Число 13 и символический оркестр. – Испанская республика устраивает прием. – Беззаботный Асанья. – Тот, кто сажает оливковые деревья, не собирает с них урожая. – Большой прием во французском посольстве. – Равенство в правах и новый план Эррио – Бонкура. – Капля синильной кислоты. – Падение Эррио и уважение американского народа.

– Число тринадцать всегда приносит несчастье, – заявляет министр иностранных дел Чехословакии Бенеш, прибыв 6 сентября 1932 года на 13 сессию Ассамблеи Лиги Наций и найдя зал заседаний почти пустым.

Ораторы отказываются выступать.

Председатель Ассамблеи этого года Политис, открыв общую дискуссию, был вынужден отложить ее на несколько дней.

От прежних делегаций осталась лишь одна тень, ибо их состав уменьшен, по крайней мере, на три четверти. Делегации внимательно наблюдают друг за другом.

Трибуны для публики почти пусты.

Макдональд отсутствует, а фон Нейрат отказывается брать слово.

Но только что открылся новый ресторан. Он расположен напротив кладбища Сен-Жорж и называется «Кладбищенский ресторан».

– Все это весьма символично, – вздыхая, говорят делегаты, поедая камбалу-меньер и цыплят в сметане.

Суеверные люди вспоминают, что в прошлом году по случаю открытия 12 сессии Ассамблеи Секретариат Лиги Наций устроил концерт по радио, исполнители которого находились в разных городах Европы: «Оркестр, который вы сейчас услышите, – объявил по радио женский голос, – выступает в следующем составе: фортепьяно – в Париже, первая скрипка – в Вене, гобой – в Лондоне, кларнет – в Риме, корнет-а-пистон и контрабас – в Цюрихе. Дирижер находится в Берлине».

– Ну, уж если это символ, то я с большим удовольствием предпочел бы ему какой-либо другой, – говорит Бенеш, садясь на свое место.

– Несомненно то, – замечает в заключение Политис, – что Германия, уйдя теперь с конференции по разоружению, будет спокойно продолжать перевооружение рейха!

* * *

Французская делегация не присутствовала до конца сессии Ассамблеи. Глава правительства Эдуард Эррио был первым официальным лицом, приглашенным молодой Испанской республикой, созданной в результате выборов 12 апреля 1931 года.

Двадцать первого октября, находясь на Кэ д’Орсэ, Эррио углубляется в чтение длинной статьи-меморандума Адольфа Гитлера, опубликованной в «Фёлькишер беобахтер» и перепечатанной прессой всего мира.

Гитлер требует всеобщего возрождения немецкого народа силами новой национал-социалистской партии, выступающей против существующей политики унижения. «Я не верю в эффективность конференций, – пишет Гитлер, – потому что силы, преобразующие жизнь, не находятся за зеленой скатертью столов. Нет никакого сомнения в том, что Германия имеет абсолютное право на равенство в вооружениях. Но поскольку здесь речь идет об изменении соотношения сил в жизни народов, то это право не получит международного признания, если только оно не станет уже “свершившимся фактом”».

Затем Эррио подчеркивает красным карандашом следующую фразу:

«Мощь держав определяется не бюллетенями, которые они могут опускать в урну во время международных конференций, а силой, которую они могут бросить на чашу весов истории».

– Разошлите документ по всем отделам, – говорит Эррио вошедшему на звонок служителю.

* * *

Мадридский вокзал, 30 октября. Правительство в полном составе уже здесь. Для встречи председателя Эррио готово все, за исключением национального гимна. Постоянный представитель Испании в Лиге Наций Сальвадор де Мадарьага говорит Эррио:

– У нас еще нет своего Руже де Лиля, который сочинил бы «Марсельезу» для Испании. За неимением лучшего, мое правительство вызвало духовые оркестры Кастилии и Арагона и выбрало в качестве приветственного гимна для вашей встречи «Пассодобль», который в торжественные дни служит нам национальным гимном.

