«История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней»

XIX век стал для Персии эпохой сражений и правителей-реформаторов, формирования обновленных, не всегда простых, отношений с европейскими державами.

 

Бурное начало столетия

XIX век стал для Персии эпохой сражений и правителей-реформаторов, формирования обновленных, не всегда простых, отношений с европейскими державами и развития новой, с 1795 года, столицы Тегерана, где были возведены великолепные архитектурные комплексы, в том числе Мраморный дворец и Шахская мечеть.

Затяжная русско-персидская война 1804–1813 годов началась после присоединения к Российской империи Грузии. 12 сентября 1801 года император Александр I утвердил «Манифест об учреждении нового правления в Грузии», согласно которому Картли-Кахетинское царство становилось Грузинской губернией. Через два года в состав Российской империи были также приняты Мегрелия и Имеретинское царство. 10 июня 1804 года владыка Персии Фетх Али-шах, ранее заключивший союз с Великобританией, объявил России войну.

Это военное противостояние продолжалось с переменным успехом. В нем были и эпизоды, когда Фетх Али-шах лично и с успехом водил войска в бой, например в битве за Эривань, и драматические моменты, подобные знаменитому походу полковника Карягина, который с немногочисленным отрядом противостоял многократно превосходящим силам под командованием Аббас-Мирзы. Именно история Карягина, когда пушки через овраг переправляли по «мосту», который состоял из солдат-добровольцев, была впоследствии запечатлена на знаменитой картине Франца Рубо «Живой мост». Потом в военных действиях наступило затишье, было даже заключено Узун-Килисское перемирие.

«Поелику чрез предварительные сношения между двумя Высокими Державами взаимно соглашено уже, чтобы постановить мир на основании Status quo ad presentem, то есть, дабы каждая сторона осталась при владении теми землями, ханствами и владениями, какие ныне находятся в совершенной их власти, то границею между Империею Всероссийскою и Персидским Государством от сего времени впредь да будет следующая черта: начиная от урочища Одина-Базара прямою чертою чрез Муганскую степь до Едибулукского брода на реке Аракс, оттоль вверх по Араксу до впадения в оную речки Капанакчая, далее же правою стороною речки Капанакчая до хребта Мигринских гор…»

Гюлистанский мирный договор

 

Фетх Али-шах

Родившийся 5 сентября 1772 года Фетх Али-шах был племянником и наследником основателя Каджарской династии Аги Мохаммеда и после его смерти унаследовал трон.

На долгую эпоху правления Фетх Али-шаха – с 27 июня 1797 года по 23 октября 1834 года – пришлось несколько войн (с Российской и Османской империями), попытки стать другом властелина почти всей Европы – Наполеона и наладить дипломатические отношения с европейскими державами.

Как отмечал в своей «Истории Ирана и иранцев. От истоков до наших дней» Жан-Поль Ру, «Фатх Али-шах, суверен с длинной и остроконечной черной бородой, ниспадающей до пояса, судя по портретам (Музей Виктории и Альберта, Лондон), которые были очень характерны для искусства каджарской эпохи, способной привлекать зрителя интересным смешением иранских традиций и европейских влияний, – так вот, Фетх Али-шах, желая быть ближе к России, к чему он стремился прежде всего, перенес столицу в окрестности старинного и славного города Рея, в городок Тегеран, и стал превращать последний в огромный город, каким мы знаем его сегодня, строя там мечети и дворцы и разбивая сады».

Шах сочинял стихи на фарси и был покровителем персидской литературы, вместе с тем отдавая должное и торжественным дворцовым церемониалам. Поскольку упоминается, что у шаха было 150 сыновей и 20 дочерей, то на многие государственные должности (в том числе и губернаторов) назначалась члены Каджарской династии.

С именем Фетх Али-шаха связано и одно из уникальных персидских сокровищ: он приказал придворным мастерам изготовить уникальный трон, вошедший в историю под названием «Солнечный трон». Так его назвали, потому что на спинке трона было изображено солнце. Трон был изготовлен в 1812 году (в ряде источников называются другие даты). Позже этот трон стали называть «Павлиньим», поскольку Фетх Али-шах взял в жены Тавус («Павлин») Таджодоле. Но это вовсе не тот, ранее упоминавшийся легендарный «Павлиний трон», привезенный из Индии Надир-шахом.

Пришедший к власти Насреддин-шах повелел добавить к трону несколько панелей с поэтическим строчками. До 1981 года трон находился во дворце Голестан, а затем перевезен в Национальную сокровищницу при Центральном банке Ирана.

«Теперь во внутренности Персии царствует спокойствие; ничто не возмущает безопасности граждан; торговля цветет; нигде не заметно междуусобия, неудовольствия, неустройства. Персия, в настоящем положении вещей, не может опасаться нового нападения со стороны Руских: если Российская армия войдет во внутренность Персии, то, без сомнения, не иначе, как с собственного согласия Фетали-Шаха».

Журнал «Вестник Европы»

 

Персидский Шах Фетали, друг Императора Наполеона

В журнале «Вестник Европы», созданном при участии известного отечественного историка и литератора Николая Карамзина, а после редактируемом Василием Жуковским, в части 39. № 11. 1808 г., был опубликован следующий текст.

«Персидский Шах Фетали, друг Императора Наполеона. Вся Персия, выключая провинции Кандагар и Георгию, принадлежит теперь скипетру Фетали-Шаха, которого правление кротко и правосудно. Он имеет не более 45 лет, умен, приятен, ласков, полководец мужественный и знающий, но чуждый всякого честолюбия и разрушительных замыслов завоевателя; Фетали-Шах, довольствуясь неограниченностию верховной власти и почестями, с нею неразлучными, не мыслит ни возмущать спокойствия соседей своих, ни похищать насильственною рукою принадлежащих им владений – с этой стороны он совершенно противоречит правилам своих предшественников, честолюбивых, привязанных к корысти, преисполненных хищнического духа. Водимые сими страстями, они позволяли себе все то, что могло ускорить падение их трона и ввергнуть отечество их в ужасные беспорядки безначалия.

Прекрасные и обширные провинции Георгии платили со времени Шах-Абасса дань Персидским Монархам; но в 1801 году последний Царь Георгий Ираклиевич, желая положить навсегда преграду нападениям и хищничеству Персов, покорился со всем народом своим Скипетру России. Манифестом Александра I жители Грузии причислены к Российским подданным, а их провинции – навсегда к владениям Руского Императора.

«Он имеет не более 45 лет, умен, приятен, ласков, полководец мужественный и знающий, но чуждый всякого честолюбия и разрушительных замыслов завоевателя; Фетали-Шах, довольствуясь неограниченностию верховной власти и почестями, с нею неразлучными, не мыслит ни возмущать спокойствия соседей своих, ни похищать насильственною рукою принадлежащих им владений…»

Журнал «Вестник Европы»

Молодой Принц Ираклий, который не хотел отказаться от права своего на корону Грузии, бежал к Фетали-Шаху, увидя Российское войско в своем отечестве. Персидский Монарх, опасаясь Руских, послал навстречу к ним Грузинского Принца с отделением Персидской армии. Молодой Ираклий был разбит, дал знать Фетали-Шаху о своей неудаче и требовал снова помощи. Между тем Руские подвигались вперед, заняли Дербент, Баку и другие Каспийские гавани; наконец овладели Эриваном и Генге.

Фетали-Шах находился тогда в Мезандеране; он усмирял бунтующих Туркоманов. Узнавши о вступлении в Персию и первых успехах Руского войска, он поспешил возвратиться в Тегеран для сбора нужной армии. Переговоры, продолжавшиеся в течение 1804 и 1805 годов, остановили на время неприятельские действия; наконец они прекращены совершенно Тильзитским миром, который переменил намерения Императора Наполеона. Войска Фетали-Шаха могут простираться от 90,000 до 100,000.

«1. Внушать Порте доверие и уверенность в ее безопасности; Франция хочет ее усиления.

Из секретной инструкции французскому послу в Османской империи Себастиани

2. Тройной союз – я, Порта и Персия – против России».

Теперь во внутренности Персии царствует спокойствие; ничто не возмущает безопасности граждан; торговля цветет; нигде не заметно междуусобия, неудовольствия, неустройства. Персия, в настоящем положении вещей, не может опасаться нового нападения со стороны Руских: если Российская армия войдет во внутренность Персии, то, без сомнения, не иначе, как с собственного согласия Фетали-Шаха».

Наполеон 20 июня 1806 года в секретной инструкции французскому послу в Османской империи Себастиани подчеркивал, что задача французской дипломатии: «1. Внушать Порте доверие и уверенность в ее безопасности; Франция хочет ее усиления. 2. Тройной союз – я, Порта и Персия – против России».

Шах обещал Наполеону помощь в реализации его восточного проекта: повергнуть Англию, отобрав у нее «жемчужину» – ее колонию Индию. Шах предлагал Бонапарту реализовать мечту о походе на Индию через территорию Персии и будущего Афганистана.

 

Финкенштейнский договор

4 мая 1807 года в Финкенштейнском дворце графов Дона был заключен Финкенштейнский договор, подписанный Наполеоном и персидскими послами, представлявшими владыку Персии Фетх Али-шаха. Этот союзный договор был де-факто инициирован императором Франции и направлен против Российской и Британской империй.

Договор состоял из преамбулы и шестнадцати статей и провозглашал «мир, дружбу и союз» между шахом и Наполеоном, который не только гарантировал Персии неприкосновенность ее тогдашней территории, но признавал Грузию, уже входившую с состав Российской империи, законно принадлежащей шаху. В тексте указывалось, что французский император предоставит шаху необходимое количество пушек и ружей, а также офицеров различных родов войск для проведения модернизации персидской армии «согласно принципам европейского искусства». По договору Фетх Али-шах брал на себя обязательство порвать с Британской империей все политические и торговые сношения, и, объявив ей войну, отозвать персидского посла из английских владений в Индии, и не допускать на персидскую землю британских представителей и агентов.

«Персия рассматривается Францией с двух точек зрения: как естественный враг России и как проход в Индию».

Инструкция главе французской миссии Гардану

Помимо этого, согласно статье № 12 договора, Фетх Али-шах обязался обеспечить свободный проход через Персию французской армии, если повелитель Франции отправит ее в Индию.

Договор имел целью не только подготовить поход Наполеона против британской Индии и заранее изгнать англичан из Персии, но и не допустить присоединения к Российской империи Закавказья.

За несколько дней до заключения Финкенштейнского договора, 12 апреля 1807 года, Наполеоном был подписан декрет о миссии, которая должна была быть направлена в Персию. Ее главой был назначен бригадный генерал Клод-Матье Гардан, через несколько месяцев ставший графом. Он появился на свет в семье посланника короля Людовика XV при персидском дворе Анжа Гардана и его супруги Марианны де Манюэль.

В день подписания декрета о миссии в Персию Наполеон отправил послание главе своего внешнеполитического ведомства князю Талейрану, в котором обратил его внимание на вопрос оказания персидскому шаху военной помощи против России.

Французский император предлагал князю сообщить главе персидского посольства, что Франция готова направить в Персию, помимо десяти тысяч ружей, пушек и канониров, в октябре 1807 года, морем отряд в полторы тысячи человек, чтобы сделать «громадную диверсию против России». Этот отряд под командованием Гардана в дальнейшем должен был развернуться в корпус численностью 12 тысяч человек.

10 мая 1807 года Гардану была дана письменная инструкция, в которой подчеркивалось, что «Персия рассматривается Францией с двух точек зрения: как естественный враг России и как проход в Индию».

Глава французской миссии в Персии должен был «поддерживать неприязнь персов против России», персидские войска должны были войти в Грузию и оттеснить русскую армию.

Входившие в состав миссии французские офицеры должны были собрать стратегически важную информацию о Персии и ее соседях, изучить дороги, караванные тропы, порты Персидского залива и Каспия.

