С Екой у меня было все хорошо, и вскоре после нашего первого свидания я сделал ей предложение. Обычно даже самые страшные девушки отказывали мне, а тут такая красавица согласилась перебраться в мою берлогу. Впрочем, других вариантов у нее пока не предвиделось, потому что дом и родителей, с которыми она там жила, сожгли враги. Ей, наверно, тоже досталось, но об этом она не любила вспоминать. Однажды Ека попыталась рассказать о том страшном дне, но стала заикаться и в конце расплакалась. Из обрывочных фраз я узнал, что добрые люди помогли ей тайком переправиться из Кутаиси в Цхинвал. Здесь жила ее тетка, у которой она и поселилась.
Полагаю, она решилась на такую отчаянную попытку замужества не от любви ко мне, просто у родни ей жилось несладко. Лишний рот как-никак. А время военное, страшное. Ни света тебе, ни воды, ни газа. Голод опять же. Но я тебе вот что скажу, Екатерина: кончились твои злоключения! Отныне я буду заботиться о тебе! Любимая, ты только не передумай, а лучшего жениха, чем я, тебе не найти ни в Северной, ни в Южной Осетии.
Я проводил свою милую до дома, поцеловал ее у деревянной калитки под цветущей сиренью, а сам ринулся к Рябому, обещавшему профинансировать мою свадьбу. В девяносто втором он все еще был моим командиром (впоследствии я его все-таки подчинил себе, и он ходил передо мной на задних лапках) и считался одним из самых богатых людей Цхинвала. Хотите верьте, хотите нет, но у него было два совершенно новых автомата, три винтовки (одна немецкая, без патронов), револьвер системы «наган», который он выиграл в русскую рулетку, десять ящиков патронов калибра 5,45, куча гранат и «жигули» пятой модели…
По правде говоря, я не очень-то верил в порядочность своего командира, но, как говорится, чем черт не шутит. Рябой выслушал меня, долго думал, потом нехотя вынул из кармана сто баксов и пообещал подкинуть еще, если удастся продать винтовку, ту самую, немецкую, без боеприпасов. Я, конечно, взял деньги, хотя рассчитывал на более крупную сумму, ну да фиг с ним, он мог вообще забыть про свое обещание. Я давно уже заметил, что у крутых парней плохая память…
И все же я был расстроен жадностью командира. Если бы он дал, скажем, хотя бы пятьсот долларов, я поцеловал бы его в зад, исполнил бы любое его поручение, а тут одна бумажка, и неизвестно, фальшивая она или настоящая. С такими невеселыми мыслями я прибежал на автовокзал, сел в такси и, никого не предупредив, уехал во Владикавказ. Там я снял номер в гостинице, хорошенько помылся в ванной, лег в чистую постель с накрахмаленными простынями, закрыл глаза и вырубился. Проснулся я вечером, расчесал свои кудри перед зеркалом, потом спустился в ресторан, сел за столик и заказал у официантки двести граммов коньяку. После третьей порции я затосковал по милой, вынул из кармана фотографию Еки, положил перед собой на белоснежную скатерть и принялся мочить ее слезами. Тут-то ко мне и подсел интеллигентного вида сутенер и предложил девушку на ночь. Я вытер салфеткой коктейль из соплей и слез и спросил, красива ли она.
– О да, – ответил сутенер. – Она похожа на богиню, кстати, очень любвеобильную.
– Это хорошо, – сказал я. – А сколько стоит твоя богиня?
– Пятьдесят баксов.
– Не пойдет, – вздохнул я. – Дорого. К тому же у меня есть своя, гляди, – я кивнул на мокрую фотокарточку Еки.
Он почесал патроном свой выдающийся, в капельках пота лоб и заметил, что она действительно хороша и надо было сразу сказать, что я не один в номере. Да нет же, ты неправильно меня понял, друг, моя богиня осталась дома, в Цхинвале, а я, как видишь, пропиваю подаренную на свадьбу денежку. У нас, кстати, идет война, нужны боеприпасы, каждый патрон на счету…
– А, ты про это, – улыбнулся сутенер, раскрывая ладонь, на которой блестел золотистого цвета смертоносный боеприпас. – Немецкая штучка. У меня дома две пачки, могу продать.
– Дай-ка взглянуть. Ого, от маузера. Давай так: я тебе пятьдесят баксов, а ты мне богиню и боеприпасы.
– О’кей, по рукам!
Заключив контракт, мы выпили за победу, и он обещал прислать патроны вместе с богиней любви.
В полночь, когда я уже решил, что сутенер меня надул, в дверь моего номера постучали. Измученный ожиданием, я бросился открывать и увидел в коридоре толстую девку с темным пушком над верхней губой. Ни говоря ни слова, она вынула из сумочки две пачки патронов и передала мне. Я положил их в карман и пригласил даму в комнату. Но, похоже, у богини были другие планы на эту ночь. Не, так не пойдет, я уже заплатил за тебя! Да не лягайся ты, мать твою за ногу!
