Очевидно, что тема родословной Столыпина заслуживает отдельного фундаментального исследования – настолько она интересна и неисчерпаема. Дворянский род Столыпиных восходит ко второй половине XVI века, и множество его представителей оставили заметный след в истории Государства Российского.

Первое письменное упоминание о роде Столыпиных относится ко времени царствования Иоанна IV (более известного в истории как Иван Грозный), когда некий тверской дворянин «Второй Титович Столыпин» «подписался на поручной записи (письменное поручительство за кого-либо в том, что это лицо в назначенный срок «на суд станет». – Авт.) бояр и дворян по князю Охлябинине». Именно этот Второй Титович Столыпин (о котором больше практически ничего, кроме упоминания в поручной записи, не известно) и стал первым известным нам предком будущего великого реформатора по отцовской линии. Однако официальная последовательная поколенная роспись рода Столыпиных начинается не с него, а с жившего уже в самом конце XVI века тверского дворянина Григория Столыпина, который и считается основателем дворянского рода. Причина этого, наиболее вероятно, в том, что во время Смутного времени множество документов о дворянских родах пропало в общей сумятице и безвластии, а восстановить их потом не представлялось возможным.

Сын Григория Столыпина Афанасий упоминается в источниках как муромский городовой дворянин, у которого было поместье в 850 четвертей и жалованье в 25 рублей в Муромском уезде.

Род Столыпиных внесён в VI часть родовой книги Пензенской и Саратовской губерний, и в этих губерниях фамилия Столыпиных была всегда хорошо известна и пользовалась уважением. Кстати, именно данное обстоятельство, в определённой мере, способствовало успешной деятельности Столыпина на посту саратовского губернатора в годы революционного лихолетья. А в Никольском районе Пензенской области до наших дней сохранилось родовое село Петра Аркадьевича – Столыпине, носившее в советские времена «политкорректное» название Междуречье – с целью стирания в народе памяти о царском премьере.

Родственниками Столыпина были представители знаменитых дворянских родов Горчаковых, Лермонтовых (Михаил Юрьевич Лермонтов – троюродный брат Петра Аркадьевича Столыпина), Голицыных, Мордвиновых, Вяземских, Чаадаевых, Евреиновых, Дохтуровых, Оболенских, Шереметевых, Давыдовых, Сипягиных, Кочубеев, Лопухиных-Демидовых, Мещериновых и других.

Стоит хотя бы коротко сказать о некоторых наиболее выдающихся предках будущего премьера, и отнюдь не потому, что авторы придают излишне большое значение генеалогии и преувеличивают роль наследственности. Дело в том, что сам Пётр Аркадьевич всегда помнил о своих служивых предках, гордился их заслугами перед Отечеством, и его становление в качестве государственного деятеля во многом обусловлено именно упомянутым фактором.

Можно практически безошибочно предположить, что все мужчины из дворянского рода Столыпиных участвовали в многочисленных войнах своего времени – это тогда была общая судьба всех дворян, жизнь которых отнюдь не была раем. Свои привилегии они неизменно оплачивали своей же кровью, и ещё очень далеко было до современного Петру Аркадьевичу времени разложения российского дворянства, о котором коротко и точно сказал его соратник из Киева Василий Витальевич Шульгин: «Был класс, да съездился».

Однако, как правило, документов о воинской службе Столыпиных не сохранилось, и можно только предполагать, что, например, упоминавшийся выше Второй Титович Столыпин не мог не участвовать в военных походах Ивана Грозного.

Документы о службе Столыпиных царю и Отечеству есть только начиная с внука Григория Столыпина – дворянина из города Мурома (откуда родом и причисленный к лику святых богатырь Илья Муромец, мощи которого покоятся в Киево-Печерской лавре) Сильвестра Афанасьевича Столыпина, который принимал участие в войне с Польшей 1654–1656 годов. В 1672 году Сильвестр был пожалован в московские дворяне и получил грамоту на вотчину в 140 четвертей из 700 четвертей поместного оклада в Муромском уезде.

И после него все Столыпины служили Отчизне на военной или иной государевой службе, что уже подтверждается многочисленными документами.

Так, Аркадий Алексеевич Столыпин (1778–1825) кроме того, что был популярным писателем, автором известных в его время произведений «Восточный моралист», «Нравоучительная повесть», «Отрывок», дослужился при императоре Александре I до сенатора. Его старшая сестра Елизавета (1773–1845) и приходилась родной бабкой Михаилу Юрьевичу Лермонтову, а сын Алексей (1816–1856) был близким другом великого поручика Тенгинского полка.

