Глава 1

Англия, 1830 год

Мимо нее прошествовала миссис Трюсбейл, обмахивающаяся своим огромным страусовым веером и на Гейл повеяло приторным запахом ее мускусных духов. Она мученически прикрыла глаза и судорожно сглотнула. Ее тошнило.

Рядом кто-то рассмеялся. Фальшиво. Пьяно. С каким-то булькающим звуком. Гейл поспешно открыла глаза и тут же посторонилась, когда какой-то разодетый денди, споткнувшись, чуть было не пролил на нее полный бокал шампанского.

— Прошу прощения-а!

Раскланявшись, он пошел дальше, а Гейл с ужасом наблюдала, как неподвижные, построенные на века стены бальной залы, начали на нее надвигаться.

Этот роскошный, украшенный мрамором и позолотой зал, вдруг показался ей слишком маленьким, чтобы вместить в себя ее и еще четыреста гостей, приглашенных по случаю помолвки молодой мисс Морстон с достопочтенным сэром Энтони Ричфилдом. Лепной потолок прямо-таки обваливался, сгущая и без того насыщенный духами, пудрой и кислым запахом шампанского воздух. Не будь этого фонтана, украшенного пухлыми херувимами, из глаз которых, словно слезы сочилось игристое вино, распространявшее тяжелый терпкий запах, были бы раскрыты эти огромные окна, что украшали противоположную от нее стену, ей не было бы так дурно. Малейший ветерок, малейшая свежесть или прохлада — принесли бы ей спасение. Но его не было.

Вокруг нее сновали люди, обдавая ее своими запахами — мускус, цитрус, что-то въедливо-цветочное… Стоявший возле фонтана пожилой джентльмен, втиснувший свою разбухшую фигуру в тесный сюртук, обливался потом и вытирал вспотевшую лысину муслиновым платком.

Шум в ушах нарастал, маленькие черные мошки перед глазами мельтешили все быстрее и быстрее… Она скоро здесь задохнется.

Гейл словно со стороны увидела себя — свое бледное потное лицо, с яркими точками на щеках, и полубезумным взглядом, среди этой разнаряженной веселой публики, фланирующей из конца в конец в ожидании танцев. Уже шумел оркестр, словно пробуя свои силы перед началом танцев, дамы все быстрее обмахивались веерами, шуршали шлейфами, джентльмены перед ними расшаркивались, а она — Гейл Элизабет Уолден, готова была заляпать этот сверкающий пол только что съеденным ужином и опозорить себя на веки вечные.

Глубоко вздохнув в себя этот липкий жаркий воздух, она, словно сомнамбула, направилась к выходу, мысленно представляя себе дамскую комнату и спасительную прохладную воду. И впервые, за эти полгода порадовалась тому, что ее уход остался никем незамеченным.

Дамская комната пустовала, что неудивительно — ведь вот-вот должны были начаться танцы. Стянув лайковые до локтей перчатки, Гейл налила в фарфоровый таз воды, обмакнула в него полотенце и прижала его к лицу. Ей сразу же полегчало. Она повторила эту процедуру по меньшей мере десять раз, пока не почувствовала, что ее лицо окончательно перестало гореть.

Взглянув на себя в висевшее на стене зеркало, она отстранено поправила выбившийся из прически локон, но тот через мгновение вновь вернулся на свое место и она безнадежно вздохнула. Какая разница, если она будет выглядеть слегка растрепанной? Никто и не заметит.

К ее глубокому сожалению, в ней не было ни одной хоть сколько-нибудь запоминающейся черты лица. Сколь она не всматривалась, ее взгляд ни разу не натыкался на что-нибудь выразительное, что-нибудь настолько прекрасное, чтобы кто-нибудь увидев ее раз, тут же обернулся или по крайней мере запомнил.

Нет, нет, она вовсе не была уродливой, уж за это-то она должна была благодарить Бога, ее даже нельзя было назвать дурнушкой. У нее были вполне правильные черты лица, стройная, среднего роста фигура и довольно хорошие волосы. Но всему ее облику не хватало какой-то яркости, какого-то может быть недостатка, который приковывал бы к себе внимание. Даже какой-нибудь родинки, и той было бы достаточно, чтобы отличить ее от миллиона других женщин. Но к ее сожалению, Англия была богата на таких как она — сероглазых, да светло-русых девиц на выданье…

Для нее все было бы не столь печально, если бы ее ежеминутно не сравнивали с ослепительной красотой кузины. Хотя какое тут может быть сравнение? Никто себя этим и не утруждал. Взглянув лишь раз на безупречную кожу и искрящиеся изумрудом глаза, никому и в голову не приходило, оторвать от них взгляд, и заметить на этом искрящимся фоне, сероглазое, с бледной кожей существо, коим являлась она сама.

Не помогали, ни новые прически, ни новые платья, ни новые знакомства. Там, где царствовала несравненная Селина Монтегью, не было места ни одной другой женщине.

И почему вдруг отцу пришло в голову отправить ее сюда? Неужели, он надеялся, что его дочь покорит светское общество?

