У меня боязнь лететь самолетом, и если есть возможность добраться до места наземным транспортом, то с радостью беру билет на поезд или автобус. Но сейчас я на борту самолета, его трясет в зоне турбулентности, и меня терзает страх. Невидимый, он шепчет мне в ухо:

– Минут через пять ваш самолет потерпит крушение, и ты вместо Канн попадешь в ад…

– Почему в ад, а не в рай?

– Потому что за тобой числятся грешки. Перечислить?

– Не надо.

– Слышишь, как барахлит справа двигатель? Слева мотор тоже работает с перебоями, того и гляди заглохнут оба. И стюардесса смотри как нарумянилась. Это для того, чтобы скрыть бледность. Уверен, что командир сообщил ей о предстоящей катастрофе, а она ведь человек и тоже боится смерти. Скоро ее сексуальное тело превратится в кусок шашлыка… Да ты не волнуйся, ваши горелые останки найдут и покажут в вечерних новостях.

– Отойди от меня, – говорю своему страху. – Будь ты существом из плоти и крови, знаешь что бы я с тобой сделал? Я подвесил бы тебя как грушу и бил бы с утра до вечера!

– Ух ты, мне это нравится, должен сказать, что я склонен к садомазо…

– Я бы из тебя дух вышиб, но все равно молотил бы дохлого!

– Ты драться, что ли, со мной хочешь?

– Просто мечтаю об этом!

– Легко могу это устроить.

Верно, нас подслушали, потому что несколько чернокожих пассажиров вскочили со своих мест, сорвали кресла и соорудили из них ринг в центре салона лайнера. Стюардесса тоже скинула униформу и, оставшись в одном купальнике, забралась на ринг – и, ослепительно улыбаясь, подняла над собой табло с надписью «первый раунд». Командир самолета в микрофон объявил о предстоящем поединке. Сергей, мой секундант, вместо того чтобы дать совет, как вести бой, навел на меня камеру и начал снимать. А я стою в своем углу и разминаюсь. Чернокожий судья Бардак подходит ко мне и, мило улыбаясь, говорит:

– Ты, это самое, не церемонься, забей своего соперника до смерти!

– Хорошо, сэр.

– Если выиграешь бой, самолет приземлится и все останутся целы, так что жизнь этих несчастных пассажиров в твоих руках.

– Сэр, я сделаю все, что в моих силах.

– Удачи, сынок!

Пока я разговаривал с Бардаком, Ужас и Кошмар притащили гроб на ринг, вскрыли крышку, и оттуда выпрыгнул Клетчинский.

– Скотина, – пробормотал Сергей.

– Вы его знаете? – обернулся к нему Бардак.

– Ну конечно, знаю! Он хотел нас надуть и лишить прав на фильм.

– Как так? – удивился Бардак. – За это у нас в Америке по головке не гладят.

– Он обещал представить наш фильм на фестивалях Америки и Канады. У нас не было денег на поездку в Канны, и Клетчинский посулил нам три тысячи баксов, но за это я должен был подписать с ним договор…

Вдруг снаружи послышался скрежет: кто-то царапал обшивку самолета, и я заметил примерзшего щекой к стеклу иллюминатора Диму.

– Клетчинский подсунул нам липовый договор! – крикнул он. – В тюрьму его, киномошенника!

– А это еще кто? – спросил Бардак.

– Друг и реактивный продюсер нашего фильма.

Дима между тем разбил стекло иллюминатора, блеванул на пассажира и уже вползал в салон, как на него налетел Клетчинский и, поколотив, вытолкнул обратно в пустоту.

Послышался голос командира:

– В страшном углу в серой ветровке и синей шляпе стоит Таме из Цхинвала. Он летит на Шестьдесят восьмой каннский кинофестиваль, чтобы представить там свой фильм. Рядом его секундант и режиссер фильма Сергей. Деньги на поездку в Канны они собрали в соцсетях посредством краудфандинга.

Покончив с Димой, Клетчинский схватил крышку гроба и начал гоняться за мной по рингу. Я спрятался за Бардака и умолял его спасти меня. Чернокожий судья кивнул: мол, не беспокойся, откинул полу пиджака и, вытащив из кобуры здоровенный кольт, метким выстрелом сшиб с плеч голову мошенника.

Самолет благополучно приземлился в Ницце. Пассажиры отстегнули ремни и повалили к выходу, а Сергей все еще снимал меня на камеру. Я думал, что снимать в самолете нельзя, и пытался сказать об этом Сергею, но он слушать ничего не желал и продолжал свое дело.

– Расскажи про фильм, – потребовал он.

– А нельзя тебя просто послать?

– Нет.

– Ну ладно. Я автор сценария короткометражного фильма «Родник», который будет показан на Шестьдесят восьмом каннском кинофестивале, куда, собственно, мы и направляемся сейчас…

– Ты рад этому?

– Конечно.

– Скажи еще несколько слов.

– М-м-м, я надеюсь встретиться с Квентином Тарантино и предложить ему свои сценарии. Думаю, он будет в восторге от них и подпишет со мной контракт. В Голливуде ведь сейчас нет хороших сценариев, а мои одобрены Арабовым, а он, сам понимаешь, величина в мировом кинематографе. Ну как, нормально?

– Хорошо, только помоги мне упаковать камеру.

С удовольствием, тем более что на борту самолета, кроме нас и экипажа, никого не осталось. Странно, что никто не вызвал полицию за противозаконную съемку. Хотя вполне возможно, что такого запрета нет вообще.

В аэропорту Ниццы мы с Сергеем забрали багаж и после небольшого совещания решили поехать в Канны на автобусе. Желание добраться до Дворца кинофестивалей на такси оказалось слишком дорогим…

Там, за облаками, я совсем замерз и надел ветровку, купленную в секонд-хенде. Очень хорошая шмотка и совершенно новая. Жалко ее прятать в рюкзак, но, пожалуй, придется, потому что сейчас май, плюс двадцать пять и пальмы. Бог ты мой, я таких роскошных еще не видел. Вот эта лохматая особенно хороша. Сергей, сними-ка меня на телефон, так чтобы пальмовая ветвь касалась мой шляпы. Спасибо, друг. А давай сделаем селфи вдвоем. Ну не хочешь как хочешь. Хорошо бы привезти домой пальмовую веточку и контракт с Тарантино! Я стянул куртку, запихнул в рюкзак и, закинув его на спину, потащился за Сергеем.