24 декабря 1807 года, после приезда французской миссии генерала Гардана в персидскую столицу и завершения переговоров, в Финкенштейнском договоре возникла дополнительная статья. Согласно ей, правительство шаха передавало французской империи остров Карек и предоставляло французским офицерам право реформировать персидскую армию по европейскому образцу. Помимо этого, французы получили право устраивать военные фактории в Гомбруне и Бушире.

«Буонапартовы замыслы касательно Индии Восточной имели выгодные следствия для Географии. Офицеры и Дипломаты, посланные ко Двору Фетх Али-Шаха, собрали множество новых известий о положении мест, о направлении дорог, о силах государства, о средствах управления и о гражданском состоянии народа в Персии».

Адриан Дюпре

В 1807 году в Персию для обучения шахской армии прибыла большая французская военная миссия генерала Гардана, в состав которой входили несколько дипломатов, составившие самые первые европейские географические описания ряда персидских провинций.

Среди французских дипломатов был атташе Адриан Дюпре, который пересек Западную Азию от Стамбула до Багдада и в конце 1807 года перешел через хребет Загрос в Хамадан, откуда в феврале следующего года добрался до берега Ормузского пролива и дошел до Шираза.

В «Вестнике Европы» (Часть 106. № 16. 1819 г., текст – Каченовский М. Т. 1819 г.) были напечатаны «Некоторые известия о нынешнем состоянии Персии» – «Извлечено из Путевых записок Адриана Дюпре, в нынешнем году вышедших в Париже на Французском языке». Среди заметок о правлении и династии Андриан Дюпре проводит и исторические параллели: «Буонапартовы замыслы касательно Индии Восточной имели выгодные следствия для Географии. Офицеры и Дипломаты, посланные ко Двору Фетх Али-Шаха, собрали множество новых известий о положении мест, о направлении дорог, о силах государства, о средствах управления и о гражданском состоянии народа в Персии.

Государство сие, потерявшее с восточной стороны Кабул и Кандагар, а с северной Ширван и Грузию, лишилось еще некоторой части естественных своих укреплений и со стороны Турции. Арабы беспокоят южные берега его, к которым уже никто не ездит удивляться богатству и роскоши купцов Ормусских…

Нынешнее Персидское правительство точно таково же, каким оно было при Кире и Дарии; оно основано на патриаршеских понятиях, свойственных роду жизни племен кочующих. Государь есть в прямом смысле отец своего колена; потом уже, в смысле обширнейшем, он становится отцем всей нации… В Азии неизвестны политические наши умозрения: она управляется посредством любви, преданий, страха, оружия. Там представить себе не умеют, каким образом существовать может какая-либо другая власть, кроме неограниченной…

В Персии правила воспитания теперь совсем не те, какие представляет нам Киропедия. Когда царствующая фамилия приумножается рождением Принца, то Шах отсылает его к одному из вельмож, которой имеет обязанность воспитывать его на своем иждивении до тех пор, пока молодой Принц не будет в состоянии управлять какою-нибудь областию или городом. Тогда воспитатель имеет случай воспользоваться высокою честию уделить своему питомцу 50 или 60 тысяч томанов на первое обзаведение. Нетрудно догадаться, что вельможи Персидские не отчаеваются в признательности любезных своих воспитанников, которых с младенчества приучили уже находить удовольствие в похвалах и ласкательстве.

«Нынешнее Персидское правительство точно таково же, каким оно было при Кире и Дарии; оно основано на патриаршеских понятиях…»

Адриан Дюпре

Можно себе представить, что излишняя плодовитость Шаховой фамилии иногда бывает опасна для Персидского престола. Мугаммед-Таки-Хан, семилетний сын Шаха, однажды употреблен был главным орудием при возмущении против отца его: один из дядей, нарядивши его в царскую одежду, посадил на коня, блестящего золотом и каменьями. Дитя было в восхищении от таких прекрасных игрушек и гордо сидело на коне впереди сорокатысячной армии, собранной на тот конец, чтобы свергнуть с престола его родителя. Над мятежным войском одержана решительная победа, и Шах велел четырем сынам своим схватить за руки и за ноги маленького хищника, если б не захотел он отдаться добровольно. Принц более всего плакал о том, что с него сняли нарядное платье; однако ж в присутствии отца бросился перед ним на колена и просил помилования. Шах проучил его отеческим наказанием».

Другой участник французской миссии генерала Гардана – капитан инженерных войск М. Трюилье, прошедший путь из персидской столицы на восток, в Мешхед, стал первым европейским автором, описавшим путь от этого места до Йезда.

«Мугаммед-Таки-Хан, семилетний сын Шаха, однажды употреблен был главным орудием при возмущении против отца его: один из дядей, нарядивши его в царскую одежду, посадил на коня, блестящего золотом и каменьями. Дитя было в восхищении от таких прекрасных игрушек и гордо сидело на коне впереди сорокатысячной армии, собранной на тот конец, чтобы свергнуть с престола его родителя».

Андриан Дюпре

Но планы самого Наполеона по разгрому Британской империи при помощи персидской державы остались только на бумаге. Финкенштейнский договор, поначалу получивший в Европе широкую огласку, так и не был реализован. Меньше чем через год после его заключения британский дипломат Джон Малькольм сумел де-факто его аннулировать и добиться в 1808 году подписания Англо-персидского договора, который тоже был направлен против Российской империи.

Однако 12 октября 1813 года между Персией и Россией был заключен Гюлистанский мирный договор, который зафиксировал включение в состав Российской империи Дагестана, Грузии, Имеретии, Гурии, Мингрелии и Абхазии, а также Карабагского, Гянджинского, Шекинского, Ширванского, Дербентского, Кубинского, Бакинского и Талышинского ханств.

Договор, в частности, гласил: «Поелику чрез предварительные сношения между двумя Высокими Державами взаимно соглашено уже, чтобы постановить мир на основании Status quo ad presentem, то есть, дабы каждая сторона осталась при владении теми землями, ханствами и владениями, какие ныне находятся в совершенной их власти, то границею между Империею Всероссийскою и Персидским Государством от сего времени впредь да будет следующая черта: начиная от урочища Одина-Базара прямою чертою чрез Муганскую степь до Едибулукского брода на реке Аракс, оттоль вверх по Араксу до впадения в оную речки Капанакчая, далее же правою стороною речки Капанакчая до хребта Мигринских гор…»

Россия в свою очередь получила исключительное право иметь на Каспийском море военный флот и обязалась в случае необходимости оказывать назначенному шахом наследнику престола «помощь в утверждении на троне». Купцы обеих стран обрели право свободной торговли на территории другой страны, а русские купцы освобождались от уплаты внутренних таможенных пошлин и других сборов в Иране.

 

Хрустальное ложе

В начале царствования императора Николая I персидскому шаху был отправлен уникальный подарок – парадная хрустальная кровать, отделанная гравировкой и искусной огранкой. Даже в наше время доставить из одной страны в другую большой, тяжелый и хрупкий предмет – задача нетривиальная. Но все же в те времена, когда единственным транспортом на большей части пути между Санкт-Петербургом и Тегераном могли быть только тряские повозки или вьючные лошади, смогли благополучно доставить из одной столицы в другую это великолепное ложе.

К тому времени изделия Императорского стекольного завода, созданного еще князем Потемкиным и после его смерти отошедшим в государственную собственность, уже славились во многих странах. И вот для подарка владыке Персии Фетх Али-шаху заводские мастера под руководством инвентора А. И. Иванова изготовили драгоценное парадное ложе в виде трона с тремя ступенями и изящными колоннами при изголовье. Когда великолепный подарок был готов, его показали зрителям в Санкт-Петербурге. Журнал «Отечественные записки» посвятил этому особую статью: «Недавно лучшая публика стекалась в Таврический дворец любоваться выставленной там хрустальной кроватью, назначенной в дар от Российского Монарха Персидскому Шаху. Великолепная и, можно сказать, единственная в свете кровать сия блистала серебром и разнообразной гранью хрусталей, украшена хрустальными столбами и ступенями из синего стекла. Она устроена таким образом, что с обеих сторон ея могут бить фонтаны благовонной воды, они склоняли к дремоте сладким шумом своим, а при освещении она сверкала тысячами алмазов – и, без сомнения, удивит восточную пышность и роскошь. Кровать сия есть изделие Императорского стекольного завода». Уникальность хрустальной кровати заключалась еще и в том, что она была разборной.

Сразу после выставки хрупкий сверкающий подарок тщательно упаковали, и поручик И. Носков с верным денщиком и двумя мастерами отправился в долгий путь: сначала в Астрахань, оттуда на корабле через Каспийское море, а дальше по реке и через горы… Дорога была тяжелой, оба мастера скончались от лихорадки. К тому же снова начались военные действия между Персией и Россией. Однако поручик Носков сумел-таки доставить во дворец шаха императорский подарок. В своих мемуарах он писал: «…потребовал меня к себе управляющий городом Тегераном, сын шаха Али-Шах-Мирза и объявил о полученном им повелении от родителя своего, чтобы предоставлена была мне свобода избрать во дворце приличное и удобное место для установления привезенной мною хрустальной кровати… Руководствуясь составленными мною еще в Петербурге рисунками и описью всех частей кровати, я исполнил желание шаха и установил многосложную эту вещь, приведя в надлежащий вид все части ее, из которых ни одной не было повреждено ни в дороге, ни при собирании». Фетх Али-шах пожаловал Носкову орден Льва и Солнца II степени и 1000 туманов, подарил ему кашемировые шали и почетную одежду, а в России за исполнение царского поручения поручик был награжден орденом Святого Владимира IV степени и переведен на службу в гвардейский Генеральный штаб.

«Великолепная и, можно сказать, единственная в свете кровать сия блистала серебром и разнообразной гранью хрусталей, украшена хрустальными столбами и ступенями из синего стекла. Она устроена таким образом, что с обеих сторон ея могут бить фонтаны благовонной воды, они склоняли к дремоте сладким шумом своим, а при освещении она сверкала тысячами алмазов – и, без сомнения, удивит восточную пышность и роскошь».

Журнал «Отечественные записки»

«Персидские поэты писали оды к этой кровати; в Тегеране только и говорили, что о хрустальной кровати, «которая сияет подобно тысяче одному солнцу».

Федор Корф

По свидетельству барона Федора Корфа, запечатленному в его «Воспоминаниях о Персии», Фетх Али-Шах был в восторге от великолепного ложа, и все придворные разделяли восхищение владыки: «Персидские поэты писали оды к этой кровати; в Тегеране только и говорили, что о хрустальной кровати, «которая сияет подобно тысяче одному солнцу». Между тем возгорелась война с Россией. Эривань была взята, Нахичевань также. Русские приближались к стенам Тебриза. В одно прекрасное утро Шах, возвратившись с прогулки, проходил мимо той залы, где стояли подарки Русского Государя. Красота кровати соблазнила Убежище Мира: несмотря на войну, ему захотелось полежать на ней. Вздумано, сделано. Спустя не более четверти часа после того, как «тень Аллаха» улеглась и покоила уставшие члены, приезжает чапар (курьер) из Тебриза с известием, что главные города Адербаеджана и местопребывание наследника Персидского престола заняты Русскими. Бешенство Шаха, когда он узнал об этом, не имело границ. Он по суеверию своему приписал взятие Тебриза неверной кровати, на которой он в тот день первый раз расположился. Тотчас велел он разобрать этот дар, уложить его в ящики, в которых хрусталь была привезена, и поставить в подвалы. Ревность слуг Шаха к исполнению как можно скорее его воли была так велика, что они второпях переломали много кусков. С тех пор никто не видал более знаменитой кровати, и, вероятно, никто ее уже и не увидит» (текст воспроизведен по изданию «Воспоминания о Персии 1834–1835. Барона Феодора Корфа. СПб. 1838»).

