«Да Тан си юй цзи»: автор и его время

«Записки о Западных странах [эпохи] Великой Тан» («Да Тан си юй цзи») были составлены китайским буддистом Сюань-цзаном после путешествия в Индию, совершенного в 629-645 гг. Целью его паломничества было не только посещение святых мест буддизма - перед ним, как и перед другими монахами-паломниками, отправлявшимися в Индию, стояла задача приобретения буддийских текстов и обучения в индийских монастырях.

Буддийская культура Китая, в сфере которой развивалась деятельность Сюань-цзана, имела уже длительную историю, восходившую к I в. н.э. К этому времени относила проникновение буддизма в Китай сама буддийская традиция, в которой была популярна легенда о чудесном сне ханьского императора Мин-ди, увидевшего сияющую фигуру Будды. К тому же веку относятся первые упоминания о китайских буддистах - мирянах и монахах - в источниках [Zurcher 2007: 19-22]. Первый период распространения буддизма в Китае был связан с деятельностью проповедников, приходивших из «Западного Края» - культурных центров Средней Азии, главным образом Бактрии и Согдианы. Миссионерское движение из Средней Азии через Восточный Туркестан и далее к городским центрам китайской цивилизации было обусловлено формированием Шелкового пути и всей предшествующей историей развития этого региона, создавшей возможность активного культурного обмена. Начиная с создания эллинистических государств, Бактрийского царства и индо-греческих государственных образований складывается историко-культурная ситуация, способствовавшая «проницаемости» культуры, воспринимавшей и западные влияния, исходившие из античного миpa, и юго-восточные, исходившие из Индии. Становление Кушанской империи, охватывавшей обширные территории Центральной и Средней Азии, а также Северо-Западной Индии, способствовало продолжению этого процесса; именно к этому периоду относится начало бурного развития буддизма в этих областях [Puri 2007: 100- 101], когда складываются свои традиции монастырской жизни, культовой архитектуры, скульптуры и живописи, активно передается текстовая традиция. Многолетние археологические исследования буддийских монастырей древней Бактрии или Бамиана, а также изучение центральноазиатских буддийских текстов создали целые направления в археологии и текстологии. Реализация такой возможности для распространения буддизма была обеспечена политической историей региона и созданием крупных государств, вместе с тем она зависела и от тех потенций, которые были заложены изначально в самом буддийском вероучении, рассматривавшем бытие буддийской дхармы (dharma , фо-фа *** - «учение Будды», «закон Будды») как продолжающееся во времени «вращение колеса», осваивающего все новые пространства. Соответственно, проповедническая деятельность расценивалась как исполнение этого предназначения и большая религиозная заслуга [Александрова 2008: 85-86, 110]. Благодаря всей сумме этих исторических факторов произошло сложение той длинной цепи буддийских монастырей, по которой передвигались проповедники, - из Индии в Бамиан, Балх, Термез и далее в Среднюю Азию, а затем из этих областей в восточную сторону, в Китай. На этом последнем отрезке пути немаловажную роль сыграла и внешнеполитическая активность китайских правителей, направленная на освоение Западного Края (Си юй), под которым понимались как территории современного Синьцзяна, так и области, находившиеся на пути далее к западу до Бактрии и Согдианы; в это же понятие вошли и те страны, куда можно было попасть по ответвлениям этого пути на юг или юго-восток, включая Индию. В Западный Край направлялись официальные китайские посланники, писавшие отчеты о посещенных областях, где давали подробную информацию, необходимую для установления торговых или дипломатических отношений, ведения войны. Торговые отношения со странами Западного Края не только позволяли китайской аристократии наслаждаться иноземными вещицами, фруктами или получать дорогих среднеазиатских коней [Шефер 1981], но и создавали притягательные образы «западной» культуры, в которой немаловажное место занимало и новое, пришедшее с запада вероучение, представавшее в лице индийского или бактрийского монаха-проповедника.

Паломничество в Индию могло начаться лишь тогда, когда сформировался уже собственно монастырский китайский буддизм и шел процесс освоения текстовой традиции индийского буддизма. Появление буддийского монашества в Китае фиксируется уже с I в. н.э., но существование монастырей внутри китайского общества было сопряжено с трудностями, которые были бы невозможны на родине буддизма, поскольку здесь отсутствовала традиция аскетизма, чрезвычайно развитая в Индии, а также культ нищенства и подаяния, который в Индии был неотъемлемой частью культуры. Китайское монашество могло существовать лишь при условии формирования действительно широкого слоя буддистов-мирян, совершавших пожертвования в монастыри. Особую ситуацию создавал жесткий контроль со стороны государства, не упускавшего из виду не только жизнь монастырей, но и передвижения монахов-странников и паломников (это отразилось и на судьбе Сюань-цзана). Таким образом, органически выросшее в индийской среде сообщество монахов (bhiksu - «нищенствующих») при перенесении на китайскую почву оказалось вначале инородным явлением и должно было пережить период интеграции в культуру и создать необходимые основы для сосуществования с государственными структурами. Если мы слышим в тексте «Си юй цзи» славословия в адрес правящей династии, то это надо воспринимать в контексте такой исторически сложившейся ситуации взаимодействия буддизма и властей предержащих.

Основной внутренней проблемой раннего монастырского буддизма в Китае была переработка наследия индийского буддизма. В отличие от среды буддистов-мирян, чье религиозное мировоззрение формировалось главным образом через усвоение устной проповеди, монашество должно было освоить тексты, происходившие из других стран, овладеть этим иноязычным материалом. Трудности перевода текстов с санскрита на китайский язык, требовавшего выработки определенных принципов, сочетались с трудностью получения самих текстов, которые можно было найти зачастую только в отдаленных странах. С развитием и все большим углублением знания текстов различных школ и различных разделов буддийского учения (винаи - люй ***, сутры - цзин *** и абхидхармы - лунь ***) потребность в поступлении недостающих текстов становилась еще более острой, что создавало главный стимул к развитию паломничества в Индию.

Паломники передвигались от монастыря к монастырю по тем же путям, по которым буддизм пришел некогда в Китай. По этой причине наиболее естественным был путь через Западный Край, который, впрочем, разделялся на две главные ветви - более короткую дорогу через Хотан и горные перевалы Гиндукуша и более длинную дорогу через северную часть Синьцзяна, Среднюю Азию и территорию современного Афганистана. Регулярные паломничества начинают происходить со II в. н.э. и особенно активны в IV-V вв. В это время совершил свое путешествие Фа-сянь, о чем хорошо известно благодаря полностью сохранившемуся тексту его «Записок о буддийских странах» («Фо го цзи» [Beal 1884-1886: I; Jiles 1956; Legge 1965; Александрова 2008]).