Я ковылял за ним, и вдруг мне показалось, что я иду за пандой. Он и в самом деле похож на небольшого ленивого медведя, который жил себе на дереве, но однажды спустился, поел галлюциногенных грибов и стал снимать кино. И по-английски выучился говорить. Медведи – умные животные, на мотоциклах гоняют в цирке. А этот вон полгода жил в Америке. Не по деревьям же он там лазил, в самом деле. Правда, это было лет пятнадцать назад, и все же. А я так жалею, что не зубрил в школе иностранный язык…

Мимо прошла чернокожая женщина – до чего сексуальная! Я обернулся на ходу и посмотрел ей вслед и чуть не сбил другую – эта вообще была секс-бомба. Я начал извиняться перед ней, путая русские слова с родными осетинскими. Она, конечно, ничего не поняла, но кивнула: дескать, прощаю тебя, белый ублюдок, и пошла себе дальше, перекатывая под юбкой мячи. Сергей ее тоже заметил и сказал, что французы прутся от негритянок, потому что у них попы оттопыренные. Но ничего такого я не заметил, попа как попа, просто другого, более темного цвета. Правда, теперь при виде чернокожей девушки я искал в ее округлостях оттопыренность, но потом смекнул, что у панд на все предметы свой особый выпуклый взгляд.

На остановке возле своих громадных чемоданов на колесиках стояли люди и ждали автобуса. Первые три направлялись в Монте-Карло. Затем подъехал наш, в Канны, и мы с Сергеем забрались в почти пустой салон и сели впереди, за водителем в белой рубашке. Кондиционер тут работал отчаянно, так что я снова надел куртку и, втянув голову в плечи, попытался уснуть.

В Каннах мы сошли на конечной остановке, на набережной Круазет, отыскали Дворец кинофестивалей и предъявили охранникам приглашения. Нас направили в подвал. Мы спустились вниз и встали в очередь за аккредитацией. Было очень душно, а народ все прибывал. У меня закружилась голова, и, чтоб не упасть, я сел на свой рюкзак и принялся щупать пульс на шее. Я сделал это совершенно незаметно – долгая практика, знаете ли. Удары сердца были частые и мощные, значит, поднялось давление, хотя, вполне возможно, и понизилось. Тут не угадаешь, пока не измеришь. Я закинул под язык таблетку валидола и, ощутив во рту мятную прохладу, оглянулся по сторонам. Здесь собрались киношники со всего мира: китайцы, корейцы, японцы, испанцы, англичане, американцы, французы, голландцы, марокканцы, мексиканцы. И среди них я, единственный осетин. Почти все они говорили по-английски. Сергей куда-то исчез, и я совсем приуныл, как вдруг услышал русскую речь. Вскинув голову, я увидел в углу громадных размеров человека в красной футболке, уставившегося в свой мобильный телефон. Он перекидывался фразами с маленькой, хрупкой, одетой в прозрачное белое платьице девушкой. Я бросился к ним, представился и попросил помочь с регистрацией. Великан, не отрываясь от своего гаджета, пожал свободной рукой мою потную ладонь и пробубнил:

– Меня зовут Матвей, я продюсер, а это Джулия, она говорит на трех языках.

– На пяти, – поправила Джулия. – А что вы волнуетесь, Тамерлан? Все очень просто: надо дождаться своей очереди к одному из окошек, и вам выдадут волшебный бейджик.

– Да, но тут много окон, и я могу запутаться. К тому же я совершено не знаю английского языка.

– Не беда, – улыбнулась Джулия. – Зато у вас есть приглашение на кинофестиваль.

Появился Сергей, уже с бейджиком на груди, и я представил его моим новым знакомым. Пока мы говорили о том о сем, подошла моя очередь, и я умоляюще взглянул на полиглота Джулию. Она схватила меня за руку, и мы вдвоем ринулись к окошку, просунули в лунку в стекле приглашение с загранпаспортом и вытянули за ленточку красивый пластиковый бейджик.

Вчетвером мы выбрались на улицу, где к нам присоединился худенький невзрачный мужичок в шортах и застиранной оранжевой футболке. Он был ужасно похож на Джулию, и я ничуть не удивился, когда моя спасительница назвала его папой. Мы с ним познакомились и пошли вместе, разговаривая. Звали мужичка Никитой.

– Вы, наверное, режиссер? – спросил я Никиту и посмотрел на его грязные, когда-то белые кроссовки на босу ногу.

– Нет, я отец Джулии, – сказал он скромно.

– А, значит, ваша дочь режиссер? Она сняла гениальный фильм, и вы приехали за нее поболеть?

– Нет, к кино мы никакого отношения не имеем, просто у Джулии с Матвеем любовь, и мы пришли сюда из-за него.

Дочь Никиты шла в обнимку с Матвеем и, похоже, слышала, о чем мы толкуем. Она обернулась к нам со счастливой улыбкой и еще крепче прижалась к своему гигантскому парню.

По выговору я узнал в Никите хохла, и мне стало не по себе, ведь сейчас на его родине война, и, вполне возможно, он со своей деткой-конфеткой вынужденно переселился в Канны. Мужичок как будто прочитал мои мысли и сказал, что родом он точно с Украины, но покинул страну года два тому назад и с тех пор путешествует с дочей по миру. Чего-чего? Доча? Какое ужасное слово. По-моему, отец, который называет своего ребенка дочей, подлец. По крайней мере, я знаю двух таких папаш, и оба мерзавцы.

– О, как здорово! – воскликнул я, но уже без всякого уважения к Никите. Лучше бы он назвал Джулию как-то иначе. – Но, простите меня за прямоту, вы ни в чем не нуждаетесь? Ведь для такого длительного вояжа нужно как минимум иметь толстый кошелек.

– Доча неплохо зарабатывает, – потупился Никита. – Она работает риелтором и свободно говорит на пяти языках, а теперь учит еще и китайский.

– Знаете, я вам ужасно завидую! Ваша дочь просто чудо!

Про себя же я подумал, что Джулия, скорей всего, зарабатывает на панели, а папочка, должно быть, ее сутенер. Впрочем, это всего лишь поверхностная версия, и она могла не соответствовать действительности, ибо сейчас я смотрел на мир глазами драматурга и во всем искал сюжет для будущего фильма, который принес бы мне «Золотую пальмовую ветвь».

– А с Матвеем доча познакомилась в прошлом году в Испании, – продолжал мой собеседник. – Целый год переписывалась, ждала его, и вот сегодня они наконец-то встретились!

