«Некоторые историки, включая таких авторитетных, как А. С. Трачевский и Е. В. Тарле, полагали, что наполеоновские маршалы – „это все-таки нули, которые составляли крупную сумму лишь при такой единице, как сам Наполеон“, и что „без него они теряли половину своей военной ценности“», – писал известный российский историк Н. А. Троицкий в книге «Маршалы Наполеона». А не менее именитый автор книги «Маршалы Наполеона Бонапарта» Я. Н. Нерсесов уточнял: «Здесь нужна оговорка. Маршалы, возможно, и выглядели нулями в сравнении с Наполеоном, но не все. Иные из них и без него замечательно доказали свое высокое военное звание: Журдан – в 1794 г. при Флерюсе, Массена – в 1799 г. при Цюрихе, Даву – в 1806 г. при Ауэрштедте, Сюше – с 1809-го по 1814 г. в Испании, Ланн – всегда и везде, где ему приходилось действовать».

Этот список наполеоновских военачальников можно пополнить именем незаслуженно забытого маршала Гильома Брюна, который снискал себе славу победой 8 сентября 1799 года при Бергене в Голландии, где он разбил русско-английскую армию под командованием герцога Йоркского. Эта триумфальная кампания явилась звездным часом в военной карьере полководца. Благодарная Франция тогда по праву наградила Брюна почетным титулом «Спаситель Батавской республики». Среди потомков он известен прежде всего войной против бунтовщиков и своими революционными убеждениями. Неистовый якобинец и активный участник Французской революции, ставший впоследствии маршалом, графом империи и пэром Франции, Гильом Мари Анн Брюн особенно прославился в годы Революционных войн Французской республики, когда командовал бригадой в северной, а затем – в итальянской армиях.

И пусть Брюн проигрывает на фоне таких отчаянных храбрецов, как Ланн или Ней, и не мог бы составить конкуренцию такому умудренному опытом, талантливому администратору, как Бертье, в его военной биографии немало побед и достижений. Герой многих сражений, Брюн удачно воевал в Италии, способствовал заключению Люневильского мира; затем был французским послом в Константинополе; а в 1806 году, уже будучи маршалом, был назначен командующим войсками и взял Штральзунд. Биографию Брюна нельзя назвать безупречной, но этот полководец не запятнал свою боевую репутацию ни одним поражением, ни одного крупного сражения не проиграл. Это о нем Наполеон Бонапарт сказал: «…я отдаю должное маршалу Брюну: он хорошо сражался в Голландии; сражение при Алкмаре спасло Республику от большой опасности».

Между тем, невзирая на значительные успехи на военном поприще, Наполеон I не особенно жаловал Гильома Брюна как военачальника. И это при том, что тот был одним из его сподвижников еще во времена Итальянского похода 1796–1797 годов, когда Бонапарт впервые заявил о себе как полководец. «Более того, Наполеон вообще был весьма невысокого мнения о военных способностях Брюна», – пишет историк И. А. Попова, много времени и сил потратившая на изучение материалов о военачальниках наполеоновской эпохи. «Уже будучи на острове Святой Елены, он дал ему такую характеристику: „Брюн имел известные заслуги, но, в общем, был скорее генералом трибуны, нежели внушающим страх воином“». Скажем прямо, данная оценка не совсем объективна, тем более что там же, на острове Святой Елены, Наполеон Бонапарт, коснувшись в одной из бесед личности Брюна, высказался уже в несколько ином плане. А именно: он выразил свое сожаление, что не поручил этому человеку поднять в 1814 году на борьбу с подступившим к столице врагом рабочих парижских предместий. Значит, маршал способен был сделать то, что было не под силу другим военачальникам. Поднимать и увлекать за собой массы – это тоже искусство, которое дано далеко не каждому.

Так или иначе, но отношение Наполеона Бонапарта к этому полководцу всегда было довольно сдержанным и с течением лет становилось только прохладнее. В итоге, когда Гильом Брюн окончательно впал в немилость французского императора, он, его старый верный соратник, на долгие годы остался не у дел, не получал никаких должностей и был вынужден окунуться в частную жизнь. И сегодня историки спорят о том, что же явилось причиной многолетней опалы верного Брюна. Некоторые из них, например, полагают, что более чем сдержанное отношение императора к своему давнему сподвижнику объясняется неуемной страстью Гильома к личной наживе. Н. А. Троицкий в книге «Маршалы Наполеона» пишет об этом следующее: «Наполеон не любил Брюна, как и Массену, за воровство, особенно после того как в 1807 г. Брюна, бывшего тогда губернатором ганзейских городов, уличили в расхищении государственного имущества». Вероятно, это обстоятельство сыграло свою определенную роль, но едва ли только оно стало причиной немилости Наполеона к своему верному союзнику. Значит, были и другие обстоятельства. Какие же?

Может, причина того, что баловень судьбы Гильом Брюн по воле Наполеона на долгие годы ушел в тень, скрывается в его республиканских взглядах? И неугодный маршал просто мешал Наполеону Бонапарту, который усиленно, шаг за шагом создавал монархию? На этот счет исследователи имеют разные точки зрения, и мы попытаемся проанализировать их мнения в этой главе.

Изучая биографические материалы этого полководца, историки задаются еще одним вполне справедливым вопросом – почему Брюн, не пользовавшийся большим доверием императора, да и сам не особо симпатизировавший ему, получил из его рук высокое звание маршала, став высшим сановником империи? Что кроется за решением Наполеона облагодетельствовать полководца, которого он особенно никогда не жаловал? Правда, справедливости ради стоит отметить, что после получения маршальского жезла военная карьера Брюна не была столь насыщенной и блестящей, как у большинства его коллег.

Вообще, нужно сказать, что судьба опального полководца оказалась самой трагической из судеб всех наполеоновских маршалов. 2 августа 1815 года, следуя по дороге в Париж, Гильом Брюн был настигнут в Авиньоне разъяренной толпой фанатиков-роялистов и убит выстрелом в голову. Затем уже мертвому маршалу обезумевшие бандиты нанесли 100 кинжальных ран (видимо, в память о «Ста днях» Наполеона Бонапарта, во время которых Брюн поддержал императора), после чего его труп был подвешен под мостом над рекой Роной и мерзавцы еще долго забавлялись тем, что стреляли в него, пока тело не упало в реку. Так трагически закончил свой жизненный путь французский маршал, не получивший ни одного ранения на полях боевых сражений.

Зверское убийство Гильома Брюна связывают с не менее ужасающим по своей жестокости убийством фрейлины королевского двора и близкой подруги королевы Марии Антуанетты принцессы де Ламбаль, которое случилось задолго до авиньонской трагедии. Роялисты, обвинявшие маршала в участии в «Сентябрьской резне» 1792 года, утверждали, что Брюн якобы был среди тех, кто бесчеловечно расправился с несчастной принцессой и даже нес на пике отрубленную голову жертвы. За это с ним и расправилась толпа озверевших фанатиков. Между тем факт участия Гильома Брюна в убийстве принцессы Марии Терезы Луизы де Ламбаль не доказан и, более того, оспаривается многими исследователями современности. Как бы то ни было, но смерть наполеоновского маршала и тайна гибели принцессы-мученицы Ламбаль оказались неразрывно связаны в хитросплетениях истории, при этом обстоятельства обеих этих смертей до конца не изучены и остаются неразгаданными до сих пор.

Сегодня имя Гильома Мари Анн Брюна почти забыто. А ведь как военачальник Брюн был ничем не хуже других наполеоновских маршалов, во всяком случае, большинства из них. К тому же опыта командования армейскими объединениями и способностей действовать самостоятельно при решении сложных оперативно-стратегических задач у него было значительно больше, чем у многих из его высокопоставленных коллег. Это в полной мере учитывал и Наполеон Бонапарт, поручавший Гильому Брюну, как правило, командование на самостоятельных операционных направлениях (Вандея в 1800 году, Италия в 1800–1801 годах, Померания в 1807-м и, наконец, итало-французская граница в 1815-м). И каждый раз поставленную перед ним задачу маршал Брюн выполнял успешно. Однако проявить свои воинские дарования в рядах Великой армии под предводительством самого Наполеона Бонапарта ему не довелось ни разу. Поэтому в исторических трудах, посвященных эпохе наполеоновских войн, имя Брюна в сравнении с другими, более знаменитыми маршалами Наполеона, встречается довольно редко, но зато оно сохранилось в анналах военной истории, где занимает свое заслуженное и довольно почетное место. Один из парижских бульваров, увековечивших память о героях великой эпопеи Первой империи, носит имя маршала Гильома Брюна. Его имя также высечено на южной стороне Триумфальной арки на площади Звезды в Париже. В 1841 году в родном городе маршала ему был воздвигнут памятник.

 

Беспокойная юность

Гильом Мари Анн Брюн родился в городе Брив-ля-Гайард (департамент Коррез) 13 марта 1763 года. Его отец, Стефан Брюн, был адвокатом и занимал должность королевского прокурора, а мать, Жанна Вельбан, происходила из мелкопоместных дворян. Несмотря на то, что дядя Гильома служил в армии, а крестный отец являлся братом губернатора Дома инвалидов, не было совершенно никаких предпосылок к тому, что в будущем юноша свяжет свою жизнь с военным делом. В семье Стефана Брюна были уверены, что Гильом пойдет по стопам отца и, когда придет время, выберет профессию адвоката.

Будущий маршал учился у Отцов Доктринеров в коллеже в Бриве, а затем продолжил изучать право на юридическом факультете парижского Коллежа де Франс. Правда, в столице 20-летний Гильом очень быстро понял, что для молодого, только что вырвавшегося из-под семейной опеки юноши существуют занятия, куда более приятные и интересные, чем лекции по юриспруденции. Поэтому к учебе он относился с беспечностью и целыми днями праздно слонялся по улицам со своими новыми друзьями, переходя из одного питейного заведения в другое, из одного игорного клуба в следующий. Такой образ жизни, требующий, естественно, немалых затрат, в скором времени привел к тому, что молодой Брюн не имел ничего, кроме постоянно растущих долгов. Возвращаться же в дом отца Гильому не хотелось, поскольку он прекрасно понимал, что в его семье не одобрят такого легкомысленного поведения. А потому юноша стал лихорадочно обдумывать, что же предпринять в сложившейся ситуации. И вскоре Гильом принял непростое для себя решение: он прекратил общение с семьей и поступил на работу в типографию. Однако все свое жалованье, получаемое за работу печатника, Гильом по-прежнему тратил на все те же удовольствия и развлечения.