 

Драгоценные шали

Подаренные поручику Носкову за труды по доставке и сборке хрустальной кровати «кашмирские» шали как раз незадолго перед тем вошли в большую моду в Европе. Однако их история намного древнее, и ценность проверена столетиями. Исследователи считают, что этот вид ткачества, а также традиционный дизайн шалей происходят из Персии, потому что само слово «шаль» издавна употреблялось в Кашгаре, находившемся тогда на ее территории. Местные жители называли «шаль» покрывала и одеяла, необходимые в климатических условиях их проживания.

Древние руководства, рукописные трактаты по изготовлению шалей написаны на персидском языке. В них есть подробные описания и символы, обозначающие расположение узелков, нитей и цвета. В Европу эти уникальные шали попадали Великим шелковым путем или другими караванными дорогами того времени. Одна из подобных шалей восхитила Наполеона в 1796 году, он подарил ее своей жене Жозефине, сделавшей новому аксессуару французской моды самую лучшую рекламу.

Искусство изготовления настоящих шалей сохранилось и в наши дни. Они традиционно делаются из тончайшего и мягкого подшерстка, вычесанного и скрученного в тончайшую пряжу, пуха особой породы коз. Не так давно вышивкой этих шалей занимались только мужчины. Узоры не должны были повторяться на разных шалях и выполнялись легкими и тонкими стежками, похожими на вышивание гладью с обозначенным контуром и серединой узора из коротких линий, которые даже не всегда были соединены меж собой. Нарядные шали мастера вышивали по всему полю, а повседневные окаймляли вышивкой по краям.

В настоящее время существуют семейные мастерские, изготавливающие шали по старинной методике. Женщины должны сначала отсортировать и очистить шерсть-сырье, имеющую множество оттенков: бежевый, желто-коричневый, серо-коричневый, светло-коричневый, коричневый и даже белый. Белая шерсть наиболее редкая, ее получают немного, и ценится она выше. Из нее ткут самые редкие, чисто белые, шали. Шерстинки перед прядением распределяют по толщине на три вида: тонкие, средние и толстые. Чтобы придать шерстинкам некоторую жесткость для удобства прядения, их дополнительно подвергают обработке пастой из растений, обладающей эффектом крахмала. Сложенную связками пряжу по старинному рецепту предков окрашивают отдельно в нужные цвета. Толстые и тонкие шерстинки имеют разную степень окраски, и мастер всегда учитывает этот нюанс.

Определившись с дизайном будущей шали на ручном станке делают основу с учетом рисунка покрывающего ее поле и края, то, какими будут ее края (кисти, бахрома, подшивка). За один день можно выткать не более сантиметра шерстяного полотна, поэтому одну шаль делают долгие месяцы, примерно полгода уходит на двухметровую несложную шаль и полтора-два – на празднично-изысканную.

 

Ермолов и Грибоедов

История персидско-российских отношений первой трети XIX века неразрывно связана с двумя известными государственными деятелями Российской империи – Александром Сергеевичем Грибоедовым и Алексеем Петровичем Ермоловым.

4 июня 1777 года в Москве в небогатой дворянской семье орловских помещиков на свет появился Алексей Петрович Ермолов, прославленный российский генерал и наместник Кавказа. Учился он в Московском университетском пансионе, в четырнадцать лет поступил на военную службу. В семнадцать лет Ермолов уже участвовал в боях, а в двадцать один год, будучи подполковником, был заключен в Петропавловскую крепость по обвинению в участии в тайном обществе, направленном против Павла I. На самом деле Ермолов не был противником существующего режима, но он не скрывал своих невысоких оценок деятельности не только высокопоставленных вельмож, но и самого императора, открыто выражая свое нелицеприятное мнение как в письмах, так и личных разговорах (в том числе и с сановниками, например в то время почти всемогущим Аракчеевым), за что и подвергался всевозможным гонениям. Из ссылки Ермолова вернул Александр I.

Ермолов прославился как лучший артиллерист и опытный военачальник в войне с Наполеоном, отличился в Бородинском сражении и в «битве народов» при Лейпциге. 6 апреля 1816 года герой Отечественной войны 1812 года был назначен командиром Отдельного Грузинского корпуса и управляющим по гражданской части на Кавказе. Поскольку Ермолов не торопился с присягой новому императору из-за путаницы с отречением от престола царевича Константина, то возник нелепый слух, что командующий якобы был в сговоре с мятежниками и теперь со своим Кавказским корпусом собирается выступить против правительственных войск. Николай I, подозревавший Ермолова в симпатии к декабристам (а возможно, и тайном участии в их обществе), не доверял Ермолову. Вскоре Ермолова сменил царский любимец И. Паскевич, и генерал уехал в Орел, к отцу.

Александр Грибоедов, известный русский поэт, драматург и дипломат, родился 15 января 1795 года в Москве. Получив прекрасное домашнее образование, он уже в одиннадцать лет стал студентом Московского университета, который с блеском окончил. Когда армия Наполеона вторглась в Россию, Грибоедов ушел добровольцем на войну. В 1817 году Грибоедов поступил на дипломатическую службу, но из-за участия в дуэли в качестве секунданта ему пришлось оставить столицу.

24 ноября 1817 года на Волковом поле в Санкт-Петербурге состоялась одна из самых известных российских дуэлей XIX века – между графом А. Завадовским и кавалергардом В. Шереметьевым. Дуэль, как это часто случалось, состоялась из-за женщины: в данном случае из-за 18-летней прославленной балерины Авдотьи Истоминой, о которой писал в стихах и А. С. Пушкин. Повод для дуэли дал именно А. Грибоедов, привезя Авдотью Истомину в дом Завадовского, в котором и сам тогда проживал. Кавалергард Шереметьев, любовник Истоминой, узнав о том, что балерина пробыла в доме Александра Завадовского два дня, подстрекаемый корнетом лейб-уланского полка Якубовичем, вызвал соперника на дуэль. Оружием были выбраны пистолеты. Шереметьев был смертельно ранен и через несколько часов скончался. Через год состоялась и дуэль секундантов, где Грибоедов был ранен. Пуля попала Грибоедову в мизинец левой кисти руки. По этой-то метке и опознают Грибоедова в Тегеране…

Грибоедову был предложен выбор – отправиться в Калифорнию, заняв место чиновника русской миссии в США, или получить назначение на должность секретаря при царском поверенном в делах Персии. Он выбрал Персию…

 

Судьба посланника Грибоедова

11 февраля 1829 года в столице Персии Тегеране во время беспорядков, вызванных последствиями подписания с Российской империей Туркманчайского договора, был убит русский посланник Александр Грибоедов.

Туркманчайский договор был подписан годом раньше, после завершения русско-персидской войны 1826–1828 гг. По этому поводу снова состоялся обмен дарами, и сейчас в военном музее Афиф Абад в Ширазе можно увидеть у парадной лестницы две бронзовые пушки и прочесть надпись: «Пушка сия подарена уполномоченному от Персидского двора при заключении мира в Туркманче 1828 года наследнику престола Аббасу Мирзе от Российского Императора Николая I в знак дружбы».

«Роковая для дальнейшей судьбы поэта забота о пленных поглощала его еще задолго до трагедии в Тегеране. Он приехал в Персию с наказами многих грузин и армян, просивших разыскать в этой стране своих родных и близких… и никакие опасности не останавливали этого порыва. «Пленные здесь меня с ума свели. Одних не выдают, другие сами не хотят возвратиться», – переживал тогда поэт…»

Сергей Дмитриев

Среди условий мира была выплата Персией контрибуции в 20 миллионов рублей серебром. Именно внесения очередного платежа и должен был добиться от персидского шаха посланник Грибоедов.

«Важной в договоре была и статья о пленных, которые, согласно версии договора на русском языке, должны были быть возвращены в течение трех месяцев после заключения договора, а беглецы и преступники могли вернуться только по их желанию. Однако благодаря хитростям перевода в персидском тексте было сказано: «Как пленные, так и беглецы возвращаются по их желанию»… Это недоразумение привело к тому, что данная статья фактически не работала и вопрос о пленных по-настоящему стал решаться только после Туркманчайского договора, и в этой работе деятельное участие принял Грибоедов», – пишет Сергей Дмитриев в своем фундаментальном исследовании «Последний год Грибоедова. Триумф. Любовь. Гибель».

Ситуация изначально была сложной. «Роковая для дальнейшей судьбы поэта забота о пленных поглощала его еще задолго до трагедии в Тегеране. Он приехал в Персию с наказами многих грузин и армян, просивших разыскать в этой стране своих родных и близких… и никакие опасности не останавливали этого порыва. «Пленные здесь меня с ума свели. Одних не выдают, другие сами не хотят возвратиться», – переживал тогда поэт». И эту взрыво опасную проблему приходилось решать под пристальным вниманием английских агентов. Британия была весьма обеспокоена усилением российского влияния в Центральной Азии вообще и Персии в частности.

Удивительное совпадение: в момент рокового возмущения, стоившего жизни Грибоедову и почти всем сотрудникам русской миссии, в Тегеране не было никого из английских представителей. Одним из первых на это обратил внимание генерал Паскевич, который писал тогда: «Странно, что в кровавый день убийства Грибоедова в Тегеране не было ни одного англичанина, тогда как в другое время они шаг за шагом следили за русскими». Дмитриев предполагает, что «самые активные участники заговора с английской стороны, а ими были – по степени убывания их возможного участия в этой провокации – Макнил, Уиллок и Кемпбелл, по-видимому, находились в тот период где-нибудь в Казвине или совсем неподалеку от столицы Персии, например в городе Кередже, ставшем сейчас фактически пригородом Тегерана. И оттуда они могли появляться инкогнито в столице, где, несмотря на все эти ухищрения, само помещение английского посольства функционировало в обычном режиме…».

«Странно, что в кровавый день убийства Грибоедова в Тегеране не было ни одного англичанина, тогда как в другое время они шаг за шагом следили за русскими».

Генерал-фельдмаршал Иван Паскевич

Существует немало документальных свидетельств современников о том, что предшествовало трагическому разгрому русской миссии в Тегеране 11 февраля 1829 года, и как особенности характера А. С. Грибоедова могли повлиять на развития событий.

Так, Ф. В. Булгарин в своих «Воспоминаниях о незабвенном Александре Сергеевиче Грибоедове», которые были впервые напечатаны в январской книжке журнала «Сын Отечества» за 1830 год (№ 1, том IX, стр. 3–42), писал: «В Персии он стал обучаться по-персидски и в скором времени не только объяснялся свободно на сем языке, но и понимал персидских авторов. Поведением своим и характером он снискал себе уважение целой английской миссии в Таврисе и приобрел особую благосклонность наследника престола, принца Аббаса-Мирзы, который истинно любил Грибоедова и находил удовольствие в его беседе. Все отличнейшие сановники персидские также уважали Грибоедова; он много способствовал к поддержанию доброго согласия между Аббас-Мирзою и правлением нашим в Грузии. Во время пребывания своего в Персии Грибоедов убедил множество русских, поселившихся в Персии и вступивших в военную службу, возвратиться на лоно отечества. Ему поручено было проводить этот отряд в российские пределы, и Грибоедов неоднократно подвергался опасности лишиться жизни в сем походе от озлобленных персиян, которым неприятно было возвращение сих переселенцев. Однако ж это дело нимало не ослабило благосклонности Аббаса-Мирзы, который даже упросил шаха, родителя своего, пожаловать Грибоедову персидский орден Льва и Солнца 2-й степени…»

«В Персии он стал обучаться по-персидски и в скором времени не только объяснялся свободно на сем языке, но и понимал персидских авторов. Поведением своим и характером он снискал себе уважение целой английской миссии в Таврисе и приобрел особую благосклонность наследника престола, принца Аббаса-Мирзы, который истинно любил Грибоедова и находил удовольствие в его беседе. Все отличнейшие сановники персидские также уважали Грибоедова…»

Фаддей Булгарин

Впоследствии, по словам того же мемуариста, Грибоедов не только способствовал заключению мирного договора с Персией, но и был тем, кто преподнес трактат о мире русскому императору, получив «чин статского советника, орден Св. Анны 2-й степени с алмазами, медаль за Персидскую войну и 4.000 червонных. В апреле сего же 1828 г. мудрый монарх наш благоволил назначить его полномочным министром при дворе персидском».