За беседой я не заметил, как мы добрались до автовокзала. Джулия спросила Сергея, где мы остановились, и тот медленно, по слогам прочитал с бумажки название гостиницы. «Доча» посмотрела в свой гаджет и тут же сказала, на какой автобус нам сесть. После этого мы обменялись номерами телефонов, договорились встретиться утром возле красной дорожки и расстались.

Два часа ночи. Сергей храпит на своей половине кровати, а у меня сна ни в одном глазу. Наверное, переутомился, ну еще бы, целую вечность угробили на то, чтобы добраться сюда!

Человек я мнительный, и от меня не укрылось, с какой лихорадочной поспешностью Джулия пыталась избавиться от нас с Сергеем на вокзале. Понятное дело, ей хотелось уединиться со своим возлюбленным, и второпях она могла указать не тот автобус. Я держался за поручень возле сиденья, на котором устроилась изумительной красоты мулатка. Она сидела, закинув ногу на ногу, копалась в своем планшете и не обращала на меня никакого внимания, хотя на груди у меня висел бейджик участника кинофестиваля. Мне, честно говоря, тоже было не до нее, к тому же красотка вскоре сошла, и сомнения снова закрались в мой вспотевший разум. Проехав еще несколько остановок, я все же решил перестраховаться и уговорил Сергея показать водителю бумажку с названием и адресом гостиницы. Мсье за рулем сказал, что мы сели не в тот автобус, и высадил нас на ближайшей остановке. Он объяснил Сергею, на каком лучше доехать, и укатил.

Стемнело, а нужный автобус все не появлялся. Потом городской транспорт вообще перестал ходить. Охреневшие, сидели мы на лавочке под стеклянным колпаком, возле наших сумок и рюкзаков и в конце концов решили зайти в ближайший кабак и спросить, как добраться до нужной гостиницы. Мы пересекли дорогу и зашли в кафе. Барменом там оказался высокий, спортивного вида негр. Он был ужасно энергичный. Сергей, поговорив с ним, протянул ему бумагу с названием. Негр, почесываясь, прочитал, улыбнулся, выскочил на улицу и показал, в какую сторону тужурить.

– Мерси, мерси! – благодарил я чернокожего бармена и, закинув на спину треклятый рюкзак, повесил на плечо сумку с ноутбуком. – Сергей, ты хоть понял, куда нам идти?

Он что-то пробормотал себе под нос. Кажется, он назвал меня скотиной, и я, разозлившись, крикнул:

– Можешь погромче? Я ничего не слышу! Должен тебе сказать, что меня никто еще не называл скотиной!

– Я не называл тебя скотиной, я сказал, что надо идти вперед, никуда не сворачивая.

– Вот как? Отлично!

После этого разговора мы час, не меньше, шли молча, я совсем выбился из сил, и мысль заночевать на улице уже не сводила меня с ума, как вдруг мимо промчался автобус и затормозил недалеко от нас. Мы бросились за ним, запыхавшись, забрались в салон и упали на сиденья. Я мигом, чтоб не спугнуть удачу, заплатил за проезд, а Сергей показал водителю бумажку с названием и адресом гостиницы. Тот посмотрел в нее и сказал, что это рядом, через дорогу. То есть никуда не надо ехать? Мсье за рулем закивал, дескать, совершенно верно. Вот это да, верните тогда деньги, мсье. Мерси, оревуар!

Из автобуса вышли еще две китаянки в коротких черных юбках и кедах на босу ногу. И каждая тащила на себе рюкзак величиной с меня. Хрупкие создания, ничего не скажешь. Давай за ними, сказал я Сергею, они приведут нас куда надо. Так оно и случилось. У стойки я и Сергей отдали паспорта толстой француженке, и минуты через три она вернула их вместе с долгожданным ключом.

За 50 евро в сутки нам достался неплохой номер. Тесновато, правда, зато чистенько, и тут есть душ, туалет и вай-фай. К тому же мы пробудем здесь всего три дня. Потом переберемся в другой отель, где у нас забронирован просторный номер и мне не придется слушать этот ужасный храп. Я распахнул окно и высунул голову в ночь, чтоб остудить себя и избавиться от искушения придушить панду…

Утром я вошел в ванную после Сергея, сбрил бороду над раковиной и обнажил на лице следы витилиго. Я был ужасен, но что делать, придется ехать во Дворец кинофестивалей с такой физиономией. У меня была тайная надежда, что какой-нибудь великий режиссер заметит меня и предложит роль в ужастике. Зубной пасты, увы, не было, так что пришлось протереть оставшиеся зубы полотенцем. Я вышел из ванной, надел футболку с названием нашего фильма и, повесив на грудь бейджик, попросил Сергея сфотографировать меня на подаренный когда-то сыном айпад. Круто, хорошо получилось, спасибо. Давай еще парочку, в шляпе и белом пиджаке, а? И еще вот так, с голубым шарфом. Дай-ка посмотреть. Супер!

Мы попили чаю, и я вместо сахара сосал кружок копченой окаменевшей колбасы. Был еще черный хлеб, которым можно было колоть орехи. Все эти ништяки Сергей привез с собой из Москвы, и после завтрака я весьма иронично поблагодарил его. Потом еще раз проверил в своей маленькой сумочке документы и толику наличности в потайном кармашке и спросил Сергея, готов ли он к покорению Канн. Он что-то буркнул себе под нос. Кажется, он опять обозвал меня скотиной, но я сделал вид, что ничего не слышал. Мы вышли из номера, и я запер дверь на ключ.

День выдался чудесный, солнечный, и я предложил Сергею искупаться в Средиземном море. Само собой, буркнул он. На остановке я заметил двух китаянок в черных юбках и кедах на босу ногу. Я улыбнулся девчонкам, они дружелюбно закивали в ответ. Эх, знай я по-английски, прямо сейчас бы познакомился с ними, а вечером пригласил бы в гости. Здесь дешевое вино, превосходный с плесенью сыр и настоящий французский майонез. А чего еще нужно, чтобы задобрить девушку?

Ко Дворцу фестивалей мы добрались часам к одиннадцати и возле красной дорожки принялись ждать Джулию и Матвея, но они не появлялись. Народу тут пока было немного, и я подумал, что неплохо бы сфотографироваться. Воодушевившись этой мыслью, я подлетел к охраннику, показал ему бейджик и, кивнув на лестницу с красным ковром, спросил взглядом: можно? Он дотронулся до своих черных солнцезащитных очков на переносице и разрешил. Я дал Сергею айпад и медленно стал взбираться вверх по ступенькам.