Работая в типографии, вскоре Брюн приходит к мысли, что ему вполне по силам заняться литературным трудом. Нужно сказать, что это было то время, когда за перо во Франции не брался только ленивый. Юный Брюн не стал исключением из этого правила. К тому же Гильому, не лишенному честолюбия, очень уж хотелось увидеть свое имя, отпечатанное на бумаге типографским шрифтом. И вот через некоторое время из-под пера будущего маршала выходит опус под названием «Красочное и сентиментальное путешествие по западным провинциям Франции». Гильом Брюн очень гордился выходом в свет своего труда, хотя критики и не обратили особого внимания на сочинение начинающего автора. Но это обстоятельство нисколько не смутило Брюна, и вскоре он стал называть себя ни много ни мало – литератором. Впрочем, прошло совсем немного времени, и Гильом Брюн решил изменить направление своей деятельности – серьезно заняться журналистикой. Если бы в это время ему предсказали, что в будущем он станет маршалом французской армии, он никогда бы не поверил этим словам. Как не поверил бы и тому, что совсем скоро в его стране произойдут грандиозные катаклизмы, которые перевернут ход истории, а он станет активнейшим участником этих бурных событий. Тем временем в предреволюционной Франции нарастала серьезная напряженность.

Неурожай 1788 года вызвал народные восстания, которые охватили многие провинции Франции. Восставшие взламывали помещичьи закрома и хлебные амбары, заставляли хлеботорговцев продавать хлеб по более низкой цене. Наряду с этим банкротство государственной казны и острый финансовый кризис принуждали монархию как можно быстрее изыскивать средства для покрытия текущих расходов. На собрании нотаблей (членов собрания из числа дворянства, высшего духовенства и городских верхов), которое было созвано в 1787 году, король Людовик XVI встретил решительную оппозицию и требование провести в стране реформы. В борьбе против привилегированных сословий буржуазии требовалась поддержка народа, а новость о созыве Генеральных штатов дала народу огромные надежды на изменения к лучшему.

Вспомним из истории, что Генеральные штаты – высшее сословно-представительское учреждение Франции, не созывались с 1614 года! Лишь 5 мая 1789 года в условиях острого политического кризиса накануне Великой французской революции король созвал Генеральные штаты. 17 июня 1789 года депутаты третьего сословия объявили себя Национальным собранием, 9 июля Национальное собрание провозгласило себя Учредительным собранием, ставшим высшим представительным и законодательным органом революционной Франции. Эти события в Париже происходили на фоне беспрецедентных восстаний, охвативших всю Францию, которые были вызваны экономическим кризисом, массовой безработицей и голодом, достигшим своего пика весной-летом 1789 года. В городах продовольственные волнения все больше стали переплетаться с политическим движением, которое руководилось буржуазией. Городская беднота и рабочие в большинстве городов, среди которых такие крупные города, как Тулон и Марсель, стали нападать на дома чиновников, захватывать зерно на складах, устанавливать твердые сниженные цены на хлеб и на другие продукты питания. В Париже в Сент-Антуанском предместье на исходе апреля 1789 года началось восстание, которое положило начало разгромам домов ненавистных им промышленника Анрио и владельца мануфактуры обоев Ревельона. Несмотря на то, что против восставших были выдвинуты отряды гвардии и кавалерии, рабочие оказали стойкое сопротивление. Они пустили в ход булыжники с мостовой, камни и черепицу с крыш. После завязавшейся кровопролитной схватки, в которой были убиты и ранены несколько сотен человек, бунт был подавлен.

Восстание в Сент-Антуанском предместье показало, как высоко может подняться волна народного гнева и какие огромные силы она таит в себе. Король и феодальная аристократия оказались не способны подавить нарастающее народное возмущение. Старые рычаги уже не могли удерживать народ в повиновении, а все попытки королевской власти исправить положение в стране привели лишь к еще большей утрате среди населения престижа и авторитета короля. Постепенно набирало силу народное волнение и в Париже, итогом этого стало общественное возбуждение, которое весной 1789 года охватило уже всю Францию.

Молодой Гильом Брюн, до начала революционных событий успевший освоить несколько профессий: клерка в прокуратуре, типографского рабочего, издателя и журналиста, с приходом революции полностью посвятил себя ей. Он с головой окунулся в бурные политические баталии и вновь взялся за сочинительство. Молодым Брюном двигала идея – собственными сочинениями и публичными выступлениями прославить свое имя. «Высоко над левым берегом Сены, – писал об этом английский историк, популярный писатель-романист Р. Ф. Делдерфилд, – там, где уличные ораторы состязались в провоцировании всякого сброда на волнения и где каждый день происходили какие-то беспорядки, в одном из домов за столом сидел и писал высокий, хорошо сложенный мужчина. У него был облик человека, который привык вести здоровую жизнь, много бывал на свежем воздухе, но теперь у него стало слишком мало времени для физических упражнений. День за днем, часто даже до глубокой ночи Гильом Мари Брюн, двадцатишестилетний сын юриста из департамента Коррез, выжимал из себя эпические стихи и высокопарные эссе. И день за днем на половик у его двери сыпались отвергнутые рукописи, пока молодой человек не начал, наконец, скрежетать зубами от ярости и отчаяния. В его голове не возникало ни малейшего сомнения в том, что он – литературный гений, но невозможность убедить в этом других уже начала его изматывать».

 

В вихре революции

В неспокойное, бурлящее событиями время начала Французской революции Гильом Мари Брюн знакомится со многими революционно настроенными людьми, ставшими впоследствии известными политическими деятелями: врачом и радикальным журналистом, одним из лидеров якобинцев, Жан-Полем Маратом, писателем-якобинцем Фабром д’Эглантином (Филиппом Франсуа Назер Фабром), с адвокатом и журналистом, основавшим клуб кордельеров, Люси Семплис Камиллом Демуленом. В это же время он организовывает выпуск революционной газеты – вместе с Готье и Журниаком де Сен-Меар начинает издание «Journаl générаl de lа Cour et de lа Ville». Постепенно Гильом Брюн завоевывает репутацию одного из наиболее радикальных и решительных парижских санкюлотов, как называли в столице революционно настроенных бедных людей накануне и во время Великой французской революции. Интересно, что слово «санкюлот» происходит от выражения sаns culotte, то есть «без кюлот»: в XVIII веке мужчины из богатых сословий носили кюлоты (короткие обтягивающие штаны чуть ниже колен) с чулками, а бедняки и ремесленники носили длинные брюки. Зажигательным речам санкюлота Гильома Брюна, высокого брюнета с пылающим взором, гневно клеймившего спекулянтов и богачей, призывавшего народ к самой беспощадной борьбе с «приспешниками тирании», восторженно внимали уличные толпы. Снискавший славу пламенного народного трибуна, Брюн стал одним из предводителей знаменитой народной демонстрации на Марсовом поле 17 июля 1791 года, безоружные участники которой были расстреляны гвардейским войском по приказу генерала Лафайета.

Этой трагедии предшествовали бурные события в столице и ее предместьях. Как известно, уже с первых дней революции началось бегство французской аристократии за границу. 20 июня 1791 года бежал с семьей из своей резиденции Тюильри и король Людовик XVI. Это событие ошеломило и Национальное собрание, и муниципалитет, и все население французской столицы. Волнение и негодование охватило горожан, воспринявших бегство монарха как предательство. Перед лицом очевидной измены, чреватой опасными последствиями для революции, жители Парижа и его окрестностей начали вооружаться. На улицах и в общественных зданиях повсюду разбивали бюсты короля. Вечером 22 июня Париж и Национальное собрание узнали, что король арестован недалеко от границы, в местечке Варенн, а затем вместе с королевой под конвоем возвращен в столицу. «Неудавшееся бегство короля развеяло ореол, окружавший корону, лишило ее традиционного авторитета, – писал известный историк А. З. Манфред в книге „Великая французская революция“. – Каждому было ясно, что король бежал за границу, чтобы соединиться с иностранцами, угрожавшими Франции войной. Были очевидны лицемерие и двоедушие короля, обманывавшего до сих пор Собрание и страну». Очевидная для всех измена монарха породила острый политический кризис. В стране продолжала набирать обороты идея об отмене монархии и установлении республиканского режима. Известный революционер Жорж Жак Дантон, ставший впоследствии близким другом Гильома Брюна, а также его соратники Пьер Гаспар Шометт и Мари Жан Антуан Николя де Кондорсе выступали горячими поборниками установления республики во Франции. Первоначально якобинцы и кордельеры были едины в своих взглядах относительно будущего Франции. Взятие Бастилии и последующие события привели к тому, что у власти оказались люди, буржуазия, которые стремились сохранить конституционную монархию. Однако очевидное предательство короля, когда он хотел бежать за границу, не внушало массам оптимизма на этот счет. Поэтому большинство стояло все же за установление республики. Клуб кордельеров возглавил движение народных масс, настаивавших на отрешении короля-изменника от власти. Алтарь Отечества на Марсовом поле сделался театром народных манифестаций, враждебных Людовику XVI, стремившихся добиться призыва к народу. Требование республики, с которым и ранее выступали кордельеры, теперь приобрело много сторонников не только в столице, но и в провинции. Такое требование выставляли местные клубы в Страсбурге, Клермон-Ферране и нескольких других городах. В деревне снова усилилась борьба крестьянства против феодальных порядков. В пограничных департаментах крестьяне стали создавать добровольческие батальоны. Стоявшая у власти крупная буржуазия не желала, однако, ликвидировать монархический режим. Пытаясь спасти и реабилитировать монархию, Учредительное собрание приняло решение, поддерживавшее версию о «похищении» короля, в которую, впрочем, никто не верил. Кордельеры развернули агитацию против этой политики Собрания.

Как известно, на момент разбирательства депутаты Учредительного собрания временно отрешили короля от власти. Не теряя надежды после стольких преобразований договориться с Людовиком XVI и установить в королевстве конституционную монархию, а также стремясь дать самый решительный отпор сторонникам республики, депутаты Собрания прикладывали все усилия для спасения сильно пошатнувшейся репутации французского короля. 15 июля усердием Собрания Людовик XVI был реабилитирован перед Францией, что было закреплено в форме постановления депутатами Учредительного собрания, придерживающимися версии о «похищении короля» с целью его компрометации. Кордельеры развернули агитацию против этой политики Учредительного собрания. Они составили петицию, призывавшую не подчиняться незаконной власти короля-изменника. 16 июля члены Клуба кордельеров отправились в Якобинский клуб, призывая поддержать антикоролевскую петицию. При обсуждении этого вопроса произошел первый раскол клуба. Левая часть Якобинского клуба (революционно-демократическая) поддержала петицию, а правая часть якобинцев (конституционалисты), состоявшая в большинстве своем в «Обществе 1789 года», демонстративно покинула заседание и вышла из состава клуба, вскоре основав новый политический Клуб фельянов, называвшийся так по имени монастыря, в котором происходили его заседания.

16 июля 1791 года члены Клуба кордельеров призвали народ собраться на Марсовом поле для принятия петиции о ликвидации монархии во Франции, упразднения имущественного ценза и переизбрания депутатов Учредительного собрания.

