Гетман Войска Его Королевской Милости Запорожского Петр Конашевич Сагайдачный

Будущий гетман Войска Запорожского родился около 1570 г. в селе Кульчицы под Самбором в семье православного шляхтича по имени Конаш (Конон). Заметим, что отсутствие родовой фамилии подтверждает бедность и незнатность рода (прозвище «Сагайдачный» было получено уже в Запорожской Сечи).

Кульчицы находились на территории Русского воеводства Речи Посполитой, созданного в 1434 г. из земель Галицко-Волынского княжества. Хотя при образовании этого воеводства король Владислав III Варненчик и уравнял в правах галицких бояр с польской шляхтой, однако процесс окатоличивания постоянно набирал силу. Очень немногие могли устоять под постоянным давлением и сохранить веру предков, остальные отрекались от православия или покидали родную землю.

Образование Петр Конашевич получил в Острожской академии, программа которой была типичной для того времени. Студенты академии изучали так называемые «семь вольных наук» (арифметику, грамматику, риторику, геометрию, диалектику, астрономию, музыку) и «высшие науки» (богословие, философию, медицину). Кроме того, обязательным было также изучение нескольких языков, включая и латынь, знание которой было показателем самого высокого уровня образования. Именно прекрасное образование (учитывая, что многие шляхтичи с трудом умели лишь читать и писать) в значительной степени помогло Сагайдачному быстро подняться наверх в иерархии Запорожской Сечи.

Гетман Петр Конашевич-Сагайдачный. Портрет работы неизвестного художника XVIII века

Закончив академию, Петр Конашевич поехал во Львов, но пробыл там недолго и переехал в Киев. Известно, что сначала он работал домашним учителем, а потом помощником городского судьи.

Время его отъезда на Запорожскую Сечь точно неизвестно – наиболее вероятной датой являются 1600 или 1601 г. Причина такого неожиданного решения, которое полностью изменило жизнь Петра Конашевича, представляется достаточно очевидной. Несмотря на прекрасное образование, сын бедного шляхтича (к тому же еще и православный) не мог рассчитывать на значительную карьеру. Максимум – это после долгих лет скучного канцелярского труда дослужиться до должности городского судьи, что никак не могло устроить обладавшего немалыми амбициями молодого человека. К тому же, как показала вся его жизнь, Сагайдачный обладал не только склонностью к военному делу, но и любовью к риску (можно даже сказать – к авантюре). Человеку с сочетанием подобных качеств тогда на Украине был только один путь – на Запорожскую Сечь. Одновременно он не мог не понимать, что уникальный для Сечи уровень его образования даст прекрасные возможности для выдвижения.

Вероятно, Петр Конашевич, сразу после прихода на Сечь, участвовал в молдавской и ливонской войнах. Видимо, тогда же он получает и оставшееся за ним в истории прозвище Сагайдачный. Сагайдаком (слово имеет монгольское происхождение) на Руси называли полный набор для лучника (сам лук и колчан со стрелами) или иногда только колчан со стрелами. Можно предположить, что Петр Конашевич отличился среди запорожцев особой меткостью при стрельбе из лука, благодарю чему его прозвище пошло от сагайдака.

Очень скоро Сагайдачный становится обозным, что было в иерархии Сечи чрезвычайно важной должностью. Обозный руководил всей артиллерией запорожцев, и понятно, что для этого чрезвычайно подходил человек с глубокими познаниями в точных науках. При этом артиллерия Сечи была одной из наиболее сильных на континенте, хотя и состояла из очень разнокалиберных пушек, в основном взятых во время походов в качестве трофеев.

О том, что артиллерией Сечи Сагайдачный командовал эффективно, свидетельствует то, что в 1605 г. собравшиеся на раду курени избирают его наказным атаманом. Должность наказного атамана была тем более ответственной, что в его обязанности входило не только управление войском, но и все внешние сношения Запорожской Сечи. Однако при этом наказной атаман ни в коем случае не должен был демонстрировать перед простыми казаками свое превосходство. По меткому замечанию историка первой половины XIX века Василия Ломиковского, «кошевой должен был притворяться человеком простым, добрым, никакого умственного преимущества над рядовыми казаками не имущим, а только храбростью и добротой сердца отличаться, судить и говорить с прочими, в мирное время, яко отец с детьми».

На этот год приходится и первое достоверное известие о полководческих успехах Сагайдачного – казаками под его командованием была взята хорошо укрепленная турецкая крепость Варна (главная твердыня османов на западном побережье Черного моря) и в ней богатая добыча, в том числе десять галер с грузом.

После этой серьезной победы запорожцы под командованием Сагайдачного пошли на Крым и взяли штурмом не менее хорошо укрепленную крымскую Каффу, в которой освободили большое количество привезенных на продажу христианских невольников. Сагайдачному также удалось уничтожить в гавани сильную вражескую эскадру, что ослабило морскую мощь Турции во всем черноморском регионе.

Следует подчеркнуть, что подобные походы готовились самым тщательным образом – их планирование было по плечу лишь высокоодаренному полководцу, знакомому с особенностями морского боя и проведения десантных операций. О тщательности подготовки морских походов осталось содержательное свидетельство находившегося на польской службе французского инженера и военного топографа Гийома Левассера де Боплана: «Когда казаки задумывают свой морской поход, то не имеют разрешения от короля, но получают его от своего гетмана и созывают военный совет. На нем выбирают наказного гетмана, который должен возглавить их поход; делается это так же, как при выборе гетмана, однако походный атаман выбирается только на время. Далее они направляются к Военной казне, которая является местом их сбора. Там строят лодки около 60 футов длиной, 10 или 12 шириной и 12 глубиной. Те лодки не имеют корма, возводятся из ствола лодочного деревья – ивы или липы – длиной 45 футов… Обычно на их лодке есть десять-пятнадцать пар весел с каждой стороны, и плывут те лодки быстрее, чем турецкие весельные галеры. На лодках также ставят мачту, на которую натягивают довольно неуклюже парус, который распускают только в хорошую погоду… Каждый казак вооруженный двумя ружьями, саблей. А на каждой лодке есть также четыре-шесть фальконетов, необходимая для похода живность… У каждого есть компас».

Успех Сагайдачному в его походах способствовал еще и благодаря внедрению им в Войске Запорожском строжайшей дисциплины, что позволило эффективно управлять всеми подразделениями в бою. Для этого он не останавливался перед самыми суровыми мерами – так, во время морских походов категорически запретил употреблять крепкие напитки, и нарушители могли заплатить жизнью за ослушание.

На следующий год Сагайдачный вновь осуществил удачный поход на Крымское ханство. Несмотря на то что турки знали о походе и заранее направили в Черное море военные корабли, они не смогли противостоять чайкам Сагайдачного и были разбиты под Очаковом. Запорожцами были взяты и сожжены Очаков и Перекоп, что еще более укрепило влияние и популярность кошевого атамана на Сечи.

Воинские способности кошевого атамана были оценены казаками и старшиной весьма высоко – в 1607 г. (это наиболее вероятная дата, хотя в исторической науке по этому вопросу нет единого мнения) он, с согласия запорожцев, провозглашает себя гетманом «обеих сторон Днепра и всего Войска Запорожского».

Уже в качестве гетмана Сагайдачный продолжает свои морские походы, что становились все более серьезной проблемой для Блистательной Порты.

В конце 1608 – начале 1609 г. под его командованием запорожцы на чайках дошли до Дуная, где успешно действовали на подступах к Килии, Белгороду и Измаилу. Особо отметим взятие Перекопа десантом запорожцев. Несмотря на яростное сопротивление гарнизона из янычар, десантная операция и штурм крепости были проведены гетманом безукоризненно.

В 1610 г. запорожцы под командованием Сагайдачного вновь атаковали эти сильные крепости, а также крепости Облучи и Новосидло.

Спустя два года гетман нанес сильные удары по османам с моря – крупными силами он провел штурм Гезлева, Бабадага, Варны и Месемврии. В конце этого же года гетман вместе с донскими казаками взял штурмом Гезлев.

На следующий год – очередной успех. Кроме уже ставших привычными победных походов на турецкое побережье, Сагайдачный разбил в устье Днепра специально высланную против запорожцев турецкую флотилию.

Весна 1614 г. принесла гетману первую серьезную неудачу. Идущие на Порту чайки попали в бурю, и многие из них утонули. Немногие чайки, оставшиеся после бури на плаву, были прибиты к анатолийскому побережью, где их и уничтожили турки. Однако эта неудача не остановила Сагайдачного, и он организует удачную десантную операцию против Трапезунда.

В итоге этот год все-таки принес гетману новый крупный успех – вновь вместе с донскими казаками он овладел крепостью Синоп и при этом уничтожил защищавший ее сильный флот.

Гнев султана от падения Синопа был настолько велик, что он приказал повесить за это великого визиря Наух-пашу, который был обвинен в поражении османов.

Отметим, что сотрудничество запорожцев и донцов не было ситуативным. Между ними был создан стратегический союз, окончательно оформившийся в следующем году, когда была достигнута договоренность совместно бороться против общих врагов. Запорожцы и донцы планировали в 1616 г. вместе идти на Азов, но вышло так, что их боевое содружество реализовалось в другом месте.

В 1615 г. запорожцы подошли к самому Константинополю и провели удачную десантную операцию между городскими портами Мизевной и Архиокой. Султан бросил на их преследование флотилию, но в устье Дуная турки потерпели полное поражение, а их командующий попал в плен.

Подлинно триумфальным стал для Сагайдачного 1616 г. Весной в устье Днепра он наголову разбил турецкую эскадру – только в качестве трофеев было захвачено 15 галер и несколько десятков мелких судов. После того как гетман ликвидировал опасность нападения с моря, вместе с донцами взял штурмом Каффу.

Взятие Каффы запорожцами. Гравюра из книги «Стихи на жалостный погреб благородного рыцаря Петра Конашевича-Сагайдачного». 1622 г.

Пока османы пытались ускоренным строительством новых кораблей восполнить чрезвычайно чувствительные для Порты потери флота, запорожцы устроили новый налет на турецкое побережье и, пользуясь фактором неожиданности, уничтожили много галер. После этого был высажен десант, который подошел к Трапезунду со стороны суши и быстрым ударом овладел крепостью.

