Всю следующую неделю Мона привыкала к своему новому статусу. В первый день она даже слегка испугалась, проснувшись утром в незнакомом месте, но вскоре привыкла и к съемной квартире, и к абсолютной свободе. Впервые в жизни никто не указывал ей, куда идти и что делать; это казалось непривычным, но очень приятным.

Мона забрала свои вещи от Линды и почувствовала, что окончательно порвала с прошлым. Мать позвонила ей лишь однажды; она плакала и причитала, убеждая дочь вернуться и попросить у отца прощения. Мона попыталась объяснить, что это невозможно, но не смогла. Она чувствовала острую смесь жалости и раздражения; с одной стороны, ей было больно видеть страдания матери, с другой – Мона злилась, видя, насколько по-разному они смотрят на мир.

«Мама могла хотя бы попытаться понять меня, вместо того чтобы твердить заученные истины. Неужели не ясно, что в свои двадцать два года я мечтаю о счастье? Зачем звать меня обратно в ту клетку, из которой я вырвалась с таким трудом и такими потерями? Почему они не чувствуют себя виноватыми в том, что брак с Ахмедом, которого я не хотела и к которому меня склонила семья, оказался неудачным и не принес счастья ни ему, ни мне? Почему они обвиняют меня? Разве я не сделала все возможное? Разве я не пыталась быть хорошей женой? Почему у меня вдруг оказалось так много обязанностей и так мало прав?»

В следующий раз мать позвонила ей спустя месяц с сообщением, что свадьба Сумайи расстроилась. Прямо об этом не говорилось, но Мона понимала, что причина заключается в ее скандальном разводе с Ахмедом. Сама Сумайя не захотела разговаривать с сестрой. До этого Мона тешила себя надеждой, что разрыв с семьей еще не окончательный и спустя какое-то время она сможет восстановить отношения хотя бы с матерью и сестрой. Теперь Мона видела, что ошиблась: пропасть между ними становилась все глубже. Ей очень хотелось поговорить с Сумайей по душам: девушка скучала по сестре, с которой они когда-то были так близки. Однако та не шла на контакт: никогда не звонила сама, а на звонки Моны не отвечала или отвечала крайне сухо. Пришлось смириться с мыслью, что смягчить разрыв с семьей уже не получится. Единственной тонкой нитью, связующей Мону с прошлым, осталась Линда, которая, как и прежде, не бросала подругу, понимала и жалела ее. Их общение происходило урывками и не афишировалось: в отличие от подруги, Линда была не свободна; ее муж принадлежал семье Моны и не одобрял поведения своей блудной кузины.

По сути, после разрыва с семьей Мона оказалась в одиночестве: редкие контакты с Линдой и приятельские отношения с несколькими девушками из офиса – вот и все, что у нее осталось. Но пока рядом был Сергей, Мона не чувствовала себя покинутой: он занимал слишком большое место в ее жизни и ее сердце. Работая в одном бизнес-парке и живя в одном подъезде, со временем они стали видеться еще чаще и проводить вместе еще больше времени. Мона сопротивлялась этому сближению, но ее сопротивление все больше напоминало самообман. Обычно они проводили вместе пять или шесть вечеров в неделю; если по какой-то причине Сергей не мог увидеться с ней после работы, Мона чувствовала себя раздраженной и потерянной. Она с ужасом гнала от себя мысль, что скоро Сергей уедет из Каира, и однажды наконец смогла честно признаться самой себе, что по уши влюблена и совершенно не представляет своей жизни без этого мужчины. Он, похоже, тоже был увлечен девушкой, но, положа руку на сердце, Мона не была уверена в силе и глубине его чувств. Она, безусловно, была ему интересна и как человек, и как женщина, однако Мона не знала, как далеко он готов зайти ради нее. Сергей всегда вел себя безукоризненно вежливо, а если и нарушал какие-то общепринятые нормы поведения, то лишь потому, что считал их странными, устаревшими и глупыми. Например, он никогда не понимал, почему они с Моной не могут остаться наедине и какое дело до этого соседям, бавабу и полиции нравов. Сергей был вынужден смириться с этим просто потому, что «это Египет и здесь так делать не положено»; он легко нарушал правила, когда появлялась такая возможность, но при том всегда держался в рамках, которые сам установил для своих отношений с Моной. Демонстрируя свой искренний и неподдельный интерес, уделяя ей много времени и помогая решить ее проблемы, Сергей никогда не делал попыток перевести их отношения на другой уровень; это заставляло Мону усомниться, что он испытывает к ней что-то, хотя бы отдаленно напоминающее ее собственные чувства.