После фотосессии мы выбрали один из входов и встали в очередь. У дверей охранник навел на мой бейдж лазерный луч, раздался писк, и секьюрити, улыбнувшись, указал мне на вход. Мерси, мсье! Должен сказать, что я тоже ненавижу террористов. Эти нехристи убили в Беслане 350 детей. Для маленького народа это просто катастрофа! Мы вымираем, мсье, но вместо того чтобы поберечь истинных потомков аланов, сарматов и скифов, нас, осетин, продолжают истреблять, как взбесившихся крыс! А за что, позвольте спросить? В чем мы провинились перед миром? Ну а если бы избиение младенцев произошло не в Беслане, а здесь, в Каннах? Или, допустим, какая-нибудь страна превратила в руины ваш чудесный город? Что бы вы тогда делали, мсье? Хотите, я скажу вам? Слушайте: вы стояли бы тогда не здесь, у входа во Дворец кинофестивалей, а рыдали бы на кладбище над своими близкими, это в лучшем случае, а в худшем сами лежали бы в могиле или в фамильном склепе. Но вы молчите, делаете вид, что не понимаете меня, хотя я говорю с вами на аланском, сарматском и скифском языках! Прощайте, мсье, надеюсь, завтра вместо вас меня будет обыскивать другой стражник, хотя какая разница?

Внутри Дворца фестивалей у столика женщина в форме осмотрела мою висевшую на боку сумочку, ничего в ней такого не нашла и передала меня своей высокой, на каблуках, коллеге. Та в свою очередь обыскала меня и, убедившись, что все в порядке, произнесла: «Мерси, мсье». Вырвавшись из объятий секскьюрити, я заправил под белым льняным пиджаком черную футболку в брюки и, затянув на поясе ремень, подошел к Сергею. Он знал, куда идти, и мы, спустившись по широкой лестнице, не торопясь двинулись мимо снующих туда-сюда киношников. Такая суета мигом меня утомила, и я уже ни на что не обращал внимания. Просто плелся за Сергеем, борясь с головокружением и щупая пульс на шее. Наконец достигли мы территории Short Film Corner и встали в очередь к стойке, за которой девушка записывала желающих показать свою короткометражку в ближайшее время.

Сегодня я разговаривал по телефону с Эллой, своей соотечественницей, живущей в Вене. Она приглашает меня в гости. Элла сказала, что Киллиан, ее муж, забронировал мне номер в гостинице на 18 мая.

– Спасибо, Элла. Живой буду – приеду.

– А ты что, помирать собрался? Ты это брось! Когда у вас показ?

– Не знаю, Сергей все тянет, но я его потороплю.

– Киллиан уже заплатил за твой номер, без права возврата.

– Эллочка, родная, спасибо! Киллиану привет.

– Передам обязательно. В общем, ждем тебя. Удачи!

Схватить бы эту самую удачу за хвост и вернуться домой, обмахиваясь золотой пальмовой веточкой! Но Сергей плохой охотник, с ним и ежа не поймаешь, до того он медлительный. Похоже, он не вино французское пьет, а тормозную жидкость. Дима рассказывал, как однажды ждал Сергея в метро три часа. Он очень злился, но из принципа решил не уходить, пока менты не выгонят. Потом Серега все-таки пришел и говорит: не думал, что ты меня еще ждешь. Чего же приехал тогда, сказал ему Дима.

Я и сам не больно шустрый, но по сравнению с Сергеем – просто вихрь, и тороплю его:

– Можешь побыстрей? А то опять опоздаем и не запишемся.

Сергей не сразу ответил, он своим молчанием может душу из тебя вытянуть. Я принялся кружить вокруг него: ты еще не готов? мы сегодня пойдем или как?

– Тамерлан, прекрати гундосить! – раздражилась панда. – Не видишь, я камеру чиню!

Но я не унимался, я кого угодно могу достать:

– Друзья зовут меня в Вену, я должен быть там восемнадцатого. Мне уже и номер забронировали…

– Езжай, кто тебя держит!

– А как же фильм? Неужели я не попаду на просмотр собственного фильма?

Сергей хоть и панда, но тоже понимает ситуацию:

– Успокойся, на самом деле все нормально. Мы устроим показ семнадцатого, потом езжай куда хочешь.

В тот день мы не смогли записаться, хотя угробили уйму времени в очереди. Я жутко устал и предложил Сергею пообедать. Он был не против, медведи любят поесть, особенно весной. Мы выбрались из Дворца фестивалей и пошли искать продуктовый магазин, в котором вчера затарились едой. Я набрал полную корзину сладостей, Сергей же притащил на кассу вино, майонез, сыр, хлеб… Расплатившись, мы направились к морю и, усевшись на прибрежных белых скалах, стали пировать под шум прибоя. После такого славного обеда захотелось покурить, и мы с удовольствием смолили, потом Сергей достал из сумки камеру, навел на меня и сказал:

– Расскажи какую-нибудь историю.

– О чем? Ты уже все про меня знаешь.

– Пошевели хотя бы губами… Как тебе Канны?

– Никогда не думал, что буду участником Каннского кинофестиваля, – сказал я. – Но вот я здесь, на берегу Средиземного моря, и ты снимаешь про меня фильм. Что может быть круче?

Мимо прошли арабы со спиннингами и пивом. Трое спустились вниз и стали ловить рыбу, другие остались наверху и о чем-то говорили. Они были небритые, в спортивных костюмах, и напоминали террористов-смертников. Я встревожился при мысли, что арабы нападут на нас и отберут деньги и камеру, и на всякий случай подобрал несколько камней и положил возле себя.

Решил завести дневник. Впрочем, вру, просто хотел изложить в таком формате свои воспоминания о Каннском кинофестивале. Вчера написал текст, типа как прошел первый день, но утром просмотрел записи и стер. Кто будет читать такую муру? Лично я не стал бы. На литературных форумах я частенько знакомился с писателями, которые говорили, что пишут для себя и, дескать, им по хрену критика и мнение читателя. Так зачем вы приехали на форум, господа? Сидели бы дома и сочиняли себе рассказы, романы, стихи, пьесы, сценарии… Я вот для себя ничего не пишу. Делюсь с людьми опытом в надежде, что кому-то мой текст покажется интересным и при встрече он пожмет мне руку, может, даже деньжат подкинет. Со мной такое уже случалось. Но сегодня с утра мне кажется, что все очень плохо, скучно, серо, избито. Я уничтожаю свои мысли в предложениях, абзацах, страницах. Возможно, это очередной кризис, и, надеюсь, он скоро пройдет. Да и неинтересно излагать ту суету в Каннах…