Первый период развития китайского буддизма, который был основан на активном контакте с индийской традицией - и через обучение у приходивших в Китай индийских учителей, и через переводческую деятельность, и через путешествия в Индию, - требовал от монахов вживания в индийский текст, индийскую культуру, индийскую мифологию и философию. При столь глубокой разнице между двумя культурными традициями и во многом различавшемся сознании адепты формировавшегося китайского буддизма должны были пережить значительные «повороты» в своих представлениях, приобретая иное видение пространства мира, этических проблем, иной характер текстового мышления. Наиболее остро переживали эти метаморфозы именно те, кто действительно попадали в Индию и жили в этой стране в течение долгого времени. Известны случаи настолько глубокого переживания несовместимости того и другого культурного состояния, что паломник чувствовал невозможность возвращения и навсегда оставался в индийском монастыре [Александрова 2008: 143-144]. Поэтому наиболее заметно сказывалось влияние индийской культуры именно в начальный период развития китайского буддизма, когда главной задачей было освоение инокультурной традиции, в то время как в дальнейшем китайский буддизм вырабатывает свои школы уже в значительном отрыве от первоистоков. Деятельность Сюань-цзана как раз завершала начальный период и была, наверное, самой его вершиной.

Время жизни Сюань-цзана (600-664) пришлось на эпоху конца династии Суй и ранней империи Тан (правление танских императоров Тай-цзуна и Гао-цзуна). Годы его детства и юношества освещены в биографии, имеющей длинное название «Жизнеописание наставника в Трипитаке монастыря Великое Милосердие эпохи Великой Тан» («Да Тан Да Ци-энь сы сань-цзан фа-ши чжуань» [T2053]); она была написана монахом Хуй-ли и выдержана в традиционном для агиографической литературы духе . В начале этого сочинения прослеживается генеалогическая линия его семьи, восходящая к мифическим предкам, подчеркиваются особые достоинства его прадеда, деда и отца, занимавших высокие государственные должности. Сюань-цзан родился в Коуши *** (в совр. пров. Хунань), был четвертым сыном в семье. Как необходимая деталь таких повествований, в биографии говорится, что перед рождением ребенка его матери снится сон - она видит его идущим вдаль в белых одеждах, и на ее вопрос он отвечает, что идет в стремлении к дхарме. Мальчиком и юношей он был всецело привержен дому, проводил время в тихих занятиях, не обращая внимания на молодежь, шумно гулявшую по улицам. В детстве он отличался необыкновенным усердием в учебе; автор биографии особо выделяет эпизод, когда восьмилетний Сюань-цзан, сидевший рядом с отцом и слушавший его чтение канонических конфуцианских текстов, встал и стал слушать стоя, что было расценено в семье как знак, предвещающий его необыкновенное будущее. В дальнейшем он начал посещать буддийский монастырь в Чанъани, где находился его старший брат, проявил редкие способности в изучении священных текстов и в возрасте тринадцати лет был принят в монастырь в качестве послушника. Наступление смутного времени, которым было отмечено окончание правления дома Суй, заставило братьев покинуть Чанъань и сменить ряд монастырей. В течение многих лет молодой монах постоянно совершенствовался в учености (он специализировался по абхидхарме - доктринальному разделу буддийского канона) и успешно участвовал в диспутах; в возрасте двадцати лет он принял полное посвящение в члены сангхи. С наступлением периода стабильности, связанного с началом правления Танской династии, Сюань-цзан возвращается в Чанъань и здесь все более укрепляется в решении отправиться в длительное путешествие в Индию, чтобы собрать интересующие его тексты.

Переводы санскритской литературы имели значительные разночтения, и это вызывало желание найти оригиналы. Первой же, почти непреодолимой трудностью был объявленный указом императора Тай-цзуна запрет на пересечение границ империи. Однако благодаря помощи начальника пограничной заставы и некоего спутника-иностранца под покровом ночи Сюань-цзану удалось все-таки перейти через границу; уже очень скоро монахи-попутчики, примкнувшие было к нему на первых порах, покинули его, и он продолжал путешествие один [T2053.0221b21; Li Yung-hsi 1957: 1-21; Beal 1911: 2-20].

Сюань-цзан шел через Синьцзян по северному ответвлению Шелкового пути - через Карашар (Ацини), Куча (Цюйчжи) и Аксу (Балуцзя), чтобы после повернуть на север и пересечь Тянь-Шань. В представлениях китайца-путешественника это были северные отроги Цунлина, большого горного массива, который включал и Памир, и Гиндукуш, и Тянь-Шань. Опасные горные перевалы и очень холодный климат произвели на паломника сильное впечатление, тем более что человек его культуры боялся не только холодных ветров, но и «злых драконов, которые нападают на путников». Преодолев переход через горы, Сюань-цзан попадает на берега Большого Чистого озера (Иссык-Куль), где также «обитают драконы, рыбы, появляются и диковинные существа». Дальнейший путь его лежал в западном направлении - вдоль Чуйской долины до Таласа; далее, повернув на юг и миновав Ферганскую долину, он добирается до Самарканда, откуда открывался путь в Термез и древний Балх, особенно интересовавший паломника как место действия буддийских преданий (в особенности о первых последователях Будды - Трапуше и Бхаллике) и средоточие монастырской жизни. Отсюда начинается его путешествие на восток - через буддийские святыни Бамиана и Каписы; в описании последней страны он дает интересные сведения о кушанском царе Канишке [Zurcher 1968]. Нангархар, где, по преданию, хранились ценнейшие для буддиста реликвии - посох и угинигиа Будды, - паломник уже включает в число стран Индии. Вдоль долины Кабула он добирается до «буддийской страны» Гандхары , ее столицы Пешавара и так подробно описывает «ступу Канишки» и окружающие ее святыни, что это дало возможность будущим археологам вести раскопки, следуя указаниям паломника: исследовавший ступу Д. Спунер в своем отчете сообщал, что по вечерам в палатке читал перевод текста Сюань-цзана, чтобы спланировать свои действия на следующий день [Spooner 1908-1909].

Из Гандхары он совершает отдельный поход на север по долине Свата в Удьяну , связанную, по преданию, с «изгнанием шакьев» - четверых единоплеменников Будды Шакьямуни, отправившихся в странствия и ставших царями в четырех странах (все эти страны Сюань-цзан посетил, не забывая и самые отдаленные). Остается под вопросом, был ли он в описываемой далее Такшашиле, поскольку его маршрут здесь несколько запутан [Александрова 2003: 260-261], далее же он поворачивает на северо-восток, посещает Кашмир и отсюда следует уже к долине Ганги.