Алексея Аркадьевича Столыпина (которого друзья обычно называли Монго) современники считали человеком незаурядным, и среди друзей Лермонтова он был наиболее интересной и значительной фигурой. Вот что писал о Монго историк литературы Павел Александрович Висковатов, автор первой биографии поэта и редактор его собрания сочинений: «Отменная храбрость этого человека была вне всякого подозрения. И так было велико уважение к этой храбрости и безукоризненному благородству Столыпина, что, когда он однажды отказался от дуэли, на которую был вызван, никто в офицерском кругу не посмел сказать укорительного слова и этот отказ, без всяких пояснительных замечаний, был принят и уважен, что, конечно, не могло бы иметь места по отношению к Другому лицу: такая была репутация этого человека. Он несколько раз вступал в военную службу и вновь выходил в отставку. По смерти Лермонтова, которому он закрыл глаза, Столыпин вскоре вышел в отставку и поступил вновь на службу в Крымскую кампанию в Белорусский гусарский полк, храбро дрался под Севастополем (там за выдающуюся храбрость он получил золотое оружие и был досрочно произведён в майоры. – Авт.), а по окончании войны вышел в отставку и скончался затем в 1856 году во Флоренции».

А вот что писал о своём друге сам Лермонтов:

Согласно одной из версий, на роковой пятигорской дуэли Монго был секундантом поэта, и впоследствии многие его осуждали за то, что не сумел удержать друга от неё. Но официально зафиксированный в документах следствия как лермонтовский секундант князь Александр Илларионович Васильчиков считал, что Монго был бессилен тогда что-либо изменить в ходе событий. Как считал князь (преданный военному суду, но помилованный императором Николаем I): «Столыпин?! На каждого мудреца довольно простоты! При каждом несчастном событии недоумеваешь потом и думаешь, как было упущено то или другое, как недосмотрел, как допустил и т. д. Впрочем, Столыпин серьёзнее всех глядел на дело и предупреждал Лермонтова; но он по большей части был под влиянием Михаила Юрьевича и при несколько индолентном характере вполне поддавался его влиянию».

Жена Аркадия Алексеевича Вера была дочерью выдающегося российского государственного деятеля, соратника Михаила Михайловича Сперанского графа Николая Семёновича Мордвинова (1754–1845), которого в определённом плане можно считать идейным предшественником Петра Аркадьевича в попытке реформирования империи. Во всяком случае, сам Пётр Аркадьевич хорошо знал о проектах мордвиновских реформ и, они явно наложили след (конечно, в применении к новой исторической обстановке) на его собственную стратегию преобразований.

Мордвинов был одним из наиболее видных российских флотоводцев – он успешно командовал линейным кораблём «Георгий Победоносец», во время русско-турецкой войны 1787–1791 годов Лиманской флотилией, возглавлял осаду с моря, бомбардировку и штурм Очакова. Его легендарная личная храбрость поражала современников, и что показательно, проявлялась она не только в бою. Мордвинов был единственным членом Высшего уголовного суда, отказавшимся подписать смертный приговор руководителям мятежа на Сенатской площади, что явно потребовало не меньшего мужества, чем пребывание под турецкими ядрами.

Также Николай Семёнович занимал видные административные должности на протяжении нескольких царствований – в том числе был председателем Черноморского адмиралтейского совета, членом Адмиралтейской коллегии, первым российским министром морских сил. Однако не менее чем заслуги в развитии флота, важны попытки реформ, которые Мордвинов пытался проводить на должностях члена Государственного совета и председателя Департамента государственной экономии, а впоследствии члена Финансового комитета и Комитета министров.

Мордвинов, как впоследствии и Столыпин, был абсолютно убеждён в том, что консервация устаревших социально-экономических отношений и политического строя обрекут Россию на отставание от остальных великих держав и второстепенную роль в мире. Мордвинова и Столыпина также объединяло то, что реформы для них не являлись самоцелью – они считали, что любые преобразования должны укреплять, а не ослаблять государство (что, увы, неоднократно случалось в отечественной истории).