Но, проезжая с вокзала во французское посольство, Эррио, которого сопровождало около дюжины членов парламента, был сильно удивлен, заметив то там, то здесь полицейских, сдерживающих крикунов, неустанно скандирующих: «Не бывать военному пакту, никакого права на проход французских войск… Долой Эррио!»

Очень смущенный, министр внутренних дел объясняет:

– Это один из результатов интриг посла Германии графа Вельчека, большого друга фон Папена, который мстит, как может, за конференцию в Лозанне.

Действительно, Вельчек особенно опасается союза между Французской и Испанской республиками.

* * *

Вечером в сенатском дворце президент республики Алкала Самора, на груди которого красуется лента ордена Почетного легиона, устраивает большой прием.

На вопросы Эррио относительно первых результатов установления демократического режима в Испании председатель Совета министров Асанья, человек высокой культуры, отвечает:

– Наша республика делает все очень серьезно и вдохновенно. Идеи истинной демократии воодушевляют всю нашу политику!

Министр внутренних дел Маура с улыбкой добавляет:

– Вот почему наши почтальоны получили приказ не доставлять писем, на конвертах которых будет указан дворянский титул. Что же касается друзей испанских грандов, то если они хотят, чтобы их корреспонденция попадала по назначению, они не должны больше писать: “Его светлости герцогу Вальядолид”, а просто: “Господину Вальядолид”».

В свою очередь, министр иностранных дел господин Сулуэта, говоря об одном из направлений антиклерикальной политики правительства по отношению к представляющему большую опасность духовенству, являющемуся до сего времени полновластным хозяином внешней политики Испании, рассказывает:

– Однажды в Севилье два священника возвращались с похорон. Мэр города позвал их и сказал: «Я не хочу больше слышать, как вы читаете нараспев по-латыни, потому что с этим вашим жаргоном не знаешь, читаете ли вы молитвы или говорите что-нибудь другое… Хватит латыни… довольно!» – «Мы сожалеем, – сказал один из священников, – но в этом вопросе мы не можем признавать никакой другой власти, кроме власти святого отца». Тогда мэр ответил: «Кто осмеливается утверждать, что папа имеет здесь больше власти, чем я? Я сейчас вам докажу обратное». И он позвал двух полицейских, которые повели обоих священников в участок.

После обеда, на котором были произнесены многочисленные тосты во славу Французской и Испанской республик, Эррио задает Асанье вопрос относительно двух мятежей монархистов, уже подавленных им.

Асанья с беззаботным видом оптимистически отвечает:

– О, десятого августа, в день мятежа монархистов, я не дал даже разгореться бунту. На подавление мятежа ушло ровно столько же времени, сколько требуется, чтобы в чудесную летнюю ночь выкурить папиросу на балконе министерства. Впрочем, новых волнений подобного рода больше не будет.

Зная, что монархисты продолжают свою тайную деятельность, Эррио был огорчен счастливой беззаботностью этого человека, впрочем чрезвычайно умного. Асанья рассказывает также о том, как в 1930 году, сразу же после своего назначения военным министром, он собрал офицеров монархистской армии и сообщил им, что будет продолжать платить им жалованье пожизненно и уважать их привилегии при условии, что они добровольно оставят занимаемые ими посты и удалятся в частную жизнь.

– А не опасаетесь ли вы, – с недоверием спрашивает Эррио, – что эти офицеры употребят все свое время на то, чтобы вести заговорщическую деятельность против Испанской республики, используя денежные средства, которые вы так щедро предоставили в их распоряжение пожизненно?

– Я этого не думаю! – отвечает Асанья. – Да и к тому же не более трети офицеров в армии согласились воспользоваться этой новой рентой, все остальные служат мне лояльно! Да, да!!