Знали бы вы, какие «залы» отводит жюри кинофестиваля для показа короткометражек в программе шорт-фильм-корнер! Небольшие кабинки на три или шесть персон. Просто курам на смех… Я-то думал, наш фильм будут показывать в большом, наполненном зрителями кинозале. Открыл дверь в одну из лилипутских кабинок, и у меня началась истерика. Но это еще не все: чтоб показать свое детище коллегам по цеху, ты должен записаться у девушки за стойкой, а к ней с раннего утра такая очередь выстраивается… Часа два, не меньше, проторчишь в ней, чтобы заказать «зал» на удобное тебе число и время. И может случиться, что ты окажешься единственным зрителем своего гениального фильма. Ну это, конечно, другая крайность, и все же сколько раз я шарахался от неизвестного еще миру режиссера, который в отчаянии хватал первого встречного за руку, чтоб затащить в «зал» на просмотр своего кино. Однажды я расслабленно стоял в очереди за халявным коктейлем, и какая-то безумная вцепилась в меня и увлекла за собой. Сопротивлялся я вяло, и в результате оказался в кабине один на один с какой-то сумасшедшей испанкой. Честное слово, мог бы ее там трахнуть, однако фильм оказался слишком короткий. Пять минут, если не меньше. Пока испанка рыдала на моем плече, фильм закончился.

В другой раз мы с Сергеем наткнулись на молодую голую француженку. Она стояла в центре зала и раздавала афишки. Я подошел поближе и вытаращился на ее сиськи. Сергей, деликатно отвернувшись, ждал меня возле большого плаката. Девица дала мне афишку своего фильма и начала тараторить. Я попросил Сергея перевести. Услышав, что я говорю по-русски, француженка обрадовалась: раша, раша! Да не раша, я осетин. О, тогда вам повезло, мсье. И она показала рукой на свою компаньонку, стоявшую от нее чуть поодаль. Недолго думая, я подошел к высокой, худой, в рваных джинсах девушке и заговорил с ней. И представьте, она оказалась осетинкой! Вот чтоб мне сдохнуть, если вру! Я обнял ее как родную и ласково погладил по костлявой спине. Мы тут же познакомились, и я совсем обалдел, когда Марина заговорила со мной на моем родном осетинском. Я уже не нуждался в переводчике и, подтолкнув Сергея поближе к голой француженке, стал расспрашивать землячку, откуда она родом, как зовут папу, где сейчас живет и т. д. Она охотно отвечала, а потом вдруг спросила:

– Хочешь сфоткаться с моей подругой? Можешь даже потрогать ее за сиськи.

– Нет, что ты! – смутился я. – А просто так ее можно сфотографировать?

– Валяй, земляк, для тебя мне ничего не жалко. И должна сказать, что наш фильм довольно… м-м-м…

– Мне нравится картинка на афишке, я большой любитель эротики.

– Скорей, это порно.

– Порно – это скучно, там всегда одно и то же. Надеюсь, ты не снялась?

– Для тебя это останется тайной.

– Но я могу прийти на просмотр…

– Не будет просмотра: нас сейчас выгонят, охрана уже идет к нам.

Я навел на голую француженку айпад и успел сделать несколько фотографий, прежде чем секьюрити загребли девчонок.

Я не стал отбивать свою соотечественницу, потому что ужасно боялся неприятностей. Вообще, в Каннах я старался соблюдать законы. В центре Европы, знаете ли, надо вести себя прилично. Или у тебя потом возникнут проблемы с визой.

Мы перебрались в апартаменты в Теуль-сюр-Мер. Это недалеко от Канн, всего три остановки. Откровенно говоря, мне здесь совсем не понравилось: повсюду решетки, не гостиница, а зверинец какой-то. Вай-фая и того нет, верней, его надо ловить около бассейна, а так как мы добирались до отеля поздно ночью, то уже было не до развлечений. Правда, теперь номер попросторней, у каждого своя комната. Есть холодильник, плита, мойка, обеденный стол и большой складной диван, но все же здесь неуютно и зябко, впрочем, мне везде холодно. Сергей выбрал комнату с диваном, а я устроился в спальне с небольшим зарешеченным окном. В отеле администратор, молодой человек, сказал Сергею, что мы можем не платить за проезд в электричке, так как билеты все равно не проверяют, Я подпрыгнул от восторга и рассыпался в благодарностях:

– Какая приятная новость, мсье! Позвольте пожать вашу руку! Знаете, у нас очень мало денег, но, уверяю вас, мы скоро прославимся и завоюем «Золотую пальмовую ветвь»!

Не знаю, понял ли меня француз, но он встал и крепко, по-братски, пожал мою руку.

Утром мы не успели на девятичасовую электричку и целый час коптились на солнце. Можно было, конечно, пойти на пляж и искупаться, но тут вдоль побережья везде виллы и к морю не подберешься. Сергей ругался и даже хотел перелезть через низенькую металлическую калитку на лестницу, по которой можно было спуститься вниз, но я удержал его от вторжения в частные владения. Тут с этим нельзя шутить, вытурят из страны, и финита ля комедия.

Изжарившись как следует на солнце, мы все же дождались следующего поезда и доехали до Канн, от вокзала пешком добрались до Дворца кинофестивалей и тусили там с какими-то двумя русскоговорящими толстухами из Парижа. Одна из них, брюнетка, от которой пахло выпивкой, потом и табаком, спросила Сергея, какие у нас планы на будущее.

– Будем снимать полный метр, – заявил Сергей и в своей манере, косо, взглянул на собеседницу. – Тамерлан, – он кивнул на меня, – написал какой-то полуфабрикат, имеется в виду, сценарий, хотя его и сценарием-то не назовешь, так, несколько страниц малопонятного синопсиса…

Вся наша компания, кроме Сергея, замерла, и парижанки посмотрели на меня как на конченого дебила, я в свою очередь вытаращился на Сергея и хотел остановить его каким-нибудь едким замечанием, но только промычал что-то и вспотел от волнения. Парижанкам, видно, стало стыдно в обществе такого неудачника, как я, и они вскоре ускакали на премьеру фильма, а мы пошли обедать в «Макдоналдс». Это в двух шагах от Дворца кинофестивалей, мне там нравится сидеть за столиком под платанами, есть картошку, пить кока-колу и пялиться на чернокожих телок.

Весь этот день я не разговаривал с Сергеем и не заплатил за его обед. Но ему было плевать, он просто не замечал меня. Я даже нарочно отстал от него по дороге на вокзал и крался за ним, как гребаный шпион, в надежде, что он вспомнит обо мне, остановится и позовет. Но он шел себе, погрузившись в какой-то свой мир, и мне пришлось догнать его и пойти с ним рядом, иначе я потерял бы его совсем. По-моему, он даже не заметил моего исчезновения!

