«Как рассказывают историю детям в разных странах мира»
После арабского завоевания начался новый период, эпоха новых династий: с одной стороны, кровопролитных войн, осад городов и сражений, а с другой – великих мудрецов, поэтов и ученых. С 652 года в Персии установилась власть арабских халифов из династии Омейядов. Владения Халифата включали Аравию, Египет, Северную Африку, а также территорию современного Пакистана, Афганистана, Средней Азии, Иран, Ирак, Закавказье, Испанию…
Халиф Умар II
В эпоху халифата Омейядов древняя и богатейшая персидская культура стала основой того духовного, интеллектуального и творческого расцвета, который принятой называть «золотым веком» ислама. Среди правителей особую известность снискал халиф Умар II (Умар ибн Абд аль-Азиз), который занимал престол в 717–720 гг. Он получил прекрасное образование, обучаясь у прославленных ученых. И при всем своем богатстве был благочестив и очень скромен в повседневной жизни. Став халифом, он отдал все свое состояние в государственную казну, пользовался только доходом с принадлежавшего ему земельного участка. И на слова о том, что сам «великий Омар» – Умар I принимал государственное содержание, отвечал, что у того правителя не было других источников дохода, а у него, Умара II, имеется кусок земли.
Предания гласят также, что халиф в своем аскетизме не имел даже лишней смены одежды. «Аллах послал Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует, направлять на прямую стезю, а не выжимать налоги!» – говорил он.
Умар II обеспечивал подданных халифата возможностью свободно передвигаться: по его распоряжению были проложены новые дороги, построены постоялые дворы для путников, вырыты колодцы. Всенародно был объявлен указ Умара: «Кого притеснили, пусть входит ко мне без разрешения».
Когда один из наместников высказался за применение силы против жителей Хорасана и начал перечислять их провинности, правитель в негодовании воскликнул: «Ты лжешь! Их исправит только справедливость и истина. Не забывай, Аллах погубит тех, кто бесчинствует».
Умар II скончался внезапно, и многие подозревали, что он был отравлен собственными родственниками и прежними царедворцами, которым он закрыл доступ к государственной сокровищнице. Зато ученым он платил жалованье из казны, чтобы у них не было необходимости думать в ущерб научным занятиям, как заработать на жизнь.
Но в целом такая скромность не была свойственна Омейядам. Стремление к роскоши, как пишет Али Акбар Велаяти в книге «Исламская культура и цивилизация», сыграло роковую роль в судьбе правящего дома: «Значительную часть доходов исламского государства они тратили на свои увеселения, пиры, строительство дворцов и роскошных зданий, что вызывало общественное недовольство и в результате привело к уничтожению этой династии».
Захватив возделанные земли и накопленные веками сокровища персидских владык, кочевники-воины быстро превращались в изнеженных сибаритов, забывавших не только о добродетельной скромности, но порой и о благочестии. Али Акбар Велаяти пишет: «Халиф был полномочным правителем исламских земель, а потому все доходы с этих территорий поступали в его распоряжение. Очевидно, что состояние халифа превосходило состояние любого из его подданных. На ступень ниже с точки зрения богатства стояли наместники и военные руководители (эмиры), так как они ведали сбором податей, которые назначали по своему усмотрению. Естественно, что чем больше у человека материальных средств, тем лучше ему хочется жить… В первый раз Умар, увидев роскошные одежды на Муавии, возмутился и сказал: «Муавия, ты вырядился, как персидский шах Кейхосров!» Омейядские халифы испытывали слабость к шелковым тканям, украшенным цветами и другими узорами. Известно, что у Хишама б. Абд ал-Малика имелось двенадцать тысяч комплектов такой шелковой одежды».
«Иран стал еще одним научным центром, сумевшим в значительной степени обогатить исламскую цивилизацию научными знаниями того времени».Али Акбар Велаяти
Однако эта эпоха была отмечена и расцветом науки, литературы искусства. Исламская цивилизация заимствовала и продолжила развивать лучшие достижения и традиции ученых как Персии, так и Индии, и Греции. «Иран стал еще одним научным центром, сумевшим в значительной степени обогатить исламскую цивилизацию научными знаниями того времени, – пишет Али Акбар Велаяти. – В этом плане особо следует выделить роль города Гонди-Шапур, расположенного между Шуштаром и Дезфулем. Здесь еще во времена Хосрова Ануширвана были выстроены школа и больница, где трудились ученые из разных стран… По повелению Ануширвана были переведены на пехлевийский язык некоторые книги Платона и Аристотеля. А после покорения Ирана мусульманами естественно было ожидать того, что начнут переводиться книги с персидского на арабский язык. Одной из таких книг стала работа «Зидж Шахрийар» («Астрономические таблицы Шахрийара»), которого с пехлевийского на арабский перевел Абу Сахл б. Ноубахт. Впоследствии эта книга сыграла важную роль в развитии астрономических знаний в исламской традиции».
Труды персидских ученых оказали влияние не только на развитие науки в исламском мире, но и на сохранение драгоценного многовекового наследия лучших умов античного мира. Произведения величайших философов, естествоиспытателей и врачей времен расцвета Греции и Рима были переведены на персидский и арабский языки, снабжены комментариями и тем самым спасены от забвения. Впоследствии идеи античных ученых были продолжены принципиально новыми трудами персидских мудрецов, наука вышла на следующий уровень развития.
В книге Чрезвычайного и Полномочного Посла Исламской Республики Иран в России Мехди Санаи «Мусульманское право и политика: история и современность» говорится: «В период правления Умаййадов, а также в эпоху Аббасидов процесс развития культуры в мусульманском мире стал еще более интенсивным… Во дворце аббасидского халифа ал-Ма’муна (813–833) мусульманские ученые занимались переводом сочинений Платона, Аристотеля, Галена, определяли земные меридианы и параллели, изучали особенности небесных светил и земной коры. «Дом мудрости» при дворе халифа ал-Ма’муна, который представлял собой своего рода академию наук, с огромной библиотекой и астрономической обсерваторией, сыграл важную роль в изучении, совершенствовании и распространении научных достижений античного мира и раннего Средневековья». Тем самым были сохранены для всего мира сокровища научной мысли времен античности, умноженные в дальнейшем трудами великих ученых, среди которых – один из основоположников медицины Ибн Сина, создатель алгебры Ал-Хварезми, прославленный химик Джабир ибн Хайан и многие другие.
Последний халиф
Правление Омейядов закончилось при халифе Марване II. Изначально он был наместником халифа в Закавказье, вел военные действия против Грузии, а также против хазар и аланов. Он приобрел известность как весьма умелый полководец и, опираясь на собственный опыт, занялся реформой армии. Традиционно войско халифата формировалось на клановой основе. Марван переделал его в регулярную армию, служившую не столько по принципу преданности племенному вождю, сколько лично халифу за жалованье. Командование частями было поручено опытным военачальникам.
В 744 году тогдашний халиф Аль-Валид II назначил наследниками престола двух своих сыновей, рожденных невольницей. Это стало причиной недовольства среди родственников и последующего заговора, в результате которого Аль-Валид II был убит. Халифом стал его двоюродный брат Язид III, сын Аль-Валида I от наложницы, знатной персиянки, – недаром он называл себя потомком четырех властителей, в том числе шаха Хосрова. Но и ему недолго удалось удержаться на престоле. В разных концах державы пылали мятежи, один из повстанческих походов привел к гибели правителя. Новым халифом стал сын Аль-Валида II – Ибрахим, но его царствование продлилось меньше двух месяцев. Полководец Марван захватил столицу халифата и провозгласил себя правителем.
Но, несмотря на принятые им жесткие меры, удержать власть силой оказалось и для него невозможно. Начались новые массовые восстания в разных областях халифата. А в 750 году персидский военачальник Абу Муслим повел войска против Марвана II. 25 января 750 года произошло грандиозное сражение у реки Большой Заб. Традиционной главной ударной силе в войсках халифов – коннице – Абу Муслим противопоставил сплошной строй пеших воинов, вооруженных длинными тяжелыми копьями по образцу древнегреческих сарисс. Арабская кавалерия помчалась в атаку, но копьеносцы не дрогнули. Таким образом, первый же натиск армии халифа Марвана оказался неудачным, а последующей контратакой войск Абу Муслима силы Омейядов были полностью разгромлены. Погибли многие родственники халифа, а сам он бежал в Египет, но там был убит в августе того же года. От великой державы Омейядов остался только Кордовский эмират (впоследствии халифат) на территории современной Испании, названный так по имени столицы – города Кордова.
От Аббасидов до Саманидов
Правителем земель, в состав которых входила и территория Персии, стал Абуль-Аббас Абдаллах, правнук Аббаса ибн Абд аль-Мутталиба, дяди Пророка Мухаммада. Спустя четыре года трон наследовал брат Абу Джафар, ставший прославленным правителем и прозванный аль-Мансур – «Победитель». При нем была заложена новая столица Багдад неподалеку от места прежней сасанидской столицы Ктесифона. Так к власти пришла династия Аббасидов, при которых халифат достиг наивысшего расцвета. При них персидские правители областей получили некоторую самостоятельность, персы смогли занимать высокие должности при дворе халифа. Более того, потомки Аббаса, организуя государственное управление, взяли за образец систему устройства власти, существовавшую при персидской династии Сасанидов.
При Аббасидах продолжилось развитие культуры, впитавшей в себя многовековую персидскую традицию в сочетании с лучшими достижениями античной Эллады. «Переводы с греческого на арабский язык начали появляться очень рано под влиянием христиан; одним из любителей греческой науки был уже омейядский царевич Халид, сын халифа Йезида I, умерший в 704 году, не достигнув 40 лет (в 683 г., в год смерти его отца, он был еще мальчиком); ему приписывается перевод некоторых сочинений по астрономии, медицине и химии; утверждали даже, что Халиду удалось найти “философский камень” – средство для искусственного приготовления золота… – писал Василий Бартольд в книге «Культура мусульманства», впервые вышедшей в России в 1918 году. – В XIII в. Египет и Сирия, благодаря победам египетских султанов, избежали монгольского завоевания; тем не менее, разоренная монголами Персия оставалась средоточием культурного прогресса, даже продолжала оказывать влияние на Египет; именно в эту эпоху в государственной жизни Египта арабские названия должностей все более вытесняются персидскими. Сасанидская Персия была для самих арабов идеалом благоустроенного государства; введение учреждений персидского типа, казалось, только укрепляло ислам и его державу; поэтому персидские советники халифов и их наместников могли называть себя правоверными мусульманами и верноподданными халифов».
«Сасанидская Персия была для самих арабов идеалом благоустроенного государства».Василий Бартольд
При Аббасидах халифат стал не столько арабской, сколько общемусульманской державой. К началу IX века под властью Аббасидов находились земли современных арабских стран, а также Персия, южная часть Средней Азии, Северная Африка. В 762 году халиф Абу Джафар аль-Мансур основал на реке Тигр новую столицу – Багдад.
Аббасиды не вели активных завоеваний, но долгое время весьма успешно обороняли границы. Им удалось победить китайцев в битве у Таласа в 751 году. Также они одерживали победы в приграничных столкновениях с Византией. Однако внутри державы периодически было неспокойно. Слишком разнородными были территории, объединенные под верховной властью халифов, а потому не раз начинались беспорядки, например мятеж Муканны в Мавераннахре (776–783 годы), Бабека в Азербайджане (816–837), зинджей в Ираке (869–883 годы), карматов в Бахрейне и Аравии в конце IX – начале X века. Более того, местные правители и наместники в окраинных землях постепенно забирали власть в свои руки, сохраняя лишь формальное подчинение верховной власти халифа.
Именно таким образом впервые после арабского завоевания к власти в Хорасане в 822 году пришла чисто персидская династия, когда тамошний правитель Тахир бен-Гусейн бен-Мусаб объявил свою провинцию государством. А себя, соответственно, ее повелителем и родоначальником нового царственного дома – Тахиридов. Полностью независимым от власти Аббасидов ему стать не удалось, хотя именно при Тахиридах началось становление просвещенного абсолютизма, который на новом историческом этапе прославил Персию не только как мощную державу, но и как оплот науки и культуры.
В полной мере Персия освободилась от арабского правления, когда у власти в Хорасане и Маверанахре утвердилась династия Саманидов, царствовавшая в 819–999 годах. Основателем этой династии был Саман-худат, получивший свое имя по названию селения Саман. Поскольку селений с таким названием известно несколько, то исследователи до сих пор не пришли к единому мнению, из какого Самана – того, что в Балхе, или того, что возле Самарканда, – происходил родоначальник Саманидов. Есть также мнение, что предками Саманидов был один из знатнейших парфянских родов.
Поначалу главным городом государства Саманидов был Самарканд, но в 888 году Исмаил ибн Ахмад одержал победу над собственным братом, которого звали Наср – тот был назначен халифом аль-Мутамидом наместником Мавераннахра, а резиденцию имел как раз в Самарканде, – и после его смерти в 892 году стал верховным правителем Саманидов. «В 888 г. Исмаил победил в сражении и взял своего брата Насра в плен, – описывает эти события американский иранист Ричард Никсон Фрай. – Обращение с Насром Исмаила записано в истории, дабы показать великодушие характера последнего. Повествование сообщает, что, когда Исмаил встретился со старшим братом, он спешился и поклонился, прося прощения за свои грехи и ошибки. Затем отправил Насра в Самарканд, оставив его главой рода Саманидов и наместником Трансоксианы. Наср был тронут таким отношением, а Исмаил заслужил вошедшую в историю репутацию доброго и чуткого правителя».
Исмаил ибн Ахмад перенес столицу в Бухару и там тоже славился как заботливый властитель. Причем эта его слава сохранилась, несмотря на прошедшие столетия. Два века спустя Низам аль-Мульк, бывший великим визирем при дворе Сельджукидов, писал о правлении первого Саманида с глубочайшим восхищением. В своем знаменитом труде «Сиасет-наме» («Книга о правлении») Низам аль-Мульк описывал, как Исмаил каждый день выезжал верхом из дворца без всякого сопровождения, свиты и охраны и останавливался посреди главной площади Бухары. Там он находился, пока муэдзины не призовут к полуденному намазу. И происходило это летом и зимой в любую погоду. Правитель пояснял, что считает необходимым дать возможность обратиться к нему с жалобой на беду или несправедливость всякому человеку, которого иначе бы не допустили к владыке. Абу Бакр Мухаммад ибн Джафар Наршахи в своей «Истории Бухары» писал, что Исмаил освободил подданных от платы за строительство и ремонт укреплений города, говоря, что пока он жив, он сам – стена Бухары.
Он же успешно воевал против тюркских кочевых племен, что в немалой степени способствовало экономическому процветанию государства и развитию торговых путей. Серебряные монеты Саманидов имели хождение по всей Центральной Азии и не только. В течение многих веков различные персидские предметы оказывались на русских землях. Некоторые из них сохранились до наших дней в краеведческих и художественных музеях. Так, в книге Нины Бедняковой «Музей Саратовской губернской ученой архивной комиссии. Страницы истории. 1886–1919» в описании нумизматического отделения упоминается и персидская монета, «…сдъланная въ подражание монетам самонидских эмиров Измаила-бенъ Ахмеда 892–907 гг. и Насръ-бенъ Ахмеда 914–943 по Р. Х. Монета эта пожертвована В. Д. Чесноковымъ въ Казанской губернiи, Спасскомъ уъездѣ, близъ села Кокрядъ, среди серебряныхъ монетъ Самониды Измаила-бенъ Ахмеда-Шашъ 899–901 г. по Р. Х.».
Вскоре государство обрело полную независимость от халифов. Растущее богатство позволяло правителям Саманидам оказывать щедрое покровительство поэтам и ученым. Персидский историк и государственный деятель Малик ибн Мухаммед Джувейни, автор трактата «История Мирозавоевателя», писал о тогдашней Бухаре: «Вокруг нее исходит сияние великолепия учености ее врачей и законоведов, ее украшают высочайшие достижения образованности и исключительных знаний».
Придворный историк правителей из династии Газневидов, уроженец Нишапура Абу Мансур ас-Саалиби в своей книге «Жемчужина века» так описывает научное и творческое сообщество саманидской столицы: «Бухара под правлением Саманидов являлась средоточием великолепия, святыней империи, местом встречи самых исключительных умов столетия, горизонтом мировых литературных звезд и ярмаркой величайших ученых своего времени. Абу Джафар аль-Мусави рассказывал: «Мой отец, Абул-Хасан, получил приглашение в Бухару в дни эмира Саида [Насра], и там были собраны самые выдающиеся образованные люди города… И сказал мне мой отец: «О сын мой, это выдающийся и памятный день; славьте Господа за то, что собраны вместе талантливые люди такого полета и самые несравненные ученые этого времени, и, когда меня не станет, помните сей день, как один из величайших среди выдающихся событий нашего времени и памятных моментов жизни вашей. Ибо мне с трудом верится, что в потоке лет вам доведется лицезреть подобное собрание знаменитостей».
Бухара стала центром, где сосредоточилось развитие персидского языка и литературы на нем. «…золотой век Бухары пришелся на X столетие, когда во владениях Саманидов начала расцветать новоперсидская литература», – отмечает в своем исследовании «Бухара в Средние века» американский иранист Ричард Никсон Фрай. Он же указывает, в свою очередь, на прочные связи между державой Саманидов и Русью, да и всей Восточной Европой: «Большинство отправлявшихся в Восточную Европу товаров представляли собой предметы роскоши, такие как изделия из лучшего шелка и хлопка, медные и серебряные блюда, оружие, драгоценности и т. п. Из Восточной Европы обратно шли меха, янтарь, мед, овечьи шкуры… Во времена Саманидов также процветал Великий шелковый путь в Китай, и в то время Китай отправлял во владения Саманидов такие предметы роскоши, как керамические изделия, специи… Китайцы, в свою очередь, ввозили лошадей и среди других товаров стекло, которым так славились Самарканд и другие центры Трансоксианы».
«…золотой век Бухары пришелся на X столетие, когда во владениях Саманидов начала расцветать новоперсидская литература».Ричард Никсон Фрай
В старинных русских хрониках Каспийское море именовалось Хвалынским или Хорезмийским. «Огромный объем торговли с Восточной Европой, – пишет Фрай, – как нельзя лучше подтверждается значительным количеством саманидских серебряных монет, обнаруженных в России, Польше и Скандинавских странах. X в. стал периодом экспансии викингов, поэтому столь обширные контакты не выглядят чем-то необычным. Обнаружены клады монет Саманидов, как и меньшие запасы монет Бухар-худа, многие из которых оказались разрубленными на две половины, что позволяет предположить, что серебряные монеты использовались в Восточной Европе как в качестве наличных денег, так и для простого обмена. В степях серебро всегда выполняло роль наличности, и купцы из саманидских владений обнаружили, что кочевники Средней Азии и Южной России охотно принимают их монеты. Но монетам полагалось быть из хорошего серебра, потому что мы находим в скандинавских и русских кладах совсем немного серебряных монет невысокого качества».