Граф Иван Симонич, преемник Грибоедова в качестве русского полномочного министра при персидском дворе, в очерке «Убийство русского посланника» свидетельствовал, что решение разместить в посольстве беглого придворного евнуха Мирзу Якуба было весьма опрометчивым: «Но спросят, может быть, мог ли министр русский нарушить свой долг, отказывая в убежище подданному своего государя? Разумеется, нет, ежели б человек этот пришел внезапно, желая самопроизвольно стать под его покровительство; но тут ведь были предварительные интриги, переговоры… Грибоедов имел время сообразить, какое унижение он готовил шаху, ободряя предприятия этого человека… Он должен был бы предложить евнуху Мирзе Якубу отложить на некоторое время свое предположение побега, тем более что неизвестно, имел ли он право считаться в числе русских подданных…»

 

Дезертиры

Проблема пленных, равно как и беглецов-дезертиров, носила застарелый характер. Как писал в воспоминаниях русский офицер капитан Лев Альбранд, командированный в Персию, в частности, и для решения этой проблемы, дезертиры искали убежища в Персии на протяжении нескольких десятков лет подряд. Причем небезуспешно. «Принц Абас-мирза сформировал из них батальон, который в 1829 году состоял из 1400 человек. После холеры в 1880 году и в особенности после смерти Абас-мирзы численность батальона значительно уменьшилась; но еще в 1838 году, когда я прибыл в Тегеран, в нем считалось до 500 человек. Легкая служба, хорошее содержание увлекали наших солдат в Персию. Многие подвиги храбрости в делах против Туркменцев и Авганцев приобрели им большое уважение в Персии. Батальон пользовался славой, которая делала его грозным в глазах Персиан и их врагов на Востоке. Он носил название Гренадерского (Багадерон) и у Фет-Али-шаха и его преемника, Магомета, содержал Дворцовый караул».

Именно эти части оказались опорой Мухаммед-шаха в его противостоянии с Зели-султаном. Но поскольку такая ситуация, по мнению российских властей, дурно влияла на некоторые пограничные части, то император Николай I потребовал дезертиров вернуть. Хотя при этом сам объявил им прощение. С этой миссией и был отправлен в Персию капитан Альбранд. «Генеральный консул Кодинец, опасаясь чтобы дезертиры, узнав прежде времени требование о выдаче их, не разбежались, предъявил шахские дестхаты лишь по моем прибытии. В этих дестхатах было сказано: отдать нам только тех дезертиров и жен их (между дезертирами нашими было более 260 человек, женатых на Армянках, несторианках, Персианках и Туркменках), которые пожелают идти в Россию, отнюдь не употребляя насилия; а детей их, как персидских подданных, не отдавать». Но, как вскоре выяснили представители русской миссии, ни сам правитель не стремился возвращать беглецов, ни они сами, невзирая на государево прощение, не желали покидать своих близких. «Я расспрашивал дезертиров, поступивших в мое ведение, почему они упорствовали возвратиться в Россию. Они объясняли, что не столько выгоды, которые предлагали им Персиане, не столько страх вновь служить в России, их колебали, сколько горе расстаться с семействами, которые они должны покинуть в Персии…» (Текст воспроизведен по изданию: Командировка капитана Альбранта в Персию в 1838 году, рассказанная им самим // Русский вестник, № 3. 1867). Лев Львович Альбранд проявил во время исполнения этой миссии немалые дипломатические способности, сумев поладить как с самими «возвращенцами», так и с персидской стороной. По завершении командировки он в знак признания заслуг был сразу произведен в звание полковника.

«Легкая служба, хорошее содержание увлекали наших солдат в Персию. Многие подвиги храбрости в делах против Туркменцев и Авганцев приобрели им большое уважение в Персии. Батальон пользовался славой, которая делала его грозным в глазах Персиан и их врагов на Востоке».

Лев Альбранд

 

Миссия принца

Сергей Дмитриев в своем труде отмечает, что характер посланника Грибоедова повлиял на развитие событий: «…принцип личного участия в том, что ты изучаешь, Грибоедов распространял и на «свет и любовь», и на войну и дипломатию, и на литературу и музыку, и на иностранные языки и религиозные учения, ко всему относясь серьезно. Проявляя себя во всех этих ипостасях, поэт всякий раз делал то, что было близко его сердцу, умея переключаться от одного дела к другому».

Во время русско-персидской войны 1826–1828 гг. Грибоедов принимал участие в военных действиях, а потом внес значительный вклад в разработку условий Туркманчайского мирного договора, не только завершившего конфликт, но и сделавшего Россию и Персию добрыми соседями. «Не будет преувеличением сказать, что то, как встречали Грибоедова в Петербурге 14 марта 1828 г., позволяет утверждать, что ни до этого дня, ни после никто из русских поэтов не удостаивался такой высокой чести за свои подвиги и достижения, тем более выраженной публично, в парадной обстановке, на виду у всех самим императором, – подчеркивает Сергей Дмитриев. – Слава, известность, благосостояние стали заслуженной наградой поэта, хотя причиной этой награды были не его творения, а служебная деятельность».

«Горестное событие было «обдуманным последствием самого вероломного коварства», то есть заговора. Целью этого заговора было вовлечь Персию в новую войну с Россией и сместить с места наследника престола Аббас-Мирзу, заменив его одним из сыновей шаха».

Сергей Дмитриев

Но успехи русской дипломатии в лице Грибоедова были не слишком приятны Британии, желавшей взять Персию и прилегающие страны под полный свой контроль. И у англичан нашлись, как убедительно показывает автор книги, общие интересы с некоторыми представителями высшей персидской аристократии – теми, кто желал скомпрометировать путем новой войны с Россией, а потом и отстранить от власти наследника престола Аббас-Мирзу, который со своей стороны вел переговоры о Туркманчайском мире.

Череду событий, приведших к трагической гибели Грибоедова и сотрудников русской миссии, Сергей Дмитриев восстанавливает буквально поминутно, анализируя многие источники. И делает обоснованный вывод, что ситуация, когда на фоне начавшейся русско-турецкой войны возникли проблемы с выполнением условий Туркманчайского мирного договора, была спровоцирована не только британскими агентами, хотя они приложили к тому немало усилий, но и соперниками Аббас-Мирзы в будущей борьбе за власть. «Горестное событие было «обдуманным последствием самого вероломного коварства», то есть заговора. Целью этого заговора было вовлечь Персию в новую войну с Россией и сместить с места наследника престола Аббас-Мирзу, заменив его одним из сыновей шаха». Но, несмотря на тегеранскую трагедию 1829 года, мирный договор нарушен не был. Его первая статья недаром гласила: «Отныне на вечные времена пребудет мир, дружба и совершенное согласие между Е. В. Императором Всероссийским и Е. В. Шахом Персидским, их наследниками и преемниками престолов, их державами и обоюдными подданными». С тех пор Россия и Персия никогда друг с другом не воевали, более того, не раз выступали в качестве союзников.

После той трагедии шах оказался вынужден послать в Россию своего внука – принца Хосрев-Мирзу с богатыми дарами, среди которых был знаменитый желтый алмаз «Шах» с выгравированными на нем именами владевших им правителей: Бурхан-Низам-Шаха, Джахан Шаха из династии Великих Моголов… Позже его в числе прочих военных трофеев захватил Надир-шах.

«Отныне на вечные времена пребудет мир, дружба и совершенное согласие между Е. В. Императором Всероссийским и Е. В. Шахом Персидским, их наследниками и преемниками престолов, их державами и обоюдными подданными».

Туркманчайский мирный договор

О судьбе алмаза писал впоследствии знаменитый минералог Александр Ферсман, которому выпало первым взять в руки это сокровище после всех потрясений Первой мировой войны, революции 1917 года и Гражданской войны: «Камень перешел в Персию, и почти через сто лет на нем была выгравирована третья, также художественно сделанная надпись: «Владыка Каджар-Фатх’али-Шах Султан. 1242» (т. е. 1824 год по нашему летосчислению)… 30 января 1829 года в столице Персии Тегеране произведено нападение на русского дипломата… В России поднимается волнение, царская дипломатия требует примерного наказания Персии, волнуется и русское общество, ибо убит знаменитый писатель А. С. Грибоедов, автор «Горя от ума». Персия должна «умилостивить белого царя», и с особой депутацией в Петербург отправляется принц Хосрев-Мирза, который должен передать России одну из ценнейших вещей персидского двора – знаменитый алмаз «Шах». За кровь Грибоедова было заплачено камнем… В Петербурге камень после торжественного приема делегации помещается среди других драгоценностей в бриллиантовой кладовой Зимнего дворца. Прекрасный камень с тремя выгравированными на нем надписями лежит на бархате, охраняемый часовыми гвардейских полков…»

25 марта 1829 года шах отправил послание генералу Паскевичу: «Ныне мы повелели сыну нашему, Наследнику Персидского престола, отправить к Вашему Сиятельству любезного сына его Хозрев-Мирзу и при оном находиться высокостепенному Мамед-хану, главнейшему из особ Персидской державы, дабы загладить извинением сие происшествие. Хозрев-Мирза подробно объяснит Вам обстоятельства дела, и, по доверенности вашей к нему, все представления его удостоены будут монаршей нашей ратификации».

Через несколько дней принц со свитой выехал из Тавриза. Знаменитый поэт А. С. Пушкин, чей рассказ о том, как ему повстречалась процессия с гробом погибшего в Тегеране Грибоедова, широко известен, в том же «Путешествие в Арзрум» отмечает, что видел и персидского принца, направлявшегося в Санкт-Петербург: «Я пошел пешком, не дождавшись лошадей, и в полверсте от Ананура, на повороте дороги, встретил Хозрев-Мирзу. Экипажи его стояли. Сам он выглянул из своей коляски и кивнул мне головою. Через несколько часов после нашей встречи на принца напали горцы. Услышав свист пуль, Хозрев выскочил из своей коляски, сел на лошадь и ускакал. Русские, бывшие при нем, удивились его смелости…»

«Я пошел пешком, не дождавшись лошадей, и в полверсте от Ананура, на повороте дороги, встретил Хозрев-Мирзу. Экипажи его стояли. Сам он выглянул из своей коляски и кивнул мне головою. Через несколько часов после нашей встречи на принца напали горцы. Услышав свист пуль, Хозрев выскочил из своей коляски, сел на лошадь и ускакал. Русские, бывшие при нем, удивились его смелости…»

А. С. Пушкин

В Москве принца и его приближенных поселили в доме Разумовских на Тверской. Этот великолепный «дом со львами», впоследствии известный как Английский клуб, сохранился до наших дней, в нем теперь находится Музей современной истории России.

Для встречи персидского посольства был разработан особый церемониал, предусматривавший мельчайшие детали: «Из Подольска прибудет Принц со всею своею свитою в Коломенский Дворец, где, выходя из дорожного своего экипажа, имеет быть встречен и приветствован краткою речью назначенным по Высочайшей Воле для пребывания при нем Двора Его Императорского Величества камергером – действительным статским советником Булгаковым; при чем поставленный на дворе караул отдаст Его Высочеству должную честь.

