Всю ночь она не могла сомкнуть глаз, раз за разом прокручивая в голове события последних месяцев и размышляя о будущем.

«Если бы не свекровь, все бы обошлось, – решила Мона. – Но что толку думать об этом? Ничего не исправишь. Осталось решить, как смягчить отца и вернуться на работу».

Дело осложнялось тем, что все накопленные деньги остались у Ахмеда, и Мона сильно сомневалась, что сможет получить их обратно. У нее была с собой зарплатная карточка и некоторая сумма в кошельке, но этих денег не хватало для того, чтобы снять квартиру и начать самостоятельную жизнь.

«Даже если отец позволит мне вернуться на работу, ездить отсюда совершенно нереально, – офис в другой части города, и мне придется тратить на дорогу в один конец часа три, не меньше, – размышляла Мона. – Попросить Ахмеда отдать мне деньги? Или взять в долг? Но у кого?»

Темнота постепенно рассеивалась, и вскоре раздались звуки утреннего азана. Мона умылась и разбудила сестру. Мать уже встала, и они втроем приступили к утренней молитве. Произнося слова «аль-Фатхи», Мона вспомнила, как эту молитву читали на ее помолвке. Сколько времени прошло – года четыре или, пожалуй, больше? Ей стало невыносимо жаль ту наивную девушку, которая тайком читала романы и мечтала о большой любви. Впрочем, в итоге она нашла то, о чем мечтала, – только не в лице собственного мужа, и в этом заключалась вся ее трагедия.

После молитвы она осталась сидеть на ковре, глядя в одну точку. Мать ушла готовить отцу чай, а Сумайя обняла ее за плечи. Какое-то время они провели в молчании.

– Мона, ты его любила?

– Кого, Ахмеда?

– Нет, того мужчину. Папа сказал, он иноверец.

– Я его и сейчас люблю, – вздохнула Мона.

– Бедная моя сестра. Никогда не поверю, что ты сделала что-то плохое.

– Я просто влюбилась и не жалею об этом. Очень грустно прожить всю жизнь с чужим и равнодушным человеком, а Ахмед такой и есть – чужой и равнодушный.

– У тебя с этим мужчиной… неужели у вас были какие-то отношения?

– Ничего серьезного, Сумайя, ничего серьезного. Иногда он приглашал меня пообедать в каком-то кафе, иногда звонил. Я не могла вычеркнуть его из жизни, не могла отказаться от этих встреч.

– Но тебе придется заплатить за ваши отношения очень высокую цену.

– Я готова к этому. Но отец ошибается, если он думает, что сможет запереть меня дома. Я буду бороться.

– Мона, подумай о том, что ты делаешь. Мне очень жаль, что все так вышло, но… может быть, сейчас тебе лучше смириться?

– Однажды я уже смирилась – когда меня выдавали замуж за Ахмеда. Больше я такой ошибки не повторю. Лучше помолись за меня, Сумайя. А сейчас я попробую немного поспать.

Она и вправду быстро заснула, но во сне ее мучили кошмары. Мона очнулась, чувствуя ломоту во всем теле; часы показывали полдень.

– Хорошо, что ты не спишь, – сказала заглянувшая в комнату Сумайя. – Отец вернулся и хочет с тобой поговорить.

Мона глубоко вздохнула.

– Принести тебе кофе?

– Да, – с благодарностью согласилась Мона.

Сумайя кивнула и убежала. Вскоре мать принесла поднос с дымящейся чашкой.

– Не затягивай. Отец ждет. – Мона заметила, что руки матери слегка дрожали. Кивнув, она принялась пить обжигающе горячий кофе.

– Что он сказал? – спросила Мона.

– Ничего. Отец в таком настроении, что я не рискнула даже спрашивать.

– Все плохо?

– Не знаю. Но разговор предстоит серьезный. Да хранит тебя Аллах, дочка.

Отец стоял у окна. Когда он повернулся к ней лицом, Мона вдруг заметила, насколько он постарел.

– Прости меня, папа, – вырвалось у нее против воли. Она понятия не имела, что говорить, но в тот момент вдруг почувствовала себя очень виноватой.

– Я хочу услышать от тебя, что случилось, – медленно произнес отец. – Всю правду.

– Что тебе рассказал Ахмед?

– Он говорил ужасные вещи. Я не хочу этому верить. Что моя дочь связалась с каким-то иностранцем… иноверцем… бегала к нему на свидания… Нет, я не верю, что ты на такое способна!

– Папа, не суди меня строго. Часть того, что сказал Ахмед, – правда. Да, я несколько раз обедала с одним человеком… он действительно иностранец. Русский, точнее украинец. Но это не имеет никакого значения, поскольку у нас не было никаких серьезных отношений и замуж я за него никогда не собиралась.

