Керкира

Последний завет

Она ждала… И все племя, собравшееся вокруг Нее, ждало. Сплоченное, единое, словно живой организм, ждало. Оборванные, грязные люди, забывшие, что такое душ и ванна, забывшие многое из того, что знали их предки, ждали Ее слова. Ее движения, жеста, мимики. Потому что от этого зависела их жизнь, их будущее.

– Н-н-ет! – выдохнула Она.

И племя, рассыпавшись на отдельные особи, уныло разбрелось к стенам. Жестким, костлявым, холодным. Но в то же время надежным, сберегающим их от той стихии, что ярилась, бушевала там, за стенами, неприступными для нее. Здесь было тихо. Но голодно. И холодно. Не так, как там, снаружи, но несоизмеримо с ним. Здесь можно было выжить, там – нет. Взбесившаяся стихия рушила все – деревья, скалы, высасывала воду из озер вместе с рыбой. Рыбаки зачастую возвращались, разводя руками и не в силах объяснить буйство стихии.

Спасали охотники. Нашли недавно стадо оленей. Град размером с теннисный мячик, – Она не знала, что это означает, – побил все – и деревья, и оленей. При этом убило троих охотников, но это не так страшно. Есть еда, ее можно принести. А это главное. Еда восполнит силы и даст сил возродить племя. Вот только нельзя сейчас, в данный момент. Что-то опять надвигается. Она это чувствовала. Интуитивно. По давлению небес. По электрической ауре, колышущейся вокруг людей и наполняющей своими сполохами пещеру. По гнету, давящему изнутри. По стелющемуся лесу, затихшему в ожидании чего-то ужасного. Потому Она сказала «нет». И люди подчинились. Хотя были голодны и злы. Но их злоба распространялась не на Нее, – Она это чувствовала, – а на тот мир, что грохотал и злобился у входа. Мир, обозленный на них, людей. А они, обозленные на него, стояли у входа и ждали, зверея. Зверея на него, на окружающих, на все кругом. На Богов, наконец, которые допустили это. Допустили, чтобы они, люди, скатились до такого состояния, до питекантропов, австралопитеков и всех прочих тогда, когда казалось, что весь мир в кармане, что они, люди, управляют миром и стихиями на планете, что они… Боги! И вот свершилось.

Исчезло все. В течение нескольких лет. Где те мировые державы, что так гордо и властно управляли миром? Могучие цивилизации, да вообще цивилизация всей Земли, несокрушимая, должная существовать вечно, канула в небытие. Человек возомнил себя Богом, и где он? Что осталось от былого? Природа надругалась над Разумом. В очередной раз. А ведь предупреждали далекие предки. Но кто ж поверит им? Далеким. Легендарным. Превратили все в сказку и даже не докопались до крупицы истины. Что Солнце каждые двенадцать тысяч лет проходит через плоскость Галактики. Что возрастает температура от сближения с другими звездами и центром Галактики. Что здесь, в гуще больше блуждающих планет и астероидов. Что возрастающая от сближения Солнца с центром Галактики и соседними звездами гравитация сдвинет и перемешает то месиво планетоидов между Юпитером и Марсом и обрушит обстрелом на все планеты. И на Землю. Что на самой Земле от возросшего тепла растают ледники на полюсах и горах, а высвободившая волна захлестнет материки и скроет под собой сушу. И ничего не останется на Земле. Она это узнала. Но уже позже, когда уже не было смысла узнавать. Потому что не осталось ничего – ни городов, ни тупых, думающих только о себе и своих деньгах правителей, ни техники и ученых. Все вернулось. Опять. В каменный век. И тем горсткам разума, что каким-то образом умудрились выжить на планете, приходилось приспосабливаться, выживать, чтобы опять возрождать цивилизацию. Опять. В который раз. Как говорили майя, уже в шестой. Она много из этого не понимала, Она не знала, а может, и забыла, что означают все эти слова и знания, которые Она носила в себе. Но знала одно – это все неспроста, это не Ее бред, не выдумка. Так надо! И хоть все они погибнут, умрут, но через пять тысяч лет Ее пра-пра-потомки и потомки других, спасшихся где-то в других уголках планеты, возродят все то, что потеряли ее предки. И ради этого стоило жить!

– Мать Му, – неслышно приблизившийся Охотник остановился в отдалении, – скажи слово.

– Нет, – повторила Она. – Ты слышал.

– Я слышал, Мать Му, – вождь замялся. – Но когда?

– Когда соизволят Боги, – Она обратила на него грозный взгляд. – Жди!

Вождь, ужаснувшийся своей смелостью, покорно уполз в темноту.

Она опять повернулась к отверстию пещеры. Только там был свет. Истинный свет. Только там можно было ждать ответа. Вот только будет ли он? Она каждый раз усомнялась в этом. Правильно ли Она истолковывает то, что приходит Ей? Правилен ли будет ответ? Она этого не знала. Оно то приходило, то уходило, это предчувствие. И постоянно Она колебалась в интерпретации этого предчувствия. Оно же неуловимо. Не скажет «нет» и не скажет «да». Только ты сама можешь сказать – «да» или «нет». А верный ответ неизвестен. И только по мановению фибр души, по чему-то такому, что гнетет тебя и неслышно подсказывает, направляет, ты знаешь. И говоришь Слово. Откуда это все зарождается, что руководит Ей в такие моменты. Она, как ни пыталась проанализировать, этого не знала. Но говорила Она правильно. И народ слушал Ее. Даже вождь, новый, молодой, убивший Старого вождя, хоть и нехотя, но подчинялся Ей. А что будет, когда Она уйдет?

Свое прошлое Она помнила смутно. Давно это было. В сравнении со всей Ее жизнью. Маленькой себя помнила. Город, квартира, покой. Удобная кроватка и коляска. Голоса отца и матери. Ворвавшийся откуда-то голос деда, приехавшего издалека и требующего чего-то. После этого все изменилось. Дальняя поездка на машине, тряска, неудобная ездка на чьих-то спинах, больно кусающие насекомые, жизнь в пещере у костра, на берегу озера, скандалы взрослых и тихий плач матери. И постоянная диктовка, требование запомнить, что они говорят. Потом дожди, снега, грохот, вздрагивающая земля. И люди, появившиеся их леса. Деревенщина, оленеводы и рыбаки, они шли сюда, к Сейд-озеру, чтобы спастись. Что они знали? Да ничего. Единственными знаниями обладали дед с родителями. Они и возглавили народ. Когда-то, говорил дед, в позапрошлом цикле здесь была страна Гиперборея, здесь спасся и вышел в прошлом цикле народ, обжил Мурман, а затем и всю Европу, и весь мир. Теперь же в нашей жизни это следует сделать нам.

Они уже давно умерли, – и дед, и мать, и отец. Единственным носителем знаний осталась Она. Кто будет после Нее? Сын предрасположен больше к охоте, чем к древним знаниям. Нового вождя не интересуют древние знания, которые не дают еду. Стремясь досадить Ей и усилить свое влияние и власть, он рисует на скалах рисунки оленей. Такое уже было. Дед когда-то рассказывал про такие рисунки. Утеряв знания и культуру позапрошлой цивилизации, люди начали жизнь с начала, с первобытного состояния. Так же рисовали картинки на стенах. Ее же цель – сохранить знания и не позволить своему народу опуститься опять до пещерных людей. Так было, но не должно повториться.

– Вождь! – властно произнесла Она.

– Слушаю тебя, Мать Му, – вождь был поблизости.

– Нам пора уходить.

– Куда?

– На юг, – Она поправилась. – К солнцу.

– Но зачем? – возразил тот. – Нам и здесь живется неплохо.

– Уже плохо, – Она помедлила. – Стадо погибло. Пришел большой снег. За ним придет вечный снег. Погибнет лес, мох. Погибнет все живое. Погибнем и мы.

– Ты не права, Мать Му. Разойдутся тучи, и опять засветит солнце. И все будет. Как всегда.

– Уже не будет. Этот град – начало беды. Так меня предупреждали Предки. Так чувствую я.

– Ма! – Ольга всегда называла Ее так в отличие от всего племени. Ма – это была привилегия ее и никого другого. Потому что Ольга была Ее дочерью. Рожденной от Другого. Которого звали Свен. Он был из норгов, из Скандии…

И сказала Она:

– Пришла Волна. С каждым днем она подбирается к нам все ближе и ближе, захватывает наши земли, отбирает корм у наших оленей, забирает наши жизни. Мы не сможем бороться с ней. Вода непобедима. Мы погибнем, если останемся здесь. Надо уходить! – и она отрядила три группы по два человека на три стороны – запад, юг и восток – с заданием найти проходы на Большую землю. Так она решила.

И Свен ушел. И с ним Радо. Радо тоже был нездешний, откуда-то с юга. Черноволосый, смуглый, он сильно отличался от светловолосого и бледнокожего Свена, что нисколько не помешало им сдружиться накрепко.

Фелугу отца Радо с женой, детьми и близкими, Волна захлестнула на Адриатике, от которой к тому времени осталась только кучка островов, и пронесла непонятно каким образом и какими ветрами через всю Европу. Не ведая, они проносились над канувшими в воду Берлином, Веной и Парижем, чуть было не прибились к островам, бывшим некогда Альпами. Но течения гнали лодку опять вглубь вод. Спустя многие месяцы она оказалась на мели у острова, на котором обитали норги. На борту норги нашли одного исхудавшего и умирающего от голода и жажды мальчика. Он выжил. Его звали Радо.

Они ушли по фьорду. Это так называлось раньше. А по настоящему просто спустились к берегу, сели в лодку, сшитую из оленьих шкур, и поплыли на восток, к мерцающим над морской гладью дальним островам. Гребли днями и ночами, в снег и дождь, шторм и туман. У Свена было врожденное чувство ориентирования, чем Радо, к сожалению, не обладал. Зато Радо был отличным рыбаком, и в пути у них, пусть не каждый день, но всегда была рыба, которую он каким-то своим рыбацким чутьем выискивал и вылавливал. Спали по очереди, но предпочитали спать на твердой земле. Так надежнее. Поэтому иногда гребли до изнеможения по несколько суток кряду. Но все-таки попали в торнадо…

Очнулся Свен на берегу острова, вблизи которого проплывали. Больше он ничего не помнил.

Когда в Город принесли чужака, Она, в отличие от других, не удивилась. Дед говорил, что выживут, возможно, и другие. И эти, другие, будут искать выживших. И это свершилось!.. спустя почти полвека. Как долго!

Другой не был похож на Людей. Светловолосые, чуть с рыжинкой волосы, голубые яркие глаза, слова, непонятные никому. Это была диковинка, что-то непонятное для них.

Она сразу перетащила чужака в свой дом. Конечно, Ей помогли, дотащили до Врат. Дальше Ей пришлось одной, отдуваться, пыхтеть, изнемогать от бессилия, но волоком тащить его из опасной зоны до своих комнат. Где уже не было Страха.

Со Страхом они столкнулись впервые, когда исследовали Город – пещеру с множеством ходов и ответвлений, в которых впору заблудиться. Даже сейчас смельчаки, а особенно дети уходили вглубь пещеры и иногда не возвращались. Особенно, если попадали во Врата Страха. Были такие ходы, войдя в которые человек забывал обо всем. На него накатывала волна страха или же, наоборот, безмятежности, покоя… и смерти. Дед говорил, что это очень опасно. Какой-то «инфразвук», который останавливает сердца и разум, но Она не очень-то понимала. Знала одно, – если через этот опасный участок проскочить, дальше уже безопасно. Главное – обостренно чувствовать и избегать таких мест.

Зато никто из людей сюда не входил. Жутко боялись. И здесь Она была свободна абсолютно. Здесь все было по Ее меркам.

Чужого Она выхаживала несколько дней. Переломов не было, были только сильные ушибы и синяки, ну, может, пара сломанных ребер. Главное, что руки и ноги оказались целы.

А потом было еще хуже. Пока он лежал без сознания, Она могла делать с ним, что хотела. Но когда он очнулся, первую преграду поставил языковый барьер. Этот чужак абсолютно ничего не понимал! И все время срывался куда-то идти. Целыми днями она заставляла его понять свои слова и старалась запомнить его. И как-то так случилось, что они стали близки. У Нее был сын. Отца для него Она сама выбрала из лучших мужчин племени. Сын стал охотником. А Она опять осталась одна. И вот теперь Свен. Так звали чужого. И Она открыла ему свое имя. Которое открывают только тому, единственному. Кто заберет твою душу, узнав твое имя. И он забрал. Сколько уже лет прошло, как он, окрепнув, опять пошел дальше, на восток. А Она до сих пор помнит его и ждет, надеется, что он вернется. Зачем Она сказала ему свое имя! Тому, первому, отцу сына, Она не открыла. А этому… Теперь приходится страдать вечно и искать свою душу…

– Ма! – сказала Ольга. И болью отозвалось. Ольга была ее дочерью. И его. Такая же рыжеволосая, голубоглазая. И умная, любознательная. Ее опора и преемник, когда Она уйдет в другие дали. Она учила ее всему, что знала, что долго и упорно – всю жизнь – вбивал в Нее Дед. Сейчас это не кажется странным, а тогда…

Тогда Она была маленькой. Очень маленькой. Из того времени у Нее сохранились лишь смутные, подернутые дымкой времени воспоминания…

…Коляска мерно укачивает… Мамина грудь, полная вкусного молока… Куча всевозможных игрушек, интересных, непонятных… Ветер, врывающийся в окно машины и не дающий вдохнуть воздух… Голубое небо и что-то там такое яркое, ослепительное, что невозможно смотреть… Пещера с белыми квадратными стенами и ровным потолком… Музыка… Картинки на квадратном экране… Мультики…

Потом все резко изменилось. Эта пещера, ставшая Ей домом, а затем и Городом, когда пришли другие. И Дед, постоянно заставлявший Ее запоминать что-то, чего она не хотела и не могла запомнить. Из-за непонятности, абсурдности. Но он требовал запомнить. Для будущего. И Она, тихо плача по ночам, старалась запомнить.

Ольга тоже плакала, не понимая, смиряясь перед Ее напором, но старалась запомнить. Что она запомнит? Что использует в своей дальнейшей жизни? Что запомнила Она? Может, один процент, да нет, намного меньше, из того, что знала Цивилизация. А что использует дочь? Тоже также. Разве ее интересует телевизор, поезд, самолет? Полнейший абсурд! Что интересует племя, что нужно для его выживания? Пещера, огонь, чтобы было тепло и уютно. Копье, лук и стрелы, нож – чтобы убить оленя. Лодка, леска, крючок, – чтобы поймать рыбу. Все, больше ничего. Ради выживания. Остальное, что внушал Дед, – теорема Пифагора, солнечная система, велосипед и прочее – блеф, сказка, вымысел, не имеющий применения в этом мире и ненужный никому.

И останется после Нее Ольга. Со своим, опустившимся на еще более низкую ступень племенем. С еще более деградировавшим разумом. А после Ольги – ее дочь. С каким уровнем разума? «Питекантроп» – всплыло в мыслях слово Деда.

– Ма! – сказала дочь. – Надо решать.

Решать было надо. И незамедлительно.

– Созывай племя, – сказала Она.

Ох, как больно подыматься и идти. Сколько Ей еще мучиться в этой жизни. Руки и ноги, скованные негнущимися суставами, плохо слушались. Пересиливая боль, Она медленно побрела к выходу, с каждым шагом накачивая себя силой. Она должна, должна быть великой, всесильной и всемогущей. Чтобы племя видело Ее такой. Вечной. Несокрушимой. Матерью Му. Их матерью. А иначе…

Племя уже собралось. Она поднялась на возвышение, на которое могла ступать только Она.

– Дети Му, – начала Она, – мои дети! Вы всегда и во всем слушались и подчинялись Заветам, что оставили нам наши отцы. Но вот эти Заветы нарушены. Горе нам, горе детям и внукам нашим! Мы ослушались их. И теперь нас ждет кара.

Люди зароптали. Они знали, но каждый воспринимал произошедшее по-своему.

– Люди! – воскликнула Она, собрав всю силу легких. – Вы все знаете Заветы. И вы знаете, что если мы нарушим хотя бы один из них, мы превратимся в животных. Это нам зарекали наши предки. Вы хотите стать животными?

– Нет, – отозвался кто-то.

– Оленями, которых мы едим? Медведями, собаками и волками, которых мы убиваем за то, что они отнимают нашу еду? Рыбой, которую мы ловим?

– Нет! Нет! – раздались возгласы.

– Тогда мы не должны становиться на одну ступень с ними. Не должны нарушать Заповедей. Вы согласны?

– Да. Согласны, – это был уже общий хор.

– А если согласны, то скажите, как должны мы поступить. Человек нашего племени нарушил Завет и убил человека. Как мы должны с ним поступить?

Толпа замерла. И было от чего. Человек человека еще не убивал. Никогда. Но это свершилось. И никто еще не мог осознать, понять этого.

– Вождь охотников, – Она запнулась, – молодой вождь, что ты скажешь в свое оправдание?

Молодой вождь, стоявший в группе охотников, отделился и вышел перед Ней.

– Я не убивал вождя, если ты имеешь в виду меня.

– Еще никто никогда не убивал человека. Ты стал первым.

Олень был уже близко. Загонщики, отбив его от стада, воплями и шумом гнали его на засаду. Вождь первый метнул копье. И промахнулся. Копье вонзилось в бедро оленя. Тот споткнулся, упал, но тут же вскочил и продолжил свой бег. Но копья других охотников остановили его.

Охотники торжествовали. Пища для племени лежала у их ног, содрогаясь в последних конвульсиях.

Внезапно сзади раздался рев. Продираясь сквозь кусты, на прогалину выступил медведь, учуявший запах свежей крови.

Медведь в считанные секунды раскидал своими мощными когтистыми лапами несколько человек, прежде чем остальные опомнились и ощетинились копьями. У Вождя копья не было, – оно торчало в бедре оленя…

Когда медведь, истыканный, словно иглами копьями, издох, охотники занялись покалеченными товарищами.

Вождь был еще жив. Медвежьи когти располосовали грудь. Осколки ребер торчали наружу, и с каждым вздохом между ними струйками выбивалась кровь. Это был конец, дорога в Дальний путь, и возврата назад не было.

И тогда он, Молодой вождь, склонился над Вождем и, всунув руку меж сломанных ребер, выдернул. В руке у него было сердце.

– Вождь, ты не умрешь, – воскликнул он. – Ты будешь жить во мне!

И он съел сердце Старого вождя.

Охотники, сгрудившиеся вокруг него, раздались в стороны, ошеломленные произошедшим. Никто! Никогда! Даже в самые тяжелые времена! Не ел человеческое мясо! Так требовали Заповеди. Так требовала Мать Му.

– Я не убивал, – повторил вождь. – Убивают ради охоты, ради еды. А я его не ел. И не охотился на него. Я просто забрал его сердце. Ведь так? – обратился он к охотникам. – Я же не ел его?

Охотники смущенно и невольно подтвердили это.

– Старый вождь уже был стар, – продолжил молодой вождь, – и уже не мог как раньше выслеживать добычу. А я мог лучше. А вдвоем мы стали еще лучше охотиться. Потому что, – молодой вождь гордо выпрямился, – мы теперь вместе. Я съел его сердце, и теперь он во мне. Вдвоем мы сильнее. С его опытом и моей сноровкой мы будем вдвое больше добывать еды. И никто не будет голодать.

– Верно. Верно, – зашептались люди.

– Ты ошибаешься, вождь, – взмахнула Она руками. – Ты глуп и не понимаешь, что превращаешься в животное. Ты даже не понял, что убил. Человека. Ты уже животное. Хотя и выглядишь, как человек. Кто ты?

– Я – человек, – Молодой вождь попятился, оглядываясь на своих. Но те раздались в стороны.

– Молодой вождь нарушил Заветы, – голос Ее окреп и обрел стальные ноты, – и он должен быть наказан. Человека, поднявшего руку на другого человека, ожидает смерть, – Она внутренне ужаснулась. – Так сказано в Заветах.

Племя молчало, соглашаясь.

Но как? – дошло тут до Нее. Ладно, он убил и за это должен умереть. Но тот, кто будет его убивать, сам окажется повинен в убийстве человека. И тогда его тоже надо будет казнить. Потом того, кто казнил. Потом того… Потом… Тогда все племя будет замешано в убийстве, все погрязнет в крови. Первое убийство человека человеком, – как же это ужасно! Замараны кровью будут все – мужчины, убивающие, женщины, соглашающиеся, дети, видящие все это. И что в итоге? Одно, первое убийство, – и люди превратятся в звериное стадо, волчью стаю. Нет, Заветы неверны. Она ужаснулась. Впервые Она засомневалась в правильности Заветов. Так ли уж прав был Дед?

– Мы не будем убивать Молодого Вождя, – голос Ее был еле слышен. – Пусть он уходит.