Здесь же произошла еще одна победа запорожцев на море – была разбита высланная султаном сильная эскадра под командованием генуэзца Цикали-паши. Сразу после этого запорожцы подошли к Босфору, где нанесли туркам значительный ущерб.

Не удалась османам и попытка застать запорожцев врасплох в Днепровском лимане около Очакова, куда ими была специально выслана крупная эскадра. Казаки изменили направление движения и пошли через Азовское море, откуда и вышли малыми реками и, волоча чайки по суше, к Сечи.

Особо из побед Сагайдчного в 1616 г. следует выделить Самарскую битву, когда Порта при помощи вассального Крымского ханства попыталась взять реванш за последние поражения.

Войско хана вторглось на украинские земли и прошло по ним с опустошительным походом. Когда интервенты-грабители уже возвращались, Сагайдачный, благодаря прекрасно налаженной им разведывательной службе, узнал, что татары собираются переправляться через приток Днепра реку Самару Гетман правильно рассчитал, что поскольку туда они подойдут вечером, то обязательно остановятся на ночлег. Запорожцы скрытно подошли ночью и, воспользовавшись отсутствием у татар сторожевого охранения, выстрелами разогнали большой табун верховых лошадей, которые бросились бежать и смяли татарский лагерь. Немедленно после этого запорожцы лавой атаковали татар и одержали победу с самыми незначительными потерями.

Лучше всего значение морских походов Войска Запорожского, совершенные в то время, когда его возглавлял Сагайдачный, характеризуют слова итальянского путешественника Пьетро дела Вале, написанные им в 1618 г.: «Турки не имеют на Черном море ни одного места, которое бы не взяли и не разорили казаки. Во всяком случае, они сегодня на Черном море такая значительная сила, что, если приложат больше энергии, будут полностью его контролировать».

Пользуясь сильно возросшей военной мощью Войска Запорожского, Сагайдачный, кроме действий против турок и крымских татар, начал постепенно брать под свою власть и украинские земли Речи Посполитой. Так, в 1618 г. жители местечек и сел, расположенных в бассейнах Тетерева и Ирпеня, объявили о своем вхождении в Войско Запорожское и образовали казачьи сотни. При этом власти Речи Посполитой, боясь открытого столкновения с запорожцами, не решились выступить против подобного нарушения своих прав и предпочли «не замечать» происходящего.

Поляки избегали прямого столкновения с Войском Запорожским в первую очередь потому, что все их силы были втянуты в затяжное противоборство с Москвой. В 1618 г. для поляков сложилось особенно тяжелое положение, когда войска королевича Владислава оказались в крайне критическом положении. У Речи Посполитой уже не было сколько-нибудь значительных резервов, чтобы направить их в помощь Владиславу, и в сложившейся ситуации король был вынужден обратиться за помощью к Сагайдачному Гетман согласился оказать помощь Владиславу в получении русской короны, но в обмен на это выдвинул ряд условий, на которые поляки вынуждены были согласиться: увеличение территории, на которую распространяется власть Войска Запорожского, прекращение преследования православия, увеличение численности казацкого войска, административная и судебная автономия украинских земель (в дальнейшем поляки не выполнили ни одного из своих обещаний).

Заметим, что пройдет совсем немного времени и Сагайдачный будет сильно сожалеть о своем решении участвовать в войне против единокровных и единоверных братьев. Как утверждал Мелетий Смотрицкий (с которым Сагайдачный вместе учился в Острожской академии), гетман потом от имени всего Войска Запорожского просил Иерусалимского патриарха Феофана III «об отпущении греха разлития крови христианской в Москве». Иерусалимский патриарх отпустил ему этот грех, но категорически запретил в дальнейшем воевать против православного Русского царства.

Однако в августе 1618 г. Сагайдачный получил от польского короля в знак принятия всех выдвинутых им требований булаву, бунчук, печать и флаг и пошел в поход на Москву во главе 20-тысячного войска. В свою очередь, Владислав подходил к Москве с другой стороны, чтобы совместными силами замкнуть кольцо окружения вокруг русской столицы.

Пользуясь тем, что на его пути не было сколько-нибудь крупных русских войск, Сагайдачный взял и разорил Путивль, Рыльск, Курск, Елец и Ливны. Одновременно отряд под командованием подчиненного Сагайдачному Михаила Дорошенко взял Лебедян, Скопин, Данков и Ряжск, а потом двинулся на рязанские земли. Около Ельца Сагайдачный и Дорошенко соединились и вместе пошли на Москву.

В полном соответствии с нравами того времени войско Сагайдачного действовало бесчеловечными методами, совершая то, что, по более поздней терминологии, именуется военными преступлениями. Так, «Вельский летописец», содержащий известия с 1598 по 1632 г., написал следующее о взятии Ливен: «А пришол он, пан Саадачной, с черкасы под украинной город под Ливны, и Ливны приступом взял, и многую кровь християнскую пролил, много православных крестьян и з жёнами и з детьми посёк неповинно, и много православных християн поруганья учинил и храмы Божия осквернил и разорил и домы все християнские пограбил и многих жён и детей в плен поймал».

Еще большими зверствами отметился Дорошенко на Рязанщине, когда его казаки убивали даже грудных младенцев. Остается только добавить, что подобное поведение было характерно для запорожцев отнюдь не только в Русском царстве. Перед тем как дойти до него, Сагайдачный подверг не менее ужасному разорению земли Киевского и Волынского воеводств.

Следует отметить, что далеко не каждый город Сагайдачный брал легко. Гарнизон Ливен насчитывал всего 940 человек, но отверг предложение о сдаче, а при штурме сумел нанести казацкому войску значительные потери.

Если отвлечься от моральной составляющей, то, как пример высокого воинского мастерства Сагайдачного, следует привести взятие Ельца. Елецкий гарнизон под командованием воеводы Андрея Полева насчитывал почти две тысячи человек, а крепость была хорошо укреплена. Первые приступы воевода отбил, и Сагайдачный понял, что без длительной осады Елец штурмом взять не удастся. Тогда он решил провести отвлекающий маневр. Имитировав отступление, гетман спровоцировал Полева на преследование, а в это время оставленная засада взяла штурмом оставленный без защиты город. Как и в других местах, в Ельце войско Сагайдачного отметилось зверской расправой с мирным населением, в том числе убийством женщин и детей.

Из находившихся на дальнейшем пути к Москве городов Сагайдачный не смог взять маленький Михайлов. Подойдя к нему 16 августа, он безрезультатно штурмовал его одиннадцать дней. Несмотря на массированное применение артиллерии и осадной техники, осажденные отбивали все попытки штурма, а потери Сагайдачного превысили тысячу человек. Гетман не мог больше тратить время на осаду и был вынужден уйти от города.

Отряд князя Григория Волконского попытался помешать Сагайдачному переправиться через Оку, чтобы не дать подойти к Москве и соединиться с Владиславом. Но гетман сумел обмануть Волконского относительно места главной переправы. Он создал видимость, что собирается переправляться у впадения в Оку реки Осетр, куда и направилось русское войско. Пока два дня в этом месте происходили столкновения с отвлекающими силами запорожцев, Сагайдачный беспрепятственно переправился у Ростиславля-Залесского. После этого Волконский был вынужден срочно отступить и спрятаться за стенами Коломны – дорога на Москву была открыта.

Сагайдачный не поддался соблазну штурмовать хорошо укрепленную Коломну с сильным гарнизоном, что означало бы для него большую потерю времени, а двинулся дальше в направлении на Москву. По дороге он взял Ярославль, Переяславль, Романов, Каширу и Касимов, где совсем или почти не было русских войск.

В конце сентября Сагайдачный стал у Донского монастыря, откуда потом направился для соединения с поляками. Вышедший из Москвы сильный отряд, целью которого было не допустить этого соединения, задачи своей не выполнил. Русские войска не вступили в бой с Сагайдачным по двум причинам. Во-первых, казацкое войско значительно превышало московское, а во-вторых, как раз в это время на небе появилась комета, что, по средневековым поверьям, было чрезвычайно дурным предзнаменованием.

Войска великого гетмана Литовского Яна Ходкевича-Борейко и Сагайдачного соединились у стен Кремля и начали совместную осаду. Решающий штурм крепости был намечен на 30 сентября, но потерпел неудачу. Незадолго до его начала на сторону русских перебежали два французских наемника, рассказавшие о том, что ночью планируется взорвать Тверские и Арбатские ворота и после этого начнется атака. Поэтому, когда подрывники попытались осуществить задуманное, то были встречены плотным ружейным огнем и были вынуждены отступить.

После неудачи штурма Владислав уже не решился на его повторение, а приближение холодов заставило его согласиться на переговоры.

Когда поляки и запорожцы сняли осаду, Сагайдачный отправился под Калугу и по дороге (уже исключительно с целью грабежа) взял штурмом острог в Серпухове, но саму крепость захватить не смог. После он взял еще и острог в Калуге, но также не сумел взять самой крепости. Кроме того, Сагайдачный послал к Владиславу гонца с просьбой не заключать мир – видимо, ему очень не хотелось расставаться с возможностью широкого грабежа в русских землях. Гетман также прекрасно понимал, что, пока поляки заняты военными действиями против русских войск, он мог свободно брать под свою руку все новые земли Речи Посполитой.

Однако, несмотря на позицию Сагайдачного, русские и польские представители 1 декабря заключили в Деулино перемирие, и война была закончена.

После Деулинского перемирия Сагайдачный решил не возвращаться на Сечь, а пришел в Киев, где провозгласил себя гетманом «над Киевской Украиной и Гетманом всего Войска Запорожского». Это было явным вызовом польскому королю, но гетман рассчитывал, что у Речи Посполитой сейчас нет достаточных сил, чтобы пойти против него. Но поляки быстро сумели сосредоточить на украинских землях значительные силы, и Сагайдачный вынужденно пошел на уступки принципиального характера. Согласно подписанному им Роставицкому соглашению, численность реестровых казаков определял теперь исключительно король.

Роставицкое соглашение нанесло огромный удар по авторитету Сагайдачного среди запорожцев. Именно оно послужило причиной избрания в конце года нового гетмана Войска Запорожского – Якова Неродича-Бородавки, а Сагайдачный теперь возглавлял лишь реестровых казаков. Желание вернуть власть, в свою очередь, заставило его просить Москву о принятии на службу. При этом Сагайдачный, стремясь продемонстрировать свои возможности, обещал организовать большой поход запорожцев против Крымского ханства.