– А ты не забыла, что уже замужем?

– Папа, а ты сам помнишь, что обещал мне, когда уговаривал выйти замуж за Ахмеда? О том, что любовь придет со временем? Что я буду счастлива? Так вот, любовь не пришла и я никогда не была счастливой с мужем. Никогда.

– Это дало тебе право ему изменять?

– Я никому не изменяла. Папа, я понимаю, как все это звучит… Но, пожалуйста, постарайся меня понять. Разве я виновата, что у нас с Ахмедом ничего не вышло? Я старалась, клянусь, старалась!

– Ахмед был несправедлив к тебе? Он плохо с тобой обращался?

– Нет. Мне не в чем его обвинить, – просто мы совсем не подходим друг другу.

– Но как… как ты могла, дочка? Как ты могла встречаться с другим мужчиной?

– Мы не встречались. В смысле, не встречались как мужчина и женщина.

– Мона… Неужели ты не понимаешь, что совершила непоправимое?

– Папа, послушай… Мне очень жаль, что все так получилось. Я не хотела, правда. Я копила деньги… Планировала поговорить с Ахмедом, как только он приедет, и убедить его подать на развод. Думаю, он бы не стал возражать.

– Ты хотела развестись из-за этого мужчины?

– Нет… Не совсем. В первую очередь я хотела развестись, чтобы стать свободной. Наш брак не удался, и я больше не собиралась поддерживать иллюзию семьи. По-твоему, это неправильно?

– И ты еще спрашиваешь! Конечно, нет! Ты должна была сделать все, чтобы сохранить свой брак. Разве ты не знаешь, что развод – самое ужасное из всего, что допускает Аллах? Разве ты не знаешь, что он допустим лишь в крайних случаях?

– У меня как раз такой крайний случай!

– Не верю! Этот иностранец вскружил тебе голову! Ахмед не сделал ничего, чего ты не смогла бы вытерпеть!

– Папа, это бесполезно. – Мона устало откинулась на спинку кресла. – Мы как будто говорим на разных языках. Вот ты твердишь: этот иностранец, этот иноверец. Только этот иностранец понимает меня куда лучше, чем ты или Ахмед.

– Да как ты смеешь! Как смеешь упоминать этого человека в моем присутствии!

– Этот человек не сделал ничего дурного. С позиции их традиций и религии пообедать с девушкой вполне допустимо. Но он уважал наши традиции и нашу религию и сделал все, чтобы меня не скомпрометировать.

– Я не верю, что ты моя дочь…

– Да почему же? Почему вы все смотрите на меня как на прокаженную? Что я сделала? Папа, мне двадцать два года! Я хочу быть хоть немного счастливой! Вместо этого меня сажают в клетку и только твердят о том, что я должна, должна, должна!

– Иди в свою комнату, – тихо сказал отец. – Я не могу больше разговаривать с тобой.

– Папа… Но ведь мы должны поговорить! Прости, я нагрубила тебе, я сорвалась. Пожалуйста, пожалей меня хоть немного.

– Ты не раскаиваешься, я хорошо это вижу. Ты опозорила своего мужа, опозорила свою семью и даже не чувствуешь своей вины.

– Неправда! Я чувствую себя очень несчастной и очень виноватой. Я… не хотела, чтобы все так случилось.

– Ты жалеешь о том, что все открылось, но не о том, что ты сделала.

– Я просто не могла поступить иначе, – прошептала Мона. – Прости меня, отец.

– Иди в свою комнату, – повторил он.

– Папа, но как же… хорошо, я уйду, но послезавтра мне надо на работу…

– На работу? К своему иноверцу? Ты смеешься надо мной? Неужели ты думаешь, что я позволю тебе туда вернуться?

– Но… папа…

– Иди в комнату и не смей выходить оттуда. Завтра состоится твой развод. Поскольку ты опозорила себя и свою семью, Ахмед не станет выплачивать тебе муахр. Я подтвержу, что получил деньги, и мы оформим все бумаги. Я так решил.

– Но, папа. – Мона подумала об отступных при разводе, которые ей бы очень пригодились. – Почему?

– Ты еще спрашиваешь? Тебе что, мало позора? Хочешь требовать с мужа деньги за то, что он не желает терпеть твои измены? Пока я жив, этого не будет! Ахмед имеет полное право развестись с тобой, Мона. Любой на его месте именно так бы и поступил.

– Но он должен выплатить муахр, если сам подает на развод. У него ведь нет доказательств моей измены, – упрямо повторила она.