Гейл невесело усмехнулась. Ну что ж, пора, наконец, взять себя в руки и вернуться. С трудом натянув на себе перчатки, она проверила, не осталось ли морщинок, и убедившись, что ее внешний вид вполне приличен, вышла. Но стоило ей появиться на пороге залы, и отметить про себя, что танцы уже начались, как Гейл остановилась.

Рядом с ней, «подпирая стены» стояла стайка унылых девиц, облаченных в такие же, как и она белые платья, с мрачным отчаянием наблюдавшие за танцующими парами. Их мамаши одарили ее косыми взглядами. Ясно, как день, что ее приходу здесь не рады. В их глазах, она была еще одним препятствием, стоявшим на пути счастья их чад, взбреди какому-нибудь дураку пригласить ее на танец.

Резко свернув к стеклянным французским дверям, Гейл вошла в затемненную оранжерею. Здесь было не так душно, как в зале и все же экзотические растения, коими так гордились покойные родители мисс Морстон, раскинув свои листья-щупальцы, источали такие же запахи. Но по крайней мере, тут было тихо.

Внимательно оглядев темнеющий сад, Гейл заприметила скамью, полускрытую тенями. Достаточно далекую, чтобы ее могли заметить из залы и достаточно близкую, чтобы кому-нибудь пришло в голову, что она скрывается. Идеальное место для отдыха.

Из залы донесся чей-то смех и ей показалось, что сюда кто-то приближается.

Не хватало еще нарваться на какую-нибудь парочку. Придется обмениваться любезностями, всем будет неловко… Если она сейчас же спуститься по ступеням вниз и обойдет несколько кадок с пальмами, то вполне успеет скрыться, оставшись незамеченной.

Обернувшись, не видит ли ее кто, Гейл торопливо начала спускаться по ступеням в сад, но неловко оступившись и каким-то образом наступив на юбку собственного платья, вдруг полетела куда-то вниз…

Первой мыслью, которая пронеслась у нее в голове — какой позор, если кто-нибудь увидит, что она упала. Вторая так и не успела прийти ей в голову, ибо неожиданно она на кого-то налетала…

Первым, на садовую дорожку упал мужчина, следом, прямо на него, упала и она. Еще в полете, пытаясь уменьшить все собственного тела, она выставила вперед руки, и согнула ноги в коленях. Но приземлившись, ее согнутый локоть попал мужчине под дых и он с шумом втянул в себя воздух.

Какой позор!!!

— Че-е-е-рт! Простите, мистер…

Гейл быстренько скатилась с мужчины, и в ужасе взглянула на светившиеся стеклянные двери. Кажется, никто ничего не видел.

И только мгновение спустя поняла, что именно она сказала!

Мужчина, кажется, ругался себе под нос, но она не особенно слушала, чувствуя, как от стыда у нее горят уши и багровеют щеки. Гейл с трудом приняла сидячее положение, сдула с лица локон и попыталась как можно быстрее встать.

Ну вот и все, сейчас они разойдутся, но прежде она, конечно, принесет ему свои искренние извинения, и все будет позабыто. Как будто и не было.

Но незнакомец, будто и не собирался вставать. Так что ей пришлось встать так, чтобы ее юбки хоть как-то загораживали распластавшееся на земле тело от светящихся дверей зала. Она даже чуть склонилась над ним, пытаясь заглянуть в искаженное от боли лицо.

— Мистер? — позвала Гейл, пытаясь привлечь его внимание. Ей пришлось откашляться, так как голос ее предательски дрожал от испуга. — Мистер, вам плохо? — повторила она.

— Проклятье-е. — Он, кажется, застонал.

— Вам помочь? Возьмите мою руку, я помогу вам подняться…

Он опять проигнорировал ее.

— Мистер?

— Да отстаньте, черт вас подери!!!

Он с шумом тяжело вбирал себя воздух и как-то согнулся, словно его мучила ужасная боль.

— Вас могут увидеть. — Оглядываясь на освещенный зал, недовольно проговорила Гейл.

— Убирайтесь!!!

Гейл чуть было не сделала этого. В конце концов, он непозволительно груб. Но мысль, что из-за нее он мог пораниться, не давала ей покоя.

— Может быть, позвать на помощь?

«Только бы он не согласился, — тут же подумала она. — Иначе ей придется объяснять, как он оказался на земле».

Он еще раз пробормотал какое-то замысловатое проклятье, но все же приподнялся, а потом, проигнорировав ее протянутую руку, встал сам, и, поморщившись, начал отряхивать свой костюм.

Она так и не решилась уйти, хотя видит Бог, ей очень хотелось — но как бы то ни было это она свалила его с ног и хотя бы ради приличия должна была извиниться. Рассеянно оглаживая собственные юбки, она тем временем всматривалась в незнакомца и пыталась определить, действительно ли с ним все в порядке… Так и не разобравшись, она все же рискнула поинтересоваться:

— У вас все хорошо? Прошу великодушно простить меня, мистер… — так как он явно не намеривался назвать ей собственное имя, Гейл, решила не обращать на это внимание. — Мне очень жаль, что я налетела на вас и причинила вам такую боль…

Он, наконец, поднял голову и взглянул на нее, хотя вряд ли что мог увидеть. Гейл стояла спиной к стеклянным дверям, в то время как он, наоборот, был хорошо освещен золотистым светом из залы. От изумления, она даже забыла, что еще хотела сказать.