В марте 1620 г. он послал в Москву своего доверенного представителя – атамана Петра Одинца и с ним несколько казаков. Одинец от имени гетмана заявил следующее: «Прислали их все запорожское войско, гетман Сагайдачный с товарищами, бить челом государю, объявляя свою службу, что они все хотят ему, великому государю, служить головами своими по-прежнему, как они служили прежним великим российским государям и в их государских повелениях были и на недругов их ходили, крымские улусы громили. Теперь они также служат великому государю, ходили на крымские улусы, а было их с 5000 человек, было им с крымскими людьми дело по сю сторону Перекопи под самою стеною; татар было на Перекопи с 7000 человек, а на заставе с 11000; божиею милостию и государевым счастием татар они многих побили, народ христианский многий из рук татарских высвободили; с этою службою и с языками татарскими присланы они к государю: волен Бог да царское величество, как их пожалует, а они всеми головами своими хотят служить его царскому величеству и его царской милости к себе ныне и вперед искать хотят… На весну все мы идем в Запорожье, а царскому величеству все бьем челом, чтоб нас государь пожаловал как своих холопей».

Заметим, что хотя в это время Сагайдачный уже не имел права говорить от имени Войска Запорожского, но продолжал представлять себя главой не только реестровых казаков, но и запорожцев.

В Москве, предав забвению недавние действия Сагайдачного на русских землях, отнеслись к гетманским посланцам благосклонно, хотя и отказались от помощи в борьбе против Крымского ханства. Недавнему разрушителю русских городов было передано царем 300 рублей жалованья, что подтверждает его фактический прием на московскую службу. Это же следует и из слов грамоты царя Михаила Федоровича Сагайдачному: «Вперед мы вас в вашем жалованьи забвенных не учиним, смотря по вашей службе; а на крымские улусы ныне вас не посылаем, потому что крымский Джанибек-Гирей царь на наши государства войною не ходит, и наши люди также крымским улусам вреда никакого не делают».

Но этот прием на службу имел сугубо формальный характер. После только что закончившегося Смутного времени и полного истощения государственной казны Русскому царству было не до походов в Крым. Михаил Федорович просто хотел таким образом продемонстрировать полякам, что он, при необходимости, сможет использовать против них запорожцев. Это, в свою очередь, должно было стать для Речи Посполитой сдерживающим фактором в любых антирусских планах.

Но у посольства Сагайдачного была и другая цель, кроме челобития о поступлении на русскую службу. В это время в Москве находился патриарх Иерусалимский, и Одинец должен был заручиться его поддержкой в деле восстановления уничтоженной униатами православной иерархии на Украине.

Даже формальное поступление на службу к Михаилу Федоровичу сыграло в пользу Сагайдачного – в Варшаве теперь опасались, что, в случае полного разрыва с гетманом, Москва окажет ему военную помощь.

Летом 1620 г. Сагайдачный также сумел выгодно использовать для себя другой внешний фактор. В начавшейся войне с Турцией поляки потерпели в битве под Цецорой сокрушительное поражение и им теперь жизненно необходима была помощь со стороны казаков Сагайдачного. Благодаря этому, на военном совете в Варшаве гетман сумел добиться для себя выгодных условий в обмен на помощь в войне с Турцией: ликвидировать должность назначаемого Варшавой казацкого старшого, признать власть гетмана на всей территории Украины, отменить все ограничения казачьих прав и прекратить гонения на православие. Отдельно было обещано выплатить всем казакам за войну с Турцией большое жалованье.

Сагайдачный немедленно воспользовался данными обещаниями (которые так и остались обещаниями) для возвращения себе утерянной власти над Войском Запорожским. Сразу после военного совета в Варшаве он направился к запорожцам, которые стояли лагерем под Могилевым в Подолии и готовились выступить против турецко-татарских войск под Хотин.

Сагайдачный, сумев представить себя единственным их защитником, был вновь избран гетманом Войска Запорожского. После этого он велел заковать в кандалы своего недавнего удачливого соперника, и через несколько дней, во время Хотинской битвы, тот был казнен (существует версия, утверждающая, что свергнутый гетман не был убит, но она представляется недостоверной). Правда, некоторые источники говорят о том, что Бородавка был лишен булавы уже во время самой Хотинской битвы, но тут мы явно имеем дело с путаницей фактов смещения и казни. Понятно также, почему Сагайдачный казнил своего предшественника именно во время битвы. Бородавка был популярен среди запорожцев и убить его сразу было рискованно – это могло вызвать волнения. Во время же чрезвычайно ожесточенного сражения, когда все силы запорожцев были заняты борьбой с противником, это подлое убийство прошло незамеченным.

Решающее сражение произошло под стенами Хотинской крепости со 2 сентября по 9 октября. Объединенное польско-литовско-запорожское войско (в котором была также наемная немецкая пехота) возглавлял гетман Ходкевич. При этом запорожцы составляли в нем абсолютное большинство – 41 тысячу из 76-тысячного войска. Казаки также обладали сильной и современной артиллерией (в основном легкой, которую можно было быстро перемещать по полю боя для стрельбы с разных позиций), которой Сагайдачный уделял особое внимание.

Турецко-татарским войском командовал султан Осман II, и оно состояло примерно из 210 тысяч воинов (из них 150 тысяч турок) и имело кроме обычной конницы кавалерию на верблюдах и даже боевых слонов.

Это одно из самых долгих сражений своего времени началось утром 1 сентября, когда, занимавший высокий берег Днестра Осман II силами янычар атаковал запорожцев. Последние в это время еще не успели укрепить позиции, а польско-литовские силы только готовились форсировать реку. Однако на помощь Сагайдачному переправился 3-тысячный отряд немецкой пехоты под командованием полковника Эрнста Денгофа, что не дало османам возможности разбить запорожцев. На следующий день сумело переправиться еще тысяча пехотинцев Денгофа, которые вместе с казаками совместно отбивали непрекращающиеся атаки янычар (каждая из которых сопровождалась массированным артиллерийским обстрелом).

Атаки войска султана беспрерывно продолжались и особо активный характер приобрели 4 сентября (в общей сложности, в тот день они продолжались около 5 часов), когда в них участвовало не менее 100 тысяч воинов. Наемный немецкий офицер, оставивший интереснейшие дневниковые записи о Хотинской битве, так написал о происходящем (обратим внимание на подчеркивание автором особой роли в битве казаков Сагайдачного): «…султан построил три красивых боевых эшелона в виде полумесяца, причем турецкая мощь была необозрима, и двинул свои войска в сражение опять. На сей раз янычары потеряли довольно многих и вынуждены были обратиться в бегство. Наши же с несколькими орудиями стояли в поле и часто палили из них по врагу. Но турок насел на запорожцев или же казаков так сильно, что пришлось посылать к ним на помощь три хоругви немцев. Неприятель без удовольствия услышал немецкие мушкеты и отступил. Запорожцы на свой манер или по обычаю той страны благодарили за это немцев, мужество которых казаки увидели своими глазами. Один из них преклонил колено перед немцем и сказал: «Добра німці, а поляк ск… син». Казаки давали также многим немцам в тот день хлеба и мяса, прося и впредь помогать им в борьбе против врага».

Отмечу здесь также, что силы запорожцев, или, как они называются, казаков, превышали 40 тысяч человек. К вечеру, когда турки хотели отступать, они вместе с тремя немецкими хоругвями г. полковника Вайера и г. полковника Лермута преследовали врага, обратили его в бегство и захватили четыре прекрасных орудия. Правда, пятую пушку из-за того, что она была очень большой и потому в спешке ее нельзя было быстро увести, а враг стал возвращаться, бросили, предварительно поломав ее колеса.

Дополним это описание автора, который видел происходившее только со своей ограниченной позиции и не мог описать всю картину битвы. Султан во время третьей атаки погнал на позиции запорожцев верблюдов и мулов, но казаки напугали их громкими криками и животные бросились назад, сминая турецкие ряды. Сагайдачный воспользовался начавшейся в войсках султана паникой и ворвался в укрепленный лагерь противника. Этот момент мог стать решающим для исхода битвы, но излишне осторожный Ходкевич отказался дать гетману польскую кавалерию для продолжения атаки. После этого, несмотря на нанесенный османам большой урон, запорожцы вынуждены были отступить на прежние позиции.

7 сентября султан вновь, после массированной артиллерийской подготовки, всеми своими силами атаковал войско Ходкевича (24 сентября великий гетман Литовский умер и командующим стал Станислав Любомирский) и главный его удар был направлен против запорожцев. Однако Сагайдачный успешно отразил все атаки и сам перешел в контрнаступление. Это стало причиной того, что султан перенес направление главного удара на польско-литовские войска. Здесь турки действовали более успешно, но все же были вынуждены после наступления темноты отойти на свои позиции.

Анонимный немецкий автор особо отмечает в своем дневнике совершенную тогда удачную диверсионную вылазку казаков (пусть она имела и ограниченное значение): «…запорожцы, или казаки, число которых не превышало 500 человек, в глубокой тишине вскарабкались на утесы и ударили на турецкую стражу. Затем они скрытно врывались в турецкие палатки, острыми кинжалами перерезали глотки врагам, рубили турок. Они захватили богатейшую добычу: сабли, красивейшие уздечки, украшенные золотом, прекрасные турецкие ковры, серебряные вещи. Но среди турок, к которым врывались в палатки казаки, спали не все, и один часовой сумел поднять тревогу в своем лагере. Из-за этого казаки должны были бежать из турецкого лагеря назад, в скалы, причем 16 из них было убито».

Наемник из Германии также пишет о тяжелейших условиях отсутствия продовольствия и пригодной для питья воды, в которых приходилось воевать войску Речи Посполитой (что, в полной мере, относилось и к запорожцам): «Так как не было никакого средства достать провиант для несчастных, истощенных от голода солдат, то из-за этого, а также из-за жажды, нездоровой ядовитой известковой воды среди войска вспыхнула кровавая дизентерия, усугубившая все беды. Лица бедных солдат так пострадали от воды, что многие не могли видеть. Их половые органы раздулись, словно бычьи пузыри, и не выпускали мочу.

