться из окружения. Самая крупная брестская эскадра так и осталась в порту. Таким образом, выполнение вполне реалистичного плана Наполеона, созданного в январе 1805 года, было сорвано из-за того, что брестская эскадра вице-адмирала графа Гантома не смогла выйти в море из-за сильных западных ветров, а тулонская эскадра вице-адмирала Вильнева, хотя и вышла, но из-за сильного шторма повернула назад. Только эскадра под руководством Миссиесси, вышедшая из Рошфора 25 января, дошла до Вест-Индии, разорила там британские владения и вернулась назад.

В марте того же года Наполеон разослал другой план, который также не был реализован. Согласно ему, вице-адмирал Вильнев, обеспечивая совместно с испанской кадисской эскадрой адмирала Травины отвлекающий маневр для вторжения на Британские острова, покинул Тулон и повел свои корабли в сторону Карибских островов. С целью дезинформации англичан французы также распространяли слухи о том, что готовится новое вторжение в Египет. Корабли союзников, вырываясь из блокированных англичанами портов континента, скапливались в Атлантике. В начале апреля французская эскадра миновала Гибралтар.

Горацио Нельсон, блокировавший французскую базу Тулон, узнав о выходе в море французской эскадры адмирала Вильнева, стал искать ее на путях в Египет. Только через месяц, убедившись в своей ошибке, он со своей эскадрой в составе 10 линейных кораблей последовал за Вильневом в Вест-Индию. В начале июня англичане прибыли на Барбадос. Узнав о появлении сильной британской эскадры, Вильнев принял решение возвратиться, что в принципе и предусматривалось планом Наполеона. Французы взяли курс на Европу. Как уже говорилось, флот Вильнева должен был деблокировать французские и испанские эскадры в Ферроле, Рошфоре и Бресте, а затем объединенными силами атаковать англичан либо через Ла-Манш, либо обогнув Британские острова.

Однако Вильнев, который хотел отплыть от берегов Вест-Индии тайно, не сумел выполнить этот маневр. Нельсон, узнав о том, что французская эскадра отправилась в Европу, уже через два дня после ее отплытия отправился вслед за ней. Английскому вице-адмиралу приходилось торопиться, ведь прибытие французской флотилии резко меняло расстановку сил, и совсем не в пользу Лондона.

Чтобы не допустить соединения кораблей эскадры Вильнева с испанской в Ферроле, англичане усилили блокировавшую Ферроль эскадру вице-адмирала Кальдера, направив к ней 5 линейных кораблей из Рошфора. А 22 июля 1805 года Р. Кальдер, имевший в своем распоряжении 15 линейных кораблей, атаковал соединенную флотилию (из 20 кораблей) возле мыса Финистерра (Испания, Галисия). Произошло короткое, но имевшее значительные последствия, сражение, в ходе которого франко-испанская эскадра потерпела поражение от англичан. Английский вице-адмирал Кальдер не без помощи тумана отнял у союзников два испанских корабля: «Фирме» и «Сан-Рафаэль». Пьер Вильнев, проявивший в этой битве полную бездарность и пассивность, к тому же отказался предпринять попытку освободить захваченные англичанами испанские корабли. А вот команда Вильнева в бою с противником вела себя смело и храбро. «Эскадра его показала себя исполненной рвения, и экипажи дрались с энтузиазмом и увлечением, напоминавшими самые славные эпохи французского флота. Капитаны де Перонн, Ролан и Космао показали в этом деле геройское мужество, хладнокровие и искусство. Рвение и самоуверенность этих храбрых офицеров должны были бы проникнуть и в сердце их начальника, тем более, что англичане в этом случае впервые держались обороны. Никогда еще никакому адмиралу обстоятельства так не благоприятствовали, чтобы дать выгодное сражение…» – писал об этом Жюльен-де-ла-Гравьер Рош.

Однако Вильнев не воспользовался благоприятным моментом. До 25 июля он старался добраться до Ферроля, но после трех дней бесполезного лавирования, вошел в порт Виго. Из Виго Вильнев написал адмиралу Декре: «Если бы я сделал быстрый переход от Мартиники к Ферролю, если бы я встретил адмирала Кальдера с 6 или, самое большее, с 9 кораблями и разбил бы его, а потом, соединясь с феррольской эскадрой и имея еще на полтора месяца провизии и воды, перешел бы к Бресту и дал ход предприятию императора, я стал бы первым человеком Франции. Что ж?»

В Виго французская эскадра воспользовалась стоянкой: она запаслась водой и свежей провизией и готовилась выйти в море. Вице-адмирал Нельсон, придя 22 июля в Тетуанский залив, на следующий же день отправился на соединение с флотом Корнуоллиса. Северо-восточные ветры, задержавшие его у Сент-Винсента, помогли вице-адмиралу Кальдеру подойти к Ферролю. Вильнев находился, таким образом, между двумя английскими эскадрами. Однако сильный юго-западный ветер принудил Кальдера отойти от берега и дал французам возможность перейти из Виго в Корунну; часть их кораблей прошли в Ферроль и соединились там с 5 французскими и 10 испанскими судами. Поскольку Вильнев оставил в Виго три поврежденных корабля, то после соединения с феррольской эскадрой в его распоряжении оказалось 29 линейных кораблей.

То, что союзникам удалось соединиться, чрезвычайно обрадовало испанского адмирала Травину. «Когда при первом остовом ветре, – писал он адмиралу Декре, – 14 неприятельских кораблей подойдут к Ферролю, то они будут очень удивлены… Переход от мыса Финистерра был труден и опасен; его сторожили значительные неприятельские силы, но мой почтенный сотоварищ предпринял и совершил его с большим соображением, с благоразумием и со смелостью… Предприятие было увенчано полным успехом». Что же, друг и помощник Вильнева, адмирал Травина прощал командующему все его просчеты и ошибки.

Справедливости ради стоит сказать, что до тех пор Вильнев и не совершал крупных ошибок. Он выполнил все, что намечал император, под его флагом было собрано 29 французских и испанских кораблей. Оставалось только идти на север – к Бресту; но тут-то, когда предстояло проникнуть в самую гущу неприятельских сил, в эту решительную минуту Вильнев допустил ошибку – свою эскадру он повел в противоположном направлении – на юг, в Кадис. 11 августа он писал адмиралу Декре: «Рассудите, как мне не заботиться и не тревожиться: я выхожу в море, а у меня два корабля, “Ахилл” и “Альджесирас” почти съедены болезнями. “Индомтабль” не в лучшем положении, и сверх того, часть экипажа его в бегах, а мне угрожают соединением Кальдера и Нельсона… Наши силы должны были состоять из сотен кораблей, а будут всего из 28 или 29, тогда как неприятельские более сосредоточены, чем когда-нибудь. На этом основании мне нельзя сделать ничего другого, как только перейти в Кадис».

Итак, вопреки прямым приказам Наполеона идти в Ла-Манш, чтобы продолжить выполнение плана, адмирал повернул на юг и встал на якорь в Кадисе. Между тем Наполеон все еще ждал, что эскадра Вильнева возьмет курс на пролив. Наполеон торопил Вильнева, так как 5 августа (24 июля) 1805 года Австрия, решившая наконец-то присоединиться к коалиции, объявила Франции войну, и следовало ожидать открытия военных действий у восточных границ Французской империи. Арест французскими жандармами члена династии Бурбонов герцога Энгиенского на баденской территории и казнь в Париже по приговору военно-полевого суда – все это создавало при европейских монархических дворах настроение, ускорившее создание давно ими задуманной третьей коалиции. «Идите, – писал Наполеон Вильневу, – в Булони, в Этапле, в Вимре и в Амбльтезе вас ждут 150 000 человек, готовые сесть на 2000 судов, расставленных в линии на всех рейдах от Этапля до мыса Гринэ, несмотря на неприятельские крейсеры. Один ваш переход – и Англия в наших руках, окончательно и бесповоротно». Но Вильнев нарушил приказ и не вышел в море. «Выйти из Кадиса, – снова писал он адмиралу Декре, – не имея возможности тотчас же пройти в пролив и притом с уверенностью встретить весьма превосходного неприятеля, значило бы все потерять. Я не могу думать, чтобы Его Величество захотел подвергнуть большую часть морских сил своих такому отчаянному риску, который не обещает даже славы». Жюльен-де-ла-Гравьер Рош писал об этом: «Вильнев, со своим апатичным характером не жаждал той славы, которая остается в памяти благодарных потомков. Он в состоянии был возвыситься до самого отчаянного геройства, если бы в мужестве его кто-нибудь усомнился, но ничто в свете не могло пробудить в нем той пылкой веры, которой требовал от него император. Он, может быть, слишком легкомысленно взял на себя такое грандиозное предприятие. Пугаться опасностей значило уже вредить успеху дела, а Вильнев ежеминутно испытывал сомнения».

Наполеон сурово осуждал Вильнева за нерешительность. Лишенный возможности выполнить самый блистательный проект, что когда-либо занимал его мысли, он строго осуждал переход соединенного флота в Кадис. Наполеон видел в этом решении не расчет, а панический страх, и тем суровее упрекал Вильнева в неверии в свои силы и в нерешительности, ибо, как писал Декре, «никакое чувство не было более чуждо его великой душе и не поражало его неприятнее в других».