«Матерь Божья! Разве такие бывают?!»

Перед ней стоял самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела в жизни. Даже не красивый, нет, это обыденное слово не совсем подходило, для такого как он… обольстительный. Да, да, именно обольстительный, словно специально созданный Богом для того, чтобы смущать женские взоры и вводить их в грех…

Узкое загорелое лицо, прямой нос, стальные глаза, смягченными длинными светлыми ресницами и чувственный, четко очерченный рот — все это великолепие принадлежало разгневанному незнакомцу с поджарым, худощавым телом. Цвет его волос было трудно определить — они были слишком короткие, но, кажется, имели нечто среднее между темным медом, или корой дерева — сплав коричневого с золотистым. Порочный, сказочно красивый и ужасно разгневанный… Он прищурившись пытался разглядеть ее, и его красивый рот был иронично поджат, что явно выдавало его настроение.

— Ну что, налюбовались?!

Гейл закрыла рот. Вот уж повезло, так повезло! Ну почему, она не налетела на какого-нибудь пожилого добродушного джентльмена?

— Я не давала повода, грубить мне.

— Да что вы говорите? Разве это я сшиб с ног человека?

— То, что я оступилась, это не повод…

— Оступились? Мисс, да вы даже не смотрели куда идете. — Его тон был резок и язвителен, словно он отчитывал школьницу. — На вашем месте, я бы по чаще смотрел себе под ноги, а не выворачивал шею, чтобы поглядеть, следует ли за вами ваш поклонник.

Гейл уже было хотела сказать, что у нее нет никакого поклонника, но решила, что не стоить говорить этому грубияну об этом.

— Вам тоже не помешало бы смотреть, куда вы идете. Тогда я просто бы пролетела мимо!

Он ухмыльнулся. И его голос неожиданно смягчился:

— Вряд ли вам тогда понравилось ваше падение.

— А я и сейчас от него не в восторге. Я лучше упала бы на дорожку, чем на такого брюзгу, как вы!

— Вот это да-а, мисс. — Его ухмылка расползлась по всему его красивому лицу. Он даже повеселел. — Да вы к тому же и нахалка!

— А вы грубиян!

Он ей иронично поклонился.

— К вашим услугам!

Гейл подняла повыше юбки и, не дожидаясь, пока он закончит раскланиваться, пошла к вожделенной скамье.

Скрытый листьями гигантского папоротника, что рос в двух деревянных кадках, стоявших по обе стороны от его кушетки, Джослин Стэнфорд граф Мейдстон, в который раз кинул скучающий взгляд на стеклянные двери, выходившие в летнюю оранжерею. Там по-прежнему никого не было.

Осторожно переменив положение затекшего от неподвижности тела, он внутренне простонал и тут же невольно хмыкнул. Он и не подозревал, что эти хрупкие на вид девицы, могут оказаться такими тяжелыми.

Мимо него проплыла миссис Трюсбейл, бросив в его сторону негодующий взгляд. Она не одобряла его самого, и уж тем более его поведения. Зачем спрашивается, один из самых завидных холостяков Лондона, отсиживается в этом темном углу, тогда, как в этом зале так много юных незамужних девиц?

Он проводил ее беспечным взглядом, нисколько не беспокоясь по поводу того, что эта старая перечница, держащая в страхе весь город свой способностью в одночасье разрушить репутацию любого, несколько подозрительно взглянула на двери оранжереи. Наверняка, ее чуткий на сплетни нос, учуял, что здесь что-то не так. Но она не стала задерживаться, а прошествовала мимо. На сей раз, знаменитый «нюх» подвел ее.

Когда же, наконец, появится эта девица? Джослин еще раз вгляделся в темнеющие стеклянные двери. Вот уже более получаса прошло, как он сидит на этой неудобной кушетке, скрываясь от остальных гостей и караулит ее возвращение. Может быть, в саду есть запасной выход, и она уже ушла?

Он почувствовал досаду, даже некоторое разочарование, ведь он так и не разглядел ее как следует. Конечно, вряд ли она будет настолько ослепительно хороша, как Селина Монтегью… Хотя, чем черт не шутит, возможно она будет также красива — мало ли, вдруг она то самое открытие сезона, о котором он еще ничего не слышал? Но вряд ли ему повезло настолько.

Он даже легонько вздохнул, поняв, что такое везение действительно вряд ли возможно. В последнее время, такое понятие как «везение» вообще исчезло из его лексикона. С тех самых пор, как Энтони вконец решил остепениться…

И куда спрашивается, тот так спешит? Они с Беа знакомы с самого детства, они никогда не были страстно влюблены друг в друга и оба были еще довольно-таки молоды, по крайней мере тридцать лет для мужчины это еще не старость.