Уже в те времена в Ферганской долине умели добывать нефть, которая иногда использовалась для светильников, но чаще всего – для изготовления зажигательных боевых снарядов. Было придумано множество приспособлений, с помощью которых при осаде города через стену перебрасывали емкости с горящей нефтью или пропитанную ею подожженную паклю. Через Южную Русь эти изобретения были завезены в Западную Европу и часто использовались в тамошних войнах.
Многие русские купцы, постоянно торговавшие с Персией, обустраивали собственные склады в иранских городах. А поскольку подобная торговля обычно была занятием всей семьи, то кто-то из сыновей, братьев или племянников переселялся туда, дабы вести дела. Исторические хроники свидетельствуют о существовании русских общин в Бухаре и других крупных городах эпохи Саманидов.
Блистательные поэты
Немалую роль в возрождении национального самосознания персов сыграло развитие персидской литературы. Кто были ее родоначальники, ученые спорят до сих пор. Составители поэтических сборников и историки литературы называют разные имена, рассказывая о первых персидских поэтах. «Некоторые упоминают имя Абу Хафса Согди, другие же говорят, что первым поэтом был Абульаббас Марвази, – пишет Ахмад Хатами в книге «Иран: страна и люди». – Говорят также, что неизвестный автор книги «История Систана» – это Мохаммад бин Васиф Сагзи. Фируз Машреки, Махмуд Варрак, Бассам Курд Хареджи и Мохаммад бин Мохаллад – другие поэты, чьи несколько бейтов приводятся в старинных поэтических антологиях…»
Зато имена обладателей блестящих талантов, которые расцвели в эпоху правления династии Саманидов благодаря поддержке просвещенных властителей, известны всем истинным ценителям классической литературы – это Рудаки, Абу Шакур Балхи, Шахид Балхи, Дагиги, Абу-Исхак Касаи Марвази… Они прославились не только красотой образов, но и легкостью слога, и простотой изложения, сочетавшейся с глубоким смыслом. По словам Ахмада Хатами, «они излагали на бумаге те идеи и мысли, что приходили им на ум, в такой же форме, и не утруждали себя созданием новых выражений, а описания и аллегории черпали из вполне ощутимых, видных, логичных и воображаемых предметов. Лучшие образцы поэзии в таком стиле можно найти в стихах «Отца персидской поэзии», «Султана поэтов» – Рудаки. Его стихи – простые, нежные, плавные и далекие от любой неуклюжести. Музыкальные познания Рудаки также повлияли на его поэзию. Его стихи создают глубокую душевную связь с читателем. Он – единственный из поэтов, который писал разными стилями, и преуспел в каждом из них».
«Некоторые упоминают имя Абу Хафса Согди, другие же говорят, что первым поэтом был Абульаббас Марвази. Говорят также, что неизвестный автор книги «История Систана» – это Мохаммад бин Васиф Сагзи. Фируз Машреки, Махмуд Варрак, Бассам Курд Хареджи и Мохаммад бин Мохаллад – другие поэты, чьи несколько бейтов приводятся в старинных поэтических антологиях…»Ахмад Хатами
Рудаки
Рудаки, признанный основоположник персидской литературы, также является основателем поэзии на языке фарси-дари, создателем особых поэтических жанровых форм. Полное имя поэта – Абу Абдуллах Джафар Рудаки. О точной дате рождения поэта исследователи делали разные предположения, прежде всего основываясь на дате смерти. А также учитывали информацию из отдельных фрагментов его высказываний. Существует мнение известного русского историка А. Е. Крымского о том, что поэт родился, когда «Бухара перешла из рук Саффаридов в руки Саманидов (874 г.)».
«Его стихи – простые, нежные, плавные и далекие от любой неуклюжести. Музыкальные познания Рудаки также повлияли на его поэзию. Его стихи создают глубокую душевную связь с читателем. Он – единственный из поэтов, который писал разными стилями, и преуспел в каждом из них».Ахмад Хатами
Место его рождения тоже вызывало споры вплоть до 1940 года. Многие утверждали, что родиной великого поэта была Бухара. Однако некоторые называли его родиной Самарканд. Было и предположение, что Рудаки появился на свет в селении Панджруд. Знаменитый таджикский писатель и литературовед Садриддин Айни, изучая различные письменные свидетельства и сравнивая их с устными народными преданиями, пришел к выводу, что родина поэта – селение Рудак. Более того, благодаря проведенным исследованиям, он установил и место захоронения поэта в кишлаке Панджруд.
Рудаки первоначально приобрел славу как певец и музыкант-рапсод. И вместе с тем он был одарен незаурядным поэтическим талантом. Он имел схоластическое образование, в том числе в совершенстве владел арабским языком. Хорошо знал Коран. Рудаки писал много и увлеченно. В числе его творений: поэмы, лирические газели и рубаи, касыды, кит’а, лугз… Более 130 тысяч двустиший, считающихся написанными этим автором, дошло до нашего времени.
Об образе жизни поэта почти не сохранилось достоверных сведений. Но о его молодых годах говорится в книге Мухаммада Ауфи «Лубаб ал-албаб» («Сердцевина сердец»). Также, основываясь на строках одного бейта Рудаки, можно предположить, что он происходил из бедной семьи:
С другой стороны, видный востоковед А. Т. Тагирджанов предположил, что отец Рудаки был достаточно образованным человеком и даже мог принадлежать к духовенству. Это основано на том, что существуют свидетельства, что уже в возрасте восьми лет Рудаки декламировал наизусть Коран. Для такого заучивания необходимо понимание текста и ежедневные занятия по несколько часов в сутки. Следовательно, с ребенком занимались просвещенные родители или его наставником был имам.
«Для возрождения персидской литературы более всего было сделано династией Саманидов (875–999), к которой после некоторого перерыва перешло от Тахиридов верховное господство над Хорасаном и завоеванной мусульманами уже в то время частью Туркестана, – писал Василий Бартольд. – Столица Саманидов, Бухара, привлекла к себе большое число поэтов и ученых; их государство считалось в X в. одним из самых благоустроенных. Саманиды происходили из Балха и по национальности были иранцами, языком государственного производства при большей части правителей из этой династии был персидский…»
Когда именно Рудаки служил при дворе Саманидов, не установлено. Вероятнее всего, он был современником саманидского эмира Насра ибн Ахмада, который правил Хорасаном в 913–943 гг. При этом А. Крымский, С. Нафиси, М. И. Занд и А. М. Мирзоев предположили, что поэт мог начать службу при саманидском дворе еще во время Исмаила Самани, в 890-х гг. Эмир Наср ибн Ахмад покровительствовал поэту и сделал его своим приближенным. Это принесло Рудаки процветание, о нем тогда говорили, что «двести рабов, четыреста верблюдов бывало в его караване…».
«Для возрождения персидской литературы более всего было сделано династией Саманидов (875–999), к которой после некоторого перерыва перешло от Тахиридов верховное господство над Хорасаном и завоеванной мусульманами уже в то время частью Туркестана. Столица Саманидов, Бухара, привлекла к себе большое число поэтов и ученых; их государство считалось в X в. одним из самых благоустроенных. Саманиды происходили из Балха и по национальности были иранцами, языком государственного производства при большей части правителей из этой династии был персидский…»Василий Бартольд
Одна из легенд, посвященных Рудаки, гласит: его стихи настолько сильно и ярко передавали эмоции, что однажды он сумел убедить эмира Насра прекратить долгий военный поход и повернуть домой: «О Бухара! Возликуй и пребудь в веках! \ Эмир к тебе, радуясь, держит путь. \ Эмир – кипарис, а Бухара – сад. Кипарис возвращается в свой сад. \ Эмир – месяц, а Бухара – небеса. \ Месяц восходит на небеса». Об этом поэта просили уставшие и истосковавшиеся по своим семьям военачальники. Согласно преданию, эмир был так впечатлен, что приказал немедленно поворачивать к дому и даже вскочил на коня, не успев надеть сапоги.
Некоторые считали, что Рудаки был слеп от рождения, но это обстоятельство научно опровергнуто ученым М. М. Герасимовым Опровержение основано на методе восстановления внешнего облика человека. По останкам костей скелета было выяснено, что слепота могла наступить не ранее, чем поэт достиг возраста шестидесяти лет.
Ученый Саид Нафиси из Ирана считал, что поэт Рудаки и правитель Наср принадлежали к исмаилитам. В 940 году против исмаилитов произошло восстание. Визирь, завидовавший успеху и состоянию поэта, донес на него, обвиняя в ненадежности. Разгневанный хитроумным наветом, правитель отдал приказ ослепить поэта и конфисковать все имущество, что ему принадлежало. После этого другой придворный поэт посвятил гневному правителю такие строки: «В истории ты запомнишься как правитель, ослепивший великого поэта».
Одумавшись и проведя расследование, эмир Наср выяснил истинные причины интриги завистливого визиря против Рудаки. Он казнил визиря и приказал щедро одарить Рудаки. Однако поэт не принял даров и предпочел смерть в нищете. Он ушел из жизни на родной земле, в селении Панджруд.
До нашего времени из произведений Рудаки полностью сохранились лишь касыда «Мать вина» (933 год). А также автобиографическая касыда «Жалоба на старость». Это не считая около 40 четверостиший (рубаи). Остальное поэтическое наследие Рудаки представляет собой фрагменты произведений панегирического, лирического и философско-дидактического содержания. Среди них отрывки из поэмы «Калила и Димна» и еще пять поэм.
В стихотворениях Рудаки наряду с темами восхваления и анакреонтическими мотивами явственно звучит тема веры в силу человеческого духа и знания. Он вдохновенно призывает к действию и добродетели, способной изменять жизнь. Яркость образов, легкость и чистота его поэтических выражений являются характерной чертой созданного им и его соратниками узнаваемого стиля, который существовал до конца XII века и стал известен как хорасанский стиль.
«Калила и Димна» Рудаки
Одним из знаменитых произведений персидской классической литературы, входящих в золотой фонд всемирной культуры, является сборник притч и поучительных рассказов «Калила и Димна». Известный исследователь Жан-Поль Ру в своей книге «История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней» подчеркивает значение этого произведения: «Наибольший резонанс произвел персидский перевод «Калилы и Димны», произведения, которое со времен появления в своей древней арабской версии всегда приводило читателей в восторг, а теперь обрело вторую молодость».
Но на самом деле перевод, о котором идет речь, был как минимум вторым появлением персидской версии «Калилы и Димны», поскольку арабский сборник был в свою очередь переводом с персидского. Тот, самый первый, перевод был выполнен по распоряжению знаменитого правителя шаха Хосрова Ануширвана примерно в 550 году. Его подготовил придворный врач и ученый по имени Барзавейх, а первоисточником послужила индийская рукопись, впоследствии получившая известность под названием «Панчатантры». В середине VIII века именно с этого персидского варианта был выполнен широко известный арабский перевод, авторство которого приписывают Ибн-аль-Мокаффа.
Изначальный персидский текст был утерян, поэтому и появилась новая версия – перевод с арабского (вернее, несколько различных вариантов). На это произведение, в частности, опирался Фирдоуси при создании «Шахнаме». А прославленный поэт Рудаки сочинил поэтическую версию «Калилы и Димны», состоявшую из 12 тысяч бейтов. До наших дней из них дошло всего 129.
Но в свое время новая персидская «Калила и Димна», как книга назидательных и одновременно остроумных рассказов, была переведена на множество языков, включая славянские, а также на латынь. Ее влияние литературоведы усматривают даже в творчестве таких европейских писателей, как Ариосто и Боккаччо.
Покровители искусств и ремесел
В 962 году, в царствование Мансура I, один из высших военачальников и наместник Хорасана Алп-Тегин, будучи смещен со своей должности, восстал против правителя, разбил высланные против него войска и обосновался в городе Газни на территории современного Афганистана. Тамошнего правителя он сверг и основал собственную царствующую династию Газневидов. Но развитию персидской культуры и науки эти потрясения не повредили, так же как и последующее воцарение Сельджукидов, при которых столица была перенесена в Исфахан. Газневиды покровительствовали ученым и поэтам, в том числе: Аль-Бируни, Утби, Абу-ль-Фазл Бейхаки, Гардизи, Фирдоуси и многим другим.
«Для каждой отрасли ремесла как в Иране, так и в Армении была присуща свойственная только ей легенда. Наличие легенд в уставах свидетельствует о древнем происхождении того или иного вида ремесла. Как правило, ремесленные легенды Ирана основаны на коранических сказаниях, они не только проповедуют определенные нравственные нормы, но и поясняют происхождение ремесла».Динара Атаджанова
Часто произведениями искусства именуют лишь то, что изначально было создано для украшения жизни – например, многоцветные мозаики или изысканную посуду для торжественных пиршеств. Однако не все так просто. «Для каждой отрасли ремесла как в Иране, так и в Армении была присуща свойственная только ей легенда. Наличие легенд в уставах свидетельствует о древнем происхождении того или иного вида ремесла. Как правило, ремесленные легенды Ирана основаны на коранических сказаниях, они не только проповедуют определенные нравственные нормы, но и поясняют происхождение ремесла», – свидетельствует Динара Атаджанова в книге «Армения – Иран: История. Культура. Современные перспективы взаимодействия». Более того, изделия ремесленников, так же, как иные предметы, предназначенные для повседневного использования, например монеты, способны отобразить процесс развития культуры столь же (а иногда и более) ясно, как и уникальные работы выдающихся мастеров.
Олег Грабар, профессор Йельского университета, в своем фундаментальном труде «Формирование исламского искусства» наглядно демонстрирует, что само понятие искусства намного обширнее и сложнее, нежели сравнительно краткий перечень выдающихся произведений. И столь же сложным и многообразным является персидское влияние на культуру не только сопредельных земель, но и Аравии, и Египта, и более далеких краев. По его словам, на древней иранской основе образовался «чрезвычайно широкий диапазон исламского искусства в пространстве и времени. Оно обнаруживается в Испании в VIII веке и в Индии в XVIII столетии, и почти все страны и все столетия в этих пределах питали его развитие. Хотя есть достаточно оснований, чтобы рассматривать такие огромные территории на протяжении этой тысячи лет как единое целое, в равной степени. Верно и то, что к этому неизбежно привели значительные изменения – региональные или продиктованные временем».
При этом можно заметить, что культурные традиции времен Ахеменидов или Сасанидов, воплощенные в декоративном искусстве, архитектуре и многом другом, трансформируясь и встраиваясь в новые реалии, обретали новую жизнь, продолжая впечатлять поколение за поколением. «Некоторым формам могли придаваться конкретные значения, – пишет профессор О. Грабар. – Без существенных изменений своих очертаний башни становились минаретами, ниши – михрабами, а концентрация нефов на одной стороне здания указывала киблу всякий раз, когда эти черты обнаруживались в мечети. Арабские надписи – видимые частично, как в верхней части мозаичного декора Купола Скалы, или легко доступные обозрению, как на фасаде тимского мавзолея, на михрабе Кордовской мечети, либо на керамических тарелках из Северо-Восточного Ирана – стали конкретными иконографическими элементами, которые определяли конкретное значение памятника». Причем на этот процесс оказывали влияние многочисленные разновидности исторических, интеллектуальных, функциональных, эстетических, теоретических и других факторов, оказывавших влияние на этот процесс.
«Можно привести множество историй и сообщений, которые указывают на то, что омейядские принцы и халифы приняли как свою собственную древнюю ближневосточную традицию преобразования развлечений и удовольствий в официальную деятельность, иллюстрирующую могущество и величие правителя. Ко времени мусульманского завоевания эта традиция преимущественно ассоциировалась с династией Сасанидов в Иране…»Олег Грабар «Формирование исламского искусства»
Сохранились увлекательные свидетельства моментов, когда различные культуры смешивались и переплавлялись воедино, формируя уникальную традицию. «Можно привести и множество других историй и сообщений, которые указывают на то, что омейядские принцы и халифы приняли как свою собственную древнюю ближневосточную традицию преобразования развлечений и удовольствий в официальную деятельность, иллюстрирующую могущество и величие правителя, – указывает Олег Грабар. – Ко времени мусульманского завоевания эта традиция преимущественно ассоциировалась с династией Сасанидов в Иране, и независимо от того, какое впечатление это могло произвести в Риме, оно было намеренно преуменьшено, если не отброшено полностью в официальных византийских церемониях. Можно только размышлять относительно того, почему мусульмане… довольно быстро подхватили иранскую церемониальную схему неподвижной фигуры монарха, являющегося во всем величии, или развлечений, удостоверяющих его царскую сущность».
Эту особенность отмечают многие исследователи. «Искусство эпохи Саманидов представляло собой смесь местных традиций, влияния сасанидского Ирана, в основном раннего исламского периода, и нового исламского искусства, развившегося при Аббасидах, – отмечает Ричард Фрай. – Последнее лучше всего представлено находками, сделанными во временной столице Аббасидов, Самарре, по имени которой и получил свое название самаррский стиль. Во-первых, самаррский стиль в украшении характеризуется волнистыми поверхностями в плоскостях высокого и низкого рельефа, идеальными для штукатурки и лепнины. Так называемая гробница эмира Исмаила, точнее, мавзолей Саманидов в Бухаре демонстрирует схожесть с Самаррой, но здесь также предполагается изначальная резьба по дереву, поскольку украшения или узоры подчеркнуты множественными заостренными плоскостями высокого и низкого рельефа, а не волнистыми поверхностями. Что касается архитектуры мавзолея, то его конструкция походит на разновидность храма огня, известного в Иране как «чахар так», или четыре арки, увенчанные невысоким куполом».
Однако, по мнению специалистов, важнейшую роль в расцвете «персидского Возрождения» сыграло не только многообразие достижений искусства, но прежде всего литература, поэзия. Особое значение для формирования культуры и всего мировоззрения жителей иранских земель имела знаменитая поэма Фирдоуси «Шахнаме».
Фирдоуси
Фирдоуси (935–1020) – персидский поэт, автор эпической поэмы «Шахнаме» («Книга царей»). Будучи почитаемым поэтом в Иране, он также прославлен в Таджикистане, Афганистане и Узбекистане. На персидском языке его полное имя таково: Хаким Абулькасим Мансур Хасан Фирдоуси Туси. Имя Фирдоуси дословно означает «Райский». В народе он известен как «Хаким», что означает «мудрец», «ученый».