Когда Принц, войдя в приготовленные для него внутренние апартаменты, скинет дорожное платье и примет некоторое отдохновение: то камергер Булгаков испросит приказания его, тотчас ли будет ему угодно продолжать путь в Москву, или же пожелает Его Высочество остаться в Коломенском для завтрака, или, смотря по времени, для обеденного стола? Из сего Дворца до заставы Принц будет ехать в нарочно высланной карете, запряженной осмериком и сопровождаемой конвоем конницы; свита же его отправится в тех же дорожных экипажах.

Стоящий у заставы караул отдаст Принцу должную честь, а г. Московский обер-полицмейстер, подъехав верхом к его карете, поздравит его с благополучным прибытием в Москву и вручит ему рапорт после чего Его Высочество пересядет в парадную карету. Все прочие главнейшие чиновники, составляющие свиту посольскую, также разместятся в приготовленные для них экипажи…»

Был определен и порядок построения кортежа: «Полицмейстер с ординарцами для устройства и указания дороги. 24 жандарма, по 12-ти на стороне, при одном обер-офицере едут возле тротуаров, дабы улицы не были загорожаемы народом… Рота гранодер с музыкою. Четыре берейтора верхом… Принцева лошадь верховая в богатой сбруе; ведут два придворные конюха… Четвероместная раскидная карета для Мирзы Джафара, младшего гофмаршала, запряженная цугом, так, как и все следующие… Четвероместная осьмистекольная карета, запряженная шестью лошадьми, в оной: Принц Хозрев-Мирза с особами, коих угодно будет Его Высочеству избрать самому для сопровождения его. У всякой лошади по придворному лакею, за каретою два придворных лакея; возле кареты, с той стороны, где сидит Принц, едет Московский обер-полицмейстер верхом, а поотдаль от него один полицмейстер, оба со свитами их и казаками; а с другой стороны в равном с полицмейстером расстоянии начальник жандармского эскадрона с двумя жандармами и один из адъютантов московского военного генерал-губернатора».

«Из Подольска прибудет Принц со всею своею свитою в Коломенский Дворец, где, выходя из дорожного своего экипажа, имеет быть встречен и приветствован краткою речью назначенным по Высочайшей Воле для пребывания при нем Двора Его Императорского Величества камергером – действительным статским советником Булгаковым; при чем поставленный на дворе караул отдаст Его Высочеству должную честь».

Официальный церемониал встречи принца Хозрев-Мирзы в Москве

Определена была и дорога следования: «От Серпуховской заставы к Серпуховским воротам по Полянке через Каменный мост; здесь поворотит оный направо вдоль Москвы реки до Москворецкого моста; тут поднимется кортеж налево к Лобному месту и мимо монумента Князя Пожарского через Воскресенские ворота… У Серпуховских ворот, против монумента Минина и Пожарского у Сенатской стены, на Тверской против дома Московского военного генерал-губернатора, а равно у Тверских ворот будет поставлено войско для отдания Принцу чести при проезде его».

Земля перед крыльцом усадьбы Разумовских была устлана красным сукном, а в «передней комнате» дома принца встречали представители знатного московского купечества с хлебом-солью, фруктами и цветами.

Находясь в Первопрестольной, принц Хозрев-Мирза посетил Кремлевский дворец и Оружейную палату, Московский университет, кадетский корпус, архив Коллегии иностранных дел. Также он совершил визит к матери погибшего посланника Анастасии Федоровне, о чем сохранились отчеты уполномоченных III отделения: «Свидание их было, как сказывают, очень чувствительно и интересно, разумеется, она как мать не могла быть равнодушною, увидя единоземцев народа, который лишил ее сына. Принц со слезами у нее просил за них прощения ее, чтоб она сказала ему, в чем он может ей быть полезен, жал ей долго руку и в это время слезы катились по лицу Его…». Также в честь принца князем Юсуповым был дан парадный обед в имении Архангельское.

Дальнейший путь персидского посольства лежал в Санкт-Петербург, причем по дороге Хозрев-Мирза по особому приглашению императора Николая посетил закрытые военные поселения под Новгородом Великим.

В российской столице, куда посольство прибыло 4 августа 1829 года, принца и его приближенных разместили в Таврическом дворце. 10 августа состоялась торжественная аудиенция в Зимнем дворце. Хозрев-Мирза вручил Николаю I послание шаха и произнес речь, в которой были такие слова: «Покой и радость, воцарившиеся в Иране, и подлинный союз, явившийся результатом мира между его величеством шахиншахом Ирана, моим повелителем и уважаемым дедом, и вашим императорским величеством, побудили ревностную звезду, которая по своей злости ввела в заблуждение разъяренную толпу, повлекла за собой инцидент, при котором погибли уполномоченные лица России. Это трагическое событие окутало трауром и горем великую семью шаха и всех его слуг. Могучее государство его величества шахиншаха Ирана глубоко потрясено одной мыслью о том, что рукой интриги и провокации горсть злоумышленников может разрушить мирные отношения и союз, восстановленный с великим русским царем… С надеждой, что мой искренний голос у благосклонного императора найдет отклик, жду, что мои слова послужат сохранению истинной дружбы, которая будет способствовать союзу двух великих государств и двух сил мира».

«Могучее государство его величества шахиншаха Ирана глубоко потрясено одной мыслью о том, что рукой интриги и провокации горсть злоумышленников может разрушить мирные отношения и союз, восстановленный с великим русским царем…»

Речь принца Хозрев-Мирзы на встрече с императором Николаем I

Ответ русского императора история сохранила в максимально лаконичной форме: «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие». Хотя на самом деле переводчик Шанбург произнес от имени Николая I речь, не менее торжественную и прочувствованную: «Его императорское величество, мой великий государь, уполномочил меня заверить вас, великого набоба, в том, что горестное соболезнование, выраженное вами от имени вашего падишаха, было принято с верой, заключившей в себе полную удовлетворенность. Его величество бесконечно огорчен событием, возникшим по воле злоумышленников, желающих снова поссорить два соседних государства… Великий набоб, сообщив его величеству шаху о наших намерениях, пусть заверит его в воле императорского величества сохранить мир и укрепить дружбу и добрососедские отношения, которые были в высшей степени достигнуты Туркманчайским договором».

Среди даров, преподнесенных тогда персидским принцем, кроме уже упоминавшегося алмаза «Шах», были драгоценные украшения для императрицы и великих княжон, сабля для цесаревича Александра, уникальные старинные манускрипты и великолепные ковры. Ответные российские дары для шаха включали 12 новейших пушек. Вдобавок император Николай I уменьшил сумму контрибуции, предусмотренной Туркманчайским мирным договором, на 2 миллиона рублей (то есть на 1 курур – 500 тысяч туманов), а срок выплаты оставшихся 2 миллионов рублей увеличил на 5 лет.

Во время своего визита в Россию принц часто бывал в обществе, посещал театры. Известный актер и драматург Петр Каратыгин вспоминал: «Хозров-Мирза был юноша лет шестнадцати или семнадцати, очень красивый собою; он сделал большой эффект в петербургских обществах; особенно дамы были от него в восхищении и не давали ему проходу на гуляниях».

«В продолжение двух дней в качестве чрезвычайного посла он принимал всех, кто имеет на это право. Он первым разослал свои визитные карточки послам. На Елагином острове мы видели его гарцующим на коне, и это ему очень к лицу. В театре, где в его честь дали концерт, он заинтересованно, с удовольствием слушал музыку».

Долли Фикельмон

Графиня Долли Фикельмон, хозяйка знаменитого литературного салона, так описывала высокородного персидского гостя: «У него прелестнейшее лицо, точно у персонажа из арабской сказки или поэмы, роста он небольшого, но довольно гибкий, с грациозными движениями. Очень красивая голова, бархатные глаза, мягкий, меланхоличный взгляд, очаровательная улыбка, изящная и одухотворенная физиономия. На голове небольшая черная шапочка, и он носит шальвары. Свита у него довольно многочисленная. Среди них встречаются красивые лица, серьезные, разумные, но у всех немного дикие глаза. В продолжение двух дней в качестве чрезвычайного посла он принимал всех, кто имеет на это право. Он первым разослал свои визитные карточки послам. На Елагином острове мы видели его гарцующим на коне, и это ему очень к лицу. В театре, где в его честь дали концерт, он заинтересованно, с удовольствием слушал музыку».

Визит принца был настолько заметным событием, что он дважды упоминается в произведениях Николая Гоголя, прежде всего в повести «Нос», где говорится: «Потом пронесся слух, что не на Невском проспекте, а в Таврическом саду прогуливается нос майора Ковалева, что будто бы он давно уже там; что когда еще проживал там Хозрев-Мирза, то очень удивлялся этой странной игре природы».

 

Наблюдения барона Корфа

Барон Федор Федорович Корф, отечественный прозаик, драматург и журналист, родственник М. А. Корфа, лицейского товарища А. С. Пушкина, до 1833 года служил в Преображенском лейб-гвардии полку. В 1834–1835 годах занимал пост второго секретаря в русской миссии в Тегеране и написал «Воспоминания о Персии 1834–1835», в которых приводил множество своих наблюдений, зарисовок и услышанных им рассказов. Например такой: «В царствование Фетх-Али-Шаха жил был в Тегеране некто, не знаю, как по имени, положим, Гусейн-Бек. Этот Гусейн был великий мастер на всякие штуки. Он поправлял часы, чинил замки и т. д. Шах получил в подарок от какого-то кафира прехитрый калейдоскоп, в котором по мере поворачивания являлись портреты разных известных лиц. Шах восхищался затейливой игрушкой и до того употреблял ее, что механизм расстроился. Средоточие вселенной изволил сильно разгневаться и не знал, как пособить делу.

В Тегеране только и речей было, что об испорченном калейдоскопе, никто не мог придумать средства исправить его; умы надседались по-пустому. Весть о злосчастном приключении доходит до ушей Гусейн-Бека. Он является к Шахскому Хаззнодару (хранителю сокровищ) и объявляет ему, что, услышав о несчастном приключении, постигшем Фетх-Али-Шаха, он явился предложить свои услуги и исправить испорченную игрушку. Хазнодар доложил Шаху. Калейдоскоп выдан Гусейн-Беку. Тегеранский искусник, разглядев, в чем дело, вздумал не только исправить, но даже пополнить Шахскую забаву. К находившимся в калейдоскопе портретам прибавил он изображение Фехт-Али-Шаха и отнес к Хазнодару. Шах долго любовался выдумкою своего подданного и в вознаграждение трудов его сказал: «Барикелла, барикелла!» (браво, браво.) Гуссейн-Бек считал себя крайне обиженным, тем более что иностранец, вручивший Шаху калейдоскоп, был осыпан его щедротами. Механик отправился снова к Хазнодару и просил одолжить ему еще на время калейдоскоп под предлогом некоторых исправлений, которые он хотел в нем сделать. Хазнодар на этот раз не затруднился выдачею. Проходят три, четыре дня, неделя – Гусейн-Бек не является. Посылают к нему на квартиру, находят двери запертыми, спрашивают соседей, они говорят, что не видали его уже давно. Наконец выламывают дверь, входят в комнату: она пуста, только на полу лежит что-то завернутое в бумагу и письмо. Развертывают пакет и находят в нем калейдоскоп, разбитый в мелкие куски. Письмо было писано рукою Гусейн-Бека. Он объявлял в нем, что, видя труды свои ничем не вознагражденными, он очень рад возможности, представившейся ему, отплатить за нанесенную ему обиду, и что если угодно иметь о нем известие, то можно адресоваться к Имаму Маскатскому, к которому он отправляется».

«Шах получил в подарок от какого-то кафира прехитрый калейдоскоп, в котором, по мере поворачивания, являлись портреты разных известных лиц.