Однако с той поры — месяц назад, как Тони решил остепениться, его привычная жизнь полетела в тартарары. Оказалось, что не так уж и весело бродить одному в поисках приключений… Ему стало скучно.

Проклятый лицемер Энтони, нацепив на себя чопорный вид, вдруг объявил, что ему все надоело и он решил наконец жениться. С его — Джоса, точки зрения, это не лучший способ поменять жизнь, но он не намеривался встревать в намерения друга. Тот всю жизнь прожил с осознанием того факта, что он в конце концов женится и не на ком-нибудь — неведомой, мифической избраннице, а на Беатрисс Морстон. Только вот он никак не ожидал, что эти вот «намерения» лучшего друга, скажутся на нем самом.

Прослышав о помолвке, его матушка, словно с цепи сорвалась — денно и нощно разглагольствуя о радостях отцовства, ответственности перед потомками, о своей надвигающийся старости — что было очень смешно!, и наконец, начала приглашать к ним в дом незамужних девиц. Причем настолько унылых — помилуй Бог, он очень любил женский пол — что даже этой его любви оказалось недостаточно, чтобы он мог просидеть в их компании более получаса. Естественно он подозревал, что все это она делает нарочно, желая подтолкнуть его к поиску более подходящей кандидатки, но изо всех сил делал вид, что не понимает.

С невинным видом, он сообщал матушке, что отправляется на очередную встречу с мисс Темплетон, а затем зайдет и к мисс Вейрат. С видимым удовольствием шел сопровождать на прогулку Селину Монтегью, и каждый раз, уныло вспоминал Тони.

Даже эта помолвка, что так помпезно начиналась, превратилась в скучнейшее мероприятие. Ему приходилось отсиживаться на этой неудобной кушетке, скрываясь от надоедливых подружек его матери и мечтать о том, чтобы как можно быстрее отсюда убраться…

Да, ему было тоскливо. На его же глазах, его собственный друг гробил свою жизнь и пытался выглядеть довольным.

Не то чтобы он был против Беа, отнюдь, та была довольно привлекательна и вполне мила характером, она даже нравилась ему… в какой-то мере… но она была слишком спокойна, слишком хладнокровна для Энтони.

Джос услышал громкое перешептывание где-то слева от себя, затем послышалось хихиканье и стайка девиц в белых платьях, изо всех сил пытающихся привлечь его внимание, прошлась мимо него. Он не стал принимать скучающий вид — зачем?, ведь поблизости не было его матери, — и всем им задорно улыбнулся. Те еще больше оживились, заволновались, но так и не подошли к нему — не осмелились, хотя, случись это, они бы его чрезвычайно порадовали. Он проводил их внимательным взглядом, оценивая их шансы в предстоящей свадебной гонке и тут же увидел, как стеклянные двери зимнего сада приоткрылись.

На минуту, девицы в белом закрыли ему обзор, и он ничего не видел, кроме пенных белых юбок, затем они наконец удалились, и его пытливому взору предстала она…

Он был немного разочарован, ибо ожидал куда большего.

Вполне приятное лицо, но так, ничего особенного, разве что фигура, особенно грудь, была куда больше, чем можно было ожидать от такой малышки. В том, что эта была имена та особа, он уже не сомневался. Она отряхнула юбку своего белого платья, словно сомневаясь в его чистоте и подозрительно огляделась. При этом ее тонкие красивой формы брови нахмурились. Но наткнувшись на его внимательный взгляд, ее лицо тут же разгладилось и прямо-таки оледенело в свой неприступной высокомерности. Повыше задрав нос, и всем своим видом изображая оскорбленное достоинство, она решительно направилась к миссис Монтегью.

Джослин довольно улыбнулся. Впервые, на его памяти он встречал подобную нахалку. Пожалуй, она даже ему понравилась. По крайней мере, это было что-то свежее, особенно на фоне всеобщего лицемерия…

Заметив стремительно летящую к ней девицу, миссис Монтегью перестала хмуриться, и кажется, даже испустила вздох облегчения.

— Дорогая, где ты пропадала? — услышал Джос ее обеспокоенный вопрос, но она тут же поняла собственную ошибку и улыбнулась проходящей мимо старой карге миссис Трюсбейл. Та уже навострила уши, и даже оглянулась на оранжерею, словно надеясь увидеть там растрепанного поклонника этой девчонки. Но его там конечно же не было.

— Разве вы не видели меня, тетя? — Джос отметил про себя, что разговаривая с теткой, она все же нервничала, видимо догадывалась, что он прекрасно их слышит. — Я же кивнула вам, когда пошла подышать свежим воздухом, здесь так ужасающе душно…

— Да, ты права, я сама задыхаюсь… — Миссис Трюсбейл прошла мимо, решив, что такой разговор не заслуживает ее внимания и Алисия Монтегью тут же перестала делать утомленный вид. Но она понизила голос, так что Джос уже не мог расслышать, что именно она говорит своей племяннице, разве что догадываться, что говорили они именно о нем. Он испытал досаду, так как ему хотелось узнать, что о нем говорят, но именно в этот момент к нему подошли Тони и Беа, так что он был вынужден и вовсе отвлечься.