– Формально – да. Но я не позволю тебе брать с него деньги, потому что хочу сохранить хоть крупицу достоинства. Это мое последнее слово.

Мона хотела что-то добавить, но, увидев выражение его лица, осеклась. Не удержавшись, она громко хлопнула дверью и побежала в свою комнату.

Через час пришла Линда. Отца не было дома, и никто не мешал им общаться. Подруги долго сидели обнявшись и тихо разговаривали. В душе Моны крепла отчаянная решимость.

– Мне придется уйти из дома. Отец не оставил другого выбора.

– Ты уверена? Я понимаю, в каком положении ты оказалась, но подумай еще раз. Обратного пути уже не будет.

– У меня нет выбора, – повторила Мона. Что ты предлагаешь? Сидеть дома взаперти до конца своих дней?

– Уверена, со временем твой отец смягчится…

Мона пожала плечами:

– Но работать он мне никогда не разрешит. Отец по-прежнему считает, что женщина должна сидеть дома, а работа разрушает ее семью, – и наша с Ахмедом ситуация отлично вписывается в эту схему. Хорошо, пусть папа разрешит мне выходить из дома. Дальше что? Все соседи уже в курсе, что муж вернулся раньше срока и сразу же развелся со мной. Деталей никто не знает, но мало кто сомневается в том, что я ему изменила. А еще окружающие уверены, что я бесплодна, – впрочем, на фоне всего остального это так, цветочки. Такие вещи у нас никогда не прощают и не забывают, – значит, моя репутация безнадежно испорчена, и замуж мне уже не выйти. Родные будут твердить, что я должна полагаться на Аллаха и замаливать свои грехи… Линда! Мне двадцать два года! В чем заключается мой грех? Неужели я не заслужила хоть немного счастья?

– Бедная моя девочка, – прослезилась Линда.

– Я не могу позволить себе потерять работу, – продолжала Мона, не слушая ее. – Это мой единственный шанс. Плохо то, что все мои накопления остались у Ахмеда, и вряд ли он отдаст мне эти деньги. Честно говоря, я даже не осмелюсь просить его об этом. На муахр тоже рассчитывать не приходится. Скажи, я могу пожить у тебя какое-то время? Я что-то придумаю, клянусь! Мне нужно всего несколько дней!

– Ну конечно, приезжай, – пробормотала Линда. – Я сделаю для тебя все, что смогу. Тем более что Мизу сейчас в командировке… Но ты же понимаешь, что рано или поздно родные узнают, где ты, и им это сильно не понравится.

– Понимаю. Я постараюсь уехать до того, как вернется твой муж. Спасибо тебе, Линда.

– Пока что не за что. Когда ты переедешь?

– Завтра ночью.

– Ночью? Ты хочешь уйти тайно?

– Иначе меня просто не выпустят. Придется бежать, причем срочно. Через два дня начнется рамадан…

– Ходят слухи, что в рамадан в Каире снова станет опасно. Мизу уже предупредил, чтобы я постаралась как можно реже выходить из дома, особенно без него. Ты не боишься начинать новую жизнь в такой ситуации?

– Как будто у меня есть выбор. Если честно, то больше всего я боюсь остаться запертой в этом доме до конца своих дней. Даже перспектива оказаться в самом центре бойни на Тахрире не пугает меня так сильно.

– Ох, Мона. Ты уверена?

– Другого выбора просто нет, – упрямо повторила она. – Кстати, у меня к тебе еще одна просьба. Ты не могла бы прийти завтра днем и принести мне никаб?

– Это нужно для побега? – спросила Линда, понизив голос.

– Да. Мало выбраться из дома, надо еще доехать до Каира. Вдруг кто-то на улице меня узнает? Я не хочу рисковать – второго шанса у меня точно не будет. Извини, что обращаюсь к тебе, но, сама понимаешь, больше не к кому.

– Хорошо, я приду завтра и принесу тебе никаб. А что Сергей?

– Ну а что он может сделать? Я просила его не звонить. Переживает, предлагает помощь. Но я постараюсь выкрутиться сама. Брать деньги мне неудобно, а жить у него я не могу. – Мона нервно засмеялась. – Надоела эта конспирация. Не дай бог отец узнает, что мы еще общаемся. То от Ахмеда скрываться, то от папы… До чего же я устала… Пришлось удалить его номер, всю историю звонков и переписки.

– Как же ты ему звонишь?

– Номер я давно помню наизусть. Жду, пока дома никого не окажется, набираю по памяти и тут же стираю информацию о вызове. После того как свекровь залезла в мой телефон, я уже никому не доверяю.

– Да тебе уже можно работать в разведке, – усмехнулась Линда.