Федор Корф

Шах восхищался затейливой игрушкой и до того употреблял ее, что механизм расстроился. Средоточие вселенной изволил сильно разгневаться и не знал, как пособить делу…»

«Одна из дворцовых зал имеет престранную мебель: весь ее пол уставлен фарфоровыми и стеклянными вещами, которые были подарены Европейцами; чайники, чашки, умывальники, стаканы, рюмки, блюда, молочники, кофейники, соусники стоят на полу в беспорядке; оставлены только пустые места для прохода и небольшая площадка, где Фетх-Али-Шах садился при приеме гостей».

Федор Корф

Корф приводит и подробности того, как во дворце демонстрировались преподнесенные правителю дары: «Одна из дворцовых зал имеет престранную мебель: весь ее пол уставлен фарфоровыми и стеклянными вещами, которые были подарены Европейцами; чайники, чашки, умывальники, стаканы, рюмки, блюда, молочники, кофейники, соусники стоят на полу в беспорядке; оставлены только пустые места для прохода и небольшая площадка, где Фетх Али-Шах садился при приеме гостей».

Также он подробно описывает помещение для трапезы во дворце, оснащенное огромным опахалом в виде длинного полотна, которое раскачивают два служителя. Барону довелось увидеть даже комнаты, занимаемые главной женой Фетх Али-Шаха. Считалось, что это самое прекрасное жилище во всем Тегеране, и Корф признавал, что оно и впрямь замечательно отделано и украшено.

«Главный торговый город Персии для Европы есть без сомнения Тебриз, и потому я исключительно займусь им, – отмечал Корф. – Должно начать с того, что Тебриз по близости своей к нашей границе (всего два дня перехода от Аракса до Тебриза с вьюками) представляет для нас первое место, в котором товары наши, идущие через Грузию и Армянскую область, могут быть сбыты. Рассмотрев теперь с другой стороны торговлю Англии с Персиею, мы находим, что она имеет также два пути: один через Бендер-Бушир (этот путь есть собственно путь торговли Ост-Индской Компании с Персией) и другой через Требизонд и Арзерум в Тебриз. Главный путь сообщения есть последний, и в этом случае Тебриз стоит на дороге, по которой Английские товары идут из Требизонда в какой бы то ни было пункт Персии.

«Тебризские базары наводнены иностранными товарами, капиталы в беспрерывном движении, и, несмотря на всю эту жизнь, на всю деятельность, Персия далеко еще не снабжается потребным для нее количеством Европейских товаров, и если иногда иностранные товары, продающиеся на сроки, нелегко сбываются и даже, может быть, не приносят той выгоды, которой купцы от них ожидают, то этому никак не должно полагать причиной недостаток в потребителях. Это проистекает не от чего иного, как от ложного или поверхностного знания Европейцами местных обстоятельств или нужд и неумения их приноровляться ко вкусу Персиян…»

Федор Корф

Из этого видно, что в Тебризе сходится вся главная Европейская торговля. Тебризские базары наводнены иностранными товарами, капиталы в беспрерывном движении, и, несмотря на всю эту жизнь, на всю деятельность, Персия далеко еще не снабжается потребным для нее количеством Европейских товаров, и если иногда иностранные товары, продающиеся на сроки, нелегко сбываются и даже, может быть, не приносят той выгоды, которой купцы от них ожидают, то этому никак не должно полагать причиной недостаток в потребителях. Это проистекает не от чего иного, как от ложного или поверхностного знания Европейцами местных обстоятельств или нужд и неумения их приноровляться ко вкусу Персиян, что, однако, при небольшом старании и даже при ограниченных способах весьма нетрудно узнать с точностью. Главные ошибки наших Европейских купцов состоят в том, что они привыкли, не знаю почему, считать Азию вообще, а Персию в особенности за какое-то захолустье, куда ворон костей своих не заносит, где все живут разбойники и воры, где родная копейка не охранена ничем, где всегда должно действовать на авось…»

Барон оставил подробные описания тегеранских базаров, выстроенных в виде длинных крытых галерей, по обеим сторонам которых находились лавки купцов и ремесленников: «…занимаются каждый своим делом: кто кует подковы, кто точит сабли, кто шьет туфли, кто точит из дерева кальянные чубуки, кто печет хлеб, кто варит пилавы. Базар есть вместе и фабрика, и рынок. Самый занимательный из всех базаров – тот, где стряпают кушанье; там главная суета…»

К числу самых замечательных зданий в Тегеране Корф относил Шахскую мечеть, «у которой вызолочен небольшой купол: все уста в Персии кричат про это диво и удивляются щедрости Фетх-Али-Шаха, который украсил Тегеран блестящею точкою». Также он оставил подробные и часто весьма поэтичные описания предместий Тегерана. Среди мест, вызвавших у него особый интерес, – Касри-Каджар, то есть «Замок Каджаров». Корф восхищался как самим дворцом, пристроенным к склону горы уступами, так и «одним из лучших в Персии» садом с многочисленными водоемами, изящными беседками и обильной зеленью: «особенно хороши высокие ивы; их ветви падают длинными кистями в таких поэтических формах, их зелень так прозрачна, что трудно вообразить себе что-нибудь красивее».

 

Принц Аббас-Мирза

Принц Аббас-Мирза, второй сын Фетх Али-шаха Каджара, родился 26 августа 1789 года Именно он был назначен наследником персидского престола. С малых лет Аббас-Мирза был наместником шаха на азербайджанской земле. Принц проявил разнообразные таланты, в том числе организаторские и литературные, а также военные, проявив себя в качестве одного из лучших персидских военачальников. Во время войн с Российской и Османской империями (одержав несколько побед в 1821 году) Аббас-Мирза командовал армией, проявляя личное мужество и отвагу на поле боя.

Именно Аббас-Мирза не только предпринимал попытки модернизировать персидскую армию, но и был инициатором отправления персидских студентов на учебу в европейские университеты. Аббас-Мирза руководил переговорами с европейскими послами и послом Российской империи, завершившимися подписанием Туркманчайского договора.

Когда в 1833 году Ост-Индская компания по собственной инициативе послала новую партию английских офицеров и унтер-офицеров для обучения персидских войск, то шах Фетх Али-шах выразил свое недовольство, запретив им двигаться из Шираза, куда они прибыли, дальше, говоря, что он не нуждается в них, что он не просил их присылать и что, следовательно, имеет право не принимать их. Только после переговоров и интриг англичане смогли добиться от правителя Персии, чтобы он разрешил британским офицерам прибыть в столицу. В Тегеране в то время находился принц Аббас-Мирза, который получил разрешение от своего отца-шаха на то, чтобы оставить этих офицеров в персидской армии в качестве инструкторов, но при условии, что британцы не будут получать жалованье от персидского шаха.

Граф И. О. Симонич в своих «Воспоминаниях полномочного министра» (Воспоминания полномочного министра: 1832–1838 гг. – М.: Наука. 1967 г.) писал о нем: «Когда только распространился слух, что Аббас-мирза при смерти, в Табризе знали, что он уже умер. Русская и английская миссии находились в разных местах: первая – в Табризе, вторая – в Тегеране. Нужно было определить свою позицию и поторопить шаха, пока в нем еще теплилась жизнь, с выбором преемника. Русский посланник ни минуты не колебался в том, кому следует покровительствовать, и обратил все свое внимание на Мохаммед-шаха, старшего сына Аббас-мирзы. Английская миссия, напротив, долго размышляла; она пыталась удовлетворить желания всех партий и поддерживала надежды всех претендентов. Впрочем, Мохаммед-мирзы не было в числе тех, кому она покровительствовала.

«Русский посланник ни минуты не колебался в том, кому следует покровительствовать, и обратил все свое внимание на Мохаммед-шаха, старшего сына Аббас-мирзы. Английская миссия, напротив, долго размышляла; она пыталась удовлетворить желания всех партий и поддерживала надежды всех претендентов».

Иван Симонич

[Англия или, вернее, Ост-Индская компания была представлена тогда при персидском дворе капитаном сэром Джоном Кэмпбеллом, помощником которого, или первым секретарем, был бывший врач Макниль…]

Среди претендентов на корону, обладавших хоть видимым правом на нее согласно завещанию, оставленному основателем Каджарской династии, был Али-шах Зеллесолтан, знакомый уже нам родной брат Аббас-мирзы; другие же не имели никаких прав».

Аббас-Мирза скончался 25 октября 1833 года, руководя вой сками, направлявшимися против Герата. Через несколько месяцев умер его отец, Фетх Али-шах, и владыкой Персии был провозглашен Мохаммед-шах, который в конце октября 1834 года унаследовал престол деда.

 

Подготовка к походу и осада Герата

По словам Жана-Поля Ру, Фетх Али-шах пытался хотя бы частично воссоздать Великий Иран, завоевав для этого Месопотамию и Герат. В 1833 году Мохаммед-шах должен был принять участие в походе на Герат. Но умер его отец, а потом и дед. Взойдя на трон и разобравшись с неотложными делами, Мохаммед-шах стал готовиться к новому походу.

Во время подготовки похода на Герат, начатом в 1836, а позже перенесенном на 1837 год, британский посол пытался предложить свои услуги в качестве посредника, возможно, имея настоящей целью остановить подготовку похода, но Мохаммед-шах, ссылаясь на статью № 9 договора 1814 года («В случае войны между афганцами и персами английское правительство не будет вмешиваться в дела ни одной из сторон, если только они сами не обратятся к его посредничеству в целях восстановления мира»), отклонил это посредничество.

По словам графа Симонича, «это ни в малейшей степени не помешало посланнику Англии заняться переговорами, в которых посол Герата в точности следовал всем полученным наставлениям. Согласно этим советам, посланец предложил возобновить договор 1833 г., предусматривавший уплату Камран-мирзой дани с обязательством срыть укрепления у Гуриана. Он обещал препятствовать разбою и запретить торговлю персидскими пленными. Более того, он брал на себя обязательство приступить к чеканке монеты с именем шаха, покровительствовать шиитам, давая им возможность свободно исповедовать свою религию, послать в Тегеран заложников, взятых из семей, указанных шахом; в числе заложников должен был находиться сын Яр Мохаммед-хана, министра Камран-мирзы.

Конечно, для Персии ничего не могло быть более выгодным, чем этот договор, и шах принимал его условия, но не хотел брать на себя личных обязательств; он не хотел также приостанавливать поход до введения в действие этого соглашения. Иными словами, дабы удостовериться в искренности этих обещаний, шах потребовал, чтобы подписанию этого документа предшествовала предварительная выдача ему заложников и срытие гурианских укреплений. Английский посланник использовал всю свою изобретательность ради устранения посла России от какого-либо участия в этих переговорах; он был до такой степени осторожен, что не позволил посланцу из Герата нанести мне визит».

«Английский посланник использовал всю свою изобретательность ради устранения посла России от какого-либо участия в этих переговорах; он был до такой степени осторожен, что не позволил посланцу из Герата нанести мне визит».

Иван Симонич

В 1837 году осадившие город Герат войска под личным командованием шаха имели в своих рядах и российских офицеров. Военным советником был опытный военачальник, генерал-майор Иван Осипович Симонич, который в 1832 году был назначен императором Николаем I полномочным министром в Персии.

Послом в Персии Симонич пробыл шесть лет. Его биография могла бы стать сюжетом фильма или романа. Родившийся в 1794 году в городе Себенико (Далмация) Симонич служил в армии Наполеона и участвовал в походе против России. После разгрома «Великой армии» он попал в русский плен и четыре года спустя стал русским офицером: по «высочайшему приказу» был зачислен капитаном в Кременчугский пехотный полк. Благодаря проявленному усердию и таланту через год Симонич был произведен в майоры, а спустя два года – в подполковники. В основном служил на Кавказе.

В своей анкете, дошедшей до наших дней, Симонич сообщал, что владеет русским, французским, итальянским и латинским языками, знает историю, географию, математику, артиллерию, фортификацию.