Шел священный месяц рамадан; обстановка в Каире, накалившаяся еще в начале лета, становилась все более пугающей. Вопреки опасениям Моны их офис не закрыли – лишь сократили рабочий день, чтобы сотрудники успели прийти домой до ифтара. Соблюдать пост Моне было несложно; она с детства привыкла воздерживаться от пищи в светлое время суток в течение одного месяца в году. По традиции в рамадан верующие старались отрешиться от всего мирского и приблизиться к Богу, но в 2013 году это оказалось невозможным: самые правоверные мусульмане не могли отвести взгляд от экранов телевизоров и хотя бы временно отвлечься от политических вопросов. Даже Сергей временами казался обеспокоенным: происходящее в Египте ему совсем не нравилось. Майдан Тахрир по-прежнему был главным, но далеко не единственным очагом народных волнений; масштабные забастовки проходили по всей стране. К счастью, бизнес-парк, где работали Мона и Сергей, а также их дом находились в относительно спокойных районах, но все же выходить на улицу в эти дни было откровенно страшно. Пару раз по пути в офис и из офиса Мона натыкалась на небольшие спонтанные митинги; временами дороги перекрывали, и приходилось искать пути объезда. Сергей предлагал на время забыть о конспирации и самому возить Мону, но она отказалась – страх рассекретить их отношения перед окружающими был сильнее страха попасть в центр какой-нибудь забастовки.

Каир бурлил. В эти дни он напоминал гигантский котел, где смешалось все его многомиллионное население, – никто не остался в стороне. Одни выходили на улицу, чтобы поддержать Мурси, другие столь же активно ратовали за его оппонентов, а третьи просто молились, чтобы все закончилось как можно скорее и с наименьшими потерями. Для некоторых революция стала смыслом жизни, а для кого-то это было работой; появились наемники, принимавшие участие в забастовках не за идею, а за вознаграждение. Но большинство людей просто устали от постоянной нестабильности. Минуло два с половиной года после начала «арабской весны» и свержения Мубарака, пришло время подводить неутешительные итоги.

Чуда не случилось: вопреки надеждам «восторженных революционеров» 2011 года после падения старого режима не произошло никаких заметных изменений к лучшему. На головы простых египтян не посыпалось ни мяса, ни манны небесной; богатые остались богатыми, бедные по-прежнему жили бедно, а многие – даже хуже, чем раньше. Стало очевидным, что, кроме силовых структур, в стране нет политической силы, достаточно мощной для того, чтобы взять власть в свои руки. «Братья-мусульмане», активно поддерживавшие вышедшего из их рядов президента Мурси, имели большой опыт подпольной работы в качестве запрещенной организации, но не имели никакого опыта управления страной, а самое главное – не имели достаточной поддержки ни внутри страны, ни за ее пределами. Год назад формально все признали новую власть, однако далеко не всем она пришлась по душе. Ни Соединенные Штаты Америки, ни богатые страны Залива, такие как ОАЭ, Саудовская Аравия, Катар, не собирались помогать действующему президенту удержать власть. Скорее наоборот – руководство этих государств активно поддерживало оппозиционеров и финансировало антиправительственную пропаганду.

Единственной реальной альтернативой «Братьям-мусульманам» в Египте оставалась традиционно сильная армия и полиция. Революция смела лишь самую верхушку этой привилегированной касты – большинство чинов остались на своих постах и по-прежнему имели определенную власть. Президент, обладающий сильно урезанными полномочиями и лишенный поддержки парламента, не мог изменить ситуацию. Против него сыграли и сильно завышенные ожидания египтян, отдавших Мурси свои голоса весной 2012 года, – все надеялись, что после избрания нового раиса жизнь в стране наконец-то наладится, причем сразу и значительно, однако в первый год его правления этого так и не произошло. Где-то новому президенту не хватило твердости, где-то – полномочий, но в основном – опыта и поддержки власть имущих. Официальные поездки за рубеж, попытки достать денег, чтобы залатать дыры в бюджете, неутихающие волнения – все это отнимало время, но заметных улучшений в жизни простых египтян так и не происходило.