По восемь-десять, по двенадцать, по четырнадцать дней не было ни хлеба, ни пива. Солдаты должны были жарить конскую печенку и есть ее вместо хлеба. Правда, вареная конина, которую ели вместо говядины, была очень хороша. Вместо пива пили плохую известковую воду. Дошло до того, что в лагерь не могли доставить хлеба в течение четырех недель и еще нескольких дней. Некоторые из солдат по десять, по двенадцать дней не имели во рту ни кусочка хлеба. Военачальники были не в лучшем положении, имея лишь крупу и немного сухарей. Некоторые из них не избежали жалкой участи.

Редко в каких войнах приходилось испытывать такие тяготы, какие были в Валахии, когда ели собак и кошек. В этом убедились многие честные солдаты и командиры. Некоторые говорили, что в осажденном Смоленске в Московии, хоть и приходилось есть собак и кошек и не иметь по десять, по двенадцать дней хлеба, но по крайней мере там можно было достать хорошее питье. Здесь же хорошей воды не было четыре недели.

Следует упомянуть о кончине одного страшно изголодавшегося мушкетера. Перед смертью он просил у Господа лишь кусочек хлеба. Когда же его лейтенант подал ему кусочек сухаря, он все же не смог его съесть из-за сильного истощения. Он лишь откусил кусочек сухаря, держа другой в руке, да так и скончался. Однажды, когда я шел по лагерю, один солдат жадно попросил у меня воды. Я дал ему известковой воды, и он выпил ее с большой жадностью. Не прошел я и двадцати шагов, как он умер. Точно так же умирали и многие другие.

Я опускаю повествование о значительной нехватке корма для несчастных лошадей, которые на протяжении четырех недель не ели ни сена, ни соломы. Тут было горе горькое. Добрые кони ели ветки в дубовом лесу, из-за голода должны были грызть колья, к которым они были привязаны, объедать холки друг у друга. Лошади, как и многие сотни солдат, умирали от голода. По словам сведущих людей из лагеря, внутри большого укрепления и за его пределами погибло 24 тысячи лошадей.

Как мне достоверно сообщали, двое солдат из-за сильного голода покончили самоубийством. Они вышли на средину моста, дважды крикнули «Иисус», прыгнули вниз и утонули».

11 сентября султан вновь, после массированной артиллерийской подготовки, попытался атаковать позиции запорожцев, но был отбит и понес большие потери. Через четыре дня штурм одновременно польско-литовских и запорожских позиций возглавил татарский полководец Каракаш-паша, но был убит и штурм также закончился провалом.

25 и 28 сентября султан вновь предпринял всеми своими силами попытки штурма позиций Любомирского, но это опять не дало никаких результатов, кроме больших потерь турецко-татарских сил.

В результате, общие потери войск Османа II составили более 40 тысяч, в то время как Любомирского примерно втрое меньше. Но дело было даже не в потерях – учитывая огромную численность турецко-татарского войска, они все равно не достигли критического уровня. Главное было в том, что султан понял – он не сможет взломать устойчивую оборону противника. Поэтому Осман II был вынужден пойти на переговоры, закончившиеся 8 октября подписанием мирного договора.

Показательна оценка этого договора (после которого Порта уже не могла продвигаться далее на европейские земли), данная великим послом Речи Посполитой в Турции князем Кшиштофом Збаражским: «Заключенный ныне договор имеет все данные для того, чтобы действовать долго, поскольку нет сомнений, что [османы] не знали более тяжелой войны, чем с Польшей».

Заслуги в битве Сагайдачного были очень высоко оценены Речью Посполитой. Владислав наградил главу запорожцев (который уже официально именовался «Гетманом Войска Его Королевской Милости Запорожского») инкрустированным золотом и бриллиантами наградным мечом с надписью «Владислав Конашевичу кошевому под Хотином против Османа».

Но одновременно поляки решили обезоружить запорожцев, помощь которых уже была Варшаве не нужна – согласно мирному договору, Речь Посполитая обязалась не допускать нападений запорожцев на Порту. Процитируем в связи с этим упомянутого выше князя Збаражского, точно отметившего причины, которые могут послужить срыву договора (на тот момент чрезвычайно выгодного для Польши): «Обстоятельства, препятствующие сохранению этого мирного договора. Первое – это казаки. Удерживать их без войска и с таким малым жалованьем сможет разве что Господь Бог, люди же осмотрительные [не берутся за это]. Если они на море будут ходить, совершать такие нападения, то это вынудит турок предпочесть смерть в открытом бою безвестной гибели со своими семьями».

Хотя запорожцы сумели организованно отойти от Хотина со всем вооружением, но полководческий триумф Сагайдачного одновременно означал и его политическое фиаско.

Сам гетман, раненный в сражении отравленной стрелой, вернулся в Киев, где и умер 10 апреля 1622 г. (возможно не столько от татарского яда, сколько от собственных горьких раздумий).

Похоронен был один из наиболее выдающихся полководцев Войска Запорожского, в котором так причудливо сочетались добро и зло, вера и цинизм, высочайшая доблесть и низкая подлость, в Киево-Братском монастыре. Могила гетмана была утеряна при проведении реконструкции Богоявленской церкви уже через 70 лет.

 

Гетман Его Царского Пресветлого Величества Войска Запорожского Богдан-Зиновий Михайлович Хмельницкий

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 октября 1943 г., как раз в то время, когда успешно проходило освобождение Красной армией Украины и уже совсем недолго оставалось до освобождения Киева, был учрежден последний «сухопутный» полководческий орден – Богдана Хмельницкого. Первые две степени, согласно орденскому Статуту, предназначались для награждения исключительно за значительные полководческие операции и победы: «Орденом Богдана Хмельницкого I степени награждаются командующие фронтами, флотами, армиями, флотилиями, их заместители, начальники штабов, начальники оперативных управлений отделов и начальники родов войск фронтов, флотов, армий и флотилий, командиры соединений партизанских отрядов:

– За успешную, проведенную с применением умелого маневра операцию, в результате которой освобожден от врага район, город, имеющий особое стратегическое значение населенный пункт, причем врагу было нанесено серьезное поражение в живой силе и технике;

– За проведенную соединением партизанских отрядов операцию, в результате которой был разгромлен штаб войск противника, захвачена его военная база, уничтожены крупные транспорты с живой силой и техникой противника, а также за умелую, проведенную совместно с частями Красной армии, боевую операцию, следствием которой явилось освобождение значительной части советской территории от врага.

Орденом Богдана Хмельницкого II степени награждаются командиры корпусов, дивизий, бригад и полков, их заместители, начальники штабов, командиры соединений партизанских отрядов, их заместители и начальники штабов, командиры партизанских отрядов:

– За прорыв укрепленной полосы врага, успешную операцию по форсированию водного рубежа, за глубокий рейд в тыл противника, в результате чего серьезно нарушены коммуникации врага и нанесен серьезный ущерб его тыловым снабжающим базам;

– За умело организованную и успешно проведенную партизанским отрядом операцию, в результате которой был разгромлен опорный пункт противника, истреблен вражеский гарнизон, освобождены угоняемые на немецкую каторгу советские граждане, нарушены коммуникации и линии связи, уничтожены транспорты противника».

Не вызывает сомнения, что Сталин принял решение об учреждении этого ордена отнюдь не только из политических соображений. Более чем логично было в период возрождения в стране внеидеологического, исторического патриотизма наряду с именами Суворова и Кутузова вернуть из небытия и имя прославленного многими блестящими победами над иноземными захватчиками гетмана Богдана Хмельницкого.

К сожалению, часто, за грандиозностью государственной деятельности Хмельницкого, его выдающиеся полководческие заслуги отходят на задний план, и мы надеемся, что хоть в небольшой мере сможем восполнить подобное упущение.

Прежде чем стать полководцем, Хмельницкий приобрел большой военный опыт, принимая участие в тяжелейших войнах с Турцией. Первым боевым испытанием будущего гетмана стало участие в польско-турецкой войне 1620–1621 гг., и в битве под Цецорой он попал в плен. В плену Хмельницкий находился два года и, согласно одной из версий, был переводчиком у турецкого адмирала, что дало ему возможность увидеть изнутри механизм функционирования османского войска. После освобождения он участвует в морских походах против Порты, в одном из которых запорожцы дошли почти до стен Константинополя.

Дальше на долгие годы сведения о Хмельницком носят чисто легендарный характер, наподобие истории о том, как во главе 2-тысячного отряда запорожцев он находился во французской армии во время осады Дюнкерка. На самом деле имеются сведения (хотя и их достоверность не слишком велика) об участии в осаде Дюнкерка лишь наемного полка под командованием кошевого атамана Запорожской Сечи Ивана Сирко. Но Хмельницкий действительно был некоторое время во Франции и, вероятно, служил под началом принца де Конде (во всяком случае значительно позднее, в 1655 г., он при встрече с французским военным агентом назвал Людовика II де Бурбона-Конде «своим старым вождем»).

Французский эпизод, впрочем, важен в другом отношении. Он доказывает, что уже в 1644 г. Хмельницкий считался выдающимся полководцем не только в среде запорожцев – возможно, до нас просто не дошли сведения о некоторых его предыдущих военных достижениях. В 1644 г. посол Франции в Речи Посполитой граф де Брежи рекомендовал кардиналу Мазарини принять запорожцев на службу во французскую армию, причем подчеркнул, что они имеют очень талантливого полководца, а именно Хмельницкого. Мазарини последовал совету посла, и Хмельницкий был приглашен во Францию, куда он и отправился морским путем. Не вызывает также сомнения, что, благодаря переговорам французов с Хмельницким, на службу королю поступило около 2500 запорожцев, принявших участие в войне с Испанией.

Гетман Богдан Хмельницкий. Позднейшая копия неизвестного художника с портрета XVII века

После возвращения из Франции Хмельницкий занимает одну из наиболее серьезных должностей в казацком войске – становится войсковым писарем. В его компетенцию входили все внутренние и внешние сношения Войска Запорожского – приблизительно эти функции соответствовали функциям в позднейших войнах начальника штаба крупного соединения.

Через два года именно Хмельницкий станет одной из главных фигур в переговорах с польским королем Владиславом IV относительно участия казаков в войне с Турцией, что показывает степень его влиятельности.

То, что запорожцы в 1648 г. избрали гетманом именно Хмельницкого, объясняется в том числе тем, что на Сечи были уверены в его полководческих способностях, которые позволят успешно вести борьбу с Речью Посполитой.

