Новое дело иной раз кажется трудным и непонятным. Не знаешь, как и взяться за него. А потом возьмёшься, смотришь — ничего, пошло! И то, что недавно казалось мудрёным и непосильным, представляется простым и лёгким.

Когда ребята остановились возле дома Онуте, Миша выступил вперёд:

— Ребята, видите вот этот дом, да? Вот давайте его разберём!

Ребята зашумели. Шутка ли — разобрать дом! Правда, дом небольшой, не то что в центре, не многоэтажный какой-нибудь. Маленький кирпичный домик, каких много на окраине.

Всё-таки это был настоящий дом. Передняя стена его провалилась внутрь. Туда же обрушилась черепичная крыша. Всё это возвышалось бесформенной грудой. Попробуй подступись к ней с голыми да ещё ребячьими руками!

Всё это Миша отлично понимал. Но он понимал и другое: когда рук много, тогда ничего не страшно. А рук набиралось порядочно: ребят было много.

— Нам ведь ни взрывать, — сказал Миша, — ни долбить — ничего! Только немножко разобрать. Только чтобы до полу добраться. Онуте, скажи им.

Онуте только сейчас поняла, что Миша затеял. Она вскочила на бревно, на котором они с Мишей когда-то сидели, и стала что-то горячо втолковывать ребятам.

Антанас послушал её и тоже вскочил на бревно. Пятрас сдёрнул его оттуда за рубаху. Юргис молча разглядывал развалины.

Бронек деловито подтянул штаны и подошёл к Мише:

— А для чего?

Миша встал на бревно рядом с Онуте:

— Там… под домом, подвал… — Он показал на Онуте: — Там был её папа. А где он сейчас — неизвестно. Вот мы расчистим, узнаем… Давайте, ладно?

Ребята снова зашумели. Юргис высоко поднял руку и крикнул:

— Герай! (Хорошо!)

Тут Бронек снял каску, засучил рукава и поплевал на руки:

— Тьфу! Hex бендзе так! (Пускай будет так!) — Он обернулся к своим: — Хлопцы, добже?

— Добже! — откликнулись хлопцы и стали карабкаться на развалины.

За ними полезли все остальные. Полез было и Зелёненький, но Бронек строго крикнул ему:

— Идж до низу! Идж!

И Зелёненький остался внизу.

Через минуту началась работа. Вот где пригодились самодельные ружья, штыки и сабли!

Ими очень удобно было подковыривать кирпичи, черепичины, глыбы штукатурки.

Густая пыль окутала развалины, жирно припудрила носы, щёки и лохматые головы ребят. Все сразу поседели, будто старики. Но никто не обращал на это внимания.

Дело спорилось. Где один не справлялся, брались вдвоём. Где двоим было не осилить, принимались втроём, вчетвером — рук хватало!

Весёлый шум поднялся над разрушенным домом. Ребята переговаривались, перекликались. С глухим стуком, раскалываясь на куски, шлёпались рыжие черепичины.

Миша работал рядом с Онуте. Вот он наткнулся на толстую обугленную балку. Он ухватился за её заострённый конец, но балка не поддавалась. Онуте стала помогать ему — ничего не вышло. Тогда она позвала Юргиса. Тот поплевал на руки, покряхтел, попыхтел — ни с места! Подошёл Бронек, приналёг — и тут наконец-то тяжёлая балка подалась и с грохотом покатилась вниз.

— Так! — сказал Бронек.

И Миша, выпрямляясь и переводя дух, тоже сказал:

— Так!

Работа шла хорошо. Потом Зеличку надоело стоять внизу, и он стал карабкаться наверх.

— Зелёненький, — сказал Миша, — сюда тебе не надо, упадёшь. Иди туда, вниз!

Зелёненький покачал покрытой пылью головой:

— Не… Я тут… тут…

— Иди, иди, Зелёненький. А кто будет кирпичи складывать?

Зеличок показал на Онуте:

— Он!

— Не он, а она, — засмеялся Миша и махнул рукой — Ладно, пусть его копается где хочет.

Неподалёку от них работали Юзек и Пятрас. Они тоже наткнулись на балку. Вдвоём они кое-как выворотили её и поставили стоймя. Вдруг раздался пронзительный крик Онуте:

— Ой!

Миша вскинул голову. Юзек и Пятрас не смогли удержать тяжёлую балку, и она медленно падала на Зеличка.

— Эгей! — заорал Юргис, бросаясь к Зеличку.