— Пока ты отсутствовала, — недовольно прошептала Гейл Алисия, покачивая своим шелковым тюрбаном, — ты пропустила самое интересное. Не часто наше общество удосуживается чести видеть перед собой графа Мейдстона. Обернись тихонько, вот он, сидит в углу на кушетке и разговаривает с женихом и невестой…

Гейл послушно обернулась. Сердце екнуло, когда она вновь взглянула на него, слава Богу, он уже на нее не смотрел. Увидев его при свете, она еще больше поразилась красоте этого мужчины. Он был не просто симпатичен, «смазлив», как хлестко иногда говаривала Алисия, давая характеристику какому-нибудь из поклонников Селины, нет, он был невероятно, божественно прекрасен и что очевидно, прекрасно осознавал это.

— Он несколько лет пропадал за границей, — продолжала Алисия, — но по слухам, матушка призвала его к себе, дабы он наконец, образумился и начал подумывать о будущем потомстве. В конце концов он не так уж и молод — тридцать, это кое-что, да значит. Но даже за этот год, что он провел здесь, он не сделал ничего путного. Естественно, аристократу, человеку с такой фамилией, — Алисия со значение протянула слово «такой», — не пристало заниматься делами, но даже его батюшка, упокой Господь его душу, был куда более серьезным человеком… Но ты и представить себе не можешь, какой ажиотаж вызвало его появление в свете — такой красавец, граф, да к тому же при деньгах! Его еще вполне можно образумить… при правильном, конечно же руководстве.

Тетка и племянница одновременно повернули головы в сторону толпы, плотно окружающую юную Селину Монтегью, пытаясь разглядеть ту, за спинами ее поклонников.

— Он прекрасно подойдет Селине, — холодно констатировала Гейл.

— Ты тоже так думаешь? Но я даже не заикаюсь об этом, ты же знаешь, она такая своенравная девочка…

И действительно, казалось более подходящей пары было трудно сыскать. О красоте зеленоглазой блондинки Селины Монтегью слагались легенды. Та могла одним лишь взмахом своих прекрасных ресниц заставить мужчину, не только потерять голову, но и сделать все то, что она считала для себя необходимым.

— Бог мой, Гейл, только не оборачивайся, — воистину Алисия обладала двойным зрением, ибо разглядывая свою дочь, она как-то умудрилась заметить, что твориться у нее за спиной, — к нам идет граф. Ну же, улыбнись, не надо так хмуриться, на нас же все смотрят.

Уже подходя к ним, Джос успел заметить, как она переменилась в лице и что-то залепетала о том, что плохо себя чувствует. Ясное дело, хочет удрать, но он не дал ей и шанса.

— Миссис Монтегью, как приятно вас видеть!

— Граф! — нараспев пропела Алисия и широко заулыбалась, подавая ему руку. Она чуть было от радости не шлепнула его веером, но вовремя удержалась. — Вы такой угодник, помилуй Бог, что мне даже не ловко…

— Ну что вы, мы же старые друзья. — Его взгляд шутливо сверкнул и он намеренно долго задержал свой взгляд на Гейл, так что Алисия сразу опомнилась и начала их представлять друг другу.

За это время Гейл уже успела прийти в себя, и поняла, что этот тип не намерен распространяться об инциденте, произошедшем в оранжерее. По крайней мере не при ее тетке. Однако, шутливые искры в его глазах не сулили ничего хорошего.

— Могу ли я пригласить вас на танец, мисс Уолден? — Джос слегка склонил свою голову, но перед этим не забыл сардонически улыбнулся.

Он прямо-таки издевался над ней.

— Нет. — В тон ему приторно-сладко заулыбалась Гейл.

— Гейл! — возмущенно пробормотала ее тетушка. Веер ее усиленно запорхал и она с ужасом посмотрела на графа. Ее небольшие от природы глаза, расширились, большая грудь колыхнулась, а открытая вырезом платья шея побагровела. Он отвел от нее взгляд и снова взглянул на мисс Уолден.

Ей же казалось, что он лишь забавляется. С его губ так и не слетала ироничная усмешка, а глаза, словно подначивали на еще большие глупости. В них так и плескались чертики, отчего Гейл, чувствовала приятное ощущение вседозволенности.

— И все же, не откажите мне в такой любезности… — граф снова склонил свою голову. И Гейл показалось, что он еле сдерживает себя, чтобы не засмеяться.

Заметив, что ее племянница вновь качает головой, Алисия поспешила вмешаться:

— Конечно, она согласна. — И для пущей уверенности даже подтолкнула ее к графу.

Гейл нехотя пришлось сделать небольшой реверанс. На них уже стали обращать внимание. Граф тут же собственнически взял ее под руку и вывел на середину залы, так что многие даже посторонились, освобождая им пространство. Оркестр, словно в угоду ему, заиграл вальс.