Они еще не поняли. Они молчат, пытаясь переварить Ее решение. Но Она нашла его. Умереть – это легче, чем уйти из племени. Это долгая и мучительная смерть. Но Свен же ушел и не побоялся, – мелькнула мысль. Может, и этому повезет. Как знать? Свен-то не вернулся.

Вопящий и визжащий комок вкатился в пещеру. При свете огня Она не сразу распознала его. Но, поняв, не стала вмешиваться.

Лежащий затих, медленно расправляя стянутые судорогой руки и ноги, но остался лежать. Она скептически наблюдала, как в это тело, лежащее перед Ней, постепенно возвращается разум.

– Страх убивает, сын мой.

– Мне нечего терять, – невнятно выдавили стиснутые челюсти. Спазмы, сотрясавшие тело, постепенно спадали. Наконец, он поднялся, хотя ноги еще не слушались.

– Ты пришел, – сказала Она. – Пришел. – Вздохнула. – Наконец-то.

– Чем я провинился, Мать? – боль непонимания в вопросе. – Чем? Я же хотел, как лучше.

– Ты поступил неправильно.

– Это по твоим меркам неправильно.

– Неправильно по законам, по Заповедям.

– Плевать я хотел на твои Заповеди! Время сейчас другое. И жизнь другая. Мне надоели твои нравоучения. Ты живешь со своими предками и не даешь нам жить так, как нам хочется. Ты устарела, как и Старый вождь. Я потому съел его сердце, чтобы он дал дорогу нам, молодым. И остался с нами. Во мне, если уж на то пошло, – голос его сорвался в крик. – Вдвоем мы вдвое могущественнее.

– Ты ошибаешься, сын, – Она встряхнулась и поднялась, хоть это было нелегко. – Своим поступком ты вернул нас на тысячелетия назад. Так поступали наши предки. Очень далекие предки. Когда они только-только спустились с деревьев на землю. А мы, ушедшие по разуму далеко вперед, неужели мы будем возвращаться назад, к первоистокам? Опять превращаться в зверей? Ты этого хочешь!? Чтобы мы опять стали животными?

Он молчал.

– Я храню мудрость наших предков. Храню то, что оставил нам Дед. Это слишком малая толика того, чем обладала цивилизация. Ее очень сложно сохранить. И я не позволю никому, понимаешь, никому разрушить все, что нам удается еще сохранить. Даже тебе, сын.

– Мама, – молодой Вождь упал к Ее ногам, – прости, мама. Я не понимаю всего этого. Возможно, ты права.

Ноги Ее ослабли, и Она опустилась на колени.

– Сынок, – обняла Она его, может, впервые за многие годы. – Сынок мой, радость моя! Почему так получилось? Я же хотела… Я же думала… Я же пыталась… Почему ты другой?

– Я такой, как и все, мама.

– Жаль. Я надеялась, что ты будешь не таким. Когда вырастешь. Хранителем знаний. Но ты не смог пройти Врата, хотя сейчас прошел. Смог бы раньше, стал бы другим. И познал бы все, – Она обвела рукой стены, – что здесь запечатлено. Ум, знания предков. И ты бы стал моим продолжением. Но я ошибалась. Гены проклятые во всем виноваты. Чего ждать от сына оленевода? Еще одного оленевода. Но я надеялась, – Она вздохнула. – Жаль.

– Ты должен уйти, – поднявшись с колен, Она сурово посмотрела на Молодого вождя.

– Но я не хочу умирать, мама, – он опять прильнул к Ее коленям. – Я молод. Я могу еще много сделать для племени. Я – лучший. Кто так метко кидает копье? Кто может по следам вычислить добычу?

– Ты должен.

– Но почему?

– Ты преступил закон.

– Все преступают его в чем-то, в каких-то мелочах.

– Это не мелочь. Ты убил человека.

– Старый вождь все равно бы умер.

– Когда-то, на заре прошлой цивилизации было племя. Инки или майя, не помню. Они тоже поедали человеческие сердца. Они плохо кончили. Это мерзко! Нет, я не позволю нашему племени дойти до этого. Ты показал пример. Если он останется безнаказанным, то завтра повторится. Завтра кто-то другой, посчитав себя сильнее тебя, захочет убить тебя и съесть твое сердце. Потом второй, третий… и так далее. И превратится наше племя в племя зверей. Волки, медведи. Они разгрызут, уничтожат наше племя. Нет, я не могу этого допустить. Прости меня, сын, кровь моя, плоть моя, – Она обняла сына и крепко прижала к груди, – но ты должен уйти. Сейчас. Ночью. Пока все спят. Я не хочу, чтобы завтра тебя убивали прилюдно. Это еще одно убийство человека. Этого нельзя допустить. Ведь кто-то должен будет тебя убить. А кто убил раз, будет убивать и дальше. Цепная реакция. – Слезы прочертили ручейки по Ее впалым морщинистым щекам. – Так что уходи. И прости меня за все. Дочь, – обернулась Она к темным закоулкам пещеры, – выйди, простись с братом. Он уходит.

Он ушел ночью. Не один. С друзьями и подругами. Человек десять. Все, в основном, из Ковчега. И это было хорошо. Пришлые плохо приживались, постоянно создавали проблемы. Хорошо, что не один. Один он бы погиб. А так, глядишь, выживет. И создаст свой род, свое племя. Ушел в шторм.

Он приближался медленно, но неотвратимо. Изо дня в день все ближе и ближе. Мертвый, неуправляемый корабль. Гигант, плавучий остров. Не было на нем ни движения, ни дымка. А может, все скрадывало расстояние.

Охотники первые заметили его и встревоженные примчались в Город. У Нее тогда еще хватало сил забираться на вершину и наблюдать оттуда за медленным движением неуправляемой громады. Вскоре всем надоело следить за сонным течением вод, и Она установила на вершине сторожевой пост.

Только дней через десять корабль прибило к берегу, и он замер на отмели метрах в двухстах от берега. Рыбаки, дождавшись штиля, пошли к нему на своих лодках. А когда вернулись, на берег ступил чужой человек. Она ужаснулась, когда его привели к ней. Почерневшее от грязи лицо, слипшиеся заскорузлые волосы, давно не знавшие стрижки. Костлявые руки и выпирающие сквозь грязные бесформенные лохмотья ребра. Глубоко запавшие глаза.

– Мать Му, – сказал Рыбак, сам приведший чужого, – выслушай его.

– Кто ты? – спросила Она.

– Я бы хотел переговорить с главным лицом вашего племени, – недовольно ответил прибывший.

– Слушаю тебя.

– Но, – пришелец осекся и растерянно оглянулся.

– Ты стоишь перед Матерью Му, чужой. Выше Ее нет никого в стране Му, – сурово произнес Рыбак. – И негоже так стоять перед ней, – он ударил чужака по спине.

От удара тот упал на колени. Двое молодых рыбаков подскочили сзади и заломили ему руки.

Она хотела вмешаться, но Рыбак жестом остановил Ее.

– Отпустите, – все-таки сказала Она.

Рыбаки отошли, но чужак остался на коленях.

– Говори, – подражая моменту, царственно произнесла Она.

– Я – капитан Ковчега. На борту люди. Голодные. У нас нет еды, нет воды, одежды, огня. – Капитан сник. – Ничего нет.

– Ты – Ной? – спросила Она.

Капитан удивленно взглянул на Нее.

– Нет. Ной умер. Уже давно. Откуда ты знаешь его?

– Я не знаю его. И не знала. Книгу одну читала.

– Ной был хозяином корабля. Так он называл себя. Хотя звали его как-то по-другому.

– Ясно. Хотел стать богом. – Она усмехнулась. – Понимаю. Чего вы хотите?

– Ной говорил, что будет суша. Мы пристанем и будем там жить.

– Увы, суша оказалась занятой. Что будете делать теперь?

– Не знаю, – капитан понурил голову. – Мы больше не выдержим. Перемрем все. Нас осталось в живых всего горстка. Может, – он в надежде поднял голову, – у вас найдется место для нас?

– Наша страна набольшая. Пищи хватает еле-еле. Чем вы можете быть полезны? Что вы умеете делать? – спросила Она. – Вы умеете пасти оленей? Можете охотиться, собирать грибы и ягоды, ловить рыбу?

– Мы выжили только за счет рыбы. Остальное… – он развел руками.

– Хорошо. Мы соберем Совет и обдумаем вашу просьбу. Выдели им рыбы, – приказала Она Рыбаку. – Забейте пару оленей. И воды. Побольше. Отвезите на корабль. Ты, – ткнула Она в пришельца, – останешься здесь. Расскажешь все. Если нет, – отправитесь отсюда. Навсегда.

Корабль назывался «Куин Мэри». Его построили незадолго до Потопа. Когда началось потепление. Которое все оттягивали, – сначала прогнозировали через сотни лет, потом – через десятки. Потом поняли, что оно неминуемо, оно уже наступило. Штормы, тайфуны и торнадо терзали берега континентов. Пробуждались вулканы, землетрясения разрушали города. Все это были звенья одной цепи. Только тогда стали задумываться. Что потепление не от техногенных причин, а иных – земных, космических. Астрономы вычислили период колебаний Солнечной системы в Галактике и сроки до максимального разогрева планеты. Историки расшифровали древние письмена майя о периодичности развития цивилизаций и о пятой, последней цивилизации. Вспомнили Тибет с его загадками и статуями представителей прошлых, сгинувших в волнах Потопов цивилизаций. И стали готовиться к наступающему очередному Потопу. Втайне. Причем знали о надвигающейся катастрофе только правящие классы, элита, богатые. Народ, это быдло, об этом знать не должен. Всех все равно не спасти. Большинство погибнет в Великой Волне. Кто же тогда захочет прозябать в последние годы своей жизни за нищенскую зарплату, умирать в бедности. Все бы захотели в последние дни пожить по-человечески. А это значит – брать в руки оружие и убивать. Всех. В первую очередь эксплуататоров, богатых. Затем тех, кто мешает; затем тех, кто пересекает дорогу.… В общем, узнай люди правду, крах цивилизации был бы неминуем. За считанные месяцы. И в подступающих волнах спасаться было бы уже некому.

Поэтому подготовка к катастрофе велась втайне. Запасались продовольствием, строили океанские лайнеры наподобие Ноева ковчега. И даже космическую станцию. Глупцы! Они не догадывались, насколько долго это затянется.

Вот и на «Куин Мэри» собралась только элита. Места стоили сотни миллионов долларов. Только дельцы могли позволить себе купить билет. Они не скупились, знали, на что идут. И чего со временем будут стоить все их капиталы. Одного не могли понять своим недалеким умишком – что это не недельный, не месячный круиз. Что плавание затянется надолго – на десятки, сотни лет. Брали с собой телохранителей, прислугу, комнатных собачек.

Сначала все было великолепно. Плыли, приставали к еще незатопленным берегам за припасами и для отдыха, устраивали пикники, балы. Потом приставать перестали, – озверелое голодное население само было готово ради спасения разнести все, лишь бы оказаться на борту.

Затем пошли разборки. Элита привыкла командовать. А если на борту одна элита… Семья на семью, группа на группу, клан на клан. По утрам молчаливые матросы вытаскивали окоченевшие трупы и под общее молчание сбрасывали их за борт. Когда застрелили Ноя, капитан не помнил.

Дольше всех продержалась команда корабля. Дисциплинированная, подчиненная уставу, она держалась сплоченной группой и не ввязывалась в разборки. И когда после очередной разборки в рубке появлялся новый «хозяин», капитан привычно приставлял руку к козырьку.

А потом, когда все недовольные перебили друг друга, когда убивать уже было некого, капитан взял власть в свои руки. Впрочем, его вскоре тоже убили. Бунты и передел собственности происходили неоднократно. Нынешний капитан, ранее мичман, был уже шестым по счету.

– А как же пассажиры? – спросила Она. – Неужели никого не осталось?

– Почему же. Остались. Мы их охраняем, не позволяем никому навредить им. Женщин много, дети есть.

– Вы… – Она запнулась, – вы едите человеческое мясо?

Капитан промолчал.

– Отвечайте! – крикнула Она.

– Иначе мы бы не выжили, – нехотя ответил тот. – Но вы поймите, – умоляюще сложил руки на груди, – мяса нет, рыба ловится плохо или не ловится совсем. И так все эти годы… А, вам не понять! – махнул он рукой.

– Едите, значит, – выдохнула Она. – Пассажиров. Стадо из них содержите. Так!? Отвечайте!

– Ну, где-то так, – с трудом произнес капитан. – Но не только их. Своих тоже. Если старый, больной. Им же все равно.

– Ясно.

Капитан удрученно смотрел вслед удаляющейся во тьму фигуре.

А утром произошло нападение. С корабля сыпались маленькие фигурки и плыли к берегу.

Стройные ряды воинов, местами изломаемые скалами и ложбинами, ощетинившись копьями, молча наблюдали за приближением пловцов. Некоторые не доплывали. Молча погружались в бездну и уже не появлялись на поверхности. Плывущие рядом не обращали на них внимания и только стремились к одной цели – к берегу.

Она собрала всех. Охотники, Рыбаки, Хранители огня, Воспитатели с детьми, – все были здесь. Было сказано: придет Ковчег, и на нем будут люди. Другие люди. Люди – звери. Пожирающие друг друга. Каннибалы. И зло, которое они принесут с собой, изменит мир.

И Зло пришло. Первые прибывшие нерешительно ступали по кромке берега, другие кричали, безумно и неразборчиво, прыгая по суше, третьи, выхватив из-за пояса длинные металлические ножи, угрюмо смотрели на стоявшую перед ними стену воинов. И выжидали.

Наконец, когда последний пловец выбрался на берег, один из них, судя по всему, вожак, что-то выкрикнул, и все скопом бросились в атаку. Размахивая саблями, пираты с воплями мчались на островитян.

И тогда Она подняла руку. Из задних рядов выступили лучники и натянули тетивы. Стрелы попадали в цель, люди падали, но нападающих это не останавливало. Пока они не напоролись на острия копий. Некоторые прорвались в ряды защитников, нанося своими саблями опустошение, но в конце все равно погибали. Нанесенные ими бреши затягивались, и опять перед пиратами возникала неприступная стена, ощетинившаяся копьями.

Волна нападающих откатилась назад. От сотни человек осталось около половины. Удобная позиция, сейчас стрелы закончили бы дело… Но Она не могла решиться и дать сигнал. Те тоже были люди, кто бы они ни были, кем бы ни стали за годы своих скитаний. Люди. А людей итак осталось очень мало.

От толпы отделился человек, отбросил в сторону оружие и, подняв руки, показывая, что безоружен, медленно направился к ним. Вожак, поняла Она.

– Не трогать, – приказала Она. – Пропустить.

Воины расступились, открывая проход. Четверо охотников, направив на пришельца копья, повели его к Ней.

Она сидела на скале так, что подошедшие оказались на уровне Ее ступней. Так и надо, – подумала вдруг Она.

Пират что-то произнес, но Она не поняла и в свою очередь задала вопрос.

– Кто ты?

Тот недоуменно покачал головой и сказал что-то в ответ. И Она осознала, что тот говорит на неизвестном языке. Они не только чужды людям, но даже речь их непонятна. Переговоры невозможны! Убить всех!

Но тут вожак упал на колени и стал быстро, взахлеб говорить, указывая на своих людей, на корабль, на море.

И Она спасовала. Нельзя убивать людей. Просто так. Она поднялась и подозвала Охотника.

– Всех обезоружить. Привести в Город под конвоем. Если кто захочет вернуться на корабль, – не препятствовать. Будьте осторожны! – предупредила его.

Прибежали перепуганные рыбаки. Вода в озере стала соленой. И вся его поверхность была покрыта дохлой рыбой.

Она отрядила рыбаков, дав им в помощь охотников и всех свободных собирать рыбу. В пищу та еще годилась.

Значит, море прорвалось и сюда. А Она надеялась на лучшее. Почти пятьдесят лет прошло, как Солнце с Землей перевалили через плоскость Галактики. Вроде бы все позади. Излучения Галактики, растопившие льды Арктики и Антарктики, горные ледники, пошли на убыль. Метеориты не искромсали планету. Пробудившиеся вулканы не сожгли все кругом и не заслонили своим дымом солнце. Не вспыхнул Юпитер. Но не все сладко. Эти самые майя предрекали, что цивилизация пятая, последняя. Неужели они были правы? Может быть. Ведь затонули же в четвертую и Атлантида, и страна Му. Только Гиперборея выжила. Вот и они выжили. Потому что живут здесь, на останках той самой Гипербореи. Вон ступеньки, вырубленные в камне и уходящие на дно озера. Скала, оплавленная какой-то немыслимой адской энергией. Чье-то лицо в камне. Пещера, в которой живет племя, в которой, закрытой когда-то гиперборейцами на замок Страха, Она создала свой Пантеон, гимн сгинувшей пятой цивилизации. На стенах которой записаны все Заветы, которые оставила эта цивилизация. Что еще ожидает их? Может, не зря пресное озеро стало соленым и убило всю рыбу? Не зря когда-то двадцать лет назад забрел сюда Свен и подарил Ей дочь? Он говорил, что Сканди медленно опускается под воду, тонет. Вот и до Му дошла вода. Когда все позади – голод, снега и холод, неустроенность жизни. Когда обжились, успокоились, привыкли к стабильности. Все опять начинать сначала? Опять бежать, опять лишения и невзгоды, голод и смерть… Опять…

Опять стук у входа. Дочь сходила и вернулась, – тебя зовут, ма. Опять вставать и идти. Но что значит эта боль в сравнении с болью, когда проходишь через Врата, когда встает на дыбы каждый волосок на коже, когда Страх и Ужас разрывают сердце. Сколько раз еще проходить Ей через Врата, сколько раз подвергаться этой муке?

Дочь пропадает в нижних пещерах. Нашла записи на стенах. Оставшиеся от гиперборейцев. Видно, не зря они поставили Врата Страха на входе. Только нужны ли они нам, эти письмена? Если от этой цивилизации нам уже почти ничего не нужно. Что для нас значат синхрофазотрон и космические станции? Набор звуков, интересное сочетание. А что это такое, Она уже и сама не знала. А может, знала, да забыла. Это знание не для жизни. Это для будущего, для потомков.

– Пришла Волна. Надо уходить. – Повторила Она. Вождям. Охотников, Рыбаков и Лесовиков. И Хозяйке Дома. Когда сидели впятером на Совете. У Городского Огня. Остальные, самые любопытные, жались в сумраке и закоулках Дома, пытаясь хоть что-то услышать. Дочь тоже была. Стояла за Ней. Ей еще не положено было садиться в Круг Домашнего Огня.

– Надо уходить, – повторила Она. – Волна заберет все – земли, леса, оленей. И наши души. Надо уходить.

– Но у нас пока все есть, – возразил Старший рыбак. – Есть рыба в море. Есть леса, есть олени. Есть еда. Зачем же уходить?

– Волна пришла и уже не уйдет. Сегодня она убила рыбу. Завтра она убьет оленей. Что вы будете тогда делать?

– Тогда уйдем.

– Уже не уйдете. Волна перекроет дорогу. Мы на острове. Кругом вода. – Она достала и развернула карту. Она знала, что они ее не поймут, но так было убедительнее. – Здесь многое изменилось. Вода ушла на юг, и здесь появились новые земли. Но это все острова в океане. А нам нужно что-то более основательное. Здесь мы, – Она ткнула пальцем в островок, окруженный со всех сторон водой, – а здесь, – палец уперся в сплошное коричневое пятно, – материк. Нас с ним соединяет только один перешеек. Я не знаю, – Она помедлила, – существует ли этот материк или он под водой, но эти горы, – палец сдвинулся к востоку, – не должны были затонуть. И путь наш туда. Там спасение.

– Мать Му, – подал голос Лесовик, – зачем ты обрекаешь нас на страдания? Здесь есть все для жизни. Леса полны грибов и ягод. Даже если уйдут олени, мы сможем найти себе пищу.

– Это не вечно, поймите же, – воскликнула Она. – Волна затопит все кругом. И не будет ни ягод, ни грибов. Как не стало рыбы.

– Тогда и уйдем, – возразил Лесовик.

– Тогда уже не уйдем никуда. Волна закроет этот перешеек и отрежет нас от материка.

– А этот твой путешественник, норг, – язвительно заметил Лесовик, – ушел туда да так и не вернулся.

Свен. Свен. Почему же ты так поступил? Забрал душу мою, унес с собой и не вернулся. Я ждала тебя, ждала. Долго. Состарилась уже. Но все еще жду. Вернешься ли ты? Может, сгинул где-то в неведомых краях. Может, волки и вороны уже обглодали твои косточки начисто. Может, акулы растерзали тебя в морских глубинах. А может, идешь ты до сих пор на восход, идешь и не видишь себе остановки, услады. Вернись, ты же обещал! Дочь ждет тебя здесь! Твоя дочь! И я. Сломленная, упадшая.

– Я не знаю, почему не вернулся норг, – твердо вымолвила Она. – Но это не значит, что прохода на материк нет. И мы должны его найти. Выхода у нас нет.