Текст петиции был составлен членами Клубов кордельеров и якобинцев и редактирован Жаком Пьером Бриссо – одним из известнейших деятелей революции и редактором «Французского Патриота». Вечером 15 числа произошло совещание в доме Жоржа Жака Дантона с Камиллом Демуленом и Гильомом Брюном с целью принятия мер для увеличения числа подписей и распространения революционного движения на департаменты. На следующий день, утром 16 июля, манифестанты собрались в церкви якобинцев и выслушали петицию, которая заканчивалась так: «Нижеподписавшиеся французы формально требуют, чтобы Национальное собрание приняло, от имени нации, отречение Людовика XVI от врученной ему короны, сделанное им 21 июня, и позаботилось бы о назначении ему преемника при помощи всех имеющихся у него конституционных средств, причем нижеподписавшиеся объявляют, что они никогда не признают Людовика XVI своим королем, если только большинство нации не выразит желания, противного выраженному в этой петиции».

Петиция была одобрена, и петиционеры, стараясь соблюсти законность, предупредили муниципальные власти о своем намерении идти на Марсово поле. Они отправились туда, и так как Алтарь Отечества был очень обширен, то четыре комиссара (в том числе Жорж Жак Дантон) встали у четырех его углов и одновременно прочли петицию. Республиканцы были очень недовольны, многие из них принесли другие петиции. Те из них, кто подписался под оглашенной петицией, вычеркнули вторую половину фразы «и позаботилось бы о назначении ему преемника…». Другие же после слов «Людовика XVI своим королем» добавили: «и никого другого». Были пущены в обращение даже отпечатанные тексты с таким добавлением. Комиссары запротестовали и отправились совещаться с клубом якобинцев, что вылилось в четырехчасовые прения. Наконец, было решено, что первоначальный текст будет удержан без всяких изменений. Но тут же стало известно о том, что Национальное собрание уже издало свой декрет о «похищении короля», и было принято решение вернуть петицию назад. Воскресным утром 17 июля якобинцы послали остановить печатание петиции, а на Марсовом поле было объявлено находившимся там гражданам, чтобы они отказались от нее. Тем временем по призыву Клуба кордельеров многие тысячи парижан, главным образом рабочие и ремесленники, собрались на Марсовом поле, вокруг Алтаря Отечества, чтобы поставить свои подписи под петицией, требовавшей низложения короля. Демократы, как республиканцы, так и нереспубликанцы, кордельеры и народные клубы не последовали примеру якобинцев. Прямо на поле группой, выделившейся из числа собравшихся, была составлена новая петиция. Ее авторами были Робер, Пейр, Вашар и Демуа. Под ней подписались около 6000 человек. Дантон и ни один из известных якобинцев не подписались. Петиция, оглашенная на Марсовом поле, гласила: «…совершилось великое преступление: Людовик XVI бежит; он недостойно покидает свой пост; государство на краю анархии. Граждане задерживают его в Варенне и привозят в Париж. Население этой столицы настоятельно просит вас ничего не решать о судьбе виновного, не выслушав желаний остальных 83 департаментов; вы медлите; в собрание поступает множество адресов; все области государства одновременно требуют суда над Людовиком. Но вы, господа, очевидно, решили, что он невиновен и неприкосновенен, заявив вашим вчерашним декретом, что после того как будет закончена конституция, она будет представлена королю… Мы требуем принять его отречение и созвать новое Учредительное собрание для того, чтобы приступить к действительно национальному суду над виновным и в особенности к его замещению и организации новой исполнительной власти».

Все органы власти получили приказ Учредительного собрания об обеспечении соблюдения законов и общественного спокойствия. По приказу Учредительного собрания и парижского муниципалитета на Марсово поле были стянуты крупные подразделения войск национальной гвардии. Собрание народа проходило спокойно, но власть, стремясь установить конституционную монархию, решилась действовать жестко. Мэр Парижа Байи приказал разогнать демонстрантов силой. Маркиз де Лафайет и национальная гвардия, которой он командовал, стараясь сохранить общественный порядок, довольно успешно выполнили поставленную задачу, не применяя оружия. Однако во второй половине дня толпа во главе с Жоржем Жаком Дантоном и Камиллом Демуленом вернулась на Марсово поле в еще большем количестве. Демонстранты были настроены более решительно, чем утром, и представляли большую угрозу безопасности. Лафайет вновь попытался разогнать протестантов. В ответ толпа забросала камнями национальную гвардию. После того как безуспешно были сделаны несколько предупредительных выстрелов, национальные гвардейцы открыли огонь прямо по людям. Около пятидесяти человек на Марсовом поле было убито и сотни ранено. «Расстрел на Марсовом поле имел большое политическое значение, – писал А. З. Манфред. – Впервые с начала революции одна часть бывшего третьего сословия выступила с оружием в руках против другой его части. Крупная буржуазия силой оружия пыталась подавить своего недавнего союзника – народ».

После разгона демонстрации на Марсовом поле незамедлительно последовали карательные меры правительства. 18 июля 1791 года Учредительное собрание издало декрет о суровом наказании «мятежников», постановив начать судебное преследование наиболее активных демонстрантов. Как один из самых ярых сторонников Республики и активный участник событий на Марсовом поле, был арестован и брошен в тюрьму и Гильом Брюн. Когда же среди народа распространился слух, что противники революции решили уничтожить пламенного санколюта революции и он находится в смертельной опасности, в дело вмешался Жорж Жак Дантон. Дантон, которого позднее назвали одним из отцов-основателей Первой французской республики, помог добиться освобождения Брюна из заточения. С тех самых пор и началась крепкая дружба Брюна и Дантона, занимавшего пост сопредседателя Клуба кордельеров, а впоследствии ставшего министром юстиции и первым председателем Комитета общественного спасения. Брюн, став одним из самых активных сторонников своего нового друга-соратника, был одним из наиболее влиятельных членов Клуба кордельеров. Известный сначала под именем клуба «Друзей прав человека», этот клуб собирался в предместье Сен-Антуан, в старом монастыре кордельеров (или иначе – францисканцев), отчего и получил свое название. Как уже говорилось, именно кордельеры составили петицию о низвержении короля и возложили ее на Марсовом поле, на Алтарь Отечества, приглашая всех граждан поставить под ней свои подписи.

Когда по всей Франции стали создаваться отряды Парижской национальной гвардии (Gаrde nаtionаle de раris), Гильом Брюн решил «сменить перо на ружье» и без особых раздумий вступил волонтером в ее ряды. Совсем скоро он был произведен в капитаны, а 18 октября 1791 года стал аджюдан-майором 2-го батальона волонтеров департамента Сены и Уазы. Несмотря на это, желание прославиться именно как журналист и литератор не покидало молодого Брюна. Его зажигательные речи по-прежнему производили большое впечатление на охваченную революционными веяниями уличную толпу. Однако, несмотря на это, Брюн считал, что его литературные изыскания никто не воспринимает всерьез. Свои соображения на этот счет он высказывал Жоржу Жаку Дантону, который однажды предложил ему изменить тему и писать больше о войне, тем более что, как все уже понимали, она была не за горами. Совет друга Дантона Гильом Брюн воспрининял вполне серьезно, и вскоре из-под его пера вышел труд, посвященный вопросам военной тактики. «Восхитившись собственным творением, – пишет Р. Ф. Делдерфилд, – он показал его некоей актрисе, которая прочла его без каких-либо комментариев. Когда же автор поинтересовался ее мнением, она ответила довольно жестко: „Ах, Брюн! Если бы сражались перьями, то вы стали бы знаменитым генералом!“» Вряд ли дама предполагала, что ее слова, сказанные в шутку, окажутся пророческими.

 

Из литераторов в офицеры

Когда стало понятно, что война с европейскими державами вот-вот разразится, Гильом Брюн отложил в сторону политическую и литературную деятельность, решив окончательно посвятить себя военному делу. В славные сентябрьские дни 1792 года (первая победа французской революционной армии над объединенными силами интервентов в сражении при Вальми) благодаря своим радикальным взглядам, а также протекции своего друга Жоржа Жака Дантона 28-летний Брюн был направлен главным комиссаром военных передвижений в Национальный конвент Франции. Национальный конвент – законодательный орган (фактически наделенный неограниченными полномочиями) во время Великой французской революции (1792–1795 гг.) выполнял функции в том числе и Военного министерства. 12 октября 1792 года Брюн был награжден чином шефа бригады. Некоторое время Гильом Брюн служил под командованием полковника северной армии Дюмурье в Бельгии, затем был послан против федералистов Кальвадоса, наступавших под командованием генерала Пюизе на Париж, и легко одержал над ними победу. После их разгрома Брюн возвратился в северную армию (аrmee du Nord). 6 августа 1793 года он был определен в ее состав, а уже через через две недели им был получен чин бригадного генерала. «Мог ли предполагать Брюн, – замечает Рональд Ф. Делдерфилд, – что он вступил на дорогу славы и вместе с тем на дорогу, на которой он в конце концов найдет гибель под ногами разъяренной толпы? Да если бы и знал, разве это могло бы испугать мужчину в двадцать с небольшим лет?» 7–8 сентября 1793 года новоиспеченный бригадный генерал Гильом Брюн отличился в сражении при Гондсхооте (близ Дюнкерка), в ходе которого объединенные силы северной и арденнской армий разгромили англо-австрийских интервентов, и те вынуждены были обратиться в бегство.

Осенью 1793 года Комитет общественного спасения поручил Брюну подавить контрреволюционный мятеж в Жиронде. 10 сентября 1793 года генерал был направлен в департамент Жиронду как полномочный представитель Конвента и стал военным комендантом главного города департамента – Бордо. Поручение по подавлению контрреволюционного восстания Брюн выполнил с решительностью и, как писал К. Маркс, «с чрезвычайной суровостью». До апреля 1794 года Брюн работал в военном комитете Национального Конвента.

31 марта 1794 года по постановлению соединенных комитетов общественного спасения и общей безопасности был арестован ближайший друг Брюна Жорж Жак Дантон. Когда это произошло, то сторонники Максимилиана Робеспьера опасались, что Гильом Брюн бросится на выручку своего соратника и покровителя, но тот даже и не подумал об этом, попросту отвернувшись от своего вчерашнего кумира. Многие «дантонисты» (Камилл Демулен, Эро де Сешель, Фабр д’Эглантин и др.) также были арестованы по обвинению в заговоре с целью низвергнуть национальное представительство и республику, затем осуждены и погибли на гильотине. Свою жизнь на эшафоте закончил и Дантон. По дороге на казнь революционер подбадривал себя словами: «Вперед, Дантон, ты не должен знать слабости!» А проезжая мимо дома, где жил Робеспьер, Дантон выкрикнул пророческие слова: «Максимилиан, я жду тебя, ты последуешь за мной!» Брюн же, переметнувшись на сторону Робеспьера, благополучно пережил кровавые дни якобинского террора. После переворота 9 термидора (июль 1794 года), положившего конец якобинской диктатуре, он сразу же присоединился к победителям, отмежевавшись от своих друзей-якобинцев. Он участвовал в карательных акциях термидорианцев на юге Франции, будучи одним из помощников комиссара Конвента Фрерона.