Фирдоуси родился в Хорасане, в окрестностях города Туса, приблизительно между 932 и 936 годами в семье местного землевладельца. Владения семьи были не такими уж большими и доходными, потому достаток был очень скромным. Вдобавок материальное благосостояние семьи значительно ухудшали постоянные войны тех лет. К сожалению, достоверных сведений о детстве знаменитого поэта не сохранилось. Однако известно, что, несмотря на трудности и тяжелое время, он получил достойное образование и отлично знал два литературных языка Ирана. В то время это были персидский и арабский. Фирдоуси особо высоко почитал знание и не раз выражал это в своих стихах:
Юность Фирдоуси пришлась на сложный период истории его страны. Аристократы и землевладельцы, долго подавляемые арабским господством, наконец получили свободу от захватчиков и даже смогли вернуть себе некоторую власть в отдаленных частях халифата.
Фирдоуси жил в Газни на протяжении нескольких лет. Он служил у султана Махмуда Газневидского. Поэма «Шахнаме» посвящена ему. Но султану Махмуду она не очень понравилась. Основная идея произведения – мысль о том, что только потомки царей – истинные носители царской власти и только у них есть право на трон. В делах наследования султан был сторонником применения силы и считал вполне справедливым право более сильного, а не столько право наследования, при котором трон мог занять даже слабовольный правитель.
Существует легенда, что султан Махмуд попросту не захотел заплатить автору за поэму. Фирдоуси был мудрым человеком, как все поэты, тонко чувствующим и эмоциональным. Он сильно расстроился. На жадность и непонимание ответил соответственно: написал сатиру и в ней уличил султана в низком происхождении, а точнее, происхождении от раба. Махмуд был разгневан таким творением поэта и начал его преследовать. Поэту пришлось покинуть страну и до конца дней своих странствовать и жить в нищете. По мотивам этой печальной легенды Д. Б. Кедрин создал свое стихотворение «Приданое».
«В тени пальм движутся верблюды, нагруженные индиго и другими драгоценными товарами; они посланы владетелем страны в дар тому, чьи песни – радость народа, слава страны, тому, кого зависть и клевета изгнали из родной страны. Караван приближается к маленькому городку, где певец нашел убежище; из города выносят навстречу каравану бедный гроб. Хоронят как раз того, кого ищет караван: Фирдоуси. Тернистый путь славы пройден им до конца!»Ханс Кристиан Андерсен
Также существует предание, по которому незадолго до смерти поэта султан Махмуд услышал от своего придворного несколько трогательных строк из «Шахнаме». Он спросил об авторе и узнал, что это строки из «Книги Царей», которая посвящена самому Махмуду. А ее автор – поэт Фирдоуси, живущий в Тусе в крайней бедности. Тогда Махмуд послал поэту щедрый дар. По сообщению Арузия, это было 60000 серебряных дирхемов. По более поздним версиям, этот дар состоял из 60000 золотых червонцев. Но подарок опоздал: великий поэт покинул земной мир. Говорили, что «в то время, когда через одни городские ворота выносили для похорон тело поэта, в другие городские ворота входили верблюды с дарами…». В философском эссе «Тернистый путь славы» знаменитого Ханса Кристиана Андерсена тоже есть строки, навеянные этим печальным преданием: «В тени пальм движутся верблюды, нагруженные индиго и другими драгоценными товарами; они посланы владетелем страны в дар тому, чьи песни – радость народа, слава страны, тому, кого зависть и клевета изгнали из родной страны. Караван приближается к маленькому городку, где певец нашел убежище; из города выносят навстречу каравану бедный гроб. Хоронят как раз того, кого ищет караван: Фирдоуси. Тернистый путь славы пройден им до конца!»
Фирдоуси был похоронен в Тусе, в принадлежащем ему саду. Над его могилой правитель провинции Хорасан распорядился построить мавзолей. И через некоторое время место погребения Фирдоуси стало объектом массового поклонения и паломничества. Когда оно пришло в упадок, его приказал восстановить Реза-шах, что и было выполнено к дате тысячелетия со дня рождения поэта (в период с 1928 по 1934 г.). Реконструкцию осуществило Общество по национальному наследию Ирана. После восстановления могила Фирдоуси получила статус национальной святыни Ирана.
О произведениях Фирдоуси было немало споров. Поэма «Шахнаме» является единственным произведением Фирдоуси, авторство которого достоверно установлено. Возможно, за свою жизнь он написал много других произведений, но они, к сожалению, не сохранились до наших дней.
По некоторым сведениям, Фирдоуси является автором поэмы «Юсуф и Зулейха» на библейско-коранический сюжет об Иосифе Прекрасном. Также некоторые исследователи спорят об авторстве сатирической поэмы о жадном султане Махмуде Газневи. Например, Низами Арузий, один из первых биографов Фирдоуси, сообщал, что текст поэмы о султане был уничтожен неким доброжелателем. Осталось только шесть безобидных строк. Ради этого доброжелатель выкупил поэму у автора за тысячу дирхамов.
Изучая характеристики отдельных фрагментов текста поэмы «Шахнаме», эти сохранившиеся сатирические стихи часть исследователей считают сфабрикованными, а другие не сомневаются в их подлинности.
«Шахнаме» и былины
Многие исследователи русского эпоса заметили сходство некоторых его сюжетов с теми, которые характерны для эпоса иранского. Так появилась версия, что в основу популярного сказания о славном богатыре Еруслане, ставшего основой для многочисленных повестей и лубков, положен пересказ знаменитой поэмы Фирдоуси «Шахнаме».
Повести о Еруслане стали широко распространяться на Руси с начала XVII века. Истории о подвигах отважного героя, который при этом был почтителен и заботлив по отношению к своим престарелым родителям, добр к тем, кто нуждался в его защите, и несокрушим перед лицом опасности, пользовались огромным успехом среди народа. Очень быстро повести о «Еруслане Лазаревиче» стали одним из самых распространенных сюжетов лубка, который представлял собой красочные гравюры с развернутыми подписями, объяснявшими изображение, то есть фактически средневековый аналог современных комиксов.
Имя главного героя Еруслана представляет собой трансформированное Арслан («Лев»), а именно такое прозвище получил за свою доблесть витязь Рустам. Отчество «Лазаревич» получилось из первоначального «Залазарович», как более привычное для русского человека, ведь в первых вариантах сказания отец главного героя звался Залазар. Это сразу заставляет вспомнить имя отца Рустама – Заль-зар. И даже чудесный конь, верный помощник героя, в историях о Еруслане зовется Араш, что также созвучно эпосу о Рустаме, чей конь звался Рахш.
Имя главного героя Еруслана представляет собой трансформированное Арслан («Лев»), а именно такое прозвище получил за свою доблесть витязь Рустам. Отчество «Лазаревич» получилось из первоначального «Залазарович», как более привычное для русского человека, ведь в первых вариантах сказания отец главного героя звался Залазар. Это сразу заставляет вспомнить имя отца Рустама – Заль-зар. И даже чудесный конь, верный помощник героя, в историях о Еруслане зовется Араш, что также созвучно эпосу о Рустаме, чей конь звался Рахш.
В повестях о Еруслане присутствует и один из известных сюжетных ходов «Шахнаме» – поединок не узнанных друг другом отца и сына. Специалисты по истории народной литературы отмечают, что влияние сказаний о Еруслане заметно даже в некоторых былинах об Илье Муромце. Более того, этот момент был внесен в сценарий первого советского широкоэкранного художественного фильма «Илья Муромец» (1956). Там Илья Муромец сражается с собственным сыном Сокольничком, который вырос, не зная отца, в плену у вражеского царя, и узнает его только по перстню, который был подарен богатырем жене еще до рождения наследника.
Становление эпоса
Фирдоуси опирался не только на исторические хроники и произведения поэтов-предшественников, но и на традиционные предания. Важнейшее место в древнем иранском эпосе занимает Симург – птица, обликом подобная благородному соколу, но с головой пса или льва. Симург – птица женского рода, в легендах она является хранительницей мудрости и знаний. Эта удивительная мифическая птица и была воспета Фирдоуси в поэме «Шахнаме». Именно она воспитала сына персидского царя Сама, брошенного по распоряжению отца на безжизненных склонах горы Эльбурс. Ведь мальчик, получивший имя Заль, родился альбиносом, что очень испугало всех, кто видел младенца, в том числе и самого царя. И казалось, Заль обречен на гибель, но его плач услышала птица Симург, которая унесла малыша к себе в гнездо, обогрела и вырастила.
Когда Заль подрос, Симург стала рассказывать ему об окружающем мире, о прошлом и настоящем, щедро делясь своей мудростью. Однако, став взрослым, Заль захотел вернуться к людям. Симург была опечалена таким решением, но отпустила приемного сына, дав ему на прощание три своих пера. «Если понадобится помощь, – сказала она, – подожги перо, и я немедленно примчусь на выручку».
Принц Заль вернулся в родительский дом и решил обзавестись семьей. Его избранницей стала принцесса Рудаби. Но когда настало время появиться на свет их сыну, то оказалось, что наследник слишком велик, чтобы его рождение прошло благополучно. Однако благодаря помощи птицы Симург, которая, исполняя свое обещание, подоспела вовремя, ребенок благополучно явился в мир. Это был будущий великий герой Рустам.
Предание о птице Симург не только вдохновило Фирдоуси, но и породило одну из известных иранских пословиц. Когда неожиданно появляется человек, которого только что вспоминали в беседе, то говорят «словно мы его перо подожгли».
«Именно гений Фирдоуси объединил стихи Дакики, народные традиции и песни и сведения из письменных источников в единую поэтическую книгу, ставшую национальным иранским эпосом».Ричард Фрай
В итоге поэма «Шахнаме», вобрав в себя множество элементов истории и преданий, сама постепенно обрела статус подлинного эпоса.
«Именно гений Фирдоуси объединил стихи Дакики, народные традиции и песни и сведения из письменных источников в единую поэтическую книгу, ставшую национальным иранским эпосом, – пишет Ричард Фрай. – Лишь она одна стала национальным эпосом, ибо городская цивилизация требовала написанную определенным стилем, связную и, можно сказать, утонченно-изысканную поэму, а не различные сочинения уличных певцов и исполнителей, декламирующих баллады о героях Древнего Ирана перед воинами или дехканами на их ночных пиршествах. Я уверен, что Фирдоуси, хотя и отражал литературные предпочтения и интересы класса дехкан, сочинил свою поэму для двора, для городских жителей… Таким образом, по мнению многих, его «Шахнаме» сохранилась в качестве величайшего литературного произведения новоперсидского языка… «Шахнаме» написана не как народный эпос, взятый дословно из уст уличных исполнителей; это скорее доведенная до совершенства литературная поэма». И степень этого совершенства столь высока, что авторская поэма во мнении народа оказалась поднятой на уровень всеобъемлющего предания, в котором сосредоточены огромные духовные и творческие силы, дающие людям поддержку и радость на протяжении столетий.
Эпос и архетип
Специально для этой книги О. А. Дыдыкина, кандидат филологических наук, провела подробный анализ прославленной «Книги царей» и связанного с ней традиционного эпического наследия, а также архетипов, которые прослеживаются в произведении Фирдоуси и позволяют оценить масштаб его влияния на культуру сопредельных стран.
«Богатейший народный эпос Ирана, который лег в основу «Шахнаме» Фирдоуси – уникального памятника мировой литературы, – отразил важную историческую роль древних иранских народов, их широкие культурные связи с соседними народами. Как отмечал Ж. Дармстетер, этот эпос вобрал в себя сказания, восходящие к единому общеиндоевропейскому мифу (прамифу), и сам, в свою очередь, оказал влияние на мотивы, сюжеты, образы эпических поэм разных народов. Коран и Библия, индийские веды, русские былины и лубочные сказки, скандинавские саги и европейские средневековые баллады перекликаются с «Шахнаме» – поэмой монументальной и по форме, и по содержанию, подчеркивал Р. Фрай.
Поэма насыщена яркими архетипичными образами, мотивами и сюжетами. Классическая параллель: «Шахнаме» – древнегреческий эпос. «Бронзовотелый» Исфандияр – образ, связанный с общеиндоевропейским мифом о неуязвимом герое, и столь же неуязвимый Ахиллес Гомера. Иранист А. А. Стариков писал в связи с этим: «Если бы, например, какой-нибудь греческий автор – Гомер позднейшего времени – отразил в единой поэме, в десятки раз превышающей объем «Илиады» и «Одиссеи», весь цикл греческих сказаний, включая ранний исторический период, эпопею персидских войн, расцвет и падение Афин, возвышение Македонии, чудесный поход Александра на Восток, перипетии борьбы диадохов и эпигонов и закончил бы эпопею битвой при Пидне и обращением Эллады в римскую провинцию, то мы имели бы подобие «Шахнаме» Фирдоуси в древнегреческой литературе».
«Богатейший народный эпос Ирана, который лег в основу «Шахнаме» Фирдоуси – уникального памятника мировой литературы, – отразил важную историческую роль древних иранских народов, их широкие культурные связи с соседними народами».Ричард Фрай
Мировой мифологический архетип могучего богатыря (царя) сближает поэму Фирдоуси с другими мировыми эпосами. Образ Рустама, которому не суждено пасть в бою, роднится с русским богатырем Ильей Муромцем, который, согласно пророчеству, тоже не погибнет. Так же как и Рустам убивает своего неузнанного сына Сухраба, Илья Муромец убивает своего сына Сокольничка на поединке. Неуязвимость, нечеловеческая сила, храбрость и доблесть богатыря в сочетании с его внешней красотой присутствуют в эпосах разных народов и восходят к общемировому архетипу божественного происхождения богатыря-героя. Царь-богатырь у Фирдоуси наделен «фарром» – божественным сиянием и происходит от богов. В индийских и греческих эпосах, имеющих общеиндоевропейские корни с иранской мифологией, этот архетип встречается неоднократно. В «Махабхарате» пятеро пандавов рождаются от богов Сурьи, Дхармы, Ваю. В «Рамаяне» Рама и его братья родились, после того как жена Дашаратхи выпила напиток, врученный царю самим Вишну во время жертвоприношения. Вавилонский Гильгамеш – сын богини Нинсун, Ахиллес – сын Фетиды, Эней – Афродиты, Сарпедон – Зевса.
Другой типичный для эпосов архетип – борьба бесстрашного героя с чудовищами, змеями и драконами. Зигфрид из «Песни о Нибелунгах» так же кует меч для боя с драконом, как и правитель Хушенг в «Шахнаме». Герой древнего прамифа изначально мыслил себя подчиненным темным силам природы и вынужден был бороться с ними – они олицетворены в страшных чудовищах и драконах. По мере развития социального и технического прогресса, установления государственности этот архетип претерпевает изменения. Так, в исторической части «Шахнаме» на раннем этапе возникновения государства Сасанидов его основателю Ардаширу Бабакану приходится бороться с Червем Хафтвада, а с уничтожением этого червя в государстве Сасанидов сразу же прекращаются внутренние распри, и наступает стабильность.
«Фирдоуси по-библейски основательно показывает типажи правителей Персии. На всем протяжении поэмы он пытается найти типаж если не самый идеальный, то хотя бы близкий к нему, который должен стать образцом для подражания потомков…»О. А. Дыдыкина
Фирдоуси по-библейски основательно показывает типажи правителей Персии. На всем протяжении поэмы он пытается найти типаж если не самый идеальный, то хотя бы близкий к нему, который должен стать образцом для подражания потомков, как первоцарь-первочеловек Кеюмарс. Цари с набором отрицательных качеств тоже присутствуют в поэме в качестве антипримера. Таков злобный царь Зохаг, который, как и Ирод, избивавший младенцев, чуть не убил замечательного младенца Феридуна, все равно ставшего царем.
По словам Т. Нёльдеке, исследователя и переводчика Фирдоуси, «Ни в одной из литератур мира эпопея не вобрала в себя так органически всю мифологию, народные эпические сказания и историю, не объединила их в такое композиционное законченное целое, как в «Шахнаме» Фирдоуси».
«Шахнаме» в традиционном театре
Известный исследователь Арти Д. Александер специально для этой книги рассматривает примеры того, как поэма Фирдоуси, став культурным явлением высокого ранга, вернулась обратно к своим корням, связывающим ее с жанром народного сказительства, и обрела воплощение как одно из самых значимых произведений, представляемых в традиционном театральном искусстве.
«“Шахнаме” смог стать популярным на Индостане для мусульманской аристократии и интеллигенции, и для проживающих там выходцев из Пакистана… Его не раз интерпретировали на свой язык уличные и странствующие театральные труппы, а также эту историю не раз исполняли в переложенном на местный фольклор виде, в варианте песенного представления. «Шахнаме» завоевывала свое место среди других значимых произведений культуры и искусства, также как вечная, но притягательная по смыслу трагическая история «Лейлы и Меджнуна», также имеющая на Индостане множество вариантов исполнения. В том числе такие спектакли и песни нередко исполняют актеры театров, где все даже женские роли традиционно исполняют мужчины, эта традиция появилась во времена, когда наиболее важным было оградить искусство от искажения истинного смысла, а охранять от лишних домыслов, ставя своей целью не отвлекать зрителей от истинного смысла произведения на женское очарование, и не внося туда ничего предосудительного.
«Такие спектакли и песни нередко исполняют актеры театров, где все даже женские роли традиционно исполняют мужчины, эта традиция появилась во времена, когда наиболее важным было оградить искусство от искажения истинного смысла, а охранять от лишних домыслов, ставя своей целью не отвлекать зрителей от истинного смысла произведения на женское очарование…»Арти Д. Александер
Веками на Индостане развивалось устное поэтическое искусство. Благодаря коммуникациям с другими регионами и народами народный эпос постоянно пополнялся новыми легендами и историями. Например, в штате Раджастан, занимающем наиболее выгодное положение на карте Индии для караванных путей с запада и севера. На этой обширной территории, почти каждое селение сложило собственные сказания о доблести и чести, а заимствованные истории в устах местных сказителей и странствующих актеров приобрели новую эмоциональную окраску и яркие цвета героических племен пустыни.