– Но можно пойти на север, – подал голос Рыбак. – Там, на севере, видны земли. У тебя тут на карте их нет.

– Многое изменилось, – Она почувствовала, что устала объяснять этим недоумкам, – Компас меняет направление. Да и вы сами уже, наверно, заметили, что солнце встает и садится не там, где положено. Оно смещается. А Дед завещал, – все замерли и вытянулись, как происходило всегда при упоминании Деда, – что, если компас будет смещаться, жди беды. Вода с Арктики и Ан… – Она запнулась и дальше выговорила по буквам, – тарктики ушла под действием центробежных сил на экватор и сейчас там раскручивает планету. Неизвестно, как та себя теперь поведет. Дед предполагал два варианта. Первый – все останется так же. Волна захлестнет по экватору Африку, Индию, центр Америки, пробьет себе дорогу и будет ходить вокруг Земли по кругу, сметая на своем пути препятствующую сушу. Второй – Волна, не сумев пробить себе дорогу, пойдет по другому пути, поперечному. В этом случае ей почти ничего не препятствует. Она снесет Аляску и попутно Антарктиду, и путь ее свободен. В первом случае стрелка компаса не изменится, во втором – она будет смещаться. Так вот, – подытожила Она, – стрелка компаса смещается. Значит, Волна нашла себе новую дорогу. И эта дорога – через нас.

Штормило. Ветер гудел и закручивал спирали по долине. Летели камни. Деревьев на вершине сопок уже не осталось, и он забавлялся тем, что метал сверху камни, обнажая скалистые пики, покоившиеся ранее в песке и щебне. Взбесившаяся Волна выбросила лодки далеко на берег, расхлестав их о стволы деревьев и скалы, и стремилась подобраться все ближе, отвоевать землю и заполонить мир.

В такую погоду все сидели дома. Разбрелись по своим пещерам, жгли огни, пытались испечь что-то из своих скудных запасов. Городской огонь был пуст. Хранители огня изредка подбрасывали в него, чтоб не затухал, влажные и потрескивающие ветки. Ей нравилось сидеть у огня и смотреть на борющееся за жизнь пламя, – то затухающее до синевы, то опять взметающееся ярким сполохом.

– Вот так и мы, – думала Она, – взметаемся и опадаем. Как огонь. То ярость и всепоглощающая сила, то слабость и запустение. Вот и сейчас. Опять пришла пустота. Что было, и что осталось? Люди, как муравьи, по всей суше. Машины, корабли, самолеты и космические станции. Уверенность в собственной силе, незыблемости и вечности мира. И… какой-то миг, прихоть небес. Мелочь какая-то, какой не должно было бы быть. Но свершилось. И вот мы такие, какие есть. Что осталось от цивилизации, такой гордой, уверенной, вечной? Островок в океане. Горстка людей, одетых в шкуры, забывших, что такое телевизор, азбука и чупа-чупс. Держащих в руках лук и стрелы, копье, нож, сделанный их камня. Металла-то уже не осталось, – поржавел. И картинки на скалах – остатки былой письменности. Да и те не интересуют. Не до этого. Как бы выжить – это главное. Охота, рыбалка, грибы, ягоды – это главное. Все остальное – второстепенное. Или совсем ненужное. Как и Она. Она тоже уже ненужная. Чужой человек в чужом мире. Кому нужны Ее взгляды и суждения, если они зависшие, ничего не значащие, не относящиеся к этому миру, к настоящей жизни? Кто поймет, что такое сигарета, рюмка вина, музыка, рвущаяся из динамиков, кино, танцы? Невозможно! Невозможно – все иметь и потерять… И жить дальше без всего этого… Невозможно!

– Сколько Ей уже лет? – попыталась вспомнить Она. – Наверно, уже далеко за сто. Сложно, даже невозможно установить течение времени. Особенно здесь. И сейчас. Когда небо скрыто облаками и туманами. Только изредка, в зимние бесконечные ночи небо иногда проясняется, и видны звезды. И ажурные потоки огня, текущие своими загадочными маршрутами.

Она вернула на место камень и сдвинула следующий. Такие лабиринты из камней сооружали в той, прошлой эпохе. Малая толика из того, что сохранилось надолго. Остальное стерлось, забылось под тяжестью тысячелетий. Как сотрется все то, что Она пытается сохранить. Все ее потуги обречены на провал. Все забудется. Человек опять начнет жизнь заново, изначально. Отбросит все прошлое, превратит в сказки, легенды, вымысел. Как превратили в вымысел когда-то Атлантиду, Всемирный Потоп. И опять будет искать недостающее звено между первобытными людьми и современным человеком. Ему претит мысль о цикличности развития разума, претит считать себя не первым, а каким-то пятым, шестым, как считали майя. Опять будет считать себя вечным, самым разумным существом на планете. Не задумается о том, как хрупка и недолговечна отпущенная ему жизнь. Каких-то двенадцать тысяч лет. Конечно, для его ста лет это кажется бесконечным. Не в состоянии он объять такой длительный период. Если даже из той цивилизации люди извлекли крохи из прошлого только на глубину в семь тысяч лет. А куда делись еще пять тысяч? Более ранние? Сгинули во мраке времени. Или человек дошел до звериного состояния, и ему понадобилось пять тысяч лет, чтобы снова превратиться в самого себя? Пожалуй, что так. Человек – животное кочующее. Как кочующий и весь животный мир планеты. Попробуй-ка пожить стабильно на нестабильной планете. Когда она вместе со своим светилом постоянно качается относительно плоскости Галактики, периодически то удаляясь, то приближаясь к ней. Периодически то нагреваясь, то остывая. Соответственно этому колебанию на Земле наступают Всемирные Потопы, за которыми следуют Ледниковые периоды. Затем опять все повторяется. Через каждые двенадцать тысяч лет. Критические периоды жизни. То потоп, то холод. Потому человек вынужден постоянно двигаться. Вместе с теплом. Как перелетные птицы, только у тех период кочевки укладывается в год. Вот и нам наступает пора откочевывать. Солнце прошло плоскость эклиптики Галактики, и теперь Земля начнет понемногу остывать. Скоро на полюсах опять начнутся собираться нерастапливаемые льды. Скоро к нам будет подбираться стужа. И тогда волей-неволей нам придется уходить отсюда. Жаль, не знали люди прошлой эпохи всего этого. Или не хотели знать.

– А они еще пытались разгадать загадку лабиринтов!? – усмехнулась Она. – Но не успели. Разгадала я. Здесь, сейчас. Когда не оказалось под рукой ни дерева, ни ножа, как у Робинзона Крузо. Кстати, кто это? Опять создаю каменный лабиринт. Каменный календарь. Вот только камней побольше, чем было раньше. Не триста шестьдесят пять, а триста восемьдесят один. Земля после катастрофы стала вращаться медленнее. Впрочем, оно понятно. Все массы воды от стаявших ледников Арктики и Антарктиды, горных пиков стеклись к экватору под действием центробежных сил. И замедлили период вращения Земли. Потому и удлинился лабиринт. Лабиринт. Он все помнит. Все расскажет. Вот с этого камня начинается оттепель. В ту группу камней у берега проходит косяк трески, в ту – сельди. А в этот день, – Она ласково прикоснулась к белому кварцевому обломку, – появился он. И мы зачали нашу дочь. – Все было. И все запечатлено на века, тысячелетия в этом календаре моей жизни.

– А Ольга строит свой лабиринт. Тайком. Глупая! – Она случайно обнаружила эту спираль из камней, подглядела. Но решила не нарушать тайну дочери. Она делала все правильно. И пусть далекие потомки спустя двенадцать тысяч лет опять безрезультатно бьются над разгадкой их лабиринтов.

– Но майя ошиблись! – Она в этом уверена. – Они предрекали, что та, прошлая цивилизация, пятая по счету, будет последней. Почему? Что они знали такого, чего не смог узнать никто. Мы выжили. Наша цивилизация, шестая, возрождается. А не рано ли я радуюсь? – подумала Она. – Угрозы Солнца нет. Конечно, оно ожило, бурлит, пылает своими огненными лучами, плюется протуберанцами. Но не вспыхивает. Стабильное. И цвет не изменило. Не покраснело, такое же желтое. Другое дело – Юпитер. От него была основная угроза. Что вспыхнет, взорвется и своим огнем сожжет на Земле все живое. Но он не вспыхнул. Не было с неба испепеляющего огня, который должен был превратить нашу планету в некое подобие Марса. Все также мерцает в небе невзрачная звездочка. Все также, наверно, катится по его поверхности «красное пятно» – этот провозвестник вспышки, новая нарождающаяся планета второй звезды нашей солнечной системы. Не созрел Юпитер для этого, не состоялись роды. А значит, нам отпущен еще один срок. Еще двенадцать тысяч лет. До следующего входа Солнца в плоскость Галактики.

Никто этого не ждал. Не думал. Мир жил уверенно. И в будущее глядел уверенно. Потепление – это мелочь, результат прогресса, технологий. Его можно исправить. Если человек в результате своей деятельности вызвал потепление климата планеты, то он это и может остановить. Он все может. Он – хомо сапиенс, человек разумный. Увы, он никогда не задумывался над тем, что природа, Вселенная сильнее его. Что такое человек? Некая разновидность органического мира, основанное на соединениях водорода, углерода и кислорода, присущих какому-то куску шлака, выброшенного звездой, болтающейся на окраине Галактики, угасающей, выработавшейся, годной только лишь на списание. И вдруг это существо решило, что оно всемогуще. Опираясь на своих, созданных им самим в угоду себе идолов, богов, это шевелящееся Нечто возомнило себя Разумом. Да, на фоне всего шевелящегося человек, конечно же, должен был возомнить себя венцом творения. Но кто он на самом деле? Он является теплокровным, то есть относится к виду животных. Воспроизводит потомство внутриутробно, как все животные. То есть отошел немного от птиц, земноводных, насекомых и прочих. Живородящий, хотя и в других видах такое бывает, например, у рыб.

Человек не отделен от животного мира. Он принадлежит ему. Потому что живет в этом мире, связан с ним неразрывными узами. Ему присущи все признаки и характерные особенности существ животного мира.

Он всеяден. Употребляет в пищу как растительность, так и себе подобных. Это обусловило его выживаемость. Он независим от пищи и может приспособиться к любым условиям благодаря восполнению своей энергии как за счет живой органики – животные, пресмыкающиеся, рыбы, птицы, насекомые, – так и растительной. Эта всеядность дала ему громадный шанс на выживание. Никто другой в этом мире не приспособлен к этому. Разве что крысы из животного мира и тараканы из мира насекомых обладают таким же свойством. Остальные ориентированы на свои ареалы обитания и погибают в случае исчезновения источника питания.

Он агрессивен, как хищник, и даже хуже. Хищнику необходимо иметь свою территорию, чтобы питаться. И защищать от вторжения других хищников. Захватывать другие территории в случае изменения условий обитания. Человеку это тоже присуще. Он также склонен к захвату власти, как и вожак в стае. К обладанию деньгами, самками. К созданию своего ареала обитания. Он это завоевывает. Не зубами, как тигр, а другими методами, человеческими. Теми же деньгами, властью, женщинами. Хитростью, обманом, коварством и подлостью. Методы разнообразнее, нежели у льва или тигра, но служат одной и той же цели – создать свой ареал, свой мирок, свое государство. Где он будет жить уверенно.

Человек так же, как и все живое, служит только для воспроизведения своего рода. Основная цель у него та же самая, – оставить после себя потомство. Этот инстинкт заложила в него природа. И он, как и насекомые, рыбы, крокодилы и курицы рождает, воспитывает, охраняет свое потомство, пока то не станет на ноги. Половой инстинкт в нем также преобладает над всеми другими, ему он отдает большую часть своей жизни.

Единственное отличие человека от всего живого, – будь то рыба или птица, насекомое или пресмыкающееся, животное, – это то, что человек обрел разум. В какой-то мере. Более совершенный, чем у других видов. Он остался животным, но разум продвинул его несколько вперед по лестнице эволюции.

Он остался хищником, но расширил свой ареал обитания.

У него та же цель воспроизводства, но он создал лучшие условия для выживания своего потомства.

Он создал сообщество для совместного выживания, пусть и не такое идеальное, как у пчел и муравьев.

Он сумел приспособиться к выживанию в любых условиях. На планете в каждой климатической зоне живут только те виды, которые приспособились, адаптировались к окружающим условиям. Человек сумел приспособиться для выживания в любых условиях.

– На севере Европы существовали только одни горы – Хибины. Высотой до тысячи метров и более. Только их не смогла накрыть Волна. И только там выжили люди. Остальные – сопки Мурмана и Норвегии – высотой триста – четыреста метров – не смогли удержать натиск Волны. Но может… Откуда пришел Свен? Где-то кто-то выжил. Не все оказалось затопленным. И куда ушел? Если бы не нашел пути, вернулся бы. А он не вернулся. Значит, есть дорога на восток. Если, конечно, он не погиб в пути, не утонул, его не задрал медведь, не загрызли волки, не сожрали тюлени, не забили клыками моржи. Если… Очень много если, – вздохнула Она.

И опять будет все изначально. Опять Солнце уйдет вглубь, в сторону от Галактики. Во тьму, в холод. Опять покроется Земля снегом и льдом. На шесть тысяч лет.

И опять повернет Солнце вспять. Опять все начнет таять. И вернется жизнь на лоно планеты. На следующие шесть тысяч лет. Шесть тысяч… Как это долго! Даже будь Она Богом, ей не дожить до этих времен. Надо довольствоваться тем, что есть.

Она встала, приложила козырьком руку, чтобы спрятать глаза от яркого, лежащего на сопках солнца. Тонкая ниточка на склоне сопки – это они, Идущие Вперед. А Она остается. Она – Владычица Мурмана, Мать Му. Она – Керкира Ее имя – Она остается.

«Аз есмь царь!». Каждое слово – зов издалека. Что там Атлантида, от которой не сохранилось ничего, кроме легенды. Здесь каждое слово зовет к тем, далеким временам. Не до-Потопным. После-Потопным.

– Ты будешь царем! – сказала Она, и тут же поправилась. – Нет. Царицей. Твой муж будет царем. Над всей Землей Русской.

– Но Ма! – возразила дочь. – Как же! Неужто я позволю кому-то командовать? Управлять?

– Дочь, ты будешь управлять. И народами. И мужем своим. – Она усмехнулась. – Что не сможет сделать женщина, то не сможет и Бог.

– Я боюсь, мама! – Ольга прильнула к Ее коленям. – Не смогу я.

– Сможешь! – Она схватила дочь и подтолкнула к выходу. – Смотри! Это – стадо. Ты – вожак. Ты управляла здесь, помогала мне, изредка даже вела свою волю вопреки мне. Неужели ты не сможешь управлять этим стадом и дальше?

– Я… – Ольга замялась, – я боюсь.

– Забудь это слово. Иначе не стоило мне страдать, мучиться в этой пещере от холода, дождя, грязи. Мне, выросшей среди благ цивилизации. В тепле, мире и радости. Когда эта радость казалась бесконечной. Я могла умереть сразу, не мучаясь. Под Волной это легко. Но Бог дал мне иной путь. Я следовала ему. Что я имела? Холод, голод. От вечной сырости мои колени уже не сгибаются, а как больно вставать и идти, – ты не представляешь! Я могла уйти в любой момент. Всего-то лишь броситься в Волну. Но я вытерпела, терплю и тебе приказываю: терпи! Это твоя Судьба. И ты должна пройти ее гордо и с достоинством. Чтобы никто не сказал: «Ольга оказалась слабой для таких дел». Бог на своих скрижалях начертил твою судьбу, и ты уже неподвластна другому. Я бы с радостью взяла на себя твою ношу, дочка, но я уже не смогу. Годы мои сочтены. Дальше Русь поднимать тебе. А я… – Она задумалась. – Я сделала все, что могла. Чтобы сохранить Русь. Подымать ее – это уже твое дело.

– Мама, – Ольга осеклась. – Мать Му. Можно, я заберу с собой весь корпус амазонок. Мне это очень поможет в будущем пути.

– Весь – нет. – Она задумалась. – Оставь несколько человек. Лучших. Чтобы они воспитали следующее поколение амазонок, которых я отправлю вслед за тобой. Для тебя.

– Хорошо, Мать Му, – Ольга склонила голову. – Я согласна.

Она не смогла подняться на вершину, чтобы проводить их. Они уходили. Первые. Все повторялось. Каждые двенадцать тысяч лет.

Двенадцать тысяч лет назад Солнце в очередной раз вошло в плоскость Галактики. И был Потоп. Всемирный Потоп. Воспоминания о нем сохранились крупицами в легендах и религиях разных народов. И о былых цивилизациях. Атлантида, Страна Му, Лемурия, Гондвана, Гиперборея.

Был Потоп. Потому что возросло тепловое излучение Галактики и ближайших звезд. Это тепло растопило вековые льды полюсов. Уровень воды морей и океанов поднялся, сушу затопило. Не везде. Над водой остались вершины некоторых горных массивов. На них-то и спаслось все живое. В том числе и люди. А потом, когда через сотни лет вода сошла, люди спустились вниз. И начался новый виток жизни. За тысячелетия выживания люди забыли все, чего достигли ранее. И спустя три-четыре поколения человек опять шел с каменными копьями и дубинками на мамонта, рисовал картинки на скалах и хранил огонь в пещерах. Поезда, самолеты, компьютеры и космические корабли будут, но в будущем. Через тысячелетия.

И вот опять все повторяется. Опять плоскость Галактики, опять этот треклятый двенадцатитысячелетний цикл, опять Волна, сокрушающая цивилизацию. И опять человек оказался у костра. В который уже раз.

В той, прошлой цивилизации ученые гадали, спорили, откуда же пошла Русь. Выдвигали свои гипотезы. Но так и не сошлись ни на чем.

А Русь-то пошла отсюда, с берегов Сейд-озера. Священного озера. Только здесь, на севере вода, ушедшая к экватору, оставила незатопленными горы Мурмана. Только здесь выжил человек. А потом двинулся на юг, спасаясь от наступающего Ледникового периода и осваивая освобождающиеся от воды земли Европы. Отсюда пошла Русь. Заселила всю Европу, и только море и неприступные горы на юге остановили ее. И хотя в последующем ее оттеснили наступающие с юга племена Ноя, а с востока скатившиеся с гор Тибета воинственные племена кочевников, Русь не исчезла. Она ассимилировалась с пришлыми, приняла их более легкий в произношении и письме язык, приняла их культуру. Но осталась Русью. Слова из ее языка остались в названиях рек и городов, в языке от Атлантики до гор Урала. В особенности это сохранилось в Восточной Европе.

И вот сейчас это повторяется. Уходит первая группа. В неизвестность. В пустынную Европу. Осваивать свободные земли. Первая. За ней пойдут другие. Неиссякаемым потоком жизни.

Она переместилась на камне, чтобы выбраться из подступившей тени. Как благодатно солнечное тепло! Особенно сейчас, когда прожитые годы тяжелым грузом давят на плечи.

Да, Русь пошла опять. Сохранится ли это имя спустя тысячелетия? Сохранится ли память о Мурмане, о некоей стране Му, – очередной? – прародине будущей цивилизации? Вспомнят ли о Ней, Матери Му, сохранившей осколки прошлой и заложившей ростки новой человеческой цивилизации?

Уходила Ольга. Странно все это, загадочно. Ольга – Хельге. Олег – Хольгерт. Игорь – Ингварь. Все повторяется. В прошлом цикле Изначальную Русь подымали те же Хольгерты, Хельги, Ингвари. Потом их имена переиначили в Игорей, Олегов, Ольг. Как и Рюрика. В Юрия. До христианства. Потом уже, после покорения Руси южанами стали давать новые имена – Владимир, Владислав, Изяслав и прочие. Но старые имена сохранились. Их невозможно было искоренить. Не удалось. Так и сейчас. Опять Русь уходит покорять, осваивать пустые земли Европы, и опять их ведет, как и двенадцать тысяч лет назад, Ольга. Хельга. Все повторяется…

Уходила Ольга. Со своей дружиной. Первые. Первые, кто, как и тысячи лет назад, обоснуются на холмах и равнинах, реках и озерах дикой Европы. Первые, потомки которых достигнут берегов второго Русского моря, – нет, не Балтийского, как его когда-то называли, а Черного. Его тоже когда-то называли Русским. Обоснуются и оградят Русь от волны ариев и протоалтайцев, которые хлынут опять на плодородные земли Европы с юга и востока. Лишь бы Русь успела. В прошлой жизни Китай отгородил себя Великой китайской стеной от вторжения монголов. Успеет ли оградить себя Русь? Может ли Ольга передать Ее Последний Завет своим потомкам? Смогут ли они выполнить его?