Так или иначе, армейская верхушка не собиралась позволять Мурси пробыть на посту президента положенные четыре года. Вынужденные передать ему власть летом 2012 года, армейские чины вовсе не сдали своих позиций – это было лишь тактическое отступление. Прошел год; ощутимых изменений к лучшему в стране не случилось – в той ситуации это было вполне естественно, но большинство египтян, слабо разбирающихся в раскладе политических сил и отчаянно верящих в чудо, были не в состоянии осознать тщетность своих надежд. Недовольный народ вновь искал виноватого, и в этот раз виноватым оказался недавно избранный президент. Мурси лишился поддержки части электората, а армия и полиция перешли в наступление. Разумеется, у «Братьев-мусульман» и действующего президента оставались сторонники, и немало, однако их усилий не хватило для того, чтобы помочь Мурси удержать власть. Президента заключили под стражу, и, хотя он не согласился добровольно уйти с поста, фактически уже не мог ничего сделать.

После этих известий Каир снова залихорадило. Многотысячные толпы выходили на улицы, чтобы отпраздновать вынужденную отставку Мурси и начало очередной новой эры в истории Египта; в рядах сторонников бывшего президента царило уныние. Власть вернулась в руки силовых структур. Тем не менее беспорядки не прекратились; в Каире и других крупных городах по-прежнему действовал комендантский час.

Мона забыла, когда они с Сергеем выходили поужинать в город; ей было откровенно страшно, и даже ему, казалось, не по себе от этой обстановки. Однако неделя сменяла другую, и постепенно город стал возвращаться к нормальной жизни. Почти никто не сомневался, что военные крепко удерживают власть, чтобы передать ее следующему президенту, вышедшему из их рядов. Моне, как и многим египтянам, было жаль бездарно потраченного времени и разбитых надежд; получалось, что все жертвы, положенные на алтарь революции за последние два с половиной года, оказались бессмысленными. Власть вновь перешла в руки военной элиты, правившей бал в Египте последние десятилетия; ходили упорные слухи, что Мубарака собираются выпустить из тюрьмы, зато Мурси, судя по всему, имел реальные перспективы провести в заточении всю оставшуюся жизнь. После громкого теракта (по слухам, устроенного самими же военными) «Братья-мусульмане» были объявлены вне закона. В общем, все вернулось в прежнее русло, и у многих возникал резонный вопрос: «А нужна ли была революция, если, по сути, она ничего не изменила ни в глобальном раскладе политических сил, ни в жизни простых египтян?» Кто-то еще пытался бастовать, но большинство населения Египта смирилось. Люди устали от революции и смены режимов, а главное – перестали грезить о красивом будущем, которое ждет их где-то за ближайшим поворотом. Два-три года назад египтяне наивно верили в то, что стоит убрать «неправильного» президента и поставить другого, как Египет тут же превратится в райские кущи; теперь эти иллюзии оказались разбиты в пух и прах. Они наигрались в демократию и поняли, как сильно ошибались тогда, в январе 2011 года. Сейчас люди просто хотели вернуться к спокойной жизни.

Прошло два месяца после побега Моны из дома. В один из вечеров, когда они с Сергеем вышли поужинать в кафе, случилось то, чего Мона так сильно опасалась.

– Я должен сообщить тебе одну новость, – осторожно начал Сергей. – Мой контракт подходит к концу.

– Ты давно об этом говорил, но… ведь ты еще здесь?

– Я не мог уехать, пока не нашли другую кандидатуру на мое место, – пояснил Сергей. – Поэтому пришлось слегка задержаться. Сегодня окончательно утвердили нового человека, так что…

– Ты уезжаешь! – Мона сама не заметила, как перешла на крик. Люди, сидящие за соседними столиками, посмотрели на нее с удивлением. Сергей нахмурился.

– Ну, это случится не завтра. Мне нужно еще передать дела.

– Когда? – спросила Мона упавшим голосом.

– Через месяц. Может, через полтора. – Увидев, как вытянулось лицо Моны, он быстро добавил: – Но точные сроки пока не установлены. А зная ваше «еджипшен тайм», не удивлюсь, если придется еще задержаться.

– И куда ты едешь? В какую страну?

– Пока что домой, в Украину. Потом, вероятно, меня снова переведут куда-нибудь за границу.

