Не часто бывает, чтобы автор дал своему произведению такое верное и точное заглавие, как назвал Яков Моисеевич Тайц книгу, которая лежит перед вами, читатель! «Неугасимый свет»… Поистине эта книга пронизана неугасимым светом сердечного тепла, доброй, светлой усмешки и безбрежной любви к людям.

Эго тем более дорого, что в книге Я. М. Тайц писал не о какой-нибудь необыкновенной жизни, счастливой и прекрасной, и не о каких-либо замечательных людях, героических, вдохновенных. Нет, Я. М. Тайц писал о жизни, серенькой, как осенний день, о жизни, полной лишений, о взрослых людях, задавленных до революции нищенской заботой о куске хлеба, и о детях, почти лишённых хотя бы самых маленьких ребячьих радостей. Но сколько душевного благородства видит автор в этих измученных людях, в этих детях, трогательных и милых!

Жизнь Я. М. Тайца, в особенности его детство и юность, была пёстрая, как лоскутное одеяло, расшитое затейливым узором бесконечных странствий: из городов и местечек Виленской губернии в Варшаву, в Бессарабию, в Одессу — на Чёрное море, на Украину — в Харьков, в Москву. С раннего детства Я. М. Тайц видел много, а главное, видел хорошо- умным и цепким взглядом будущего писателя. А добрая и щедрая писательская память сохранила всё увиденное, окружив это облачком сердечной ласки и сочувствия.

На первый взгляд, рассказы Я- М. Тайца повествуют, казалось бы, о событиях незатейливо-повседневных. Но, можег быть, именно вследствие этой повседневности перед читателем возникает картина целой исторической эпохи, уже отошедшей, уже мало кому памятной. Это — последнее десятилетие перед Великой Октябрьской социалистической революцией, и развёртывается оно в пресловутой «черте оседлости», то есть в той небольшой части царской России, за пределами которой евреям не разрешалось жить. Здесь, в тесноте, скученности, острой нищете, матери Якова Тайца нелегко было в иные дни раздобыть взаймы двадцать копеек на обед. Здесь «грошик»- полкопейки, монетка, которую вряд ли видали сегодняшние советские дети, — составлял солидную сумму, а две копейки, позволявшие участвовать в бродячем лотерейном «счастье», были целым состоянием. Здесь люди надрывались па работе от зари до зари, а маленькие девочки, занятые на разборке тряпья для суконной фабрики, зарабатывали копейки и наживали при этом туберкулёз. Семье маленького Я amp;apos;чи Тайца жилось особенно трудно: отец его был писатель, журналист, еле перебивавшийся с хлеба на квас, но он был к тому же революционер, подпольщик. Его сажали в тюрьмы, и семья его в это время голодала подолгу. Но в среде, нищей и убогой, распускалось порой, как сказочный цветок, желание и умение помогать друг другу, делая это мягко и деликатно. Нельзя без глубокого волнения читать, как просто и благородно дедушка маленького Яши («папин папа») пустил к себе жить погорельцев, семью белорусского крестьянина Петруся Кашкуревича, и вместе со своим сыном, рабочим-кожевником Рафаилом, отдал погорельцам всю свою скудную «наличность». Царское правительство изо всех сил старалось натравить русское население на поляков, белорусов и литовцев, а всех их — на евреев. Но эти попытки очень часто разбивались о глубокое чувство дружбы, вытекавшее из общих страдании народов, из общего гнёта и бесправия.

Особое место занимают в книге Я. М. Тайца те рассказы, где описываются жестокость и зверства старой «солдатчины». Очень хороши рассказы о Ефиме Заке — малограмотном «живописце вывесок», талантливом самородке, незнакомом с «перспективой» и «анатомией», чудесном человеке, всегда весёлом, никогда не унывающем, всегда готовом помочь людям даже в ущерб интересам собственной семьи. Действие рассказов происходит уже на фоне гражданской войны, и светлый оптимизм Ефима Зака сливается с радостным чувством победы Красной Армии над насильниками и разбойниками белогвардейщины.

Французская писательница Жорж Саид писала: «В книге должен отразиться человек, её автор. Иначе это пустая книга». Книга «Неугасимый свет», лучшая из книг Якова Тайца, пленяет читателя тем, что в ней глубоко и светло отразился её автор, весёлый и мудрый, нежно любящий людей, сдерживающий горькую слезу над их неудачами и несчастьями и чуть-чуть добродушно посмеивающийся над их слабостями.

Яков Тайц умер ещё не старым — пятидесяти лет. Все мы осиротели без его доброго и весёлого голоса. Но после смерти голос этот хорошо расслышит всякий, кто прочтёт его книгу «Неугасимый свет».

Александра Бруштейн

1958 г.