Вечером мы вернулись в отель, поужинали в номере, Сергей налил в свой бокал холодного красного вина за два евро, закурил и вместе с клубами дыма растворился в кайфе, а я хлебал апельсиновый сок, и во мне клокотала злоба.

– Так ты считаешь, – сказал я с дрожью в голосе, – что мой сценарий полуфабрикат, невнятный синопсис?

Дым превратился в синий занавес, я потянулся к нему, отдернул и увидел Сергея. Он дико взглянул на меня и произнес:

– Ты, видно, не совсем меня понял…

В ответ я зловеще расхохотался (по крайней мере мне так показалось).

– Я понял все как надо!

– Зря ты так смеешься. Понятное дело, в литературе у тебя все прекрасно, но в сценариях у тебя далеко не все так идеально, как ты себе представляешь… имеется в виду, что ты должен передавать чувства героя, атмосферу, где он обитает, – Сергей стал заикаться и повторять слова. Он всегда так делает, когда нервничает или много выпьет. Но я не собирался его щадить, так же как и он меня сегодня перед этими дурами из Парижа.

– Позволь тебе напомнить, Сергей, что в этом сценарии я согласовывал с тобой каждую строчку. Я целых три месяца угробил на него, и в нем семьдесят три страницы двенадцатым кеглем. Это и есть гребаный полный метр, а не невнятный синопсис в три страницы!

Сергей вытаращился на меня как на говорящую обезьяну:

– Ты про какой сценарий говоришь? Я уже запутался в них.

– Про «Джонджоли», про какой еще?

– Ну хорошо, – Сергей сделал рукой жест, как будто прощал обезьяне ее дерзость.

– Слушай, я учился во ВГИКе у самого Арабова! Он тоже читал «Джонджоли» и одобрил его! Он, если ты забыл, является нашим сопродюсером в этом проекте!

– Тамплиер, прекращай гундосить, у тебя режиссерский вариант сценария! – Сергей покраснел, его большие голубые глаза, казалось, сейчас вылетят из орбит. – Имеется в виду, что ты должен описывать состояние героя, в котором он пребывает, природу, все эти тонкие нюансы…

Я перебил его, и довольно грубо:

– Я пишу свои сценарии по общепринятому стандарту, как положено в американской записи. Спроси у Димы, он тебе скажет то же самое.

– А объясни, пожалуйста, почему ты в своих малопонятных сценариях ставишь в конце каждой сцены затемнение?

– Разве? А вообще это не твое дело! – Я встал, прошелся по комнате и остановился за спиной Сергея. Он пытался повернуться ко мне лицом, но у него не получилось. Я вернулся на свое место, налил себе сока и решил закончить разговор. – Ты приехал на Каннский кинофестиваль благодаря тому, что снял фильм по моему малопонятному сценарию. Не забывай об этом, друг мой!

Повисла пауза, к которой прибегают в кино сценаристы и режиссеры, и она длилась ровно одну сигарету – я ее выкурил, стряхивая пепел на свои классные штаны и обувь.

– Знаешь что! – крикнул Сергей. – Снимай-ка «Джонджоли» сам!

Меня прямо в жар бросило от его слов. Я вышел на балкон подышать свежим воздухом, и там мне стало так тоскливо, будто я только что потерял самого близкого на свете человека. А Сергей был ближе всех, потому что я делился с ним каждой своей задумкой, и если мне приходила в голову идея, я тут же звонил ему и слушал, что он скажет. Я вернулся в комнату, сел напротив и попросил у него прощения. Он сам тоже извинился и сказал:

– Все нормально, такое тоже случается.

– А ты в самом деле отказываешься снимать «Джонджоли»? – Я подлил в его бокал вина.

– Снимем, можешь даже не сомневаться.

– Знаешь, я уже старый и боюсь умереть, так и не увидев полнометражного фильма по своему сценарию.

Сергей кивнул, типа можешь не беспокоиться, снимем. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я ушел спать в свою комнату.

Первые несколько дней мы ездили зайцами, и я постоянно озирался по сторонам. Мне все время казалось, что вот сейчас подойдет кондуктор и потребует билеты. Сергей же, напротив, был спокоен и говорил, что проездные можно приобрести при встрече с контролером. Я пытался его переубедить, но разве панду переспоришь? С другой стороны, я экономил и копил деньги на обед в «Макдоналдсе».

Однажды на вокзале в Каннах к нам подошел высокий молодой человек и спросил, не из России ли мы. Оттуда, родной, оттуда, простите, мы слишком громко разговариваем, к нам уже и полиция подходила, но это ничего, меня зовут Тамерлан, это Сергей, а вас? Как? Николай? Очень приятно. Вы тоже приехали на фестиваль? Понятно, вы здесь живете. Ну и как вам тут?

– Замечательно, – улыбнулся Николай.

– А на что живете? Работаете или получаете социалку?

– Я программист и неплохо зарабатываю.

Я хотел попросить у него денег, но усилием воли подавил свое желание и вкрадчиво, как дьявол, спросил:

– Николай, а домой, в Россию, вас не тянет?

– Пока нет.

– А как же родные, вы не скучаете по ним?

– Из родных у меня только мама, и она здесь, рядом.

– Послушайте, Николай, – я понизил голос и подмигнул ему. – В гостинице нам сказали, что можно не платить за проезд, но, знаете, меня это дико напрягает, я все время боюсь, что нас сцапают и заставят платить штраф.

– Тамерлан, перестань говорить глупости! – сказал Сергей и поднес ко рту банку пива. Он жить без бухла не может, холодильник в нашем номере набит дешевым вином. По вечерам панда напивается и, если не спорит со мной, храпит. – Сказали тебе, не надо платить, – буль-буль-буль, – так зачем же в бутылку лезть?

– Можете, конечно, кататься на халяву, – сказал Николай. – Но если вас поймают, то оштрафуют и передадут ваши данные в посольство, и в следующий раз вам просто не дадут шенгенской визы.

Я пожал руку Николаю, поблагодарил его и побежал в кассу покупать билеты. На вокзале это легко сделать, но как приобрести проездной в нашей дыре?

На следующий день после разговора с Николаем я и Сергей спустились из отеля, дотащились до треклятой остановки, нашли терминал, но, оказалось, тот не работает. Я был в шоке: в центре Европы сломанный терминал! Как такое может быть? Сергей торжествовал. Он сидел в кресле вагона двухэтажной электрички как король на троне. А я бегал по всему поезду и искал кондуктора, чтобы купить билеты.