Императору адмирал Вильнев объяснял свои действия бедственным положением и плохой готовностью флота. Самое интересное, что с точки зрения современных военных историков, у адмирала был реальный шанс прорваться к Ла-Маншу, так как английские флотоводцы долго не могли скоординировать свои действия, нужно было лишь проявить достаточную смелость. Несмотря на причины, усложнявшие четкое выполнение наполеоновского плана «Булонской экспедиции» и даже частично ее срывавших (например, потеря двух кораблей в сражении у мыса Финистерра), план императора все-таки мог бы быть выполнен, чему способствовали сами англичане, допустившие стратегическую ошибку. 17 (5) августа адмирал Корнуоллис послал вице-адмирала Р. Кальдера опять к Ферролю с 18 линейными кораблями, оставив при себе 17. Вследствие этого сложилась благоприятная обстановка для союзных франко-испанских сил. У Гантома в Бресте был 21 корабль против 17 адмирала Корнуоллиса, а у Вильнева 29 – против 18 вице-адмирала Р. Кальдера. Если бы французские адмиралы проявили решительность, то, пусть и с потерями, но все-таки смогли бы прибыть в Булонь.

О том, был ли шанс у Вильнева, Жюльен-де-ла-Гравьер Рош пишет так: «Какой оборот приняли бы дела, если бы союзный флот, стоявший со 2 августа в Ферроле, не так медленно двигался, а напротив, устремился бы на 35 кораблей Корнуоллиса? При воспоминании о том, что произошло впоследствии у Трафальгара, невольно рождается вопрос: мог ли соединенный флот, даже позволив разбить себя, нанести при этом неприятелю такой вред, чтобы принудить его выпустить из Бреста эскадру Гантома? Если бы, напротив, Вильнев, так как на это и указал раздраженный император адмиралу Декре, соединился бы в Виго с отрядом капитана Лаллемана, который пришел туда 16 августа, то он, по всей вероятности, направясь к Бресту, разошелся бы с Кальдером, не встретив его, и тогда, имея 33 корабля, легко бы мог справиться с 18 кораблями, оставшимися у Корнуоллиса при Уэсса-не. Однако более вероятно то, что Кальдер, явившийся перед Ферролем 20 августа, узнал бы через нейтральные суда о движении Вильнева. При этом известии Кальдер, без сомнения, тотчас бы воротился к Корнуоллису или, как сделал бы это на его месте Нельсон, стал бы преследовать и тревожить союзный флот до последней возможности. В таком случае опасения Вильнева и Гравины, без сомнения, оправдались бы. И притом, если бы даже, несмотря на столько препятствий, Вильнев и Гантома соединились – оставалось еще провести эти 55 кораблей в Канал. Тогда следует еще спросить, неужели не попытались бы 35 английских кораблей, к которым присоединились бы, может статься, еще новые подкрепления, воспротивиться этому переходу? В двух шагах от своих портов, в таком море, где Шербургне представлял тогда для французских эскадр достаточное убежище, ужели не могли они атаковать с успехом армаду, правда огромную, но мало привычную к морским крейсерствам, которую притом весьма трудно было бы держать вместе при непостоянных ветрах, при сильных и неправильных течениях, господствующих в этих водах, и к тому же в такое время года, когда ночи уже становятся темными и продолжительными. К несчастью для Вильнева, ответ на эти вопросы не вызывал сомнения».

В Кадисе французские суда простояли два месяца, позволив английской эскадре подтянуть подкрепления и заблокировать себя. За это время с французских, а еще больше с испанских кораблей дезертировало множество матросов. Некоторых из них поймали на улицах Кадиса перед самым снятием кораблей с якоря, но все же немало их успело скрыться в окрестностях города, так что к началу похода немногие команды оказались в полном составе. 27 сентября Вильнев получил приказ взять на полшага продовольствия и направиться из Кадиса через Гибралтар в Средиземное море, в Картахену, соединиться там с 8 линейными испанскими кораблями, а затем высадить в Южной Италии десантные войска. В своей новой кампании на суше Наполеон хотел использовать союзный флот у берегов Южной Италии, откуда он намеревался нанести удар Неаполитанскому королевству.

Одновременно с новой оперативной директивой Вильнев получил от адмирала Декре из Парижа следующее письмо: «Главное намерение императора состоит в том, чтобы отыскать в рядах, в каких бы то ни было званиях офицеров, наиболее способных к высшему начальствованию. Но чего ищет он прежде всего, так это благородной любви к славе, соревнования за почести, решительного характера и безграничного мужества. Его Величество хочет уничтожить эту боязливую осторожность, эту оборонительную систему, которые мертвят нашу смелость и удваивают предприимчивость неприятеля. Эту смелость император желает видеть во всех своих адмиралах, капитанах, офицерах и матросах, и, каковы бы ни были ее последствия, он обещает свое внимание и милости всем тем, кто доведет ее до высшей степени. Не колеблясь нападать на слабейшие и даже равные силы и сражаться с ними до уничтожения – вот чего желает Его Величество. Для него ничто потеря кораблей, если только эти корабли потеряны со славой. Его Величество не хочет, чтобы его эскадры держались в блокаде слабейшим неприятелем и приказывает вам в том случае, если он явится таким образом перед Кадисом, немедля атаковать его. Император предписывает вам сделать с вашей стороны все, чтобы внушить подобные чувства всем вашим подчиненным – делами, речами, – словом всем, что может возвысить душу. В этом отношении не должно пренебрегать ничем: смелые подвиги, всевозможные ободрения, рисковые предприятия, приказы, возбуждающие энтузиазм (Его Величество желает, чтобы эти приказы были как можно чаще отдаваемы и чтобы вы мне их регулярно пересылали) – все средства должны быть употреблены, чтобы оживить и возбудить мужество наших моряков. Его Величество желает открыть им доступ ко всем почестям и отличиям, которые будут непременной наградой за каждый блистательный подвиг. Ему хочется надеяться, что вы первый заслужите эту награду, и я считаю своим приятным долгом сказать вам со всей искренностью, что, несмотря на упреки, которые мне велено вам сделать, Его Величество ожидает только первого блистательного дела, которое доказало бы ему ваше мужество, чтобы изъявить вам особенное свое благоволение и наградить вас самыми высшими отличиями».

«Депеша эта, возвышенный стиль которой обнаруживается на каждом шагу, ее блестящий язык, столько раз зажигавший энтузиазмом ряды французских войск, дают ясно понять, каким образом Вильнев решился месяц спустя дать Трафальгарское сражение, – писал по этому поводу Жюльен-де-ла-Гравьер Рош. – Приказав своим флотам действовать наступательно, император ожидал от любви к славе, от увлечения битвой того, чего можно было достигнуть только терпеливыми усилиями, и таким образом, можно сказать, хотел скорее вырвать победу отчаянным усилием, чем оспаривать ее равными силами. К несчастью, он взывал тогда к человеку, весьма храброму лично, который в унынии, им овладевшем, готов был решиться на все, чтобы смыть пятно со своей чести. С недовольными союзниками, с кораблями, многие из которых еще не видали моря, с офицерами, доверие которых он утратил, с канонирами, которые большей частью ни разу еще не палили из пушек с качающейся палубы, Вильнев, измученный, решился сыграть одну из тех партий, которые могут при проигрыше поколебать самые твердые государства».

Прошло всего несколько дней, и Наполеон отдал Вильневу новый приказ, предписывавший после прибытия в Картахену проследовать к Неаполю. «Я желаю, – требовал император, – чтобы везде, где встретите неприятеля, слабейшего в силах, Вы бы немедля нападали на него и имели с ним решительное дело… Вы должны помнить, что успех предприятия зависит более всего от поспешности Вашего выхода из Кадиса. Мы надеемся, что Вы сделаете все, что от Вас зависит, чтобы поскорее это исполнить, и рекомендуем Вам в этой важной экспедиции смелость и наивозможно большую деятельность». Но, понимая ужасное состояние эскадры, в которой не хватало людей, а некоторые корабли были в очень плохом состоянии, и опасаясь столкновения с блокирующими силами англичан, вице-адмирал Вильнев не хотел выходить в море, игнорируя приказы Наполеона. В свою очередь Наполеон обрушил свой гнев на Вильнева, обвиняя адмирала в недостатке решительности и в несправедливых жалобах на свои корабли.

Не надеясь, что Вильнев по приказу обретет отвагу и мужество, император срочно направил ему замену в лице вице-адмирала Шевалье де Росильи. Путь из Парижа в Мадрид, а оттуда в Кадис был в те времена долгим. К тому же карета, на которой ехал де Росильи, сломалась в дороге. Вильнев узнал о приезде своего преемника в Испанию, когда тот еще не успел добраться до Кадиса. Приказ уступить свой пост командира эскадры в пользу адмирала Росильи и отправиться во Францию для ответа за свое непослушание шокировал Вильнева. «Я бы с радостью, – писал он морскому министру, – уступил первое место адмиралу Росильи, если бы только мне позволено было оставить за собой второе; но для меня невыносимо потерять всякую надежду доказать, что я достоин лучшей участи. Если ветер позволит, я завтра же выйду».

На следующий день после минутного совещания с Гравиной Вильнев, отдал флоту приказ: «Приготовиться к походу». Когда корабли уже шли под парусами, французский вице-адмирал написал Декре: «Этот выход внушен мне единственно желанием следовать намерениям Его Величества и употребить все усилия к тому, чтобы исчезло неудовольствие, возбужденное в нем происшествиями последней кампании. Если настоящая экспедиция удастся, я с радостью готов верить, что иначе и быть не могло и что все было рассчитано как нельзя лучше, к пользе дела Его Величества».