Помимо этого штату Раджастан – что буквально значит «Страна Королей» (раджей), издавна присуще великолепие древних королевских династий, величественные крепости-дворцы, неприступные стены цитаделей. И вместе с этим сложился целый раздел особых сказаний о битвах и борьбе за справедливость и вполне естественно, что все близкое этому по духу попадало на благоприятную почву и воспринималось близко к сердцу. Как это и произошло с «Шахнаме». Самым ценным на этой земле является не материальное богатство, а сохранение традиций предков, часть этого сокровища – народное творчество, эпос и сказания о событиях прошлых времен и о великих людях. Это стало возможным благодаря тому, что Индия, несмотря на быстрое развитие и технический прогресс, все еще достаточно консервативна и в ряде ее штатов, по-прежнему неприкосновенны реалии Средневековья. А именно – касты и их традиции, среди которых особое положение занимают касты факиров и целителей, певцов-менестрелей, художников, актеров, поэтов, странствующих семейных трупп циркачей и театров. Благодаря кастам и передаче профессии «от отца к сыну» они существуют в современном мире практически в первозданном виде, их мастерство не угасло и радует нас до сих пор. Их поле деятельности – это многочисленные праздники, свадьбы, фестивали, знаменательные исторические, культурные и религиозные даты.
«Певцы и актеры выступают по несколько часов, без перерыва, создавая свои импровизации на основе когда-то услышанных стихов, поэм, историй, событий, эпоса и литературных произведений»Арти Д. Александер
В дни фестивалей количество зрителей на этнических и национальных ярмарках может достигать десятки тысяч человек. Пересказывая или интерпретируя на свой лад какую-либо историю, индийский менестрель вносит в нее местный колорит и пояснения, оставляя неизменной ее суть. Популярность добавляет и то, что крестьяне и ремесленники очень верят в сверхъестественные силы сказителей – снисходящие к ним во время выступления, это объясняется тем, что некоторые из них неграмотны и суеверны. Духи героев сказаний исцеляют не только людей, но и животных, что актуально для владельцев, разводящих верблюдов, овец и коз… Злые духи и любые бесы всегда вынуждены отступить перед величием добрых дел. И кроме этого есть поверье, что, пересказывая прошлое, сказители видят будущее. Певцы и актеры выступают по несколько часов, без перерыва, создавая свои импровизации на основе когда-то услышанных стихов, поэм, историй, событий, эпоса и литературных произведений. Большие сезонные индийские ярмарки проходят за пределами городов и селений, обычно на обширном поле, чтоб огромные толпы гостей и участников, прибывающих со всех концов Индии с семьями, домашним скотом и товарами, могли расположиться там с максимальным комфортом и пользой. Театральные действа и выступления начинаются, как только утихает шум и суета ярмарки, с заходом солнца, и каждую ночь, пока длится фестиваль, а люди имеют возможность узнать нечто большее, чем их скромная и полная обычных забот, собственная жизнь. И зрители слушают, замирая от волнения, истории, которые их вдохновляют».
«Шахнаме» в кино, современном театре и литературе
Сказания о Рустаме и Сухрабе – одни из самых известных в мире. В XX веке на этот сюжет неоднократно были сняты фильмы и сделаны постановки. Так в 1910 году по мотивам великой поэмы была создана мугамная (в одном из основных жанров азербайджанской традиционной музыки) опера Узеира Гаджибекова (основоположника современного профессионального музыкального искусства Азербайджана, автора гимна Азербайджанской ССР и гимна Азербайджана) «Рустам и Зохраб».
Ее премьера прошла 12 (25) ноября 1910 в Баку в театре Г. 3. Тагиева, построившего здание театра на свои деньги. Режиссером «Рустама и Зохраба» был Гусейнкули Сарабский – азербайджанский оперный певец (тенор), композитор, драматург, актер театра, режиссер-постановщик. Дирижером являлся сам Узеир Гаджибеков. В главных ролях в опере выступали Гусейнкули Сарабский (Зохраб), Ахмед Агдамский (Тахмина), М. X. Терегулов (Кейкавус) и другие.
Второй раз опера, уже в переработанном виде, была поставлена в театре Г. 3. Тагиева на бенефисе композитора Муслима Магомаева (дед певца Муслима Магомаева) в марте 1915 года.
Это эпическое сказание о подвигах легендарного древнеиранского богатыря Рустама – смелого воина, готового всегда придти на помощь тому, кто в ней нуждается. На экране герои эпоса: певец, говорящий правду жестокому властелину, и дэв, постоянно меняющий свои обличья.«Сказание о Рустаме»
Индийский мусульманин Ага Мухаммад-шах (по прозвищу Ага-Хашара Кашмири), изучавший арабский и персидский языки у лучших ученных Бенареса, в 1929 году написал на урду пьесу «Рустам и Сухраб».
В 1963 году индийским кинематографистом Вишрамом Бедекара был снят художественный фильм «Рустам и Сухраб» с Притхвираджем Капуром в главной роли.
17 апреля 1972 года в Советском Союзе состоялась премьера фильма «Сказание о Рустаме». Картина была снята режиссером Борисом Кимягаровым по сценарию Григория Колтунова. Операторы: Давлат Худоназаров, Заур Дахте, композитор Ариф Меликов. Художник Шавкат Абдусаламов. Длительность – 2 часа 27 минут. В главных ролях: Бимболат Ватаев, Хашим Гадоев, Отар Коберидзе, Махмуджан Вахидов, Светлана Норбаева, Мухамеджан Касымов, Марьям Исаева, Алим Ходжаев, Ходжакули Рахматуллаев, Гурминч Завкибеков.
Как гласила аннотация фильма, это – эпическое сказание о подвигах легендарного древнеиранского богатыря Рустама – смелого воина, готового всегда придти на помощь тому, кто в ней нуждается. На экране герои эпоса: певец, говорящий правду жестокому властелину, и дэв, постоянно меняющий свои обличья.
2 января 1973 года в СССР состоялась премьера фильма «Рустам и Сухраб», тоже снятого режиссером Борисом Кимягаровым по сценарию Григория Колтунова. Операторы: Заур Дахте и Давлат Худоназаров. Длительность – 1 час 38 минут. В главных ролях снялись: Бимболат Ватаев, Хашим Гадоев, Отар Коберидзе, Махмуджан Вахидов, Гурминч Завкибеков, Сайрам Исаева, Алим Ходжаев, Тариэль Касимов, Абдусалом Рахимов, Б. Садыков. В аннотации к этому фильму он был назван историей о поэтичной любви Рустама к прекрасной Тахмине, о предательстве и вероломстве коварного и завистливого шаха Кавуса.
5 декабря 1977 года в Советском Союзе прошла премьера фильма «Сказание о Сиявуше», снятого режиссером Борисом Кимягаровым по сценарию Григория Колтунова. Оператор Давлат Худоназаров, композитор Ариф Меликов. Художники: Шавкат Абдусаламов и Леонид Шпонько. Из трех фильмов, снятых Борисом Кимягаровым на тему «Шахнаме», этот – самый длинный, 2 часа 56 минут. В главных ролях: Марк Жозеф, Светлана Орлова, Отар Коберидзе, Бимболат Ватаев, Хабибулло Абдураззаков, Турахон Ахмадханов, Дилором Камбарова, Талгат Нигматулин, Асли Бурханов, Гурминч Завкибеков.
Как гласила аннотация фильма, картина повествует о воспитаннике Рустама – царевиче Сиявуше, сыне шаха Кавуса. Воспылала к нему страстью мачеха Судаба, а когда юноша отверг ее любовь, стала мстить ему. На землю Ирана вторгается войско Афрасиаба, но Сиявуш разбивает захватчиков. Афрасиаб просит мира и присылает заложников, но старый шах отказывается от мира и приказывает отрубить заложникам головы. Потрясенный Сиявуш покидает родину. По дороге он встречает дочь Афрасиаба прекрасную Фарангиз и становится ее мужем. В диких степях создает он город, населенный лишь молодыми. Но и здесь настигают Сиявуша интриги мстительной мачехи. Афрасиаб, поверив ее клевете, приказывает казнить зятя. Понимая, что казнь вновь толкнет отца и тестя к войне, Сиявуш кончает жизнь самоубийством, чтобы предотвратить кровопролитие.
Спектакль «Рустам и Сухраб» на сцене Русского драматического театра им. Маяковского в Душанбе в постановке главного режиссера Султона Усманова представил зрителям свой вариант классической версии поэмы. В 2009 году спектакль был представлен в Москве в рамках театрального фестиваля имени А. П. Чехова и благожелательно воспринят как театральной публикой, так и критиками, похвалившими его в своих рецензиях, в том числе – за этнографический колорит.
Согласно аннотации спектакля, в нем рассказывалось об истории подвигов богатыря Рустама, победившего многих врагов и не узнавшего в одном из врагов собственного сына Сухраба. Подчеркивалось, что это повествование входит в поэму классика персидской поэзии Фирдоуси, черпавшего сюжеты из ирано-таджикского эпоса. Как далее отмечалось, русский театр из Душанбе при постановке легендарного сюжета использовал и элементы народного театра: актеры весь спектакль находятся на сцене и вступают в круг, когда приходит их очередь играть. Также в драматическом спектакле были задействованы музыканты, исполняющие национальные мелодии на старинных инструментах.
«Тогда мужчины кинулись в битву с дэвами, женщины завизжали, а дети все разбежались, словно зайчата. Гремел Ахриманов рык, густая тьма надвигалась на землю, с каждой минутой становилось всё темнее и темнее. Люди попрятались в глубоких пещерах. Ахриман торжествовал. Казалось, спасения нет!..»Мохаммад Реза Юсефи
«Первый в мире царь»
К сюжетам из «Шахнаме» также регулярно обращаются авторы детской литературы, поскольку это эпическое произведение является важной частью культурного пространства, в котором растут дети не только в современном Иране, но и во многих других странах. Кроме того, в «Шахнаме» прослеживаются как мотивы древних преданий, тесно связанные с народными сказками, так и внесенные автором провозглашения нравственных принципов, что делает эту поэму чрезвычайно важным – и при этом доступным пониманию детей – элементом в деле образования и воспитания подрастающего поколения.
Известный иранский писатель Мохаммад Реза Юсефи пересказал для юных читателей самые примечательные моменты этого произведения. На русском языке эти книги издаются в детской серии «Шахнаме». Например, в повествовании «Первый в мире царь» говорится о том, с чего поэма Фирдоуси начинается, – как однажды воплощение тьмы и зла Ахриман вознамерился завладеть всей землей, погрузив ее в кромешный мрак, и выпустил своих страшных прислужников. «Дэвы завопили и завыли, они похватали огромные камни и взлетели с ними в воздух. А люди жили тогда в горах и степях, одеждой их были только листья да кора деревьев. Увидев дэвов, они заметались. Дэвы же стали носиться над их головами и швырять в них камни. Тогда мужчины кинулись в битву с дэвами, женщины завизжали, а дети все разбежались, словно зайчата. Гремел Ахриманов рык, густая тьма надвигалась на землю, с каждой минутой становилось все темнее и темнее. Люди попрятались в глубоких пещерах. Ахриман торжествовал. Казалось, спасения нет!». Но тут люди призвали на помощь Кейумарса, который «нес свет». Он примчался и собрал все живое, от людей до маленьких птичек на решительную битву с общим врагом. И дэвы были повержены, а над землей снова ярко засияло солнце. Тогда люди, звери и птицы собрались вокруг Кейумарса, провозгласив его первым в мире царем, он же стал учить людей обрабатывать землю, строить жилища и добывать драгоценные камни. А в книге «Рустам и Сухраб» повествуется о предыстории роковой встречи отца – богатыря Рустама – с неузнанным сыном и их поединке.
Оружие древности и роль в истории
Повествования о подвигах, как документально-исторические, так и художественно-эпические, в том числе и «Шахнаме», не обходят вниманием легендарное оружие прославленных героев. Уделяется внимание и боевым клинкам с их замечательными, порой волшебными свойствами, и доспехам, защищавшим не только самого воина, но и его верного коня.
Так, к примеру, в «Шахнаме» (русский перевод В. В. Державина») весьма подробно описано снаряжение и вооружение героя: «Сказал Рустам: «Достань мой меч булатный. Шлем боевой и весь доспех мой ратный; Аркан и лук; кольчугу для коня; Кафтан из шкуры тигра для меня»… Кольчугою стальной облек он плечи, Надел доспехи, взял оружье сечи… И прискакал он в степь, щитом сверкая, Своей тяжелой палицей играя».
Ученым известна рукопись «Шахнаме», датируемая примерно 1429 годом и проиллюстрированная миниатюрами живописца так называемой гератской школы. На некоторых рисунках можно рассмотреть доспехи воинов, изображенные во всех подробностях – кольчуги, чешуйчатые оплечья, а также и набедренники с наколенниками. А на иллюстрациях к рукописному изданию «Шахнаме» середины XV века (сейчас хранится в Англии – в Королевском Азиатском обществе) отчетливо видно, что многие запечатленные на них воины носили не только остроконечные шлемы, но и бармицы, закрывающие нижнюю половину лица, и кольчужные пелерины для защиты шеи и плеч.
«Мечи и по сей день связывают с некими тайными ритуалами и торжественными церемониями, они часто были оружием избранных, и владельцы не жаждут выставлять их напоказ».Арти Д. Александер
1
2
О том месте, которое отводилось оружию в былые времена, о классических видах клинков и их отображении в искусстве специально для этой книги рассказывает известный исследователь Арти Д. Александер.
«Старинному оружию персидских мастеров посвящено немало книг и энциклопедий. Прекрасные мечи разных эпох выставлены в музеях мира, и среди них персидские занимают почетное место. Однако есть вещи, более скромные по размерам, но без которых когда-то не обходился ни один воин и даже мирный путник. Да и сейчас они являются желанным и дорогим подарком, достойным для вручения президентам, эстетам или охотникам. Если мечи были привилегией людей определенного характера, а также профессией, то эти вещи в прошлом являлись для многих жизненной необходимостью. Мечи в наше время в основном хранятся в музеях и частных коллекциях. Исключение из этого составляют потомки аристократов и военных кланов, где их берегут как фамильную реликвию в семьях – и там они остаются малодоступными для посторонних взглядов. Мечи и по сей день связывают с некими тайными ритуалами и торжественными церемониями, они часто были оружием избранных, и владельцы не жаждут выставлять их напоказ.
Более демократичное отношение сложилось к старинным ножам и кинжалам, в некоторых странах ими принято хвалиться перед гостями как светлой и героической памятью о предках. И если древний меч предков мы вряд ли увидим сегодня как часть национального костюма или в витрине среди ценностей в гостиной обычного дома, то кинжал, изготовленный в прошлых столетиях и перешедший по наследству, вполне может оказаться на своем законном месте, на поясе – в дни особых торжеств, или висящим в ножнах на ковре в доме уважаемого человека почтенных лет. Как и меч, кинжал – это символ независимости, и также оружие справедливости. Любой клинок рождается в чистоте огня, и потому он оружие чести, не важно, меч это или маленький нож, а бесчестным оружие может сделать лишь сам человек.
3
Нож, в отличие от мечей и другого оружия, можно отнести к более универсальным вещам, знакомым не только воинам, но и простым домохозяйкам. История восточных ножей и кинжалов уходит корнями в далекое прошлое. Настолько древнее, что до сих пор некоторые моменты – такие как «кто был первым» или истинное происхождение, вызывают споры среди экспертов и исследователей. Нож способен на многое в умелых руках и при наличии умной головы, например, помочь человеку обеспечить себя пищей, добыть воды даже в пустыне и джунглях, защититься от диких зверей и от злых людей… Многие путешественники прошлых веков выжили в экстремальных условиях благодаря крепким и удобным ножам восточных мастеров, такие изделия всегда особо ценились, причем в любой части света. Ведь прочность и качества этих изделий, в случае необходимости и за неимением ничего другого, не раз служила инструментом для изготовления посоха, лука или стрел… Нож, привязанный к древку, становился подобием копья, им можно потрошить дичь, резать и копать.
«Как и меч, кинжал – это символ независимости, и также оружие справедливости. Любой клинок рождается в чистоте огня, и потому он оружие чести, не важно, меч это или маленький нож, а бесчестным оружие может сделать лишь сам человек».Арти Д. Александер
Некоторые из персидских ножей помогали путникам вынуть из тела застрявший наконечник стрелы, сделать в походных условиях небольшую операцию раненому, при необходимости могли послужить запугивающим фактором на допросе пленных, плененным – помочь освободиться от связывающих веревок, делать метки или «выбить» искру для разведения костра. На Востоке были распространены традиции, которые предусматривали особую и почетную роль для благородного оружия. В далекой древности оно даже служило именем для отдельного воина или целого рода. На клинках клялись и клинками обменивались в знак верности и братства. Со временем такие ножи и кинжалы, как персидские совершенствовались не только с функциональной точки зрения, но и эстетической. Это было поистине царским оружием, достойным уважения и восхищения. Его форма учитывала особенности местного этикета и даже стиль одежды, становясь не просто «продолжением руки», но и знаком его положения в обществе. Персидские клинки мастера; делали очень удобными для ладони и легкими в действии. В разных местах и на местных диалектах их названия приобретали новое произношение.
4
«На Востоке были распространены традиции, которые предусматривали особую и почетную роль для благородного оружия. В далекой древности оно даже служило именем для отдельного воина или целого рода. На клинках клялись и клинками обменивались в знак верности и братства».Арти Д. Александер
Самые изящные из них предназначались для женщин, хотя оружие для женщин вовсе не являлось обязательным атрибутом. В основном оружие, изготовленное специально для женской руки, имели и умели с ним неплохо обращаться именно знатные дамы и принцессы. Возможно, потому, что нет ничего опасней хитрых и коварных дворцовых интриг, когда борьба за власть не позволяла жаждущим делать разницу между мужчиной и женщиной. Обязательным атрибутом костюма для царских династий Персии были прекрасные и надежные кинжалы, некоторые закладывались на пояс так, чтоб виднелась их рукоять, покрытая тонкой резьбой или драгоценной инкрустацией. Изогнутая форма и прочные ножны позволяли всадникам безопасно сидеть в седле, это оказалось очень полезным изобретением для тех, кто большую часть жизни проводил в военных походах, в поисках славы и побед. Хотя и для пастуха, вынужденного отбиваться от разбойников или волков, это оружие было не менее полезным, но конечно совсем другим по виду и по стоимости.
5
Некоторые виды изделий персидских мастеров обрели свои имена, как нож «кхаджар». Каджарами также называли народ на севере Персии, образовавший военную касту, название происходит от одного из кызылбашских племен. Последняя азербайджанская династия на территории Персии была известна как «династия Каджаров». Ее основателем был Ага Мохаммед-хан Каджар.