На кинофестивале я познакомился с кучей зарубежных, никому не известных режиссеров. Признаться, я даже не помню имен этих будущих звезд, хотя вместе пили кофе на халяву. С ними больше общался Сергей – он умеет говорить по-английски, – а я дул в свою чашку и делал вид, будто беседа за столом ужасно меня занимает. А вот с маленькой Жанной, режиссером из Америки, я вел долгие и приятные беседы. Родом она из Питера, махнула в Штаты пять лет назад и увлеклась там кинематографией. Она и в прошлом году прилетала сюда с фильмом, но как-то неудачно. Да ты не парься, сказал я ей, на этот раз у тебя все получится, сама увидишь. Не веришь? Спорим, что твой фильм заметят и ты полетишь в Америку звездой? Я почти убедил маленького режиссера в том, что она безумно талантлива, и девушка смотрела на меня большими, как фонари светофора, глазами и положила свою крохотную ножку на мое колено, а я пальчиком пощекотал ей пяточку.

Матвей тоже объявился и, познакомившись с Жанной, таскался с нами на премьеры и всякого рода мероприятия. Нам, к примеру, очень нравилось приходить на открытие павильона кино какой-нибудь страны, где можно было выпить и закусить на халяву. Я совсем не пил, но всегда брал бокал шампанского и, наполнив блюдце клубникой, спешил к друзьям. Алкоголь я отдавал Сергею, клубнику подносил Жанне. Матвею от меня ничего не доставалось, впрочем, он и не просил. Мы с ним теперь были соперники, возник любовный треугольник, и как драматург я ждал конфликта и киношной развязки…

Еще я не терял надежды встретиться с Квентином Тарантино и потолковать с ним о важных, касающихся мирового кино вещах, однако янки не пропустили меня в свой павильон, хотя я показал охране свой бейджик. Они чего-то там говорили, но я был один, без своего переводчика Сергея, ничего не понял и в досаде ушел. Расстроенный, я сунулся к японцам, выпил саке и попросил официанта принести мне жареных тараканов.

Бывало, во время прогулок по набережной Круазет я нарочно отставал, чтоб полюбоваться сзади на оттопыренную попу Жанны, она в свою очередь глазела на покачивающиеся яхты, а Матвей жаловался на свое одиночество в шикарной гостинице в центре Канн, с бассейном и со всеми кайфами. Я заметил, что Жанна принюхивается к наживке продюсера, и мне стало жаль ее. С другой стороны, если ей захотелось порезвиться в бассейне Матвея, пусть глотает приманку со спрятанным внутри крючком. Сейчас модно протыкать язык – потом ввинтишь в дырку болталки блестящий, как слеза, пирсинг и станешь дразнить мужчин. При случае надо будет ей рассказать про Джулию. Жанна не сразу клюнула и все кружила вокруг приманки, прикидывая, стоит ли ей быть пойманной, пока Матвей не завыл:

– О, зачем я брал напрокат «феррари», кого в ней катать?

Самое время спугнуть рыбку:

– Как кого? Джулию! Вы же хотели пожениться, ее папа, глядя на вас, прыгал от счастья!

– С Джулией мы всего лишь друзья, – заявил Матвей.

– Друзей в губы не целуют и не лезут им под юбку.

– Говорю тебе, мы друзья, и вообще все уже кончено!

Как бы не так, утром я встретил Джулию у входа во Дворец фестивалей – счастливая, она ждала его, подлеца. Не понимаю, как вообще можно доверять продюсеру? Еще во ВГИКе я слышал, как они обделывают свои грязные делишки. Например, если кто-то из них выбил под твой фильм сто тысяч баксов, то он больше половины стырит, а на оставшиеся снимай свое кино как хочешь…

Жанна клюнула на «феррари» и, отобрав у меня свой макбук, передала Матвею. Сказать, что я расстроился, было бы неправдой. Я вообще боялся, что в постели у меня не встанет, так уставал за день. Во-первых, меня утомляла эта безумная суета на кинофестивале; во-вторых, надо успеть на последнюю электричку в Теуль-сюр-Мер, не прозевать и сойти на своей остановке. Но это еще не все: знаете, сколько надо топать оттуда до гостиницы? Шесть километров, не меньше! Из них половину пути карабкаешься по крутому, как стена, склону, потому что наш отель стоит на вершине поросшей лесом горы. И ведь по дороге никто тебя не подвезет! Здесь, черт подери, это не принято. Могли бы, конечно, доехать на такси, но где взять столько денег?

Как-то поднялся сильный ветер и прибил к небу Канн черные, как гроб, тучи. Мне стало страшно, и я начал умолять Матвея добросить нас с Сергеем до отеля, но он, подлец, отказался, сославшись на то, что встречает какую-то звезду сериала. Вот тебе и соотечественник! В тот вечер мы с Сергеем решили добраться до отеля кратчайшим путем, сошли с заасфальтированной дороги и заблудились в лесу. Мокрые, на четвереньках мы карабкались вверх против страшного ветра. Молнии озаряли гнущиеся деревья. Ужас охватил меня, я вытащил из-под мокрой, как Средиземное море, футболки нательный крест, целовал его и молился про себя: «Отче наш, иже еси на небесех…»

Я все надеялся, что Сергей выведет нас на дорогу, с которой мы так легкомысленно сошли, но она спряталась и, похоже, не желала, чтоб ее отыскали два обезумевших киношника из России. А мы продолжали поиски и, увидев свет, ползли к нему и натыкались на железную калитку какой-нибудь виллы. Я хватался за прутья, как горилла в клетке, тряс решетку и кричал:

– Мсье, мадам, мадемуазель, умоляю, откройте! Пожалуйста, выйдите к нам, мы подыхаем! Сергей, как будет по-английски «помогите»?

– Ну покричи SOS, может, и выглянет кто, – говорил он, пытаясь закурить, но ветер вырывал у него изо рта сигарету, и он, вздыхая, вытаскивал другую из пачки, пока не просек, что курево все промокло, и он отдал сушить табак ветру.

– Мсье, мадам, SOS! Европа, SOS! – кричал я, нажимая на кнопку звонка, однако нам не открывали. – Они глухие или боятся? – спрашивал я Сергея. – Мы же не шиитские террористы!

– Наверняка слышат… Успокойся ты, а то еще калитку сломаешь.

– Были бы у меня силы, разворотил бы тут все к дьяволу!