Итак, 19 (7) октября 1805 года эскадра вице-адмирала Пьера Шарля Вильнева в составе 33 французских и испанских линейных кораблей вышла из Кадиса и взяла курс на Средиземное море, идя кильватерной колонной на расстоянии 10–12 миль от мыса Трафальгар. Союзная эскадра направлялась в сторону Бреста – адмирал вел свой флот на верную гибель. Ведь опасения Вильнева не были безосновательными. Их причиной были и недостаточная морская выучка у офицеров и матросов, и малый военный опыт у капитанов, и отсутствие должной слаженности при маневрировании кораблей. Однако главной причиной сомнений французов в своей победе было то, что «Вильнев никогда не старался исправить, и на что еще в 1802 году так ясно указал знаменитый инженер Форфе». Форфе писал: «На самом деле одна артиллерия может решить вопрос превосходства на море. Забавно слушать иногда, как часто и долго рассуждают и спорят из-за того только, чтобы определить причину превосходства англичан!.. Четырех слов довольно, чтобы ее указать… У них корабли хорошо организованы, хорошо управляются, и артиллерия их хорошо действует… У вас же – совершенно противное!.. Когда у вас будет то же, что у них, вы в состоянии будете им противиться… вы даже побьете их».

Артиллерия действительно у англичан была превосходной. Английские канониры, лучше обученные, нежели французские, были меткими и удивительно быстро управляли орудиями. Как уже отмечалось, не на всех кораблях, но по крайней мере на лучших из них, английские канониры успевали делать по выстрелу в минуту, в то время как французские успевали выстрелить один раз в три минуты. «Этому-то тройному превосходству англичан должно бы французам приписать свои неудачи с 1793 года. Этому-то “граду ядер”, как выражался Нельсон, Англия обязана была владычеством над морями, и он сам обязан был победами при Абукире, а потом при Трафальгаре», – справедливо указывал Жюльен-де-ла-Гравьер Рош.

Между тем, невзирая на все опасения, вице-адмирал Вильнев решился на встречу с более сильным противником. Вскоре возле мыса Трафальгар, невдалеке от Кадиса, союзная эскадра была обнаружена и атакована английской под командованием вице-адмирала Нельсона.

 

Трагическая встреча у мыса Трафальгар

Итак, встреча франко-испанской и английской эскадр произошла ранним утром 21 октября 1805 года у мыса Трафальгар на Атлантическом побережье Испании чуть южнее города Кадис, близ входа в Гибралтарский пролив. Существовали глубокие геополитические причины того, что судьбоносная битва эры парусного флота произошла именно здесь. Кадис был связующим звеном между Старым и Новым Светом. «Роль, которую Кадис играл в борьбе держав за контроль над Атлантикой, не была случайной, – говорит Хавьер Фернандес Рэйна, директор Муниципального архива Кадиса. – Трафальгарское сражение – это не отдельное событие, оно произошло именно здесь неспроста. Это был завершающий акт драмы, которая разыгрывалась на протяжении многих лет».

Как мы уже писали, у союзников было 33 линейных корабля – 18 французских и 15 испанских. В их распоряжении имелось также пять фрегатов и два вооруженных брига. Союзная эскадра состояла из более чем 30 тысяч человек и была вооружена 2632 орудиями. Противник располагал 27 линейными кораблями, четырьмя фрегатами, одним шлюпом и одним куттером. Всего английская эскадра насчитывала около 17 тысяч человек. По количеству орудий, которых в целом на бортах кораблей насчитывалось чуть более двух тысяч, англичане уступали союзникам.

Франко-испанский флот, которым руководили шесть адмиралов, шел на юг со скоростью 3–4 узла. Флаг командующего объединенной эскадрой вице-адмирала Пьера Шарля де Вильнева развевался на корабле «Буцентавр», флаг его заместителя, испанского адмирала Фредерико Гравины, – на 112-пушечном корабле «Принц Астурийский». Контр-адмирал Дюмануар возглавлял корабль «Формидабль», контр-адмирал Магон – корабль «Аль-джесирас», и, наконец, флаги контр – адмирала Сизнероса и вице-адмирала Алавы были подняты на двух великолепных испанских судах: 148-пушечном «Сантиссима Тринидад» и 112-пушечном «Санта-Анна». В этот октябрьский день ветер дул слабый и неустойчивый, шла зыбь – предвестник скорого шторма, что препятствовало выстраиванию судов в боевые линии. Поэтому французские корабли образовали нечто вроде полумесяца, растянувшись на расстояние 5–6 миль. Авангард под командованием контр-адмирала Дюмануара состоял из кораблей «Нептуно», «Сипион», «Интрепид», «Райо», «Формидабль», «Дюге-Труэн», «Монблан», «Сан-Франциско д’Асис», «Сан – Августино» и «Герой». «Сантиссима Тринидад», «Редутабль» и «Нептун» держались около «Буцентавра». Позади этой группы оставался огромный интервал, который следовало бы занять трем «упавшим под ветер» кораблям «Сан-Леандро», «Сан-Хусто» и «Эндомтабль».

Интервал, разделявший союзную эскадру надвое (14 кораблей со стороны Вильнева и 19 – со стороны Гравины), играл на руку англичанам. Английский адмирал спешил навстречу вражеской эскадре, и благоприятный для него ветер – как много от него зависело в те годы в военно-морских баталиях! – обеспечивал движение судов со скоростью примерно 5 миль в час. Английские судна двигались двумя колоннами. 100-пушечный корабль «Ройал Соверен» возглавлял линию младшего флагмана Катберта Коллингвуда. «Виктори» под флагом Горацио Нельсона, шедший во главе второй колонны, двигался медленнее. Вице-адмирал заранее разработал план неизбежного, как он считал, сражения. Еще 10 октября он отдал соответствующие распоряжения командирам кораблей. Разделив свой флот на две эскадры, Нельсон планировал дать вместе два отдельных сражения. Одно, наступательное, он предоставлял Коллингвуду; за другое – оборонительное – брался сам. С этой целью он рассчитывал прорезать линию Вильнева так, чтобы разделить ее надвое в районе арьергарда и центра, что и произошло в реальности.

Согласно плану, главный удар по противнику должна была нанести колонна адмирала Коллингвуда. Ей предстояло прорезать строй франко-испанского флота между 12-м и 13-м кораблями с конца. Таким образом, арьергард союзной эскадры оказывался отделенным от основных сил. Затем колонне Коллингвуда следовало окружить отрезанные корабли вражеского арьергарда, после чего уничтожить их или пленить. Колонна Нельсона же должна была обеспечить удар на главном направлении, атакуя центр неприятельского флота. Удержать таким образом авангард в бездействии – значило выиграть несколько драгоценных минут. Если эта часть союзного флота будет ждать сигналов главнокомандующего, чтобы вступить в бой, то корабли Коллингвуда, количественно превосходящие своего противника, подавят арьергард прежде, чем авангард успеет сделать хоть один выстрел. Верно рассчитав, как развернутся события, Нельсон не выделил против авангарда противника никаких сил, так как, зная слабую подготовку франко-испанского флота, полагал, что его центр и арьергард будут разбиты раньше, чем к ним на помощь придут корабли авангарда. Впрочем, в том случае, если бы французские и испанские моряки проявили сноровку и все же успели прийти на помощь своим судам, их должны были встретить все освободившиеся линейные корабли из колонн Коллингвуда и Нельсона.

Английским капитанам был подробно объяснен генеральный план атаки, который позволял избежать линейной тактики, когда корабли обмениваются бортовыми залпами на параллельных курсах. По замыслу Нельсона, сражение должно перерасти в «свалку», при которой корабли сражались бы друг с другом и все уже полностью зависело бы от мастерства их командиров и боевой выучки канониров. Нельсон был уверен в такой тактике ведения боя – он верил в своих капитанов и моряков. Но, отдавая боевой приказ, вице-адмирал понимал, что многое в сражении зависит от случая и непредвиденных обстоятельств. Поэтому Коллингвуду и капитанам кораблей он предоставил возможность проявить в бою инициативу: «Второй командующий будет направлять движение своей линии судов, держа ее в максимально компактном порядке, насколько позволят условия. Капитаны должны следить за тем, чтобы занимать свое определенное место в линии. Но в случае, если сигналы командующего будут неразличимы и непонятны, капитаны не совершат большой ошибки, поставив свой корабль против корабля противника». Таким образом, капитаны английской эскадры получили инструкцию: в случае необходимости атаковать всеми возможными способами любой ближайший вражеский корабль.

Простой и незатейливый в жизни, если не сказать скучный, Горацио Нельсон был способен зажечь подчиненных, а предоставляя им неограниченную свободу действий в бою, буквально окрылял их. Потерявший в битвах за отечество глаз и руку, имевший множество незаживших ран, этот внешне хрупкий человек поражал недюжинной энергией и целеустремленностью. Опытный, энергичный, смелый на выдумки, Нельсон одним из первых флотоводцев пренебрег тактикой из учебников и стал разрабатывать свои собственные схемы боя с неприятелем.

Итак, на этот раз тактический замысел Нельсона сводился к тому, чтобы атаковать противника из походного порядка без перестроения в боевой с кратчайшей дистанции, прорезая его строй и нанося главный удар по флагманским кораблям. Таковы были планы вице-адмирала, изложенные своим капитанам. Впоследствии этот замысел прославится как военное завещание самого знаменитейшего из адмиралов Англии. Однако 21 октября 1805 года, в день, ставший последним в его жизни, непредсказуемые обстоятельства внесли в планируемое им морское сражение свои коррективы.

В отличие от Нельсона, Вильнев, почти не веривший в свои силы и в саму возможность победы над англичанами, при выходе из Кадиса не разработал плана боя на случай встречи с английским флотом, ограничившись лишь общим указанием о необходимости взаимной поддержки в бою. Поэтому, обнаружив на горизонте английскую эскадру и поняв, что генеральное сражение неизбежно, он в 8 часов повернул на обратный курс, чтобы в случае неудачного исхода боя иметь возможность укрыться в Кадисе. Однако это только привело к потере времени, ведь поворот союзной эскадры продолжался около двух часов. Из-за слабого ветра и плохой подготовки командиров кораблей строй кильватерной колонны после поворота нарушился, и это в дальнейшем не позволило многим экипажам использовать свое оружие в бою. Нельсон же, разгадав намерение Вильнева уклониться от сражения и укрыться в Кадисе, принял решение немедленно атаковать противника, тем более что погода вполне благоприятствовала этому: дул слабый норд-вест, и с запада шла крупная океанская волна.