Во время Русско-персидской войны 1826–1828 гг. Симонич отличился в Елизаветпольском сражении, за которое был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. Командовал полком в Русско-турецкую войне в 1828–1829 годах. Через несколько месяцев после ее окончания был произведен в генерал-майоры.

Вот как описывает российский посол свои переговоры с Мохаммед-шахом накануне похода: «Шах с чувством глубокого удовлетворения и признательности принял предложенный ему С.-Петербургским кабинетом план объединения под его (шаха) эгидой стран, некогда принадлежавших его предшественникам, но вот уже в течение столетия не признававших господства Персии; тем более что от него не требовалось дорогостоящих жертв. Его величество одобрил миссию русского офицера и содержание данных ему предписаний. Что касалось Герата, то шах остался твердым в своем намерении послать армию в Хорасан и действовать по ее прибытии, исходя из преданности, с которой Камран примется за выполнение предварительных условий, предполагая, что преданность эта искренна».

В августе 1837 года в персидскую столицу пришло сообщение о смерти британского короля Вильгельма IV и восшествии на престол королевы Виктории. Никто еще ни в Европе, ни в далекой Персии не догадывался о том, что ей предстоит более полувека править Британией и стать императрицей Индии. В мировую историю вошли такие термины, как викторианская эпоха и викторианский стиль. Став королевой 20 июня 1837 года, Виктория ознакомилась со своими правами и обязанностями, среди которых были давать своему правительству советы, расформировать армию, отправлять в отставку всех королевских офицеров, начиная с главнокомандующего, и увольнять чиновников, даровать звание пэра любому гражданину Великобритании, и даже миловать осужденного преступника. По традиции британский монарх проводил церемонии открытия парламента и участвовал в военных парадах и торжественных мероприятиях, например, закладке первого камня английского университета или музея.

«Во время похода персидской армии к Афганистану его величество покойный император Николай предпринял поездку на Кавказ, посетил Тифлис, но ранее побывал в Эривани. Здесь его встретил губернатор персидской провинции Азербайджан амир-низам из Тавриза, чтобы приветствовать его величество от имени шаха. Амир-низам прибыл на встречу, по персидскому обычаю, с большой свитой, в которой находился и юный наследник престола, нынешний шах Насер эд-Дин, тогда восьмилетний мальчик. Император принял мальчика очень дружелюбно…»

Иван Бларамберг

Узнав о новой правительнице Британской империи, Мохаммед-шах назначил своего первого адъютанта Хосейн-хана чрезвычайным послом для передачи королеве Виктории своих поздравлений. Помимо этого, Хосейн-хану были даны поручения и для других европейских владык: он должен был передать письма и подарки для австрийского императора и французского короля. Мохаммед-шах решил последовать по пути своего деда и продолжить прежние связи с правителями этих держав. Но британский посол в Персии выразил недовольство шахским выбором посланника, считая его недостаточно знатным по происхождению. Тем более когда на грузинской земле ожидали приезда российского императора Николая I, который решил лично побывать на южной окраине своего государства и стал первым российским государем, ступившим на землю Грузии.

27 сентября 1837 года Николай I приплыл на пароходе «Полярная звезда» в крепость Редут-Кале на черноморском побережье Грузии (теперь это поселок Кулеви). Владыка Персии отправил на встречу с императором посольство во главе со своим старшим сыном.

Иван Федорович Бларамберг, будущий генерал-лейтенант, директор Военно-топографического депо, управляющий Военно-топографической частью ГУ Главного штаба – начальник Корпуса военных топографов, 18 января 1837 года был назначен адъютантом посла в Персии – генерал-майора графа И. О. Симонича. Капитан Бларамберг участвовал в осаде Герата и оставил подробные описания событий того времени (И. Ф. Бларамберг. Воспоминания. Глава III. 1838 год. – М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1978 г.). «Во время похода персидской армии к Афганистану его величество покойный император Николай предпринял поездку на Кавказ, посетил Тифлис, но ранее побывал в Эривани. Здесь его встретил губернатор персидской провинции Азербайджан Амир-Низам из Тавриза, чтобы приветствовать его величество от имени шаха. Амир-Низам прибыл на встречу, по персидскому обычаю, с большой свитой, в которой находился и юный наследник престола, нынешний шах Насер эд-Дин, тогда восьмилетний мальчик. Император принял мальчика очень дружелюбно, посадил его себе на колени, приласкал и щедро одарил, но в беседе с Амир-Низамом заявил, что со стороны шаха, его друга и доброго соседа, нелюбезно не только принимать к себе русских и польских дезертиров, но и, более того, формировать из них под командованием бывшего вахмистра целый батальон, который теперь находится при армии шаха и, вероятно, стоит уже у стен Герата. Итак, он желает, чтобы эти дезертиры были отправлены в Грузию. Желание императора было для Амир-Низама, естественно, приказом, и он ответил его величеству, что тотчас же сообщит об этом своему государю, но счел необходимым добавить, что отправка дезертиров назад связана в данное время с некоторыми трудностями, так как русский батальон, вероятно, уже под стенами Герата. Император Николай настаивал, тем не менее, на его выдаче и выехал из Эривани в Тифлис. Граф Нессельроде поставил в известность графа Симонича о воле его величества императора и приказал ему приложить все усилия к тому, чтобы завершить это дело. Между тем слух об этом дошел до графа уже с персидской стороны. Однако персидская администрация начала с того, что стала поспешно переправлять в лагерь под Гератом снаряжение русских и польских дезертиров, находившихся в Тегеране и Тавризе. Эти действия не свидетельствовали о персидской лояльности. Так как шах и его первый министр Мирза Хаджи-Агасси (который был действительным правителем Персии) находились под Гератом и граф ни с одним из них не мог вступить в прямой контакт, чтобы обсудить этот вопрос, он в записке графу Нессельроде попросил добиться для него разрешения его величества лично отправиться в лагерь под Гератом и переговорить с шахом и его министром об этом деле…

Полностью укомплектованный персидский полк (фаудж) насчитывает 1000 человек и формируется из племен, населяющих Персию. Обычно командиром такого полка является глава соответствующего племени, иногда 12-летний мальчик. Полки одного племени не подчиняются главе другого племени, и часто между разными полками существуют соперничество и вражда.

Полки, находившиеся в окопах под Гератом, редко или совсем не сменялись, и поэтому сарбазы стремились создать себе здесь максимум удобств. Они отрывали по обеим сторонам окопов в жирном суглинке ниши, своего рода каморки, и, так как здесь очень редко шли дожди, довольствовались этими жилищами…

С рассветом в лагере играли утреннюю зорю, затем барабанщики, горнисты и флейтисты отправлялись в окрестности, чтобы поупражняться в своем искусстве, и так как каждый играл сам по себе и на собственный манер, то это была ужасная музыка. Ежедневно за час до захода солнца на широкой площади перед шатром, а позднее у дома шаха собирались три разных оркестра. Начинал оркестр русского батальона, хотя многие его инструменты имели не совсем чистый строй. Затем вступал оркестр, состоящий из 20 барабанщиков, горнистов и флейтистов. И наконец за дело брался личный оркестр шаха (негаре-хане) с бубнами, волынками и длинными огромными прямыми трубами двух размеров, каждая из которых тянула лишь одну ноту. Музыка этого последнего оркестра была особенно ужасна для европейского слуха. Нетрудно представить, что это был за кошачий концерт из разных мелодий, когда на заходе солнца все три оркестра начинали играть одновременно. Тем не менее персидские солдаты и прочий народ каждый вечер окружали их плотным кольцом и считали эту какофонию очень приятной».

Против начавшегося похода выступали англичане, требовавшие от шаха вывода его войск с территории Гератского княжества, угрожая Персии военным вмешательством. Описывая Герат и его оборону, Симонич приводит следующие данные: «Четыре стены города, образующие четырехугольник, обращены к четырем сторонам света. В городе пять ворот: на каждой стороне плюс дополнительные ворота на северной. Именно с этой стороны находилась крепость. Шах стал лагерем с запада в полутора верстах от города. Подступы к городу были облегчены для осаждающих тем, что земля была покрыта развалинами, которые (о азиатская беззаботность!) никто не потрудился даже убрать от рва; но Хаджи, как всегда своенравный, счел достаточным установить наблюдение только за двумя воротами. Таким образом, трое ворот были совершенно свободными, что давало возможность пополнять городские запасы провизии. Если развалины, о которых мы только что говорили, служили на пользу осаждающим, то не менее полезными были они и для осажденных; последние, хорошо зная все ходы и выходы, бродили днем и ночью вокруг шахского лагеря, похищали и убивали отдельных людей, выходивших за дровами или мародерствовать».

«Англия уже не собиралась позволять кому бы то ни было вторгаться в Афганистан, из которого она сделала охраняемое охотничье угодье; она дала об этом знать Тегерану и, поскольку город оборонял в числе прочих и один англичанин (Поттинджер, простой лейтенант, и этим все сказано!), сочла, что иранцы напали на нее саму».

Жан-Поль Ру

20 июля 1838 года в персидский лагерь под Гератом прибыл британский полковник Стоддарт и вручил официальную ноту, в которой английский министр при персидском дворе Макнил заявлял, что Великобритания рассматривает осаду Герата как враждебный акт, направленный против Индостана, и требует от шаха немедленно снять осаду; в противном случае английское правительство будет вынуждено вмешаться.

Британская империя ввела свой флот в Персидский залив и высадила на берег роту индийских сипаев, захватив персидский остров Харг, а затем введя войска в город Бендер-Бушир, подчеркнув тем самым решимость начать военные действия на персидской земле в случае продолжения боевых действий на земле Гератского княжества.

Как пишет Жан-Поль Ру, «Англия уже не собиралась позволять кому бы то не было вторгаться в Афганистан, из которого она сделала охраняемое охотничье угодье; она дала об этом знать Тегерану и, поскольку город оборонял в числе прочих и один англичанин (Поттинджер, простой лейтенант, и этим все сказано!), сочла, что иранцы напали на нее саму».

Как пишет в воспоминаниях И. Ф. Бларамберг, во время парада перед каждым полком было зачитано обращение шаха: «Нашим сертипам, серхенгам и другим командирам нашей победоносной армии, всем отважным полкам сарбазов, нашей мужественной кавалерии и всем присутствующим в лагере!

Когда в свое время по приказу почившего Фатх Али-шаха мы отправились под командованием покойного Наиб-Султана (Аббас-Мирзы) в Хорасан, нашей целью было, имея в виду благополучие этой провинции, положить конец продаже пленного населения и вообще установить в Хорасане спокойствие. Для достижения этой цели я во время последнего похода (1833 г.) получил приказ наказать жителей Герата, но, так как между тем Аббас-Мирза отправился в мир иной, мы ушли из-под стен Герата. Уже тогда властитель этого города Камран-Мирза дал клятву, что в будущем гератцы не станут больше совершать набеги на наши границы и прекратят грабить и опустошать деревни и окрестности Хорасана.

Но не прошло и двух месяцев, как эта клятва была нарушена и гератцы снова стали грабить наши деревни и уводить жителей, наших подданных, как пленных [чтобы продавать их как рабов в Бухару и Хиву]. Я чувствовал себя виноватым перед Богом, так как по Его милости все было подготовлено к войне [против Герата], и я тем не менее колебался освободить наших людей. Если бы тогда я выполнил свое намерение, то ни Аллах, ни Пророк, ни люди не имели бы права упрекнуть меня. Я стыдился самого себя, так как моему желанию ничто не мешало. Даже если бы все народы, живущие между Оксусом и Индом, захотели покорить меня, я сомневаюсь, что они рискнули бы задержать наше продвижение через эти страны, тем более что сардары из Кабула и Кандагара, властители Систана и Белуджистана, а также Шамс эд-Дин-хан направили ко мне послов, чтобы уверить меня в своей верности. Итак, с их стороны мы не ожидали сопротивления.