Весь день Мона пыталась улучить минуту, чтобы связаться с Сергеем, но дома постоянно кто-то был, и она не решалась позвонить. Временами ею овладевало странное спокойствие, и она подолгу сидела у окна, ни о чем не думая. Но апатия отступала, и Мона принималась вышагивать по комнате, переставляя вещи с места на место и разговаривая сама с собой. Отец и братья к ней не заходили; мать и Сумайя пытались успокоить Мону и уговорить смириться со своим положением.

– Время все лечит. Доверься Аллаху и не спорь с отцом, – убеждала ее мать.

– По району уже ползут сплетни, – грустно сообщила Сумайя, – хотя толком никто ничего не знает. Какое-то время тебе лучше пересидеть тихо. Со временем все устаканится и отец позволит выходить из дома.

Выходить из дома! В душе Моны все бунтовало при одной мысли о том, что право покидать квартиру еще нужно заслужить. Раньше тюремщиком была свекровь, теперь – ее собственные родные, и от этого Моне было еще сложнее смириться со своим положением. Все твердили, что необходимо терпеть и ждать, но Мона не чувствовала за собой никакой вины, не собиралась тратить время впустую и совершенно не хотела терять работу.

«Они меня не понимают, – с грустью думала Мона, глядя на родных. – Мы как будто говорим на разных языках».

Если раньше сама мысль о том, чтобы порвать с родными, казалась ей кощунственной, то теперь Мона рассуждала об этом спокойно и отрешенно. Она знала, что будет скучать по родным, но понимала, что никак не может остаться с ними. Приняв решение жить отдельно и независимо, она старалась быть как можно более внимательной по отношению к матери и сестре.

«Если Аллах захочет, когда-нибудь они поймут и простят меня, – уверяла себя Мона. – Возможно, не сразу, а со временем… Но даже если придется заплатить за свою свободу полным разрывом отношений с родными… я готова и на это».

Только на следующее утро Моне удалось связаться с Сергеем. Она сразу поняла, что разбудила его, но также почувствовала, что Сергей рад этому звонку.

– Мона! Я уже начал волноваться. Ты просила не звонить, но я подумал…

– У меня все в порядке. Ну, более или менее. Послушай, сегодня ночью я решила уйти из дома. Завтра с утра мне нужно быть в офисе, иначе меня уволят, а я не могу позволить себе потерять эту работу.

– Где ты будешь жить?

– Пока что меня приютит Линда. Потом будет видно.

– Если тебе нужны деньги…

– Будет видно, – повторила Мона. – Прости, я не могу больше говорить. Если все пройдет благополучно, то я позвоню завтра по дороге на работу.

– Если тебе удастся уйти, позвони ночью. Хотя бы отправь эсэмэс.

– Хорошо.

– Удачи тебе, Мона.

– Спасибо. Она мне пригодится.

Стоило Моне положить трубку, как в комнату заглянула мать.

– Собирайся, Мона. Поедете с отцом оформлять твой развод.

У этой тягостной процедуры оказался только один плюс – она не заняла много времени. В присутствии юриста Ахмед заявил о своем желании развестись. Отец Моны сухо сказал, что бывший зять выполнил все финансовые обязательства перед его дочерью, включая выплату муахра. Мона стояла опустив глаза в пол; сразу после подписания бумаг они уехали. По дороге к нотариусу и обратно отец не сказал ей ни слова; она также не решилась нарушить молчание и по возвращении домой тихо ушла в свою комнату.

День тянулся невыносимо медленно. Не в силах усидеть на месте, Мона ходила из угла в угол и обдумывала планы своего побега. Сумка с самыми необходимыми вещами была собрана и спрятана в шкафу; оставалось дождаться того момента, когда родные уснут. Сложнее всего оказалось обмануть Сумайю – ведь они жили в одной комнате, но Мона знала, что у сестры очень крепкий сон. Ей запретили выходить, но комната никогда не запиралась, а ключи от входной двери всегда лежали на тумбочке в прихожей, так что план Моны был прост: дождаться, пока родные заснут, тихо выскользнуть сначала из комнаты, а затем из квартиры, выйти на улицу, сесть в одну из последних маршруток до Каира и приехать к Линде. В последний момент она решила написать родным прощальную записку. Линда, как обещала, пришла днем и тайком передала Моне никаб, так что теперь она надеялась доехать до Каира никем не узнанной.

Стемнело; день подходил к концу. Мона слышала, как отец и братья пришли с работы; из столовой донеслись соблазнительные запахи. Она вспомнила, что за весь день не смогла проглотить ни крошки, и вдруг почувствовала зверский голод.