Английская эскадра, шедшая двумя колоннами, быстро сближалась с противником. Первую колонну, которая состояла из 14 кораблей, вел 100-пушечный корабль «Ройял Соверен» под флагом вице-адмирала Коллингвуда.

Незадолго перед тем вышедший из дока, этот превосходный корабль был в отличном состоянии. Его днище было обшито медными листами, и потому он скользил по воде с легкостью фрегата. Идущие за ним «Белайл» и «Марс» едва успевали за быстроходным судном. В кильватере «Марса» держались «Тоннан», «Беллерофон», «Колоссус», «Ахилл» и «Полифем». Немного правее «Ревендж» вел за собой «Свифтшур», «Дифайянс», «Тондерер» и «Дефенс». Два 98-пушечных корабля, «Дреднаут» и «Принц», держались между колоннами, но также состояли в эскадре Коллингвуда.

Во главе второй колонны, насчитывающей 13 линейных кораблей, шел «Виктори» с Горацио Нельсоном на борту. За ним следовали два 98-пушечных корабля «Темерейр» и «Нептун». За «Нептуном» шли 74-пушечные корабли «Конкерор» и «Левиафан», а потом 100-пушечная «Британия» под флагом контр – адмирала графа Нортеска. Отделенный от этой первой группы довольно большим интервалом, в кильватере «Британии» двигался любимый корабль Нельсона «Агамемнон» под командой бывшего командира корабля «Вангард», сэра Эдуарда Берри, а за ним – семидесятипушечные корабли «Аякс», «Орион», «Минотавр» и «Спаршиэт».

Обеим линиям английской эскадры предстояло подойти на расстояние орудийного выстрела к центру вражеской линии с тем, чтобы как можно быстрее атаковать ее и разрезать у 12-го корабля, считая от арьергарда. Английские корабли, сближаясь с неприятелем почти под прямым углом, шли более полным ветром, чем корабли союзников, которые к тому же принимали крупную океанскую волну бортом, что затрудняло управление кораблями и ведение прицельной стрельбы. В свою очередь, у англичан тоже возникали трудности: движение английских кораблей, сближавшихся с противником под углом, близким к 90 градусам, ставило их в чрезвычайно невыгодное положение, так как они почти лишались возможности использовать свою артиллерию в период сближения, в то время как противник мог поражать их продольными залпами. Это было особенно опасно для флагманских кораблей «Виктори», на котором держал свой флаг Нельсон, и «Ройял Соверен», где находился Коллингвуд. Только слабая артиллерийская подготовка союзных канониров не позволила им воспользоваться своим благоприятным положением для нанесения эффективного удара по англичанам на этапе сближения.

Около 11 утра, когда дистанция между противниками сократилась до 5 километров, на мачте «Виктори», флагманского линкора англичан, был поднят сигнал к началу сражения, по сей день считающийся образцом военной риторики: «Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг» («England expects that every man will do his duty»). Англичане подняли белый флаг Святого Георгия. Над кормами французских кораблей, сопровождаемый возгласами «Да здравствует император!», взвился трехцветный флаг. В то же время испанцы, под флагом обеих Кастилий, подняли длинный деревянный крест.

Однако первые орудийные залпы прозвучали только в полдень. После того как Вильнев подал сигнал к бою, 74-пушечный линейный корабль «Фуге» выпустил первое ядро по вырвавшемуся немного вперед вражескому «Ройял Соверену». Но флагманский корабль Коллингвуда, ни на одно мгновение не уклоняясь от своего пути, молчаливый и бесстрашный шел к кораблю «Санта-Анна» и первым вплотную сблизился с противником. Несколько ядер, попавших в корпус британского судна, не причинили вреда команде, которой приказано было лечь у пушек. Около 12 часов 30 минут «Ройял Соверен» прорезал строй вражеского арьергарда под кормой 16 корабля (испанский линейный корабль «Санта-Анна») с конца колонны. Выпустив орудийный залп по «Санта-Анне», «Ройял Соверен» открыл огонь по «Фуге», из пушек которого немедленно раздались ответные залпы.

Вслед за флагманским кораблем Коллингвуда, однако со значительными интервалами по времени, поочередно стали прорезать строй союзного арьергарда и остальные корабли его колонны. С расстояния нескольких десятков метров они давали залпы, причиняя судам союзной эскадры серьезные повреждения и нанося большие потери в личном составе. В те времена эскадры во время боя обычно подходили бортами друг к другу и вели огонь из всех пушек одного борта. Нельсон решил сосредоточить сначала удар на пятом или шестом корабле вражеского строя, уничтожить его, расчленив тем самым боевой порядок противника, и затем уже расправиться с остальными судами.

Как уже не раз говорилось, английские стрелки вели огонь по противнику примерно в три раза быстрее, чем французы и испанцы. Это, безусловно, сказалось на результатах боя, в котором решающую роль играла артиллерия. Но, несмотря на эти, казалось бы, благоприятные условия, намечавшееся планом сосредоточение превосходящих сил английского флота на направлении главного удара (15 кораблей против 12 союзного арьергарда) из-за просчета адмирала Коллингвуда в маневрировании, не удалось. По причине ошибочного маневрирования пятнадцати английским кораблям, действовавшим на главном направлении, пришлось вести бой с шестнадцатью союзными кораблями. Сам «Ройял Соверен» вел жаркую схватку с испанским кораблем «Санта-Анна», с дистанции около 400 метров обмениваясь бортовыми залпами. Дуэль противоборствующих команд продолжалась два часа. Кроме того, англичане не смогли добиться и одновременности атаки. Их корабли вступали в бой поодиночке и с большими промежутками по времени, что ставило их в чрезвычайно невыгодное положение, так как противник получал возможность сосредоточивать против них превосходящие силы. Однако союзники не использовали и этой возможности.

Вскоре флагманский корабль Коллингвуда атаковали 74-пушечные судна противника «Сан-Леандро» и «Фуге», а вслед за этим свой огонь на него обрушили 80-пушечный «Эндомтабль» и 74-пушечный «Сан-Хусто». Лишь через четверть часа на помощь «Ройял Соверену» подоспел 74-пушечный «Белайл» под командой Уильяма Харгуда. Пройдя между кораблями «Санта-Анна» и «Эндомтабль», он обрушил мощный огонь на вражеские суда, но затем был встречен «Фуге». Корабли союзников зажали в тиски «Белайл». Французские и испанские канониры вели по нему огонь буквально со всех сторон, в результате которого этот корабль получил самые сильные повреждения в британской эскадре.

Тем временем в бой вступил третий корабль колонны Коллингвуда – 74-пушечный «Марс», а через 15 минут вплотную к противнику подошел 74-пушечный «Белле-рофон» под командованием Джона Кука. Он сразу же вступил в схватку с испанским судном «Монтаньес», но тоже вскоре оказался зажатым со всех сторон – с правого борта по нему вел огонь «Эгль», с левого – «Монтаньес»; 74-пушечная «Багама» обстреливала носовую часть, а «Сан-Хуан Непомусено» открыл продольный огонь с кормы.

По мере того как в бой вступали все новые корабли англичан, их перевес становился все ощутимее. 74-пушечный английский «Колоссус» одержал победу над «Свифтсюром», который, потеряв половину экипажа убитыми и ранеными, сдался в плен. И хотя английское судно также получило серьезные повреждения, оно сумело заставить спустить флаг и испанский корабль «Багама», который потерял в бою командира и еще несколько сотен человек убитыми и ранеными. Среди всех кораблей английской эскадры «Колоссус» понес самые тяжелые потери в личном составе – 40 человек на его борту было убито, более 160 ранено. Спустя два часа после начала Трафальгарского сражения колонна Коллингвуда все же смогла практически полностью уничтожить арьергард противника.

А в центре с эскадрой противника в это время сражались корабли колонны Нельсона. В те минуты, когда Коллингвуд удерживал атакующие его суда арьергарда, адмиральский линейный корабль «Виктори» подошел к французской эскадре на пушечный выстрел. Видя развевающийся вражеский флаг на борту «Виктори», французы и испанцы били по кораблю Нельсона с особым усердием. Из всей колонны этот 100-пушечный корабль, головной в колонне, первым попал под обстрел. Паруса «Виктори» были настолько повреждены, что напоминали сито. Более 40 минут французские канониры вели ожесточенный огонь по кораблям Нельсона, не получая достойного ответа. Небольшая скорость движения английских судов стала залогом эффективности действия французской артиллерии. Французы стреляли точно, их ядра нанесли серьезный ущерб ворвавшимся в боевой порядок кораблям англичан. Но, выдерживая огонь целой эскадры, «Виктори» смело врезалась во вражескую линию.