Некоторое время они молчали. Мисс Уолден игнорировала его усмешку и смотрела куда-то в сторону, он же, смотрел ей прямо в лицо, детально изучая каждую его черточку и ждал подходящего случая, чтобы заговорить.

При близком рассмотрении, у него оказалась прозрачная кожа цвета сливок, огромные темно-серые глаза и пара веснушек на переносице. Мягкие, пухлые губы — сейчас несколько настороженно поджатые, и как от отметил ранее — красивые разлетающиеся брови.

— Вы так и будите стыдливо молчать и делать отсутствующий вид, мисс Уолден?

Она встрепенулась.

— Что-то вы стали чересчур любезны, сэр. Ранее подобных глупостей я за вами не замечала!

Она сердито посмотрела на него и у нее вновь появилось то странное — восторженное выражение лица, которое ему так не понравилось еще тогда, в оранжерее. Меньше всего ему хотелось бы, чтобы она вообразила, будто влюблена в него. Но именно это сейчас и происходило, как впрочем со всеми впечатлительными девицами, стоило им увидеть его лицо.

Даже не подозревая о его мыслях, Гейл думала только о том, что вблизи он оказался еще более красивым, чем ей показалось вначале. У него были очень выразительные, прямо-таки гипнотизирующие голубовато-серые глаза, опушенные длинными стрельчатыми ресницами. И четко очерченные, словно вздутые и налитые кровью губы. Они хорошо, больше чем что-либо другое, передавали его настроение. Они могли улыбаться — обольстительно, холодно, презрительно, безразлично… понимающе. И сейчас они улыбаются понимающе, словно он догадывается о ходе ее мыслей. Она поспешно отвела от него взгляд, но было уже поздно.

— Не стоит так краснеть, мисс Уолден, — ехидно прошептал он ей почти в ухо, — иначе я подумаю, что чертовски вам нравлюсь.

Гейл с особым злорадством наступила ему на ногу — в отличие от него, у нее были каблуки. С его лица тут же исчезла самодовольная ухмылка и он поморщившись, сбился с шага, бросив на нее довольно хмурый взгляд.

— Ах, простите меня милорд.

Она невинно захлопала ресницами.

— Что-то я не слышу в вашем голосе ни капли сожаления.

— Ну что вы, я так искренне огорчена. — Она позволила себе улыбнуться, не дай Бог, он воспримет ее слова всерьез. — С моей стороны это так неуклюже, наступить вашей милости на его драгоценную ногу.

— Злюка! — пробормотал он. — Ну, ничего, мисс, придет и мой черед.

— О, это угроза?

— Всего лишь обещание. — Пробурчал он, прикрыв свои пытливые глаза длинными, почти что женскими ресницами.

Даже это легкое недовольство, не портило его внешней привлекательности. Но она заставила себя не разглядывать его, тем более с таким жадным любопытством — не дай Бог он заметит и опять скажет ей что-нибудь провокационное.

— Сегодня воистину у вас кровожадные планы. — Как оказалось, он был не в настроении «дуться», и вновь принялся подначивать ее. — Вначале вы пытались прикончить меня в оранжерее, теперь же захотели лишить ноги. Должен отметить, что впервые встречаю столь кровожадную мисс, как вы.

— Не стоит преувеличивать. — Гейл попыталась сказать это безразличным тоном, однако против воли опять покраснела, ей стало неловко, что он припомнил ей то падение в оранжерее.

— Преувеличивать? Отнюдь! — его рука, поддерживающая ее за талию, дрогнула. — У меня до сих пор болит все тело и я уверен, что завтра оно все сплошь покроется синяками.

— Это говорит лишь о том, что оно у вас слишком нежное. — Она уже хотела было иронично усмехнуться, чтобы еще больше подчеркнуть его изнеженность, как до нее дошло, что, то, что она только что произнесла, выглядело довольно двусмысленно. Она тут же с ужасом взглянула на него и ее догадки подтвердились.

— Как, как, вы сказали, — его правая бровь выгнулась дугой, а губы стали расползаться в улыбке, обнажавшей белоснежные зубы, — … нежное ? Подумать только, как быстро вы успели ощутить…

— Вы меня не так поняли!

Их разговор стал казаться ей еще более нереальным — неужели, они как ни в чем не бывало, разговаривают на столь деликатную тему? Но ему по-видимому, было все ни почем, ибо он с особым удовольствием, возразил ей:

— Что вы говорите. Хотя признаться, я не польщен. Честно говоря, даже огорчен, я уверен, что ни одному джентльмену, да впрочем, и не джентльмену, было бы неприятно узнать о их… мм, изнеженности.

То ли с ней сыграло шутку воображение, то ли он действительно после этих слов, еще крепче прижал ее к себе. Гейл нервно пробормотала:

— Сами виноваты. И потом, я вовсе не приглашала вас продолжить наше знакомство.

— Ну, вряд ли так можно это назвать…

— Вы так и будете подначивать меня? — ей надоело все время краснеть и выслушивать от него колкости. Она с вызовом посмотрела на него, давая понять, что не желает в таком случае продолжать их «знакомство»».