А ведь еще будут арабы. И там тоже надо будет ставить стену? Что было в прошлой жизни? Пришли арии, пришли арабы. Весь Запад в итоге превратился в кучку государств, потерявших язык и корни Родины. Только Восток остался, выстоял перед бурным натиском кочевников. Не разрушил себя и даже захватил большую часть Азии. Ту, что за Уралом. А на извращенном, покорившемся иноземным племенам Западе лишь кое-где в названиях городов, рек, местности осталось слово Руси – рось, прусь, фрязь, кельт, жмудь, круль, речь. Слова из языка Руси. Хотя, – задумалась Она, – на Руси тоже осталось мало. Те же саамь, чудь, весь, мерь, карель, ливь, – что они помнят из родного языка? Осталось что-то из финно-угорской группы, но ведь они же не помнят ничего! Как рождалась Русь после Потопа. Как упорно шла на юг, восток и запад. Как заполонила всю Европу от первого Русского до второго Русского моря, от Атлантики до Урала. Все забыли. Корни свои забыли. И так будет снова? Опять Запад Европы будет воевать с Востоком Европейским? Опять брат будет убивать брата? Пусть в седьмом, семнадцатом, двадцать седьмом колене. Увы, – вздохнула Она, – это неизбежно!

 

Запретная зона

 

Крушение

Экран был черным. Не осязаемо черным, как беззвездная ночь или, к примеру, неосвещенная комната. И даже не таким черным, как панели энергонакопителей, полностью поглощающих любой вид излучения. Чернота экрана вызывала неосязаемый страх. Будто за этой чернотой не было ничего – ни звезд, ни пространства, ни времени, ни мысли – абсолютно ничего. И хотя такое не укладывалось в голове, хотя Таной знал, что это обман зрения или даже не зрения, а внутренних чувств, что в действительности существуют и звезды, и пространство за стенами этого черного мрачного туннеля, чувство безысходности, своей ничтожности не проходило. То ли от этого чувства, то ли оттого, что внепространственный туннель, несмотря на заверения нейробиоников, все-таки воздействовал своими загадочными излучениями, голова Таноя раскалывалась от боли. Так было всегда, когда шли в подпространстве. И также одинаково у всех, кто дежурил на пульте, болела голова. Привыкнуть к этому было невозможно, как невозможно привыкнуть к радостям и печалям. Поэтому головная боль при внепространственных переходах воспринималась как неизбежность, которую оставалось только принять без попыток справиться с ней.

А белое пятнышко, яркое как близкая звезда, но в противоположность ей не обжигающее глаза, бесконечно далекий свет, обозначающий конец туннеля, до которого еще никому не удавалось добраться, живым во всяком случае, было еще далеко. И как корабль мчался к этому ярко блистающему во мраке пятнышку, так и Таной неосознанно, как мотылек на огонь, стремился всей душой на его далекий манящий свет. Казалось, не будь стенок корабля, державших Таноя в плену, он в своем неудержимом стремлении мгновенно достиг бы этого пятна и освободился от мрачной тяжести туннеля.

Но все было обманчиво – и безысходность, и жуткая граничность стенок туннеля, и мнимая досягаемость его конца. Чтобы справиться с этой обманчивостью, не позволить эмоциям взять верх над собой, Таной старался реже смотреть на экран монитора. Быстрый взгляд, чтобы убедиться, что пятно лежит по-прежнему на пересечении визира, и снова в сторону. Хотя экран звал к себе, манил, затягивал как омут. Не один пилот уже сошел с ума, поддавшись жгучему зову света. Конечно, можно было бы довериться автоматике и не рисковать понапрасну жизнью пилотов, но двойной контроль, контроль дополнительно пилота над автоматом, каким бы совершенным тот ни был, все равно необходим. К такому выводу звездные цивилизации пришли после неоднократных исчезновений кораблей в туннелях. Поэтому в пилоты шли самые крепкие парни. Слабонервным тут было не место.

Внезапно в голове вспыхнул, распустился малиновый бутон и тут же опал увядшими потухшими лепестками. Мысли Таноя мгновенно улетучились. Вглядываясь в экран и еще не успев осознать происходящего, он уже автоматически нажимал кнопки аварийного выхода из подпространства и торможения. Белое пятно на экране размывалось, сбивалось полосами помех, появлялось вновь в попытке стабилизироваться, но снова исчезало. По стенкам туннеля пробегали сполохи всех видимых и невидимых спектральных тонов, создавая на фоне черноты сатанинскую какофонию света. Таной, подключившись мысленно к Интелу, искусственному мозгу корабля, сжался, крепко вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Трещали от непомерных перегрузок переборки корабля, один за другим выходили из строя автоматы. Силовые поля, бушевавшие вокруг корабля, пытались скрутить его и выжать как мокрую тряпку. Где запаздывая, где опережая команды Интела, Таной вступил наравне с ним в борьбу за спасение корабля.

Потоки силовых полей постепенно слабели, уже не так сотрясая корабль в своих могучих лапах. Затухали и сполохи света. Убедившись, что Интел справляется сам, Таной отключился от него. Медленно снимая оцепенение, разминая превратившееся в металл тело, он вытер струившийся по лицу пот и посмотрел на экран.

Туннеля не было. Исчезла томящая темнота, исчез яркий свет в конце туннеля. Теперь по всему экрану, черному, но уже не такому жуткому, рассыпались блестки звезд. Холодные, застывшие в своей вечной красоте, они показались Таною до того родными и близкими, что по телу пробежала жаркая волна.

Распахнулся люк, и в отсек ворвались Эанна с Миуром.

– Что случилось? – по лицу Миура стекала из рассеченного лба струйка крови, пятная серебристый комбинезон. Но он не замечал этого.

– Не знаю, – Таной был озадачен. – Ощущение такое, будто на нашем пути возникла помеха.

– Но это невозможно! – воскликнула Эанна. – Не может в туннеле быть помех. Ведь в нем нет ни пространства, ни материи как таковой.

– В том-то и дело, – Таной поглядел на экран. – Такого еще не случалось. Не должно быть, но что-то же было. Что?

– Может, наш туннель пересекся с другим таким же туннелем. Может, на том корабле сейчас тоже бьются над этой загадкой, – Миур помолчал, тряхнул головой. – Нет, такого тоже быть не может. Там, где нет пространства, нет расстояний и, следовательно, нет и точек соприкосновения.

– Раз внешнее воздействие исключается, – сказала Эанна, – остается одно – неисправность самого корабля.

– Надо запросить Интел, – Миур, сосредоточившись, поднес руку ко лбу и тут же отдернул, изумленно разглядывая кровавые следы.

– Не стоит ему мешать, – остановил его Таной. – Интел и так работает сейчас на перегрузке – систему восстанавливает. Давайте и мы пока займемся собой. Опасность вроде миновала.

 

Планета-призрак

Миур полулежал в кресле, сконцентрировавшись на залечивании раны на лбу. Эанна помогала ему своим биополем. Кровь течь перестала, и на зарубцовывавшемся шраме уже появилась тоненькая бледная кожа. Серьезных повреждений больше ни у кого не было, если не считать нескольких синяков. Эанна немного прихрамывала, но ногой она решила заняться после того, как поможет Миуру.

По всему кораблю происходило движение. Сновали мусорщики, собирая осколки разбитых приборов, заращивались трещины в переборках, заменялись агрегаты и модули в вышедшей из строя аппаратуре. Самовосстанавливающаяся система корабля работала на полную мощь, и отвлекать Интела от управления ею не хотелось. Оставалось только ждать, изнывая от безделья, или же попытаться самому разобраться, где они очутились. Но это оказалось непосильной задачей. Расположение звезд и скоплений было абсолютно незнакомо. Хотя дальние галактики можно было узнать, – ведь они почти не меняются, несмотря на то, в какой точке ты находишься. Но исчезновение одних и появление на их фоне других звезд искажало знакомые очертания и сводило все попытки на нет. Единственное, что удалось установить Таною, – это то, что, судя по скоплению звезд в одной части плоскости и разрежению в противоположной, дисколет оказался где-то на краю галактики. На этом все закончилось. Без помощи Интела разобраться в этой неразберихе невозможно.

А тут и Интел отозвался сам. Вновь полыхнули и погасли в голове бутоны, но уже не малинового, а розового цвета, в какой-то мере тоже опасного, но уже не в такой степени.

– В секторе пятого монитора, – сообщил он, – обнаружена планета блуждающего типа. Обладает мощным гравитационным полем порядка восьми единиц. Дисколет сносит в сторону планеты.

– Это не страшно, – отозвался Таной. – Пусть сносит. Выберемся. Как у тебя с восстановлением?

– Основные работы закончены. На оставшиеся недоделки используется двадцатая часть мощностей. Готов к действию.

– Хорошо. Покажи планету, а то ее не видно в оптике, – попросил Таной, усаживаясь в кресло перед пультом. Эанна и Миур с уже рассосавшемся, почти невидимым шрамом, устроились в соседних креслах.

Звезды на центральном экране сдвинулись с места и россыпью бросились в разные стороны, исчезая одна за другой на границе экрана. В центре, заслоняя звезды, вырастало темное круглое пятно. Заполнив весь экран, пятно застыло. Редкие звезды, собравшиеся в углах экрана, мерцали и дрожали от гравитационных искажений.

– Приближение – шесть, – сообщил Интел.

– Ничего не видно. Смести спектр видимых частот.

Из темноты серебристыми блестками стали проявляться далекие ландшафты планеты. Скалистые изломы, миниатюрные метеоритные кратеры казались нарисованными искусной рукой художника.

– Неужели это она вырвала нас из туннеля? – сказала Эанна.

– Вряд ли, – отозвался Таной. – Силенок у нее на это не хватило бы.

– Радиус три минус восемь п-единиц, – выдал Интел. – Атмосфера отсутствует.

– Мертвая планета, – заключил Миур. – Планета-призрак. Ничего интересного. Поехали дальше.

– Может, облетим, – предложила Эанна, – на всякий случай. Чтобы потом не сожалеть. Вдруг найдем что-нибудь интересное. Ведь не зря она оказалась вдали от всех звездных систем.

– Таких немало слоняется в космосе, – возразил Миур.

– Согласен с Эанной, – поддержал ее Таной.

– Ладно, – отозвался Миур.

Интел, уловив решение, неслышно запустил двигатель. Изображение на экране дрогнуло и поползло вниз. Но вдруг по экрану волнами побежали помехи, смазывая изображение планеты. Планета, дергаясь и искажаясь, медленно вернулась в центр экрана.

Интел, полыхнув малиновым бутоном, сообщил:

– Резкое возрастание гравитации на два порядка.

– Вот тебе и мертвая планета! – ахнул Таной. – Не желает нас отпускать. Попробуй постепенно увеличивать кривизну, – приказал он Интелу.

По экрану вновь побежали помехи. За бортом дисколета шла невидимая борьба между ним и планетой. Внутри это не ощущалось. Система жизнеобеспечения держала все параметры в пределах нормы, не пропуская мощные гравитационные удары, схлестывающиеся снаружи. О том, что там происходит, узнать можно было, только подключившись к Интелу.

– Гравитация возросла на девять порядков, – Интел был беспристрастен, – и продолжает расти пропорционально увеличению кривизны.

– Получается, что мы стоим на месте?

– Почти. Дисколет продолжает сближаться с планетой.

– Плохо дело. Надо подключаться к Интелу, – предложил Таной товарищам. Те согласились и начали концентрировать свои биополя. Подключившись к Интелу, они перестали быть индивидуумами и превратились в один единый Мозг, усиленный, сверхмощный.

Дисколет оказался в ловушке. Как муха, запутавшаяся в паутине, направляет все усилия на то, чтобы вырваться, а паук все сильнее стягивает ее, закручивает в кокон, так и корабль оказался закрученным в коконе силовых полей. Чем больше усилий прилагал он, чтобы вырваться, тем туже затягивались вокруг него силовые нити, сильнее нарастала гравитация. Суматошные рывки в попытке вырваться из кокона ничего не дали и только ухудшили ситуацию. Планета-призрак все стремительнее приближалась, грозно разрастаясь на экране и заслоняя звездные скопления.

– Стоп! – крикнул Таной, отключаясь от Мозга. – Двигатели здесь не помогут. Чем большую кривизну мы будем создавать, тем мощнее будет гравитация планеты.

– Ужасно! – Эанна, сжав ладонями лицо, смотрела на экран. – Нам не вырваться.

– Надо уходить в подпространство, – предложил Миур.

– Сомневаюсь, – Таной думал. – Ведь это она вырвала нас из туннеля. Сейчас получится то же самое.

– Выходит, нам конец?

– Не спеши. Придумаем что-нибудь.

– Ой, что это? – воскликнула Эанна. – Смотрите!

Планета заслонила уже весь экран. Ее поверхность, освещаемая слабым светом далеких звезд, стала видимой. Игрушечные горные цепи и разломы предстали перед пилотами.

– Не туда смотрите, – торопила Эанна. – В левом нижнем углу. Будто искорка мерцает.

– Увеличение! – приказал Таной.

Искорка вздрогнула и поплыла к пересечению визира, увеличиваясь на глазах.

– Что это? – голос Эанны дрожал.

На экране мерцал серебристый цветок. От центрального яркого пятна раскинулись в разные стороны тонкие перистые лучи, удобно разлегшиеся на ровной, будто искусственно созданной поверхности. Пульсирующие волны света расходились от центра к концам, как круги на воде от брошенного камня. Что-то завораживающее было в этом мерцании.

– Радиус пять минус шестнадцать, – сообщил Интел.

– Ого! – Миур оглянулся на товарищей. – Исполин!

– Гравитация направленная, – продолжил Интел. – Идет от обнаруженного объекта. Дисколет сносит точно в центр.

– Ясно, – произнес Таной.

– Что ясно-то? – взвился Миур. – Что конец нам приходит?

– Ясно хоть, с кем бороться. А то все в потемках – планета, планета. Планета тут не при чем. Это цветок нас затягивает.

– Не все ли равно, цветок или планета, если скоро от нас ничего не останется.

– С цветком-то мы справимся. С планетой было бы сложнее. А у цветка сектор обзора ограниченный. Стоит только выйти из него, и мы свободны.

– Еще неизвестно, выйдем ли, – возразил Миур. – Лучше сжечь его лазером.

– Жалко, – Эанна не отрывала глаз от экрана. – Смотри, какая красота! Чудо космоса. Может, это единственный экземпляр, а ты его лазером. Уничтожить просто, а как потом жить с пятном в душе? Лучше уж самой погибнуть.

– Это вы, гирры, готовы все, что вам мешает, уничтожить, – поддержал ее Таной, – Вот и со своей планетой что сотворили? Конечно, с вашей концепцией уникальности разума это сходится. Но разум на то и разум, чтобы подходить ко всему разумно. Признавать уникальность такой вот планеты, этого цветка, да и вообще любой пылинки в космосе.

– Что ты предлагаешь? – хрипло произнес Миур. – Сидеть, сложив ручки, и восторгаться его красотой? Только вот не с кем будет потом поделиться своими впечатлениями. – Не успеем.

– Может, и успеем, – улыбнулся Таной. – Судя по поведению, цветок – существо неразумное. Обычные рефлексы на уровне животного или растения. Вот остановились, – и гравитация соответственно снизилась. Хватательный рефлекс на движущуюся мишень. Но мы-то умнее. Попробуем обмануть его. Уйдем в подпространство у самой поверхности, чтобы он опомниться не успел.

– Что же это такое – животное, растение или чье-то оружие? – спросила Эанна.

– Сейчас определить сложно. Для этого нужно забраться внутрь его и изрядно покопаться, – ответил Таной. – Но мне что-то не хочется добровольно лезть туда. Вот если нам не удастся вырваться, тогда поневоле придется заняться его изучением. Если, конечно, он нас не слопает.

– А если вырвемся, – Добавил Миур, – то все равно попытаемся подобраться к нему поближе и обследовать.

– Согласен, – ответил Таной.

Эанна искоса глянула на них, кивнула и опять отвернулась к экрану.

Медленно текло время. Медленно вырастал на экране цветок. С его ростом в душах пилотов росла тревога в успешности предпринимаемой попытки. Центр вырос уже настолько, что можно было его подробно рассмотреть. Лес щупалец, длинных, медленно извивающихся, тянулся к кораблю. Казалось, спасения нет.

– Пора! – хрипло шепнул Таной.

Все подключились к Интелу, чтобы усилить его в этот решающий миг. Приятно было чувствовать, как возрастает мощь твоего разума, усиленная Мозгом и разумом твоих товарищей, как становиться подвластной тебе любая пылинка, планета, звезда, весь космос. Даже этот цветок уже не кажется опасным. Вот только от потери индивидуальности остается неприятное ощущение, накладывающееся на душу, мысли. И не совсем понятно, что представляет в этот момент такой симбиоз нескольких разумных и одного искусственного интеллектов. Разумный корабль? Возможно.

Он включил двигатель и, следя за реакцией цветка, стал медленно набирать скорость. Чем больше скорость, тем легче пробить туннель в пространстве.

Цветок, по-видимому, не привык, чтобы жертва сама спешила к нему в пасть, и на ускорение сближения никак не отреагировал. Корабль наращивал скорость. Цветок вырос настолько, что закрывал собой уже половину видимой сферы. Но что это?

Звезды, застывшие позади корабля, вдруг сорвались с мест и ринулись к центру этой сферы. Лепестки цветка дрогнули и начали плавно загибаться вокруг дисколета.

– Пространство сворачивает вокруг своей добычи, чтобы не ускользнула, – с содроганием подумал Корабль. – Назад теперь хода нет в любом случае.

Центр, к которому стремились звезды, разгорался яркой точкой все сильнее и сильнее. Уже невозможно смотреть на него без светофильтров. Последние звезды влетели в него. Еще миг, – и точка, ослепительно мигнув напоследок, погасла. На том месте, где она только что сияла, сошлись лепестки цветка, сомкнулись между собой и полностью заслонили пространство.

Теперь кругом, куда ни глянь, переливалась бледным мерцающим светом пустота. И щупальца, гигантские извивающиеся щупальца, жадно тянущиеся к Кораблю. Они были уже так близко, что казалось, еще миг, – и дисколет врежется в них, запутается в их переплетении, а те медленно, не спеша, будут разрывать его на части, крушить переборки, добираться до бесчувственных тел в креслах, хватать, тащить их волоком по переходам и…

– Н – е – е – т! – такая мысль невыносима даже для биомеханического интеллекта. Сигнал, – и двигатель переходит в режим подпространства. Зыбкая пустота взрывается всплесками света и тьмы, мелькают в последний раз щупальца, и наступает темнота. Та жуткая темнота внепространственного туннеля.

– Стоп! – тут же дает команду двигателю Корабль.

Через некоторое время вновь зажигаются вокруг корабля звезды, мирные, добрые.

Экипаж отключается от Интела.

– Пронесло! – Таной разминает застывшие члены и вглядывается в экран. – Далеко отнесло. Расположение звезд сильно изменилось.

– Зато цветка нет, – отзывается Миур. – Живем!

 

Секреты Интела

– Интел, – приказал Таной, – доложи обстановку.

– Планеты-призрака нет, – начинает Интел. – Опасность исчезла. Дисколет находится в окрестностях неизвестной звезды класса М5. Зафиксировано наличие девяти планет.

– Определись в координатах. Что за звездная система?

Интел долго молчит, наконец, словно нехотя отвечает:

– Зона закрыта для полетов. Сведения под запретом.

Все ошеломленно впиваются в экран.

– Что за чушь? Как под запретом? Может, Интел повредил свой мозг при аварии?

– Все мои блоки и модули в полном порядке, – невозмутимо отвечает Интел.

– Но это же абсурд! – воскликнул Таной. – Кому может прийти в голову засекретить информацию, которая нужна для полетов? Как мы выберемся отсюда, не имея ее?

– Сколько летаю, – сказал Миур, – а не знал, что в космосе существуют запретные зоны. Что будем делать?

– Надо уходить, – Эанна из тех женщин, что привыкли подчиняться тем немногим оставшимся законам звездных цивилизаций.

– Мне что-то не хочется, – Миур настроен агрессивно. – Цветок потеряли. Теперь отсюда уходить. Не зря здесь район закрытый, – наверняка что-то интересное есть.

– Я с Миуром, – отозвался Таной.

– Я вынужден вопреки желанию экипажа покинуть запретную зону, – вступил Интел. – Звездным законам должен подчиняться каждый индивидуум.

– Подожди, – попытался перехитрить его Миур. – Скажи лучше, где кончается граница зоны?

– В четыре минус один а-единицах.

– Хорошо. Выведи корабль за границу зоны. Но не далее! Что будем делать? – обратился он к товарищам.

– Может, уйдем подобру-поздорову, – предложила Эанна.

– Ни в коем случае, – неприступен Миур. – Не уйду, пока не докопаюсь до сути.

– Тс-с! – зашипел Таной, показывая на видеокамеру. – Интел следит.