Сразу же после избрания Хмельницкий провозгласил, что избавиться от польского владычества можно только путем вооруженной борьбы, и призвал к ней весь народ, а не только казачество. Как он заявил в Белоцерковском универсале: «Вам всем обще Малоросияном о том доносим, так и до компанеи военной, на предлежащее с ними же поляками дело военное вас вызываем и заохочуем. Кому мила вера благочестивая, от поляков на унею претворяемая; кому з вас любима целость отчизны нашей, украины Малороссийской… – о уволненю от бед лядских всего народа Малороссийского».

Первым крупным столкновением Хмельницкого с поляками стала битва под Желтыми Водами. Заметим, что существует несколько описаний и дат данного сражения. Историки, например, по-разному трактуют роль в битве татарской конницы и ряд других вопросов. Вопрос остается открытым для дискуссии, но мы считаем более достоверной традиционную версию о датировке сражения 5–8 мая, в соответствии с которой и будем описывать ход битвы.

Когда поляки наконец поняли, что гетман собирается начать восстание, то решили разгромить Сечь. Расчет у них был правильный – именно Сечь была центром подготовки восстания, и без нее Хмельницкий не смог бы развернуть широкие военные действия. Для исполнения данного плана Великим коронным гетманом Николаем Потоцким (имевшим многозначительное прозвище Медвежья Лапа) были посланы из Корсуни к Кодаку два отряда. Первый – из 4–6 тысяч реестровых казаков под командованием есаула Барабаша и вместе с ним небольшое количество немецкой пехоты (снаряженные по немецкому образцу поляки). Второй под командованием гетманского сына – нежинского старосты Стефана Потоцкого, и казацкого комиссара Шемберга, численность которого составляла, по разным данным, от 6 до 20 тысяч (первая цифра представляется более близкой к истине) при 12 пушках. Отряды должны были соединиться и объединенными силами действовать против Сечи.

То, что поляки выставили не слишком значительные силы (хотя была полная возможность собрать большее количество), объясняется тем, что они сильно недооценили численность войска Хмельницкого. Великий коронный гетман был уверен, что без труда разобьет повстанческое войско без задействования дополнительных войск. Можно даже предполагать, что дезинформация о слабости повстанцев была запущена по инициативе самого Хмельницкого.

Узнавший о выдвижении противника и его планах (благодаря перехваченным союзниками-татарами польским лазутчикам), Хмельницкий пошел навстречу противнику. Разбив небольшой польский гарнизон, он взял крепость Кодак и стал укрепленным лагерем на левом берегу речки Желтые Воды (приток реки Ингулец). В лагере находилось около 8 тысяч казаков, кроме того, неподалеку от него, за болотистой местностью, находился отряд союзных на то время крымских татар из примерно тысячи всадников под командованием мурзы Тугай-бея. Поляки не могли обойти это место на пути к Кодаку, и Хмельницкому оставалось только ждать.

Дальше события стали развиваться самым неблагоприятным для поляков образом. Первым к Желтым Водам подошел отряд Барабаша и почти сразу же, предварительно убив часть старшин (в том числе самого Барабаша) и немецких наемников, перешел на сторону Хмельницкого. Насколько можно судить, это решение было не спонтанным, а результатом целенаправленной обработки реестровых казаков гетманскими лазутчиками, что показывает понимание Хмельницким важности проведения во время войны специальных психологических операций. Таким образом, без единого выстрела гетман увеличил численность своего войска на несколько тысяч хорошо вооруженных реестровых казаков. Кроме того, на помощь Хмельницкому прибыл и отряд донских казаков (его точная численность неизвестна, но она не была слишком большой).

При таком численном преимуществе повстанцев и занятых ими выгодных позициях у Стефана Потоцкого уже практически не оставалось шансов на успех. Его очередной ошибкой (после недооценки сил Хмельницкого и разделения войска на два отряда) было то, что он все-таки решился на сражение. Хотя история с переходом реестровых казаков должна была продемонстрировать ненадежность значительной части его войска, но он не понял, что то же самое может повториться и с его драгунами, среди которых много было православных. Положение Стефана Потоцкого и Шемберга к тому же усугублялось тем, что выбранное ими место для укрепленного лагеря полностью лишало польское войско свободы маневра. Слева была заросшая непроходимым лесом балка, которая оканчивалась речкой Большой Омельник, справа – другой приток Ингульца – речка Зеленая. В то же время войско Хмельницкого было хорошо прикрыто лесом, что не давало возможность эффективно использовать против него пушки.

Битва началась утром 5 мая. Стефан Потоцкий двинул против Хмельницкого драгун и усиленные артиллерией коронные хоругви (основная тактическая единица польской «крылатой» гусарии, насчитывавшая от 100 до 200 всадников и подразделявшаяся, в свою очередь, на почты). Однако их выход за пределы укрепленного лагеря и построение в боевые порядки Великий коронный гетман проводил слишком медленно, что дало возможность Хмельницкому контратаковать поляков.

Воспользовавшись началом атаки Хмельницкого, драгуны быстро ушли вправо от хоругвей и перешли на сторону повстанцев, что сделало окончательно невозможным для Стефана Потоцкого любые наступательные действия. Поляки были вынуждены укрыться за лагерными укреплениями, надеясь, что вскоре получат подкрепление (они не знали, что посланные для этого гонцы были перехвачены казаками).

Хмельницкий воспользовался достигнутым им значительным численным перевесом и утром следующего дня всеми силами атаковал польский лагерь. Штурм продолжался целый день, но поляки, несмотря на ожесточенное сопротивление и понесенные большие потери, не смогли удержать позиции. Однако польское командование понимало, что в условиях полного окружения у него нет шансов устоять, и Стефан Потоцкий согласился на предложение Хмельницкого отдать артиллерию в обмен на гарантию безопасного пропуска.

8 мая польский отряд, передав казакам пушки, беспрепятственно вышел из лагеря, но недалеко от места битвы – у Княжьих Байраков, на него напал Тугай-бей. Последний не мог упустить случая без особого риска поживиться добычей. Казаки не участвовали в нападении – лишь отдали пушки татарам, при помощи которых они взяли штурмом наскоро сооруженные поляками оборонительные укрепления. Штурм был недолгим – Стефан Потоцкий был смертельно ранен, а оставшиеся в живых воины его отряда взяты татарами в плен.

Сразу после победы под Желтыми Водами Хмельницкий вместе с Тугай-беем идет форсированным маршем на Корсунь, чтобы воспрепятствовать объединению главных сил поляков под руководством гетманов Потоцкого и Калиновского с князем Иеремией (Яремой) Вишневецким. Хмельницкий подошел к Корсуни утром 15 мая, и его силы (по пути следования к восставшим массово присоединялись крестьяне) насчитывали около 20 тысяч пеших при 26 пушках и примерно 4 тысячи всадников Туган-бея (приводимая в некоторых источниках цифра в 20 тысяч всадников явно в несколько раз преувеличена).

Хмельницкому противостояло около 20 тысяч поляков, но они были в значительной степени деморализованы известием о поражении под Желтыми Водами, и гетман Потоцкий принял решение отступить, не принимая боя.

Разведка Хмельницкого и на этот раз сработала чрезвычайно эффективно – вождь восстания немедленно узнал о готовящемся отступлении. Гетман правильно рассчитал, что ему необходимо воспользоваться моментом растерянности поляков и уничтожить их основные силы. В случае успеха задуманного на Украине больше бы не оставалось значительных сил Речи Посполитой (для сбора нового войска Варшаве понадобилось бы немало времени), что означало бы победу восстания. Не давая времени полякам принять боевое построение, Хмельницкий 15 мая с ходу бросил против их левого фланга татарскую конницу, а скованному боем противнику уже значительно труднее было начать отступление. Одновременно гетман получил необходимое ему время для перегруппировки с марша войск в наиболее выгодное для атаки всеми силами построение.

Поставленной цели он достиг. Пока поляки отражали атаки Туган-бея и сами контратаковали татар, Хмельницкий беспрепятственно занял господствующие над местностью высоты (что еще более увеличивало их ценность, полуохватывающие польское расположение). Гетман также использовал полученное время, чтобы максимально затруднить полякам отступление, и приказал полковнику Максиму Кривоносу перекрыть единственно возможный путь их отхода – дорогу, ведущую через урочище Кривая Балка. Полковник выполнил приказ при помощи пехотного отряда численностью примерно в 6 тысяч казаков с несколькими пушками – за короткое время он сумел устроиться внизу балки, сразу после высокого спуска засеки, вырыть глубокий ров, расположить казаков в подготовленных шанцах и пушки на противоположной стороне балки.

Утром 16 мая поляки начали отступление по Богуславской дороге. Для избежания внезапного нападения они приняли следующее боевое построение. По бокам колонны были пехотинцы, которые прикрывали поставленную в середину колонны артиллерию, а кавалерийские хоругви выполняли функции арьергарда. Но отступавшим удалось беспрепятственно пройти всего несколько километров. Вскоре гетман отдал приказ начать атаки на колонну небольшими отрядами, которые и стали проводить частые тревожащие вылазки. Сколько-нибудь серьезного ущерба полякам тревожащий обстрел из пищалей не наносил, но он сильно замедлял темп их движения и расстраивал защитный порядок построения. А нарушенное защитное построение, в свою очередь, открывало возможности для дальнейшего нападения крупными силами.

Благодаря замедлению темпа продвижения поляков, Кривонос успел расширить ров, который уже нельзя было обойти (слева находилась непроходимая болотистая местность, а справа высокие кручи, непреодолимые для кавалерии и артиллерии и почти непреодолимые для пехоты), и полностью подготовиться к подходу отступавшего неприятеля.

Однако еще до подхода к Кривой Балке войско Потоцкого понесло существенную потерю. Деморализованные непрекращающимся обстрелом, около 2 тысяч пехотинцев, захватив свободных лошадей, просто бежали, бросив своих товарищей.

В полночь поляки подошли к спускавшемуся в Кривую Балку склону. Кривонос правильно рассчитал, что по крутому склону покатятся вниз многочисленные польские повозки и пушки и, достигнув глубокого рва, перевернутся. Сразу открыла огонь артиллерия, а полякам теперь нечем было ее подавить. Тут же казаки Кривоноса нанесли удары с фронта и флангов, а вскоре в тыл полякам ударили подошедшие казаки Хмельницкого и конница Туган-бея.