Путь Сюань-цзана по городам долины Ганги - важнейшая часть его паломничества и потому, что здесь находились главные святые места буддизма, и потому, что здесь он проходил обучение в монастырях Наланды, и потому, что здесь он выполнял дипломатическую миссию. Встреча Сюань-цзана с императором Харшей, создателем большой империи со столицей в Стханешваре (совр. Тханесар), произошла в самом начале путешествия по Ганге. Он встретился с ним в Каньякубдже (Каннаудже), будучи приглашен на прием вместе с царем Бхаскараварманом, правителем Камарупы. В главе о Каньякубдже (цз. V) Сюань-цзан передает содержание беседы с Харшей, и этот рассказ, содержащий изысканные восхваления Танского императора, несомненно, был предназначен для прочтения Тай-цзуном .

Дальнейший маршрут Сюань-цзана был четко задан основным буддийским преданием: он направляется в Шравасти и посещает Джетавану - монастырь, в котором длительное время жил Будда, затем Капилавасту - место рождения Будды, Кушинагару - место паринирваны, Варанаси - место первой проповеди, и отсюда через Вайшали следует в Магадху. Здесь его путь лежал через Паталипутру (совр. Патна), связанную с буддийскими преданиями об Ашоке [Prziluski 1923], Гайю, где он посетил основную святыню буддизма - дерево бодхи («просветления») и древнюю столицу Магадхи - Раджагриху (совр. Раджгир), также связанную с длительным пребыванием Будды. Важнейшим периодом его путешествия было обучение в Наланде, где он прожил несколько лет. Его учителем был Шилабхадра, специализировавшийся по текстам абхидхармы и принадлежавший к школе йогачара.

После того как Сюань-цзан достиг основных целей своего паломничества, связанных именно со «Срединной Индией», он предпринимает долгое путешествие вокруг всего полуострова - сначала спускается по Ганге до Тамралипти, посещает Бенгалию и, возможно, Непал, затем следует вдоль восточного побережья Индостана до «страны Дравида» (Тамилнаду) и, повернув на северо-запад, идет вдоль западного побережья через Махараштру и Гуджарат, попадает в Синдх. Он переправляется через Инд, покидает пределы Индии и, пересекая свой собственный маршрут, движется от Каписы на север, чтобы совершить наиболее короткий, но очень трудный переход в Синьцзян - через высокогорный Памир. Поставив перед собой такую цель, Сюань-цзан идет через Газни, Андараб, Хост и Кундуз и поворачивает на восток, держа путь к верховьям Пянджа. Здесь он обращает внимание на маленькую «страну Сымодало» (как нам кажется, это название можно отождествить с «Имтала» на современной карте) по той же причине, по которой его особо интересовала Удьяна, - один из изгнанников-шакьев, по преданию, стал царем именно здесь. Через Горный Бадахшан он добирается до «реки Фочу» (Пяндж) и, направляясь вверх по течению, все более углубляется в горы Памира, достигая Вахана. Рассказ об этих высокогорьях напоминает рассказ о первых его тянь-шаньских переходах - вновь появились «горные духи, жестокие и злобные». Те места, куда он смог проникнуть теперь, производят захватывающее впечатление даже при одном взгляде на карту. Он достигает «реки Помило», т.е. р. Памир: «Долина расположена между двумя грядами Снежных гор, и потому здесь дуют сильные и холодные ветры, весной и летом падает снег, днем и ночью бывают ураганы. Все покрыто мелким камнем, где посевы не могут давать урожай, а травы и деревья редки - оттого эта местность выглядит пустынно, и совершенно нет человеческого жилья». Здесь же его поражает Драконье озеро (оз. Зоркуль): «Во всей Джамбудвипе это место самое высокое». Описание его также напоминает самое начало путешествия (Иссык-Куль) и отражает особое почитание озер: в его глубинах также водятся диковинные существа - «водяные чудовища, рыбы-драконы, крокодилы и черепахи».

Перейдя через горы, Сюань-цзан вновь попадает на территории Синьцзяна и движется через районы Яркенда и Кашгара, желая на обратном пути посетить буддийский Хотан, и это последняя страна, описываемая им в его книге [Yule 1873; Brough 1947; Puri 2007: 108-112], что свидетельствует о том, что именно посещение Хотана он считал завершением своего паломничества.

Возвращение Сюань-цзана в пределы империи было снова сопряжено со сложностями, поскольку его самовольный отъезд по закону не должен был остаться безнаказанным. Чтобы получить прощение, он написал письмо императору Тай-цзуну, излагая цели и достижения своего путешествия, и был в конце концов принят императором, который объявил ему о прощении и остался весьма доволен доставленными сведениями о «Западном Крае» и дипломатическими успехами его путешествия. Беседы между Сюань-цзаном и Тай-цзуном продолжались и далее; личность Сюань-цзана, его образованность и необыкновенная судьба производили на императора большое впечатление [Weinstein 1973; Wright 1973].

Автор биографии Сюань-цзана описывает его прибытие а Чанъань как праздник, в котором принимало участие множество людей, с восторгом встречавших знаменитого паломника. Он привез с собой огромное количество текстов, в том числе 224 сутры, 192 шастры, 15 канонических текстов школы стхавира, 15 - школы самматия, 22 - школы махишасака, 67 - школы сарвастивада, 17 - школы кашьяпия, 42 - школы дхармагуптака, 36 экземпляров «Хетувидья-шастры» и 13 - «Шабдавидья-шастры». Все эти книги были погружены на 20 лошадей. Также он доставил на родину шесть драгоценных статуй и 150 частиц мощей Будды [T2053.0252b14-0253a04].

После возвращения в Чанъань Сюань-цзан полностью погружается в изучение текстов и переводческую деятельность. Как утверждает автор его биографии, Тай-цзун предложил ему высокую должность, однако монах отверг это предложение и выразил желание удалиться в монастырь для работы над переводами индийских текстов. С помощью императора был сформирован штат помощников, среди которых были знатоки китайских канонических текстов, наставники в санскрите и санскритской литературе, переписчики, - в качестве таковых были назначены достойнейшие шраманы из разных монастырей [T2053.0253а25-0254а21]. Такая практика перевода с участием большого числа монахов-специалистов была обычной для монастырской переводческой деятельности той эпохи [Hureau 2006: 88; Nattier 2008: 19-20; Boucher 2011: 88-92]. Первоначально Сюань-цзан находился в монастыре Хун-фу в Чанъани, где составил переводы сутр - «Бодхисаттвапитака-сутры», «Буддхабхуми-сутры» и других, а затем работал над «Йогачарабхуми-шастрой» [T1579], которая представляла для него первейший интерес. Здесь же в 648 г. он завершил создание «Си юй цзи», своих паломнических записок [T2053.0254а21-0254с14]. В 649 г. по указанию императора Сюань-цзан стал настоятелем монастыря Ци-энь, где продолжал работу над переводами. В 652 г. в монастыре Хун-фу была сооружена ступа (та), имевшая пять ярусов, на которых разместили привезенные паломником тексты и изображения, а также святые мощи [T2053.0260с20-0261b21]. Ныне эта ступа (надстроенная еще пятью ярусами) известна как «Большая пагода диких гусей». В последние годы жизни Сюань-цзан был сосредоточен на переводе «Махапраджняпарамита-сутры» [Т0220], имеющей очень большой объем, и завершил его в 660 г. В 664 г. наступила его кончина, которая описывается в биографии как паринирвана («лежа на правом боку...»), после чего он попадает на небеса и встречается с Майтреей, чтобы дождаться его явления на земле в качестве нового Будды.