5 октября 1795 года Гильом Брюн в качестве одного из подчиненных Наполеону Бонапарту генералов совместно с Полем Франсуа Баррасом (впоследствии директором всех составов Директории и фактическим ее руководителем в 1795–1799 годах), которому в те дни было поручено командовать вооруженными силами Парижа, принимал участие в подавлении роялистского восстания, получившего название Вандемьерского мятежа. Активизировавшиеся после контрреволюционного термидорианского переворота (июль 1794 года) роялисты стремились к восстановлению монархии во Франции. Поводом к Вандемьерскому мятежу послужило принятие 22 августа 1795 года термидорианским Конвентом Французской конституции III года, лишившей монархистов возможности получить преобладание в законодательных органах. Сосредоточив в Париже значительное количество скрытых монархистов, роялисты 3 октября 1795 года окружили здание Конвента и создали серьезную опасность для термидорианского правительства. Поль Баррас, назначенный командующим правительственными силами, передал руководство военными операциями генералу Наполеону Бонапарту, который, применив пушки, 5 октября 1795 года ликвидировал роялистский мятеж. Как уже говорилось, активное участие в подавлении мятежа принимал и Гильом Брюн. 9 октября 1795 года Брюн был направлен в Версаль, а 30 октября 1795 года ему и Фрерону была поручена миссия в Марселе. В конце декабря 1795 года Гильом Брюн вернулся в Париж. C 10 сентября 1796 года он находился в Гренельском лагере, где помог Директории подавить волнения бабувистов (сторонников французского революционера Гракха Бабефа, пропагандирующего идею всеобщего социального равенства и осуществления его путем революционного переворота).

В 1795 году Гильом Брюн, пламенный защитник революции и боевой офицер, вдруг остепенился и превратился в семейного человека. Его избранницей стала некая Анжелика Николь Пьерр, девица довольно скромного происхождения. По дошедшим до нас сведениям, она работала полировщицей, то есть имела рабочую профессию (что было неслыханной редкостью для женщин Франции тех лет). По словам одной из самых осведомленных современниц той эпохи – герцогини Лауры д’Абрантес, Анжелика Брюн отличалась добрым и простым нравом. И, как пишет герцогиня, «некоторые находили ее красивой». Забегая вперед, нужно отметить, что после отставки мужа Анжелика Николь разделила его опалу, выезжая из замка Сен-Жюст только в случае обязательных визитов ко двору, а это случалось нечасто: 15 августа, в день рождения Наполеона Бонапарта, и 1 января, на Новый год. Детей у супругов Брюн не было, однако они усыновили двух девочек, и Анжелика Николь полностью посвятила себя их воспитанию.

В 1796–1797 годах Гильом Брюн участвовал в Итальянской кампании Наполеона Бонапарта, командуя бригадой в пехотной дивизии генерала Андре Массена в сражениях при Арколе (15 ноября 1796 г.), Сен-Мишеле (12 января 1797 г.) и Риволи (14 января 1797 г.). В боях он проявил себя как бесстрашный, решительный, полный революционного пыла офицер. Между тем, если верить утверждению К. Маркса, военные заслуги Брюна в Итальянской кампании порой были несколько преувеличены. Так, например, по его словам, успешный исход битвы под Риволи – это скорее заслуга Наполеона, чем его бригадного генерала Брюна. Вот как Маркс пишет об этом: «Желая умилостивить вождей кордельеров, Бонапарт приписал часть своего успеха под Риволи усилиям Брюна, произвел его прямо на поле боя в дивизионные генералы и побудил Директорию назначить его командиром 2-й дивизии итальянской армии, когда эта должность стала вакантной с отъездом Ожеро в Париж».

Так это или нет, но факт остается фактом – все крупные сражения, в которых принимал участие Гильом Брюн, были выиграны. А что этому способствовало – счастливый случай, везение, удачное стечение обстоятельств – это уже другой вопрос. Впрочем, везение в бою сопровождало генерала Брюна на протяжении всей его военной карьеры. В своем письме жене от 11 июля 1796 года, написанном после сражения под Вероной, Наполеон Бонапарт писал об этом так: «Генерал Брюн получил семь пуль, все они пробили ему одежду, не задев его самого. Вот что значит иметь счастье!» Примечательно, что хотя Гильом Брюн не был лично близок Бонапарту, император не мог удержаться, чтобы не рассказать Жозефине об успехах своего генерала. «В этих коротких строчках нет ни тени зависти или чувства соперничества, как-то объяснимого у полководцев, соревнующихся в служении Марсу», – писал об этом А. З. Манфред.

В своем очерке об Итальянском походе 1796–1797 годов. Наполеон Бонапарт упоминал Гильома Брюна лишь однажды. Однако это единственное упоминание очень точно характеризует молодого бригадного генерала. После Тальяменто дивизия Массена была направлена к Тарвису, где столкнулась с войсками эрцгерцога Карла. «Бой был упорный, – писал Бонапарт. – С той и другой стороны чувствовалось понимание важности победы… Генерал Брюн, впоследствии маршал Франции, командовавший бригадой в дивизии Массена, вел себя здесь с величайшей доблестью». Как видим, Наполеон Бонапарт, всегда довольно ревниво относящийся к чужой славе, не раз отмечает воинские достоинства военачальника, хотя, как уже говорилось, Гильом Брюн никогда не пользовался его особым доверием и уж тем более никогда не был его близким другом.

Впрочем, оценивая профессиональные и личностные качества своих генералов, Наполеон Бонапарт руководствовался многими фактами, но всегда на первое место он ставил военный талант полководца. Наиболее содержательно об этом рассказал историк, специалист по истории Франции А. З. Манфред: «Конечно, Бонапарту были менее всего присущи чувствительность, сентиментальность. Его зоркий взгляд не терял из поля наблюдения ни одного из крупных генералов, которые могли бы встать на его пути или перебежать ему дорогу. Если надо было, он железной рукой устранял всех, кто мог быть опасным. Так, он не позволил Моро после победы под Гогенлинденом идти на Вену; Моро он считал соперником и потому следил за ним и ограничивал его деятельность. Он не спускал глаз с Бернадота: он ему не доверял. Когда затрагивались его прямые интересы, он был беспощаден. Он отправил на казнь Арена, хотя с ним его связывали воспоминания юности. Он приказал расстрелять Фротте, так как надо было сломить сопротивление вандейцев. Но при этом он последовательно оказывал поддержку тем, кого не считал своими врагами, воздавал им должное. Так, он сумел оценить таланты Дезе и протянуть ему руку дружбы. Он сразу отгадал военный талант Ланна и быстро продвигал его по ступеням военной иерархии. Ланну он прощал даже его резкую критику: он остался одним из немногих людей, дерзавших говорить правду в лицо.

В армии Моро он заметил Мишеля Нея, Груши; он их сразу сумел оценить и оказал им поддержку. За внешне колючим обликом Даву он разглядел человека незаурядных дарований; он его поддержал и не ошибся в выборе. В спорных вопросах, когда надо было решать, кому доверить руководство ответственной операцией, Бонапарт отдавал предпочтение таланту. Он не любил Клебера, о чем откровенно рассказал в своих воспоминаниях. Но он не мог не признавать его военный талант, и, когда в 1799 году надо было решать, кому доверить командование египетской армией, он сразу же решил, что это может быть только Клебер. Со времен Тулона Бонапарт был лично привязан к Жюно, это был его старый товарищ. Он высоко ценил также и Нея. Но когда позже, в 1810 году, Жюно и Ней, командовавшие корпусами в Португалии, не проявили должной энергии, Бонапарт назначил над ними начальником – главнокомандующим армией в Португалии – Андре Массена. Своенравный старый Массена, и при маршальских эполетах сохранивший опасный норов и замашки бывалого контрабандиста, оставался генералом, независимым от первого консула, а затем императора. Бонапарт к тому же имел основания полагать, что этот старый волк Массена, имевший на своем счету немало славных побед, оставаясь наедине в своем логове, рычит, что его подвиги остались неоцененными. И все же, как бы лично ему ни были ближе Жюно и Ней, он не мог не ценить военный талант старого рубаки и не воздавать ему должное как первоклассному полководцу. В выборе между Жюно, Неем и Массена он отдавал предпочтение более сильному таланту».

Как мы уже говорили, военным способностям Гильома Брюна Наполеон Бонапарт давал весьма противоречивую оценку. Уже будучи на острове Святой Елены, он жалел о том, что не использовал талант этого полководца в полной мере и не поручил Брюну в 1814 году поднять на борьбу с подступившим к Парижу противником рабочих столичных предместий. Нужно сказать, что и в первые годы своего правления Наполеон относился к Брюну вполне благожелательно. Свидетельством тому являются те высокие посты, которые он доверял Брюну, награды и почести, которых был удостоен этот полководец и которые по своему достоинству были ничуть не ниже полученных другими соратниками Наполеона. Забегая вперед, отметим, что в числе других маршалов империи Гильом Брюн получил в командование один из корпусов Великой армии, во главе которого успешно действовал в 1807 году в Померании. Эта кампания, несмотря на недостаток сил (главные силы Наполеона Бонапарта в это время находились в Восточной Пруссии и Польше), была проведена Брюном успешно и завершилась завоеванием французами шведской Померании (эту заслугу Брюн разделяет с маршалом Э. Мортье). Таким образом, поначалу военная карьера Гильома Брюна была вполне успешной, и новые назначения он получал ничуть не реже других наполеоновских военачальников. Так, 17 апреля 1797 года Брюн был представлен к чину дивизионного генерала, и 7 ноября 1797 года получил его. 17 августа 1797 года Брюн заменил генерала Ожеро в должности командующего 2-й дивизией итальянской армии. С 11 января 1798 года он возглавляет миссию в Неаполе. C 27 января 1798 года Брюн командует объединенными войсками рейнской и итальянской армий на границе со Швейцарией. 5 февраля 1798 года он был назначен комендантом Розаны. 8 марта 1798 года Брюн получил приказ заместить генерала Луи Александра Бертье на посту командующего итальянской армией.

 

Звездный час в военной карьере Брюна

Пока Бонапарт вел военные действия в Египте и Сирии, Англия организовала новую антифранцузскую коалицию против Франции, в которую вошли Россия, Австрия и Неаполитанское королевство. С помощью союзников англичане хотели отнять у французов завоеванную ими Голландию и восстановить там прежнюю власть Вильгельма Оранского. Главной целью англичан было вытеснить французов из страны, доставлявшей им весьма значительные военные, морские и денежные средства и захватить или уничтожить голландский флот. По договору, подписанному 11 июня 1799 года, росийский император Павел I должен был снарядить экспедиционный корпус силою около 17,5 тысячи человек. Англия обязывалась перевезти союзные войска на своих судах и вообще принять все расходы по экспедиции на свой счет; собственных своих войск она предполагала послать 8—13 тысяч, но затем их число было доведено до 30 тысяч человек. Английская эскадра в составе 55 военных кораблей всех классов и транспортный флот из 180 судов отплыли из Англии. Главнокомандующим всем экспедиционным отрядом был назначен герцог Фредерик Йоркский; русские войска были вверены начальству генерал-лейтенанта Германа. Узнав о приближении вражеской эскадры, генерал Гильом Брюн, которому было поручено возглавить так называемую батавскую армию, решил не торопиться с широкомасштабным наступлением и выяснить намерения противника, ограничившись направлением дивизии генерала Дэндельса к Гельдеру – самому важному пункту его участка.