Они замыкаются в себе. Хорошо, конечно, когда механический интеллект берет на себя всю заботу о корабле, создает внутри комфорт, оберегает от внешних воздействий. Но когда он начинает ограничивать твои действия, – это уже никуда не годится.

Думы Таноя прерывает чье-то касание. На его руке лежит рука Эанны. Пальцы ее ритмично стучат по его кисти.

– Азбука касаний! – догадался он. – Вот выход.

Он протянул руку к Миуру, и они продолжили разговор на языке, недоступном для Интела.

– Надо блокировать его систему запретов.

– Как? Не получится. Модуль системы запретов специально сделан недосягаемым, чтобы никто не смог до него добраться.

– Добираться до модуля необязательно. Должен существовать специальный ключ для снятия запрета – сигнальное слово или код.

– Как его узнать?

– Не знаю. Думайте. Надо для начала порыться в инструкциях.

День шел за днем. Дисколет, выведенный за пределы запретной зоны, неподвижно висел в пространстве. Интел запрашивал указаний. Чтобы отвлечь его, Таной задал режим профилактики.

Поиски ключа были безрезультатны. Пилоты переворошили всю библиотеку, вчитывались в каждое слово, ища в нем скрытый след или смысл, но результат был нулевой. Интел оставался неумолим. Нарастала усталость, а с ней и раздражение. И однажды Миур сорвался.

– Это вы, бэллы, напридумывали инструкции и запреты, – обрушился он на Таноя с Эанной. – Не можете без них обойтись. Не будь их, давно уже разгадали бы загадку зоны.

– Запреты созданы для сохранения разума, – возразил Таной. – Тебе ведь попадались планеты, на которых преступили их. Сам видел, что там осталось. И у вас такое могло случиться, не вмешайся мы вовремя.

– Не случилось бы, – не сдавался Миур. – У нас тоже есть умные головы. Разобрались бы, что полезно, а что нет. Да и вы сами, наверно, не без грешка. Звездная цивилизация! – с издевкой произнес он. – Самая умная, самая высокоорганизованная. А почему вы живете на других планетах? Ведь, насколько я знаю, среди тех планет и звездных систем, на которых вы живете, нет такой – Бэлла. Почему вас называют бэллами?

– Не знаю, – пожал плечами Таной. – Я даже не задумывался. Бэлл и есть бэлл, что тут непонятного?

– Но я же гирр, потому что с планеты Гирра. Значит и вы, бэллы, должны быть с планеты Бэлла. Верно?

– В логике тебе не откажешь.

– Ну, а если так, то где же она, ваша Бэлла? Может, вы тоже ее угробили, а потом перебрались на другие планеты.

– Насколько я знаю, бэллы появились как звездная цивилизация и не привязаны к какой-то конкретной планете. Но твои доводы заставляют призадуматься. Надо спросить у Интела. Может, он что-то знает. Интел, – позвал Таной, – существует ли планета Бэлла? Или Бэл?

– Б эл, – послышался механический голос, – третья планета звездной системы Шамаш, прародина цивилизации бэллов. Покинута ими шесть минус три в-единиц назад. Причина – глобальная экологическая катастрофа.

– Вот вам! – язвительно воскликнул Миур и осекся. – Извините.

Эанна, закрыв лицо руками, скорчилась в кресле. Таной, побледневший, с дрожащим подбородком оцепенел, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники.

– Никогда не слышал, что Бэл – наша прародина, – произнес он непослушными губами. – Почему, Интел?

– Сведения о прародине бэллов являются засекреченными, а район звезды Шамаш объявлен запретной зоной.

– Но почему, почему? – в крике Таноя слышалась боль.

– Когда бэллы покинули планету и начали расселение по другим звездным системам, среди них возникла болезнь. Она была вызвана ностальгией, тоской по родине. Болезнь была психогенного характера и не поддавалась лечению. Люди чахли на глазах и умирали. Чтобы сохранить расу бэллов, не дать ей выродиться, дать возможность чувствовать себя всюду как дома, было решено изъять из обращения всякое упоминание о родной планете и провозгласить расу бэллов звездной цивилизацией.

– Мне нужно побыть одной, – Эанна встала и вышла из рубки. Оставшиеся молча проводили ее взглядами.

– Интел, – позвал Миур, – почему ты раскрыл нам секретные данные?

– Вы предъявили ключ к кодовому замку, на который были заперты ячейки с секретной информацией. Теперь информация для вас доступна, как и вход в зону.

– Какой ключ?

– Слово «бэл».

– Глупый какой-то замок, ненадежный, – хмыкнул Миур. – Это слово может произнести любой. Ведь оно просится на язык. Так о Бэле может узнать каждый.

– Нет, – отозвался Интел, – ключ действует только при одном дополнительном условии.

– Каком?

– Замок срабатывает только в пределах системы Шамаш.

– Значит…, – впился Таной в экран.

– Дисколет находится в районе звезды Шамаш.

– Извини, Миур, – потрясенный услышанным, Таной медленно поднялся, – я пойду к Эанне. Позовешь, когда будем около Бэла. А пока не беспокой нас. Нам нужно многое обдумать, сделать переоценку.

– Хорошо, – отозвался зеленый человечек. – Тяжело, – вздохнул он, оставшись один, – обрести родину, о которой даже не знал, что она существует.

 

Прародина

– Здравствуй, мать Бэл! – дрожащим голосом произнесла Эанна. – Вот мы и вернулись, хоть ты уже и не ждешь нас.

На экране раскинулась голубая планета. Сквозь завихрения облаков просматривались обширные водные пространства и изломанные линии материков.

– Какая она тихая, мирная.

– Интел, – приказал Таной, – дай увеличение. Поиск – свободный.

Планета стала приближаться. Наплыли и исчезли облака, надвинулась в экран поверхность. Ровные квадратные поля культурных растений, лесные массивы, волны, обрушивающиеся на скалистый берег, зеленый оазис в пустыне, озера в зеленом убранстве, полюса, сверкающие снежной белизной.

– Красиво! – прошептала Эанна.

– Это издалека, – сказал Миур. – Посмотрим, что окажется вблизи.

Картины начали наплывать на зрителей. Стали видны незаметные ранее детали. Реки с мутной водой и грязной пеной у берегов. Мертвая рыба, выброшенная волной на берег. Море, высохшее до размеров небольшого озера, окруженное обширными гниющими болотами. Засохшие безлиственные леса, погибшие от кислотных дождей, чахлые, выродившиеся злаки на полях.

Эанна только молча покачивала головой.

– Разумные обитатели, – приказал Таной.

На экране появились жители планеты. Всюду, – на полях, в лесах, жарких пустынях и даже в заснеженных районах, – встречались существа, похожие на бэллов. Но больше всего их было в гигантских скоплениях каменных коробок, разграниченных на ровные квадраты линиями улиц, по которым сплошным потоком сновали эти существа.

– Великий Космос! – воскликнула Эанна, – как они здесь живут, в таких муравейниках?

– Привыкли, – отозвался Миур. – У нас тоже так раньше было. Видимо, у них транспортная система плохо развита. Потому они стремятся жить в определенных местах, несмотря на обширные пустующие территории.

– Разумная деятельность, – приказал Таной.

На экране поплыли мощные производственные комплексы, перегородившие реки плотины, громоздкие конструкции, бороздящие поля, движущиеся по улицам и дорогам, плывущие по морям, летающие в воздухе. Все – и заводы, и самодвижущиеся механизмы – изрыгали клубы дыма. Некоторые районы невозможно было разглядеть из-за густого слоя нависшего над ними дыма.

– М-да, – протянул Таной, – цивилизация, должен сказать, архаическая.

– Не архаическая, – перебил его Миур. – Похоже, развитие у них идет по технократическому пути. А это что?

На экране из круглого отверстия в земле выдвигалось длинное цилиндрическое тело с заостренным концом. Вокруг копошились люди в пятнистой одежде.

– Похож на летательный аппарат, только без крыльев, – продолжил Миур. – Наверно, еще какой-то вид транспорта.

Люди исчезли. Основание цилиндра заволокло дымом, полыхнул огонь. Цилиндр, взметнувшись вверх, исчез с экрана.

– Интел, – сказал Таной, – следи за ним.

Изображение замельтешило, затем настроилось. Посреди экрана замер цилиндр. Яркое пламя вырывалось из хвостовой части. Визу медленно проплывала поверхность планеты, – заросшие лесом горы, голые равнины. Затем суша оборвалась, и весь экран заслонили водные просторы. Цилиндр вильнул и пошел вниз. Еще мгновение – и он ушел под воду. И тут же мощный взрыв нарушил спокойствие морских вод.

– Авария! – крикнула Эанна. – Интел, вниз!

Дисколет стремительно пошел по пологой кривой вниз, к месту бедствия.

На месте взрыва ничего не было. Только лениво рассасывался дым, да суматошно бились друг о друга пенные волны. Ни обломков аппарата, ни пытающихся спастись людей.

– Не успели, – мрачно произнес Таной.

– Странно все это, – заметил Миур.

– Внимание! – полыхнул бутоном Интел. – С северо-запада на большой скорости приближается летающий объект. Что предпринять?

– Заметили, – взволновалась Эанна. – На контакт идут.

Интел дал на экран увеличенное изображение объекта. В его конфигурации, в круто сломанных крыльях, в изогнутой носовой части чудилась стремительность и что-то хищное.

– Новый вид, – прикинул Таной, – не пассажирский. Подождем, что будет дальше.

Объект, не долетая до них, вошел в крутой вираж. На его крыльях и в носовой части заискрились огоньки. Акустическая система донесла какой-то треск.

– Дисколет подвергается обстрелу металлическими частицами, – сообщил Интел. – Поврежден анализатор атмосферы.

– Да это же нападение, – выкрикнул Миур, – вовсе не контакт. Интел, срочно уводи дисколет.

Агрессивный аппарат смело с экрана, мелькнуло и исчезло море, небо. Навстречу стремительно понеслась земля.

– Останови, – сказал Таной, – Посмотрим, что с анализатором.

– Выходить только в скафандрах, – предупредила Эанна. – Здесь кругом полно вредных активных микроорганизмов.

Дисколет завис над кронами деревьев. Таной с Миуром выбрались на аппарель и пошли вдоль ее к месту нахождения анализатора.

– Смотри, селение, – остановился Миур. – Не надо было здесь останавливаться.

– Да ладно уж, – отмахнулся Таной. – Мы быстро. Пусть посмотрят. Может, в контакт вступим.

Они склонились над анализатором. Конструкция его была хрупкая, незащищенная. Кусочек металла, пробив его тонкую стенку, разворотил все внутри. Нужно было ставить новый.

Миур пошел за запасным анализатором, а Таной, свесив ноги с аппарели, стал разглядывать собирающийся внизу народ. Туземцы были полуобнаженные, с коричневой кожей и росшей на головах и кое у кого на лице шерстью, что удивило Таноя.

– Хоть и братья, а не такие, как мы, – он ожидал увидеть что-то более близкое, кровное.

Толпа внизу прибывала. Туземцы кричали, оживленно суетились и махали Таною руками. Он тоже помахал в ответ. Этот жест вызвал бурю восторга.

Вернулся Миур, и они занялись установкой анализатора. Работать в скафандре было неудобно, но ссориться с Эанной не хотелось. Да и опасность подхватить какую-нибудь болезнь все-таки существовала.

Когда они закончили монтаж, послышались щелчки, и о корпус корабля стали ударяться камни. Таной оглянулся и едва успел увернуться от летящей прямо в лицо какой-то жестянки, чуть не свалившись при этом с аппарели. Внизу заулюлюкали, заметив его движение. Конечно, скафандру эта штука вреда не нанесла бы, но сработал рефлекс. Таной посмотрел вниз.

Толпа бесновалась. Хватая камни, обломки деревьев, туземцы швыряли их в дисколет, весело вопя при этом.

– Вот тебе и контакт, – усмехнулся Миур. – Пошли отсюда, пока не появилось что-нибудь другое типа того летающего стервятника.

Они нырнули в люк. Дисколет, сорвавшись с места, мгновенно исчез на глазах ошеломленных туземцев.

 

Контакт

– Ну и как? – встретила их Эанна. – Какое у вас сложилось мнение? – Она наблюдала за туземцами на экране монитора.

– Сложное, – пожал плечами Миур. – Уж слишком они агрессивные.

– И заросшие все, – добавил Таной. – На нас совсем не похожие.

– Что-то вы сделали не так, – сказала Эанна. – Отчего они начали кидать камни?

– Ничего такого мы не делали, – вспылил Таной. – Мы своим делом занимались, анализатор меняли. Ну, рукой еще я им помахал. Так это в начале было. Кидать они уже потом начали.

– Непонятно, – задумчиво произнесла она. – Интел, ты что скажешь?

– Действия туземцев анализу не поддаются.

– Мы здесь на каждом шагу натыкаемся на загадки, – сказал Таной. – Надо выбрать одного – двух туземцев и попытаться объясниться с ними. Иначе завязнем в море загадок так, что и не выберемся. Еще совершим что-нибудь ненужное.

Найти таких туземцев, которые пожелали бы вступить в контакт с нашими путешественниками, оказалось непросто. Стоило дисколету приземлиться около одинокого аборигена, как тот бросал все и пускался наутек.

– Видно, они только толпой смелые, – смеялся Миур.

Эанна отворачивалась, да и Таною это было неприятно, но одергивать Миура, заступаться за своих дальних родственников он не мог. В чем-то тот был прав.

Наконец на сумеречной стороне планеты, где солнце уже спряталось за горизонт, они заметили на берегу речки огонек, а возле него неподвижную фигуру. Дисколет неслышно приземлился в кустах. Таной с Эанной пошли на разведку. Миур остался на корабле, так как он своим видом мог повернуть вспять любого туземного жителя.

На берегу полыхал костер, сложенный из сухих веток деревьев. Около него лежал с закрытыми глазами абориген, издавая ритмичные горловые звуки. Рядом валялся на земле пустой прозрачный сосуд. Над водой свешивалось несколько голых стволов тонких деревцев, уткнутых утолщенным концом в берег. С другого конца свисали в воду еле видимые тонкие нити.

– В контакт вступай в полевой форме, – предупредила Эанна.

Таной сосредоточился и мысленно позвал:

– Брат!

Ритмичные звуки прекратились. Туземец тяжело заворочался и приподнялся.

– Кто тут еще?

– Мы пришли к тебе из далеких звездных миров. Мы – твои братья.

Туземец уставился мутными бессмысленными глазами на две высокие серебристые фигуры, помотал очумело головой и нечленораздельно промычал.

– О, господи! – разобрал Таной. – Допился. Кошмары уже снятся.

Абориген пошарил рукой, нащупал сосуд, поглядел сквозь него на огонь костра и отбросил.

– … нечем, – уловил Таной, но ничего не понял.

Туземец сполз к реке и окунул голову в воду.

– Ему плохо, – дернулась Эанна. – Может, помочь?

– Погоди, – остановил Таной. – Он знает, что делает. У него с головой немного не в порядке, вот только не пойму, отчего.

Туземец немного очухался от холодной ванны. Взгляд его стал более осмысленным. Но в его мыслях Таной уловил появившиеся нотки страха.

– Вы кто такие? – грозно спросил туземец, но Таной чувствовал, что он боится.

– Пойдем с нами, – передал Таной, – тогда узнаешь.

– Я пойду щас! – взвился неожиданно тот. – Я свободный гражданин. Где хочу, там и пью. Я милицию позову… Где мой топор? – и при этом он испускал сильные волны страха.

– Что-то опять не получается, – шепнула Эанна. – Давай заблокируем его полями и доставим на корабль. Там он быстрее поймет. Только продезинфицировать его надо.

На корабле туземец принялся бродить по коридорам и отсекам, все ошеломленно разглядывая. Таной следовал за ним, пытаясь разобраться в сумятице мыслей, творившихся у того в голове. Какие-то заторможенные реакции, непонятные аналогии. И неожиданно яркий образ извивающегося зеленого существа с громадной огнедышащей пастью в прозрачном сосуде в тот миг, когда туземец столкнулся с Миуром, вышедшим поглядеть на него. Туземец в первый момент даже отпрянул, натолкнувшись на Миура, но потом оправился, подошел к тому и спросил о какой-то жидкости, в которой он нуждался. Что за жидкость, Таной не понял.

Вскоре туземца перепоручили Интелу, решив оставить одного, чтобы освоился. Может, тогда удастся наладить с ним взаимный мысленный обмен. Все собрались в рубке, чтобы обсудить результаты.

– Поспешили мы, – высказалась Эанна. – Надо было повисеть на орбите, изучить досконально их цивилизацию, уклад, привычки. Тогда с контактом затруднений не возникло бы.

– Хорошо, – согласился Таной. – Если и с этим ничего не получится, начнем сначала.

– Получится, жди, – усмехнулся Миур. – У этого аборигена рефлексы на уровне животного.

– Не могли мы ошибиться, – раздосадовано отозвался Таной. – Типичный представитель разумных обитателей.

– Только на вас он почему-то мало похож. Ни ростом, ни внешним обликом, ни разумом.

– Ну, с тобой-то его тем более не сравнишь!

Миур хотел обидеться на его слова, но тут раздался голос Интела.

– Объект взял неисправный анализатор атмосферы, – сообщил он, – и спрятал в складках одежды.

– Этого еще не хватало! – подскочил Миур. – Выкинуть его из дисколета!

Все кинулись к тамбуру, где Миур оставил снятый с борта анализатор. Туземец зашумел, стал сопротивляться, но объединенными усилиями его выдворили с корабля, отобрав предварительно прибор.

Дисколет неслышно взмыл в ночное небо и затерялся меж звезд.

 

Неизвестный дисколет

Которые сутки кружит корабль вокруг планеты. Интел не спеша набирает информацию, обрабатывает. Члены экипажа, подключаясь к нему по одному, постоянно дежурят, помогая обработке. Изредка в экран вплывает Син, спутник Бэла, завораживая своим безжизненным миром, застывшими навечно кратерами. Иногда локатор вылавливает в пустоте обломки и целые конструкции искусственных объектов неизвестного назначения. Поэтому, когда в экран вплыла чем-то неуловимо знакомая конструкция, Таной даже не обратил внимания, но Интел вдруг отключился от обследования планеты и сообщил:

– На экране дисколет.

Таной подпрыгнул от неожиданности.

– Какой дисколет? Чей?

– Дисколет бэллов. Запрашивает нас. Что отвечать?

– Погоди, не отвечай. – Таной задумался. – Кто они? Откуда? Может, это корабль здешней цивилизации?

– Это невозможно. Они знают наш код и язык.

– Зови Эанну и Миура. Будем решать.

Вбежавшая команда тревожно прилипла к экрану.

– Вызывает нас, – сказал Таной. – Интел, дай на экран.

По экрану побежали помехи, и донесся голос:

– Вызываю неизвестный дисколет. Кто вы? Кто вы?

– Сами тоже опасаются, – изображение глушат. Что будем делать? – Таной был в нерешительности. – Отозваться?

– Нет, – воспротивился Миур. – Может плохо кончиться. Мы же в запретной зоне. За нарушение запросто могут лишить полетов. Сиди потом дома прикованный к земле. Надо уходить. Сворачиваемся!

– Согласен. Рискнем, Эанна?

– Не знаю. Может, не стоит? Все обойдется.

– Не обойдется, – торопил Миур. – Лишат, точно тебе говорю. Решай!

– Ладно, – сдалась Эанна, – раз вы так хотите…

– Интел, – голос Миура дрожал от нетерпения, – свертывай скорей пространство.

– Не могу, – отозвался тот. – Мои действия заблокированы.

– Кем?

– Неизвестным дисколетом.

– Опять что-то новое, – плюнул от досады Миур. – Как такое получилось?

– В программе каждого искусственного мозга заложена команда абсолютного подчинения. Команду знают только избранные бэллы.

– Значит, этот корабль наделен особыми полномочиями, – грустно выдохнул Миур. – Все, прощай, Большой Космос!

 

Патруль

Двое пожилых бэллов вошли врубку.

– Римут. Хубур, – представились они. – Патруль экспедиции «Бэл».

Таной представил свой экипаж.

– Почему не отвечали на вызов?

– Мы не знали, кто вы.

– А вы разве не новое пополнение к нам?

– Н-нет, – Таной замялся. – Мы сюда нечаянно попали.

– Не может этого быть! – недоверчиво произнес Римут. – Интел, почему не выполнил запрет?

– Пилот Таной сообщил ключевое слово.

– Откуда ты узнал ключ? – обратился Римут к Таною.

– Он и не знал, – вступилась Эанна. – Произнес случайно.

Римут недоверчиво окинул взглядом девушку, но промолчал.

Патрульные отошли в сторону и стали совещаться между собой, изредка кидая взгляды на нарушителей. Наконец, Римут объявил:

– Мы вынуждены задержать дисколет до особого распоряжения. Следуйте за нами на базу.

