Сначала забрали в солдаты дядю Герцке. Потом хотели забрать и дядю Рувима. Но Рувим уехал в Америку, и дома остались только мама, бабушка и Янкеле.

Бабушка часто вздыхала, жаловалась:

— Что это за дом без мужчины? Разве это дом?

Янкеле обижался:

— А я, бабушка?

— Ну, ты! Тебе ведь ещё не тринадцать лет! Янкеле с огорчением загибал пальцы: девять, десять, одиннадцать, двенадцать… Долго ещё ему не быть мужчиной в доме!

А всё-таки он много помогал бабушке по хозяйству, особенно в пятницу. Потом они ждали первой звезды. Если звезда, значит, уже суббота, ничего делать нельзя.

Бабушка только что вымыла пол и зажигала свечи. Янкеле посыпал сырые половицы опилками. Вдруг раздался сильный стук в дверь. Бабушка открыла, уронила спички и схватилась за косяки. В дверях стоял пристав.

— Здесь проживает мещанин Гутман Рувим… — Он заглянул в бумагу и с трудом выговорил: — Рувим-Пин-хус Нах-манович?

Пламя на свечах подскочило. Янкеле забился в угол между комодом и печкой. Бабушка нагнулась за спичками. Она никак не могла их нащупать.

— Здесь.

— Ага!

Загремели шпоры. Пристав вошёл в комнату. Сел, сбросил снег с бороды и поставил шашку между колен. Громадные следы остались на полу, среди опилок.

— А где он сам пропадает… Ру-вим-Пин-хус Нахмано-вич?

Бабушка засуетилась:

— Теперешние дети, господин пристав! Разве они что-нибудь скажут! Вы знаете, где они? Так и я знаю! Они же не слушаются, господин пристав!

— Мадам Гутман! — закричал пристав. — Вы плохая мать! Таких матерей сажать надо!

Он схватил с комода субботний подсвечник и поставил ближе к себе на стол. Янкеле замер.

А пристав достал папиросы «Фру-фру», пригнулся к свечке и закурил. Как будто это обыкновенная спичка!

Янкеле ужаснулся. В пятницу вечером человек дотронулся до подсвечника! Прикурил от субботней свечи! Янкеле затаил дыхание. А что, если сейчас грянет гром, блеснёт молния и вопьётся приставу в грудь — туда, где болтается шнур и свисток.

Янкеле съёжился. Пристав стукнул шашкой:

— Один сын у вас политический преступник, другой уклонился от явки в воинское присутствие!

— Теперешние дети… — начала бабушка. Но пристав перебил её:

— Что вы мне толкуете: «Дети, дети»! Тут разговор короткий: или он в двадцать четыре часа явится к воинскому начальнику, или… — он затянулся и выдул дым прямо бабушке в лицо, — вы за него заплатите штраф в размере… — он ещё раз затянулся, — трёхсот рублей!

— Трёхсот рублей? — шёпотом повторила бабушка и опустилась на сундук. — Трёхсот рублей?! — Она тихонько засмеялась. — Спросите раньше, я когда-нибудь глазами видела трёхсот рублей? Я только издали слыхала, что на свете бывает трёхсот рублей, четырёхсот рублей…

Пристав схватил с подоконника чернильницу Янкеле, снял фуражку, бросил на пол окурок и стал писать.

— Что касается описи имущества…

— Какая у нас имущества? — Бабушка махнула рукой. — Вы же сами видите, господин пристав!

Пристав почесал вставочкой нос, оглядывая комнату.

— Ну, стол… подсвечники, комод… — Вдруг он заметил большие блестящие глаза Янкеле. — А там кто прячется?

— Внучек, — сказала бабушка.

— Внучек?… Видите, у вас не так уж мало имущества! — Пристав перечитал бумагу. — А теперь, мадам Гутман, распишитесь.

Бабушка не шелохнулась:

— В субботу мы не пишем, господин пристав. Потом я же по-русски неграмотная, господин пристав! А кресты я не буду!

Пристав повернулся к печке и поманил пальцем:

— Поди сюда, дезертир!

Янкеле несмело подошёл к столу.

— Писать умеешь?

Янкеле молча мотнул головой.

— Подпишись!

«Подпишись»? Янкеле не верил своему счастью. Его просят расписаться, как большого! Он ещё никогда по-настоящему не расписывался.

Вдруг он вспомнил: ведь сейчас уже суббота, писать нельзя. Он растерянно оглянулся на бабушку. «Ничего, котик, не бойся!»

Пристав показал толстым пальцем:

— Здесь!

Янкеле осторожно взял перо, наполнился гордостью и медленно вывел большими буквами: «ГУТМАНЪ». И от твёрдого знака такой хвостик пустил, как полагается на подписи. Получилось хорошо, даже сам пристав похвалил:

— Молодец!

Он забрал свои бумаги, шашку, фуражку и ушёл. Только следы свои оставил на полу…

Янкеле стал укладываться. Бабушка молча сидела у стола. Янкеле босиком, в одной рубашке подошёл к ней:

— Бабушка, ты не скучай, я знаю!

— Что ты знаешь, Янкеле?

— Я знаю… — Он обнял её. — Мы не дадим ему эти триста рублей, и нас посадят в тюрьму, и мы тогда будем вместе с папой!

Бабушка улыбнулась. Янкеле прижался к ней;

— А это ничего, что я в субботу подписался?

— Ничего, — ответила бабушка, — тебе ведь ещё не тринадцать лет!

Янкеле успокоился и лёг. Оказывается, иногда даже лучше, когда тебе нет ещё тринадцати лет!

Он долго ворочался на своём сундуке, потом повернулся лицом к бабушке:

— Вот ты всё жалуешься, что нет мужчины в доме. А кто бы тогда подписался, если бы не я?

Он скоро заснул. Бабушка долго прислушивалась к его дыханию. Он спал крепко и даже всхрапывал, как настоящий взрослый мужчина после длинного трудового дня.