– Сумайя, ты не могла бы поговорить с отцом? Скажи ему, что я хотела бы поужинать вместе со всеми.

– Я попробую, – кивнула та и исчезла за дверью.

Через пять минут Сумайя вернулась и покачала головой.

– Он еще злится. Потерпи немного, дорогая. Сегодня тебе лучше поужинать здесь.

– Хорошо, – Мона пожала плечами. – Тогда принеси мне, пожалуйста, еду.

После полуночи обитатели квартиры стали отходить ко сну. Мать заглянула в комнату, чтобы пожелать дочерям спокойной ночи; Моне пришлось надеть ночную рубашку и лечь в постель. Больше часа она лежала, прислушиваясь к каждому звуку, пока не убедилась, что все спят. Подождав еще немного, Мона встала, быстро оделась, подхватила сумку и вышла из комнаты.

Путь до входной двери показался ей нескончаемым. Выложенный плиткой пол никогда не скрипел, но Моне постоянно чудилось, что ее шаги звучат слишком громко. Вот и тумбочка: она принялась отчаянно шарить по ней руками в поисках ключа, стараясь делать это бесшумно. Ключа не было.

Мону прошиб холодный пот. Пытаясь взять себя в руки, она несколько раз глубоко вздохнула и включила фонарик на телефоне, чтобы еще раз внимательно все осмотреть.

«Что же случилось? – отчаянно размышляла Мона. – Неужели отец что-то заподозрил? И как мне теперь поступить?»

В панике она принялась освещать пол и стены. Куда же они могли положить ключи? Если отец унес их с собой в спальню… нет, она ни за что не решится зайти туда. Вдруг свет фонарика выхватил неприметный гвоздь, вбитый в стену рядом с входной дверью, и висящую на нем связку ключей.

«Господи! Они и не думали прятать их от меня, – поняла Мона. – Должно быть, ключи давно перестали класть на тумбочку, а я просто не обратила внимания».

Она нашла нужный ключ и, стараясь действовать максимально тихо, вставила его в замочную скважину. Один поворот, затем второй… Сердце Моны отчаянно стучало; она прислушивалась к тишине, пытаясь разобрать, не разбудила ли родных.

«Комната родителей в другом конце дома, – убеждала себя девушка, – так далеко, тем более за закрытой дверью, они ничего не смогут услышать. Надо взять себя в руки».

В последний момент она вспомнила о письме.

«Надо было оставить его в комнате. Ладно, пусть будет здесь». – И Мона положила исписанный лист бумаги на тумбочку.

Дверь была открыта, Мона подхватила сумку и острожно вышла за порог. Не выдержав, она обернулась и в последний раз взглянула на отчий дом, но тут же одернула себя.

«Нет времени на сожаления. Я все решила, и да поможет мне Аллах».

Тихо прикрыв за собой дверь, Мона надела никаб, быстро спустилась по лестнице и вышла на улицу. Половина третьего ночи – детское время для Египта, тем более летом, но в их деревне большинство людей ложились спать рано. На улице почти никого не было; правда, некоторые кофешопы еще работали, и сидящие там мужчины пили чай-кофе, играли в нарды или шашки, курили шишу. Мона старалась держаться от этих заведений подальше – она шагала по улице, опустив голову, и торопилась выйти к автостанции. Маршрутки до Каира еще ходили, и она надеялась, что успеет сесть в последнюю машину. Так и вышло; однако там Мона столкнулась с семьей знакомых и в очередной раз похвалила себя за предусмотрительность: если бы не никаб, скрывший ее лицо, неизвестно, к чему могла привести эта встреча.

По дороге она размышляла о том, как станет жить без помощи Ахмеда и родителей. В голову совсем некстати полезли мысли об очередных народных волнениях, которые уже начались в Каире. Мона по-прежнему мало интересовалась политикой, но находиться в это время в Египте и не знать о готовящихся выступлениях было невозможно: политика была главной темой для обсуждений всех ее египетских знакомых, а СМИ только и писали о возможных сценариях развития событий и перспективах Мурси потерять власть этим августом. Моне оставалось надеяться, что новая волна забастовок пройдет быстро и относительно бескровно, а офис их компании продолжит работу в обычном режиме; ведь во время первой революции большинство учреждений в Каире оказались в лучшем случае закрыты, а в худшем – разграблены мародерами.

К ночи Каир освободился от пробок; Мона быстро доехала до конечной и принялась ловить такси, но свободных машин долго не было. Опасаясь стоять на одном месте, девушка шла вдоль дороги, поминутно оглядываясь.

«Как назло, – сердилась она. – Когда такси не нужны, они всегда тут как тут. Ну почему же сейчас никто не останавливается?»