 

База

Базовая станция находилась на спутниках Нинурты, шестой планеты Шамаша, в ее туманных кольцах. Интел, ведомый патрульным дисколетом, уверенно нашел среди усыпавших небо светящихся обломков и малых планет нужный астероид. Корабль опустился на ровную площадку явно искусственного происхождения рядом с еще несколькими стоящими здесь дисколетами. Бледная Нинурта, закрыв все небо, грозно нависла над головой, невольно заставляя пригибаться и с опаской поглядывать вверх.

Открывшийся в скале люк впустил их в тамбур. Дождавшись, пока сравняется перепад давлений, нарушители в сопровождении Римута спустились на гравитационном лифте в недра астероида.

Внутри все было устроено по-современному, с комфортом. Широкие коридоры, освещенные рассеянным дневным светом, просторные рабочие залы, обширный оздоровительный комплекс с различными зонами гравитации. Похоже, устраивались здесь надолго.

Сопровождающий ввел группу в кабинет, где сидел один-единственный бэлл, поднявшийся им навстречу.

– Я – Эгиби, руководитель группы наблюдения за цивилизацией Бэла. О вас я уже все знаю, – он усмехнулся. – Ваш Интел выдал вас с потрохами. Но я не знаю, что делать с вами дальше. У нас весь контингент из специально отобранных представителей разных цивилизаций. Вы же здесь случайные. Выпускать вас из зоны не рекомендуется, – можете проговориться. Тогда сюда хлынут толпы любознательных.

– А разве обязательно надо было создавать закрытую зону? – спросил Таной. – Почему в других звездных системах таких зон нет, хотя тоже существует разум?

– К системе Шамаша подход особый, – Эгиби задумался, потом махнул рукой. – Придется рассказать вам все. Вы и так уже много знаете и не успокоитесь, пока не узнаете все до конца. Как вы уже слышали, Бэл – прародина нашей звездной цивилизации. Тысячи в-единиц назад бэллы жили только на этой планете. В результате то ли их неуправляемой деятельности, то ли еще каких-то факторов, в которых мы еще не разобрались, на планете разразилась экологическая катастрофа. Температура планеты повысилась и вызвала растопление ледников и подъем уровня воды океанов. Почти вся суша ушла под воду, началась подвижка континентов, активизировалась вулканическая деятельность. Предвидя это, бэллы успели подготовиться и заблаговременно ушли в открытый космос. Так появилась звездная цивилизация бэллов. Наши предки навсегда ушли с Бэла и обосновались на планетах других звездных систем. Вот и Миур считает себя гирром. На самом деле его далекие предки также произошли от бэллов. Только климатические условия Гирры, спектр частот, испускаемый их светилом, оказал на поселенцев мутационное действие. Вследствие этого гирры значительно изменились по сравнению с нами. Да и мы тоже не остались первозданными. Вы же видели современных обитателей Бэла?

– Неужели мы должны быть такими? – поежилась Эанна.

– Да. Они почти не изменились. Ведь климат Бэла не изменился с тех далеких времен, и спектр Шамаша остался прежним. На нас же космос оказал свое влияние. Мы стали выше и лишились волосистой растительности на теле.

– Ты говоришь, все бэллы покинули планету, – прервал Таной Эгиби. – Откуда же тогда на Бэле эта цивилизация?

– Оказалось, что не все, – Эгиби вполголоса приказал что-то своему Интелу. – Сейчас Интел воспроизведет вам одну запись. В хранилищах информации этой цивилизации мы обнаружили глиняные таблички с кодовым текстом, применявшимся когда-то в наших вычислительных машинах. В них упоминалось о спасшемся после затопления бэлле и даже указывалось место, где он ступил на сушу. Все это было в настолько искаженном виде, что вызывало сильные сомнения в реальности описанных событий. Мы все-таки решили обследовать это место, гору и нашли тайник с такими же табличками. Это уже подлинная запись.

 

Из глубины веков

«… и была тьма, как бездна. Черные тучи заволокли все небо, грозно клубясь, вихрясь и изрыгая пучки молний, которые вспышками озаряли изнутри их мрачные своды. Шамаш угадывался только по бледному расплывчатому ореолу. Казалось, будто Син, закрыв его как в дни затмения, застыл и не желает сдвинуться с места, чтобы позволить ему опять наполнить теплом и светом некогда благодатные просторы Бэла.

Мелкий противный дождь моросит непрерывно уже которые сутки. Волны, бьющиеся в сумятице вокруг, окатывающие нашу утлую посудину и стремящие смыть с нее плохо закрепленные предметы и нас в том числе, промочили все насквозь, так что невозможно было найти на плоту сухое место. Продукты превратились в сплошное жидкое месиво, которое не то, что есть, – держать в руках было противно. Но мы держали и ели. Ели даже издохших коз, раздирая руками тугое сырое мясо. Ибо не было никакой возможности развести огонь в этом царстве воды. Надо было выжить, хотя надежды на спасение уже не оставалось. Судьба сурово наказала нас за былые прегрешения.

Прервав все связи с внешним миром, мы жили уединенно в долине среди неприступных гор. Выращивали урожай, разводили скот. Жили, как говорится, в полном слиянии с природой, отлучившись от всех благ цивилизации, не зная о том, что творится в мире. И только начавшая резко меняться погода, тучи, надолго закрывшие небо, проливные дожди, ураганы и смерчи, сокрушавшие все на своем пути, обеспокоили нас, заставили вернуться. Но было уже поздно.

В первом же городе, куда мы спустились с гор, не оказалось ни одного жителя. Тощие одичавшие собаки и кошки носились сворами по пустынным улицам, злобно сцепляясь между собой. Отбиваясь от них палками и камнями, мы проникли в бывший некогда жилой дом. Тишь и запустение встретили нас. Судя по разбросанным вещам, оставленным драгоценностям и украшениям жители покидали город в спешке, забирая с собой только самое необходимое. Мы кинулись к единственному, что могло пролить свет на их загадочное исчезновение, – приемникам волновой связи…

Приемники молчали. Тщетно крутили мы ручки настройки, жадно вслушиваясь в треск грозовых разрядов, пытаясь уловить хоть одно слово. Эфир молчал. Будто разом вышли из строя все передатчики планеты.

Отчаявшись, мы уже собрались уходить, но радостный возглас Нупты остановил нас. С надеждой мы приникли к приемнику. Далекий слабый голос, прерываемый помехами, сообщал:

«…стройте плоты, спасайтесь на них. Внимание! Бэллы, оставшиеся на планете! Произошла катастрофа. Ожидается полное затопление суши. Мы покинули Бэл. Не ждите нас. Стройте плоты, спасайтесь на них…», – и так далее без перерыва.

Ужас и оцепенение охватило нас. Мы – единственные бэллы на планете. Все покинули нас, бросили, забыли. Как жить, как выстоять в борьбе с разбуженной стихией? Не лучше ли умереть сразу, мгновенно, чем мучиться в долгой агонии, чтобы в итоге все равно погибнуть? Стойкость покинула многих, в душах их поселилось смятение. Не слушая наших увещеваний, уходили они в горы, чтобы никто не мешал им спокойно умереть.

А мы, горстка оставшихся, верящих в жизнь, начали строить плоты, собирать необходимые вещи, запасаться продуктами.

Стихия, словно вырвавшись из многовекового заточения, разыгрывалась все сильнее. Все реже выглядывал из-за свинцовых туч Шамаш, все чаще налетали ураганы, срывая крыши домов, вырывая с корнем деревья, уничтожая и круша на своем пути все, что создал некогда бэлл.

А однажды на равнину хлынула вода. Громадные волны разбивали вдребезги здания, сравнивали их с землей, не оставляя после себя ничего, что говорило бы о былом присутствии разума.

Мы успели подготовиться к приходу большой воды. Когда первые волны коснулись плотов, все уже стояли на них. Плоты сразу же разметало в разные стороны. Мы потеряли друг друга из виду. Что стало с ними – погибли ли в пучине вод или же нашли пристанище, – этого нам так и не удалось узнать никогда.

Но и нам пришлось несладко. В первые мгновения смыло с плота несколько бэллов и животных, плохо привязанную утварь. Тогда мы крепко привязались друг к другу и к бревнам. Тщетно набрасывались на нас волны, но мы стояли. Захлебывались в потоках воды женщины и дети, падали, но мы поднимали их, откачивали и, скучившись плотной толпой поддерживали своими телами ослабевших. Ведь упавших ждала неминуемая смерть, гуляющая по ногам и пытающая сбить их.

В этой неравной борьбе быстро наступила ночь, прошла, но день так и не наступил. В вечных сумерках вокруг была видна одна вода. Куда несла она нас – было неизвестно.

Долго длилась эта ночь. Сходили с ума, умирали от болезней и истощения бэллы. Оставшиеся в живых все крепче сплачивались в этой нелегкой борьбе за выживание. И пришло время, когда стали постепенно светлеть дни, рассасываться тучи. Бледные лучи Шамаша, пробиваясь сквозь них, согревали наши продрогшие изможденные тела.

День ото дня становилось светлее, но это вместе с радостью принесло нам и тяжелейшее потрясение. Открылись дали. Но не увидели мы суши. Кругом, куда ни глянь, была вода.

И снова потянулся день за днем. Подходили к концу припасы. Съедены были все животные. А горизонт был все так же гладок и ровен. Но какое же облегчение охватило нас однажды, когда услышали мы птичий крик и заметили вдали пернатую птаху, смело витающую над бездной вод.

Суша, где-то невдалеке есть суша! Не могла эта птица забраться далеко от нее.

Великая радость охватила нас, вернула умирающих к жизни, вдохнула силы в ослабевших. Вверив свои души великому Энлилю, мы стали ждать спасения.

Но еще не один день прошел, прежде чем мы увидели на горизонте смутный силуэт. И вот, спустя месяцы скитаний, мы ступили непослушными ногами на твердую поверхность. Молча стояли мы, сомкнувшись, взявшись за руки и не в силах вымолвить ни слова. Дважды по шестьдесят вступили мы в борьбу с водной стихией, а вышла невредимой лишь жалкая горстка тощих оборванных мужчин и женщин. Не было среди нас ни старика, ни ребенка. Не оглашались окрестности звонкими детскими криками, – ни один не выдержал тягот нашего долгого странствия. Но мы выжили, сохранили свой род. И это – самое главное. Теперь бы продержаться, пока не спадет вода. Не дать угаснуть разуму на опустевшей планете.

Изо дня в день, ковыряясь в нанесенном иле в поисках улиток, рачков и прочей морской живности, чтобы утолить свой неиссякаемый голод, спускались мы по мере спада воды вниз с горы. А однажды мы нашли сохранившуюся на склоне горы пещеру и надолго устроились в ней в ожидании, когда сойдет вода и высохнут непроходимые склоны, увязшие в многометровом слое грязи. И здесь, отдыхая и набираясь сил, решил я оставить записи о наших скитаниях. За неимением необходимых материалов решил писать я на пластинках из глинистой грязи, используя язык вычислительных машин. Неизвестно, выживем ли мы, сохранится ли наш язык или канет в веках. Машинный же язык универсален. К нему рано или поздно приходят все разумные цивилизации. Пластинки я запрячу глубоко в пещере, чтобы ничья случайная рука не добралась и не уничтожила их.

Я, Утнапиштим, Утна, учитель общины шумеров, обращаюсь к вам, рожденным нами и нашими потомками. И к вам, потомкам бэллов, ушедших к звездам. Помните о том, что произошло с Бэлом, и не позволяйте этому повториться вновь!»

Запись оборвалась, но молодые бэллы оставались недвижимы. Мысленно переживали они отчаяние затерявшейся в веках горстки людей, их героическую борьбу, лишения, радость спасения…

Из задумчивости их вывел голос Эгиби.

– По-видимому, полной стерилизации планеты при катастрофе не произошло. Кое-где сохранились и пережили затопление обособленные группы бэллов. К сожалению, дальнейшие записи не сохранились, и неизвестно, как шумеры оказались в том месте, откуда получила развитие настоящая цивилизация. Из легенд известно, что шумеры спустились с гор в район, где обитала на первобытном уровне неизвестная община. Вероятно, это была одна из тех, что тоже спаслись при катастрофе. С приходом шумеров в развитии общины происходит резкий скачок в земледелии, обработке металлов, медицине, астрономии и прочих науках, появляется высокоорганизованное государство.

– Но они должны помнить о катастрофе, об ушедших в космос бэллах, – сказал Таной.

– Возможно, они помнили сначала об этом. Но во времена потопа не сохранилось ни документов, ни орудий, ни сооружений. Все уничтожила вода. Потом ей помог беспощадный сообщник – время. Приходилось начинать все на новом месте. Надо было думать в первую очередь о том, как выжить, а не сохранить ненужные в тот момент знания. Потомки же вообще посчитали неиспользуемые знания лишней обузой, ненужной им в тяжкой борьбе за существование. Со временем все окончательно забылось, затерялось в веках. Хотя кое-что и осталось. Названия планет, например, система измерения времени, некоторые сведения из астрономии, медицины.

– Жалко их, – вымолвила Эанна. – Как они, наверно, ждали нас, глядели по ночам в небо.

– Верно, ждали. Все обособленные группы бэллов связывали свои надежды с космосом, с могущественными силами, обитающими там, то есть, по сути, с нами. Сначала ждали помощи, спасения. Затем это ожидание трансформировалось в религию, в культ космических сил, а нас превратили в божества. Даже здания религиозного культа строили похожими на наши древние космические корабли, чтобы быть ближе к космосу, к богам.

– Почему же тогда мы не вернулись? – спросил Таной.

– Когда спустя много времени первые дисколеты появились у Бэла, на планете уже развивалась новая цивилизация. Возврата нам уже не было. Отчасти поэтому были предприняты меры по изъятию из памяти звездных бэллов и их будущих потомков любого упоминания об их прародине.

– Это жестоко! – произнесла Эанна, – лишить родины весь народ.

– А что бы вы хотели? Возвратись звездные бэллы на планету, начались бы междоусобные войны, уничтожение одной цивилизации другой. На высоте оказались бы, конечно, звездные бэллы с их космическими кораблями, мощным оружием. Разве смогли бы оказать достойное сопротивление нынешние хозяева планеты, вынужденные начать свое развитие сначала, с первобытного состояния? Нет, верно?

– Верно, – вынуждена была согласиться Эанна.

– Тогда представь себе, как ты уничтожаешь со своего дисколета целые народы – сотни, миллионы бэллов, своих братьев и сестер. Каково?

– Жутко! – побледнела Эанна. – Лучше самой умереть.

– Звездные бэллы тоже так подумали. Но решил не погибать, а навсегда уйти в космос и позволить здешним бэллам развиваться своим путем. Но наблюдение за Бэлом решено было продолжить. С тех пор существует наша группа. Одни стареют и уходят, на смену им приходят молодые и отдают свои жизни этой планете, изучению цивилизации бэллитов, как мы их называем, чтобы не путать с собой.

– Непонятная какая-то цивилизация, – открыл рот молчавший до сих пор Миур, ошеломленный новостью об общности всех звездных рас, о своем родстве с этими высокими белыми гигантами Таноем и Эанной, – странная. Мы так ее и не поняли. Не успели понять.

– Да, странная, – согласился Эгиби, – и во многом сложная. Постоянно, со времени существования группы она подкидывает нам одну загадку за другой, которые не так-то просто решить. Постоянно бэллиты ссорятся, воюют друг с другом. Вот и сейчас, на современном уровне развития цивилизация разделена на две противоборствующие группировки. Во главе их стоят агрессивно настроенные правящие блоки, которые, собственно, и нагнетают военный психоз среди населения посредством подчиненных им средств массовой информации. У них борьбой пронизана вся система, вся жизнь. Сейчас эти группировки стоят на грани применения оружия межъядерного распада. Это может закончиться гибелью всей цивилизации.

– И вы спокойно смотрите на это? – не удержалась Эанна.

– Хм, спокойно, – усмехнулся невесело Эгиби. – Одно ваше появление могло вызвать катастрофу. Одна группировка могла принять ваш дисколет за оружие нападения другой и нанести ответный удар. Хорошо еще, что все обошлось. Иначе ваши неосторожные действия послужили бы причиной гибели цивилизации. Вот до чего может довести неосторожность и поспешность, – осуждающе сказал он опустившим головы незадачливым исследователям. – Поэтому мы ко всему подходим очень осторожно. Конечно, мы не только наблюдаем. Следим за их действиями, развитием оружия, по мере возможности препятствуем испытаниям и применению особо опасных видов. Пытаемся даже наладить осторожный контакт с некоторыми индивидами. Правители и ученые нас не признают, заявляют, что мы не существуем, а бэллиты – единственный разум во вселенной, исключительность. Конечно, они с удовольствием вступили бы с нами в контакт, чтобы использовать наше оружие в борьбе с другой группировкой, но мы это чувствуем и не идем навстречу. При современном агрессивном состоянии народов это может принести только вред.

– Но это же растянется надолго, – Миур, как обычно, был нетерпелив.

– Что ж, пусть надолго, – ответил Эгиби. – В таком деле поспешность вредна.

Бэллы задумались. Эгиби молчал, изредка бросая на них пытливые взгляды.

Первой подала голос Эанна.

– Можно у вас остаться? Я тоже хочу помочь хоть как-то бэллитам.

– И отдать Бэлу свою жизнь? – уточнил Эгиби.

– Да, – без промедления ответила она.

Эгиби ничего не сказал, только устремил свой взгляд на Таноя с Миуром.

– Да, – помедлив, твердо сказал Таной.

– Я тоже, – Миур помялся, – но мне хочется слетать к планете-призраку, разобраться с цветком.

– Цветок создает опасность для полетов, вырывает корабли даже из внепространственного туннеля, – пояснил Таной. – Я бы тоже хотел с Миуром. Один он может не справиться. Потом мы вернемся сюда.

– Хорошо, – сказал Эгиби. – Я знал, что вы так решите.

Дисколет медленно скручивал пространство для прыжка к планете-призраку. Позади ярко светилась далекая звезда Шамаш – Солнце, вокруг которой вращалась невидимая отсюда планета Бэл – Земля, прародина бэллов.

 

Химеры Летящей

Вздрогнули и зашевелились много лет молчавшие антенны, направленные на созвездие Змееносца, загудели двигатели коррекции, направляя их параболические зеркала в темные глубины космоса в стремлении уловить долгожданный сигнал. Пройдя обработку, отфильтрованный и усиленный сигнал пошел дальше, на Землю.

Из сообщения Всемирного Совета:

«Многие годы всех волновала судьба пропавшей экспедиции, направленной к звезде Барнарда. Полученные ментограммы открыли завесу тайны над этой экспедицией. Ученые приступили к обработке полученных данных. Отрывки из некоторых ментограмм мы транслируем для всех людей Земли».

Василий Орешкин, оператор коркома. «2312-й день экспедиции:

«…Звезды мерцали. Не так, как на Земле, чуть заметно, но все равно мерцали. Конечно, вверху, в зените они все так же застыли неподвижными светлячками в угольной черноте чужого, до сих пор реально не воспринимающегося неба. Чужие звезды на чужом небе. Ни одного знакомого созвездия. Вернее, созвездия-то остались те же, но они так чудовищно исказились, что только корабельный компьютер уверенно указывал – это созвездие Гончих Псов, это Волосы Вероники, а вон та, еле заметная невооруженным глазом звездочка пятой величины – это Солнце, и где-то там наша родная Земля. И только оставшийся неизменным Млечный путь незыблемо пересекает светящейся полосой небосвод, вызывая в душе чувство родства, близости родного дома и реальности этого неба, этих звезд, гвоздиками приколоченных на черном бархате бездонного, необъятного космоса.

И вот эти звезды, застывшие в своем бесконечном молчании, ожили и замерцали блестками, то ярче, то слабее. Мерцали, впрочем, только те из них, которые зависли низко над горизонтом, едва угадывавшемуся по сероватому пологу снега, еле освещаемого самой яркой звездой на этом небе – звездой Барнарда, солнцем этой системы. Система состояла из светила и единственной планеты – Летящей, как мы ее назвали. Астрономы вычислили ее орбиту, оказавшуюся вытянутой в форме эллипса, и теперь ломали друг о друга копья, пытаясь в бесконечных спорах выяснить, является ли она действительно планетой или же компонентом двойной звездной системы, будоражащей уже не одно поколение ученых своей скоростью движения по земному небосводу, своей пляской вокруг какой-то точки, никак не согласующейся с теоретическими астрономическими канонами. В данный момент планета находилась на самом дальнем расстоянии от светила, и его лучи почти не достигали поверхности, а вся атмосфера планеты лежала под ногами, сконденсировавшись в виде снега. Оттого-то и небо было таким незнакомо черным, оттого-то звезды выглядели на нем застывшими. Ничто не искажало их дальний свет. А вот то, что звезды над горизонтом замерцали, указывало, что лучи солнца не такие уж слабые, как кажутся, и что атмосфера начинает понемногу возрождаться. Планета, обогнув в своем затяжном витке самую дальнюю точку 3удаления, теперь возвращалась назад, к источнику тепла и света, медленно приближаясь все ближе и ближе к нему и получая все больше и больше энергии и тепла. И уже первые атомы и молекулы атмосферы, зарядившись квантами этой энергии, оживали, пробуждаясь от долгого, длившегося десятилетия сна и, отрываясь от своего жесткого ложа, резво вздымались над поверхностью, чтобы освободить укутанную в пуховую шубу планету.