Немного истории: основатель династии Ага-Мухаммед-хан Каджар был не просто предводителем тюркского племени каджаров, он объединил Персию и сделал Тегеран своей новой столицей. Каджа́ры (которых в России также именовали «Принцы Персидские») – это династия, правившая Персией с 1795 по 1925 год. Исторически каджары были тюркским племенем, которые после вторжения монголов переселились в Армению. В XIII–XIV веках их предки из Средней Азии пришли в Переднюю Азию. В составе племенного союза кызылбашей они поддержали персидских шахов династии Сефевидов, правивших персидской провинцией Азербайджана, а после и всей Персией. Опорой государства Сефевидов являлась каджарская военная элита. В XVI–XVII веках каджары переселились в район Мерва и долину реки Горган, разделившись на 2 группы: юхарибаш и ашагыбаш. В XVII–XVIII веках они обосновались в Карабахском ханстве, 50 тысяч каджарских семейств осели в Эривани, Гяндже и Карабахе. В 1554 году утвердились в Гяндже (Ганжа) и распространили свое влияние на весь Карабах. В то время его низменности и предгорья входили в мусульманские ханства, а его горы принадлежали армянским князьям, сам Карабах являлся всего лишь одной из провинций. Императорская династия Персии, это также ханы Гянджи и Мерва, наследственные сардары и беглербеги Эривана, Астрабада, Горгана, Мазандерана и др. С момента, когда Ага-Мохаммед Каджар взошел на шахский трон Персии, члены клана Коюнлу (Гаванлу) племени каджар стали царствующей династией. Когда-то коронованные каджары владели землями от Большого Кавказского хребта до пустыни Кара-Кум, и воинственная блистательная элита грозно сверкала доспехами. А сейчас этнические каджары – это малочисленный, практически исчезающий народ в Персии и Азербайджане. Мало изученные каджары-гаджары, целые кланы, роды и отдельные семьи, сегодня утрачивающие свою родословную. Следы этого же народа обнаруживаются в Азербайджане, Армении, Грузии, Дагестане, Турции, Туркмении, Узбекистане, Казахстане, Афганистане и Индии… Каджары – субэтнос азербайджанцев, а их язык считается одним из архаичных диалектов языка «азербейджан-дили». Они – мусульмане, и, как большинство населения Ирана, каджары – шииты. Хотя, по некоторым данным, значительное количество каджаров – сунниты.
6
7
Официально, как этническая общность и национальность каджары еще существуют и до сих пор прослеживаются в достоверных исторических местах, лишь в одной стране, в Персии. Несмотря на это, персидские каджары вплоть до середины XX века предпочитали кочевой образ жизни. Например, сегодняшние горные каджары-юхари – скотоводы, все еще кочующие по своим пастбищам. Равнинные каджары-ашаги давно стали земледельцами.
В Средневековье и по сей день слово «Каджар» существует как имя и встречается у разных тюркских народов. Так, Каджар – основатель и правитель Персии, упомянутый в хрониках начала XIV века, оставил в наследство свое имя целой династии и народу. Поздняя персидская «История Каджаров» («Тарих е Каджарийе») детально рассказывает об этом. Согласно книге, у всех каджаров в стародавние времена был один родоначальник по имени Сартак-нойон, происходящий из племени джалаир. Знаменитый летописец, государственный деятель, врач и ученый-энциклопедист, министр государства Хулагуидов и автор «Джами’ ат-таварих» – «Сборника летописей», признанного важнейшим историческим источником, Рашид ад-Дин пишет о нем: в дни детства Аргун-хана – Сартак, эмир Орды (главнокомандующий монгольскими войсками Персии), сардар (наместник) Хорасана и Мазандерана, самых богатых восточных провинций…
8
«В некоторых тюркских языках слово «каджар» (или «гаджар») означает «крепкий». Слово «ханжар» в качестве определения боевого ножа встречалось в персидском языке практически с X века».Арти Д. Александер
В некоторых тюркских языках слово «каджар» (или «гаджар») означает «крепкий». Слово «ханжар» в качестве определения боевого ножа встречалось в персидском языке практически с X века. Персия владела нынешним Оманом, Бахрейном и Эмиратами несколько веков и даже сейчас имеет некоторые территориальные претензии. И вполне понятна основная причина, это то, что там, в основном, проживает шиитское население.
9
10
Но, например, в Омане этот тип оружия стал известен как ханджар, или «арабский кинжал» (традиционный для арабов султаната Оман). У этого вида кинжалов отсутствует гарда («ограничитель», играющий защитную роль). Лезвие, следуя традиции, должно быть выковано вручную, и в зависимости от длины его можно использовать как меч или кинжал. В ряде регионов Аравии такое оружие являлось обязательной частью национального мужского костюма, и в прошлом мужчина не выходил из дома без него на своем поясе. Даже сейчас оманские ханджары возможно увидеть в сельской местности. Без них не обходятся во время местных праздников или семейных торжеств. Их особенность – изогнутые в середине и почти под прямым углом ножны. А лезвие изогнуто в самом конце и в меньшей степени. Ханджар сейчас является национальным символом султаната Оман и изображен на его гербе и флаге. Оманские ханжары часто имели крепящийся на ножнах с обратной стороны маленький ножик. Аналогичная гениальная идея пришла в голову или была позаимствована мастерами Индостана и непальскими кузнецами – «ками». Например, нечто подобное имеет и изогнутый тяжелый нож «Кхукри» (№ 1 фото старинный «Кхукри») непальской армии «нож гуркхов». В комплекте с ним идут два специальных ножа (фото № 2), крепящиеся у горловины ножен: «карда» – для мелких работ и «хакма» – незаточенный стальной отрезок с рукояткой в том же стиле (обычно черного цвета, из рога водяного буйвола), который можно использовать и для разжигания огня. Кхукри, как и персидские кинжалы, играет важную ритуальную и статусную роль, помимо боевой. Предполагается, что этот вид распространился на Среднем Востоке из Африки, повлияв на форму разных местных ножей, или прошел долгий путь с армией Александра Македонского. Как и кхаджары, кукри делятся на четыре группы: парадные – «катриморас», боевые – «бунспати» и «сирупати», которые имели узкое лезвие, рабочие «анг кхола» и «бходжпури», с прочным толстым клинком, напоминающим широкий лист. И дополнительно особый – «джанавар катне», длиной от 40 см, и с менее толстым клинком, чем «рабочий кхукри». Условно этот изогнутый нож тоже можно отнести к «непальской разновидности джамбии», а «индийские джамбии», встречающиеся в коллекциях, могли быть изготовлены как подражание арабским или сделаны для арабов в Индии. Клинок «кхукри» отличается характерной формой «крыла сокола», с односторонней заточкой, идущей по внутренней грани (то есть это нож с так называемым обратным изгибом), ножны традиционно изготавливаются из палисандрового дерева, обтянутого кожей водяного буйвола и окованного металлом, крепятся сзади на поясе…
Ножны и рукоять типичного ханджара окованы тонким листовым металлом с художественной работой (фото № 3 «Кханджар»). Например, от похожей на него Йеменской «джамбия» его отличают такие ее детали, как рукоять – из рога, с орнаментом из маленьких гвоздиков или декорированная монетами, ножны – обтянутые кожей или оплетенные кожаным шнуром. Хотя у них почти одинаковые размеры рукояти, ханджар вдвое меньше джамбии, однако он заметно тяжелее, что при наличии методов владения и делает его более опасным. Способы ношения кинжалов тоже были различные. Даже мало понимая в этих кинжалах, их названия можно определить по способам ношения. Ханджар – подвешен ремешками за колечки по бокам ножен, на узком поясе с внешней стороны, с заметным наклоном под левую руку. Джамбия – заткнута строго вертикально за широкий пояс, а резкий изгиб ножен, как держащий крюк, не дает ножнам выпасть при движении или извлечении клинка. В происхождении кинжалов следует учитывать не только территориальный, но и этнический фактор, и в том числе миграции. Так, в «странах Персидского залива» этнический состав ОАЭ, – это преимущественно выходцы из Йемена и из Ирана. Во многих семьях присутствуют йеменские традиции, обычаи и фамильное оружие. Но за века, прошедшие на восточном побережье Аравии, «персидский кинжал» называется там именно ханджаром, несмотря на то, что приобрел свои специфические местные черты. По обе стороны Аравийского залива, в музеях оба вида этих кинжалов подписаны, как «кханждары», и делить их согласно политическим границам современных государств просто бессмысленно, потому что данные границы появились на картах преимущественно в XX веке, и по сей день они активно игнорируются отдельно взятыми вольнолюбивыми племенами.
Чтобы привести пример статусности подобных кинжалов, можно вспомнить, что в Йемене сохранилось как минимум три класса джамбий. Каждый класс соответствует определенному положению или клану владельца.
1. «Тума». Кланы Сайидов и Кадис, аристократия. Внешний вид – богато украшена. Располагают под углом к поясу, с правой стороны. Класс ниже «Сайиди» – небольшие вожди и учителя, тоже имели право носить «Туму», но располагали строго в центре или слева. Внешний вид в основном отличался рукоятью.
2. «Ассиб». Низшие и все остальные кланы. Внешний вид – практически без украшений, часто с кожаными шнурами на ножнах. Располагают вертикально по центру пояса.
3. «Джехаз». Для низших классов, живущих в основном на юге. Внешний вид – предельно простой. Располагают под углом в центре, иногда без пояса, просто затыкая за край мужской юбки-фута.
Йеменский и оманский кинжал различали по ножнам – на «оманском ханжаре» прямой угол изгиба ножен. На них может быть от двух до пяти колец, а вариант с семью изобрела жена персидского повелителя Сайида Саида бин Султана (1806–1856). Он так и называется «Сайиди Ханжар». Известно, что изначально семь колец носили только владыки. Рукояти, ножны и украшения, а также форма клинков могут иметь собственные этнические различия, но все они неизменно являются боевыми ножами исламского ареала.
«Хорошее оружие, доставляемое купцами из Персии, служило предметом зависти, но также оно эффективно развивало международные торговые отношения. Оно входило в список самых актуальных и востребованных вещей, даже больше, чем персидские ковры или посуда».Арти Д. Александер
В Индии в зависимости от места нередко произносят «кханджар» или «кхаджар» и т. д. Родственница этого кинжала с близким названием, индо-персидская сабля – каджар шамшир (Khadjar). В Северной части Индии ее называют просто – «шамшир» (shamshir), в других регионах «шамшер» и «самшир», иногда произносится, как «самзир», «самшер» или «шемшир». Слава персидских оружейников шагнула так широко, что известны даже уйгурские шамширы, ручной работы. Хорошее оружие, доставляемое купцами из Персии, служило предметом зависти, но также оно эффективно развивало международные торговые отношения. Оно входило в список самых актуальных и востребованных вещей, даже больше, чем персидские ковры или посуда. Интересно, что в гористой области Айастана, где раньше проходил участок караванного Шелкового пути, и до сих пор уцелели предназначенные для путников остатки «караван-сараев», сейчас находится город Каджара́н – что в переводе значит «Обитель Храбрецов» – город, основанный на западе Сюникской области, в Армении, на восточных склонах Зангезурского хребта, на Закавказском нагорье. Между землей Каджарана и Ираном всего 50 км – это примерно два часа верхом в далеком прошлом, как утверждают местные жители, давно пересевшие на хорошие современные машины. На территории Персии продолжением хребта является хребет Кара-Даг. Когда-то в той области добывали металл и жили оружейные мастера, не исключено что происходили они из разных народностей и говорили на разных языках, так как властители Сюника чаще предпочитали сотрудничать, чем воевать, идти в ногу со временем, строили гостиницы для купцов и паломников, мосты и мастерские и были весьма прогрессивны в своих деяниях.
Боевые искусства не случайно называются именно искусствами. Связь оружия и искусства обширна и охватывает разные сферы деятельности. Иногда неожиданные, на первый взгляд, или не такие очевидные, как кажется не искушенным в этом вопросе. Рассказывая об оружии Персии, нельзя не упомянуть, что сабли и кинжалы периода Каджаров (1796–1925) применялись не только в битвах, но и в театральных действах, а также являлись разновидностью «оружия специального назначения» – для ритуалов дервишей и зороастрийцев. Оружие театров не всегда было чистой бутафорией, и не всегда актеры были лишь актерами, бывало, им так же, как и воинам, приходилось браться за оружие и защищаться от врагов. Жизнь странствующих по Персии актеров была непростой и опасной. В театрах оружие играло свою роль. Например, тазийе – трагическая опера. Это один из видов персидских театральных жанров. Религиозно-драматическое представление, в котором содержание полностью или частично передается при помощи музыки и речитатива. Тазийе для европейского восприятия напоминает оперу. Это персидское представление обладает некоторым сходством с мистериями Средневековья. Но при этом в нем могут участвовать каскадеры и фехтовальщики на мечах. Центральный сюжет традиционного шиитского тазийе – битва при Кербеле и гибель Имама Хусейна. Но подобные представления появились на территории Персии задолго до распространения ислама. Примечательно, что в те доисламские времена сюжетом служила трагедия Сиявуша, любимого народного героя «Шахнаме».
«Оружие театров не всегда было чистой бутафорией, и не всегда актеры были лишь актерами, бывало, им так же, как и воинам, приходилось браться за оружие и защищаться от врагов».Арти Д. Александер
«Тазийе для европейского восприятия напоминает оперу. Это персидское представление обладает некоторым сходством с мистериями Средневековья. Но при этом в нем могут участвовать каскадеры и фехтовальщики на мечах».Арти Д. Александер
Печальная история о легендарном принце Персии, сыне шаха Кей-Кавуса, безвинно погибшего по вине своей мачехи Судабе. Даже пройдя невредимым через огонь и этим подтвердив свою невиновность, Сиявуш был сослан в Туран. И там был убит по приказу мстительного туранского короля Афрасиаба, неосмотрительно забывшего, что его может настичь кровная месть избегнувшего участи погибшего отца, сына. В дальнейшем развитии страны трагедия принца оказала значительное влияние на все персидское искусство и литературу. Важным элементом тазийе можно назвать яркие костюмы, в которых цвет и боевые атрибуты имеют значение. Сторонники Имама Хусейна одеты в зеленое, это цвет надежды и веры. Сторонники Йезида – в красных одеждах, как цвет крови. Во время представления актеры-воины садятся на коней (настоящих или импровизированных), в их руках – мечи. Оружие и доспехи даже в самом небогатом районе Персии стараются сделать максимально достойными и красивыми. Так что, помимо своей основной функции, оружие является и преданным хранителем традиций.
Кинжалы относятся к группе боевого оружия (ножей), наиболее известны коллекционерам древностей такие их разновидности, как «кривые», с изогнутым лезвием – каджар, рух, фулам… Ножи-кинжалы были богаты своим разнообразием не только по форме (прямые, изогнутые и пр.). Но и различались в материалах: с золотом и позолотой, украшенные серебром и камнями, в том числе «нефритовые» – с нефритовой отделкой рукоятки. Однако если покажется, что конфигурация и дизайн создавались на неумеренной фантазии и амбициях мастеров, то это впечатление ошибочно. Каждая форма и деталь обязательно имеют свое объяснение и любое изделие – результат кропотливого поиска наилучшего решения. Основанного на опыте, традиции, практическом применении… А многообразие всегда неизбежно в поиске, потому что рациональность всегда приводит к усилению одних качеств перед другими.
«Среди иранских кинжалов были очень замысловатые, ритуальные и парадные, но при этом лаконичные по исполнению. Такими кинжалами пользовался весь Восток, и обладать ими мечтали многие европейские знатоки».Арти Д. Александер
Примером могут служить изображенные на фото старинные кинжалы. С тонким золотым орнаментом на «пятке» клинка, «ограничителе» и рукоятке, с фигурной «спинкой» и ножнами с металлическими накладками и разным оформлением сторон (фото № 4 – Кханджар 18-й век, № 5 – спинка клинка, № 6 и № 7 – ножны). Серебряные ножны и прямой нож с костяной рукоятью (фото № 8 – старинный нож Персия, № 9 – серебряные ножны). Нож с изящно изогнутым клинком покрытым растительным орнаментом, с двойными желобами «дол» для придания жесткости и уменьшения массы, с рукоятью из металла и рога, близкий традициям Персии, благодаря тому, что влиятельные властители Индии нередко выписывали персидских мастеров для собственного престижа, создания новых шедевров для своих сокровищниц и дальнейшего развития ремесла в стране (фото № 10 – нож Индия, XVII век).
Среди иранских кинжалов были очень замысловатые, ритуальные и парадные, но при этом лаконичные по исполнению. Такими кинжалами пользовался весь Восток, и обладать ими мечтали многие европейские знатоки. Так как торговые и культурные связи и даже военные действия между народами обеспечивали возможность обмена самыми передовыми технологиями и погоню за улучшениями, мастера постоянно были в курсе новинок. Они стремились совмещать традиции с требованиями своих покупателей и постоянно искали идеал».
«Тысяча и одна ночь» Персии
Происхождение одного из самых знаменитых шедевров мировой литературы – собрания сказок «Тысяча и одна ночь» – долгое время было загадкой. Исследователи искали корни этого прославленного произведения в Аравии и Индии, но в конечном счете стало очевидно, что родина «Тысячи и одной ночи» – Персия. Известный ученый Жан-Поль Ру в своей книге «История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней» подчеркивает: «Тысяча и одна ночь», обширное собрание чудесных коротких рассказов, непрерывно обогащалась новыми сюжетами, но старейшие тексты, должно быть, переведены на арабский во второй половине VIII в. Здесь все окутано плащом ислама, но основа – по преимуществу иранская, как показывают имена главных героев – царя Шахрияра, царевен Шехерезады (Шахрезады) и Дуньязады (Динарзады) – и как признано в аннотированном каталоге арабской литературы 987 г., цитируемом ал-Масуди: «Первыми, кто сочинял сказки, кто посвящал им книги, были персы. Этот жанр широко распространился и имел большой успех при сасанидских царях, а арабы переложили эту литературу на свой язык». Как заметил, несколько преувеличивая, Бертольд Шпулер, «так называемая арабская литература во многом была создана персами».
Немало споров породил и вопрос о единовременности или постепенности создания этих сказок. Сторонники второй версии придерживаются мнения, что расторопные книготорговцы, которых осаждали покупатели, жаждавшие продолжения историй о великом царе и его супруге-рассказчице, сами собирали новые варианты «Тысячи и одной ночи», дополняя персидские сказания и легенды другими сюжетами, подогнанными под общий стиль. Распространена также и гипотеза, что у изначального сборника «Тысячи и одной ночи» был один автор-составитель, задавшийся целью составить обширный и максимально содержательный свод сказок, которые он сам собирал и обрабатывал. Один из тех, кто познакомил европейцев со сказками «Тысячи и одной ночи», – Пети де ла Круа утверждал, что книга была собрана неким дервишем из Исфахана. И это не единственное предание о таинственном авторе. Хотя на самом деле историки считают, что основа сказочного цикла, известного по персидскому сборнику «Хезâр-эфсâне», очень древняя, он восходит еще ко временам Ахеменидов.