Итак, в конце августа 1799 года многотысячный русско-английский корпус высадился в Голландии, чтобы угрожать Франции с севера. 27 августа на месте старой дамбы под названием Зейпе-Дайк англичане высадили на берег дивизию Эберкромби. Генерал Дэндельс, командующий голландской дивизией, решил предпринять атаку против высадившегося противника, однако она была отражена. Голландский флот, возглавляемый капитаном Капелленом, 20 августа сдался англичанам. Дивизия Эберкромби заняла и укрепила свои позиции и стала выжидать прибытия остальных войск. Брюн, разгадав намерения врага, отдал распоряжение всем своим силам выступать навстречу англичанам, обратив все свое внимание на преграждение доступа к Харлему и Амстердаму. Его войска состояли из дивизии Дэндельса, занимавшего правый фланг, Вандама, находящегося на левом фланге, и Дюмонсо – в центре. Армия Брюна по численности была гораздо меньше вражеских войск, но ее сравнительная малочисленность отчасти вознаграждалась местными условиями страны, представляющей много хороших оборонительных позиций и весьма затруднительной для действий наступательных. Немало содействовало последующим успехам Брюна и то, что русский экспедиционный отряд вовсе не представлял организованного целого. Не только дивизии и бригады были сформированы перед самой посадкой на суда, но даже отдельные сводно-гренадерские батальоны состояли из людей различных полков. Начальники не знали своих подчиненных; бывали случаи, когда различные части стреляли одна в другую, потому что не успели усвоить отличий в форме обмундирования, никогда ими дотоле не виданных.

Между тем англо-русские войска получили подкрепление – 7 сентября 1799 года собрался наконец весь экспедиционный корпус. Однако положение его, вследствие наступивших холодов, вскоре стало удручающим: вода в многочисленных каналах из-за бурь и дождей поднялась, залила низменности и превратила их в труднопроходимые болота. Солдаты же не имели должного обмундирования, палаток и шалашей, кроме того, была крайне затруднена доставка транспорта. Русские войска также страдали от нехватки продовольствия и от непривычной пищи. Продовольственных обозов у воюющих не было; до самого конца экспедиции кавалеристы оставались спешенными.

Как только высадились последние русские войска, герцог Йоркский решил сразу же перейти в наступление, атаковав неприятеля, занимающего позицию в городе Бергене и его окрестностях. Атака была произведена 8 сентября и окончилась неудачей. Больше всего пострадали при этом русские войска, которые уже овладели Бергеном, но, встреченные контратакой превосходящих сил и своевременно не поддержанные, были выбиты оттуда со значительными потерями. Союзники отступили на прежние позиции, потеряв около 4 тысяч человек (русские – до 3 тысяч, среди них генерал Жеребцов, англичане – около тысячи). Их сложное положение еще более усугубилось, когда была утрачена всякая надежда на содействие приверженцев принца Оранского. Армия Брюна, напротив, укрепила свой боевой дух одержанным в сражении успехом и, кроме того, получила значительное новое подкрепление. Видя, что противник имеет небольшие силы, Брюн решает нанести удар. 10 сентября на рассвете он начал наступление шестью колоннами, однако потерпел неудачу. Получив сильный отпор, Брюн решил отказаться от всех наступательных действий и стал возводить укрепления в ожидании дополнительных сил, которые ему были обещаны. Тем временем герцог Йоркский приводил свои деморализованные войска в порядок. Он стоял перед дилеммой: либо полностью отказаться от военных действий, либо снова пойти на риск и атаковать. После долгих размышлений герцог выбрал второй вариант. Ввиду того, что в сражении 8 сентября не принимали участия около 15 тысяч солдат, герцог Йоркский все же решил предпринять новую атаку против французов и голландцев. Однако сражение, данное 21 сентября, не имело решительных результатов; но так как союзникам удалось обойти слева французскую позицию, то генерал Брюн в ночь на 22 сентября отвел свои войска к Бевервейку, в окрестностях которого занял новую позицию.

Два последующих дня обе противоборствующие стороны не предпринимали никаких действий. Герцог Йоркский все никак не мог решиться на атаку, а Брюн решил взять союзников измором, тем более что это бездействие шло именно ему на пользу. И вот, несмотря на удручающее положение войск, 25 сентября герцог Йоркский все же решился предпринять еще одну попытку разгромить войска Брюна. Целый день близ Бевервейка шел жаркий бой. В этом сражении между действиями отдельных атакующих колонн герцога Йоркского не было ни малейшей связи; вся тяжесть боя легла на русские войска, а выигрыш заключался лишь во взятии нескольких селений, между тем как потери доходили почти до 2,5 тысячи человек. Позиции, занимаемые французами, несколько раз переходили из рук в руки. Победа клонилась то на одну, то на другую сторону до тех пор, пока генерал Гильом Брюн не добился ее прекрасной кавалерийской атакой, заставив противника в беспорядке отступить. 15 октября Брюн нанес удар по союзным войскам и окружил их лагерь.

Положение армии союзников стало критическим: число выбывших из строя в сражениях доходило до 10 тысяч; госпитали были переполнены больными и ранеными; под ружьем оставалось не более 18 тысяч; подвоз продовольствия стал еще более затруднительным.

Войско Брюна, напротив, получило обещанное подкрепление, а снабжение солдат и офицеров припасами происходило без задержек, благодаря средствам богатой страны в тылу. Учитывая сложившиеся обстоятельства, на военном совете армии союзников было принято решение возвратиться в Англию, а чтобы посадка войск на суда могла совершиться беспрепятственно, с генералом Брюном вступили в переговоры.

Последний согласился заключить с союзниками конвенцию, главные условия которой состояли в том, что к 19 ноября экспедиционные войска обязывались выйти из Голландии, сдать батареи Хелдера и возвратить несколько тысяч французов и голландцев, захваченных в плен. Условия капитуляции были выполнены со скрупулезной точностью. 5 ноября в Англию отплыли первые части союзных войск, а 19 ноября последний эшелон русско-английской армии покинул Голландию, не выполнив поставленную перед ним задачу. После этой победы за генералом Брюном в войсках закрепилось почетное звание «Спасителя Батавской республики». Наполеон позднее признавал, что Брюн в 1799 году избавил Францию от нового вражеского нашествия. Правда, в своих воспоминаниях Наполеон хоть и не столь резко, но критиковал некоторые действия и решения Брюна. Разбирая все этапы этой кампании, Наполеон, в частности, пишет: «Генерал Брюн потерял десять дней августа в досадных колебаниях. Чтобы принять решение, он выжидал более надежных сведений о намерениях противника. Он считал, что лучше действовать медленно, чем действовать плохо и наобум. Такая осмотрительность была тут неуместна: не могло быть никакого сомнения относительно пункта, где будет иметь место атака англичан. Им хотелось захватить Голландию; они могли это сделать, лишь овладев Зюйдерзее, а для этого им нужен был Гельдер». Однако, несмотря на критические замечания, Бонапарт в конце заключает, давая тем самым оценку действиям Брюна: «Он провел кампанию умно».

России же голландская кампания не доставила ни славы, ни выгод. Даже после окончания экспедиции русским войскам, во время пребывания их на английских островах Джерси и Гернси, пришлось вытерпеть много лишений, и только в сентябре 1800 года экспедиционный корпус вернулся домой. Существенную пользу из этих военных действий извлекла только Англия: ей удалось овладеть голландским флотом, и овладеть безвозвратно, так как условия конвенции его не коснулись.

 

Опала верного Брюна

Несмотря на свой крайний республиканизм, во время государственного переворота, получившего название «переворот 18 брюмера» (по французскому революционному календарю), Гильом Брюн всецело поддержал Наполеона и стал одним из ближайших сподвижников главного защитника Великой французской революции, ярого антимонархиста – генерала Бонапарта. В результате этого переворота была лишена власти Директория, разогнаны представительные органы (Совет пятисот и Совет старейшин) и было создано новое правительство во главе с Наполеоном Бонапартом.

Ранним утром 9 ноября 1799 года (18 брюмера) на совет были созваны старейшины. Собравшиеся депутаты единогласно подтвердили перенесение законодательного корпуса в Сен-Клу, где оба совета должны были собраться на другой день не ранее полудня. Исполнение этого декрета было возложено на Бонапарта; ему предоставлялось право принять все меры, необходимые для безопасности республики, и ему же подчинялись все местные вооруженные силы; вместе с тем всем гражданам вменялось в обязанность оказывать ему помощь при первом требовании с его стороны.

К народу Совет старейшин обратился с особым манифестом, в котором декретированные меры оправдывались необходимостью усмирить людей, стремящихся к тираническому господству над национальным представительством, и тем обеспечить внутренний мир. Бонапарт, окруженный генералами и офицерами, немедленно отправился на заседание совета, где произнес короткую речь с обещанием поддерживать «республику, основанную на истинной гражданской свободе и на национальном представительстве». Так, путем заговора в верхах и опираясь на преданных ему военных, Наполеон под предлогом спасения Республики от мифических врагов назначил себя командующим Парижским военным округом и, разогнав высшие органы власти, установил режим правления трех консулов. Первым из них, то есть фактическим главой Французской республики, стал он сам. В 1802 году Бонапарт стал пожизненным консулом, а 18 мая 1804 года императором Наполеоном I.

В декабре 1799 года Бонапарт назначил Гильома Брюна членом Государственного совета и председателем военной секции. 14 января 1800 года он был представлен к должности командующего западной армией, призванной покончить с мятежниками, а 17 января 1800 года консул Наполеон Бонапарт утвердил это назначение. «Брюн, – пишет Рональд Делдерфилд, – единственный из генералов, уже встречавшийся с англичанами на поле боя и разгромивший их, был отправлен на все еще беспокойный Запад (Франции) с приказом предпринять последнюю попытку убедить храбрых и тупоголовых крестьян Вандеи, что революция – это свершившийся факт и что у Бурбонов нет никаких перспектив возвратиться на престол и наказать тех, кто гильотинировал Людовика и его австриячку жену. Чтобы придать больше убедительности доводам Брюна, Наполеон выделил в его распоряжение 60-тысячную армию». Довольно скоро генерал добился определенных успехов, в результате чего руководители вандейцев и шуанов согласились сложить оружие. Но 5 мая 1800 года Брюн был отозван первым консулом в Дижон, а уже 11 мая был назначен командующим 18-м (дижонским) военным округом и вскоре официально утвержден в этом звании. В начале лета 1800 года Гильом Брюн был назначен на должность главнокомандующего резервной армией, которой командовал до 15 августа 1800 года. 13 августа 1800 года по распоряжению Наполеона Брюн был представлен к должности главнокомандующего итальянской армией, на которой он заместил генерала Анри Массена. Как пишут исследователи, причина этой замены была в том, что, обретя пост главнокомандующего итальянской армией, Массена «без промедления попытался извлечь из него всевозможные материальные выгоды». Московский историк Сергей Захаров пишет: «Снятый со своего поста Массена был заменен генералом. Правда, следует отметить, что новый главнокомандующий Итальянской армией был не лучше предыдущего: Брюн действовал в Италии так же, как Массена до него, не гнушаясь ничем, что могло бы обогатить его».