Итогом многолетней работы Сюань-цзана над текстами были переводы 74 сутр и шастр, состоящих из 1338 цзюаней [T2053.0275с12-0277с21]. Вся его деятельность как переводчика и наставника была направлена на выработку принципов точной передачи санскритского текста и следование индийским учителям в разработке учения йогачары.

На титуле «Да Тан си юй цзи» указывается, что Сюань-цзан перевел (и ***) этот текст и составил (чжуань ***) его Бянь-цзи. Однако, по-видимому, в данном случае под «переводом» подразумевается пересказ индийских сочинений, под влиянием которых были созданы «записки». Роль Бянь-цзи (одного из назначенных Сюань-цзану помощников, происходившего из монастыря Хуйчан [T2053.0253а25-0254а21]) в создании текста не вполне ясна [Watters 1904-1905: I, 2-3]. Также очевидно, что этот большой труд, содержащий огромное количество конкретных сведений - о сотнях ступ и монастырей, множестве стран и городов, мог быть составлен лишь на основе записей, которые постоянно велись во время путешествия.

 

Жанровая принадлежность и композиция текста

«Да Тан си юй цзи», как следует уже из названия, принадлежит к жанру цзи 12, «записок». Текст строго структурирован. «Записки» состоят из 12 цзюаней - больших глав, или книг. Большая глава в обычном случае (кроме цз. VIII и IX) подразделяется на малые главки, каждая из них является описанием одной страны (го), которая в данном случае соответствует нашему представлению об историко-географической области, - это, например, Магадха, Гандхара или Кашмир. Такая главка может быть растянута в длинный текст в десятки страниц, а может и укладываться в несколько начальных стандартных строк. Цепочка главок-«стран» выстраивается в соответствии с последовательностью маршрута паломника; если же автор описывает страны, лежащие в стороне от его пути, он по-иному обозначает связки между главками. Если обычно это указание направления и расстояния до следующей страны, то в данном случае дается вектор в сторону от основной дороги, т.е. от той страны, на описании которой он в данном случае остановился, а затем, как бы мысленно возвращаясь, автор продолжает - по тексту - движение от последнего реально посещенного места.

Внутри главки-«страны» тоже присутствует своя структура: сначала непременно идет короткая преамбула, в которой заполняется по заданному образцу подобие таблицы, или «анкеты», где даются размеры страны, очень короткие характеристики плодородия земель, климата, нравов, «учености» жителей, и в конце этого перечня практически всегда присутствуют статистические данные о развитии буддизма и «внешних учений» - количество монастырей и монахов сопоставляется с количеством «храмов дэвов» и самих иноверцев. Поскольку об этом уже говорилось подробно в другой работе [Александрова 2008: 26-36], подчеркнем лишь, что здесь четко прослеживается текстовая традиция географических чжуаней «династийных историй» - и в последовательности перечисления «признаков» страны, и в самих формулировках, например, в наборе кратких шаблонных характеристик климата. Ясным отличием, указывающим на паломнический характер «записок», служат лишь те самые завершающие строки, которые содержат статистику - они стоят точно на том месте преамбулы, на котором в случае чжуаней стоит статистика, дающая количество войск в той или иной стране.

Вслед за преамбулой идет повествование в той последовательности, которая задана маршрутом паломника: один за другим следуют рассказы о святынях (это может быть и ступа, и монастырь, гора, озеро), и эти рассказы соединены как бы стрелками: «шел на юго-восток», «шел на северо-восток», что задает схему текста в целом. Включаемые сюда нарративы могут быть краткими вплоть до постоянно повторяющегося шаблона, а могут быть и очень пространными сюжетными повествованиями. Из шаблонных «историй», «отмечающих» какое-либо определенное место, наиболее часто встречается «здесь четыре будды прошлого сидели и ходили, и сохранились их следы».

Дополнительный по отношению к этой схеме текст включен только в цзюань II, но совершенно закономерно, ибо здесь автор вступает в Индию, и этот текст является преамбулой к рассказу обо всей Индии в целом, только составленной более подробно.

Интересный перелом происходит именно на стыке краткой формальной преамбулы и дальнейшей цепочки нарративов: автор как бы переключает жанр, что, наверное, является «следом» различного происхождения этих частей текста - первая с очевидностью связана с традиционными для Китая официальными географическими отчетами, вторая часть наиболее перекликается с индийской буддийской литературой и отражает глубокое освоение этой традиции.

Эта вторая часть текста изобилует сюжетами, которые очень разнородны. Воспринимать эти сюжеты в той последовательности, в которой они даются в тексте, возможно только при условии, что читатель держит в памяти контексты буддийских преданий в исходных вариантах. Естественно, здесь эпизоды предания следуют друг за другом так, как требует маршрут - паломник идет от ступы к ступе и рассказывает, какие события отмечены этими ступами, и потому изложение буддийского предания как бы расчленено на отдельные эпизоды, которые перемешаны в ином порядке. Так, последовательность повествования о «стране Вайшали» выглядит следующим образом: Шарипутра обретает «плод архата» - обезьяны залезли на дерево и набрали меда для Будды - тетка Будды и другие бхикшуни вошли в нирвану - Ананда видит сон, предвещающий уход Будды, - женщина-олениха рождает цветок лотоса, а в нем тысяча сыновей - Будда отдает патру личчхавам - джатака о царе Махадэве - собор в Вайшали - Ананда делит свое тело - Будда обращает большую рыбу, которая рассказывает о своем прошлом воплощении...

Впечатление «лоскутности», безусловно, снимается полным единением автора и читателя в их знании преданий о Будде и его учениках, а также других многочисленных сюжетов, содержащихся в буддийской литературе. Показательным примером такого «разорванного», но цельного сюжета может служить предание об изгнании шакьев. Согласно этой истории, царь Вирудхака нападает на шакьев, истребляет их, и лишь четверо знатных юношей спасаются и отправляются в далекие страны (Удьяна, Бамиан, Сымодало, Шанми). Из них в «страну Удьяну» паломник попадает, когда он только входит в пределы Индии, - и здесь рассказывает конец предания - о том, как один из четверых перелетел сюда верхом на птице, как женился на дочери нага - «хозяина» этой земли и с его помощью сверг местного царя. О самом же изгнании шакьев он расскажет еще не скоро - когда дойдет до Капилавасту в долине Ганги, а о другом изгнаннике - в самом конце своего сочинения, когда на обратном пути будет проходить через горные страны уже на Памире.