Нельсон верно определил местонахождение Пьера Вильнева. Его линкор оказался между «Буцентавром» под флагом французского командующего и огромным 148-пушечным адмиральским кораблем испанцев «Сантиссима Тринидад». «Сантиссима Тринидад» («Святейшая Троица») был самым большим парусным боевым кораблем своего времени. Этот линейный корабль 1-го класса, корпус и палуба которого были целиком изготовлены из кубинского красного дерева, построили по проекту ирландца Мэтью Муллана в Гаване и спустили на воду в 1769 году. 63-метровый корабль водоизмещением 1900 тонн был прозван Тяжеловесом за свою низкую маневренность. «Сантиссима Тринидад», представлявший собой «плавучую батарею» с бортами толщиной два фута, был самым мощным кораблем из числа тех, что принимали участие в Трафальгарском сражении. В 1795 году трехпалубный «Сантиссима Тринидад» был переоборудован в первый в мире четырехпалубный корабль с увеличением числа орудий до 144 (из них тридцать 32-фунтовых на нижней палубе). За счет этого его вооружение стало самым мощным среди всех кораблей XVIII века. Перед Трафальгарским сражением на верхней палубе установили еще четыре мортиры. 21 октября 1805 года на корабле находился командующий испанской эскадрой адмирал дон Балтазар Хидальго. Вместе с ним во время сражения на борту корабля были 1200 моряков и солдат морской пехоты.

Во время боя гигантский неповоротливый корабль «Сантиссима Тринидад» остался на плаву, несмотря на ожесточенный обстрел со стороны англичан. Но все же его постигла печальная участь. После многочасового боя с английскими судами на «Сантиссима Тринидад» были сбиты все мачты, убито 312 и ранено 338 человек, и в конце концов он был захвачен противником. Английские фрегаты пытались буксировать поврежденный корабль к Гибралтару, но вследствие ухудшения погодных условий 22 октября он затонул, закончив этим свою 35-летнюю службу в испанском военно-морском флоте. По другой версии, англичане, опасаясь, что судно может быть отбито отступающим неприятелем или из-за повреждений, нанесенных в сражении и во время шторма, не выдержит буксировки, потопили его спустя два дня после битвы. Так или иначе, об особенностях этого замечательного парусника теперь можно судить лишь на основании его современной реконструкции.

Знаменитый флагманский корабль англичан «Виктори» ко времени, когда произошло Трафальгарское сражение, был уже изрядно изношенным судном, спущенным на воду еще в мае 1765 года. Его водоизмещение составляло около 2200 тонн, то есть было обычным для крупных трехпалубных линейных кораблей того времени. Современный читатель, имеющий хотя бы внешнее представление о военных судах XX века, должен учитывать, что парусные линейные корабли конца XVTII – начала XIX века были изготовлены из дерева и по современным понятиям очень невелики (так, например, длина «Куллодена» – 60 метров, а водоизмещение – 1683 тонны).

На такой малой площади было сосредоточено большое количество пушек и многочисленная – например, на «Виктори» в 840 человек – команда. Обслуживание орудий и управление парусами требовали множества рук. Расстояние между двумя палубами было, как правило, настолько мало, что высокий человек не мог встать во весь рост. Подобная скученность влекла за собой большое число жертв во время сражений.

В 1805 году на английском флагмане «Виктори» стояло 104 пушки пяти различных калибров, в том числе тридцать 32-фунтовых орудий, расположенных на нижней батарейной палубе: двадцать восемь 24-фунтовых на верхней, тридцать 12-фунтовых орудий на главной палубе, десять 12-фунтовых орудий на квартердеке, две 12-фунтовых пушки и две 68-фунтовых карронады на полубаке. Этот самый знаменитый трехпалубный корабль из всех существовавших дожил в своем неизменном виде до наших дней. Судно было списано из состава действующего флота в начале XIX столетия, лишено мачт и превращено в плавучий склад. Однако в начале XX столетия оно было восстановлено в прежнем виде и до сего дня числится на службе с командиром и командой, состоящей, правда, не из матросов и канониров, а из гидов. Сейчас на нем расположен военно-морской музей, куда открыт доступ всем желающим и где каждый может воочию изучить в мельчайших подробностях жизнь и быт моряков двухсотлетней давности. Кубрик, пушечная палуба, трюмы, крюйт-камера открыты для посетителей. В каюте адмирала на столе лежат карты и подзорная труба, а на спинку стула небрежно брошен сюртук – создается впечатление, что Горацио Нельсон только что вышел на минутку и вот-вот вернется обратно. В годовщину битвы при Трафальгаре на мачте корабля «Виктори» поднимается флаг со словами призыва Нельсона: «Англия ждет, что каждый исполнит свой долг».

Верно определив «Буцентавр» как флагманский корабль союзного флота, перед тем как врезаться в центр вражеской линии Нельсон все же решил выполнить обманный маневр – немного пройти вдоль строя вражеских кораблей в направлении головы эскадры, тем самым давая неприятелю понять, что он будет придерживаться линейной тактики ведения боя. Однако уже несколько минут спустя адмирал отдал приказ развернуть «Викгори» и пройти сквозь центр франко-испанской эскадры. «Как великолепно адмирал привел в исполнение свой план!» – впоследствии отмечал командир 74-пушечного линейного корабля Эдвард Кодрингтон.

Несмотря на то что в начале боя корабли британской эскадры попали под мощный обстрел врага, в целом расчет Нельсона оправдался: сложная позиция мешала части противников открыть огонь. Английские корабли били двойными зарядами в упор по амбразурам вражеских судов, поэтому потерь и разрушений там было все же гораздо больше, чем у англичан. Стрельба из карронад выполнялась картечными зарядами, каждый из которых включал 50 мушкетных пуль (так называемый «виноградный выстрел»), которые буквально изрешетили все на своем пути. После первого же залпа «Виктори» на «Буцентавре» было уничтожено 20 орудий, убито и ранено около 400 человек. Основной удар пришелся по корме и батарейной палубе флагманского корабля объединенной эскадры. Вслед за этим корабль Нельсона разрядил в противника и 50 бортовых орудий – корма «Буцентавра» превратилась в руины, а числу убитых и раненых не было счета. Но французы продолжали отчаянно сражаться, не желая отдавать победу врагу.

Прорывая плотное построение союзников, корабль Нельсона не смог миновать борта вражеского линкора «Редутабль». Смертельно поразив «Буцентавр», теперь он направил свой огонь на старый 75-пушечный «Редутабль».

Экипаж этого корабля без страха выдержал неравный бой. Более того, в этой схватке, где больше действовали ружья, нежели артиллерия, французские моряки даже имели некоторый перевес. Французские артиллеристы и стрелки скоро вывели из строя почти всех находящихся на верхней палубе «Виктори». Командир «Редутабля» капитан I ранга Люка позднее вспоминал об этом эпизоде сражения: «Менее чем за минуту наши палубы наполнились вооруженными людьми, и нельзя было сказать, кто сделал это быстрее. А затем был открыт ураганный огонь из мушкетов. На палубу “Виктори” отправились более двухсот гранат – результат был просто ужасающим, палуба корабля в мгновение была покрыта телами убитых и раненых». Матросы и солдаты десантной партии «Редутабля», пытаясь взять на абордаж флагманский корабль англичан, забрасывали на его борт специальные крюки. Однако сделать это им не удалось – борт «Виктори» слишком сильно возвышался над небольшим французским кораблем. Впрочем, это обстоятельство сыграло на руку французским стрелкам. Засев на мачтах «Редутабля», они с расстояния 15 метров обрушили на палубу «Виктори» град пуль. Били по британскому флагману и пушки, расположенные на верхней палубе «Редутабля». Англичане отвечали яростным огнем из 68-фунтовых карронад, интенсивный обстрел вели и морские пехотинцы, забрасывая противника ручными гранатами. С каждой минутой сражения росло число убитых и раненых с обеих сторон.

Между тем вслед за «Виктори» один за другим вступили в бой и остальные корабли колонны, давая продольные залпы по судам объединенной эскадры. Корабль, непосредственно следовавший за «Виктори», тоже столкнулся с линкором «Редутабль», который, таким образом, вынужден был теперь сражаться с двумя противниками.

Следующие за «Виктори» три корабля британской наветренной колонны дали последовательно продольные залпы по «Буцентавру», действуя в соответствии с распоряжениями Нельсона, рекомендовавшего сделать все возможное, чтобы взять в плен главнокомандующего франко-испанской эскадрой адмирала Вильнева и второго командующего, испанского адмирала Фредерико Гравину – и затем, проходя далее, сосредоточили огонь против «Сантиссима Тринидад». Таким образом, против флагманского корабля союзников, являвшегося сердцем неприятельской линии, был сосредоточен огонь пяти неприятельских кораблей, три из которых были очень большими. Благодаря этому не только увеличилось число захваченных в плен франко-испанских кораблей, но и была пробита большая брешь между арьергардом и авангардом союзных флотов. Сражение между тем набирало обороты.

Во время боя адмирал Нельсон не покидал верхней палубы своего корабля ни на минуту. Подчиненные советовали адмиралу в целях безопасности перейти на фрегат, судно более быстроходное и маневренное, но он не согласился. А ведь мало того, что главнокомандующий стоял на палубе «Виктори» в полный рост, он был одет в приметную форму, на которой сверкали награды. Капитаны советовали ему переодеться, ведь блестящий мундир и сверкающие на нем звезды могли привлечь внимание врага, но адмирал не внял и этим предостережениям. Современники отмечают, что Нельсон всегда носил военный мундир со всеми наградами, не меняя его на цивильный костюм даже дома. Как правило, это объясняют его честолюбием и тщеславием. Действительно, эти слабости были присущи Нельсону. Но есть и другое, простое человеческое объяснение, почему адмирал не расставался с мундиром и орденами. Невысокий ростом, тщедушный, рядом со своими соратниками-капитанами – с рослым красавцем Самарецем или с мощным, сильным Харди – он выглядел незаметным, незначительным. Видимо, вот эту-то незначительность и должны были устранить многочисленные звезды и адмиральский мундир, в который был облачен щуплый моряк, по выражению одного из историков, «хрупкий, как осенний лист».