«Даже если бы все народы, живущие между Оксусом и Индом, захотели покорить меня, я сомневаюсь, что они рискнули бы задержать наше продвижение через эти страны, тем более что сардары из Кабула и Кандагара, властители Систана и Белуджистана, а также Шамс эд-Дин-хан направили ко мне послов, чтобы уверить меня в своей верности…»

Фирман Мохаммед-Шаха

Наконец мы подошли к Герату; армия осадила город и достойно сражалась с врагом. Проявив отвагу, завладела Бадкиром, Мюманом и покорила их всех, так что от Инда до Оксуса не было не покоренного нами народа. Правитель Балха, начальники аймаков (хезарейцы), а именно из Фирузкуха, джемшиды и другие явились к нам сами и попросили милости. Я остался доволен войсками. С редким терпением они переносили холод зимы и зной лета, работали в окопах, сражались с врагом на краю крепостного рва и с большим трудом доставляли продукты питания из внутренних районов государства. Со всем этим войска справились отлично, всегда проявляли примерное рвение и блестящее мужество. Всадники, как львы, преследовали врага, а артиллеристы метали снаряды с быстротой молнии. Войска несколько раз предпринимали штурм города, мужественно жертвуя собой, наносили врагу чувствительные потери и забросали осажденный город 40 тыс. снарядов всех видов. Вследствие этого Герат был опустошен настолько, что более 30 тыс. жителей покинуло этот город и тысяча человек поступила к нам на службу, в то время как начальники в Герате тайно посылали уверения в своей верности и предложения сдаться.

Случилось так, что, несмотря на три официальных договора, подписанных также [английскими] посланниками, в которых было определено, что Англия ни в коем случае не должна вмешиваться в дела Афганистана, английское правительство прислало нам объявление войны. В нем говорилось, что война, которую мы ведем с гератцами, вредит интересам Англии и ее господству в Индостане и что она рассматривает наши действия против Герата как враждебные по отношению к ее территории. Английские военные корабли силой завладели нашей землей, десант с них высадился на остров Харг. Объявлено, что он вторгнется в провинцию Фарс и продвинется до Шираза, если мы не откажемся от наших притязаний на Герат. Поскольку мы твердо надеялись на соблюдение вышеуказанных договоров, мы полагали, что побережье Персидского залива, а также Фарс защищены от нападения. Более того, мы считали, что договоры сильнее, чем сотня крепостей и орудий, которые мы воздвигли и установили вдоль упомянутого побережья. Исходя из этого обстоятельства, поскольку война с афганцами и их союзниками – узбеками продолжается уже два года и поскольку Англия, могущественное государство, противится ее продолжению, мы посчитали разумным закончить войну и отступить. У населения Персии, возможно, сложится впечатление, что война утомила меня и что я отказался от намерения освободить наших плененных подданных. Никогда! Никогда! Я клянусь Богом! Наши плененные подданные могут быть уверены в том, что, пока я живу, меня ничто не отвлечет от моего намерения в этом отношении и с помощью Бога я верну их обратно (освобожу).

Теперь мы возвращаемся на родину, чтобы дать отдохнуть войскам и укрепить наши границы. Тем временем я пошлю в Гуриан, этот ключ к Герату, гарнизон из хорасанских войск, а также из лучших регулярных пехотных полков с командиром из Хорасана, который при первой же попытке неприятеля навредить нам ринется на Герат. В городах Торбет и Мешхед будет также оставлено достаточное количество наших отважных сарбазов и нашей храброй кавалерии наряду с артиллерией, которые с Божьей помощью в состоянии изгнать армию в 100 тыс. человек.

Пусть знают наши верные сарбазы, наша мужественная кавалерия, что почетная смерть достойнее, чем столетняя жизнь в бесчестии и унижении. Я всегда считал и считаю, что с помощью победоносного льва (Али) – да будет он благословен! – вы в состоянии легче переносить трудности, выразить большие усердие, мужество и готовность защитить честь нашей родины и нашу религию, чем любая европейская армия. Все, что я имею, я поделю с вами. Я желал лишь возместить потери, которые нанесли жителям Хорасана узбеки и туркмены, не причиняя никому зла. Исполнение этих желаний – для меня высшее счастье, а вы останетесь навсегда моими верными спутниками и товарищами по вере!

Написано 5-го числа месяца джомади ус-сани, 1254» (т. е. 13 сентября 1838 г.)».

13 августа 1839 года был подписан «Договор о дружбе и союзе между достопочтенной Ост-Индской компанией и Его Величеством шахом Камраном Гератским». Документ давал этому правителю и его наследникам владение Гератом: «Британское правительство, в пределах своих возможностей, обязуется предоставлять его Величеству офицеров, а также обеспечивать его денежными займами и всякими другими средствами… для защиты как персоны Его Величества, так и страны, и для того, чтобы помочь защитить права и интересы Его Величества против любых вторжений иностранных держав».

Мохаммед-шах издал фирман, гарантирующий британцам безопасность в Персии.

Армия покинула лагерь под Гератом, а в марте 1841 г. персидские войска были выведены с тех земель, но борьба за это княжество продолжалась еще несколько лет.

 

Мохаммед-шах

Мохаммед-шах, сын Аббаса-Мирзы, родился 5 января 1810 года. К моменту смерти своего отца Мохаммед-шах не был единственным претендентом на шахский престол. Среди них был и его дядя, Али-шах Зелле-солтан, родной брат Аббаса-Мирзы, но он не только не обладал всеми нужными для владыки Персии качествами, но и, по словам русского посла, «занимаемой позицией не смог бы обеспечить России того, что она искала в его племяннике».

В своих записках посол, граф Симонич, подробно объясняет, почему им было отдано предпочтение именно юному принцу, сыну Аббаса-Мирзы, который себя к тому времени ничем пока особенным не проявил. Дело было прежде всего в единодушной воле населения Табриза и Азербайджана, которое через мулл и знатных лиц страны обратилось к императору Николаю I за покровительством в пользу наследника Аббаса-Мирзы, достойно правившего в Азербайджане. Как писал Симонич, в первую очередь «это объяснялось интересами России, требовавшими создания в Персии стабильного и сильного правительства, которое было бы в состоянии сдерживать живущие вдоль общей границы дикие племена и обеспечить безопасность путей, по которым шли торговые обмены… Когда Мохаммед-шах станет главой государства, он не пожелает надолго сохранять за братьями своего отца права, которыми они располагали скорее как вассалы, подчинявшиеся суверену, чем как подданные шаха. Он создал бы из Персии единое государство, которое ныне по причине своей раздробленности не может гарантировать безопасность представителям иностранных держав в осуществлении торговых и политических связей. Мохаммед-шах, оказавшись на персидском троне, установил бы навсегда спокойствие в этой стране, где каждый раз со смертью государя возникали междоусобные войны; наконец Россия обрела бы благодарного союзника, чья вероятная преданность избавила бы ее от всяких опасений за свои обширные границы по Араксу».

При этом, отправляя в столицу одного из своих доверенных лиц, чтобы выразить шаху соболезнование в связи со смертью наследника-сына, российский посол (как он затем отмечал в своих записках) «рекомендовал этому чиновнику прямо назвать имя преемника, казавшегося наиболее подходящим, но в то же время он должен был дать шаху понять, что Россия не имеет ни малейшего намерения навязывать ему свое мнение; она предоставляет ему полную свободу действий и не замедлит при любых обстоятельствах признать того, кого его величество соизволит назвать своим наследником». Правительство Российской империи одобрило выбор своего посла и, как он позже отмечал, и его поведение.

«Он создал бы из Персии единое государство, которое ныне по причине своей раздробленности не может гарантировать безопасность представителям иностранных держав в осуществлении торговых и политических связей. Мохаммед-шах, оказавшись на персидском троне, установил бы навсегда спокойствие в этой стране, где каждый раз со смертью государя возникали междоусобные войны».

Иван Симонич

Сразу после смерти Фетх Али-шаха русский и английский послы явились, чтобы выразить дань уважения новому владыке Персии, который, по словам графа Симонича, даже и не ожидал, что будет признан европейскими державами так быстро.

Второй секретарь русской миссии в Тегеране барон Федор Корф так описывал церемонию коронования Мохаммед-шаха: «Коронование Шаха происходило в большом дворце, в огромной тронной зале, с такими же обрядами, как и поклон в Нигаристане, но с тою разницею, что публика была многочисленнее. Во все время палили из пушек и Зелли-Султан присутствовал, еn amateur, при возложении на врага венца, сорванного с его головы. Самая жалкая фигура во всем собрании; он стоял преспокойно, не примечая даже презрения к себе всех присутствовавших; лицо его не выражало ничего, кроме совершенной преданности к тому, кто сидел на его троне.

Коронование Мугаммед-Шаха ознаменовано было некоторыми милостями: раздачею халатов, сабель, орденов Льва и Солнца, назначениями в почетные должности и так далее. В числе прочих и я удостоился милости Шаха: мне пожалован орден Льва и Солнца второй степени и подарена Кашмирская шаль. Фирман, который я получил от Его Величества при пожаловании ордена, слишком любопытен, слишком оригинален в глазах Европейцев, чтобы мне не поделиться им с моими читателями. Вот перевод Фирмана:

«Во имя Всевышнего.

«Высочайше повелено: связи дружбы и согласия соединяют ныне две великие державы, Иран и Россию, столь прочными узами, что взаимные подданные их, отличающиеся поступками своими, должны быть целью благоволения их венценосных Повелителей. Посему, взирая на то, что высокостепенный, возвышенноместный, владетель храбрости и ума, предводитель Христианских сановников, Капитан Барун Курф, движимый чувствами дружбы, существующей между помянутыми государствами, находился возле победоносного стремени Нашего Величества во время проезда нашего из Тебриза в Тегеран и многочисленными трудами и услугами своими успел обратить на себя внимание наше, мы пожаловали ему знаки ордена Льва и Солнца 2-й степени, дабы украсить ими Достоинство особы его и сделать его предметом уважения и почестей со стороны сановников обеих держав.

«Высочайше повелено: связи дружбы и согласия соединяют ныне две великие державы, Иран и Россию, столь прочными узами, что взаимные подданные их, отличающиеся поступками своими, должны быть целью благоволения их венценосных Повелителей».

Фирман Мохаммед-шаха

«Да введут сей высочайший Фирман Гг. секретари наши в государственные журналы и да считают акт сей подлинным. Дан в Тегеране месяца Зилькеаде 1250 года».

В начале Фирмана приложена печать Шаха с следующею, скромною надписью: «Хвала края и веры, краса века и образец добродетелей, Мугаммед-Шах, Герой, властелин венца и перстня Царского». Фирман на полях и между строчками украшен разноцветными арабесками и позолотою. На обороте находятся подписи и печати Визиря и нескольких Мустоуфи».

В 1834 году новый персидский шах был награжден следующими высшими наградами Российской империи: орденом Святого апостола Андрея Первозванного, орденом Святого Александра Невского, орденом Белого орла, орденом Святого Станислава I степени. При нем возросло влияние Британской империи, которая оказывала помощь шаху – как финансовую, так и военную: на персидской земле появились английские офицеры-инструкторы, да и объем торговли с Британской империей возрастал. Но постепенно ситуация поменялась, и большее значение стала играть Российская империя.

В 1846 году Мохаммед-шах заключил договор с Российской империей. По нему Россия получила не только желаемые торгово-промышленные права, но и право постоянно держать свои военные корабли в Реште и Астрабаде – территориях, возвращенных персидской державе в 1735 году.

Мохаммед-шах скончался 5 сентября 1848 года. Ему наследовал Насреддин-шах.