Накануне отъезда состоялся большой прием в посольстве Франции. Традиционная скупость посла, хорошо известная всему дипломатическому корпусу, превзошла себя. Шампанское подается в строго ограниченном количестве лишь на стоящий отдельно небольшой столик председателя Совета министров. А подача кушаний на другие столики идет по нисходящей линии, пропорционально их отдаленности от официального стола. Таким образом гости, сидящие за наиболее отдаленными столами, вынуждены довольствоваться большими невкусными пирожными, эклерами или бриошами, похожими на бутафорские, ярко раскрашенные и сделанные из ваты, которые продают шутки ради.

Здесь собрались все знаменитости Испанской республики. Среди них – лидер правых радикалов Лерус, писатель Аракистайн, романист Перес де Айяла, журналист Дель Вайо, известный профессор Мадридского университета доктор Мараньон.

На вопрос Эррио о его прогнозах на будущее Мараньон отвечает меланхолически:

– Вспомните нашу испанскую пословицу: тот, кто сажает оливковые деревья, не собирает с них урожая!!! Очевидно, мы не увидим результатов того, что мы делаем сегодня, но наши дети будут пользоваться плодами нашего труда.

Вечером в день отъезда главы французского правительства можно было видеть, как к мадридскому вокзалу стекались многочисленные вереницы людей с флагами, знаменами и с музыкантами впереди колонн.

Это были организации республиканцев. Полные энтузиазма, они даже забирались в вагоны, а когда под мощные раскаты «Марсельезы», от которых дрожат оконные стекла вокзала, поезд трогается, то все скамейки в вагонах оказываются заваленными самыми различными подарками: мандолинами, сигарами, вышитыми шалями, клетками с птицами, шапочками тореадоров.

Однако в Женеве дело совсем не двигается! Возобновляется игра в «не нести ответственности». С 11 июля Германия ушла с конференции по разоружению под предлогом, что Франция отказала ей в равноправии.

Зная, что Франция не может принять план Гувера (согласно которому за Францией с ее 40-миллионным населением признавалось право иметь армию всего лишь в 62 тысячи человек, причем это число должно было быть сокращено еще на одну треть), все страны принимают американский план. Таким образом, Франция будет нести ответственность за его отклонение.

С другой стороны, Поль-Бонкур и Эррио имеют основания беспокоиться по поводу антифранцузских настроений, господствующих в Лиге Наций! Неприятно поражает то, что по-прежнему с успехом продается во всех помещениях Лиги Наций номер французского еженедельника «Кандид» от 2 ноября – Дня памяти погибших, несмотря на то, что на его первой странице изображена убитая горем Марианна, возлагающая огромный венок на могильную плиту, на которой большими черными буквами написано «Победа».

* * *

Одиннадцатое ноября, 15 часов, гостиница «Бо Риваж». В маленьком салоне Макдональда, где потолки работы 1880 года испещрены изображениями птиц, голубого неба и цветов, Поль-Бонкур, фон Нейрат, Макдональд, Гранди и американский делегат Норман Дэвис с мучительным трудом в течение многих часов вырабатывают формулировку, признающую за Германией право на равенство в вооружениях в рамках подлежащей международному контролю системы безопасности, равной для всех стран!.. То есть новый план Эррио – Бонкура.

Поль-Бонкур взволнован. Он находит эту формулировку слишком краткой, а потому и слишком опасной. Она его пугает!

Сразу же следуют телефонные звонки из маленького салона гостиницы «Бо Риваж» в салон Бовэ на Кэ д’Орсэ, где Эррио собрал правительство, чтобы проголосовать за декларацию.

– Это вы, Бонкур?.. Мне стоит большого труда убедить моих министров, – сообщает по телефону Эррио, – и тем не менее я им все время повторяю, что, отказывая Германии в праве на равенство в вооружениях, они льют воду на ее мельницу! Но все против меня: сенат, банки, националисты, – все, вплоть до моего большинства!

– Да, – стонет Бонкур. – Но могу я или нет подписывать эту формулировку?