В экономической сфере Мордвинов добивался превращения империи в индустриальную державу, что предполагалось достигнуть реализацией комплекса стратегических мер. Наиболее важные из них – освобождение крестьян без земли (что должно было дать рабочие руки для интенсивного развития индустрии), внедрение при государственной поддержке в производство последних научных достижений, финансовая реформа и всемерная поддержка российского предпринимательства (в том числе путем предоставления податных льгот). В области землепользования боевой адмирал был убеждён, что управление государством казёнными землями неэффективно, и их следует передать представителям высшей аристократии для организации образцовых хозяйств.

Но одними экономическими реформами стратегия Мордвинова не ограничивалась – он считал, что родовитое дворянство должно обладать определёнными политическими правами. Де-факто это являлось бы (причём при сохранении политической стабильности) переходом от самодержавия к установлению конституционной монархии по британскому образцу.

В общем, нельзя не заметить, что план мордвиновских реформ стал шагом к будущей столыпинской политике модернизации Российской империи, приведение её в соответствие с вызовами времени. Общей, в значительной мере, стала и нереализованность реформ: почти полная – мордвиновских и не довёденных до «увенчания здания» – столыпинских.

Двоюродный дед Петра Аркадьевича генерал-лейтенант Николай Алексеевич Столыпин (1781–1830) был одним из героев Отечественной войны 1812 года. Он был награждён орденом Святого Георгия 3-й степени (император Александр I своим рескриптом дал его вместо более низкого – 4-го, на награждение которым Столыпина представил генерал Пётр Христианович Витгенштейн) за сражение под Витебском, а в заграничных походах Николай Алексеевич отличился под Данцигом. В 1830 году, будучи севастопольским губернатором, во время чумного бунта генерал был захвачен при штурме губернаторского дома и потом на улице забит дубинами и камнями обезумевшей толпой. В этом факте нельзя не увидеть какой-то рок: так же – мученически – погиб ещё один предок Столыпина – капитан в отставке Даниил Александрович Столыпин (1728–1773): он был зверски убит во время пугачёвского бунта в Краснослободске Пензенской губернии. Думается, Пётр Аркадьевич не мог не вспоминать страшную смерть предков, когда выходил к предельно наэлектризованным демонстрациям в Саратове – тогда каждое неверное слово или движение могли стоить ему жизни.

Брат Николая Алексеевича Александр Алексеевич Столыпин хоть и не дослужился до генеральских чинов, но был храбрым офицером и состоял личным адъютантом Александра Васильевича Суворова во время швейцарского похода (интересен тот факт, что жена Петра Аркадьевича Ольга Борисовна Нейдгардт была праправнучкой генералиссимуса).

Несколько выбивается из списка блестящих военачальников и офицеров прадед Петра Аркадьевича Алексей Емельянович Столыпин (1744–1810). Его увлечением было не военное дело, а коммерция. После службы в лейб-кампанском корпусе и отставки в чине поручика Алексей Емельянович построил возле имения прекрасно, по последнему слову техники оборудованные винокуренные заводы и сумел получить (каким способом, можно только догадываться) крайне выгодные казённые подряды на поставки вина военному ведомству. Это сделало его владельцем крупнейшего состояния и позволило завязать прочные связи в среде высшей придворной аристократии. Предприимчивого помещика избирают предводителем пензенского дворянства, а его прибылей хватает не только на покупку роскошных домов в Петербурге и Москве, сёл в Пензенской губернии, но даже на такую прихоть, как содержание одного из лучших в России крепостных театров (позднее столыпинская труппа станет основой московского Малого театра). Деньги и связи дали возможность Алексею Емельяновичу доказать древность своего рода и внести его в VI часть дворянской родословной книги Пензенской губернии, что делало Столыпиных столбовыми дворянами (это было значительно престижнее просто потомственного дворянства).

Впрочем, подобная предприимчивость и равнодушие к государевой службе были явным исключением в роду Столыпиных. Дед Петра Аркадьевича Дмитрий Алексеевич (1785–1826) пошёл по проторённому предками пути воина. После окончания Московского университетского благородного пансиона (где позднее обучался и Лермонтов) он проходит военную службу в лейб-гвардии конно-артиллерийской роте, где и получает первое офицерское звание. Впервые юный конно-артиллерист отличается в битве под Аустерлицем, в которой проявляет выдающуюся личную храбрость. Но молодой офицер серьёзно интересуется и вопросами военной теории, и его публикации используются для создания первого в российской армии артиллерийского устава. После Отечественной войны Столыпин служит в Южной армии, где и получает генеральские эполеты. Встречаются утверждения о его близости в данный период к декабристам, однако документов на этот счёт не существует, и можно предположить, что дело ограничивалось не более чем личными хорошими отношениями с некоторыми заговорщиками. Во всяком случае, никаких официальных обвинений в адрес Столыпина после подавления военного мятежа выдвинуто не было, да и трудно представить, чтобы генерал с его понятиями о чести и верности присяге участвовал в заговоре.