Но Миша был поближе. Он кинулся к малышу и оттолкнул его. А балка, выворачивая нижним концом кирпичи, рухнула — и прямо Мише на ногу.

Он завопил от боли и упал. Ребята окружили его.

— Бревно… бревно снимите! — простонал Миша.

Бронек и Юргис скатили с Мишиной ноги балку. Сразу стало легче.

Вот… уже лучше… Ничего… Сейчас пройдёт!

Но боль не проходила.

Онуте присела на корточки и принялась расшнуровывать Мишин ботинок.

— Ой нет, не надо! — закричал Миша, потому что ему стало гораздо больней. — Ничего… я лучше домой…

Он с трудом поднялся, сделал было шаг, но снова присел. Бронек мигнул Юргису. Они стали рядом с Мишей, по обеим сторонам, положили его руки к себе на плечи и помогли ему спуститься с развалин.

— Ничего… я сам… я сам… — повторял Миша, опираясь на товарищей.

— Добже, добже, — ответил Бронек, поудобней перехватывая Мишину руку на плече.

Онуте пошла было за ними, но Миша сказал:

— Онутечка, ты лучше здесь оставайся… с ребятами… Я скоро.

Онуте осталась. А Миша, прыгая на одной ноге, с помощью Бронека и Юргиса заковылял по улице. Они спустились к мосту. Идти было далеко, и они решили сделать передышку. Но тут сзади раздалось: цок-цок… цок-цок…

К мосту спускался извозчик. Бронек выбежал па дорогу и поднял руку. Старый, согбенный извозчик натянул вожжи. Лошадь остановилась.

— Проше пана, — зачастил Бронек, — тут хворый хлопчик. Проше пана, до гошпиталя…

— А гроши? — спросил извозчик.

— Гроши нема, проше пана… То хлопчик з Москвы, то бардзо добрый хлопчик, то сын поручника Червоной Армии, проше пана! — без умолку говорил Бронек.

Старик оглянулся на Мишу, подвигал седыми бровями:

— Добже! Тильки прендко! (Только быстро!)

— Прендко, прендко! — обрадовался Бронек. Они с Юргисом помогли Мише взобраться на потёртое мягкое сиденье, сами уселись рядом, и коляска покатилась на толстых, дутых шинах.

Так-то Мише пришлось всё-таки впервые в жизни проехаться на настоящем извозчике — с кнутом, с фонарями, с кожаным верхом, который можно поднять и опустить.

У ворот госпиталя стоял с метлой дядя Корней. Он с удивлением уставился на извозчика и его пассажиров.

— Дядя Корней, — сказал Миша, — позовите, пожалуйста, папу.

— Что случилось?

— Ничего, дядя Корней! Позовите его…

Дядя Корней побежал к главному корпусу.

А Броней и Юргис помогли Мише добраться до флигелька. Миша хотел было лечь, но, подумав, сел на стул.

Открылась дверь, вбежал папа:

— Миша, что с тобой?

— Ничего, папа, не беспокойся. Просто немножко балкой прищемило ногу, и всё.

— Какой балкой?… А ну, ложись!

Папа мигом разрезал шнурок, снял ботинок, сдёрнул чулок и принялся осматривать пальцы.

— Ну, вот что, — сказал он немного погодя, — твоё счастье, что ты был обутый. — Он поднял грязный, покрытый белой пылью ботинок с продавленным носком. — Видишь, какой твёрдый носок! Потрогай. Вот ему кланяйся за то, что он тебе пальцы спас. — Он бросил ботинок под кровать. — Всё-таки дней пять тебе полежать придётся.

— Пять дней! — закричал Миша. — Нет, папа, пять дней никак нельзя.

— Льзя — нельзя, а придётся. А вам, друзья, спасибо, что помогли этому непутёвому человеку.

Юргис и Бронек вышли из флигелька и отправились опять на Зверинец. А папа сделал Мише примочку, бинтом ловко перевязал ступню и сказал:

— Никак я не думал, что ты станешь моим пациентом. В госпиталь, что ли, тебя положить?

Миша испугался:

— А разве надо?

— В Москву бы тебя, такого-сякого, — сказал папа, завязывая концы марли бантиком. — Вот! А теперь лежи-полёживай. — Он нагнулся к Мише: — Ну что, Мишук? Больно?

Миша лёг поудобней, стиснул зубы, чтобы не простонать, и сказал:

— Нет, папа, ни капельки. Просто, знаешь, ноет немножко.