Что касается военной стороны, то Гильом Брюн действовал против австрийцев в Италии так же, как до этого действовал против англичан в Голландии, – не спеша и осторожно. В битве при Поццоло ему удалось нанести поражение австрийской армии. Причем в этой битве блестящую, если не сказать, решающую роль сыграли действия генерала Пьера Дюпона де л’Этана, будущего маршала, который стремительной кавалерийской атакой сумел прорвать центр вражеской позиции и смог продержаться до подхода главных сил армии. Вот как описывает службу Брюна К. Маркс: «Посланный в 1800 г. в итальянскую армию Брюн занял три вражеских лагеря, укрепился на Вольте, оттеснил противника за эту реку и принял меры к незамедлительному ее форсированию. Согласно его приказам, армия должна была переправиться через реку в двух пунктах: правое крыло под командованием генерала Дюпона – между мельницей, расположенной на берегу Вольты, и деревней Поццоло; левое крыло под командованием самого Брюна – у Монбозона. Когда при проведении второй части операции возникли затруднения, Брюн приказал отложить ее осуществление на 24 часа, хотя правое крыло, которое в другом пункте начало переправу, уже вступило в бой с гораздо более многочисленными силами австрийцев. Только благодаря усилиям генерала Дюпона правое крыло не было уничтожено и не взято в плен, что поставило бы под угрозу успех всей кампании. Эта ошибка привела к отозванию Брюна в Париж». Между тем и на счету самого генерала Брюна было немало одержанных в сражениях успехов: он одержал победу при Монзембан, 26 декабря 1800 года удачно осуществил переправу через Минчо, захватил Верону (3 января 1801 г.), Виченцу и подписал мирный договор в Тревизе. 1 июля 1801 года, после расформирования итальянской армии, Гильом Брюн вернулся в Государственный совет и был избран президентом его военной секции.

Оставаясь республиканцем, Брюн чувствовал себя неловко при первом консуле, не скрывал своего недовольства и Бонапарт. В итоге в начале осени 1802 года Наполеон удалил от себя маршала, назначив его послом в Константинополе, где Брюн пробыл до декабря 1804 года. «Несмотря на поддержку Бонапарта во время событий 18 брюмера, сделавших его властелином Франции, Брюн, тем не менее, не слишком симпатизировал Наполеону. Неизвестно, насколько он участвовал, и участвовал ли в распространении „пасквилей“ против Бонапарта, но последний решил отослать этого „пламенного революционера“ послом в Турцию, подальше от Парижа, благо, война с ней закончилась после эвакуации французских войск из Египта», – пишет об этом Сергей Захаров. Во время коронации Наполеона Брюн прикладывал все усилия, чтобы добиться от турецкого правительства явного формального признания Наполеона императором, но так и не смог этого сделать. Автор мемуаров об истории наполеоновских войн, генерал Генрих Антуан Анри Жомини, писал о нем так: генерал Брюн «имел некоторые достоинства, но он был скорее оратором, нежели воином». Между тем в жизни и этого не слишком обласканного судьбой и Бонапартом полководца наступил момент, когда, казалось, все его заслуги были замечены и получили должное признание – Гильом Брюн удостоился звания маршала Франции. Об этом 19 мая 1804 года провозглашенный императором Наполеон Бонапарт подписал соответствующий декрет, а 2 февраля 1805 года Брюн был награжден Большим Орлом ордена Почетного легиона.

Почему же Брюн, не вызывавший большого доверия императора, да и сам не слишком симпатизировавший Бонапарту, вдруг получил столь высокое звание, став высшим сановником империи? По этому поводу Рональд Делдерфилд пишет: «Страна оживленно обсуждала имена, которые должны были оказаться в списке генералов, удостоенных звания маршала, и некоторые из них с уверенностью предсказать было очень трудно. Массена попадал в список непременно. В его пользу говорила блистательная защита Швейцарии и Генуи. С другой стороны, некоторым офицерам высокого ранга было бы неприятно увидеть имена Брюна, Периньона и осторожничающего старого Монсея рядом с именами таких признанных военачальников, как Ланн и Ожеро. Подоплеку следовало искать в намерениях Наполеона. Он собирался объединить своим списком все общественные направления послереволюционной Франции, и среди первых восемнадцати маршалов можно найти республиканцев, бывших королевских офицеров, быть может, готовых переметнуться на сторону Бурбонов, несложных по своему менталитету, умеренных типа Мортье, искренних патриотов, вроде старика Келлермана, и группу более молодых генералов, которые поднимались по ступеням военной карьеры вместе с Наполеоном и продвижением по службе были обязаны своему таланту, развитому с его помощью». Однако после получения маршальского жезла военная карьера Брюна не была столь насыщенной и блестящей, как у большинства его коллег. Но все же новоиспеченный маршал не лишился высоких должностей. В сентябре 1805 года Брюн был назначен главнокомандующим армией Булонского лагеря, а в середине декабря следующего года стал губернатором ганзейских городов: Бремена, Гамбурга, Любека. С 29 апреля 1807 года Брюн командовал обсервационным корпусом Великой армии. Когда шведский десант, высадившийся с боевых кораблей, начал боевые действия против французов, осаждавших Кольберг, Брюн выступил навстречу противнику. Уже в августе он отбросил шведов в Штральзунд, а через месяц принудил их к капитуляции. Последний оплот шведов в Померании – крепость Штральзунд – пала. Но вместо похвал маршал навлек на себя гнев великого императора. Республиканец по убеждениям, Брюн продолжал беспокоить императора не только своими суждениями. Дело в том, что во время подписания капитуляции маршал совершил дерзкий поступок, вызвавший резкое недовольство Наполеона: ставя подпись под этим документом от имени «Французской республики», Брюн ни словом не упомянул в нем Наполеона, хотя тот являлся главой государства. Это произошло 27 октября 1807 года при встрече со шведским королем в Шлаткове, когда Брюн, как сообщалось, «унизил достоинство представителя великой империи и вовсе не обнаружил той привязанности, которою он был обязан Наполеону» (во французско-шведском договоре Брюн упомянул термин «французская армия» вместо «армия Его Величества Императора и Короля»).

Император посчитал действия маршала недопустимыми и умаляющими его достоинства как главы великой державы. Ответные действия последовали незамедлительно: Брюн немедленно был отозван письмом Бертье, в котором последний по специальному приказу Наполеона отметил, что «такого скандала не было со времен Фарамонда». Итак, 27 октября 1807 года Брюн был отстранен от командования и уволен из армии. Кроме того, в 1808 году маршала обвинили в попустительстве контрабандистам в Гамбурге. За все это Брюн был подвергнут опале, не получал никаких должностей и оставался не у дел вплоть до 1814 года. Оказавшись отстраненным от службы, Брюн ушел в частную жизнь, уединившись в своем поместье Сен-Жюст, незадолго до этого подаренном ему императором. В Париж, ко двору, он приезжал только в дни официальных празднеств и обязательных визитов. Шли годы, Наполеон Бонапарт направился в Россию, вернулся оттуда после разгрома, восстановил из пепла свою армию, сражался в Германии, снова терпел поражения, затем отрекся от престола. О Брюне же никто так и не вспоминал. Имя верного солдата революции было забыто.

 

Чем Брюн не угодил Наполеону?

Исследователи до сих пор спорят о том, что же послужило причиной, побудившей Наполеона Бонапарта предать верного маршала многолетней опале. Каждый из историков, занимающийся изучением этой темы, наставивает на своей точке зрения. Как мы уже говорили, некоторые считают, что свою лепту в решение императора отстранить от дел Гильома Брюна внесли многочисленные жалобы о лиходействе маршала. Исследователи пишут, что Брюн хоть и был храбрым воином и толковым полководцем, но, участвуя в боевых действиях, довольно скоро пришел к пониманию, что, «оказывается, война – это не только стрельба и махание саблей, но и возможность неплохо подзаработать в финансовом отношении». Как утверждают биографы полководца, в промежутках между сражениями генерал Брюн «с беззастенчивостью воришки стал набивать свои карманы».

Направленный во главе армии в Швейцарию, он с таким азартом занимался всякого рода реквизициями, что, по словам Делдерфилда, после его ухода из страны «швейцарская казна была пуста». И далее исследователь добавляет: «Брюн хорошо усвоил, что быть генералом республики – это нечто большее, чем писать о том, как водить пехотные роты, построенные в идеальные шеренги». Еще более жесткую характеристику Брюну дает в своей книге о Наполеоне Бонапарте английский историк Пол Джонсон: «Гийом Брюн, известный мародер, отправился в Берн и украл весь шведский резервный фонд». Карл Маркс в своих записках добавляет, что, опустошая казну, «Брюн забыл составить опись награбленного». Страсть к личной наживе еще более остро обуяла военачальника в ганзейских городах. Известно, что, занимая должность губернатора этих городов, Гильом Брюн, как ранее в Швейцарии и Италии, накладывал свои личные контрибуции на области, складывая приобретенные средства в свой собственный карман. Именно об этой должности Брюна К. Маркс впоследствии написал так: «Занимая этот пост, он энергично помогал Бурьенну расхищать государственные средства». Однако если поначалу Наполеон закрывал глаза на лихоимство маршала, так как был занят сначала войной с Пруссией, а потом военными операциями против русских в Польше, то со временем его стало крайне раздражать поведение Брюна.

По утверждениям некоторых исследователей, не только страсть к наживе, но и другие слабости натуры не смог простить Наполеон Бонапарт этому полководцу. Вот что об этом пишет И. Попова: «Присущая Брюну беспринципность, когда он с легкостью и не раз менял свои политические убеждения и пристрастия, привела в конце концов к девальвации его моральных принципов. В годы Революционных войн Брюн слыл строгим блюстителем республиканской морали. Известен случай, когда он приказал расстрелять перед строем солдата только за то, что тот в отсутствие хозяев зашел в дом, чтобы напиться воды. И вот через какой-то десяток лет этот пламенный революционер и убежденный демократ, бравирующий своей неподкупностью, становится, по всей вероятности, небескорыстно злостным покровителем всякого рода проходимцев, казнокрадов и контрабандистов. Такое нравственное перерождение бывшего сподвижника вызвало взрыв негодования даже у Наполеона, обычно весьма снисходительно относившегося к человеческим слабостям. Приговор императора был суров, но справедлив. Не исключено, что на примере Брюна он решил преподать урок всем другим высшим военачальникам, склонным к подобного рода поступкам. А в качестве „козла отпущения“ им был избран маршал, менее других ему симпатичный». «Также необходимо отметить, – добавляет исследовательница, – что на завершающем этапе Итальянской кампании 1800–1801 годов Брюн допустил непростительную для полководца оплошность, поставившую его армию на грань поражения. Избежать этого удалось только благодаря пассивности обескураженного ранее понесенными поражениями противника, который упустил возможность воспользоваться выгодным моментом и разгромить армию Брюна, разбросавшего свои силы по частям, а также помогла оперативность подчиненных Брюну генералов, прежде всего П. Дюпона, которые своевременно исправили ошибку своего главнокомандующего. Но эта ошибка Брюна не ускользнула от пристального внимания Наполеона, который сразу же после завершения этой кампании под благовидным предлогом отстранил Брюна от командования и больше никогда уже не доверял ему командовать армейскими объединениями». Но, как бы там ни было, напомним, что свою репутацию полководца Гильом Брюн не запятнал ни одним поражением, из всех масштабных сражений его армия неизменно выходила победительницей.