Дед по матери Петра Аркадьевича генерал от артиллерии генерал-адъютант Михаил Дмитриевич Горчаков (1793–1861) – одна из наиболее заметных фигур в военной истории России. Он был участником Отечественной войны (в том числе Бородинской битвы), Заграничных походов 1813–1814 годов (в том числе Битвы народов при Дрездене), польской войны 1831 года. Во время похода в Венгрию в 1849 году генерал Горчаков назначается начальником штаба Действующей армии и проявляет незаурядные способности стратега. Во время Восточной (Крымской) войны 1853–1856 годов он сначала командует тремя пехотными корпусами, действовавшими на Дунае и побережье Чёрного моря до Буга, а после их вывода из пределов Валахии и Молдавии (по предательскому требованию австрийского императора Франца Иосифа I, оставшегося на троне только благодаря вводу в 1849 году российских войск в Венгрию) назначается командовать Южной армией на северо-западном побережье Чёрного моря и реке Прут. После высадки войск антироссийской коалиции в Крыму генерал некоторое время командует Крымской армией, а в феврале – августе 1855 года руководит обороной Севастополя. С января 1856 года Горчаков – наместник Царства Польского и главнокомандующий 1-й армией. Согласно завещанию он был похоронен в Севастополе, героическая оборона которого была для генерала главным событием в наполненной сражениями и героизмом жизни.

Отец Петра Аркадьевича – Аркадий Дмитриевич Столыпин (1822–1899) во многом повторил блестящую боевую биографию генерала Горчакова, также став генералом от артиллерии. Как офицер Генерального штаба он участвует в Венгерском походе и за боевые отличия досрочно получает капитанский чин, в Восточную войну сражается на Дунае и при обороне Севастополя (где получает золотую саблю с надписью «За храбрость»). Кстати, в Севастополе Аркадий Столыпин становится другом тогда никому не известного молодого офицера-артиллериста Льва Толстого, и их закалённая в пороховом дыму дружба сохранится навсегда.

После Восточной войны начинается блестящая административная карьера Аркадия Дмитриевича. Сначала талантливого офицера-артиллериста император Александр II (вообще ценивший людей незаурядных) делает своим флигель-адъютантом, а в 1857 году назначает наказным атаманом Уральского казачьего войска. А. Столыпин много сделал для освоения этого тогда ещё во многом дикого края и за отличие по службе в 1859 году награждается званием генерал-майора с оставлением в царской свите. В 1868 году наказной атаман становится генерал-лейтенантом с оставлением по конной артиллерии, а в следующем – оставляет военную службу и назначается шталмейстером двора (это было одно из самых высоких придворных званий). В это же время Столыпин продает подмосковное имение Середниково и переезжает в имение Колноберже под Ковно (сейчас Каунас, Литва). О том, как Аркадием Дмитриевичем было получено имение, дочь Петра Аркадьевича Мария фон Бок позже рассказывала следующее: «Его родственник Кушелев, проиграв ему в яхт-клубе значительную сумму денег, сказал: денег у меня столько свободных нет, а есть у меня небольшое имение в Литве, где-то около Кедайн (теперь Кедайняй), сам там никогда не был. Хочешь, возьми его себе за долг. Так и стало принадлежать нашей семье милое Калнабярже, унаследованное потом моим отцом».

Через несколько лет, во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов, генерал вновь возвращается в строй. Как рассказывали очевидцы, когда император проезжал через Вильну и увидел на вокзале встречавшего его Столыпина в расшитом золотом шталмейстерском мундире, между ними произошел следующий диалог:

– Как грустно мне видеть тебя не в военной форме.

– Буду счастлив её надеть, Ваше Величество.

– Тогда назначаю командовать корпусом действующей армии.

И вскоре Аркадий Дмитриевич отправляется на театр военных действий, где он особенно отметился во время взятия крепости Никополь, первым комендантом которой он и стал. Следует особо отметить, что на войне генерала сопровождала его супруга Наталья Михайловна Горчакова, самоотверженно исполнявшая в госпиталях обязанности сестры милосердия. После победы над турками Столыпин назначается генерал-губернатором Восточной Румелии и Адриано-польского санджака, позже командует несколькими армейскими корпусами, а потом, до самой смерти, он был заведующим Дворцовой частью в Москве (то есть фактически комендантом Московского Кремля).