К вечеру Эррио убедил своих министров. Он звонит по телефону:

– Бонкур? Подписывайте декларацию в том виде, как она есть.

Поль-Бонкура, возвратившегося в «Отель де Берг», по-прежнему не покидает чувство растерянности: формулировка признания равенства в правах кажется ему слишком краткой. Он говорит своим сотрудникам:

– Когда я подписывал декларацию, я вспоминал слова Поля-Луи Курье: «Капля синильной кислоты в бочке не чувствуется… в чашке она вызывает рвоту, а в ложке – убивает!»

Месяц спустя, 12 декабря, перед Бурбонским дворцом в Париже собирается толпа.

Вечерние газеты пестрят крупными заголовками: «Кабинет Эррио не переживет предстоящего заседания!» Наблюдая за толпой, полицейские говорят: «Народ всегда приходит смотреть, как падают министерства! Это все равно что смотреть на то, как звери пожирают укротителей!»

Американское правительство требует возмещения долгов, установив 15 декабря в качестве последнего срока уплаты очередного взноса в сумме четырехсот восьмидесяти миллионов франков!

«Ни одного су Америке!» – таков лейтмотив общественных собраний. Поскольку Германия не выплачивает больше репараций союзникам, то действительно справедливо, что французы отказываются платить Америке причитающиеся ей долги.

Однако неофициально лидеры всех группировок согласны между собой в том, что платить надо.

Один из них говорит:

– Но я – я же принадлежу к оппозиции, и я должен, следовательно, извлекать выгоду из создавшегося положения.

Другой говорит:

– Эррио тысячу раз прав, но он не имеет поддержки даже в своей собственной партии! Так что же вы хотите!!!

Что касается самых старых политических друзей Эррио, они заявляют:

– Мы не будем голосовать за долги, потому что это означает самоубийство для партии на выборах.

* * *

В полночь Эррио поднимается на трибуну. Со свойственным ему красноречием он восклицает:

– Нам только что говорили, как во имя принципов морали можно оправдать отказ от уплаты долгов Америке! Но ничто, по моему мнению, не должно брать верх над некоторыми простыми истинами, которые мы усвоили в семье и на школьной скамье. Нас там учили неукоснительно, строго, даже если это порой очень тяжело, уважать свою подпись… Господа, в настоящее время, когда почти повсюду распространяется режим диктатуры, неужели вы из-за четырехсот восьмидесяти миллионов пойдете на разрушение союза свободных стран, противостоящих диктаторским режимам?

* * *

4 часа утра. Из открытого окна своей комнаты на пятом этаже министерства иностранных дел Эррио молчаливо смотрит, как занимается день. Пенлеве подходит к нему. Он благодарит Эррио за то, что тот предпочел получить вотум недоверия, нежели отказаться требовать от парламента уважения подписи Франции.

– Я испытываю лишь удовлетворение, оттого что исполнил свой долг, – отвечает Эррио. – Но насколько это голосование в парламенте ухудшит положение нашей страны на международной арене!

* * *

И в самом деле, уже на следующий день маршал Пилсудский созывает в Варшаве совет министров и высший командный состав армии. Поставлен один вопрос:

– Можно ли действительно рассчитывать на союз с Францией? И в какой мере?

И в результате обсуждения был сделан следующий вывод: «Нет, необходимо постараться как можно скорее изменить нашу политику в сторону сближения с Германией!»

* * *

Несколько месяцев спустя, в апреле 1933 года, новые вершители судеб Франции сочтут Эррио наиболее подходящей кандидатурой для того, чтобы поехать в США и попытаться «подштопать» франко-американскую дружбу, основательно подорванную после истории с долгами.

Однажды вечером, на концерте в Белом доме, в перерыве между номерами, Франклин Рузвельт наклонится к Эррио и скажет ему на ухо:

– Отказавшись заплатить Америке четыреста миллионов франков, Франция потеряла в нашей стране то, чего здесь нельзя купить и за миллиарды долларов, – уважение американского народа.