Не в силах произнести ни слова, она лишь кивнула, и вдруг из ее глаз ручьем хлынули слезы. Выросшая на Востоке, Мона всегда умела контролировать свои эмоции на людях, однако сейчас ей было наплевать на правила и общественное мнение.

«Какая разница, что подумают обо мне окружающие? – думала она, даже не пытаясь остановить слезы. – Все кончено. Он уезжает».

– Мона, успокойся. – Сергей казался смущенным. Подобно большинству мужчин, он терялся и не знал, что делать, когда женщина заливается слезами. – Ну пожалуйста, я прошу тебя.

– Сейчас. – Она попыталась взять себя в руки. – Пойду умоюсь.

– Может, нам лучше вообще уйти отсюда?

– Нет, нет. Сейчас все будет в порядке. Не знаю, что на меня нашло.

Ей потребовалось немало времени, чтобы успокоиться и кое-как привести себя в порядок. Когда Мона вернулась в зал, Сергей взглянул на нее с беспокойством. Впервые он изменил своей привычной шутливой манере поведения. В присутствии Сергея она почти всегда ощущала неловкость, но сейчас впервые почувствовала, что и он смущен.

– Прости.

– Нет, это ты меня извини. Не нужно было заводить разговор в общественном месте.

– Давай поедим? – спросила Мона, хотя совершенно не чувствовала голода.

Домой они возвращались в молчании. Сергей пытался о чем-то говорить, но его спутница отвечала невпопад и в основном отмалчивалась. Не дойдя до дома совсем немного, Мона попросила Сергея оставить ее здесь и зайти в здание первым – они часто использовали эту уловку, чтобы не вызывать лишних подозрений у баваба. Когда фигура Сергея исчезла за поворотом, Мона вдруг почувствовала огромную усталость. Ей совсем не хотелось обратно в пустую квартиру, и она бездумно пошла вперед.

Время как будто остановилось. Мона автоматически шагала все дальше, забыв о времени и не задумываясь о направлении движения. Скоро совсем стемнело, но и это ее не остановило. В голове крутилась всего одна мысль: все кончено. Он уезжает.

Прошло довольно много времени, прежде чем Мона остановилась и огляделась вокруг. Она оказалась в незнакомом районе; было совсем темно. Ее оцепенение спало; ноги ныли от непривычно долгой ходьбы. Мона решила поймать такси, поскольку понятия не имела, как добраться до дома; но когда она полезла в сумку, то не нашла там кошелька.

«Видимо, я оставила его дома, – понял Мона. – Что же делать?»

На телефоне оказалось несколько неотвеченных вызовов от Сергея. Мона вздохнула с облегчением и набрала его номер.

– Где ты? – сердито спросил он.

– Извини, я просто гуляла. Телефон на беззвучном режиме.

– Ты знаешь, сколько времени?

– Какая разница? Завтра выходной.

– Но тебе нечего делать на улице в такой час. Ты же знаешь, в Каире сейчас небезопасно.

– Но я же не на Тахрире, – отмахнулась Мона и в этот момент заметила, как несколько проходящих мимо парней смерили ее подозрительными взглядами и о чем-то зашептались между собой. Моне стало не по себе.

– Где ты? – повторил вопрос Сергей.

– Я… не знаю. Пожалуй, я и правда загулялась.

– Ценное наблюдение, – проворчал он. – У тебя есть деньги на такси?

– Нет. Я забыла дома кошелек.

– Лови машину, я тебя встречу.

– Хорошо, – пробормотала Мона, краем глаза наблюдая за подозрительной компанией и параллельно пытаясь найти такси. Как назло, улица была совсем пуста.

– Сергей, не клади, пожалуйста, трубку. Тут какие-то странные парни… Мне страшно.

– Этого еще не хватало, – вздохнул он. – Может, ты все же выяснишь адрес? Я за тобой приеду.

– Нет-нет, я сейчас найду машину. Ты только не отключайся. – Подозрительная компания дружно достала сигареты. Мужчины закурили, по-прежнему поглядывая на Мону. Она тихонько вытерла вспотевшие ладони, пытаясь казаться спокойной и безразличной. В голове вдруг всплыли все многочисленные слухи о преступлениях, случившихся в Каире за последние два года. Это было смутное время для Египта, и среди всего прочего резко возрос уровень преступности. Мона мало интересовалась политикой; вечерами она уже давно выходила на улицу только с Сергеем, в компании которого чувствовала себя в полной безопасности. Но теперь, стоя в незнакомом месте под тусклым светом уличного фонаря в компании подозрительных парней, Мона вдруг ощутила резкий приступ страха.