– Не зли людей, они могут вызвать полицию или застрелить тебя.

– Пусть вызывают полицию, по крайней мере, мы отогреемся у них.

– А ты уже не боишься депортации?

– Ах да, пошли отсюда. Мсье, мадам, желаю вам попасть в такую же жопу! Имейте в виду: наша смерть будет на вашей совести!

Только к утру, когда улеглась буря, мы отыскали дорогу и доползли до нашей гостиницы.

Честное слово, в Каннах мне было не до амуров. Даже если бы сама Мэрилин Монро перебралась из своего гроба в мою постель, я бы до нее и пальцем не дотронулся, просто повернулся бы задом и захрапел. А Жанна далеко не дурочка, видела, с каким потухшим взглядом я бродил по коридорам Дворца фестивалей, и решила про себя, что толку от меня в постели будет не больше, чем от сломанного фаллоимитатора. Потому и выбрала Матвея, вот и вся драматургия. Я тоже не таил обиды на маленького режиссера и, чтоб доказать ей свою дружбу, пришел на показ ее короткометражки за час, притащив с собой Сергея, который по дороге ворчал и все норовил повернуть назад, в российский павильон, где организаторы устроили грандиозный фуршет по случаю закрытия сезона. Сергей там выпил всего три бокала шампанского и даже не поел клубники. Зато я объелся ягод, и в животе у меня началась настоящая революция: «Аврора» давала залпы, а бурлящие массы устремились на штурм Зимнего. Я спустил революцию в унитаз сортира и, выйдя оттуда, пообещал Сергею купить вино за пять евро, и он немного успокоился.

Кстати, в российском павильоне мы встретились с Меньшовым и пригласили его за наш столик. Он был очень занят, но уделил нам минут двадцать своего драгоценного времени. Меньшов попил с нами чаю, и Сергей, покраснев, попросил прийти уважаемого мэтра на просмотр нашего фильма. Меньшов тут же позвал свою секретаршу, красивую татарку, с блокнотом, она подлетела к нему и замерла в ожидании.

– Когда будет просмотр? – спросил господин Меньшов.

– Восемнадцатого мая, в тринадцать ноль ноль, – сказал, запинаясь, Сергей.

– Записали? – обратился Меньшов к секретарше, вполне возможно, не татарке.

– Да, – коротко ответила та.

– Отлично, – господин Меньшов встал, и мы с Сергеем по очереди пожали его великую, снявшую «Москва слезам не верит» руку. – Я постараюсь прийти на показ, рад был с вами познакомиться.

Он попрощался и ушел со своей секретаршей, я посмотрел ей вслед: попа у нее была совсем не оттопыренная.

– Он не придет, – сказал я Сергею. – Могу даже поспорить с тобой.

– А вдруг придет?

– Нет, даже не думай об этом. Я тоже не приду, ты знал, что восемнадцатого мне надо быть в Вене.

Сергей грустно кивнул и отпил кофе, и мне стало так жаль гениального, никому не известного режиссера, что слезы закапали в мою чашку с зеленым чаем.

Фильм Жанны был на английском языке, и, разумеется, я ничего не понял. После финальных титров я шепотом спросил у Сергея, про что, собственно, кино. Он пожал плечами и сказал:

– Да так, ерунда. Не знаю, как ей удалось уговорить сняться звезду.

– А как насчет драматургии? Сценарий ведь она писала сама.

– Тамерлан, ты совсем идиот или притворяешься?

– Перестань на меня орать! Я не знаю английского! А как тебе диалоги?

– Сплошной маразм.

Но вы бы посмотрели на Матвея! Он прыгал вокруг Жанны, восхищался ее картиной, потом взял маленького режиссера на руки и утащил под аплодисменты собравшихся в кабинке зрителей. А бедная Джулия ждала его возле красной дорожки. Она и потом приходила во Дворец кинофестивалей вместе со своим отцом Никитой и искала этого вероломного продюсера Матвея. Но охрана не пропускала бедняжку, потому что у нее не было волшебного бейджика 68-го Каннского кинофестиваля.

В предпоследний день Сергей, как обычно, снимал меня на камеру. Вместе с толпой мы двигались по набережной Круазет в сторону Дворца фестивалей. Увы, нам не удалось попасть на церемонию награждения, потому что не удосужились вовремя подать заявки на это шикарное действо. По замыслу Сергея, я должен был идти по красной дорожке вместе с Сиенной Миллер, Софи Марсо, Летицией Кастой и другими. Это была бы прекрасная концовка нашего документального фильма «Цхинвал – Москва – Канны».

Но теперь это было другое кино, в котором герой-одиночка шел как потерянный в толпе, потом он вдруг свернул на улочку, где было не так многолюдно. Он сел за столик кафе на тротуаре, к нему подошла официантка, и он, покраснев, заказал себе кока-колу. За соседним столиком шумно веселилась компания молодых людей. Сергей с камерой устроился напротив своего героя и, продолжая снимать его крупным планом, вынул из сумки футляр с диском.

– Тамерлан, а ты бы мог отдать свое кино ребятам за соседним столиком?

– Да на фиг оно им нужно? – поморщился герой. Однако диск взял, но не знал, что с ним делать.

– Так зачем же ты писал сценарий? Какое у тебя было послание миру? Что ты хотел сказать людям?

– Ну-у… – замялся герой. – Давай-ка без пафоса. Эта история могла произойти где угодно. Даже здесь, в благополучной Франции.

– Ну вот и объясни им.

– Я не знаю английского.

– Ничего страшного, я буду переводить.

Герой задумался. Видно, что он очень волновался, но все-таки встал, подошел к соседнему столику и протянул диск с фильмом красивой брюнетке.

– Это вам, – сказал герой. Сергей навел на них камеру и перевел.

– О, спасибо, мсье, – засмеялась девушка и, взяв диск, стала его рассматривать. Вся компания притихла. – А о чем ваш фильм?

– Э-э-э, – промямлил герой, – это история про одноклассников, которых разделила война, они оказались по разные стороны баррикад, и еще там про любовь, и, э-э-э, они в конце все перебили друг друга, э-э-э, похоже, что это драма, уж точно не комедия…

Девушка передала диск мулату, тот повертел его в руке и в свою очередь передал толстушке.

– Мерси, мсье, – сказала красавица-брюнетка. – Мы обязательно посмотрим ваш фильм.

Герой в белом льняном пиджаке и синей шляпе расплатился с официанткой и двинулся по улице дальше. Сергей, не переставая снимать его на камеру, шел следом…