Нарративы Сюань-цзана большей частью представляют собой пересказы различных сюжетов, явно ведущих свое происхождение из текстов буддийской литературы Индии, принадлежащих к самым разным жанрам. Первостепенное значение для него имело предание о Будде, передаваемое отдельными эпизодами, естественно, всегда соотносимыми с аналогичными текстами из «Буддхачариты», «Лалитавистары» или палийских сутр. Наибольшее количество такого рода повествований присутствует в главах, посвященных местам, которые связаны с жизнью Будды, - Капилавасту, Гайе, Варанаси, Кушинагаре. Обычно именно эти сюжеты предполагают понимание читателя, о чем идет речь, и требуют лишь напоминания, которое в памяти читающего сразу находит необходимый контекст:

К северо-востоку от города на расстоянии около 40 ли есть ступа. На этом месте царевич сидел в тени дерева и смотрел, как пашут на поле. Предаваясь самадхи , он обрел состояние «отсутствие желаний». Царь же Шуддходана увидел, что царевич сидит в тени дерева, войдя в состояние высшего самадхи , и, хотя свет солнца пошел на убыль, тень дерева не переместилась. Поняв, что он обладает святостью, царь проникся глубоким благоговением (соответствует рассказу «Лалитавистары» [XI], «Буддхачариты» [V, 329-335]).

В сочинении Сюань-цзана четко выделяются джатаки - рассказы о прежних перерождениях Бодхисаттвы, - данные в сжатом изложении и лишенные, конечно, привычных для них «обрамлений». Однако большинство их легко узнаваемы и соотносимы с «Джатакамалой» или палийскими джатаками [Feer 1897]. В отдельных случаях джатака пересказывается достаточно подробно - как, например, сюжет о слоне Гандхе (в главе о Магадхе, соответствует палийской джатаке № 455), и в таком случае представляет собой действительно самостоятельный нарратив со своими стилистическими особенностями. Большинство же передаются предельно сжато, скорее даже в форме отсылки: «Некогда Махасаттва, приняв облик царского сына, на этом месте отдал свое тело на съедение тигру». Наиболее известная версия джатаки о тигрице содержится в «Джатакамале» (I), где бодхисаттва, однако, принимает облик не царевича, а благочестивого брахмана: увидев во время прогулки с учеником тигрицу, от голода готовую пожрать своих детей, он отдает ей на съедение свое тело. Более близкая к Сюань-цзану версия присутствует в «Дзанлундо»: бодхисаттва в облике царевича ранит себя острой веткой и кормит тигрицу кровью, а затем она съедает его тело; в этой версии у царевича такое же имя, как в тексте Сюань-цзана [Сутра о мудрости и глупости 2002: 38-40].

Таким же образом, весьма «пунктирно», автор намекает на джатаку о царе Шиби:

Здесь Шакья Будда, будучи в прошлые времена бодхисаттвой, в облике царя этой страны, движимый желанием беспрестанно одаривать своей милостью всех существ, отдал на убиение свое тело. Тысячу раз он рождался царем этой страны. В этой благословенной земле он пожертвовал своими глазами (соответствует палийской джатаке № 499 и джатаке II «Джатакамалы»).

Довольно близко к первоисточнику пересказываются легенды из «Ашокаваданы» как части «Дивьяваданы». Во всяком случае, все присутствующие у Сюань-цзана истории об Ашоке соответствуют этому исходному тексту: и легенда о «темнице» Ашоки, завершающаяся его преображением и обращением в буддизм, и предание о разделении мощей, и печальная история о «половинке плода амалаки», проливающая свет на последние дни правления императора. В этом рассказе выразительно представлен характер таких повествований.

Рядом с монастырем есть большая ступа, называемая Амалака. Амалака - наименование индийского лекарственного плода. Заболел царь Ашока и был при смерти. Поняв, что жизнь его не спасти, он пожелал отказаться от всех своих драгоценностей, чтобы с глубокой верой «засеять поле заслуг». Однако управление было в руках временщика, который распорядился не исполнять этого желания. Однажды царь вкушал пищу, и остался у него плод амалака . Повертев половинку плода, он поднял ее в руке, глубоко вздохнул и спрашивает своих сановников: «Кто ныне властелин Джамбудвипы?» А сановники отвечают: «Единственно ты, великий государь». Царь сказал: «Нет, к сожалению. Ныне я не властелин. Я только и владею что этой половинкой плода. Увы! В мире богатство и почет столь же неверны, как свет лампы, стоящей на ветру. И трон, и обширные владения, высокое имя и титул - все утрачено на исходе дней. Я под гнетом властного сановника. Поднебесная больше не принадлежит мне, и вот лишь половинка плода». Потом он призвал чиновника и приказал ему: «Возьми эту половинку плода, пойди в Куккутураму, принеси в дар общине. И сделав так, скажи: "Прежде - властелин всей Джамбудвипы, ныне - царь половинки амалаки . Склоняю голову перед высокодостойными монахами и желаю принести свой последний дар. Я лишился всего, что имел, осталась только эта половинка плода. Как ни мало это, будьте сострадательны к нищете, и пусть умножатся семена моих заслуг"» (соответствует «Дивьявадане» (XXIX) [The Divyavadana 1987: 429-434]).

Склонность Сюань-цзана к логично выстроенному сюжетному повествованию, лишенному при этом формальных признаков исходного индийского варианта с его повторами и «рамками», совершенно изменяет этот исходный вариант стилистически; кроме того, в его сюжетах становится больше мотивировок и больше морализации. В связи с этим особенно явственно звучит тема накопления заслуг (фу) и воздаяния за заслуги, которую он может вводить в любые эпизоды, и зачастую они приобретают другой смысл. Так, это очень заметно в следующем (после разрушения темницы) эпизоде «строительства ступ»:

После того как царь Ашока упразднил темницу, он повстречал архата Упагупту, который при подходящем случае привел его к обращению. Царь сказал, обращаясь к архату: «Благодаря своим прежним заслугам я возымел власть над людьми. К прискорбию, из-за тяготения греховных пут мне не привелось получить обращение от Будды. Ныне хочу заново отстроить ступы для драгоценных мощей Татхагаты». Архат сказал: «Великий царь обладает силою своих прежних заслуг. Он может распоряжаться сотней духов, чтобы выполнить свой обет, принять заботу о "трех драгоценностях" - таково желание [Татхагаты?]. Ныне же, поскольку продолжается воздействие "предания о дарении земли", исполняется пророчество Татхагаты о совершении заслуги строительства».