Поэтому во время Трафальгарской битвы, стоя на палубе «Виктори», адмирал стал идеальной мишенью для французских стрелков. Примерно в 13 часов 15 минут одна из мушкетных пуль, выпущенных с площадки на мачте «Редутабля», попала в Нельсона. По многочисленным свидетельствам, сразу после выстрела он упал, успев сказать своему адъютанту: «На этот раз, Харди, они убили меня!» Пуля, пущенная французским унтер-офицером, пробила эполет, вошла в левое плечо адмирала, прошла через легкое и позвоночник и застряла в мускулах спины. Нельсона отнесли в каюту, где помещались раненые. Корабельный врач пытался облегчить его страдания, а смертельно раненный адмирал продолжал беспокоиться об исходе сражения. Он постоянно вызывал к себе командира корабля и просил докладывать о ходе сражения.

В четверть второго, в ту минуту, когда Нельсон был ранен, еще только пять английских кораблей успели вступить в бой. В арьергарде «Ройял Соверен» сражался один в продолжении 15 минут. Следовавший за ним корабль «Белайл» прорезал линию под кормой «Санта-Анны», но, пораженный продольными выстрелами, потеряв от огня «Фуге» бизань-мачту, был также окружен неприятельскими кораблями. Вскоре, однако, к месту жаркой схватки подоспели еще несколько английских кораблей. «Марс» атаковал корабль «Плутон», «Тоннан» – «Дль-джесирас». Затем «Беллерофон», «Колоссус» и «Ахилл» тоже прорезали линию союзной эскадры. За ними издали под всеми парусами следовали 98-пушечный «Дреднаут» и 64-пушечный «Полифем», а «Ревендж», «Свифтшур», «Дифайянс», «Тондерер» и «Дефенс» ушли вправо, чтобы обойти арьергард.

По «Буцентавру» и «Сантиссима Тринидаду» издали били идущие на них корабли «Темерейр», «Нептун» и «Левиафан». «Редутабль» сражался один на один с «Виктори». А около двух часов дня «Редутабль» сошелся в яростной схватке с подошедшим вплотную английским кораблем «Темерейр». С близкого расстояния английские моряки и морские пехотинцы открыли сильнейший огонь. «Невозможно описать кровавое побоище, которое произошло в результате смертоносных залпов этого корабля, – вспоминал позднее Люка. – Более двухсот наших бравых моряков были убиты или ранены. Не имея возможности предпринять активных действий против “Виктори”, я приказал тем, кто остался из команды, занять места у уцелевших после столкновения орудий на противоположном борту и открыть огонь по “Темерейру”. Запертый между двумя британскими кораблями, “Редутабль” продолжал, тем не менее, отчаянно сражаться – в основном при помощи мушкетов и ручных гранат».

Однако уже через час после того, как английский адмирал Нельсон был ранен, французы дрогнули. Союзная эскадра была разрезана надвое, арьергард окружен, «Буцентавр», «Сантиссима Тринидад» и «Редутабль» вынуждены были прекратить бой, хотя еще не сдались. Впереди судна «Сантиссима Тринидад» были десять кораблей, которые до сих пор еще не принимали участия в бою. Бездействие авангарда объединенной эскадры, хотя отчасти и объясняющееся слабостью ветра, все же было непонятным и впоследствии вызывало у многих исследователей, историков и знатоков военного дела недоумение. В 13 часов 50 минут вице-адмирал Вильнев приказал авангарду под командованием Пьера Дюмануара идти на помощь центру – повернуть всем судам вместе по курсу, совпадающему с направлением ветра, и вступить в бой. Однако контр-адмирал Пьер Дюмануар игнорировал или не замечал приказов Вильнева об изменении курса почти целый час. В конце концов приказ был исполнен, но с опозданием и с большим трудом – помимо всего прочего, мешали сильная зыбь и недостаточно сильный ветер.

В три часа, однако, все корабли завершили поворот, но держаться вместе не стали. Это разрозненность привела к роковым последствиям. В распоряжении Дюмануара было 10 кораблей – семь из авангарда и три из тех, что оторвались от центра эскадры – «Эро», «Сан-Августин» и «Энтрепид». Направиться на помощь своим гибнущим товарищам могли только пять из них – «Дюге-Труэн», «Сипион», «Монблан», «Нептун» и «Формидабль». Однако в процесе перестроения и смены курса два линейных корабля – «Монблан» и «Энтрепид» столкнулись. Дюма-нуар посчитал, что не сможет оказать помощь той части эскадры, к которой он направлялся. Ведь для этого ему будет необходимо сначала пробиться сквозь строй из семи британских линейных кораблей. Французский контр-адмирал счел это маловероятным. В ходе дальнейшего сражения один из кораблей авангарда франко-испанской эскадры сгорел, а трое были взяты в плен, увеличив потери союзников до восемнадцати линейных кораблей. Помощь контр-адмирала Дюмануара, если бы она подоспела часом раньше, могла бы спасти Вильнева; теперь же было слишком поздно. Обменявшись с неприятелем несколькими залпами на дальней дистанции, флагманский линкор объединенной эскадры пошел на юго-запад с четырьмя кораблями.

Около двух часов дня на обезлюдевшем покалеченном «Буцентавре» был поднят сигнал о сдаче. Все плавсредства были разбиты в щепки, и перенести свой флаг на другой корабль Пьер Вильнев уже не мог. После того, как гигантский «Сантиссима Тринидад» не ответил на его сигнал выслать за ним шлюпку, французский адмирал понял, что для него все кончено. Так Пьер Вильнев, которого англичане перевезли на свой линейный корабль, оказался в плену. Но бой, рассыпавшийся на отдельные схватки, еще не был закончен. Часть союзной эскадры прорвалась и уходила разными курсами с места боя, однако сражение еще только близилось к развязке. Задачей британцев, всего два часа назад начавших битву и уже почти добившихся победы, было захватить как можно больше вражеских кораблей в центре и арьергарде и отбить, в случае необходимости, атаку авангарда, который насчитывал 10 кораблей.

Примерно в 14 часов 20 минут англичане захватили французский корабль «Редутабль». «Я больше не мог сражаться и решил сдаться, – вспоминал позднее командир корабля Люка. – Через пробоины внутрь быстро поступала вода, корабль вот-вот мог затонуть, так что противник недолго бы наслаждался своей победой». Из 643 человек, находившихся к началу сражения на «Редутабле», было убито около 300, более 200 человек получили ранения.

Большой удачей для англичан стало то, что они вывели из боя самый мощный корабль из тех, что принимали участие в Трафальгарском сражении, – гигантский испанский линейный корабль «Сантиссима Тринидад. Командир 98-пушечного трехдечного корабля «Нептун» Томас Фримантл бесстрашно вступил в схватку с этим исполином. За несколько мгновений до 14 часов мачты гигантского «Сантиссима Тринидада» рухнули, превратив, как подметил один из офицеров корабля «Конкерор», недавно еще такой мощный и грозный корабль в «неуправляемое корыто, а груда парусов рангоута и такелажа, падающая в воду под выстрелами наших пушек, стала самым прекрасным зрелищем, какое я когда-либо только видел».

К 15 часам, когда бой достиг наибольшего напряжения, англичане успели ввести в действие только 14 кораблей против 23 кораблей противника. И несмотря на то что их эскадра к этому времени добилась некоторого успеха, захватив в плен несколько союзных судов, все же положение ее было трудным. Многие английские корабли получили настолько серьезные повреждения, что уже не могли продолжать бой. Например, «Белайл», который принял на себя в разное время огонь девяти вражеских кораблей, представлял собой плачевное зрелище, беспомощно покачиваясь на волнах. Если бы авангард франкоиспанской эскадры вовремя пришел на помощь своему центру, а арьергард, где в основном находились испанские корабли, проявил бы больше упорства и настойчивости в достижении поставленной цели, то неизвестно, как бы закончилось сражение. Но этого не произошло. Промедление Пьера Дюмануара и вверенных ему кораблей, ставшее фатальной ошибкой, решило судьбу всего сражения, закончившегося разгромом франко-испанской эскадры.

Около 16 часов уцелевший командир «Виктори» Харди спустился к еще живому вице-адмиралу Нельсону и доложил, что в плен взяты 15 вражеских кораблей. «Это хорошо, но я рассчитывал на 20», – ответил смертельно раненный адмирал. Он отказался передать командование Коллингвуду и, несмотря на многочисленные тяжелейшие ранения, сам отдавал последние распоряжения. В вахтенном журнале корабля «Виктори» есть запись: «Редкий огонь продолжался до четырех с половиной часов, когда, после доклада лорду виконту Нельсону о победе, тот скончался от своей раны».

Адмирал умер еще до окончания боя. Он хотел избежать традиционных похорон, когда могилой моряка становится море, и пожелал, чтобы его тело доставили на родину. Последняя воля командующего британским флотом была исполнена. Тело Нельсона было помещено в бочку с ромом и доставлено в Лондон. Случилось это не сразу. «Виктори» настолько пострадал в бою, что его пришлось наскоро отремонтировать в Гибралтаре, чтобы он смог дойти до Англии. Лишь 5 декабря корабль прибыл в Портсмут. Похороны адмирала Нельсона состоялись 9 января 1806 года. Но его мечта покоиться в Вестминстерском аббатстве не сбылась, он погребен в соборе Святого Павла.

На исход Трафальгарского сражения смерь командующего английской эскадрой уже не повлияла, хотя с этого момента боевые построения кораблей окончательно нарушились. Английские командиры по своему усмотрению выбирали корабли противника и вели с ними артиллерийский бой на предельно коротких дистанциях, исчисляемых десятками, а иногда всего несколькими метрами. В этих условиях превосходство английских канониров и скорострельность артиллерии имели решающее значение для исхода сражения.

К 17 часам 30 минутам последние очаги сопротивления союзников были подавлены, сражение закончилось полной победой англичан. К этому времени 21 октября 1805 года Англия лишилась Нельсона, а Франция – флота.