Дальнейшее правильнее назвать не сражением, а добиванием совершенно деморализованного противника, который не только не мог отступить, но и принять защитное построение. Через четыре часа все было закончено – польское войско было уничтожено. Погибло около 10 тысяч поляков, а относительно количества пленных есть точные цифры – 80 видных шляхтичей, 127 офицеров, 8521 жолнер. Попали в плен и сами гетманы Потоцкий и Калиновский, которых Хмельницкий отдал Туган-бею в знак благодарности за оказанную помощь. Кроме того, Хмельницкий захватил огромное количество трофеев, в том числе 41 пушку.

Победа под Корсунью стала ключевым моментом, позволившим развернуться восстанию Хмельницкого, – на Украине больше не оставалось крупных польских сил и восстание заполыхало всюду. Теперь никто уже не мог помешать гетману взять под контроль всю территорию Левобережной Украины. В августе он уже установил свою власть на значительной части Правобережья – в Киевском, Брацлавском и Черниговском воеводствах.

Впечатление от побед Хмельницкого было настолько велико, что вскоре восстание перекинулось и в Белоруссию. Гетман, понимая всю стратегическую выгодность рассеивания польских сил, отправил туда несколько казачьих отрядов для помощи белорусским повстанцам.

Одновременно гетман попытался получить в начатой борьбе против поляков поддержку Москвы и обратился с письмом к царю Алексею Михайловичу, в котором рассказал о своих победах под Желтыми Водами и Корсунью: «Чрез которих радостно пришло нам твою царскую велможност видомим учинити оповоженю вири нашое старожитной греческой, за которую з давних часов и за волности свои криваве заслужоние, от королей давних надание помир[ем] и до тих час от безбожних ариян покою не маем.

[Тв]орець избавитель наш Исус Христос, ужаловавшис кривдубогих людей и кривавих слез сирот бидних, ласкою и милосердем своим святим оглянувшися на нас, подобно, пославши слово свое святое, ратовали нас рачил. Которую яму под нами били викопали, сами в ню ся обвалили, же дви войска з великими таборами их помог нам Господь Бог опановати и трох гетманов живцем взяти з иншими их санаторами: перший на Жолтой Води, в полю посеред дороги запорозкои, комисар Шемберк и син пана краковского ни з одною душею не втекли. Потом сам гетман великий пан краковский из невинним добрим чоловиком паном Мартином Калиновским, гетманом полним коронним, под Корсуном городом попали обадва в неволю, и войско все их квартянное до щадку ест розбито; ми их не брали, але тие люди брали их, которие нам служили [в той м]ире от царя кримского. Здалося тем нам и о том вашому [царскому] величеству ознаймити, же певная нас видомост зайш[ла от] князя Доминика Заславского, которий до нас присилал о мир просячи, и от пана Киселя, воеводи браславского, же певне короля, пана нашего, смерть взяла, так розумием, же с причини тих же незбожних неприятелей это и наших, которих ест много королями в земли нашой, за чим земля тепер власне пуста».

Рассказав о достигнутых им победах, Хмельницкий обратился со следующей просьбой о помощи, в которой была также выражена и вся его дальнейшая линия в отношениях с Москвой: «Зичили бихмо соби самодержца господаря такого в своей земли, яко ваша царская велможност православний хрестиянский цар, азали би предвичное пророчество от Христа Бога нашего исполнилося, што все в руках его святое милости. В чом упевняем ваше царское величество, если би била на то воля Божая, а поспех твуй царский зараз, не бавячися, на панство тое наступати, а ми зо всим Войском Запорозким услужить вашой царской велможности готовисмо, до которогосмо з найнижшими услугами своими яко найпилне ся отдаемо.

А меновите будет то вашому царскому величеству слитно, если ляхи знову на нас схотят наступати, в тот же час чим боржей поспешайся и з своей сторони на их наступати, а ми их за Божею помощу отсул возмем. И да исправит Бог з давних виков ознаймленное пророчество, которому ми сами себе полецевши, до милостивих нуг вашему царскому величеству, яко найуниженей, покорне отдаемо».

При этом Хмельницкий, как опытный политик, пытался выиграть время, необходимое для развертывания восстания, для чего обращался с письмами о покорности к королю. Несмотря на уже очевидную грандиозность восстания, это ему в определенной степени удалось. В Варшаве еще некоторое время считали, что они имеют дело лишь с попыткой Хмельницкого выторговать привилегии для казачества и увеличить объем своих полномочий, а не с общенародным восстанием, грозящим самому существованию Речи Посполитой. Восстание это представляло для Варшавы тем большую опасность, что оно находилось под руководством опытного и талантливого полководца. И, что особенно важно подчеркнуть – основой восстания являлись отнюдь не стихийные выступления, а действия прекрасно организованной, снаряженной и дисциплинированной регулярной армии, любившей своего вождя и готовой идти с ним до конца.

Не понимая как подлинных целей Хмельницкого, так и масштаба поднятого им восстания, в Варшаве надеялись, что проблему решат посланные в июне на Правобережную Украину сравнительно небольшие карательные отряды (из которых самым сильным был отряд князя Вишневецкого). Только после того как эти отряды были разбиты, а Хмельницкий взял под контроль часть Подольского и Волынского воеводств, поляки поняли всю серьезность ситуации.

В конце лета для подавления восстания было собрано войско под командованием «триумивирата» – сандомирского воеводы Владислава Доминика Заславского-Острожского (формально именно у него было больше всего полномочий, но на деле он этим никак не воспользовался), коронного подчашего Николая Остророга и коронного хорунжего Александра Конецпольского. Отметим, что уже сама система коллективного военного руководства у поляков давала значительное преимущество Хмельницкому, твердо придерживавшегося принципов единоначалия. Кроме того, ни один из командующих не отличался полководческими талантами и популярностью в армии.

Однако само по себе «посполитое рушение» (всенародное ополчение) было сильным и хорошо снаряженным. Оно состояло из 32 тысяч польско-литовских ополченцев и 8 тысяч немецких ландскнехтов, а артиллерия насчитывала до 100 пушек разного калибра.

Хмельницкий во главе своего войска пошел навстречу польскому ополчению и стал укрепленным лагерем под Пилявцами (на территории современной Хмельницкой области). Относительно численности войска Хмельницкого существуют разные оценки – от 30 до 70 тысяч. Наиболее вероятен вариант, что собственно казацкое войско не превышало 30 тысяч казаков. Однако по пути следования к нему присоединялись многочисленные повстанческие отряды, и к Пилявцам пришло если и не 70, то около 50 тысяч. Также вместе с Хмельницким был небольшой отряд татар из Буджака, насчитывавший 500–600 всадников. Впрочем, численность войска Хмельницкого принципиально не так важна, учитывая, что победил он не за счет примитивного количественного перевеса.

Расположение сил в районе речки Иква Хмельницкого было следующим. В центре находились главные силы под командованием Ивана Черноты, состоявшие в основном из пехоты. На прикрытые небольшим лесом фланги была поставлена конница Кривоноса (являвшаяся на тот момент главной ударной силой), а напротив брода, выше плотины, смешанный пехотно-кавалерийский отряд Карпа Пивтора-кожуха. Кроме того, по приказу гетмана была занята плотина через реку и на ней сооружены шанцевые укрепления, что лишало поляков возможности преодолеть водную преграду без серьезного боя.

Хмельницкий не знал о броде ниже плотины и поэтому не поставил там заслон, но катастрофических последствий для него это не имело. При этом польское войско не могло форсировать совсем небольшую речку в другом месте, кроме плотины и находившихся неподалеку от нее переправ. Из-за сильно заболоченных берегов конница не смогла бы вообще пройти, а завязшая пехота была бы легко уничтожена огнем.

Резиденция самого Хмельницкого находилась в Пилявецком замке, откуда он и руководил войсками.

Когда 9 сентября поляки подошли к плотине, то, увидев на ней сильные укрепления, не решились на немедленный штурм. Польское войско было разделено на две части смешанного пехотно-кавалерийского состава. Основную часть составляло «всенародное рушение», отдельно – напротив Пивторакожуха – стоял отряд Вишневецкого.

Следует отметить, что Хмельницкому удалось добиться разрыва отношений между триумвиратом и Вишневецким. Гетман специально инициировал проведение мирных переговоров с Заславским и сделал так, чтобы эта информация немедленно дошла до Вишневецкого (который был категорическим противником любых переговоров с повстанцами). В итоге, Вишневецкий полностью порвал отношения с триумвиратом, и во время сражения между двумя частями польского войска не было никакой координации (что очень серьезно облегчило положение Хмельницкого).

Штурмовать плотину и переправу поляки решились только 11 сентября. В ожесточенном бою казаки сумели отразить штурм Вишневецкого, но главные польские силы захватили плотину и через нее на противоположный берег Иквы хлынул поток войск. Хмельницкий не смог сбросить наступавших поляков в реку, и они, закрепившись, создали плацдарм для дальнейшего наступления.

Бродом ниже плотины, о котором не знал Хмельницкий, поляки не сумели в полной мере воспользоваться и переправили через него лишь небольшие силы. Другой ошибкой поляков было то, что, хотя они и собирались захватить Пилявецкий замок, но из-за наступления темноты решили отложить запланированный штурм.

Однако на следующий день Хмельницкий сумел отбить плотину и отбросить польских ополченцев за реку, после чего воцарилось положение хрупкого равновесия.

Перелом в сражении наступил в ночь 13 сентября, когда для поддержки Хмельницкого пришел новый, уже значительно больший отряд бужацких татар (около 4 тысяч всадников) под командованием Айтимир-мурзы и Адлает-мурзы. Хмельницкий сразу же расположил конницу Айтимир-мурзы позади Пивторакожуха и слева от главных сил, а Адлает-мурзы рядом с Кривоносом (она также была скрыта от поляков за небольшим лесом).

Заметим, что поляки не знали о численности татарской конницы и, вероятно, через специально подставленного Хмельницким пленного получили информацию, что она насчитывает 40 тысяч всадников.

Гетман, получив столь ценную ударную силу, как татарская конница, принял решение атаковать и утром начал выстраивать для этого войска.