Сюжетные повествования Сюань-цзана включаются в общую схему его текста в виде вставок, которые подчинены общей схеме, хотя и разрывают ее иной раз на длительные периоды. Именно во вставных эпизодах и реализуется соотнесенность его текста с индийской буддийской литературой. Таким образом, если внешняя оболочка текста, образующая его конструкцию, восходит к китайским чжуаням о Западном Крае, то эти сюжетные нарративы, играющие в плане композиции подчиненную роль, имеют индийские литературные истоки.

 

«История» в передаче Сюань-цзана и сюжетные стереотипы его повествований

Читая сочинение Сюань-цзана, необходимо иметь в виду ту целостную систему представлений о мире, которая стоит за повествованием буддиста-паломника и в соответствии с которой формировался этот текст.

Тема «географии» Сюань-цзана, особенностей осмысления пространства в паломническом буддизме, уже была рассмотрена нами [Александрова 2004], и надо сказать, что она неразрывно связана с темой «истории». Земное пространство, по которому движется паломник, составляет часть пространства его мыслимого мира, оно наполнено для него следами прошлого и имеет главное тяготение к тому центру, где происходили главные события буддийского предания. Тема времени, глубоко переживаемая паломником, лежит в основе его подхода к историческому прошлому, который определяет его передачу исторических событий.

Наиболее актуально для паломника историческое время, протекавшее в самом «центре мира» - в средней части долины Ганги, в странах, связанных с деятельностью Будды. Главы, посвященные Варанаси и Магадхе (цз. VII-IX), занимают центральное место в тексте Сюань-цзана. Они являются ядром его сочинения и в смысловом отношении, поскольку здесь речь идет о достижении главных целей его паломничества - посещении места просветления Будды и места первой проповеди. Оба события в представлении буддиста являются узловыми моментами течения «буддийского времени» (наряду с паринирваной). Такая взаимосвязь нашла свое отражение в композиции этих глав, в последовательности выбранных для изложения сюжетов. Тема времени естественным образом пронизывает сочинение паломника на всем протяжении его пути, поскольку путь паломника направлен к местам событий буддийской истории. «Некогда», «в прошлые времена» или «когда Татхагата вел жизнь бодхисаттвы», «четыре будды прошлого» - типичные словосочетания для Сюань-цзана, которыми изобилует его текст. На своем пути паломник осматривает давно разрушенные ступы или иные памятники, отчего его описания зачастую приобретают «археологический» характер:

К юго-западу от горы - пять ступ. Стены их уже обрушились, но сохранившиеся основания еще достаточно высоки. Издали они выглядят, как заросшие холмы. Спереди каждая имеет несколько сотен бу . Впоследствии люди поверх них построили еще маленькие ступы. В индийских записях говорится: когда царь Ашока построил 84 тысячи ступ, осталось 5 шэнов мощей, и потому выстроили еще пять ступ - дабы показать пять разделов «тела Учения» Татхагаты. Все ступы - редкой работы, все являют чудеса.

Однако в зависимости от расположения той или иной страны относительно мест «осевых» событий буддийской истории «отношения текста со временем» приобретают разный характер. Прежде чем говорить о центральных главах, показательно вспомнить пример главы о Кашмире, который находился в стороне от этой «осевой» линии времени, и тем не менее автор пытается ориентироваться именно на нее, в результате чего основные персонажи вынуждены «прилетать сюда по воздуху». Здесь пролетает Татхагата, произносящий предсказание о будущем этой страны, затем прилетает Мадхъянтика, превративший страну в буддийскую, позже - архаты в истории об Ашоке, и лишь Канишка приходит сюда по земле, с войском, для проведения собора. История Кашмира как бы экранирует то, что происходит в центре развития событий, и выстраивается некая боковая линия истории, полностью соотнесенная с той самой «осевой линией» [Александрова 2004а: 22-27].

Сходная картина - прошлое «страны Удьяны». Основатель династии царей Удьяны - представитель народа шакьев (как и Будда Шакьямуни), изгнанных из своей страны. Некогда ему спас жизнь волшебный гусь, который посадил его себе на спину и перенес в Удьяну. Сюда же прилетает по воздуху и сам Будда, чтобы рассказать историю своих прежних рождений. В далеком Балхе паломник находит ступы, построенные купцами, совершившими первое подношение Будде в то время, когда они были в Гайе. Поэтому многие из рассказываемых им историй оказываются разорванными, рассказ может иметь продолжение с разрывом в сотни страниц текста. В удаленных местах он ищет главным образом отголоски событий, происходивших в долине Ганги. Автора интересует прошлое периферийной (в его понимании) страны лишь в той мере, в какой оно соотносится с центральными событиями буддийской истории. Время в удаленной стране как будто соединено горизонтальными линиями с узловыми моментами течения времени в Варанаси или Магадхе, и соответственным образом выбираются сюжеты, из которых складывается текст. Иным образом выстраивается время в самих центральных «буддийских странах», где, собственно, и происходили главные события. Естественно, основное место здесь занимают рассказы о жизни Будды. Так, в главе о Варанаси значительная часть текста посвящена эпизоду обращения первых пяти последователей . Однако глава начинается с двух историй, содержащих предсказания:

Рядом с Хождением Трех Будд есть ступа. Здесь бодхисаттва Майтрея получил полное предсказание Будды. Некогда Татхагата, пребывая на горе Гридхракута, возвестил собравшимся бхикшу : «В будущие времена, когда на землях Джамбудвипы установится мир и спокойствие и жизнь людей будет длиться десять тысяч лет, появится сын брахмана, Милосердный. Тело его будет подлинно золотого цвета, и будет оно сиять ясным светом. Он "уйдет из дома", обретет просветление. Для блага множества существ на трех соборах он будет проповедовать Учение. Те, кто будет им спасен, станут существами, которые будут взращивать заслуги, следуя завещанному мной Учению. Они будут привержены "трем сокровищам", проникнутся глубокой верой, устремив на это все свои помыслы. И те, кто пребывает в доме, и те, кто "ушел из дома", и те, кто соблюдает устав, и те, кто нарушает устав, - все получат благое наставление, обретут "плод" и освобождение. На проповедях трех соборов будут спасены последователи завещанного мной Учения, и лишь затем будут обращены те праведные и дружественные люди, которые готовы к такой же судьбе». И тогда Милосердный Бодхисаттва, услышав, как это произнес Будда, встал со своего сиденья и говорит Будде: «Хотел бы я стать этим Милосердным, Почитаемым в Мире». И возвестил Татхагата: «Ты будешь тем, о ком я говорил, и обретешь этот "плод". И как было сказано мною, таков будет высокий образец твоего наставления».