Наконец ей удалось поймать машину; она быстро села на заднее сиденье и назвала адрес Линды. Напряжение потихоньку отпускало ее. Машина летела по пустым улицам, Мона вдыхала запах свободы и старалась не думать о том, что скажут родители, узнав о ее побеге.

Спохватившись, она набрала номер Линды и менее чем через полчаса уже входила в ее квартиру. Подруга встретила ее в дверях.

– Как все прошло? – тихо спросила она.

– Более или менее. Ушла незаметно, но страшно перенервничала.

– Представляю. Меня саму всю трясет.

– Мизу ничего не знает?

– Нет. – Линда заметно погрустнела. – Я не стала ему говорить.

– Прости, что так получилось. Я не хочу доставлять тебе неприятности. Обещаю, что не задержусь надолго; если повезет, никто не узнает, что я была здесь.

– Мона, ты же знаешь, как я к тебе отношусь…

– Конечно, знаю. Но Мизу сильно не понравится, что я у вас, и в общем, его тоже можно понять. Я постараюсь найти квартиру как можно скорее.

– Ладно, давай спать, уже очень поздно.

Моне показалось, что будильник прозвенел, едва она закрыла глаза. Спросонья девушка не сразу поняла, где находится.

«Я у Линды. Мне наконец удалось сбежать, и сегодня – первый день моей новой жизни», – напомнила она себе.

Дорога до работы заняла довольно много времени, и Мона едва не опоздала. В офисе ничего не изменилось, но она все равно ощущала неловкость. Ей казалось, что все знают о случившемся и смотрят на нее искоса; Моне приходилось постоянно одергивать себя и сдерживать разыгравшееся воображение. За время ее отсутствия накопилось много дел, но сосредоточиться на работе не получалось: все мысли были направлены на то, чтобы решить свой жилищный вопрос. К обеду Мона осмелела настолько, что решилась попросить взаймы у Иман и еще одной знакомой, но обе с видимым сожалением отказались дать ей деньги, сославшись на собственные финансовые трудности. Эта неудача совершенно выбила Мону из колеи; вечером она осталась сидеть за своим рабочим столом, имитируя трудовую деятельность, – на самом деле ей просто не хотелось идти обратно к Линде. Она понимала, что ставит подругу в сложное положение перед мужем, и очень рассчитывала съехать как можно скорее, но теперь совершенно не представляла, что ей делать. В своих планах Мона обычно не забегала мыслями дальше побега из дома: отчего-то она была уверена, что стоит ей уйти, и дальнейшие проблемы должны разрешиться сами собой. Теперь же в голову некстати полезли воспоминания о том, что когда-то сказала ей Линда.

«Она оказалась права, – подумала Мона. – Меня воспитали так, что все проблемы должен решать мужчина. Сначала папа, потом Ахмед… Хоть я восставала против этого порядка и стремилась к самостоятельности, на самом деле у меня не получается даже снять квартиру. У кого попросить денег? Да и как их потом отдавать?»

В отчаянии она вновь и вновь перебирала варианты. Связь со старыми подругами практически потеряна с тех пор, как Мона вышла замуж; а уж после ее скандального развода те точно не станут с ней связываться. Семья наверняка не хочет ничего слышать о блудной дочери. В офисе близких друзей у нее нет – она уже попросила у всех, у кого могла, и получила отказ.

«Какая же я была дура, что не забрала деньги у Ахмеда, – корила себя Мона. – Даже шкатулку с драгоценностями оставила… Ну не идиотка? Ведь это нужно было брать в первую очередь».

В отчаянии Мона решила оценить те драгоценности, что были на ней: серьги, браслет и кольцо. «Возможно, этого хватит на первый взнос за квартиру», – решила она. Ей дали телефон риелтора, но она решила не звонить ему до тех пор, пока не добудет деньги.

«Другого выхода у меня нет, – поняла Мона. – Если не решу свои финансовые проблемы, то скоро буду ночевать под мостом. Попробую продать то, что есть».

Она мельком взглянула на обручальное кольцо и вдруг почувствовала безмерную усталость. В памяти всплыла картинка, как они с Ахмедом покупали махр накануне свадьбы. Казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Мона вдруг ощутила себя такой безмерно жалкой, что из глаз хлынули слезы.

Истерика закончилась минут через пять; она взяла себя в руки и пошла умываться. В этот момент ее телефон завибрировал, оповещая о новом сообщении. Она несколько раз перечитала текст, пытаясь вникнуть в суть. Линда сообщала, что отец знает о ее местонахождении и приехал забрать дочь живой или мертвой.