Но она царапалась и кусалась так, что пришлось применить подзабытый борцовский прием – бросок через бедро. Жрица любви растянулась на коврике внутри номера и стала плеваться. Но я ничуть не оскорбился, напротив, помог встать ошарашенной, со сбившейся прической шлюхе. На своей территории я вел себя как джентльмен, иной на моем месте не стал бы церемониться с девкой и прибил бы. Но я совсем другое дело: усадил проститутку за низенький столик с шампанским и закусками, сам пристроился рядом, погладил ее по волосам и, отдышавшись, налил в бокалы игристого вина.
– Давай за знакомство, – предложил я сбивающимся голосом.
– Сколько вас тут, извращенцев? – резко спросила она.
– Один я…
– А мне сказали, что вас двое. Ну и где твой друг?
– У меня в штанах, – сказал я игриво. – Он тебя заждался…
Богиня дико на меня взглянула, потом вскочила и бросилась к распахнутой балконной двери, но на пороге запуталась в прозрачной белой занавеске, сорвала ее с карниза и с грохотом вывалилась на бетонную площадку балкона. Она поднялась, как страшное привидение, и уже влезала на перила, чтоб сигануть с восьмого этажа в романтическую весеннюю ночь.
– Эй, подожди! – крикнул я. – У тебя же нет пропеллера!
Я хлебнул шампанского, потом выбежал на балкон, сдернул привидение с перил и, закинув на плечо, вернулся в комнату и бросил его на кровать.
– Милый, я замерзла, обними меня, – бормотало привидение.
Я склонился над ней, она приподняла голову в фате, и мы поцеловались сквозь прозрачную ткань занавески.
Через два дня я ехал на такси в Цхинвал с пустыми карманами и трусами, полными мандавошек. Всю дорогу я чесал под животом, поминая недобрым словом сутенера и богиню, которая передала мне с патронами своих личных невидимых глазу кусачих слуг. Надо было избавиться от них до встречи с Екой. Говорят, керосином можно очиститься, но от него такая вонь…
Дома мать пытала меня вопросами, где я пропадал столько времени, то да се. Оказывается, Рябой приходил в мое отсутствие и спрашивал насчет свадьбы. «Ты что, собрался жениться, сынок, и ничего не сказал мне, родной своей матери?» – «Да нет, мам, отстань!» – «Но Рябой сказал, что дал тебе денег на свадьбу». – «Слушай его больше, он же известный фантазер и скряга». – «А кто невеста, из какой она фамилии? Ты бы хоть познакомил меня с ней!» – «Мама, отстань, у меня уже нет невесты!»
Но она бегала по комнате и грозилась рассказать отцу про то, как я себя плохо веду. Мне надоело слушать этот бред, и я решил смотаться в город, где всегда что-нибудь да происходило. И действительно, возле дома Парпата стояли друг за другом два армейских грузовика, в каких обычно возят солдат на славные боевые дела, иначе говоря, на бойню. Вокруг суетились с полсотни одетых в камуфляж ополченцев. Чуть поодаль, под сосной, на газоне сбилось в кучу самое прославленное воинство Цхинвала. Среди них я заметил Гамлета Бестауты, Аца Кабысты, Азамата, Тото, Коко, Косту Шыхуырбаты, Куска, афганца Кола, Гелди, Кобу, Агента, Алана Остаты, Дики, Андрейку, Виталика, Мельса, Цезаря, Эрика Кабулова, Радика Табуты, Быта Хсара, Панта, Парчи, Сагсафа, Левчика, Гарсо, Балшого, Славика… Я подошел к крутым, поздоровался с Агентом, и он отсыпал мне пережаренных семечек в ладонь. Я закинул всю кучу в рот и стал жевать, царапая шелухой свои и без того кровоточащие десны. Пока я молол эту дрянь, подвалил старший брат Агента, Колорадо. Мы давно не виделись, и для меня было большой честью обняться с ним при всех и вежливо спросить о его здоровье. Оно было в порядке, мое, разумеется, тоже, только ужасно чесалось у трусах. Сам Парпат стоял в нескольких шагах от грузовика с открытым задним бортом, и ополченцы складывали туда ящики с патронами, оружие, переносные рации и т. д. Скрестив на груди руки, командир отдавал распоряжения. Он заметил меня, улыбнулся:
– О, глядите-ка, Таме объявился! Ты где пропадал? С матерью хоть виделся?
– Да.
– Хорошо, а то она, бедная, бегала по городу, тебя искала, ко мне тоже приходила раз сто, я уже не знал, куда от нее спрятаться.
Ребята заржали, а один даже уронил ящик с гранатами, так хотел, чтобы на него обратили внимание. Я смутился и что-то промямлил, как вдруг на другой стороне улицы заметил Еку. Она стояла лицом к нам и кого-то высматривала. Меня ищет, подумал я, и спрятался за широкой спиной своего приятеля Славика, в прошлом борца и славного парня. Я попросил его не двигаться, он послушался и врос в газон, точно столб, прошептал: «Почеши, пожалуйста, под лопаткой. Да не под левой, бери правей, вот там, ага, хорошо». Одной рукой я чесал Славику спину, другой свои яйца – со стороны это могло выглядеть забавно, но мне было не до смеха.