— Позвольте, дать вам один совет, мисс Уолден, так сказать на будущее…

Она деланно приподняла брови и нахально заявила:

— О, сейчас последует проповедь от умудренного жизнью и опытом человека!

Против воли, Джос почувствовал себя задетым. Вот тебе и юная провинциалка! Ее нисколечко не смущает, что она разговаривает с самим графом. Никакой почтительности. Высший свет такого поведения не одобрит, так что вряд ли ее ждет успешный взлет, особенно на фоне ослепительной красоты ее кузины.

— На вашем месте, я не отвергал бы так легко советы старших.

— Даже и не пытайтесь поддеть меня за счет моего возраста. Мне уже давно девятнадцать.

— Так много?

Теперь она вновь смутилась, а он почувствовал себя негодяем. Как это он забыл, что в его планы вовсе не входило чем-либо задеть ее. Совсем наоборот, он хотел приобрести ее в качестве своей подруги.

— Не бойтесь, я никому не скажу.

Она подняла на него свой взгляд и вдруг улыбнулась.

— А я и не боюсь. Мне все равно, тем более, что это вовсе и не секрет. — Ее улыбка стала еще более проказливой. — Танец закончился.

До него не сразу дошло, что именно она сказала. Он еще держал ее в своих объятьях и чувствовал себя сраженным — этим лукавым изгибом губ, преображающим все ее лицо, веселым искрам в глазах, легкому довольному румянцу. Опомнился он только тогда, когда она перестала улыбаться и выразительно посмотрела в сторону.

Что это с ним? Почему эта вполне обыкновенная девица, у которой к тому же веснушки, вдруг на какой-то миг показалась ему… красивой? Нет, нет, не то, скорее очаровательной.

Джос вновь по-хозяйски завладел ее рукой, и решительно идя сквозь толпу, быстренько препроводил ее к Алисии. На прощание, словно невзначай, он слегка сжал ее предплечье и тут же отпустил, обращаясь к ее тетке:

— Миссис Монтегью, ваша племянница покорила меня своей грацией, танцевать с нею было сплошное удовольствие…

Если бы Алисия, следила бы за ними на протяжении всего танца, то поняла бы, что это насмешка — об этом весьма ощутимо «говорила» его нога. Но та лишь горделиво кивнула. А он же, раскланявшись, тут же покинул их, даже не сделав попытки, задержаться подольше и продолжить беседу.

Гейл с некоторой тоской посмотрела ему вослед. Она так и не поняла этого последнего пожатия. Что это было — прощание или безмолвное обещание продолжить «знакомство»?

Никто из присутствующих и не догадывался, что за ослепительной улыбкой Селины Монтегью скрывалось отчаяние.

Эта улыбка так намертво приклеилась к ее лицу, что даже если она и захотела, то попросту не смогла бы перестать улыбаться. Ей стало казаться, что и по окончанию бала она будет улыбаться, и ложась спать, и во сне, и при пробуждении. Что теперь, эта маска лицемерного веселья будет с ней всегда.

И вот пока это лицо улыбалось, восхищая мужчин искрящимся блеском глаз и волнительным румянцем, отчего эти глупцы воображали, что она волнуется из-за кого-то одного из них, пока слышался ее легкий грудной смех и она кидала на кого-нибудь пронзительные взоры — ее душа разрывалась на части.

Стоило ей увидеть его — пожалуй, единственного мужчину в зале, кто был поглощен другой женщиной, а не ней, она в который уже раз задавала себе один и тот же вопрос — ну, почему?!

Зачем Энтони сделал это? Почему он предпочел ей — такой сказочно-красивой, как убеждали ее многие из мужчин, какую-то невзрачную Беатрисс?

Селине хотелось кричать, топать ногами, трясти Энтони как бездушную куклу, пока он не опомнится и наконец, по-настоящему не посмотрит на нее. По-настоящему, заинтересованно, как остальные мужчины — но, он проявлял редкостное безразличие. Его не волновало, что она окружена поклонниками, он не замечал, что большинство его гостей столпились в противоположной от жениха с невестой стороне, что становилось уже и вовсе неприличным. Нет, он не обращал на это никакого внимания, ибо был полностью поглощен своей невестой, которая в своей обычной ироничной манере что-то рассказывала ему, а он ей улыбался. Отнюдь не снисходительно, нет, такой улыбкой он улыбался только лишь ей — Селине, своей же невесте он улыбался по-настоящему.

Ее сердце разрывалось на части, каждый раз когда она видела эту его улыбку. Внутри нее с ужасающей быстротой образовывалась какая-то ледяная пустота, тело застывало и даже малейшее движение давалось ей с трудом — так что она напрочь отказалась от танцев. Она умирала, медленной мучительной агонией, с каждой его улыбкой обращенной не к ней, с каждым взглядом, кинутым на его будущую супругу. Впервые, она испытывала это беспомощное и такое беспощадное чувство, как ревность.

Но помимо этой пустоты, ревности и обиды, в ней довлел страх — страх, что все заметят ее состояние и начнут смеяться. Особенно женщины, которых она никогда не понимала, кроме разве что своей матери и Гейл, с которой выросла вместе.