Низами
Одним из виднейших мастеров классической персидской поэзии является Абу Мухаммед Ильяс ибн Юсуф, более известный под именем Низами Гянджеви. Ему удалось гармонично соединить в своем творчестве размах и величие эпических поэм, реалистичную доходчивость изложения и живость простой разговорной речи. Он в равной степени опирался на официальные царские летописи и устное народное творчество. Пять больших поэм («Хамсе»), принадлежащих его перу, насыщены не только великолепно созданными образами, но и разнообразной информацией из разных областей тогдашнего знания. Эти произведения и поныне занимают почетное место в перечне шедевров мировой литературы.
Его стихи на протяжении столетий влияли на многих поэтов и драматургов как в самой Персии, так и в прилегающих странах. Среди тех, кто в начале своего творческого пути вдохновлялся поэзией Низами, были и такие, в свою очередь, великие поэты, как Хафиз Ширази, Джалаладдин Руми и Саади. Хафиз утверждал, что «все сокровища прошедших дней не могут сравниться со сладостью песен Низами». На творчество самого Низами, несомненно, оказала влияние легендарная эпическая поэма Фирдоуси «Шахнаме», на которую он ссылается в собственных произведениях, особенно в «Искандер-наме». Низами величал Фирдоуси хакимом – мудрецом. Среди других авторов, в чем-то повлиявших на него, можно назвать Катрана Тебризи, Санаи, Фахраддина Гургани. Несомненно также, что Низами внимательно изучал труды историка Ат-Табари.
Низами родился предположительно около 1141 года в Гяндже на территории современного Азербайджана – городе, где в то время преобладало персидское население. Исследователи делают предположения о точной дате его рождения, опираясь на отрывок из поэмы «Хосров и Ширин», который гласит: «Мой знаешь гороскоп? В нем – лев…». То есть, поскольку поэма была начата в 1181 году и автору, как он сам оговаривается, было в тот момент 40 лет, то, обратившись к зодиакальным таблицам, можно получить период между 17 и 22 августа 1141 года.
К этому времени прошел почти век, как в Иране и Закавказье правили султаны Сельджукиды. Еще в середине XI столетия они завладели территорией Хорасана, Хорезма, Западного Ирана, а также современного Азербайджана и Ирака. Халиф-Аббасид аль-Каим признал основателя сельджукской династии Тогрул-бека (1038–1063) султаном, «повелителем Востока и Запада». Формально сельджукский султан был наместником халифа, но фактически сам халиф имел уже только номинальную власть и титул. Своей столицей Тогрул-бек избрал город Рей. В поисках надежных сподвижников султаны стали опираться на иранскую знать, в особенности на высокопоставленных чиновников-персов, которые были заинтересованы в существовании сильной централизованной власти.
При этом Сельджукиды, как отмечает историк Рене Груссе, отнеслись с уважением к культурному наследию Персии, более того – сами «добровольно стали персами и, подобно древним великим сасанидским царям, защищали иранское население». Персидский язык оставался основным языком поэзии и повседневного общения, а культура переживала расцвет, несмотря на то, что к моменту начала работы Низами над знаменитыми пятью поэмами верховная султанская власть не была особо прочной: происходили волнения и порой даже беспорядки.
Гянджа задолго до того был богатым городом и заметным культурным центром с развитыми традициями поэтического творчества, которое современные исследователи относят к так называемой западной школе хорасанского стиля, для которой была характерна тенденция к созданию глубоких философских метафор и сложных образов. Именно эта особенность ярко проявилась в поэзии Низами.
Хотя будущий великий поэт рано потерял сначала отца, а потом и мать, о нем заботился дядя по материнской линии. Низами получил превосходное образование. Недаром по его поэмам заметно, что автор знал не только персидскую и арабскую литературу, философию, историю, а также сказания, передававшиеся в устной традиции, но и был сведущ в области математики, астрономии и астрологии, алхимии, медицины, ботаники. Кроме этого, он знал богословие и исламское право, был знаком с догматами христианства и иудаизма.
Немалые познания Низами проявлял, говоря об изобразительном искусстве и музыке. Более того, во всех поэмах из его «великой пятерки» настолько подробно описаны музыканты, их инструменты и приемы игры, что эти поэтические строки являются едва ли не самым полным источником исторической информации о персидском музыкальном искусстве XII века.
Лирические произведения Низами дошли до нашего времени не все, насколько можно об этом судить по свидетельствам средневековых авторов. Сейчас известны 6 касыд, 116 газелей, 2 кит’а и 30 рубаи.
Все пять поэм, иначе именуемых «Пять драгоценностей», написаны двустишиями («маснави»). Поэма «Сокровищница тайн» состоит из 2260 маснави, «Хосров и Ширин» – порядка 6500 маснави, «Лейли и Меджнун» – 4600 маснави, «Семь красавиц» – 5130 маснави, а «Искандер-наме» в двух частях – это более 10 тысяч двустиший.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Низами посвящал свои поэмы правителям: «Лейли и Меджнун» – ширваншаху Ахситану I, «Искандер-наме» – малеку Ахара Носрат-ал-Дин Бискин бин Мохаммаду, «Семь красавиц» – атабеку Ала ад-Дину, «Хосров и Ширин» – сельджукскому султану Тогрулу III, атабеку Мухаммаду ибн Элдигизу Джахан Пахлавану и его брату Кызыл-Арслану, «Сокровищница тайн» – правителю Эрзинджана Фахр ад-дину Бахрам-шаху. Причем придворным поэтом он никогда не был. Хотя атабек Ала ад-Дин и приглашал его к своему двору, но Низами отказался, поскольку опасался, что в такой роли ему не удастся сохранить честность и остаться свободным в своем творчестве. Тем не менее правитель щедро наградил поэта, послав ему золото – пять тысяч динаров, а после наделив земельными владениями. О жизни Низами мы знаем немного, но известно, что у него была любимая, «величавая обликом, прекрасная, разумная» жена – половчанка по имени Афак. Правитель Дербента Дара Музаффарр ад-Дин подарил ее поэту как пленницу-рабыню. Низами дал ей свободу и вступил с ней в законный брак. Афак родила сына Мухаммеда, но через несколько лет умерла, в то время, когда Низами завершал работу над поэмой «Хосров и Ширин».
Поэма «Хосров и Ширин» – первая из написанных Низами – создана отчасти под впечатлением от поэмы Фахраддина Гургани «Вис и Рамин». При этом Низами полностью переработал первоисточник, послуживший отправной точкой для его вдохновения. Это произведение Низами, посвященное драматической истории любви великого правителя и прекрасной принцессы, стало знаковым для классической персидской поэзии в целом, поскольку в нем впервые было достигнуто полное единство структурного построения и художественного замысла.
В «Сокровищнице тайн» преобладает тема философских и мистических размышлений. Поэма состоит из двадцати монологов-притч, каждый из которых можно назвать законченным трактатом на ту или иную тему из области богословия и этики. Автор проповедует справедливость царей, непозволительность лицемерия, размышляет о сохранении чистоты души и суетности этого мира.
Поэма «Лейли и Меджнун» основана на старинной арабской легенде о трагической любви юноши Кайса, получившего прозвание «Меджнун» («безумец»), к красавице Лейли. Но Низами перенес действие в Персию, превратив изначальных персонажей-кочевников в благородных горожан. Причем в этой поэме Низами разработал стиль, который сам наименовал «гариб», то есть «новый», «необычный». Поэма написана в высшей степени афористичными стихами, что позволило строкам из нее разойтись в виде крылатых выражений, пословиц и поговорок.
Поэма «Семь красавиц» основана на реальных событиях персидской истории, которые переплетаются с преданием о том, как сасанидский принц Бахрам Гур увидел в одном из дворцовых покоев миниатюры с изображением семи прекрасных девушек – принцесс из разных государств. Взойдя на престол, Бахрам нашел красавиц и взял их в жены, построив для каждой великолепный дворец. Но его ждало и испытание взросления: изнеженный юноша по ходу действия поэмы становится мудрым и справедливым властителем.
Поэма «Искандер-наме», которую сам Низами считал главным своим произведениям, построена на основе исторических сведений и многочисленных преданий об Александре Македонском. В ней этот завоеватель уже предстает в качестве идеального правителя, ведущего войны только ради восстановления справедливости.
Творчество Низами оказало сильное влияние на развитие не только персидской, но и восточной, и всей мировой литературы. Существует обширный свод поэтических текстов – посвящений и подражаний Низами – созданных разными авторами, среди которых Алишер Навои, Амир Хосров Дехлеви и другие прославленные поэты. Также особую роль поэмы Низами сыграли в развитии классической персидской живописи: самое большое количество иллюстраций было создано мастерами миниатюры к его поэмам (а также к «Шахнаме» Фирдоуси).
«Сокровищница тайн» ярко показывает многозначность и глубокий смысл, который в персидской поэзии воплощен в прекрасном цветке – розе. Роза олицетворяла величие – божественное или царское, а также воплощала собой квинтэссенцию красоты. Любовь соловья к розе – традиционный образ, символизирующий стремление души к Богу.
При этом символика цветов имела и реальное значение, тесно связанное с традицией создания персидского сада. Он имел вид четырехчастного архитектурного сада («чагарбаг») и вел свою родословную еще от древних «райских садов» эпохи Ахеменидов. Розы в таких садах выращивались непременно и занимали одно из самых почетных мест.
Прекрасные сады
Сады играли особую роль в персидской культуре. Традиционные исламские сады отличаются не только красотой и благоуханием, но и также радуют глаз гармонией и пропорциями, внутренним порядком и симметрией. Их планировка основана на принципе «чор-багх» – «четыре сада». Сад состоит из квадратов, одного или многих, иногда разделенных стенами, увитыми плющом и виноградом или живыми изгородями. Каждый квадратный фрагмент непременно снабжен водоемом или фонтаном, украшенным изразцами и мозаикой. Растения для такого сада подбираются непременно пышно и ярко цветущие и благоухающие.
Титус Букхард, историк и исследователь философии культуры, так говорит о своеобразии и таинственности исламского сада: «В конце неуловимых коридоров человек обнаруживает себя в скрытых дворах, вокруг которых комнаты сгруппированы как бы случайно. Никогда нельзя догадаться, какие другие миры могут быть спрятаны за стенами. Это похоже на восточную сказку о путешественнике, который был брошен в соляной карьер и обнаруживает там подземный дворец, наполненный фруктовыми деревьями и девушками, в котором живет двенадцать лет, пока однажды не открывает тайную дверь, которая ведет его в еще более прекрасный дворец…» На садовых фонтанах порой вырезали суры – как на постаменте фонтана, расположенного в Львином дворе в Альгамбре. Среди стихов из Корана, относящихся к райским садам, можно привести такой: «А тому, кто боится сана Господа своего, – два сада» (55:46).
«Роза может цвести только час: сад мой будет цвести вечно».Саади
Сады были источником поэтического вдохновения: Саади в поэме «Гулистан» («Розовый сад») говорит: «Роза может цвести только час: сад мой будет цвести вечно». В «Пяти поэмах» Низами Лейла и Меджнун используют растения и цветы для передачи тайных посланий. В рукописях «Шахнаме» XVI века есть персидские миниатюры с изображением кипариса, цветущего фруктового дерева и тутового дерева, обвитых виноградной лозой.
По мнению великого Руми, подлинное искусство служит восхвалению нашего Создателя: «Деревья погружены в молитву… фиалка склонилась в благоговении». Описывая в своей поэзии не только зримое, но и невидимое («внутренний сад»), Руми отмечает: «Настоящие фруктовые сады и зелень находятся в самой сущности души: отражение в ней того, что вне ее, является отражением в текущей воде. В воде есть только призрак фруктового сада, который подрагивает из-за утонченного свойства воды. Настоящие фруктовые сады и их плоды находятся в сердце: отражение их красоты падает на эту воду и землю».
В 2011 году девять сохранившихся персидских садов на территории Ирана (в городах: Пасаргады, Исфахан, Кашан, Шираз, Махан, Йезд, Аббасабад, Акбарих, Пахлеванпур) были включены в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Миниатюра
Сады и розы часто изображались мастерами еще одного всемирно признанного традиционного персидского искусства – живописной миниатюры. Известный исследователь традиционного искусства и цивилизации Титус Буркхардт в своей книге «Искусство ислама. Язык и значение» отмечает, что «подлинная персидская миниатюра, несомненно, самое совершенное изобразительное искусство в мире». По мнению Буркхардта, эта миниатюра была создана по образу китайской живописи и является идеальным сочетанием каллиграфии и иллюстрации. Поэтому в персидской миниатюре «полностью сохранилось предельное упрощение пространства и гармония человеческих фигур и ландшафта. Но сильные и изящные мазки китайской кисти уступили место точной и непрерывной текучей линии, протянутой каламусом в подлинной манере арабской каллиграфии, а намеченные контуром поверхности были заполнены чистыми, беспримесными красками. В персидской миниатюре, принадлежащей в целом искусству книги, главной остается связь между почерком и изображением».
Тем не менее известна красивая легенда о китайских мастерах, которые приехали ко двору Саманидов в составе свиты принцессы из Поднебесной. Царственная красавица, согласно этому преданию, была просватана за сына того самого Насра, который славился как идеальный правитель, и взяла с собой не только готовые произведения прикладного искусства, но и тех, кто мог создавать новые. И так, сообща, китайские и персидские живописцы, взяв лучшее из обеих художественных традиций, создали уникальный стиль классической персидской миниатюры. Первым его ярким образцом, по этой версии, стал цикл иллюстраций к поэме «Калила и Димна» в переводе Рудаки.
Искусство миниатюриста состояло в том, чтобы создать прекрасное произведение, которое радует взгляды изящными линиями и изысканными оттеками красок. Строгой реалистичности запечатленного сюжета при этом не требовалось. «В общих чертах, персидская миниатюра не стремится изображать окружающий мир таким, каким он обычно представляется органам чувств со всеми их дисгармониями и случайностями, – отмечает Буркхардт. – То, что она опосредованно отражает, есть «неизменные сущности» вещей, благодаря которым, конь – не просто отдельно взятый представитель своего рода, но конь по преимуществу. Именно это родовое качество и пытается постигнуть искусство миниатюры. И если непреходящие «сущности» вещей, их архетипы, не доступны восприятию, ибо расположены по ту сторону формы, они, тем не менее, отражаются в созерцательном видении. Поэтому качество грезы – а не пустого воображения – характерно для самых прекрасных миниатюр. Ясной и просвечивающей грезы, как бы озаренной изнутри». Именно этим великолепием запечатленных отражений совершенства персидская миниатюра как искусство покорила весь мир.
«Подлинная персидская миниатюра, несомненно, самое совершенное изобразительное искусство в мире».Титус Буркхардт
Наука персидского Средневековья
Культурная жизнь распадающегося Халифата постепенно переходила из Багдада и Басры в большие города Персии – Рей (к юго-востоку от нынешнего Тегерана), Исфахан и Шираз, где правителями собирались книги и устраивались большие библиотеки. «Богословы даже решились утверждать, – отмечает упоминавшийся выше исследователь Бартольд, – что по-персидски говорили древнейшие пророки до Исмаила (сына Авраама), предка арабов; еще в XII в. существовало мнение, что Авраам проповедовал свое учение при дворе персидских царей». Покровительством государей пользовались и точные науки: в Ширазе была обустроена обсерватория с самыми совершенными по тем временам инструментами. Сеййид Хусейн Наср в книге «Философы ислама: Авиценна (Ибн Сина), ас-Сухраварди, Ибн Араби» рассказывает о том, какое большое значение имел перевод древних рукописей на арабский язык для последующего развития философии и других наук. «Для того, чтобы составить конкуренцию византийским центрам образования, персидские цари организовали школу в Джандишапуре, куда в качестве преподавателей были приглашены индийские, христианские и еврейские философы и ученые. В этом центре произошло смешение индийской и греческой медицинских традиций, Сасаниды познакомились здесь с астрономией и астрологией индусов, с помощью индийских астрономов были составлены знаменитые астрономические таблицы. Большая часть греческих, вавилонских, индийских и персидских знаний полностью сохранилась как живая традиция в таких городах как Джандишапур, Харран, Эдесса и Нусайбис. Но стоило мусульманам обратить внимание на доисламские достижения в различных областях знания и приступить к их интеграции, как тут же нашлись люди, способные перевести соответствующие тексты на арабский язык… В период с 750 г. н. э. до 1000 г. н. э. на арабский язык был переведен огромный корпус философских и научных произведений с греческого, сирийского, пехлеви и санскрита». Таким образом были унаследованы и сохранены, а затем и многократно приумножены достижения науки разных стран и народов.
Ибн Сина
Самый видный и знаменитый персидский ученый известен в Европе как Авиценна, а его настоящее полное имя – Абу Али Хусейн ибн Абдуллах ибн аль-Хасан ибн Али ибн Сина. Он являлся придворным врачом саманидских эмиров и дайлемитских султанов, также занимал в Хамадане должность визиря. Еще в детстве близкие юного ибн Сины заметили его интерес к наукам и чтению. В десять лет мальчик выучил наизусть Коран почти полностью. А в школе, будучи самым младшим из учеников, он скоро так продвинулся, что с ним советовались не только другие учащиеся, но и преподаватели. Логику и философию, геометрию и астрономию он начал осваивать под руководством приехавшего в Бухару ученого Абу Абдаллаха Натили.
Ибн Сина интересовался практически всеми областями естественных и математических наук. С 14 лет он стал учиться самостоятельно: «Я занялся изучением медицины, пополняя чтение наблюдениями больных, что меня научило многим приемам лечения, которые нельзя найти в книгах». Ему было всего 16 лет, когда он получил приглашение ко двору бухарского эмира в качестве врача. «В детстве он был не по годам развитым ребенком, – пишет видный французский ученый, специалист по истории религий и философии Анри Корбен в книге «История исламской философии». – Его образование было энциклопедическим и включало в себя знание грамматики и геометрии, физики и медицины, юриспруденции и богословия. К восемнадцати годам он получил представление обо всех науках – ему лишь оставалось углубить свои знания». Но после того как Саманиды потерпели поражение в борьбе с Газневидами и Бухара была захвачена вражеской армией, ученому пришлось покинуть родной город и переехать в Ургенч, ко двору правителей Хорезма. Султан Махмуд Газневи приглашал «князя врачей» к себе на службу, но ибн Сина отказался, несмотря на то, что такое решение обернулось для него изгнанием и долгими скитаниями.