Ека поняла, что потеряла меня, достала из сумки платочек и, вытирая щеки, побрела дальше. Я знал, что ей больно, но ничего не мог с собой поделать. Иногда на меня находит, и я становлюсь жестоким, причем мучаю самых близких и дорогих мне людей. Однажды, когда мы еще жили в Душанбе, маме стало плохо во дворике нашего глинобитного дома. Она попросила меня принести ей стул. Я притащил табуретку, мать уже собиралась опуститься на нее, но я, кусая в кровь губы, выдернул сиденье из-под ее зада, и она, упав, больно стукнулась головой о бетонную ступеньку. Мама беспомощно лежала на спине и плакала как ребенок, а я стоял над ней, глотая подступившие к горлу рыдания, и мне хотелось вырвать из груди свое безумное сердце и наступить на него ногой…
Еки уже не было видно, а парни в камуфляже, погрузив все необходимое для похода в машину, теперь стояли перед Парпатом и не дыша ловили каждое его слово. Я тоже выбрался из-за спины Славика и внимательно слушал командира.
– Сегодня, – сказал он, – все, у кого есть желание и оружие, смогут поехать в Дменис. Защитников там осталось мало, и у них плохо с оружием и боеприпасами. Будет обидно, если Дменис падет, вы прекрасно знаете, что сделают грузины с его жителями. Мужчин они точно всех перебьют, об остальном даже думать не хочется. Короче, из Дмениса прислали проводника, и он укажет нам путь через горы. Если дожди не смыли дорогу, мы доедем туда на этих машинах и нам не придется пачкать обувь… Основная наша задача – вывести из Дмениса самых немощных: стариков, детей и женщин. Это трудный, рискованный, но очень почетный поход, и каждому добровольцу потом воздастся…
Парпат закончил свою речь, и начался отбор парней в Дменис.
Мне тоже захотелось прокатиться туда на грузовике и вернуться обратно опытным, бывалым солдатом. Надоело быть на побегушках у Рябого и ждать от него подачек. А вот и он, легок на помине, собака. Рябой подъехал на своем драндулете и вылез из машины с винтовкой, той самой, немецкой, без патронов – хотя нет, вот они, у меня в кармане. Он заметил меня и спросил, где я пропадал. Я наплел, что умер мой двоюродный брат Боря, ну тот, который жил во Владикавказе, пришлось поехать туда на похороны.
– Понятно, – произнес он задумчиво. – Значит, свадьбы не будет?
– Какая свадьба? – я придумывал на ходу, с воображением у меня, слава богу, все в порядке. По правде говоря, я предвидел такой разговор и хорошенько к нему подготовился. – Я же в трауре, посмотри на мои щеки, на них трехдневная щетина.
– Ну если так, верни мне мои сто баксов.
– Как я тебе их верну, если они пошли на покупку гроба?
– Чего?
– Мои родственники бедные люди, им не хватило на гроб, вот я и пожертвовал твоими баксами, чтобы Борьке было в чем лежать на кладбище. Гроб просто блеск, я в нем уснул, и меня чуть не похоронили вместо него. Но я вовремя проснулся, и, представь себе, он оказался слишком мал для Борьки, пришлось отпилить ему ноги до колен.
Рябой, похоже, поверил в мою легенду, и я задал ему встречный вопрос:
– А ты что тут делаешь с винтовкой?
– Продаю ее. Знаешь, нашелся покупатель, но я его не вижу.
Если он сейчас продаст винтовку, то в Дменис мне не попасть, надо что-то придумать.
– А как зовут покупателя? – спросил я Рябого.
– Лони, а что?
– Так его же сбил Ките на своей «семерке»! – воскликнул я. – Ты разве не слышал?
– Нет, но я видел, с какой скоростью он гонял по городу, я так и подумал, что он кого-то задавил. А Лони хоть живой?
– Да только руку сломал… Ты, это самое, одолжи мне винтовку.
Он удивился и спросил, на фига она мне сдалась без патронов. Я показал ему пачки с боеприпасами, и он вручил мне оружие. Я бросился к Парпату и предстал перед ним, готовый исполнить любой приказ.
– Тебе чего? – спросил он.
– В Дменис хочу, добровольцем.
– Иди. Нет, стой. А ты маму предупредил?
– Конечно.
– Ну валяй тогда.
Я подбежал к грузовику, набитому добровольцами, и уже собрался залезть в кузов, но ребята сверху закричали: «Не торопись, парень, к тебе пришли». Я обернулся и увидел Еку. Она кинулась мне на шею – прямо хоть кино снимай. Я прижал к себе девушку, и тут в трусах у меня так зачесалось, что из груди вырвался стон. Ека тоже завелась и, облизнув мне ухо, зашептала: «Я купила чулки и кружевное белье, как ты хотел, ты счастлив?» – «Конечно, милая, но мне надо ехать, видишь, меня ждут, я скоро вернусь…»