Вслед за этим идет предсказание, полученное самим будущим Буддой Шакьямуни:

К западу от места, где Милосердный бодхисаттва получил предсказание, есть ступа на месте, где получил предсказание Бодхисаттва Шакья. В середине бхадракальпы , когда жизнь людей продолжалась двадцать тысяч лет, явился в мир будда Кашьяпа и повернул колесо прекрасного Учения. Просвещая обладающие разумом существа, он дал предсказание бодхисаттве Прабхапале: «Этот бодхисаттва в будущем, в те времена, когда жизнь существ будет длиться сто лет, обретет состояние будды; имя же его будет Шакьямуни».

Помещая предсказания в одном ряду с рассказом о первом обращении, автор выстраивает время на сей раз в линейном, вертикальном направлении - обращению людей Буддой Шакьямуни предшествует в далеком прошлом такое же деяние будды Кашьяпы, в будущем же за ним последует обращение мира Майтреей, и все три события связаны цепочкой предсказаний. Присутствие предсказаний именно в рассказе о Варанаси закономерно, поскольку тема времени актуальна именно в связи с событием первого обращения, обычно описываемого как «поворот колеса Учения» и понимаемого как «начало времени Учения» - именно это событие рассматривалось как точка отсчета буддийского летосчисления.

Движение «времени Учения» от кульминационного момента «начала вращения колеса» к постепенному «затуханию», упадку при приближении к «концу Учения» передается в преданиях, посвященных вещным атрибутам Будды или местам его пребывания. Свидетельства упадка, «угасания времени» паломник наблюдает повсюду вокруг дерева бодхи в Гайе:

К западу от дерева, недалеко, внутри большой вихары стоит статуя Будды из желтой меди, украшенная редкостными камнями и стоящая лицом на восток, а перед ней - синий камень с редкими знаками необычного вида. Когда в прошлые времена Татхагата достиг правильного просветления, царь Брахма возвел здесь зал из семи драгоценностей, а владыка Шакра создал трон из семи драгоценностей. Сидя на нем и размышляя в течение семи дней, Будда испускал чудесный свет, который освещал дерево бодхи . Когда святость прошедших времен стала уже далека, драгоценности превратились в камни.

В особенности явственны эти свидетельства вокруг самого дерева бодхи:

Посреди ограды дерева бодхи находится «алмазный трон». В прошлые времена, в самом начале бхадракальпы , он появился вместе с возникновением земли... С тех пор как наступил период разрушения кальпы , а истинное Учение стало приходить в упадок, его затянуло песком, и более нельзя его видеть. После нирваны Будды правители разных стран... обозначили его края двумя статуями бодхисаттвы Авалокитешвары, поставленными на юге и севере и сидящими с лицами, обращенными на восток. Старые люди говорят: когда эти статуи бодхисаттвы станут уже не видны, наступит конец Учения Будды. Ныне бодхисаттва, который стоит в южном углу, погружен почти по грудь.

Примечательно также, что этому месту, связанному с идеей течения времени, приписывается свойство воздействовать на продолжительность жизни человека:

К северу от дерева бодхи - место хождения Будды. После того как Татхагата достиг правильного просветления, он не поднялся с трона, а семь дней предавался самадхи . Когда же он встал, то направился к северу от дерева бодхи и семь дней ходил вперед и назад на восток и на запад, на расстояние около 10 бу . Чудесные цветы отмечают его следы, восемнадцать отпечатков. Впоследствии люди выстроили здесь кирпичную ограду высотой около 3 чи . Согласно старинному поверью, эта ограда у священных следов отображает, долгой или краткой будет жизнь человека. Если сначала преисполниться искренним желанием, а потом измерить ее, то в соответствии с тем, долгая или краткая предстоит жизнь, будет ее увеличение или уменьшение, которое и подсчитывают.

Такая связь темы времени со следами и вещами Будды показательна для понимания того, как выстроена временная шкала автора-буддиста, в которую он вписывает события истории, в любом случае соотнесенные со временем жизни Будды, «началом Учения», пари-нирваной. Датируются исторические события очень редко, исключение составляет лишь «история Кашмира» Сюань-цзана, где последовательные события истории имеют указания, в какое время они происходили, однако эти «даты» выглядят предельно округленно и условно: сначала идет посещение страны самим Буддой («начальное» время), затем - посещение архатом Мадхъянтикой (10-й год после паринирваны), приход Ашоки (100-й год после паринирваны), приход Канишки (400-й год), приход царя-шакьи (600-й год). Таким образом, на этой исторической «шкале» имеются только круглые цифры.

Соотнесенность с «началом времени» накладывает свой отпечаток и на тематический состав исторического предания. Собственно говоря, его главная тема, сквозной нитью проходящая через всю «историю», это - распространение буддийского учения (фо фа), как единственное сущностное содержание «времени дхармы». Один из главных вариантов «распространения учения» - передача текста: следующему поколению или на новые территории.

Перенесение текста из страны в страну считалось одним из наиболее достойных деяний для буддиста и в то же время важным событием, которое придает этой территории («удаленной», «окраинной земле», бяньди) новое качество, т.е. приобщает ее к кругу «буддийских стран» (фо го), объединенных причастностью к буддийским сакральным ценностям. Ключевое значение в этом процессе «сакрализации» стран - расширяющемся - имела идея проповеди как передачи слова первоучителя, буддийской дхармы. Овеществленность дхармы-учения в письменном тексте придавала ему сакральное качество дхармы и вместе с тем способность сакрализовать само пространство, в пределах которого он находится. В этом русле развивалась и деятельность китайских паломников, отправлявшихся в Индию за священными книгами, этому же было посвящено большое число исторических преданий в сочинении Сюань-цзана. Группирующиеся вокруг этой темы сюжеты образуют некий общий круг, единство которого определяется лежащими в их основе смысловыми сопоставлениями.

В первую очередь это предания об авторах текстов, об истории их создания, которые имеют отношение к монастырю как месту, где тексты создавались. Будучи ученым-книжником, паломник во время своих путешествий всегда останавливал внимание на таких местах. Эти монастыри непременно посещались им как святые места, связанные с жизнью авторов текстов, и в записках обязательно это отмечается:

В 3 ли к юго-востоку от малого монастыря - прибыл к большой горе. Здесь стоит древний монастырь. С виду грандиозен, но в запустении и в развалинах. Ныне осталась только малая башня в одном углу. Монахов около 30 человек, исповедуют учение махаяны. Прежде автор шастр Сангхабхадра создал здесь «Ньяянусара-шастру» (Кашмир).