«Я занялся изучением медицины, пополняя чтение наблюдениями больных, что меня научило многим приемам лечения, которые нельзя найти в книгах».Ибн Сина
В 1015–1024 гг. ученый провел в Хамадане, продолжая свои научные изыскания и участвуя в государственных делах. Интриги недругов привели к его опале и новому изгнанию. Правда, ощутив очередной приступ болезни, хамаданский правитель повелел найти ибн Сину и вернуть ему все звания и почести.
Ибн Сина пытался переехать в Исфахан, но поначалу ему это не удалось, новый эмир Хамадана даже заточил ученого в крепость. Однако после ибн Сина все же поселился в Исфахане, став придворным врачом и советником эмира Ала ад-Давла. Здесь великий ученый был окружен вниманием, ему были созданы все необходимые условия для плодотворной работы. Именно в этот период он завершил свой знаменитый труд «Канон врачебной науки» («Китаб ал-Канун фи-т-тибб») и другие трактаты. Также он сопровождал исфаханского правителя во время военных походов, в одном из которых самого ибн Сину поразила тяжелая болезнь, приведшая впоследствии к его смерти. Перед кончиной он распорядился освободить всех своих невольников, наделив их деньгами, а остальное имущество раздать бедным. Ибн Сина был погребен в Хамадане, а несколько месяцев спустя перезахоронен в Исфахане, в мавзолее эмира.
Великий ученый запечатлел в своих трудах многие открытия – например, в «Каноне врачебной науки» он высказал предположение, что заразные болезни вызваны распространением и проникновением в человеческий организм неких невидимых простым глазом существ. Он описал симптомы основных болезней, вызывавших большие эпидемии, и отобразил их отличия. Особое внимание Ибн Сина уделял изготовлению лекарств из растений. Кроме «Канона», ученый написал множество специализированных трудов, посвященных лечению отдельных недугов.
Его справедливо считают и одним из основоположников диетологии. Предания также гласят, что именно Ибн Сина изобрел плов как универсальное блюдо для походного рациона воинов. Поскольку готовить его даже в полевых условиях несложно, он хорошо насыщает, но при этом не вызывает сильной жажды. Плов – одно из древнейших блюд, известных человечеству. Его изначальные варианты, еще без мяса, на основе только риса и овощей, предположительно, появились в регионах, где рис издревле был традиционно выращиваемой культурой. В качестве праздничного блюда неоднократно упоминается плов в знаменитом памятнике средневековой литературы «1001 ночь». Именно его видит на столе в разбойничьей пещере голодный бедняк Али-Баба и на радостях наедается так, что от сладостей и халвы вынужден отказаться. А корни современных рецептов специалисты по истории кулинарии находят в Персии, где появилась традиция дополнять рис мясом и подкрашивать шафраном.
Ричард Нельсон Фрай, говоря о значении Ибн Сины для всего мира, указывал, что его главные труды, к примеру «Китаб аль-Шифа» – «Книга исцеления», имели огромную известность и пользовались уважением в разных уголках мира на протяжении столетий. «В XII в. книгу перевели на латынь, и она заслужила огромную популярность в Западной Европе. Другой важной работой стали «Канун фил-Тииб» – «Каноны медицины», закрепившие за их автором титул «второго Галена». Книгу также рано перевели на латынь, и почти пять столетий она оставалась востребованным пособием медицинских факультетов Западной Европы. Ибн Сина являлся не только собирателем и классификатором знаний, хотя в этом деле его вклад просто неоценим, но и выдающимся мусульманским философом, создавшим всеобъемлющую и непротиворечивую систему мышления. В Европе Авиценну (от испанского произношения его имени) называли «философом Бытия», поскольку он очень много писал об этом».
В книге И. Б. Маттиева «Взгляды Ибн Сины о здоровом образе жизни» говорится: «Ученый является основоположником науки о здоровье человека. Ибо в его произведениях были определены нормы охраны здоровья и принципы профилактической медицины. Ибн Сина отмечал, что человек должен заниматься деятельностью защиты здоровья всю жизнь. Он считал, что здоровье человека основывается на здоровом образе жизни… Ученый, убежденный в том, что на организм человека значительное воздействие оказывает внешняя среда, еще в XI веке отмечает, что человек болезнями может заразиться через воздух и воду. Им была разработана своеобразная система упражнений по физическому воспитанию».
Ибн Сина подчеркивал: «Если заняться физическим воспитанием, отпадет потребность во многих лекарствах…», а также: «Благодаря физкультуре и сдержанности большинство людей могут не чувствовать потребность в медицине». Он указывал, как уже говорилось, на необходимость гармоничной системы питания, сдержанность в еде. Ученый, будучи одним из основоположников учения о темпераменте человека, считал весьма важным сохранение душевного спокойствия. Он же был и ревностным сторонником физкультуры.
Ибн Сина совместно с Аль-Фараби признан основоположником науки о музыкальных инструментах, равно как и математической теории музыки. В трудах Ибн Сины даны подробные разъяснения по классификации типов музыкальных инструментов, существовавших на тот момент, и описание их устройства. Сам ученый изобрел новый струнно-смычковый инструмент «гиджак», состоящий из круглого резонатора, затянутого кожей, длинного грифа и нескольких струн, по которым исполнитель водит смычком. В Персии подобный инструмент носит название «кеманча», он запечатлен даже на классических миниатюрах, где изображены музыканты.
«Доисламские персы славились своими музыкальными достижениями и мастерством, и многие инструменты исламского мира имели сасанидское или даже более раннее происхождение. Тахириды известны своим покровительством музыке, и несколько их наследников… написали трактаты по музыке, – подчеркивает Ричард Фрай. – Из различных письменных источников нам известно, что во времена Саманидов некоторые мелодии или музыкальные формы, звучавшие и в империи Сасанидов, оставались по-прежнему популярными и много веков спустя».
И действительно, такие прославленные ученые, как автор комментариев к сочинениям Аристотеля и Платона, виднейший философ и математик аль-Фараби, врач, алхимик и философ ар-Рази, обретший широкую известность даже в Европе, где он на латинский манер именовался Разес, обращали серьезное внимание на музыку, разрабатывали ее теорию и посвящали музыкальному искусству развернутые сочинения.
Персидская философия
Но, кроме прикладной науки, в Персии развивалась и философская мысль. Анри Корбен в книге «История исламской философии», исследуя возникновение философской мысли в исламе, культурных связей и влияния Востока на Запад, поясняет: «С Бактрией и бактрийцами связана деятельность Бармакидов (эта семья в 752–804 гг. вершила все дела в халифате), которая заложила предпосылки для нарастания иранского влияния при дворе Аббасидов. Имя их предка – «Бармак» – представляет собой титул наследственного великого жреца буддийского храма Навбахар в Балхе, который в более позднем предании стал Храмом Огня. Все, что Балх, «матерь городов», со временем получил от греческой, зороастрийской, буддийской, манихейской и несторианской культур, продолжало жить в нем (он был разрушен, но затем вновь отстроен Бармаком в 726 г.). Говоря кратко, центры математики и астрономии, астрологии и алхимии, медицины и минералогии, а вместе с ними – псевдоэпиграфической литературы находились в городах великого пути на Восток, по которому некогда прошел Александр».
Авен Рушд, вошедший в историю под латинским именем Аверроэс, знаменитый философ, появившийся на свет в 1126 г. в Кордове, написал комментарии к большинству произведений Аристотеля, причем для некоторых трактатов Аверроэс составил целых три комментария. «Что же касается латинского аверроизма, то его истоки восходят к латинским переводам комментариев Аверроэса к Аристотелю, – отмечает Корбен, – выполненных Михаилом Скоттом, возможно, во время его пребывания в Палермо (1228–1235) в качестве астролога при дворе императора Фридриха II Гогенштауфена». Он настолько прославился своими комментариями к Аристотелю, что они, будучи переведены на латынь, стали основой целого философского направления – аввероизма.
«В то время как на Западе авиценнизму был отпущен очень короткий срок, в Иране он дожил до наших дней, плодотворно повлияв на духовную и мистическую ситуацию».Анри Корбен
А Ибн Араби, появившийся на свет в знатной арабской семье в Андалузии, создал множество метафизических трактатов и суфийских поэм, в которых гностические аспекты представлены с помощью лирических образов. «В то время как на Западе авиценнизму был отпущен очень короткий срок, в Иране он дожил до наших дней, плодотворно повлияв на духовную и мистическую ситуацию, – указывает Корбен. – Латинский же аверроизм в XIV в. выродился в политический аверроизм Жана де Жандуна и Марсилия Падуанского. С этой точки зрения, имена Авиценны и Аверроэса могут быть рассмотрены в качестве символов духовных судеб соответственно Востока и Запада».
Ибрахим ибн Саййара ан-Наззам славился не только мудростью, но и удивительной памятью, благодаря которой знал наизусть священные книги разных народов, и блестящим полемическим даром. Его литературные способности позволяли работать во всех стилях классической арабской словесности от прозы до изысканных стихов. Также он проводил эксперименты в сфере естественных наук: молодой Ибрахим, изучая свойства алкоголя совместно с эмиром Басры ал-Хашими, выяснил в результате опытов, что из рептилий наиболее подвержена воздействию алкоголя ящерица.
Ахмад ибн Мухаммад ибн Йа‘куб, известный как Мискавайх, достигший высот в литературе и таких науках, как философия, этика, химия, медицина, история, сам свидетельствовал, что в юности немало предавался праздности и развлечениям, но впоследствии все же сумел преодолеть пагубные побуждения, обратившись к научным занятиям и высоким помыслам. «Кто в детстве не получит достойного воспитания, – писал Мискавайх, – кого отец взрастит примитивными стихами и лживыми рассказами, облагораживая скверности и прививая сладострастие, а затем он найдет путь в чертоги вельмож, где за подобные стихи дают награду, сольется с друзьями, которые призывают к плотским наслаждениям, и пристрастится к скапливанию яств, одежд, скота и украшений, – как это все случилось со мной, – тот лишится счастья…»
Шейх Ишрак (Сухраварди) считал задачей философии поиск истины и был уверен, что это одна из главных задач человека с самых юных лет: «Никогда не подражайте ни мне, ни другим, но ищите доказательства». Поэт и мудрец Мавлави рос в семье, представители нескольких поколений которой были учеными, поэтами, богословами, и он сам рано приобщился к ученым занятиям, выказывая немалое рвение. Ходжа Насир ад-Дин Туси тоже был уверен в важности правильных ориентиров в детстве: «Мой отец много путешествовал, общался с людьми разных сословий и всегда поощрял меня изучать искусства и науки и внимать речам духовных наставников». Его перу принадлежат значимые труды по этике и педагогике.
Широкую известность в Средние века обрел классический труд «Насафиев символ веры», автором которого был Наджм ад-дӣн Абӯ Хафс ‘Умар ибн Мухаммад ибн Ахмад ан-Насафӣ, прославленный мудрец и признанный знаток традиционного права, хадисов, истории и литературы, подвизавшийся в Мавераннахре и Хорасане в XII веке. Он родился между 1068 и 1070 годами в городе Несеф. В дальнейшем, когда настало время получить всестороннее образование, он ради изучения права и хадисов отправился в Бухару, где в течение какого-то времени обучался у виднейших ученых этого города. Впоследствии он сам обрел известность и уважение, а его книга в течение нескольких веков занимала почетные места в библиотеках от Египта и Турции до Индии и современного Пакистана.
«Мой отец много путешествовал, общался с людьми разных сословий и всегда поощрял меня изучать искусства и науки и внимать речам духовных наставников»Ходжа Насир ад-Дин Туси
В ней ученый размышлял о степени познаваемости мира и о том, как проверить достоверность полученных сведений. «У творения есть три средства познания: здоровые органы чувств, достоверные предания и разум. Органов чувств – пять. Это – слух, зрение, обоняние, вкус и осязание. Посредством каждого из этих чувств постигается то, для познания чего оно предназначено. Достоверные предания бывают двух видов. Первым из них выступает единогласное (мутавāтир) предание, т. е. сообщаемое группой людей, сговор которых ради лжи невообразим. Таковое служит причиной необходимого знания, как, например, знания о правителях прошлых времен и далеких странах. А второе – это предание посланника [Божьего], миссия которого подтверждается определенным чудом».
Также в произведении анализировались такие вопросы, как волеизъявительные действия человека и их связь с Божественной волей, понятие добра и зла (прекрасного и безобразного), значение наставничества, понятие способности в двух ипостасях: наличие у человека физических и материальных предпосылок к совершению того или иного действия и собственно способности это действие совершить, и многие другие философские проблемы.
Старец Горы
Одна из основных тем, которая вспоминается при упоминании средневекового Востока вообще и прежде всего Персии, – это ассасины и пугающие легенды об этих неуловимых убийцах. Еще в 1818 г. вышла «История ассасинов» австрийского писателя и востоковеда фон Хаммер-Пургшталя, в котором тот, продолжая домыслы крестоносцев и Марко Поло о злодеяниях ассасинов, подозревал их даже в тех преступлениях, которые в то время в Европе считались совершенными иезуитами и франкмасонами. По мнению Анри Корбена, «сильным было влияние личности Хасана Саббаха, сведения о котором следует черпать в самих исмаилитских текстах, поскольку в работах неисмаилитов они искажены до неузнаваемости. Его роль в образовании исмаилитских крепостей в Иране была решающей…»
Объявив о создании государства, Ибн Саббах первым делом упразднил сельджукидские налоги. Он повелел жителям Аламута незамедлительно приступить к строительству. Его новому государству требовались удобные дороги, надежные цитадели и водоснабжающие каналы.
«…сильным было влияние личности Хасана Саббаха, сведения о котором следует черпать в самих исмаилитских текстах, поскольку в работах неисмаилитов они искажены до неузнаваемости. Его роль в образовании исмаилитских крепостей в Иране была решающей…»Анри Корбен
Его агенты и миссионеры, занимающиеся особой миссией, свозили к нему со всего света добытые ценные рукописи и книги. Его интересовали знания в разных областях наук. Он также, не стесняясь средств, похищал самых прославленных и талантливых людей, которые его интересовали своими умениями, в случае, если они не принимали его приглашение. Его вольными и невольными гостями были специалисты разных наук, инженеры и изобретатели. В списке его интересов также были строители, алхимики и врачи. Благодаря этому ассасины обеспечили себе самую продвинутую в том времени систему фортификаций и опередили возможности обороны на несколько веков.
Ибн Саббах обустроил свою штаб-квартиру в горной крепости Аламут. При нем была образована специальная школа для подготовки разведчиков и террористов. Школа крепости Аламута в середине 90-х гг. XI века считалась самой эффективной в мире среди существующих школ тайных агентов. Ее кажущиеся простыми действия и способы достижения целей впечатляли результатами.
Умберто Эко в книге «История иллюзий: легендарные места, земли и страны» так живописно описывал крепость ассасинов: «Но особенно страшным представляется Аламут в преломлении легенды. Построенная на гребне отвесных скал длинной 400 метров и шириной местами всего несколько шагов, от силы 30, крепость возникала перед взором путника, идущего Азербайджанской дорогой, и издалека казалась естественной стеной, белой в ослепительном дневном свете, голубоватой на фоне пурпурного заката, бледной на рассвете и кроваво-красной в первых лучах восходящего солнца; в иные дни ее контуры едва проступали в пелене облаков или внезапно озарялись вспышками молний. Когда крепость была цела и там жили люди, наверх поднимались по потайной винтовой лестнице, выдолбленной в скале, и для ее охраны хватало одного лучника. Так описывали Аламут, неприступный оплот ассасинов, куда попасть можно было, только прилетев на орле».
«Но особенно страшным представляется Аламут в преломлении легенды. Построенная на гребне отвесных скал длинной 400 метров и шириной местами всего несколько шагов, от силы 30, крепость возникала перед взором путника, идущего Азербайджанской дорогой, и издалека казалась естественной стеной, белой в ослепительном дневном свете, голубоватой на фоне пурпурного заката, бледной на рассвете и кроваво-красной в первых лучах восходящего солнца; в иные дни ее контуры едва проступали в пелене облаков или внезапно озарялись вспышками молний…»Умберто Эко
Средневековый европейский хронист Арнольд Любекский в «Славянской хронике» пишет о вожде ассасинов следующее: «Этот правитель имеет в горах многочисленные и прекраснейшие дворцы, окруженные очень высокими стенами, так что проникнуть туда можно только через небольшую и тщательно охраняемую дверь. В этих дворцах он велит с малолетства многих сыновей своих крестьян обучать их различным языкам, а именно: латинскому, греческому, романскому, сарацинскому и многим другим. Их учителя внушают им с раннего детства и до совершеннолетия, что они должны повиноваться своему повелителю во всех его словах и приказах».
Ибн Саббах вел очень аскетичный образ жизни, он всегда служил наглядным примером для своих подданных. Его отличало хладнокровное отношение ко всем нарушающим его требования. В наказании он не делал различий в том, кем являлись провинившиеся и когда установленный закон был нарушен его родным сыном, Ибн Саббах велел его казнить.
Бернард Гамильтон пишет в книге «Тамплиеры, сирийские ассасины и король Амори Иерусалимский»: «Франкские правители Антиохии и Триполи очень по-разному отреагировали на появление новых соседей. Раймунд из Пуатье, князь Антиохии (1135–1149), заключил союз с назиритским лидером Али ибн-Вафой против их общего врага, правителя Дамаска Нур ад-Дина, и оба погибли в битве при Инабе. Традицию добрососедства поддержал сын Раймунда, Боэмунд III, который в 1180 году выделил фьеф Бикисраил, расположенный недалеко от северной границы низаритской территории, ордену Святого Иакова Компостельского. Среди земель фьефа, перечисленных в грамоте Боэмунда, есть и «замок Жерен (Gerennes) с прилегающими землями, за исключением поместий, которые мы дали шейху ассасинов…» Вплоть до третьего крестового похода низариты не ссорились с христианами, и Раймунд был их единственной жертвой среди важных франкских лидеров. Вполне возможно, что его смерть была ответом на создание тамплиерской сеньории в Тортосе. Конечно, поначалу тамплиеры боролись с низаритами, но ко времени правления короля Амори было найдено мирное решение».
Жак де Витри писал об ассасинах: «Ибо они были в то время данниками братьев Храма, платя им две тысячи безантов каждый год, чтобы удерживать определенную часть своей земли…» Описанная во многих рассказах методика устрашения тамплиеров оказалась не слишком эффективной, как свидетельствовал английский хронист Вильям Ньюбургский, утверждавший, что Старец Горы «знал, что добьется малого руками своих эмиссаров, если сможет устранить любого магистра этого ордена – ведь они тотчас же выберут другого и будут ему жестоко мстить за свою потерю…».