В день сражения около пяти часов вечера раненый испанский адмирал Фредерико Гравина, находившийся на борту поврежденного линейного корабля «Принц Астурийский», видя как сдались «Буцентавр» и «Сантиссима Тринидад», понял, что избежать участи этих кораблей можно, только оставив место сражения. 40-пушечный фрегат «Темис» взял его корабль, который был арьергардным в строе в течение битвы и понес тяжелые потери, на буксир. «Принц Астурийский» отступил к Кадису, приказав сигналом еще не сдавшимся кораблям подойти к нему. Пять других испанских кораблей и шесть французских последовали за флагманом.

Увидев, что группа судов во главе с флагманским кораблем Фредерико Травины покидает место сражения, контр-адмирал Пьер Дюмануар окончательно понял, что битва проиграна и вместе с четырьмя другими кораблями взял курс на восток – на Гибралтарский пролив, а затем во французский порт Рошфор.

Ночью 21 октября одиннадцать кораблей союзной эскадры, последовавшие за «Принцом Астурийским», стали на якорь у входа в Кадисскую гавань. Войти в нее они не могли, так как с юго-востока дул сильный береговой ветер. В то же самое время британцы и захваченные ими франко-испанские суда были снесены к берегу сильной зыбью, продолжавшейся в течение всей битвы. Слабый ветер, дувший со стороны моря, не позволил им отойти на глубоководье. На следующий день после битвы корабли англичан взяли курс на запад и отошли от берега с тринадцатью захваченными кораблями противника – «призами». Остальные четыре стали на якорь близ мыса Трафальгар.

В это утро «Буцентавр», бывший флагманский корабль Вильнева, разбился о скалы близ входа в Кадис, а к вечеру «Редутабль», который так доблестно поддерживал его, начал тонуть за кормой буксировавшего его британского корабля. Ночью 22 октября он затонул со всеми людьми, еще остававшимися на нем, их было около 150. Через два дня после этого такая же судьба постигла и гиганта «Сантиссима Тринидад». В течение нескольких дней продолжался сильный ветер, направление которого менялось. 23 октября пять английских кораблей, вышли в море, чтобы попытаться захватить некоторые из «призов», находившихся у берега. Но из этой отчаянной попытки ничего не вышло. Два захваченных корабля были отпущены англичанами на свободу, так как они не рассчитывали отстоять их при своих слабых силах, и ушли в Кадис. Из остальных британских «призов» все, кроме четырех, сели на мель или были уничтожены по приказанию Коллингвуда, который потерял всякую надежду спасти эти суда.

Из 33 кораблей союзного франко-испанского флота, вышедших из Кадиса 20 октября, британцы захватили или уничтожили 18. Четыре, ушедшие в море под командованием Дюмануара, встретились с такой же британской эскадрой близ мыса Ортегаль 4 ноября и после непродолжительного преследования и короткого боя были взяты в плен. Английский отряд из четырех кораблей под командованием сэра Ричарда Страчана привел плененные французские суда в Плимут. Блистательная победа англичан в этой молниеносной схватке стоила им 24 человеческих жизней, 111 моряков были ранены. Потери противника были гораздо серьезнее – близ мыса Ортегаль французы потеряли 750 человек убитыми и ранеными.

С учетом судов, захваченных Ричардом Страчаном, всего союзная эскадра потеряла в Трафальгарском сражении 22 линейных корабля, 10 из которых были испанскими. Это было на два больше того числа, о котором говорил Нельсон в свой смертный час. Ни один из британских кораблей не погиб, хотя некоторые из них получили очень серьезные повреждения.

Трафальгарское сражение – самое крупное из всех баталий, происходивших на море за 22 года коалиционных войн против Франции. «Сражение при Трафальгаре 21 октября 1805 году, – писал русский военный исследователь Ф. Е. Огородников, – было последним, в котором французский флот отважился померяться силами с британским».

 

Судьба несчастного Вильнева

Жалкие остатки союзного флота, уцелевшие от битвы, не предприняли никакой попытки выйти снова из Кадиса. 25 октября наконец-то туда прибыл вице-адмирал Росильи и вступил в командование. Но и ему, так же как несчастному Вильневу, не пришлось изведать на адмиральском посту радости побед. Почти три года спустя, когда испанская монархия, бывшая так долго покорным орудием Директории и Наполеона, была низвергнута и испанское население восстало против узурпатора, пять французских кораблей, участвовавших в битве при Трафальгаре, все еще стояли в порту. Захваченный врасплох, с одной стороны – блокирующей британской эскадрой, а с другой – теперь враждебными береговыми батареями, Росильи после двухдневного боя с ними сдал свою флотилию с четырьмя тысячами человек, составлявшими ее экипаж. Это событие, случившееся 14 июня 1808 года, было последним отзвуком Трафальгара.

В Трафальгарском сражении огромные человеческие потери понесли обе стороны. С английский стороны они составили 449 погибших, 1214 раненых и покалеченных при общей численности в 16 тысяч человек, со стороны союзников было 4480 погибших, 2250 раненых из 20 тысяч человек. Современные историки утверждают, что только испанцы потеряли 1038 человек убитыми или пропавшими без вести и 1385 человек ранеными. 26 адмиралов, флаг-офицеров и командиров кораблей франко-испанской эскадры погибли или были ранены. Около 7000 французских и испанских военнослужащих попали в плен.

Урон британской эскадры был гораздо меньше, но она также лишилась многих командиров кораблей, включая отважных Кука и Даффа. Но самой тяжелой потерей британцев стала гибель Горацио Нельсона.

Между тем Наполеон, войска которого накануне Трафальгарского сражения в результате Ульмской операции одержали весомую победу над силами коалиции, пришел в бешенство от столь сокрушительного поражения Франции на море, приведшего фактически к потере флота. То обстоятельство, что испанский адмирал Фредерико Гравина, которого Наполеон хвалил лично и по всем боевым качествам ставил выше Вильнева, все же сумел спасти треть своих кораблей, вряд ли могло смягчить его гнев. Он отчетливо понимал, что это поражение уронило в глазах всего мира его императорское знамя с орлами и в один день уничтожило все преимущества, достигнутые французами в этой войне. Великий полководец не мог не знать обо всех недостатках в технической экипировке французских кораблей, подборе и обучении матросов и канониров. Но причину происшедшего он усмотрел прежде всего в плохом руководстве флотом со стороны Вильнева, в его трусости и нерешительности. Мысли о собственной вине, как полководца и стратега, в недостаточной подготовке флота к боевым действиям Наполеон даже не допускал. Не будучи достаточно компетентным в морском деле, вообще не любивший военных действий на море, которых не понимал, он, тем не менее, не желал слушать предупреждений и советов опытных флотоводцев. Все их сомнения в благополучном исходе морских боев с намного превосходящим как по численности, так и по мастерству противником он расценивал как проявление слабости и малодушия. Именно с такой меркой Наполеон подошел и к оценке деятельности Вильнева.

Сам адмирал, захваченный в плен англичанами, был отпущен ими «под честное слово» и 17 апреля 1806 года прибыл в Ренн, где ему предстояло ждать решения императора о своей участи. Бонапарт распорядился предать его военному суду. По словам А. Манфреда, «находясь в заключении, этот храбрый человек, судьба которого сложилась так несчастливо, покончил жизнь самоубийством». Историк считает, что Наполеон «проявил несправедливость к адмиралу Вильневу: тот был храбрым морским офицером и делал все, что ему позволяли возможности». Размышляя о причинах поражения, Манфред пишет: «Французский флот был неизмеримо слабее английского, и не вина Вильнева, а его трагедия состояла в том, что он не смог одолеть могучего противника».

Официальное заявление о смерти адмирала также гласило о том, что, будучи полностью деморализованным, боясь гнева Наполеона и не вы неся позора поражения, бывший главнокомандующий французского флота покончил жизнь самоубийством. Однако относительно правдоподобности такого заявления многие историки до сих пор выражают вполне обоснованные сомнения. Да и как можно говорить о самоубийстве, если Вильнев скончался от шести ножевых ударов? Это обстоятельство скорее свидетельствует о заказном убийстве. «Вероятно, это была месть Наполеона Бонапарта», – делают выводы некоторые исследователи. Однако никаких доказательств в пользу этого предположения не приводится.

Но Трафальгарское сражение не только привело к гибели французского флота и его незадачливого главнокомандующего, но и к отказу Наполеона от своего первоначального плана нападения на Британию. Очень хорошо об этом сказал все тот же А. Манфред: «В морской пучине под Трафальгаром были похоронены не только французские корабли – под Трафальгаром была уничтожена идея французского вторжения в Англию. Отныне, по крайней мере на ближайшие годы, Англия стала неуязвимой для Франции; пролив, отделявший Британские острова от континента, стал непреодолимым».

 

В кольце континентальной блокады

Трафальгарская битва, обернувшаяся для Франции катастрофой, стала поворотным моментом в истории всей Европы. Если на суше по-прежнему владычествовала армия Наполеона, то на море господство целиком перешло к британцам. Имея огромное стратегическое и геополитическое значение, победа англичан при Трафальгаре фактически превратила Великобританию во «владычицу морей и океанов» и заложила прочный фундамент для создания второй морской колониальной империи.