В продолжение этих сообщений нередко следуют предания, повествующие об авторах и об истории создания текста, однако эти истории строятся по определенным стереотипам. Так, часто встречается сюжет, который развертывается вокруг эпизода диспута (лунь, другие значения в буддийских текстах - «абхидхарма», «шастра»). Диспут строится исключительно на знании текстов и зачастую является действием, предваряющим их создание, - собственно, одним из вариантов «диспута» становится «проведение собора», завершающегося составлением текстов. В «Записках» Сюань-цзана, например, большое место отведено «собору при царе Канишке», происходившему в Кашмире. Иногда полемика ведется в форме написания текстов. Также можно заметить, что обычно такой диспут объявляется поводом для основания монастыря, и таким образом «диспут» одновременно становится стереотипным сюжетом «основания монастыря». При ознакомлении с этими сюжетами действительно обращает на себя внимание шаблонность их построения, основанного на типичных мотивах мифологического характера, и практическое отсутствие свидетельств исторического содержания - притом что часто такие сюжеты имеют отношение к очень известным фигурам (Нагарджуна, Гунамати, Васубандху), выступающим в данном случае лишь как персонажи с заданной стереотипной ролью.

Исторические предания об авторах буддийских текстов, о диспутах и перенесении текстов не исчерпывают тематического разнообразия «рассказов о прошлом» в передаче Сюань-цзана, однако составляют основополагающую тему, на которой выстраиваются многие связи. Будучи одним из вариантов выражения идеи «распространения дхармы», эти сюжеты соотносятся и с преданиями о царях-покровителях буддизма, из которых наиболее встречаемы предания об Ашоке, восходящие к версиям санскритских авадан, о чем уже говорилось выше.

И «время», и «пространство» Сюань-цзана целиком ориентированы на буддийские тексты: «...в то время на востоке пребывал Ашвагхоша, на юге - Дэва, на западе - Нагарджуна, а на севере - Кумаралабдха. Их называли "четыре светильника мира"», - здесь в качестве «хранителей четырех сторон света» представлены авторы буддийских сочинений.

Индийская традиция, лежащая вне буддизма, не только игнорировалась им, но и подвергалась осуждению. Особенно ясно это выражено в рассказе о Панини, где такое противопоставление даже проговаривается: «...он занимался мирской книжностью и обращался лишь к иноверческим шастрам, не изучая истинные принципы. Его душа и его познания пропадали напрасно... Однако для него все письмена мирской книжности - бесполезный и утомительный труд. Разве можно сравнить все это со священным учением Татхагаты!»

Представления Сюань-цзана о брахманской текстовой культуре выглядят весьма туманными: «Брахманы изучают четыре "Веда-шастры". Первая называется "Долголетие" и повествует о взращивании существ и совершенствовании души. Вторая называется "Жертвоприношение" и повествует о ритуалах и молитвенных формулах. Третья называется "Умиротворение" и повествует о церемониях и гаданиях, о военных правилах и построении войска. Четвертая называется "Искусность" и повествует о чудесных способностях, заклинаниях и целительстве». Здесь названия ведийских самхит переданы весьма условно, и, судя по этим высказываниям, об их содержании автор записок имел слабое представление. Сосредоточенность его на буддийской литературе и буддийской истории определяла и состав сюжетных повествований, и подачу конкретных сведений о посещенных странах, и саму последовательность его маршрута, на которой основан текст.

 

Переводы текста «Да Тан си юй цзи»

Первый европейский перевод текста «Да Тан си юй цзи» был издан С. Жюльеном в 1857 г. [Julien 1857]. Этот французский перевод давал первые отождествления китайских имен и географических названий, многие из них были впоследствии пересмотрены, однако именно в этом труде была дана основа, из которой исходили исследователи текста в последующие десятилетия. Во втором томе этого издания был помещен большой историко-географический очерк В. де Сен-Мартена [Saint Martin 1857], снабженный соответствующими картами. В 80-е годы XIX в. выходит английский перевод С. Била [Beal 1884-1886], который в ряде случаев предлагает иные интерпретации названий. Эта работа была впоследствии подвергнута критике Т. Уоттерса - в начале XX в. он издал большой двухтомник, посвященный тексту Сюань-цзана [Watters 1904-1905]. К сожалению, в его работе нет полного перевода текста, автор дает его с пропусками, игнорируя главным образом сюжетные повествования, в особенности те, что имеют аналогии в индийской буддийской литературе. В книге Уоттерса, однако, комментарий преобладает надпереводом; его комментарий посвящен не столько проблемам исторической географии, сколько проблемам перевода и текстологической информации, которую дает Сюань-цзан.

При работе над переводом китайского буддийского текста, тесно связанного с Индией, встает проблема передачи слов, имеющих индийское происхождение. И санскритские термины, и имена собственные в китайском тексте могут быть выражены двояко: либо в виде «транскрипции» (весьма приблизительной в связи с трудностью передачи иероглифами санскритских слогов), либо в виде перевода-кальки, отражающего состав санскритского композита. В данной работе имена собственные в любом случае даны исходя из восстановленной санскритской формы (если это возможно), а индийские термины предложены в таком виде, который воспроизводит характер передачи их в китайском тексте - русским словом в том случае, если термин дан переводом («три сокровища» - triratna , сань бао; «мир желаний» - kamadhatu , юй-цзе), и санскритским словом в том случае, если термин передан фонетическим способом (кшатрий - ksatriya , шадили). Однако иногда встречаются выраженные переводом термины, которые передают специфическое индийское понятие и которые с этим понятием жестко связаны (пратьекабудда - pratyekabuddha , ду цзюэ; риши - rsi , сянь-жэнь), и в таком случае также представляется корректным исходить из санскрита. В любом случае информацию о проблемном слове можно найти в комментарии, где дается и санскритский вариант, и китайский.

Издание также снабжено указателями, которые особенно необходимы для работы с этим текстом, изобилующим именами, географическими названиями и буддийскими терминами.

Перевод текста «Да Тан си юй цзи» выполнен по изданию: Сюань-цзан. Да Тан си юй цзи. Пекин, 1955, а также в нашей работе отслежены разночтения между разными версиями этого текста [T2087], которые приводятся в электронном издании китайского буддийского канона [СВЕТА: *** Chinese Buddhist Electronic Text Association. Chinese Electronic Tripitaka Collection, 2006].

Автор выражает искреннюю благодарность китаисту Эле Михайловне Яншиной, индологам Алексею Алексеевичу Вигасину и Виктории Викторовне Вертоградовой за их учительство, индологу Максиму Альбертовичу Русанову за новый опыт исследования буддийских текстов в ходе совместной работы над «Лалитавистарой», а также многим коллегам и друзьям за их советы и сочувствие.