Тем не менее воины-смертники Ибн Саббаха властвовали во всем государстве Сельджукидов. Их главной цитаделью была неприступная горная крепость. Но к тактике терроризма смертников Ибн Саббах обратился благодаря случаю. Об этом рассказывает одна из легенд. Миссинеры его учения действовали в исламском мире. И по приказу Ибн Саббаха в этом деле они не жалели собственной жизни. Проповедники-хашшашины, чтобы не быть раскрытыми, в 1092 году в городе Сава, на территории Сельджукидского государства, убили местного муэдзина, который узнал об их деятельности и мог донести на них. В качестве возмездия главный визирь сельджукидского султана Низам аль-Мулька казнил предводителя местных исмаилитов. Предводителя предали мучительной медленной смерти, а его тело публично протащили по улицам Савы. После этого труп казненного висел на главной базарной площади, пугая людей в течение нескольких суток.
В среде хашшашинов это породило волну гнева. Жители Аламута толпой осадили дом своего духовного наставника и лидера, который являлся также и правителем государства. Согласно легенде, Ибн Саббах вышел на крышу своего дома и сказал так, чтоб услышали все: «Убийство этого шайтана предвосхитит райское блаженство!» Молодой человек Бу Тахир Аррани, который пришел с вместе толпой, так проникся словами Ибн Саббаха, что, опустившись перед ним на колени, выразил готовность исполнить его волю. Абу Тахир Аррани пообещал привести в действие смертный приговор любой ценой, даже если придется заплатить собственной жизнью.
С благословения Ибн Саббаха отряд фанатиков-хашшашинов, разделившись на маленькие группы, ушел в направлении столицы государства Сельджукидов. 10 октября 1092 года Бу Тахир Арран уже находился внутри высоких стен, окружающих дворец визиря. Он никогда не видел визиря, но предполагал, что месть будет непросто исполнить, ведь визиря будет окружать свита и телохранители. Рано утром, тайно проникнув в зимний сад, он, вооруженный большим отравленным кинжалом, подстерег свою жертву. Через несколько часов, примерно, в полдень, на дорожке сада показался богато одетый человек в сопровождении группы слуг и телохранителей. Аррани подумал, что это не кто иной, как сам визирь.
Телохранители проявляли беспечность, полагаясь на неприступность внутренней территории дворца. И сам визирь считал свою личную внутреннюю охрану лишь частью традиции.
По этой причине Аррани удалось, использовав удобный момент, наброситься на визиря. Три удара отравленным ножом были молниеносными и неотвратимыми. Стража ничего не успела сделать, чтоб спасти жизнь своего господина. Еще до того, как был схвачен и растерзан убийца, визирь уже корчился в предсмертных судорогах. Аррани выполнил обещание и умер практически вместе со своей жертвой. Для хашшашинов гибель Низама аль-Мулька была равносильна призыву к началу действий, они окружили и предали огню дворец визиря.
После убийства главного визиря и реакции исламского мира Ибн Саббах понял необходимость создания движения исмаилитов-низаритов. Это движение стало частью его государственной доктрины обороны. При этом он эффективно продумал, как обойтись без вложения огромных средств и не тратиться на регулярную армию.
В частности, Ибн Саббах предусмотрел спецслужбу, главным в деятельности которой являлись запугивание и показательное уничтожение всех, кто мог быть помехой. Людей спецслужбы не могли остановить никакие преграды. Для них не имели значения ни неподкупные телохранители, ни армия, ни неприступные замки или вооружение.
Однако для вступления в орден Ибн Саббах придумал непростой экзамен. Поэтому обычно из двухсот претендентов в итоге оставалось не более десяти самых стойких.
Всем вступающим за внутренние стены крепости было известно, что обратного пути нет. Получившим тайное знание, пока они живы, будет невозможно оставить орден.
Испытание претендентов происходило еще до начала проверки на пригодность. Ибн Саббах подвергал кандидатов проверке по методу, заимствованному из практик древних китайских школ боевых искусств.
Желавших вступить в орден неделями заставляли ожидать перед закрытыми воротами и пропускали внутрь лишь самых стойких. Во внутреннем пространстве двора они также ожидали приглашения войти и полуголодными сидели несколько дней на холодном каменном полу без крыши над головой. Кормили их лишь остатками еды. Неважно, какая была погода: снег или дождь.
Специально обученные агенты Ибн Саббаха из числа уже прошедших первую степень посвящения старались вывести ожидающих из себя. Они оскорбляли и избивали измученных ожиданием людей, проверяя непоколебимость воли и желания вступить в орден хашшашинов. Лишь прошедшие первую ступень испытаний могли войти в дом Великого Владыки. И тогда им открывали особые знания, «врата иной жизни». На этом этапе кандидатам позволяли отмыться от грязи, хорошо кормили и каждому предоставляли теплую одежду…
В боевые отряды хашшашины отбирали только физически сильных и молодых. От воинов ордена требовалось отречься от семьи и близких, поэтому сироты были предпочтительней семейных кандидатов. Владыку члены ордена именовали «Старцем Горы». После принятия в ряды хашшашинов жизнь и смерть любого из них была полностью в руках Старца Горы. Ибн Саббах разработал простую и эффективную систему подготовки воинов, прозванных «фидаинами». Жилище «Старца Горы» называлось «храмом первой ступени на пути в Рай».
Существует легенда о том, что популярное название ассасинов, или, более близкое к настоящему произношению, «хашшашинов», произошло от названия используемого ими гашиша. По легенде, каждого претендента приглашали в дом Старца Горы и там одурманивали гашишем в ритуальных целях.
Однако существует версия, что в ритуальных действах низаритов в действительности использовалась не трава, а опиумный мак. Свое название хашшашины, что значит «травоеды», могли получить по причине своей бедности. Известно, что назариты в те времена жили в крайней нужде и бедности.
Кандидата в федаины во время тайного ритуала с применением опиума повергали в наркотический сон и перемещали в специально подготовленный для этих целей прекрасный «райский сад».
В саду его встречали красивые райские девственицы-гурии и ожидал настоящий пир с изысканными яствами и вином. Девы приветливо одаривали смущенного молодого человека ласками. Они были обученными и произносили будущему смертнику разные обещания. И самым важным из них было обещание возвращения в этот рай сразу после героической смерти в бою.
Через некоторое время юноше снова давали наркотик и после погружения в сон возвращали из райского сада в прежнее помещение. После пробуждения каждый искренне верил, что увидел настоящий рай и с тех пор настоящий мир терял свою привлекательность. Дело в том, что XI веке прелюбодеяние являлось тяжким преступлением, за которое могли забить камнями. Для бедного мужчины женщина являлась недостижимой мечтой, если не было денег, чтобы заплатить за невесту традиционный выкуп – «калым». Единственной его мечтой становилось лишь заслуженное возвращение в далекий и волшебный рай.
Ибн Саббах также был человеком, любящим спецэффекты и неплохо разбирающимся в психологии. В крепости Аламута, в одном из многочисленных помещений, стоял медный поднос. В каменном полу под ним была скрыта яма. В центре поднос имел ровно вырезанный круг. По приказу Ибн Саббаха один из его адептов изображал «отрубленную голову». Для этого адепт прятался в яме, а голову просовывал через отверстие в центре подноса. Грим, нанесенный на лицо, создавал отличную дополнительную иллюзию правдоподобия.
Таким образом, молодым адептам показывали говорящую «отсеченную голову». В дополнение фокуса к ошеломленным юношам выходил из темноты сам Ибн Саббах. Владыка совершал магические пассы и произносил на неизвестном языке заклинания над «отсеченной головой». «Голова» неожиданно открывала глаза и начинала говорить. Все, кто находился в помещении, имели право задавать ей вопросы о рае. И «мертвая голова» очень искренне отвечала, вселяя глубокие надежды.
А когда приглашенные покидали помещение, Ибн Саббах приказывал на самом деле отрубить голову помощнику, сыгравшему роль «мертвой головы». Утром следующего дня ее как доказательство реальности рая помещали перед воротами крепости.
Хашшашины проводили немало времени на ежедневных тяжелых физических тренировках. Каждый смертник обязательно умел владеть различными видами холодного оружия: был метателем ножей, метким лучником, бойцом на саблях, – а также мог сражаться без всякого оружия. Помимо этого, хашшашин изучал силу и действие ядов. Для достижения особой выносливости адепты школы убийц в любую погоду могли по много часов просидеть на корточках или неподвижно простоять, сливаясь со стеной.
Смертники проходили подготовку в четком соответствии с условиями и требованиями региона, где им придется выполнять свою службу. В том числе они изучали языки мест, где им придется выполнять задание. В программу обучения входили уроки актерского мастерства. Для успешного выполнения миссии требовался талант перевоплощения, что порой ценилось даже больше боевых искусств.
Хашшашин легко мог обернуться странствующим монахом-христианином, бродячим циркачом, святым дервишем, целителем или купцом-торговцем с Востока… Исполнив данный Владыкой приговор, смертники не стремились сохранить себе жизнь и скрыться. Они принимали свой последний бой и с гордостью умирали или убивали себя сами. Демонстрируя фанатичную веру, во время страшных пыток они всеми силами старались улыбаться в лицо палачам. В народе их нередко называли «саббахиты», что значит «люди горных крепостей».
Влияние Старца Горы простиралось за пределы исламского мира. Правители европейских государств платили ему дань в целях сохранения мира и собственной жизни. Так, не оставляя своей крепости, Ибн Саббах подчинил своей воле средневековый мир с помощью своих хашшашинов-смертников.
Не имея полного представления о Владыке или внутренней структуре ордена, европейцы называли последователей Старца Горы «горными шейхами» и верили, что они вездесущи и скрыться от них невозможно.
Существование такого ордена в дальнейшем послужило примером для создания тайных обществ Запада и Востока. Им подражали, пытаясь применять у себя их систему обучения. Кроме того, воссоздавали в своих условиях подобные школе хашшашинов дисциплину, знаки, символы и эмблемы, ступени перехода в ранги и многое другое.
Хулагу, внук Чингисхана, в 1250-х годах вторгся в Западную Персию. Исмаилиты к тому времени были неспособны ему противостоять, и ослабленное государство было побеждено. В 1273 году египетский султан Бейбарс I стер с лица земли убежище хашшашинов в горных районах Сирии, в котором держали оборону последние из них. 1256 году орден хашшашинов прекратил свое существование. Это случилось после захвата крепостей Аламут и Меймундиз.
В своей «Книге о разнообразии мира», в XLIII главе, Марко Поло не совсем точно упоминает дату и имя последнего «Старца Горы», или «Имама ассасинов»: «Так-то был взят и убит старец Ала-один вместе со всеми своими; с тех пор и поныне нет более ни старца, ни ассасинов. Кончились и владычество старца, и злые дела, что творил он в старину». На самом деле последним «Старцем Горы» хашашшинов, убитым монголами после взятия крепости Аламут, был не Ала ад-Дин Мухаммад III, который правил с 1221 по 1255 год. Последним был его сын Рук ад-Дин Хуршах, являвшийся «Старцем Горы» с 1255 по 1256 год.
Легенда об ассасинах, появившаяся в Европе благодаря книге венецианского путешественника Марко Поло, была довольно проста. В саду, подобном мусульманскому раю, устроенном в труднодоступном тайном месте в стране Мулект, когда-то жил горный старец Алах-од-Дин. Он призывал к себе на службу молодых юношей от 12 до 20 лет. Давая им сонное зелье, переносил в свой райский сад. Проснувшись, юноши проводили там один день, предаваясь утехам с прекрасными девами и женами, но вечером им снова давали сонное зелье и переносили обратно ко двору старца. Пробудившись и вспоминая о рае, юноши были «готовы и на смерть, лишь бы только попасть в рай; не дождутся дня, чтобы идти туда… Захочет старец убить кого-нибудь из важных или вообще кого-нибудь – выберет он из своих ассасинов и куда пожелает, туда и шлет его. А ему говорит, что хочет послать его в рай и шел бы он поэтому туда-то и убил бы таких-то, а как сам будет убит, то тотчас же попадет в рай. Кому старец так прикажет, охотно делал все, что мог; шел и исполнял все, что старец ему приказывал». В «Книге о разнообразии мира» Марко Поло (главы XLI, XLII, XLIII) нет упоминания об употреблении гашиша: «сперва их напоят, сонными брали и вводили в сад; там их будили».
При этом власть легенды оказалась столь сильна, что многие европейские средневековые ордена и тайные общества заимствовали структуру и атрибуты из рассказов о Старце Горы и его неуловимых и непобедимых воинах.
Влияние Персии на державу Тимура
Но времена менялись, и на передний край истории выходили другие силы. Из степей Дальнего Востока неудержимо наступали монголы, и Персия оказалась на их пути. В 1220 году с северо-востока в Хорасан вторглись армии Чингисхана. А полностью завладел персидскими землями только его внук Хулагу, который создал там свое государство под верховной властью Орды и стал править с титулом ильхана.
Следующая волна завоеваний началась при Тимуре. В 1386 году он начал первый, обычно называемый «трехлетним», поход в западные области Персии. В конце следующего года он занял Исфахан и Шираз. А в ходе следующего, «пятилетнего», персидского похода Тимур захватил земли, прилегающие к Каспийскому морю, западную Персию и Багдад, а потом Закавказье.
Тимур и его наследники, подобно многим другим завоевателям, были и сами покорены научными достижениями иранских мудрецов, многообразным великолепием древней и прекрасной персидской культурой. Главным городом своей державы Тимур сделал Самарканд – первую столицу Саманидов. Здесь проходил Великий шелковый путь. Чтобы придать стольному граду достойный облик, были привезены персидские мастера и строители, которые создали в Самарканде те величественные архитектурные ансамбли, которые сейчас почитаются как всемирные шедевры зодчества.
Желая усилить впечатление от величественной столицы, Тимур повелел назвать ближайшие селения в честь прославленных городов. Так возле Самарканда появились Багдад, Дамаск, Шираз… Посол Кастилии, которому довелось посетить Самарканд во времена «сеньора Тимура», так описывал свои впечатления: «Самарканд расположен на равнине и окружен земляным валом и очень глубокими рвами. За городом выстроено много домов, примыкающих к нему с разных сторон как предместья. Весь город окружен садами и виноградниками. В этих загородных садах много больших и знаменитых построек, и у самого сеньора там есть дворцы и погреба. Сеньор очень хотел возвеличить этот город и, когда завоевывал какие-либо земли, отовсюду приводил людей, чтобы они населяли город и окрестные земли. Особенно он собирал мастеров по разным ремеслам. Из Дамаска он прислал разных мастеров, каких смог найти: всевозможных ткачей, умельцев по лукам для стрельбы и оружейников, тех, кто обрабатывает стекло и глину, – и эти мастера считаются лучшими в мире… Он привел арбалетчиков и других умельцев, каких смог найти: каменщиков, золотых дел мастеров, сколько их нашлось, и столько их нашлось, и столько их привез, что в городе можно найти любых мастеров и умельцев».
При наследниках Тимура Самарканд стал культурным и научным центром, опиравшимся на многовековые персидские традиции науки и искусства. Внук Тимура Улугбек, который был не только правителем, но и выдающимся ученым, построил здесь замечательную обсерваторию, где проводил наблюдения за звездным небом. На формирование научных интересов Улугбека оказали сильное влияние личность и достижения великого персидского ученого Насир ад-Дина ат-Туси – еще в детстве ему довелось посетить руины обсерватории, которую тот когда-то построил в Мараге.
Главным инструментом в обсерватории Улугбека был стенной квадрант с радиусом 40 метров и рабочей частью от 20° до 80° – ничего подобного тогда в мире больше не было. Трудами Улугбека были определены длина звездного года: 365 дней, 6 часов, 10 минут, 8 секунд (с погрешностью + 58 секунд) и наклон оси Земли: 23,52 градусов (наиболее точное измерение). Главный итог научных работ Улугбека – создание «Зиджи джадиди Гурагани» – сборника астрономических таблиц, над которым ученый трудился 30 лет. Этот астрономический справочник был впоследствии переведен на латынь и вплоть до XVII века заслуженно считался образцом точности как в странах Востока, так и в Европе.
При Улугбеке в Самарканде жил и работал виднейший историк Хафизи Абру, уроженец Герата, который сопровождал еще Тимура в его походах, а потом служил придворным летописцем его сына Шахруха (отца Улугбека). Его перу принадлежат подробные труды по истории и географии Ирана, об образе жизни народов, населявших его в те времена. В сочинение Хафизи Абру «Зубдат ат-таварих» включен «Дневник путешествия Гийас ад-Дина Наккаша в Китай» о странствии, которое продолжалось с 1419 по 1422 год. Причем историк отмечает: «Ходжа Гийас ад-Дин, начиная с того дня, как он выехал из стольного града Герата, чтобы совершить путешествие в Китай, до того дня, как возвратился в Герат, какой бы местности не достигал, день за днем, записывал в виде дневника все, что он видел в отношении состояния дорог, вилайетов, их благоустройства, обычаев городов, великолепия падишахов и образа их правления, а также некоторых редкостей…»
Запечатлены в трудах Хафизи Абру и события, очевидцем которых был он сам: «Убежав из Узбекского улуса, сыновья Ходжи-Лака прибыли к его Величеству Шахруху и таким образом доложили: «В большей части той страны народ гневается, и на большей территории смуты и распри. Возможности правления, когда весь народ и улус ему подчиняется и его указ слушает, не существует. Народ, обитающий там, по причине боязни полонения, рассеялся, а те, кто остались, проводят время в тревоге и беспокойстве». Его Величество, отмеченный правлением, – да увековечит Всевышний Аллах его царствование и власть его! – обращаясь с ними с особой милостью, оказал благорасположение и сострадание… Мирза Улугбек, хранитель истины и веры, в начале священного месяца мухаррем 819 года отправившись на берег реки Ходженд, 17 мухаррема упомянутого на берегу Ходженда напротив Шахрухии раскинул царственный шатер. Туда прибыл некто из Хорезма и доложил, что по божественному предопределению Джаббар-Берди прогнал Чингиз-оглана и захватил Узбекский улус. Двадцатого [следующего месяца] его Величество Мирза Улугбек Гурган, построив мост через Сейхун, пересек его и через несколько дней, проведенных в той местности, решив вернуться в стольный град Самарканд, 23 сафара вступил в столицу…»
Следует отметить, что книги Хафизи Абру были написаны на персидском языке. И когда уже становилось достоянием истории правление Тимуридов, в истории самого Ирана открывалась новая блистательная страница.