Мерцающие звезды были первыми ласточками. По приблизительным подсчетам нужно еще около двух земных лет, прежде чем планета настолько приблизится к светилу, что восстановится атмосфера, и оживет это небесное тело, таящее в себе массу загадок. Вот только расчеты меняются по несколько раз на дню нашими бедными астрономами, вечно спорящими между собой и размахивающими руками, недосыпающими и недоедающими от обилия неизученного материала и к тому же постоянно перегружающими корабельный компьютер своими бредовыми идеями и расчетами, доставляющими мне массу хлопот. Собственно, взбудораженными были все, весь многочисленный экипаж корабля, задыхающийся от нехватки времени и готовый работать круглосуточно. Хотя суток нет и в будущем не ожидается. Планета повернута к солнцу постоянно одной стороной, как наша Луна к Земле. Так что, даже когда звездочка вырастет до размеров нашего Солнца, день все равно не будет сменяться ночью. Придется Валентине, нашему медицинскому монстру постоянно вылавливать злостных нарушителей режима и заключать их в изолятор до тех пор, пока не исчезнет лихорадочный блеск глаз, и не наберут былую форму осунувшиеся, с запавшими щеками лица. Но даже сейчас изолятор не помогал. Бедные нарушители, запертые на замок, непонятным образом исчезали оттуда и оказывались к моменту обнаружения пропажи уже далеко за пределами досягаемости Валентины, где – нибудь в экспедициях или вообще на теневой стороне планеты. Не для того мы сюда прилетели через столько светолет, чтобы тратить время попусту, отлеживая бока на больничной койке. А для того, чтобы затратить, отдать этой планете половину своей жизни, самой лучшей, своей молодости и любви. Отдыхать, нагуливать жирок будем на обратном пути.

Валентина упорно пыталась доискаться способов исчезновения ее подопечных, но я надежно заблокировал информацию в коркоме. В моей же голове ей рыться не позволяла элементарная этика. Укоризненные же призывы к благородству и ответственности оставляли меня глухим. Хорош был бы я, если бы выдал информацию, из которой следует, что замки в изоляторе вскрывает не кто иной, как оператор коркома Вася Орешкин, я сам собственной персоной. Я же не железный, не могу заблокироваться от всех, от их молчаливой мольбы. Так что ты, Валентина, уж прости меня, но секретов выдавать я не намерен. А то, что секреты я хранить умею, знает каждый. Кому, как не мне, регулярно очищаемому память коркома от шелухи ненужных мыслей, дозволено знать все. Я не скряга, не прижимистый, но пусть лучше мы вернемся домой с неиспользованными дискетами, чем страдать потом от невозможности всунуть куда-нибудь важную информацию. Так что мне, изнывающему ежедневно перед дисплеем коркома от ваших мыслей, умных и глупых, общих и сугубо индивидуальных, все вы ясны, как стеклышко. И вы это знаете, но чувства неловкости не испытываете, так как знаете также, что это мое знание под семью замками и ничем вам повредить никогда не сможет. Таков закон Земли, закон человека.

Вот только Вероника выглядит на этом фоне каким-то затуманенным, не совсем прозрачным стеклышком, с темными вкраплениями, которые я очень хотел бы стереть, но не могу. Боюсь, боюсь тоскливого разочарования, той мрачной неизбежности, настигающей иногда влюбленных из-за неразделенности их любви. Эх, Вероника, Вероника, взбаламошенная девчонка, скажешь ли ты когда-нибудь мне те слова, которых я так жду? Я уже до того дошел, что под звездами сижу, стихи тебе сочиняю. Хочешь послушать?

Рассыпались меж звезд твои волосы,

И вижу их всюду, везде я.

Какая же ты недоступная,

Как дальнее это созвездие.

– Спасибо! – вдруг врывается в меня звонкий, искрящийся весельем голосок.

– Вероника, ты? – узнаю я, чувствуя, как бросает меня в жар, чувствуя, что она воспринимает мое смущение. – Ну, зачем же ты так? Нехорошо же!

– Прости, Орешек! – отзывается Вероника, – нечаянно. Ты же сам меня позвал.

– Да? – удивляюсь я, вспоминая, что действительно обращался к ней. Со мной это теперь случается частенько. Хоть к Валентине иди.

– Стихи хорошие. Я их на персоналку записала. Можно?

– Можно, – мямлю я, пытаясь сдержать жар пылающего сердца, но удается плохо. Вероника тоже чувствует его.

– Не взбаламошенная я, Васенька. Я глупая, сама еще не знаю, чего мне надо, чего хочу. Ты уж подожди, пожалуйста, пока я в себе сама не разберусь. Или, может, другую полюби. Вон нас сколько вокруг. Взять хотя бы Валентину. Валя, – зовет она, – ты как к Васе относишься?

– Это мое дело, – вклинивается в наши мысли строгий голос Валентины. – А ты, Вероника, не издевалась бы над парнем, если не хочешь, чтобы я его в изолятор заперла.

– Ой! – шутливо пугается Вероника, – больше не буду. Исправлюсь.

Обе исчезают из головы, оставив какую-то томящую пустоту. Очарование звездного неба пропадает. Я нехотя бреду к далекой громаде корабля, темным силуэтом вырисовывающегося на фоне звезд. Надо бы сообщить ребятам о мерцании звезд, но желания нет. Корком сам сообщит по своим каналам, – информация-то важная…».

Джейк Хаммер, геолог. 2426-й день экспедиции.

«…Голограммный графопроектор выписывал уже дно впадины в масштабе один к тысяче. Впечатление создавалось внушительное, а что предстоит увидеть нам наяву, когда сойдет снег? Смахивает на Гранд-каньон, только не продолговатый, а в виде воронки. Будто гигантский конус с основанием в три километра и высотой в полтора перевернули и с размаху воткнули в землю. Оставшаяся от удара вмятина образовала эту впадину. И я, и мой напарник Сергей склоняемся к мысли, что эта впадина искусственного происхождения. И вообще все здесь кажется искусственным. Геосъемка дельта-лучами с борта катера выявила интересную и загадочную картину. Обратная сторона планеты интереса не вызывает, – там все, как у обычных планет, – плоские участки и разломы. А на видимой стороне все меняется. Поверхность становится ровной, перепады высот составляют менее тысячи метров. Идеальная, можно сказать, поверхность для такой громадной планеты. Ведь ее диаметр в два раза больше диаметра Земли, в то время, как давление – ноль девять «же». Рыхлая какая-то. Тяжелые элементы отсутствуют почти полностью за исключением некоторых случаев, о которых позже скажу особо.

Так вот, на этой идеально ровной поверхности одиноко возвышаются удаленные на сотни километров друг от друга неестественные образования – пирамиды с высотой от пятисот до тысячи метров и основанием от одного до трех километров, смахивающие на египетские, только с неизмеримо большим количеством граней. Вот в них-то и сосредоточены все тяжелые элементы. Состав их пока определить невозможно, так как они покрыты доверху слоем снега. Разрывать его, когда он вскоре сойдет сам и обнажит и поверхность, и пирамиды, нерационально. Пирамиды подождут, а мы без работы не останемся. Жизни не хватит, чтобы прозондировать и изучить всю планету. К тому же еще эти непонятные конусные впадины, появляющиеся иногда между пирамидами. Эту загадку тоже предстоит разгадать.

Голограф, вычертив дно впадины, остановился.

– Все, – сказал Сергей, – ровное дно.

– А ты ожидал увидеть волшебный замок, в котором ждет тебя прекрасная неземная принцесса? – съехидничал я.

Сергей зыркнул на меня своими серыми глазами и заблокировался.

– Один – ноль, – невозмутимо констатировал я, пытаясь пробить брешь в монолитной стене, воздвигнутой в его голове. Бесполезно.

Серегу я уже знаю, как свои пять пальцев. Отличный парень, свой, надежный. В старину говорили, – с таким в разведку можно идти. В трудную минуту не оставит в беде, пойдет с тобой без раздумий, неважно, хороший или плохой конец ожидает. Вот только натура у него сложная. Может шутя сказать серьезную вещь, и может при серьезной мине выставить тебя дураком. Не зевай, мол. Так что мы с ним постоянно при нулевой готовности. Бои местного значения, причем без каких-либо последствий, беззлобные. Копья точим друг о друга. Правда, сейчас я применил запрещенный, может быть, прием. Выловил как-то нечаянно его мысль-мечту о встрече на какой-нибудь планете с прекрасной незнакомкой. Вот и запустил в него. Прямое попадание, он даже не ожидал. Теперь надо ухо востро держать, Серега не из тех, кто сразу лапки кверху задирает.

Готовый к любой неожиданности, я нагнулся над моделью и принялся сосредоточенно изучать ее.

Отвесные, градусов под шестьдесят склоны, заканчивающиеся внизу слоем осыпи, исперещены трещинами и выходами скальных пород. Жутко смотреть на эту картину. Вот громадная глыба зацепилась краем за крутизну, вот целый геологический пласт, вопреки всем законам тяготения спокойно лежащий на склоне. Почему так? Или это планета шутит над нами, скованными земными мерками гравитации? А там что? Выступ, выпирающий из склона, был слишком правилен геометрически для природного образования.

– Сережа, смотри! – шепчу я, чувствуя, как срывается в бег сердце, – слева, вон там, у трещины.

Сергей мгновенно ориентируется, забегает слева, справа, наконец, ныряет внутрь голограммы. Вид получается воистину фантастический. Представьте себе гигантскую котловину, над которой торчит опять же гигантская живая голова и хлопает глазами. Сейчас, правда, размеры не гигантские, но немного воображения…

– Жека! – громким шепотом шепчет Сергей, – это стена. И в ней вроде бы дверь. Плохо видно, – тень и масштаб большой. Отведи катер в сторону и выдай этот участок оттуда в увеличенном виде.

Проделываю необходимые манипуляции и склоняюсь над голограммой, медленно проявляющейся перед нами. Теперь виден только участок склона с выступающим цилиндром. Точнее, не цилиндром, а параллелепипедом, шестнадцатигранным параллелепипедом. В его торце при однотонном цвете голограммного изображения отчетливо видна многоугольная нашлепка, смахивающая на крышку люка.

– Полметра примерно в поперечнике, – просчитывает Сергей, – а сама штука метра полтора – два. Большего мы так не узнаем, – поднимается он. – Давай просветим кси-зондом.

– А можно ли? – сомневаюсь я. – Вдруг там живые существа? Да и расстояние большое – тыщи три метров.

– Стали бы живые под километровым слоем снега сидеть, – возражает он.

– Ну, хорошо, – соглашаюсь я, – попробуем.

Мне самому невтерпеж хочется узнать, что в этой капсуле.

Сергей подскакивает к установке, настраивает и дает излучение. На экране высвечивается все та же капсула, только она не желает просвечиваться. Такая же темная, непрозрачная. И это в кси-лучах, которыми мы просвечиваем любое тело, даже Луну! Что-то невероятное!!

Но это еще не все. Под грунтом, ставшим прозрачным в кси-лучах, эта капсула соединялась с такой же непрозрачной массой, переходящей в неразборчивое сплетение труб, шаров, кубов и спиралей.

– Ого! – присвистывает Сергей. – Не ожидал увидеть такое.

– Слушай, – говорю я, – тебе это ничего не напоминает?

– А что это может напоминать?

– Пирамиды. Те тоже не просвечиваются кси-лучами. По всей видимости, материал что там, что здесь, одинаков. А отсюда можно сделать еще одно предположение. Соображаешь?

– Н-нет.

– Вся эта мешанина труб и спиралей – это ходы подземные, не так ли?

– Допустим.

– Предполагаю, что под пирамидами в глубине земли такая же система ходов. Мы же под ней не светили, только саму пирамиду пробовали.

– Надо будет просветить.

– Погоди, не перебивай. Дай мысль закончить, пока не потерял.

– Молчу, молчу.

– Так вот, второе предположение, что когда-то здесь стояла такая же пирамида. Потом ее разрушили, материал весь растащили.

– Почему же тогда не забрали все, бросили на половине?

– Обрати внимание на склоны. Они такие крутые, что велика опасность обвалов и оползней. Из-за этой опасности шахту и бросили, перестали разбирать. Тут вдогонку возникает третье предположение.

– Ну, Жека, тебя понесло.

– Как ты думаешь, каков возраст шахты?

– Трудно сказать. Мы же в ней даже не были, руками не трогали.

– Ну, примерно?

– Примерно? – вздыхает Сергей. – Судя по не очень осыпавшимся склонам… примерно не очень много, – выворачивается он.

– В таком случае третье предположение, что на планете есть или, по крайней мере, существовала до недавнего времени жизнь. В данный момент хозяева планеты могут находиться в пирамидах, скажем, в спящем состоянии из-за неблагоприятных сезонных условий. У них сейчас зима, если сравнить с нашими земными циклами. Через самую дальнюю, холодную точку планета уже прошла. Дело идет к весне. Снег растает, восстановится атмосфера, и тогда эти существа выйдут из пирамид. Потом пройдет лето, осень, и к зиме они опять уйдут в пирамиды и залягут до весны в спячку. Как медведи. Планета обращается вокруг солнца за двадцать три земных года. На каждый сезон получается примерно по шесть лет. Добавим на восстановление климата года полтора…

– И в итоге получим, что ждать нам их выхода еще года два – три, – заканчивает Сергей.

– Да. Только сюда накладывается еще неизвестные нам факторы, – к примеру, благоприятный для них климат, степень восстановления атмосферы и ряд других.

Мы молча смотрим друг на друга, мысленно представляя тот путь, который нам предстоит еще пройти. Сколько предстоит еще ожиданий, какие неудачи и невзгоды встретятся нам на пути за это время.

Виктор Изотов, метеоролог. 3986-й день экспедиции.

«…Тонны воды, смешанные с землей в грязное месиво, рушились сверху из серой непроницаемой мглы. Ураганные ветры сметали почву, обнажая скальные основания, и уносили с собой, чтобы воздвигнуть из него в другом месте горы и холмы. Рельеф планеты менялся на глазах. Там, где еще вчера была равнина, сегодня уже возвышались горы, которые могли исчезнуть в любую минуту. Грязевые тучи, мечущиеся в низко нависшем мглистом небе, разрываемые стаей ветров, вверху, мерзкое месиво из снега, воды и земли, предательское, засасывающее как болото, внизу, и сумасшедшие ураганы, сметающие все на своем пути, – таков оказался новый мир этой некогда тихой замерзшей планеты в момент пробуждения из долгой многолетней спячки. Под действием лучей приближающегося светила возрождающаяся атмосфера неистовствовала, содрогая планету до основания. И в этой разбушевавшейся стихии, в этом аду я, жалкое нежное создание, муравьишка, пытаюсь выжить, выстоять назло всем силам Люцифера, правящего бал в данный момент на этой планете. Только лишь выжить. Потому что ни о каких-либо наблюдениях и речи быть не может. Все контролирующие установки за пределами силового экрана уже давно вырваны с корнем и развеяны по планете. И Венька, бедный Венька! Я ничего не мог сделать. Ураган мгновенно растерзал бы меня на части, если бы я выскочил из – под защиты силового поля. Я видел, как его вездеход, кувыркаясь и подпрыгивая на неровностях почвы, поскакал как мячик и исчез во мгле внезапно налетевшего урагана. А в вездеходе был Венька, Венька Соколов… Был… Теперь его уже нет. Остался я один на станции, и что меня ждет дальше, неизвестно. Может, я еще позавидую Веньке, его легкой смерти. Сколько продлятся еще эти ветра – дни, месяцы, годы – неизвестно. Катер с корабля сюда не прорвется, – заведомая гибель. Кислород на планете есть, энергии хватит на несколько лет, а вот с пищей плохо. На скромном пайке протяну с полгода, не более. А потом голодная смерть. Ну, полгода – это много. За такое время что-то да изменится. Или планета утихомирится, или наши прорвутся. Так что мы с тобой еще поспорим, Летящая, – кто кого. Вот только без Веньки скучно. Хорошо, что связь с кораблем держится, несмотря на помехи.

– Виктор, Виктор! – пробивается сквозь думы далекий голос. – Это я, Орешкин. Слышишь?

– Да, слушаю тебя, Вася, – отзываюсь я. – Как вы там?

– Нормально. Изнываем от безделья. Хоть бы скорее климат восстановился. Все работы прекращены, вот только о тебе беспокоимся. Не знаем, как вызволить. У тебя как дела?

– Все в порядке. Скучно только. Вы не очень переживайте. Продержусь до лучших времен.

– Корком просчитал вероятность стабилизации климата через полтора месяца с точностью восемьдесят три процента. Но постараемся пробиться к тебе пораньше на «черепахе».

– Хорошо. Только не рискуйте зря.

Вася отключается. Хороший он парень. Что его Вероника все мучает, что ей надо?

Сидеть на станции скучно, и я выбираюсь наружу понаблюдать за погодой. Пока расставляю и заряжаю уцелевшую аппаратуру, темнеет. Быстро наползает темень, озаряемая сполохами молний. Серая слякоть, видимость два – три метра. Тучи с громадной скоростью проносятся мимо. Глаза не в состоянии выхватить что-либо из этой сумятицы.

Зажглись прожектора. Пытаюсь рассмотреть, что там, вверху. Ничего не разобрать. Сверху сыплется, льется, валится мешанина из земли и воды, стекая потоками по защитному полю. Булыжники катятся. Колпак занесло уже на высоту человеческого роста. Если так дело пойдет, придется ребятам потом откапывать меня. Надо бы ударить по этим завалам полем, очистить хоть на время.

Внезапно раздается сигнал тревоги. Врываюсь в станцию, откидывая на ходу шлем скафандра. Внутри тишина и куют. Не верится, что творится там, за защитой. Но почему мигает и всплескивается веером табло системы защиты? Вглядываюсь в него. Система работает на пределе. Словно кто-то или что-то пытается пробить защиту. Но кто?

Выскакиваю наружу, забыв впопыхах закрыть шлем и глотнув порцию кислого приторного воздуха Летящей. Вот он, непрошенный гость! На куполе защиты, вмяв его внутрь на метр, лежит глыба. Вернее, не глыба, а целая скала. В сете прожекторов я вижу ее острые кромки. Тускло отсвечивающие черные зернистые грани. Это только видимая часть глыбы, а что еще теряется в темноте? Судя по тому, как прогнулся купол, величина глыбы должна быть внушительная. Это какую же надо иметь силищу, чтобы прикатить ее сюда?

– Витя! – врывается тревоженный голос, – что у тебя с защитой?

– Обломок скалы навалился, – стараясь не выдавать тревогу, передаю я. – защита на пределе, но держит.

– Сбрось ее силовым ударом.

– Сомневаюсь. Мощности может не хватить. Скала-то здоровая.

– Уменьши сферу защиты, тогда мощность увеличится.

Я вижу, что и этого делать нельзя. Купол ее настолько прогнулся, что выступающий конец скалы висит в полуметре над крышей станции. Если уменьшу сферу хотя бы на десять сантиметров, скала может в динамическом ударе перекрыть эти полметра и проломить крышу. К тому же еще неизвестно, как поведут себя тонны грунта, уже наполовину завалившие сферу.

Я совсем забываю о том, что за ходом моих мыслей следят ребята.

– Вы не мешайте, – говорю я им. – Я сейчас просчитаю на компьютере варианты и сделаю, что можно.

Они молчат, но я чувствую их многократно усиленную тревогу. Захожу на станцию и сажусь за пульт компьютера. Алые сполохи системы защиты и что-то невидимое, не осязаемое там, над крышей, мешают думать. Но необходимо спешить, пока все более прогибающийся под нарастающей тяжестью грунта купол защиты не коснулся крыши станции. Пальцы мелькают на клавишах, вводя данные. Наконец, я откидываюсь на спинку в ожидании конца расчета.

И тут над головой раздается треск.

– Не успел, – пробегает мысль. В последние мгновения я вижу расширяющуюся трещину на потолке, отваливающийся кусок пластика и что-то серое и острое, медленно и грозно влезающее в образовавшуюся дыру. Затем гаснет свет, и что-то темное наваливается на меня, кидает на пол, давит и душит, душит, душит…».

Василий Орешкин, оператор коркома. 4336-й день экспедиции.