В общем, Пётру Аркадьевичу было кем гордиться из своих предков и было с кого брать пример в служении Отчизне. Остаётся добавить разве что ещё только один штрих. Кого бы мы ни взяли из предков Столыпина, в подавляющем большинстве это были люди глубоко православные, для которых жизнь без веры была невозможна, а государственное служение одновременно считалось и служением Богу. Показателен в этом плане и высочайше утвержденный фамильный герб рода Столыпиных, описание которого приведём из утверждённого указом императора Павла I «Общего Гербовника дворянских родов Всероссийской Империи»: «В щите, имеющем в верхней половине красное поле, а в нижней – голубое, изображён одноглавый серебряный орёл, держащий в правой лапе свившегося змея, а в левой – серебряную подкову, с золотым крестом. Щит держат два единорога. Под щитом девиз: “DEO SPES МЕА”».

В переводе с латыни «DEO SPES МЕА» значит «Бог – наша надежда». В самое тяжёлое время именно вера помогала Столыпину не отчаиваться и выполнять свой долг несмотря ни на что.

Думается, что особую стойкость Столыпину в исполнении долга придавало то, что по линии матери он был прямым потомком одного из первых и наиболее почитаемых русских святых – святого благоверного князя Михаила Черниговского (мощи которого покоятся в Успенском соборе Московского Кремля). Пётр Аркадьевич глубоко чтил своего святого предка из царского рода Рюриковичей, который был для него образцом не только христианина, но и государственного деятеля.

В 1225 году Михаил был приглашён на княжение в Новгород, но оставался там недолго и возвратился в Чернигов. На уговоры остаться он отвечал, что жители Чернигова и Новгорода – братья, и он будет укреплять связывающие их узы. С 1235 года Михаил занимает великокняжеский стол в Киеве и делает всё возможное для противостояния нашествию монголо-татар. В том числе он пытался добиться военной помощи у венгерского короля Белы IV, но тот остался равнодушным к мольбам братьев-христиан. Как, впрочем, остались равнодушны также германский император и Папа Римский, у которых в 1245 году безуспешно просил помощи киевский князь.

Не имевший достаточных сил для отпора захватчикам и лишённый поддержки Европы, князь, желая спасти своих людей от полного уничтожения, был вынужден в следующем году отправиться в Орду за ярлыком на княжение. Перед поездкой к Бату-хану духовник великого князя дал ему следующее наставление, которое Михаил обещал свято исполнить: «Если хочешь ехать, княже, не уподобляйся другим князьям: не проходи сквозь огни, не поклоняйся ни кусту, ни идолам их, ни пищи от них не принимай, ни питья их в уста не бери, но исповедуй веру христианскую, ибо не подобает христианам поклоняться твари, но только единому Господу нашему Иисусу Христу».

О том, что произошло в ханской ставке, хорошо известно не только из «Сказания об убиении в Орде князя Михаила и боярина его Федора», появившегося через несколько десятилетий после их мученической гибели (и потом имевшего множество редакций), но и из свидетельства итальянского путешественника монаха-францисканца Плано Карпини. Перед тем как допустить князя к Бату-хану, татары потребовали, чтобы он поклонился обожествляемым ими стихиям и прошёл через очистительный огонь. Михаил категорически отказался это сделать, пояснив тем, что «христианин кланяется только Богу, Творцу мира, а не твари». Когда об этом доложили Бату-хану, он послал к Михаилу знатного татарина Елдегу передать свои слова: «Почто не исполняешь моего повеления, богам моим не кланяешься? Теперь сам выбирай: жизнь или смерть. Если исполнишь повеление мое, то жив будешь и княжение получишь. Если же не поклонишься кусту, солнцу и идолам, то злою смертью умрёшь». Михаил же отвечал на это: «Тебе, царю, кланяюсь, ибо поставлен ты на царство своё от Бога. А тому, чему велишь мне, не стану кланяться!» И после этих слов сказал ему Елдега: «Знай, Михаил, что ты уже мёртв».