Однако поляки опередили Хмельницкого, приняв решение атаковать первыми, пока войска противника не успели выстроиться в боевые порядки. Польская конница атаковала главные силы гетмана, но не сумела прорвать их оборону и вынуждена были отступить на исходные позиции. Сразу после отражения атаки сил триумвирата Хмельницкий направил казацкую пехоту на плотину, и она атаковала засевших в шанцах жолнеров. Момент был выбран чрезвычайно удачно, в это время в войсках триумвирата окончательно была утрачена управляемость и входившие в них подразделения действовали без какой-либо координации, каждый командир самостоятельно отдавал приказы по ведению боя.

Хмельницкий имитировал притворное отступление казацкой пехоты от плотины, и поляки, поддавшись на ловушку, устремились вслед за отступавшими, не соблюдая никакого боевого порядка и оставив без охранения тыл и фланги. Гетман немедленно воспользовался представившейся возможностью и ударил в тыл и фланги атаковавших. Бросившиеся в беспорядке бежать поляки смяли находившиеся за ними войска, и паника в расположении триумвирата стала всеобщей. Окончательно исход сражения решила одновременная атака других отрядов войска Хмельницкого. Пивторакожух ударил по Вишневецкому, Айтимир-мурза атаковал сразу по двум направлениям (в том числе частью сил поддержал Пивторакожуха), Кривонос нанес сильный фланговый удар, а Адлает-мурза атаковал тыл главных польских сил. Ликвидация небольших очагов сопротивления длилась до ночи, когда немногие оставшиеся в живых поляки покинули поле боя.

Хмельницкий не только захватил огромное количество трофеев (включая всю артиллерию), но и преследовал противника до самого Львова, до которого сумели добежать лишь ничтожные силы армии триумвирата и отряда Вишневецкого.

Показательно, что в народном восприятии значение именно этой победы Хмельницкого было настолько велико, что поляков потом во время всего восстания и даже долгое время после него называли не иначе, как «пилявчики».

В стратегическом отношении благодаря победе под Пилявцами Хмельницкий сумел беспрепятственно занять всю территорию Волынского и Подольского воеводств. Также теперь ему был открыт оперативный простор для продвижения в глубь Польши, что открывало гетману принципиально новые возможности.

В сентябре Хмельницкий пошел маршем на Львов и в октябре приступил к его осаде. В ноябре гетман (которому активную помощь оказывали православные львовские мещане) захватил и уничтожил замок, но в городе не задержался. После получения огромной контрибуции он направился к Замостью. Хмельницкого этот небольшой город интересовал не сам по себе – там были остатки отряда Вишневецкого. Их необходимо было уничтожить, чтобы окончательно обезопасить себя от возможного (пусть и маловероятного, учитывая незначительность оставшихся польских сил) удара в тыл или по одному из отдельно действующих повстанческих отрядов. Однако осада Замостья закончилась неудачно – крепость была слишком хорошо укреплена, чтобы взять ее с ходу. Также в Замостье не было союзников внутри крепости, которые бы, как ранее во Львове, оказали помощь осаждавшим. Что касается длительной осады, то Хмельницкий не мог на это пойти по ряду причин.

Стратегическое значение Замостья было не так велико, чтобы оставаться под ним надолго. В равной мере это касалось и небольшого отряда Вишневецкого. К тому же в войске Хмельницкого не было достаточного количества припасов и, что еще более важно – началась чума. Все эти факторы вынудили Хмельницкого снять осаду и уйти на Правобережную Украину.

23 декабря гетман без сопротивления взял Киев, что символизировало грандиозную победу в поднятом им всенародном восстании. Хмельницкий надеялся, что, потерпев полное поражение, Речь Посполитая согласится на сравнительно умеренные требования, выдвинутые им на начавшихся, по его инициативе, мирных переговорах. Однако в Варшаве жаждали реванша, и новый король Ян II Казимир Ваза использовал переговоры как оттяжку времени для собирания нового войска.

Новое «посполитое рушение» (его численность можно определить в 15–20 тысяч всадников и жолнеров при таком же количестве обозной прислуги) было собрано и в начале мая 1649 г. двинуто на Украину. Там оно должно было соединиться с отрядом Вишневецкого, собиравшего хоругви в районе Збаража.

Узнав о польских планах (что еще раз доказывает эффективность гетманской разведки), Хмельницкий решил не допустить соединения «посполитого рушения» с Вишневецким и еще до начала похода главных сил поляков выступил 1 марта в направлении на Збараж. Его войско состояло из пеших и конных казаков, а также небольшого количества крымской конницы под командованием хана Ислам-Гирея. Общая его численность, по-видимому, была несколько меньше «посполитого рушения». Но если бы произошло соединение «посполитого рушения» с Вишневецким (отряд которого состоял из профессиональных жолнеров, шляхетского ополчения и немецких ландскнехтов), то поляки получили бы значительный численный перевес.

25 марта Хмельницкий подошел форсированным маршем к Збаражу, около которого и состоялось сражение. Уже построением войск Хмельницкий показал свое полководческое преимущество над Вишневецким (не успевшего, что немаловажно, должным образом укрепить лагерь). Последний выстроил свои войска в две линии, оставив незащищенными фланги, а Хмельницкий разделил войско на три пехотных колонны, на флангах выставил охранение и выделил один отряд смешанного пехотно-кавалерийского состава в резерв для быстрой переброски.

Хмельницкому удалось сразу же смять первую линию обороны Вишневецкого, которая начала в панике отступать. После этого гетман нанес фланговые удары кавалерией и обратил в бегство немецких наемников, на плечах которых повстанцы ворвались в расположение польского обоза.

Вишневецкому огромным усилием удалось сгруппировать остатки своих сил и не допустить полного развала обороны. Он сумел отбить несколько атак Хмельницкого и даже немного потеснить нападавших. Однако, когда атаки повстанцев усилились, он бежал с оставшимся войском под защиту укреплений замка, оставив при этом на поле боя всю артиллерию.

Хмельницкий приступил к осаде Збаража, но взять его быстро не удалось. Долгое время проводилась фортификационная (поляки и казаки соревновались, кто выше соорудит валы, что давало возможность обстрела сверху), минная и контрминная война. Не удалось применить для штурма и огромные подвижные укрепления («гуляй-городыни»).

Когда же Хмельницкий узнал о движении к Збаражу собранного королем ополчения, то, оставив небольшие силы пехоты для блокирования крепости и недопущения выхода оттуда Вишневецкого, выступил с основными силами навстречу Яну Казимиру.

4 августа Ян Казимир пришел к селу Млыново около реки Стрыпы, а Хмельницкий (имевший полную информацию о передвижении противника), не дойдя до Зборова, расположил свое войско в лесу. В отличие от Хмельницкого, поляки не уделяли разведке серьезного внимания, и сосредоточение в непосредственной близости от них вражеского войска так и осталось для них незамеченным.

Утром следующего дня поляки начали переправу на правый берег по двум мостам. Хотя королем и были поставлены хоругви для отражения внезапного нападения, но они были малочисленны, и их командиры не знали обстановки вокруг. В полдень Ян Казимир приостановил переправу на время обеда, и к этому времени польское войско оказалось разделенным на три части – примерно половина войска еще не переправилась, а перешедшие на другой берег отряды находились на довольно большом расстоянии друг от друга.

Воспользовавшись этим, Хмельницкий атаковал переправившиеся войска по нескольким направлениям и нанес им значительный урон – в результате неожиданного нападения было убито около 4 тысяч ополченцев. Но, несмотря на неожиданность удара, Хмельницкий не смог добиться решающего перелома и захватить переправы. Ян Казимир до конца дня сумел переправить все свои силы на правый берег и начал укреплять лагерь в преддверии штурма.

Хмельницкий принял правильное решение не атаковать лагерь немедленно, а подверг его сильному и длительному пушечному обстрелу, нанесшему большие потери оборонявшимся.

Утром Хмельницкий бросил казаков в атаку. Хотя они первоначально добились успеха в месте, где укрепления только начали строиться и ворвались в польское расположение, но были отброшены в результате контратаки. Следующую атаку казаки провели совместно с татарской конницей и снова сумели прорвать линию обороны и ворваться в польский лагерь. Яну Казимиру и на этот раз, благодаря немецким ланскнехтам, удалось отбить нападение. Однако уже было ясно, что поляки обречены. Еще бы одна, в крайнем случае, две атаки, и лагерь был бы захвачен.

Но заслуженная победа не досталась Хмельницкому из-за предательства татарского союзника. Ян Казимир вступил в переговоры с Ислам-Гиреем, и хан, в обмен на выплату большого вознаграждения и безнаказанный грабеж украинских земель при возвращении в Крым, заключил с ним мирное соглашение. Гетман не рискнул самостоятельно продолжать штурм, рискуя в любую минуты быть атакованным с тыла татарской конницей, и был вынужден также заключить с Яном Казимиром мирное соглашение (получившее наименование Зборовского).

Хотя, согласно соглашению, казачество получило значительные льготы (в том числе, число реестровых казаков увеличивалось до 40 тысяч и Речь Посполитая должна была платить им жалованье), но оно ни в коей мере не соответствовало поставленной гетманом главной цели – полного освобождения от польского владычества.

Зборовское соглашение изначально и королем и гетманом рассматривалось как временная передышка для подготовки сил к новому этапу борьбы. Хмельницкий в полной мере использовал данное ему время. В первую очередь следует отметить, что он преобразовал казацкое войско, которое теперь по организации и оснащенности не отличалась от лучших европейских армий. Прежде всего гетман создал 17 полков с полковой артиллерией (5–6 пушек), что значительно увеличило ударную мощь казацкого войска. Также поняв одним из первых среди полководцев значение концентрированного артиллерийского огня, Хмельницкий создал под своим непосредственным руководством отдельную от полковой войсковую артиллерию.

Кроме того, осознавая всю важность избежания стратегического окружения Речью Посполитой и препятствования нанесения ею ударов по флангам территории гетманщины, он сумел лишить поляков возможности использования выгодных плацдармов. Вместе с крымскими татарами гетман в 1650 г. организовал поход в Молдавию. Почти не встречая сопротивления, он занимает ее столицу Яссы, в результате чего молдавский господарь Василий Лупул был вынужден отказаться от союзных отношений с Речью Посполитой (их ранее существовавший союз был направлен и против Хмельницкого).