Часть историков придерживается мнения, что причина многолетнего отстранения верного соратника от дел кроется в его идеологических разногласиях с императором. Оставаясь убежденным республиканцем, «генералом революции», Брюн не вписывался в окружение Наполеона Бонапарта, создающего монархическое государство. И если поначалу император попросту предпочитал не замечать полководца-республиканца (но и не обижал своего давнего соратника), то в определенный момент чаша его терпения переполнилась. Это случилось, когда Брюн совершил «непоправимое», – как писал сам Наполеон, «унизил достоинство представителя великой империи». С тех пор император вычеркнул из своей памяти имя опального полководца и долгие годы не вспоминал о нем.

Понятно, таким образом, почему после первого отречения Наполеона Бонапарта в 1814 году и возвращения короля обиженный Брюн присоединился к Бурбонам. Однако король Людовик XVIII встретил наполеоновского военачальника довольно прохладно. Пожаловав ради приличия Брюну орден Святого Людовика, король тем не менее в приеме на службу ему отказал.

И все же симпатии «настоящего солдата революции» Брюна всегда были на стороне Республики, и во время «Ста дней» он без колебаний встает на сторону Наполеона, который на этот раз не отказывается от его услуг. После ссылки на Эльбу Бонапарту был дорог каждый солдат, и тут уже было не до идеологических споров. Брюн снова вышел из тени и очень пригодился Наполеону – революционные связи маршала позволили ему призвать под знамена несколько десятков тысяч человек. Более семи лет находившийся не у дел Брюн 16 апреля 1815 года получает должность губернатора Прованса, а также принимает командование над 8-м (Марсельским) военным округом. Еще через день Бонапарт назначает маршала командующим 9-го обсервационного Варского корпуса, который должен действовать в южных департаментах Франции. Хотя активных боевых действий в ходе этой кампании возглавляемый Брюном корпус не вел и маршал ничем особенным как военачальник себя не проявил, он до конца «Ста дней» оставался верен императору, удерживая трехцветный флаг над Тулонской флотилией. Когда после сдачи Тулона, который он долго не уступал противнику, начался «белый террор», Брюн всеми силами пресекал попытки роялистов расправиться с врагами. «Выступления роялистов маршал пресекал с той же энергией и беспощадностью, как и в те времена, когда был ярым якобинцем», – писал К. Маркс. Строгость, с которой Брюн поддерживал порядок в городах южной Франции во время 100-дневного владычества Наполеона, навлекла на военачальника недовольство роялистски настроенной публики. Это обстоятельство, впоследствии усугубившееся необоснованным обвиненим маршала в убийстве принцессы де Ламбаль, сыграло роковую роль в дальнейшей его судьбе.

Между тем 4 июня 1815 года Наполеон возвел Гильома Брюна в звание пэра Франции и даровал ему титул графа империи, но из-за спешки маршал так и не получил ни письменного свидетельства о дарованном титуле, ни герба. Известно, что, как и прежде, после возвращения с острова Эльба Наполеон не слишком доверял поддержавшему его маршалу, о чем жалел позже в своих записках, сделанных на острове Святой Елены. Ссыльный император выражал сожаление о том, что не поручил Брюну поднять на борьбу парижские предместья, что, по мысли Наполеона, у того бы получилось как ни у кого другого. Давая характеристику способностям Брюна, император говорил, что маршал «имел известные заслуги, но в общем был скорее генералом трибуны, чем внушающим страх воином».

 

От самосуда в Авиньоне до убийства мадам де Ламбаль в Париже

После вторичного отречения императора и во время второй Реставрации Бурбонов Гильом Брюн вновь поклялся в верности Людовику XVIII и попытался предложить свои услуги новой власти. Приказав своей армии выступить в поддержку Бурбонов и сдав командование корпусом представителю правительства, он собрался отправиться в Париж, чтобы предстать перед королем. В это время юг страны уже находился во власти уголовных банд, называвших себя роялистами, «истинными слугами короля». Они вели настоящую охоту за всеми, кто хоть как-то был связан не только с «узурпатором», но и с революционными событиями, которые привели к убийству «христианнейшего» короля Людовика XVI и свержению династии Бурбонов с престола Франции. Они прекрасно знали, что никакого преследования со стороны королевского правительства не будет, а потому действовали открыто, нагло и жестоко. Брюн хоть и называл себя сторонником короля, но долго медлил со сдачей Тулона, где, как и в Марселе, поддерживал строгий порядок и жестко пресекал любые попытки противников Наполеона дестабилизировать обстановку. Это возбудило против него ненависть пророялистски настроенных слоев общества.

Направляясь в Париж, 2 августа 1815 года Брюн прибыл в Авиньон (департамент Воклюз), который уже полмесяца находился во власти бесчинствующей черни, симпатии которой находились явно на стороне роялистов. Он остановился в гостинице «Пале-Рояль» лишь для того, чтобы сменить лошадей. Очень скоро перед зданием отеля собралась возбужденная толпа вооруженных людей, выкрикивающих угрозы в адрес бонапартистов, и в частности в адрес Брюна. Многие из собравшихся искренне полагали, что маршал лично участвовал в кровавых событиях сентября 1792 года, когда произошли массовые расправы над контрреволюционерами и им сочувствующими в Париже, Лионе, Версале и других городах Франции. Как известно, апофеозом тех страшных дней стало убийство бывшей обер-гофмейстерины королевского двора и близкой подруги королевы Марии-Антуанетты принцессы де Ламбаль. Возбуждение бечинствующей толпы еще более усилилось, когда разнесся пущенный роялистами слух о причастности Брюна к жестокой расправе над несчастной принцессой. Не секрет, что каждая медаль имеет обратную сторону. Обратной стороной Великой французской революции 1789 года был революционный террор – массовое истребление заговорщиков и контрреволюционеров, а заодно и всех, на кого падало подозрение в соучастии или сочувствии. Смерть принцессы де Ламбаль во время сентябрьской резни 1792 года была особенно ужасной. Невозможно объяснить то неистовое и почти патологическое ожесточение, с которым толпа расправлялась с телом несчастной. В своей «Истории французской революции» известный историк Жюль Мишле описывает эти события следующим образом: «Это горемычное тело волокли через весь Париж. Изуродованные половые органы, отсеченные ударом сабли, были, как военный трофей, водружены на пику. Отрубленную голову с развевающимися волосами и вырванное сердце ликующая и опьяневшая от крови толпа несла, нацепив на пики, подобно войсковым штандартам. Шествие направлялось к Тамплю, тюрьме, где была заключена королева Мария-Антуанетта, дражайшая подруга растерзанной принцессы». Ходили слухи, что именно Гильом Брюн нес на пике отрубленную голову несчастной Ламбаль.

Чтобы понять подоплеку этого ужасного обвинения, нужно знать, что же происходило в этот период в революционной Франции. В 1792 году положение страны было очень тяжелым. «С границ, – пишет об этом Стефан Цвейг, – приходят дурные вести: наконец-то пруссаки, австрийцы зашевелились, при первом же столкновении с ними революционные полки были рассеяны. В Вандее крестьянское восстание, начинается гражданская война; английское правительство отозвало своего посланника, Лафайет покидает армию, раздраженный радикализмом Революции, которой он в свое время присягнул; со снабжением продовольствием становится все хуже и хуже, народ начинает волноваться. С каждым поражением войск Революции тысячекратно повторяемое слово „измена“ слышится со всех сторон и пугает народ. В такой час Дантон, самый энергичный, самый решительный человек Революции, поднимает кровавое знамя террора, вносит ужасное предложение – за три дня и три ночи сентября уничтожить всех узников тюрем, подозреваемых в измене. Среди двух тысяч обреченных таким образом на смерть оказывается также и подруга королевы, принцесса Ламбаль».

Действительно, в первые дни сентября 1792 года многие города Франции накрыла волна кровавого террора. Собранный второпях народный трибунал, заседавший в тюрьме Форс, вершил свой жестокий суд. По решению этого карательного органа были произведены аресты роялистов, то есть сторонников монархии, как правило, представителей дворянства и аристократии. В ночь на 2 сентября начались их казни – точнее, зверская бойня, которая продолжалась до 5 сентября. Несколько палачей прямо на улице, в окружении толпы, жестоко расправлялись с приговоренными саблями, пиками и дубинами. За четыре дня в Париже было казнено более 1300 человек (по другим данным, казненных насчитывалось несколько тысяч). Это были в основном аристократы, непокорные священники и прочие «преступники». Одной из казненных, как уже говорилось, была принцесса де Ламбаль, важная фигура старого режима, дочь принца Савойского, невестка богатейшего герцога де Пантьевра, главного управляющего королевского дома. Чрезвычайный трибунал, созданный 17 августа 1792 года для борьбы с контрреволюцией, наспех просмотрев найденные при ней бумаги и письма, признал ее виновной в контрреволюционном заговоре. Бежавшая за границу 21 июня 1791 года мадам де Ламбаль, узнав об аресте и перевозе королевской семьи из Версаля в Тюильри, 4 ноября того же года вернулась в Париж. Роялисты расценивали этот шаг как высшее проявление мужества и душевного благородства, в то время как республиканцы усматривали в возвращении «интриганки» и «заклятого врага Революции» подготовку контрреволюционного заговора, за что принцесса должна была поплатиться своей жизнью. Сохранился рассказ одного из очевидцев расправы над принцессой, в котором он приводит шокирующие подробности: «Первый удар сабли сбил с ее головы чепец, и длинные белокурые волосы рассыпались по плечам. Второй удар рассек ей лоб до глаза, и хлынувшая кровь мгновенно залила ее платье и волосы. Теряя сознание, она стала оседать на землю. Но толпе хотелось продолжения зрелища. Ее заставили подняться и идти по трупам. Она снова упала. Вероятно, она была еще жива, и некто Шарла, решив ее прикончить, нанес ей удар дубиной. И, как бы дождавшись своего часа, толпа с остервенением набросилась на тело, полосуя его саблями, протыкая пиками, пока оно не превратилось в окровавленный и бесформенный обрубок. Насилие и кровь опьянили толпу, ее ненависти, казалось, нет предела. Подручный мясника, мальчишка по прозвищу Осел, нагнулся над трупом и отрезал голову огромным мясницким ножом». Описание этой жуткой сцены в одном из писем графа де Ферсана от 19 сентября 1792 года не слишком отличается от предыдущего: «Перо не в силах описать подробности казни мадам де Ламбаль. Ее терзали самым жутким образом в течение восьми часов. Вырвав ей грудь и зубы, ее около двух часов приводили в сознание, оказывая ей всяческую помощь, и все это для того, чтобы она могла „лучше почувствовать смерть“.