«…ни Веню Соколова, ни Виктора Изотова найти не смогли. Даже следов от них не осталось. Вездеход ураганы распылили по всей планете, станцию разнесло при взрыве атомного реактора, когда глыба, проломав крышу, нарушила энергопитание системы защиты. Кратер взрыва, видимый в дельта-лучах, уже через десять минут занесло песком, и от места катастрофы не осталось никаких следов. Так что от Вени с Витей остались только их образы в наших душах да их мысли, записанные на дискетах и которые я ни за что не сотру, пусть даже придется лишиться важной информации. Веня и Витя. Первые люди, оставшиеся навечно на этой чуждой нам планете. Нет, ни за что людям не привыкнуть к ней. До того она изменчива. Казалось. Совсем недавно сидел я на заснеженной вершине под застывшим звездным небом, и малейшая неисправность скафандра грозила мне неминуемой гибелью в безвоздушном пространстве. Казалось, совсем недавно бурно возрождающаяся атмосфера гоняла по планете вихри и ураганы, стирая в порошок горы и заглаживая неровности и складки рельефа. Теперь ее опять не узнать. Летящая явилась нам в новом, третьем своем состоянии. Голубое с фиолетовым оттенком небо, по которому лениво плывут редкие розоватые облака, ровная песчаная равнина с ребристыми барханами и дрожащей дымкой далеких миражей создают иллюзию Земли. Даже редкие чудные растения, смахивающие на кактусы Аризоны, разлегшиеся в истоме на земле и лениво разбросавшие во все стороны изумрудно-черные мясистые листья, – даже они кажутся атрибутами Земли. Если бы… Если бы не быстрота, с которой росли эти растения, меняющиеся прямо на глазах, набухая, выкидывая новые побеги, которые в свою очередь ткут же начинали расползаться по земле. Будто кто-то торопил, подгонял их, заставляя быстрее расти… Если бы не жутко маячившая на горизонте черная гигантская пирамида, казавшаяся отсюда нереальной, будто нарисованной на куске голубого картона. Загадочная, явно не принадлежащая этой планете, но все-таки существующая. И к тому же не одна. Киберразведчики, обследовав всю планету, насчитали таких пирамид, расположенных на солнечной стороне планеты примерно на равных расстояниях друг от друга, свыше сотни. Что бы это могло быть? Памятники вымершей цивилизации или инопланетной? Ведь больше не обнаружено никаких следов деятельности разума, если не считать непонятных образований, обнаруженных Сергеем и Джейком в котловине. Но с ними не все еще ясно и вряд ли прояснится, так как от котловины не осталось и следа, – засыпало при корчах пробуждающейся планеты. Осталась надежда только на пирамиды. Но обследование их пока дало очень мало. Материал пирамиды имеет уникальные свойства – высокую прочность, не позволяющую отколоть даже крупинку для микроанализа, и абсолютная поглощающая способность. Свет поглощается до такой степени, что даже грани и углы не видны и осязаются только на ощупь. Стоишь на пирамиде, а кажется, что под тобой ничего нет. Только черная бездонная пропасть. Попытка просветить дельта-лучами окончилась неудачно. Даже луч лазера, вместо того, чтобы вырезать участок, полностью поглощался поверхностью, не вызывая ни малейшего нагрева. Но ребята все равно не сдаются, ползают по пирамиде как муравьи…

Внезапно в мои размышления вторгается сигнал тревоги. Лихорадочно замигали огоньки коркома, сигнализируя о включении силового экрана, систем безопасности, готовности корабельных орудий. И пришла извне боль, невыносимая человеческая боль… И тут же оборвалась…».

Юрий Климов, биолог. 4336-й день экспедиции.

«…из многочисленных отверстий, внезапно образовавшихся на гранях пирамид, выплеснулись струи воды. Нет, не воды, а серого дыма, тумана, осязаемого, вещественного. И валом покатились вниз. Почти мгновенно оказались у подножия и растеклись по равнине. А затем последовало ужасное. Ребята, привыкшие к безопасности и беспечности, не ожидали этого и почти все оказались в зоне действия этого тумана. Я вижу, как они вскрикивают и падают, вижу, как искажаются болью их лица, чувствую их боль. А туман густеет над ними, скрывая их из глаз.

Стремительно бросив катер вниз, к самой земле, пытаюсь хоть кого-нибудь спасти. Но все утонуло в тумане.

– Юра! – слышу крик. – Скорей ко мне. Не могу подняться.

Внутри второго катера, стоящего на земле, сквозь феррогласовую оболочку колпака видна машущая руками фигура. Подгоняю катер к люку и зависаю в метре над ним. Вокруг катера клубится дымка, взбрызгивая как пена на скользкий колпак кабины.

Сергей, а это оказался он, откинув люк, броском прыгает на мой катер, но тут же, дико закричав, начинает медленно сползать вниз. Забыв об опасности, я откидываю люк и едва успеваю схватить его за ослабевшую руку. Втаскиваю бесчувственное тело в кабину, краем глаза замечая, как на прозрачном колпаке остаются кровавые полосы. Откуда? Взгляд падает на ноги Сергея. Какой ужас! Начиная от колен вниз ноги Сергея в крови. Высокопрочная ткань комбинезона свисает лохмотьями, от ракордовых ботинок ничего не осталось. Пальцы на ногах исчезли, а сами ноги будто изгрызены безжалостными челюстями.

Понимая, что медлить нельзя, поднимаю катер в попытке найти еще кого-нибудь. Увы! Ребят нет. Тихо в голове, нет ничьих мыслей. Даже их тела исчезли. Туманные сгустки рассасываются, но тел там уже нет. Только катер Сергея, покачиваясь, словно на волнах, из стороны в сторону, оседает, тонет в дымке, будто его засасывает в болото. И вдруг его разносит взрывом на куски. По-видимому, взрывается реактор. Взрывной волной нас отбрасывает в сторону. Стонет лежащий без сознания Сергей, но я не могу сейчас ему помочь. Я изо всех сил борюсь с поврежденным ударной волной управлением. Земля надвигается то слева, то справа, то несется прямо на меня. Только бы дотянуть до корабля, только бы не упасть, иначе…».

Василий Орешкин, оператор коркома. 4344-й день экспедиции.

«…Мы в капкане, в клетке. Не совсем, конечно. Взлететь мы можем. Но тогда конец всей экспедиции, невыполненное задание и бесцельно потраченные годы и жизни. Ведь сам взлет корабля будет означать капитуляцию. А мы пока еще боремся, хотя работа полностью парализована. Сидим внутри силового колпака и не можем сделать из него ни шагу. Лишь кибы могут летать над поверхностью, где они недосягаемы для дымки. А что собой представляет эта дымка, и как с ней бороться, – до сих пор не представляем. Пытались на бреющем полете кибами взять ее на анализ. Три киба потеряли, но четвертый вернулся. И что? В контейнере оказался абсолютно идентичный атмосфере воздух. Только кибы зря потеряли.

Ребята часами слоняются у силового экрана, рассматривают, фотографируют, спорят. Единственное, что удалось установить, – это то, что у дымки интересная особенность, – не поймешь, осязаемая она или нет. Обычный земной туман виден, – он клубится, меняется, перемещается под действием ветра. Этот же от ветра не зависит. Есть ли ветер, нет ли, дымка все равно стелется ровным полуметровым слоем у земли, дрожа, как мираж в жаркий полдень на асфальте. Причем она такая же прозрачная, и только по еле уловимому движению, мерцанию понимаешь, что она существует. Такая безобидная из-за своей невидимости и такая неумолимо жестокая. Смотришь на нее из-за экрана и не верится, что она разрушает, растворяет все – органику, высокопрочные сплавы. Но почему она не трогает местные растения? – приходит неожиданная мысль, – ведь они тоже из органики! Передаю это коркому и чувствую, как быстро забегали токи в его электронном мозгу, неслышно защелкали триггеры и счетчики. Сорвался с места Юра Климов, сумевший тогда, при первой атаке добраться на катере с перебитыми элеронами до корабля и спасти Сергея.

Ну, ладно, это их забота – обмозговать сообща с коркомом мою идею. А моя – стоять здесь, у силового экрана и думать. Ведь рядом с опасностью, с врагом думается лучше. Вот почему, к примеру, на фотографиях дымка не видна совсем? По-видимому, оттого, что видна она только в движении. А движение – функция времени. Может. Если остановить время, то и движение остановится, и тогда можно будет разглядеть структуру дымки. Черт! Опять пришел к тому, с чего начал. Ведь фотография – это как раз остановившееся время и остановившееся время. Стоп! Вот где закрадывается ошибка. Маленькая, но сбивающаяся все на нет. Фотоаппарат снимает с определенной выдержкой в десятые, сотые, тысячные доли секунды. Для нас это мгновение или даже доли мгновения, но для других это может быть довольно длительным периодом. В частности, для микромира. Мы эти мгновения не можем воспринимать, но кто-то другой может. А фотография приспособлена применительно для наших органов чувств. Допустим, что аппарат не успевает, как и глаз, захватить в заданном интервале времени движение. Слишком большой интервал или слишком быстрое движение. Тогда на фотографии ничего и не увидишь. Разве что смазанные отпечатки и размытые силуэты. Значит, надо еще уменьшить интервал времени фиксирования. Как, например, когда смотришь долго, то ничего не замечаешь. Но стоит резко отвести взгляд, как краем зрения замечаешь в дымке какие-то структуры – изломанные линии, сплетающиеся в каком-то непонятном хаосе. Ребята это давно заметили и называют их химерами. Считают, что это обман зрения, и не обращают внимания. Но, может быть, за этими структурами как раз и кроется разгадка дымки. Надо еще раз внимательно просмотреть снимки.

Я бегом бросаюсь к кораблю, в нетерпении от близости разгадки. Ребята, сгорая от любопытства, кричат что-то вслед, пытаются пролезть мне в голову, но я, сам еще не уверенный в правильности своего решения, блокируюсь и не позволяю им ничего выудить. На бегу задаю коркому программу, и, когда сажусь перед дисплеем, на экране уже проецируются первые снимки.

На этом ничего нет, на следующем тоже. Пятый, десятый, двадцатый снимок… Результатов никаких. Сомнение закрадывается в душу. Двадцать третий снимок – стоп! Или показалось? Но нет, что-то в нем не так. Какой-то ломаный штрих, едва уловимая тень на фоне песка. Есть! Не веря в удачу, прогоняю снимки еще раз. Еще на трех нахожу такие же штрихи. Вот что значит невнимательность! Чуть мимо открытия не прошел.

Задаю коркому исходные данные для разработки высокоскоростной аппаратуры и расслабляюсь. Я свое дело выполнил, очередь за физиками и механиками. Ребята гневно шумят в голове, требуют рассказать. Отсылаю их к коркому, – там все записано…

Первые же снимки дают ошеломляющий результат, – дымки не существует. Иллюзию дымки, дрожащего марева создают хозяева пирамид – похожие на пауков создания. Внешне они смахивают на тонкие и длинные, сантиметров в двадцать-тридцать сучки, изогнутые, искореженные. Мы так их и назвали сначала – «сучками», но название не привилось. Ребята по привычке называли их химерами. Они и были химерами – жуткими созданиями, не имевшими по земным меркам права на существование. К туловищам их прикреплены еще более тонкие длинные, изломанные членистые ноги, примерно такие же, как у земных пауков, которых мы в детстве любили ловить и отрывать им ноги, которые потом долго еще шевелились, – косеножек. Сколько было ног у этих существ, так и не удалось точно установить. На одном снимке просматривалось пять ног, на другом – восемь. А на каком-то вообще угадывалось одиннадцать. Слишком велика была скорость их передвижения, что даже сконструированный аппарат не смог ясно запечатлеть оригинал. Из-за этой же скорости мы не могли их увидеть. Наши глаза оказались неспособны к восприятию таких движений.

Также не удалось рассмотреть их хватательный аппарат, которым они так жестоко и быстро расправлялись даже с металлом. На обоих концах сучков была видна какая-то размытая бахрома. Вернее, не бахрома, а веер щупальцев. Возможно, это и является их главным оружием. Даже не верится в несокрушимую силу такой бахромы. Но только где у химер перед и зад? Непонятно. Щупальца с обеих сторон – единственное, что удалось установить по размытым силуэтам на снимках. Больше мы вряд ли что узнаем без специальной аппаратуры, которую в наших условиях изготовить невозможно. Слишком высока скорость движения химер. Да и весь их жизненный цикл, а также самой планеты тоже быстр в сравнении с нашим. Ведь не спроста же так стремительно растут растения. По расчетам наших астрономов через полтора года по мере приближения планеты к солнцу здесь будет настоящее пекло, в котором не в состоянии выжить ни одно существо. Вот они и торопятся жить. Жизнь их, По-видимому, состоит из двух циклов. Первый, активный, длится года полтора – два по земным меркам в периоды приближения и удаления планеты от солнца. Когда же наступают неблагоприятные для жизни условия, – жара при наименьшем расстоянии Летящей от солнца и космический холод при наибольшем, – наступает пассивный, заторможенный цикл, и химеры прячутся в свои пирамиды. Чем они там занимаются, – впадают в спячку или ведут активную жизнь, – неизвестно. Судя по поглощающей способности поверхности пирамид, можно предполагать о накоплении энергии и последующем ее использовании в периоды заторможенных циклов.

Форма жизни химер сходна с жизнью земных муравьев или термитов. Следовательно, о разуме говорить не приходится, хотя они и озадачили нас вначале своими идеально геометрическими пирамидами. Но ведь термитники тоже озадачивали естествоиспытателей своей формой, хотя она не идет ни в какое сравнение с пирамидами химер. Тоже поговаривали о разуме термитов. Ил, к примеру, те же пчелы. Геометрически правильные соты, жесткая социальная иерархия. Но ни капли разума.

Жаль, что не можем выловить ни одну химеру. Ни одна ловушка не успевает захлопнуться. Тогда бы мы изучили их подробнее, много загадок разгадали. Но чтобы их поймать, нужна специальная аппаратура, которую можно изготовить опять же только на Земле. А пока остается только пассивно следить за дымкой, ждать, чем еще проявят себя химеры, и пытаться решить сыплющиеся на голову одна за другой загадки…»

Клим Цой, астроном. 4358-й день экспедиции.

«… И вот, судя по тому, что уже в течение двух часов тридцати семи минут в конструкции не происходит никаких изменений, установка готова. А ведь уже прошло четыре дня с тех пор, как за три часа исчезла верхушка пирамиды, и на образовавшейся площадке стала расти непонятная конструкция. Она ежеминутно меняла очертания, вызывая завораживающий интерес у всех. Ребята, начавшие было вести дискуссии о том, что пора возвращаться домой, что здесь уже делать нечего, теперь часами толпились внизу у силового щита или же пытались пробраться сюда, в навигаторскую рубку, чтобы посмотреть на экране приближенное изображение. Разговоры о возвращении как-то сами забылись, и теперь все взгляды, все мысли были прикованы к верхушке пирамиды, к загадочной установке. Возобновились споры о разумности химер, но к какому-либо мнению так и не пришли. Слишком мало было данных. Один из двух оставшихся кибов, посланный на разведку, покружился немного над площадкой и вдруг резко пошел вниз и разбился. Последний киб посылать уже не рискнули, и теперь могли только гадать о том, что происходит на пирамиде. Проявление это разума или нет?

И вот конструкция завершена. Для чего ее воздвигли, что последует дальше, – одни только вопросы без ответов. Но страсти…

– Ой, мальчики! – всплескивается мысль Вероники, которая тоже внизу, у щита, – дымки нет. Химеры исчезли!

– Внимание! – тут же раздается приказ капитана. – Тревога! Всем на корабль! Приготовиться к старту!

Вижу, как внизу все бросаются к люку. На ходу плетут мозаику мыслей:

– Зачем? – какая опасность? – ну и пусть исчезли – кушать пошли – перерыв на обед – ужин – они вон как исхудали – действия непонятны – внушают тревогу – надо быть готовыми ко всему – корком выдал расчет – улиткообразный раструб установки направлен на нас, фокус его сходится на корабле…

Что-то дрогнуло на площадке пирамиды. Я сначала не сообразил что. Уже падая, в последний момент перед тем, как погас экран, понял. Площадка была пуста. Установка исчезла…

Невыносимый грохот… адские силы пытаются разорвать тело на части… ходящая ходуном палуба корабля… и мрак темный бездонный мрак…».

Олег Сташев, механик. 4358-й день экспедиции.

«… повреждения неимоверные! Гравитационный удар был внезапен. Никто не ожидал этого. Силовое поле смяло, но благодаря автоматике не сорвало совсем. Иначе от нас ничего бы не осталось, разнесло бы весь корабль в клочья.

Из пяти генераторов поля два вышло из строя и надолго. Атомный реактор сбился с режима. Пришлось во избежание разноса его остановить. Для запуска потребуется не менее двух дней, если по быстрому, без поэтапного контроля.

Химеры снова строят пушку!..».

Общий. 4360-й день экспедиции.

«С т а ш е в: Мы не сможем подняться на четырех генераторах, – недостаточно мощности, чтобы создать нужный заряд гравитации.

Ц о й: Но они уже заканчивают вторую пушку, еще мощнее первой! Что же, сидеть и ждать, когда они нас прикончат?

С т а ш е в: Можно подняться на межзвездных двигателях, но…

В а л е н т и н а: Но тогда химеры погибнут.

В а л е е в, физик: При взлете на межзвездных произойдет заражение радиацией четверти планеты. Это означает гибель если не всей, то значительной части цивилизации химер. К тому же вероятен сдвиг Летящей со своей орбиты.

О р е ш к и н: Этот вариант отпадает. Может, защита выдержит?

К о р к о м: Сравнительный анализ предыдущей и новой пушки химер предполагает увеличение мощности удара в 1,7 раза. Генераторы поля выдержат только при значении 1,5. Вероятность разрушения гравизащиты корабля 98,3 процента.

К а п и т а н: Плохо! Есть еще варианты?

Г а л ь д е н, физик: Мы можем нанести им упреждающий удар из наших бортовых противометеоритных орудий.

С т а ш е в: Можем, но это даст нам отсрочку на два – три дня. Химеры изготовят третью. А взлететь мы все равно не сможем. Чтобы отремонтировать неисправные генераторы, нужно развернуть стационарную мастерскую. На все это потребуется не менее месяца.

Г а л ь д е н: Ну и будем в течение месяца регулярно сбивать их пушки, пока не восстановим генераторы. Ведь пушки у них, слава богу, одноразового действия.

К л и м о в: Химеры – разумные существа. Они веками совершенствовали свой разум и оружие, воюя с себе подобными за жизненное пространство и материал для пирамид. Примером тому гигантские воронки, оставшиеся от стоящих там когда-то пирамид. Химеры – хозяева этой планеты, а мы – пришлые. И я не могу поднять руку на хозяев.

Х а м м е р: Уэллсовская «война миров», только в роли марсиан будем выступать мы.

В а л е н т и н а: Нельзя завоевать жестокостью дружбу и уважение.

Г а л ь д е н: Пусть лучше они будут жестокими и убьют нас, не так ли?

В а л е н т и н а: Может быть и так. Химеры еще не разобрались, кто мы такие. Но мы не одни. За нами придут другие. Смогут ли они завоевать уважение химер после наших необдуманных действий? Никогда!

О р е ш к и н: Итак, выхода нет?

К л и м о в: Химеры – разумные существа. Коллективный у них разум или индивидуальный, – неважно. Мы – тоже разумные. Так неужели разум не сможет договориться с разумом? Предлагаю отключить защиту и выйти безоружными им навстречу.

Ц о й: С белым флагом!

Г а л ь д е н: А ты не думаешь о том, что с нами будет то же самое, что и с ребятами, погибшими у пирамиды?

К л и м о в: Не все ли равно, где погибать, – здесь, в корабле или же в объятиях химер?

В е р о н и к а: Бр-р! Только не так! Или же выйти перед выстрелом, когда химеры попрячутся.

К л и м о в: Рискованно. Можем не успеть.

С т а ш е в: В чем риск? Терять-то нам все равно нечего.

В е р о н и к а: Значит, все было напрасно – эта экспедиция, наши жизни?

О р е ш к и н: Нет, Вероника. Я уже подготовил к отправлению на Землю все, что записано в памяти коркома. Те, кто придет сюда после нас, уже не повторят наших ошибок.

К а п и т а н: Итак, решено. Собираемся внизу, у экрана защиты.

В е р о н и к а: Вася, мне нужно тебе что-то сказать.

О р е ш к и н: Слушаю, Вероника.

В е р о н и к а: Только не здесь.

Василий Орешкин. 4361-й день экспедиции.

«Все, последние записи отправлены. Есть еще время сказать вам последнее слово. Внизу, у корабля уже выстроились все ребята, весь экипаж. Ждут меня.

Думаю, вы не осудите нас, люди. Мы уходим навсегда, но мы знаем, что, умирая, не умрем и будем продолжать жить в ваших мыслях. А поэтому нам легче уходить…

М ы с л ь В е р о н и к и: Вася, химеры попрятались!

Все, бегу. Прощайте, люди! Прощайте, земляне! Помните о нас! Мы с Вероникой и весь экипаж корабля «Барнард» передаем вам прощальный привет!».