«Пусть Аллах мне поможет», – взмолилась она. В этот момент на другой стороне улицы мелькнуло такси; Мона тут же сорвалась с места. К счастью, машина оказалась свободной; она села на заднее сиденье и назвала свой домашний адрес.

– Сергей, ты еще тут? Я еду. Подожди, сейчас спрошу. Водитель говорит, минут пятнадцать.

– Далеко ты забралась, – проворчал Сергей. – Ладно, я тебя встречаю.

– Спасибо, – сказала она. – Что я буду без тебя делать?

Но он уже положил трубку, и вопрос повис в воздухе.

«Да, что я буду без него делать?» – повторила она еще раз, чувствуя, как сжимается сердце. Моне казалось, что огромная часть ее души навсегда покинет Каир вместе с Сергеем, и она совсем не понимала, как жить дальше.

Сергей, как и обещал, ждал ее у центрального входа; он отдал таксисту деньги и даже перекинулся с ним парой фраз на арабском.

– А ты делаешь успехи, – усмехнулась Мона.

– Да, я стал настоящим каирчанином, – улыбнулся он в ответ. – Надень на меня арафатку, и с пяти шагов не отличишь от араба.

– Я – отличу.

– Ну, ты – может быть. А другие точно не отличат.

– Думаю, в Киеве ты произведешь фурор.

– Кстати, да. Я уже задумал организовать арафатка-пати для всех друзей. Они ждут не дождутся, когда я вернусь и продемонстрирую им свой африканский загар. – С этими словами Сергей повел ее к лифту.

Мона молчала. Она видела, что Сергей ждет возвращения на родину, но не могла разделить его чувств.

«Почему так? – размышляла Мона. – Ведь я люблю этого человека. Значит, когда он радуется, я тоже должна радоваться. Все-таки любовь – очень эгоистичное чувство. А как бы я отреагировала, если бы он сказал, что женится? Для меня это стало бы страшным ударом».

– Прости, тебе неприятны эти разговоры? – догадался Сергей.

– Нет-нет, что ты. Все в порядке. Представляю, как ты соскучился по дому.

В лифте Сергей нажал сразу две кнопки. Мона не сомневалась, что баваб смотрит за ними, – их странная дружба, которую не всегда удавалось скрыть, должна была выглядеть в его глазах весьма подозрительно. Поскольку Сергей жил на два этажа ниже, он вышел первым, но прежде чем двери лифта закрылись, успел подмигнуть ей и тихо сказать: «Я загляну через полчаса».

У Моны не было времени протестовать, да сегодня ей этого и не хотелось. Какая разница? Все равно он скоро уедет.

Она успела принять душ и переодеться, а затем тихо подошла к двери и оставила ее слегка приоткрытой. Мона знала, что Сергей не станет вызывать лифт, а пойдет по лестнице и постарается не привлекать лишнего внимания, – значит, ему лучше не задерживаться у входа в ее квартиру. После этого Мона включила телевизор – если вдруг кто-то решит сунуть нос в чужую жизнь, телевизор в холле должен заглушить звуки их голосов. Когда она делала кофе, раздался тихий щелчок, и вскоре Сергей появился на кухне.

– Тебя никто не видел? – как обычно, спросила Мона.

– Я просто ас маскировки, – как обычно, ответил Сергей.

Все эти реплики и ритуалы уже успели стать для них привычными. Сергея забавляла столь продуманная конспирация в таком невинном, с его точки зрения, деле, но это не мешало ему в точности исполнять все меры предосторожности.

Она молча кивнула, поставила чашки на поднос и отнесла его в гостиную. Затем, вспомнив, что Сергей всегда не прочь перекусить, добавила туда вазочки с печеньем и конфетами, которые держала специально ради него.

Кофе пили в молчании; разговор не клеился. По телевизору показывали очередную египетскую комедию, и они оба механически следили за сменой картинок на экране. Обычно Мона могла говорить с Сергеем на любую тему, но сегодня ей что-то мешало. Она испытывала неловкость, причину которой никак не могла понять.

– Я могу тебе чем-то помочь? – вдруг спросил Сергей.

– Почему ты думаешь, что мне нужна помощь?