Не менее важным шагом вождя восстания был тот, что он (уведомив об этом Москву) направил в Белоруссию самую большую помощь за все время восстания – отряд из 4 тысяч казаков. Эта помощь имела огромное значение для развития восстания в Белоруссии, которое отвлекло на себя значительные польские силы.

Ян Казимир, в свою очередь, также использовал время после Зборовского соглашения. Когда новое войско было собрано, то зимой 1651 г. он выступил против Хмельницкого. Между польскими и украинскими войсками состоялось несколько локальных столкновений с переменным успехом, но решающее сражение произошло 28 июня–10 июля под Берестечком у реки Стыр.

Силы сторон были следующие. У Яна Казимира было 80 тысяч шляхетского войска и реестровых казаков Вишневецкого, 20 тысяч европейских ландскнехтов (в основном немцев) и 50 тысяч обозной прислуги. Войско Хмельницкого состояло из 20 тысяч конных казаков, такой же численности татарской конницы под командованием Ислам-Гирея и Туган-бея и около 100 тысяч человек ополчения.

27–28 июня происходили небольшие схватки кавалерийских частей, но значительных потерь ни одна из сторон не понесла.

Следующий день был чрезвычайно удачным для Хмельницкого. Когда поляки главными силами атаковали повстанческий лагерь (в котором только начали строиться укрепления), то гетман неожиданными фланговыми ударами сумел отсечь и уничтожить около 7 тысяч воинов шляхетского ополчения.

На следующий день Ян Казимир выстроил свои войска для дальнейшей атаки: в центре он поставил под своим командованием польскую пехоту, ландскнехтов и некоторое количество конницы, а на флангах расположил крылатую гусарию, которой командовали гетманы Калиновский и Потоцкий. В тылу главных сил был оставлен в качестве резерва небольшой смешанный пехотно-кавалерийский отряд. Используя тот же психологический прием, что ранее применил Хмельницкий, король приказал разобрать за собой мост через Стыр, чтобы ни у кого не было соблазна отступить.

Построение войск Хмельницкого было схожим с польским. В центре гетман сосредоточил под своим командованием пехоту, на правом фланге – пехоту и кавалерию, левый был занят татарами.

Король отдал приказ начать массированный артиллерийский обстрел лагеря Хмельницкого и бросил в атаку реестровых казаков Вишневецкого. Последние сумели дойти непосредственно до лагерных укреплений, но отступили после контратаки. Хмельницкий, в свою очередь, попытался развить этот успех, но его дальнейшее продвижение было остановлено ландскнехтами.

Поляки начали сильный артиллерийский обстрел татарских позиций. В результате обстрела погиб Туган-бей, а оставшийся единственным командующим татарских сил Ислам-Гирей увел их с поля битвы. Когда гетман бросился за ним вдогонку, то был пленен Ислам-Гиреем и сумел осовободиться только через несколько дней после уплаты большого выкупа.

Ян Казимир сумел в полной мере воспользоваться изменой Ислам-Гирея и пленением последним Хмельницкого – через несколько дней оставшееся без твердого руководства гетманское войско терпит поражение.

Хмельницкий потерял в этом неудачном сражении около 10 тысяч казаков и 25 тысяч ополченцев, потери поляков были примерно втрое меньше.

Из-за поражения под Берестечком Хмельницкий был вынужден (пользуясь недостаточностью сил гетмана, в августе войска Януша Радзивилла заняли Киев) подписать 18 сентября в Белой Церкви новое мирное соглашение, согласно которому он терял даже зафиксированные Зборовским соглашением привилегии казачества. Более того, гетману договором запрещалось самостоятельно вести любые международные переговоры, что было специально сделано для недопущения помощи со стороны Москвы.

Как и ранее, гетман воспользовался полученной передышкой и начал подготовку к новому этапу освободительной борьбы, который вскоре и наступил. Весной Хмельницкий собирался отправить в Молдавию отряд под командованием своего сына Тимофея (Тимоша), чтобы добиться от молдавского господаря выполнения ранее заключенного договора и отказаться от союза с Речью Посполитой. Узнав об этом, польское войско (12 тысяч шляхетской конницы, 8 тысяч европейских наемников, которые подразделялись на 8 полков и 30 тысяч обозной прислуги) под командованием гетмана Калиновского встало заслоном в урочище Батог между реками Южный Буг и Соб. Следует отметить, что Калиновский изначально крайне неудачно расположил свое войско, лишив его возможности маневрирования – спереди был глубокий Южный Буг, сзади гора Батог, фланги были сжаты лесистой и заболоченной местностью.

Хмельницкий быстро собрал войско (Чигиринский, Черкасский, Переяславский и Корсунский полки, в каждом из которых было примерно по 3 тысячи всадников) и двинулся навстречу Калиновскому. По пути к нему присоединился отряд крымских татар из 4 тысяч всадников и ногайских из 14 тысяч. Ногайцев гетман сразу направил на юг от расположения Калиновского с задачей нанести ему удар в тыл.

Когда 1 июня гетман подошел к польскому расположению, то применил свой излюбленный полководческий прием – имитацией беспорядочного панического отступления заманить противника в засаду и нанести сокрушающие удары по флангам и в тыл.

Когда отряд из казацкой и татарской конницы бежал после артиллерийских залпов поляков, то Калиновский начал преследование, оставив в лагере лишь незначительное прикрытие. Воспользовавшись этим, казацкая конница ударила с тыла по лагерю и начала прорыв укреплений. Когда известие об этом дошло до Калиновского, он немедленно развернулся для защиты лагеря. Однако сделано это им было поспешно, без оставления прикрытия, что предоставило возможность Хмельницкому нанести по уходящей польской кавалерии удар с тыла. Вследствие этого контрудара поляки понесли огромные потери прежде, чем сумели скрыться за лагерными укреплениями, которые были вскоре окружены гетманским войском.

Кроме того, Тимош Хмельницкий уничтожил отдельный отряд польской кавалерии, высланный Калиновским в направлении Ладыжина (немногие спасшиеся, рассказывая в ужасе о случившемся, в несколько раз преувеличивали силы повстанцев).

Польские войска были полностью деморализованы, и рано утром шляхетская конница предприняла попытку покинуть Калиновского. Командующий в ответ приказал открыть по ней огонь европейским наемникам, и в его войске началось междоусобное сражение.

В это время Хмельницкий отдал приказ на штурм лагеря, который был проведен одновременно по нескольким направлениям. Шляхетская конница бежала практически без сопротивления и была при преследовании почти полностью уничтожена. Также были убиты вместе с Калиновским и немногие оставшиеся ему верными шляхтичи, которые ценой своей жизни пытались спасти польского гетмана.

В отличие от шляхетской кавалерии, ожесточенное сопротивление атаковавшим оказали европейские наемники, имевшие богатый опыт недавно окончившейся Тридцатилетней войны. Все их восемь полков сгруппировались и отразили первую атаку казацкой конницы. Но вторая атака, которая была проведена вместе с кавалерией Ислам-Гирея, смяла защиту ладскнехтов, которые, отказавшись от сдачи, полегли до единого человека.

В хронике событий 1646–1655 гг., составленной тогда польским шляхтичем, битва под Батогом характеризовалась следующим образом: «Войско наше, цвет рыцарства всей Речи Посполитой, было полностью уничтожено под Батогом. Там погибло кроме гетмана Калиновского много знатных панов, в частности сын гетмана Калиновского, коронный обозный, Сенявский, староста львовский, Марек Собеский, староста красноставский, Пшиемский, польный писарь Розражовский, командующий артиллерией, муж удивительно храбрый и воинственный. Вообще вряд ли кто-либо в живых остался, кроме сообщивших о поражении. Хмельницкий отдал несколько сот тысяч [золотых] хану и татарам, а также обещал отдать Каменец после его взятия за то лишь, чтобы ляхов не оставляли в живых. Погибло тогда там нашего войска, как конницы, так и пехоты, которая вся полегла, около 20 тысяч».

Спустя несколько месяцев Хмельницкий едва не одержал крупную победу над поляками при осаде польского лагеря в районе Жванецкого замка на Подолии, длившейся с сентября по декабрь 1653 г. Ян Казимир со своим войском (численность которого по разным оценкам была от 30 до 50 тысяч) ожидал здесь крупного подкрепления от венгерских и валашских воевод, но прибыло всего лишь 3 тысячи воинов.

Войско гетмана и Ислам-Гирея по численности приблизительно равнялось польскому. Поэтому, не обладая численным преимуществом, Хмельницкий решил отказаться от штурма польского лагеря и приступить к осаде. Учитывая недостаток у Яна Казимира продовольствия и начавшуюся у осажденных эпидемию, гетман рассчитывал, что вскоре поляки сдадутся. Кроме того, блокада польского войска дала возможность Хмельницкому беспрепятственно посылать отряды для поднятия восстания в Галиции и на Волыни. Однако добиться поставленной цели гетману не удалось из-за измены Ислам-Гирея, узнавшего о решении Москвы принять под защиту Войско Запорожское (что значительно осложняло положение Крымского ханства). В изменившейся ситуации Ислам-Гирей не был заинтересован в разгроме поляков и Хмельницкий был вынужден пойти на переговоры, закончившиеся подписанием трактата, восстановившего положения Зборовского мира.

Но даже ускользнувшая от Хмельницкого под Жванцем победа уже не смогла изменить ситуацию для поляков, сложившуюся благодаря предыдущим победам его войска. Как гетман, так и все Войско Запорожское были убеждены, что закрепить результаты выигранных ими битв и защитить родную землю от непрекращающейся польской агрессии может только братское Русское царство. Как писали запорожские казаки своему гетману 3 января 1654 г. в специальном послании: «А замысл ваш, щоб удатися и буди зо всем народом Малороссийским, по обоих сторонах Днепра будучим, под протекцию великодержавнейшого и пресветлейшого монарха Российского, за слушный быти признаваем, и даемо нашу войсковую вам пораду, а бысте того дела не оставляли и оное кончили, як ку найлутшой ползе отчизны нашой Малороссийской».

Вскоре решения Переяславской Рады в январе 1654 года подтвердили исторический выбор гетмана (ставшего «Гетманом Его Царского Пресветлого Величества Войска Запорожского»), выражавшего чаяния не только казачества, но и всего украинского народа. Отныне воинская доблесть и таланты полководцев Украины служили общему делу защиты Государства Российского.