Потрясая жуткими трофеями, кортеж отправился в путь. К ногам трупа привязали веревки и поволокли его по мостовым, сначала к парижской резиденции принцессы, затем к Тамплю, где была заключена королевская семья. Один из очевидцев-роялистов описывает этот кортеж следующим образом: „Какой-то негодяй нес на острие пики голову с белокурыми волосами, слипшимися от крови. У второго, следовавшего за ним, в одной руке было окровавленное сердце жертвы, в другой – ее внутренности, причем кишки он обмотал вокруг запястья. Монстр похвалялся, что сегодня за ужином он попотчует себя сердцем принцессы де Ламбаль!“ Рассказы республиканцев повторяют описание этих сцен с теми же жуткими деталями. Один из членов муниципалитета оставил следующее описание кортежа: „Два типа волокли за ноги обнаженный и обезглавленный труп принцессы де Ламбаль со вспоротым до груди животом. Перед Тамплем шествие сделало остановку. Изуродованное тело водрузили на шаткий помост, стараясь придать ему достойный вид. Все это делалось с таким хладнокровием и деловитостью, что наводило на мысль: в своем ли уме эти люди? Справа от меня один из главарей размахивал пикой с насаженной на нее головой мадам де Ламбаль, и всякий раз ее длинные волосы касались моего лица. Слева другой, еще более ужасный, с огромным ножом в руке, прижимал к груди внутренности жертвы. За ними следовал огромного роста угольщик, несший на острие пики клочья пропитанной кровью и грязью рубахи“.

А вот отрывок из другого рассказа, как бы дополняющий предыдущий: „Быстро разыскали цирюльника, чтобы принцесса, как ей подобает, предстала перед королевой в пристойном виде. Он должен был отмыть слипшиеся от крови волосы, уложить их и припудрить, как того требовал придворный этикет. Щеки были нарумянены по моде того времени. „По крайней мере, теперь Антуанетта сможет ее узнать“, – насмешничали в толпе“. Подойдя к Тамплю, озверевшая толпа потребовала, чтобы королевская семья появилась в окне. Ей не терпелось, чтобы королева Мария-Антуанетта взглянула на то, что осталось от ее любимой подруги. Молодой офицер муниципальной гвардии передал это требование королю. Услышав это, Мария-Антуанетта лишилась чувств. А толпа у Тампля неистовствовала, требуя выдачи головы королевы. Затем кортеж отправился в Пале-Рояль, чтобы показать труп принцессы герцогу Орлеанскому, ее деверю. С. Цвейг в своей книге „Мария-Антуанетта“ дает описание чудовищной процессии, двигавшейся по улицам Парижа с телом несчастной принцессы: „Двое волокут за ноги обнаженное туловище, третий размахивает окровавленными кишками, четвертый высоко поднимает вверх пику с зеленовато-бледной кровоточащей головой принцессы. С этими трофеями рвутся каннибалы в башню, чтобы, как они объясняют, принудить королеву поцеловать голову своей девки. Силой против этой беснующейся толпы ничего не поделаешь. Один из комиссаров пытается применить хитрость. Размахивая шарфом депутата, он требует тишины и держит речь. Обманом отвлекая толпу, он сначала восхваляет ее замечательный подвиг и предлагает пронести голову по улицам Парижа, чтобы весь народ мог восхититься этим „трофеем“, этим „вечным символом победы“. К счастью, толпа поддается лести, и с диким ревом пьяные зачинщики, волоча изуродованное тело, уводят за собой толпу по улицам города к Пале-Роялю“. Только к семи часам вечера утомившаяся и насытившаяся эмоциями толпа освободилась от останков, бросив их в котлован строящегося близ Шатле здания. На рассвете тело принцессы удалось, наконец, предать земле на Кладбище подкидышей.

Теперь, когда перед нами предстала ужасающая картина расправы над принцессой де Ламбаль, становится понятным, насколько чудовищно обвинение, которое было предъявлено Гильому Брюну. Между тем историки до сих пор расходятся во мнениях: участвовал или нет в страшных событиях сентября 1792 года знаменитый военачальник. По словам Рональда Делдерфилда, „Брюна оклеветали; он действительно состоял в военном эскорте, который был придан террористам, но он сделал все возможное, чтобы спасти жертвы сентябрьских событий. Он никогда не был террористом в подлинном смысле этого слова…“. Но в тот далекий августовский день 1815 года людям с белыми кокардами на шляпах, стоявшим у гостиницы „Пале-Рояль“ и выкрикивающим угрозы в адрес маршала, все было предельно ясно: виновен и должен ответить за свои преступления. „Смерть! Смерть!“ – взревела толпа фанатиков, когда Гильом Брюн показался в окне отеля. Понимая всю опасность своего положения, маршал обратился к префекту департамента Воклюз с просьбой обеспечить ему безопасный выезд из города. Тем более что Гильом Брюн направлялся в Париж по вызову племянника короля герцога Ангулемского. Префект оказался человеком не робкого десятка и приказал расчистить дорогу. Карета Брюна тронулась в путь, однако как только она миновала городскую заставу, дорога была преграждена настигшей ее толпой фанатиков. Лошадей схватили под уздцы, и кучеру пришлось возвращаться обратно в город. Вслед карете полетели булыжники и камни, потом в толпе появились вооруженные люди. Брюн велел остановиться на постоялом дворе, где он вместе со своими двумя адъютантами хотел дождаться темноты, чтобы затем вновь попытаться продолжить путь. Но толпа все увеличивалась и требовала расправы над маршалом. Префект и мэр с опасностью для собственной жизни в течение почти пяти часов тщетно старались спасти Брюна, уговаривая разъяренных людей разойтись.

Войска, находящиеся в Авиньоне и поблизости от него, состояли из отрядов герцога Ангулемского, с которыми маршал сражался еще несколько недель назад. Они скорее были расположены примкнуть к толпе, чем защищать Брюна. Таким образом, разогнать людей у властей не было возможности, а попытки мэра города их успокоить только ухудшали ситуацию. Гнев толпы, насчитывающей уже более 4000 человек (население города в то время составляло около 25 000 человек, так что для Авиньона это было огромное скопление народа), только усиливался. Стоило Брюну подойти к окну, в него тут же начинали целиться из ружей, а к дому стали подносить вязанки дров, чтобы его поджечь.

Маршал понимал, что положение очень тревожное и скорее всего его не выпустят живым из города. Он спешно написал короткое прощальное письмо жене и хотел уже составить завещание, как в это время послышался звук разбившихся стекол и в его комнату влетело несколько камней. Одновременно с этим, выбив дверь, в помещение ворвалось несколько человек. „Ты убил принцессу Ламбаль!“ – бросили ему прямо в лицо. „Знайте, безумцы, что я никогда не был убийцей. Чего же вы от меня хотите?“ – „Нам нужна твоя голова!“ – вскричала толпа. „Делайте свое дело“, – и маршал расстегнул мундир на груди. Пистолетный выстрел раздался почти в упор, но руки убийцы тряслись. Брюн, видевший в годы Революции и не такое, бросил с презрением: „Неумеха!“ В это время еще одна группа участников расправы крушила потолок комнаты, и вот в пролом уже глядит равнодушная сталь ружейных стволов. Раздается залп – и маршал Франции, избежавший гибели в десятках сражений, падает замертво», – так описывает сцену убийства Гильома Брюна В. Н. Шиканов, автор нескольких трудов о наполеоновской армии, в которых он рассказывает не только о военных баталиях и повседневной жизни французского войска, но также приводит биографии знаменитых и малоизвестных участников наполеоновских сражений. Свою смерть Гильом Брюн встретил достойно, как и подобает старому солдату. Как утверждает В. Н. Шиканов, перед смертью маршал прошептал: «Господи! Пережить сотню битв и так помирать…». Расправившись с Брюном, убийцы вышли к толпе и сообщили о случившемся. Они потребовали от мэра города, чтобы тот подписал свидетельство о самоубийстве маршала.

По другой версии, представители местной власти подготовили свидетельство о смерти Брюна, где как причину смерти назвали самоубийство (двумя выстрелами!), пытаясь скрыть свое бессилие.

Когда же власти решили похоронить погибшего, это вызвало новый прилив неистовства фанатично настроенной толпы. Тело скинули с повозки, и каждый желающий подходил и наносил ему кинжальный удар (их оказалось более 100). Затем обезображенный до неузнаваемости труп несчастного долго волокли по мостовой до реки, с моста которой и сбросили его в воду. Но и этого было мало толпе беснующихся фанатиков: когда растерзанное тело всплыло, по нему открыли стрельбу, и каждое попадание сопровождалось хохотом и одобрительными криками. Более часа продолжалось надругательство над останками несчастного, пока наконец фанатики, выплеснув всю свою злобу и ненависть, не успокоились. В двадцати километрах, недалеко от Тараскона, тело маршала выбросило на берег, где случайные прохожие обнаружили его и присыпали песком. Лишь спустя два месяца неизвестный садовник предал останки Гильома Брюна земле.

Три года вдова маршала пыталась добиться начала судебного разбирательства и преследования убийц, только тогда ей удалось доказать, что ее супруг не покончил жизнь самоубийством, а пал от рук убийц. Анжелика Николь Брюн получила останки мужа, но похоронить их она не решилась, так как неутихающая злоба роялистов была столь велика, что уберечь могилу от надругательства было невозможно. Поэтому многие годы тело маршала пролежало в одной из комнат замка Сен-Жюст, где жила мадам Брюн. Лишь после ее кончины в 1829 году ее мужа предали земле – наконец на местном кладбище супруги вместе обрели вечный покой.

В 1841 году в родном городе маршала ему был воздвигнут памятник. Кроме французских наград, Гильом Брюн имел также два высших иностранных ордена – Железной короны (Италия) и Обеих Сицилий (Неаполь). В 1788 году в Париже вышла книга, принадлежавшая перу маршала Брюна: «Живописное и сентиментальное путешествие по нескольким западным провинциям Франции».

Зверское убийство наполеоновского маршала навсегда осталось черным пятном в истории Авиньона. Неистовый якобинец и любимец парижских санкюлотов, посвятивший себя делу защиты Революции с первых же ее дней, герой многих баталий, Гильом Брюн стал жертвой так называемого «белого террора», являвшего собой череду жестокостей и насилий, совершенных во Франции роялистами в 1815–1816 годах под белым знаменем Бурбонов. Вспышки зверства против бонапартистов, республиканцев и протестантов главным образом наблюдались на юге Франции (в Тулузе, Марселе, Тулоне, Ниме и других городах).

Жертвами террора, с которым правительство из-за преступной слабости не могло справиться, стали многие выдающиеся люди того времени. На основании ордонанса 24 июля 1815 года целый ряд лиц, список которых составил министр полиции Фуше, был предан суду, в том числе выдающийся маршал наполеоновской армии Мишель Ней, о котором уже упоминалось ранее; многие были казнены, многие осуждены на изгнание или ссылку.