«Господи, что же это такое? – Мона была в каком-то странном оцепенении. – Почему они не могут оставить меня в покое? Неужели не понятно, что я и так в отчаянии, раз решилась на этот шаг?»

Она без сил опустилась на стул и попыталась оценить ситуацию. К Линде возвращаться нельзя. Еще повезет, если удастся тайком забрать свои вещи, – разумеется, не сегодня. Но куда же ей идти прямо сейчас? В этот момент телефон вновь завибрировал – звонил Сергей. Они уже разговаривали сегодня утром, и Мона обещала перезвонить, но забыла это сделать. Сейчас на нее накатило огромное облегчение: должно быть, Сергей – последняя соломинка, за которую она может ухватиться.

– Привет.

– Привет. Как твои дела, Мона? Почему ты не перезвонила?

– Потому что новостей нет. В смысле, хороших новостей.

– Что-то случилось?

– Я пыталась найти квартиру, но безуспешно. Нет денег на аренду. А сейчас Линда сообщила, что мой отец приехал к ней и хочет забрать меня обратно.

– То есть к Линде тебе нельзя?

– Если только я не хочу оказаться запертой в комнате до конца моих дней.

– И где ты будешь ночевать?

– Видимо, под мостом, – вздохнула Мона. – Я постараюсь продать свои драгоценности… Потом сниму номер в какой-нибудь недорогой гостинице. А завтра буду думать дальше.

– Понятно, – вздохнул Сергей. – Ты еще в офисе? Жду тебя у ворот через пять минут.

– Спасибо, – с признательностью откликнулась Мона. – Буду.

Когда она спустилась, Сергей уже ждал внизу; его машина приветливо мигнула фарами. Мона уселась на переднее сиденье.

– И никакой конспирации? – насмешливо уточнил Сергей.

– Конспирация больше ни к чему.

– Что-то ты плохо выглядишь.

– Спасибо за комплимент.

– Я не хотел тебя обидеть.

– Знаю. Прости, я очень нервная.

– Ладно, сейчас мы обеспечим тебе крышу над головой, а потом подумаем обо всем остальном.

– Обеспечим крышу над головой? Что ты имеешь в виду?

– Я случайно узнал, что в моем доме сдается квартира.

– Но… это же, наверное, очень дорого.

– Что ж, раз из-за меня ты лишилась дома, я должен как-то исправить ситуацию.

– Но я не могу принять от тебя деньги… Пойми, мы же с тобой…

– Что? Договаривай.

– Формально мы друг другу никто.

– Я думал, мы друзья.

– Смешно. Может, в твоей Украине это нормально – пойти и снять квартиру своей подруге, но в Египте…

– В моей Украине я бы не заморачивался. Поселил бы тебя у себя, и дело с концом.

– А что, у вас мужчина и женщина действительно могут свободно жить в одной квартире?

– Представь себе, да. И полиция не будет ломиться проверять документы. Если оба совершеннолетние, то это их личное дело.

– Как странно… Вы как будто инопланетяне.

Сергей расхохотался.

– Когда я только приехал сюда, вы тоже казались мне инопланетянами. А теперь, ты знаешь, даже привык. Почти не вздрагиваю, когда вижу очередное женское лицо в парандже.

– А раньше вздрагивал?

– Еще как! Казалось, она вот-вот достанет из своего широкого черного платья бомбу и взорвет тут все к чертовой матери.

– Если бы каждая женщина в парандже носила бомбу, от Египта бы уже камня на камне не осталось. Вообще, при чем здесь бомба?

– Ну, это я сейчас более-менее понимаю. А раньше срабатывал рефлекс, что женщина во всем черном, да еще с закрытым лицом, – самая настоящая террористка.

– Мы и правда с разных планет.

– Это точно. Мона, скажи, чем еще я могу тебе помочь?

– Ничем. Если ты поможешь с квартирой, этого более чем достаточно. Мне и так неловко брать твои деньги.

– Брось, это сущие пустяки. Я чувствую себя обязанным помочь тебе. Кроме того, не забывай, что я человек корыстный и всегда преследую свои личные интересы.

– Неужели?

– Конечно. Я обеспечу себе приятное соседство. Мы можем ходить друг к другу на чай. – Увидев, как изменилось лицо Моны, он тут же добавил: – Разумеется, с соблюдением всех необходимых мер конспирации.

– Мы с тобой уже доконспирировались. Ладно, прости. Это мой прокол – я не смогла скрыть наши встречи от свекрови.

– Но ведь теперь ты свободна?

– Да. Только у нас даже абсолютно свободная женщина не должна оставаться наедине с мужчиной.

– Я так и думал. Мона, скажи… тебе очень плохо? Мы тут болтаем о пустяках, но я чувствую, что ты как будто сама не своя.