Дальше, согласно «Сказанию», события развивались так: «Внук святого Михаила князь Борис стал говорить своему деду с плачем: «Господин, поклонись, сотвори волю цареву». И все бояре Борисовы, бывшие с ним, начали уговаривать князя: «Все за тебя епитимью примем, и со всею областью нашей, только исполни повеление царя!» Михаил же отвечал им: «Не хочу только по имени называться христианином, а поступать по-язычески». Боярин же его Фёдор, опасаясь, как бы не поддался князь на уговоры, напомнил ему наставления духовного отца их, а также вспомнил и евангельские слова: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретёт её». И так отказался Михаил выполнять ханскую волю. Елдега же поехал рассказать о том хану.

На том месте находилось множество людей, как христиан, так и язычников, и все они слышали, что отвечал князь посланцу хана. Князь же Михаил и боярин Фёдор начали сами отпевать себя, а затем причастились Святых Тайн, которые передал им духовник их перед поездкой в Орду. В это время сказали Михаилу: «Княже, вот уже идут убивать вас. Поклонитесь и живыми останетесь!» И отвечали князь Михаил и боярин его Фёдор, словно едиными устами: «Не станем кланяться, не слушаем вас, не хотим славы мира сего». Окаянные же убийцы соскочили с коней, и схватили святого князя Михаила, и растянули его за руки и за ноги, и стали бить кулаками против сердца, а затем бросили наземь и стали избивать ногами. Один же из убийц, бывший прежде христианином, а затем отвергшийся христианской веры, по имени Доман, родом из Черниговской губернии, вынул нож и отрезал голову святому князю и бросил её прочь. А потом обратились убийцы к боярину Фёдору: «Поклонись богам нашим, и жив останешься, и примешь княжение князя твоего». Фёдор же предпочёл принять смерть, подобно своему князю. И тогда начали его мучить так же, как мучили прежде князя Михаила, а затем отрезали его честную главу. Случилось же это злое убийство 23 сентября. Тела обоих мучеников были брошены на съедение псам, и только спустя несколько дней христианам удалось укрыть их».

Добавим только, что есть какая-то мистика в том, что крест святого князя-мученика поколениями хранился в семье будущего первого полновластного главы правительства Российской империи Сергея Юльевича Витте, которого связывали со Столыпиным не только общие предки, но крайне сложные отношения. Как вспоминал граф Витте: «Бабушка научила нас читать, писать и внедрила в нас основы религиозности и догматы нашей православной церкви. Я её иначе не помню, как сидящею в кресле, вследствие полученного ею паралича. Бабушка умерла, когда мне было лет 10–12. Мой дедушка Фадеев находился под её нравственным обаянием, так что главою семейства была всегда Фадеева-Долгорукая. Дедушка женился на ней, будучи молодым чиновником; где он с нею познакомился, – я не знаю, но знаю, что родители моей бабушки жили в Пензенской губернии; они были дворяне Пензенской губ.

Когда они поженились, отец бабушки – Павел Васильевич Долгорукий – благословил их древним крестом, который, по семейным преданиям, принадлежал Михаилу Черниговскому. Из истории известно, что Михаил Черниговский погиб, когда приехал к татарскому хану, который подходил с своею ордой к центру России – Москве. В орде было предложено Михаилу Черниговскому поклониться их идолам, от чего этот последний отказался, был там же казнён, вследствие чего и был провозглашён святым.

По преданиям, идя на смерть, он отдал находившийся у него крест боярам, приказав им передать этот крест его детям. Таким образом, крест этот постепенно переходил от отца к сыну, в поколениях, идущих от Михаила Черниговского, т. е. по старшей линии Долгоруких и с окончанием этой линии Еленой Павловной – перешёл к её сыну, генералу Фадееву; так как генерал Фадеев не был женат, то крест от него перешёл к моей матери, а от матери к моей тетке Фадеевой. В последнюю бытность мою в Одессе два года тому назад тётка вручила этот крест мне, так как она уже стала стара. Крест этот находится у меня в доме; я его показывал здесь двум знатокам, – с одной стороны – академику Кондакову, а с другой – директору Публичной библиотеки Кобеко. Оба они, признавая, что этот крест самого древнейшего происхождения и содержит в себе св. мощи, сомневаются в правильности сохранившегося в семейств кн. Долгоруких предания относительно того, что этот крест был на Михаиле Черниговском ранее его казни, но с другой стороны они не решаются безусловно утверждать противное».

Остаётся только добавить, что Столыпин никогда не забывал о жертвенной стойкости своего святого предка, отдавшего жизнь за веру Христову. Он исполнял свой долг перед Родиной (а значит и перед Богом), что давало силы претерпеть и преодолеть всё.