Что касается Испании, то теперь она оказалась полностью безоружной на море, поскольку ее военный флот фактически перестал существовать. Это чрезвычайно обострило вопрос о колониальных владениях Испании в Америке, а стало быть, и о ее положении как великой мировой державы. Ведь фактическая потеря испанской Америки являлась не только тяжелым ударом по политическому престижу страны, но и имела самые тяжелые экономические последствия. В течение веков Испания получала из своих американских колоний огромное количество драгоценных металлов и сырья, составляющих немалую долю в ее товарообороте. Например, в 1802 году, сразу после заключения Амьенского мирного договора между Францией и Англией, только в один Кадис было завезено из Америки различных ценностей на сумму 1627 млн реалов. Эти товары скопились за время частичного перерыва в связях с колониями из-за войны между Англией и Испанией. Легко понять поэтому, какие мрачные перспективы открывал перед Испанией разгром, нанесенный ей при Трафальгаре.

«Под Трафальгаром была одержана не только величайшая морская победа, но и величайшая и самая знаменательная победа из всех одержанных на суше и на море в течение всей революционной войны. Ни одна победа и ни один ряд побед Наполеона не оказали такого влияния на Европу… Поколение прожило после Трафальгара, прежде чем Франция снова собралась с силами для серьезной угрозы на море. Не было надежды на уничтожение британского флота все то время, пока Англия имела средства снаряжать последний. Наполеон с тех пор уже строил свои планы в надежде уничтожить именно эти средства, стараясь принудить все государства на континенте изгнать из своих пределов торговлю Англии. Трафальгар заставил его наложить свое ярмо на всю Европу или отказаться от мечты победить Великобританию… Последний триумф Нельсона обеспечил Англии такое положение, что не оставалось никаких средств вредить ей, кроме тех, результатом которых должно было быть окончательное освобождение континента», – писал Чарльз Алан Файв в книге «История современной Европы, 1792–1878».

Итак, известие о поражении в Трафальгарской битве спутало все планы Наполеона, и он решил полностью изменить цель своего удара на суше. Совершив стремительный марш-бросок, он разбил по отдельности австрийские войска, 13 ноября занял Вену, а 2 декабря в битве при Аустерлице разгромил союзные войска России и Австрии. На другом фронте было нанесено сокрушительное поражение войскам Неаполитанского королевства. Казалось бы, война была выиграна в кратчайший срок, Франция приобрела новые земли и вывела из боя одного из самых опасных своих врагов – Австрию, вынужденную стать ее союзницей. Однако, несмотря на все победы Наполеона, один-единственный проигрыш – Трафальгарская битва – сделала его триумф в той войне неполным. Великобритания осталась непобежденной и создавала угрозу могуществу Бонапарта. Это вынудило его искать способы подорвать главный источник могущества Англии – ее процветающую экономику. Он поставил задачу разрушить английскую внешнюю торговлю, от которой зависело индустриальное хозяйство этой страны, нуждающееся во внешних рынках сбыта промышленных товаров и в импорте продовольствия. После разгрома Австрии под Аустерлицем 2 декабря 1805 года и Пруссии при Йене и Ауэрштедте 14 октября 1806 года Наполеон контролировал большую часть Европы, что дало ему надежду прервать европейскую торговлю с Великобританией.

Согласно Берлинскому декрету от 21 ноября 1806 года, распространявшемуся на Францию и зависимые от нее государства, воспрещались торговые и почтовые связи с Великобританией. Любой британский подданный на территории Франции подлежал немедленному аресту и объявлялся военнопленным, а любые британские товары конфисковались в пользу государства. На Берлинский декрет Великобритания ответила распоряжением Тайного Совета от 11 ноября 1807 года, в соответствии с которым торговля с Францией была запрещена не только Соединенному Королевству с колониями, но и нейтральным государствам. Нейтральным судам предписывалось заходить в английские порты для уплаты пошлин и проверки груза и места его назначения; британские крейсера принуждали суда, застигнутые в открытом море, выполнять эти предписания. Эти меры грубо нарушали международное морское право, а именно, принцип открытости морей для всех, а нанесенный ими американскому торговому судоходству ущерб привел к принятию в США законов об эмбарго 1806–1808 годов, а затем и к войне 1812 года.

В ответ на действия Великобритании 17 декабря 1807 года Наполеон выпустил Миланский декрет. Он разрешил французским военным кораблям и каперам захватывать и обращать в «приз» любые корабли, следующие из портов Великобритании или оккупированных ею стран. Миланский декрет должен был действовать, пока англичане не прекратили бы обыски нейтральных судов. Запретительный тариф 1810 года сделал невозможной законную торговлю колониальными товарами любого происхождения. Позже правила еще более ужесточились. Декрет от 18 октября 1810 года требовал публично сжигать все обнаруженные на суше британские промышленные и колониальные товары. Последовали повальные обыски в магазинах, на складах и ярмарках по всей Европе. Эта система получила название континентальной блокады. Отказавшись от наступательного стиля ведения войны, Наполеон оставил инициативу врагу, признав тем самым, что он не в силах победить Англию. Не сумев вырвать у англичан ключей от двери к могуществу, он не смог обеспечить быстрого развития империи. Более того, европейцы, понесшие убытки от экономической политики континентальной блокады, воспротивились ее осуществлению.

Чтобы заставить Европу придерживаться невыгодных для нее принципов, Наполеон был вынужден постоянно воевать. После поражения при Фридланде 14 июня 1807 года Россия была вынуждена 7 июля подписать Тильзитский договор с Францией, на основании которого Россия присоединилась к континентальной блокаде и объявила войну Англии. Отказ Швеции участвовать в континентальной системе был использован Россией как предлог к началу войны с этой страной, приведший к отторжению у последней Финляндии. Таким образом, установив континентальную блокаду, Наполеон вынудил присоединиться к ней все зависимые от него государства и всех своих союзников: Россию, Австрию, Пруссию, Данию, Нидерланды, Испанию, Италию. Континентальная блокада должна была не только подорвать благосостояние Англии, но и упрочить экономические позиции Франции, которая заняла бы ее место на европейском рынке.

Блокада тяжело ударила не только по Великобритании, но и по всем остальным европейским странам, ведь до сих пор Англия была крупнейшим торговым партнером любой из них. Франция не обладала столь же мощной экономикой, чтобы ее заменить. Даже министр иностранных дел Талейран вынужден был втайне от Наполеона торговать с Англией. То же самое делали и некоторые союзные Франции правительства, к примеру Испания, что, безусловно, очень облегчало положение Великобритании. Наполеон знал о таком положении дел и не раз пытался дипломатическими методами принудить союзников выполнять свои обязательства, но, кроме официальных заверений, никакого результата он не получал. Это стало причиной постепенного ухудшения отношений между Францией, с одной стороны, и несущими тяжелые экономические потери от прекращения торговли с Англией Испанией и Россией – с другой.

Трафальгар окончательно избавил Англию от опасности нашествия и перенаправил военные усилия французов на восток. Так что французские солдаты оказались в 1812 году в Москве во многом из-за того, что произошло у мыса Трафальгар за 7 лет до этого. Конечно, будет большим преувеличением говорить, что оккупация Испании в 1808 году и вторжение в Россию в 1812-м были вызваны исключительно желанием упрочить режим континентальной блокады, но это была одна из решающих причин многих поступков Наполеона. Эти же действия оказались его самыми главными ошибками: в обеих странах началась настоящая всенародная война против захватчиков, что подорвало силы Франции и привело к поражению. Именно в России череде наполеоновских побед был положен конец. Бонапарт еще мог побеждать в сражениях, но возможности выигрывать войны его лишили. Огромная брешь в системе континентальной блокады разрушила ее целиком. Измотанная непрерывными военными усилиями Франция рухнула.

Вскоре после вторжения Наполеона в Россию – 6 (18) июля 1812 года – был подписан мирный договор России с Великобританией, а 12 (24) сентября того же года опубликован манифест Александра I о возобновлении торговли с Англией. После поражения Наполеона в России страны Европы перестали соблюдать условия блокады, а после первого низложения Наполеона 6 апреля 1814 года она была и вовсе отменена. Континентальная блокада, как и британская контрблокада, привели к систематическому нарушению международного права и втянули в наполеоновские войны против их воли множество нейтральных стран. Блокада нанесла существенный экономический ущерб Англии, тяжелый – Франции, где в 1811 году разразился экономический кризис, и тяжелейший – зависимым от нее странам, против которых во Франции действовали протекционистские тарифы. В то же время континентальная блокада способствовала развитию некоторых отраслей французской промышленности, особенно обрабатывающей и металлургической. Исход континентальной блокады определился несколькими факторами, основными из которых являются: безраздельное британское господство на море, обеспечившее ей доступ к любому месту на европейском побережье, к своим колониям, а также возможность отрезать или захватить колонии других стран; протяженная береговая линия Европы, затрудняющая ее таможенную охрану с суши и превосходство британской промышленности над французской, из-за которого французские товары не могли заменить британских, а французские власти были вынуждены даровать исключительные разрешения на ввоз британских товаров, чтобы поддержать снабжение населения и армии.

Таким образом, Трафальгарская битва сыграла ключевую роль в выборе стратегии Наполеона, а следовательно, и стала предпосылкой его падения. С разгромом Наполеона закончилась Вторая Столетняя война, и противостояние Англии и Франции больше не приобретало такого резкого характера. Кроме того, Франции понадобилось более 30 лет (целое поколение), чтобы создать такие морские силы, какие она имела до поражения при Трафальгаре. Эта битва стала не только одной из поворотных точек наполеоновских войн, но и всей истории XIX столетия. Трафальгарская битва стала крупнейшим морским сражением века, более чем на сто лет закрепив за Великобританией звание «королевы морей». Для Испании же это поражение, наоборот, стало констатацией заката ее былого морского могущества: никогда больше она так и не смогла стать ведущей морской державой и никогда больше не одержала ни одной крупной морской победы.

Еще 100 лет после Трафальгара просуществовал британский миропорядок. Другие конкуренты, даже столь мощные, как Россия, не могли оспорить титула «владычицы морей».