– Нормально. Конечно, я бы хотела, чтобы все сложилось по-другому, но ничего не поделаешь. Тяжело начинать новую жизнь, рвать старые связи, отношения с семьей.

– Ты уверена, что поступаешь правильно?

– Да. Мне тяжело, но если бы я сделала другой выбор, было бы еще хуже. Я в этом не сомневаюсь. Просто нужно время, чтобы как-то освоиться со своим новым положением.

– А отец? Он больше не сможет тебя забрать?

– Я думаю, он меня просто не найдет. Как, если никто не будет знать о моем новом месте жительства? В офис он не поедет – это чересчур даже для него. Скорее всего, сегодня, не дождавшись меня у Линды, отец вычеркнет свою старшую дочь из своей жизни и запретит остальным родственникам со мной общаться, – грустно заключила Мона.

– Мне жаль. Я знаю, для вас важна связь с семьей.

– Есть надежда, что со временем что-то изменится и отец признает за мной право жить своей жизнью. Но сейчас рано об этом говорить.

– Все наладится. Ты, главное, ничего не бойся. Кстати, мы подъезжаем. Слушай нашу легенду: ты сестра моего хорошего друга, закончила университет, переехала работать в Каир и ищешь жилье. Твои родители живут в Александрии.

– Я смотрю, ты неплохо освоил правила конспирации.

– Это точно. Держи деньги, я не могу платить за тебя, это будет слишком подозрительно, поэтому положи их в свою сумочку. Бери, бери…

– Но… тут слишком много.

– Денег много не бывает, – усмехнулся Сергей. – Тебе придется заплатить минимум за три месяца плюс залог. В общем, бери и не спорь.

Квартира Моне понравилась; она была небольшой, но очень уютной. Кроме того, отсюда было удобно добираться до работы. Единственное, что омрачило ее радость, это цена. Она сразу поняла, что аренда квартиры в таком доме не может стоить дешево, но озвученная цифра все равно оказалась выше ожидаемой. Впрочем, выданных Сергеем денег хватило на оплату залога и трех месяцев проживания, так что ей оставалось лишь подписать контракт. Мона сообщила бавабу, что перевезет свои вещи завтра, но ночевать останется уже сейчас; он молча кивнул. Когда Сергей с бавабом ушли, Мона снова осмотрела свои новые владения и постаралась выкинуть из головы мысли об отце, который ждет ее у Линды, и о своем туманном будущем. Подруга больше не связывалась с ней, а сама Мона опасалась ей звонить.

«Отец не будет сидеть там вечно. Рано или поздно он уйдет, – убеждала себя она. – У меня есть работа, и на три месяца решена проблема с жильем. А дальше как-нибудь выкручусь».

Спустя полчаса позвонил Сергей и пригласил ее на ужин. Мона вдруг почувствовала, что страшно проголодалась, и они по старой схеме, с соблюдением всех необходимых мер предосторожности, отправились в ресторан. Сергей пытался склонить ее к домашнему ужину, пообещав, что об этом все равно никто не узнает, но Мона решительно отказалась. Как обычно, Сергей пришел в ресторан первым, а она присоединилась к нему через десять минут.

– Ну что ж, поздравляю с началом новой свободной жизни, – усмехнулся он.

– Спасибо. Я тебе очень благодарна.

– Брось. Что там слышно от твоего отца?

– Ничего, Линда молчит. Видимо, он все еще там. – В эту минуту зазвонил ее телефон. – А вот и Линда.

Они быстро поговорили, и Мона наконец смогла вздохнуть с облегчением. Сергей не скрывал своего любопытства. За время, проведенное в Каире, он кое-как овладел арабским, но не настолько хорошо, чтобы понять весь разговор.

– Отец наконец ушел. Он догадался, что я у Линды, и приехал к ней, рассчитывая застать там меня после работы. Хорошо, что я задержалась и Линда смогла меня предупредить. Она сказала папе, что я переночевала у нее и временно оставила свою сумку, а сама уже переехала на другую квартиру. Он не поверил и дожидался меня почти три часа. Бедная Линда! Представляю, каково ей пришлось.

– Но главное, что он уже ушел. Ты уверена, что отец не попытается тебя разыскать?

– Нет. Он просил Линду передать мне, что у него больше нет дочери по имени Мона.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Но этого следовало ожидать.

– То есть теперь ты абсолютно свободна?

– Свободна как ветер. Даже дух захватывает.

Сергей улыбнулся, и Мона ответила ему робкой улыбкой.

«Как жаль, что это ничего не изменит в наших отношениях, – подумала она. – Или изменит?»