– Я же вижу, что ты не в своей тарелке.

Она пожала плечами и вдруг снова разрыдалась. Сергей подскочил как ужаленный.

– Ну что с тобой такое? Перестань, пожалуйста. – Он ласково погладил ее по голове и легко притянул к себе. Впервые в жизни Мона обняла Сергея по-настоящему; она зарылась головой в его рубашку и вдруг почувствовала невероятное облегчение.

«Вот если бы можно было провести так всю оставшуюся жизнь», – мелькнуло у нее в голове.

Сергей говорил какие-то успокаивающие слова; Мона слабо вникала в смысл, сам звук его голоса баюкал и успокаивал. Она не знала, сколько прошло времени; подняв голову, Мона увидела лицо Сергея совсем близко от своего; в его глазах был немой вопрос. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, затем Сергей робко поцеловал ее, – она не сопротивлялась и не задавала никаких вопросов ни ему, ни самой себе.

Мона проснулась рано утром на кровати, хотя совершенно не помнила, как попала сюда из гостиной. Сергея рядом не оказалось, и на секунду ей в голову пришла нелепая мысль, что это был лишь сон. Она вскочила с кровати и быстро осмотрела квартиру, пытаясь понять, случилось ли это на самом деле или же все произошло только в ее воображении. Но нет, Сергей ей вовсе не приснился, о чем свидетельствовали улики: две недопитые чашки с остывшим кофе, мокрый пол в ванной, а главное – запах его одеколона на ее кровати.

Мона села на диван, пытаясь представить, что теперь будет. Как ей вести себя с ним? Она провела ночь с мужчиной, не будучи его женой, – это было нормально для свободной западной девушки, но никак не для нее.

Она проверила телефон; неотвеченных вызовов от Сергея не было. Наверное, он ушел к себе и лег спать. Ей страшно хотелось позвонить, но Мона понимала, что лучше дождаться, пока Сергей сам выйдет на связь. Не в силах усидеть на месте, она вновь прошлась по квартире, затем приняла душ и попыталась заснуть.

Сергей позвонил после полудня, когда Мона уже совсем извелась. Разговаривал он почти как обычно, но вопреки ее ожиданиям не назначил встречи на сегодня. Завтра они планировали пойти на ипподром, так что Моне еще долго предстояло терзаться догадками. Проще всего было спросить у него напрямую, изменилось ли что-то в их отношениях после минувшей ночи, но она не могла найти в себе смелости поднять эту тему. Несколько раз Мона порывалась позвонить Линде и попросить у нее совета, но и на это ей тоже не хватало смелости.

«Наверное, для него одна ночь значит не так уж много, – решила Мона. – Ведь у Сергея наверняка было немало женщин, и в общем-то в его глазах это не конец света и совсем не повод жениться. Жениться? О чем это я? Мы ведь не можем пожениться, даже если вдруг оба этого захотим. Он испытывает ко мне симпатию, но что это меняет? Интересно, а ему понравилось? Захочет ли он продолжать эти отношения или предпочтет оставить все как было? Нет, это уж слишком! Лучше забыть о случившемся, как будто ничего и не было».

В голове у нее царила полная неразбериха. Желания, запреты, традиции, мечты, снова желания – все это смешалось в одну адскую смесь. Пытаясь отвлечься и хоть как-то разобраться в себе, Мона вышла из дома и до вечера бродила по торговым улицам Каира. Иногда она заходила в кофейню и подолгу сидела с чашкой кофе в руках, глядя на оживленно снующих вокруг людей. Сейчас она как никогда ощущала свое одиночество; оказалось, что проведенная с Сергеем ночь, о которой она втайне мечтала, не сблизила их, а отдалила друг от друга. В отношениях Моны и Сергея и раньше было много непонятного, особенно для стороннего наблюдателя, но все же за долгие месяцы эти отношения как-то установились и обрели свои рамки, – теперь же все вновь стало неопределенным и зыбким. Мона нервничала, не в силах понять, как он к ней относится и чего хочет. В сотый раз проверив свой телефон и удостоверившись, что Сергей не звонил, она вдруг разозлилась и приказала себе больше о нем не думать. Вместо этого Мона позвонила Линде и пригласила ее поужинать в пиццерии, та с радостью согласилась. У Моны хватило выдержки не рассказать подруге о том, что случилось; они провели вполне приятный вечер, болтая о пустяках.