Как бы смеялись все эти женщины, что сейчас подпирали стены, в ожидании своих мужчин, если бы поняли, что она страдает от ревности. Они бы злорадствовали, припоминая ей, все ее выходки, закатывались бы от хохота в истерике, видя, как она мучается, исподтишка наблюдая за женихом и невестой. А какая-нибудь сердобольная особа еще бы и пожалела ее!

Селина бросила короткий, пренебрежительный взгляд в сторону женщин. Нет, эти гусыни даже и не думают об этом. Но дай им только повод… Оступись она хоть раз и ее навеки заклеймят позором.

Она перевела взгляд на своего мучителя и против воли, выражение ее глаз изменилось. Но тут же вновь стало прежним, заметив рядом с ним его невесту.

Какая же эта глупость — выйти замуж за друга детства! Лорд Энтони Ричфилд, еще будучи несмышленым карапузом рос вместе с малышкой Беатрисс, и их родители еще тогда предвкушали подобный брак, мечтая объединить свои семьи. Состояние к состоянию, родословная к родословной.

При всем этом раскладе, Энтони просто не мог по-настоящему любить Беатрисс. Ведь они выросли вместе, чуть ли не как брат и сестра.

Селина увидела, как помолвленные двинулись в противоположный от нее угол залы, остановились возле кушетки и заговорили с каким-то человеком. Она еще не видела кто это, но заметила, что губы Беатрисс — у нее были тонкие губы, изогнулись слегка насмешливо и она протянула кому-то свою руку.

Селине загородили обзор чьи-то плечи и она слегка отошла в сторону, тут же бросив на владельца этих плечей игривый взгляд, тот вновь что-то заговорил, но она не вслушиваясь, улыбалась ему ничего не значащей улыбкой.

Этот кто-то был Мейдстон — лучший друг Энтони. О них часто говорили, что Мейдстон — был красив как бог, а Ричфилд — как дьявол.

И правда, в облике Энтони было что-то дьявольское. Смуглый, черноволосый, да к тому же с прожигающими насквозь синими глазами. От таких глаз ничего не скроешь — они вытягивают душу, видят самую твою суть и заставляют колотиться бедное женское сердце. Селина, как сейчас помнит тот момент, когда впервые среди множества по щенячьи влюбленных в нее глаз, заметила эти — все понимающие, и слегка насмешливые. Впервые, мужчина смотрел на нее без привычного для нее восхищения, но как ни странно, это не обидело ее, скорее наоборот, заинтересовало. Неприступный лорд прочно запал ей в душу, но как она и не старалась, ему она была безразлична.

Джослин же производил совсем обратное впечатление, но Селина не обманывалась на его счет. Да, казалось, что ему нравиться всеобщее обожание, что он открыт для всех, и любит побеседовать, но это тоже была маска. Селина любила Джослина, но вовсе не той любовью, которую принято понимать под этим словом. Если сталкиваешься с такими мужчинами, как Энтони и Джослин — то необходимо выбрать кого-то одного из них, второго же воспринимать как друга. Иначе нельзя — иначе ты просто сойдешь с ума. Так что половина женского населения Лондона была влюблена в Джослина, половина вздыхала по Энтони.

Как это ни странно, она ведь никогда не была солидарна с остальными женщинами, но сейчас, как и та, вторая половина — оплакивала эту злосчастную помолвку.

Ну, почему, Энтони?! Почему ты все-таки решил жениться?!!!

Нет, он никогда не давал ей повода думать, что между ними может быть что-то кроме дружбы. Скорей, будь она простодушна, этого можно было ожидать от Джослина, но никак не от Энтони.

Да, пару раз он сопровождал ее на прогулках; как и все остальные приглашал на танцы; а иногда, о, это было самым приятным! — случайно столкнувшись с ней на каком-либо рауте, предпочитал вести с ней длинные беседы, игнорируя остальных собеседников, так что она порой даже обманывалась на его счет, воображая того, чего не было. Безусловно, Энтони каждый раз с видимым удовольствием приветствовал ее и всегда был рад их «неожиданным» встречам. Однако, никогда, не при каких обстоятельствах, он не выходил за рамки необременительной дружбы. Даже сейчас — празднуя собственную помолвку, он включил ее в список приглашенных, как давнего друга…

— Кажется, мисс Монтегью, вы совсем не слушаете меня…

Селина вздрогнула, поняв, что смысл сказанной фразы дошел до нее лишь спустя тридцать секунд и ее «собеседник» молча ждет, заметила ли она это или нет.

— Даже не знаю, что и сказать вам на это, Джон. — Селина тут же опустила ресницы, зная, что он воспримет это как смущение и зная, что он залюбуется тем, какие они пушистые, черные, как красиво в их обрамлении смотрятся ее глаза.

— Ты ей наскучил, Реймонд! — засмеялся стоявший рядом другой поклонник. — Даже я устал слушать об этом Шекспире и твои неловкие попытки продекламировать что-нибудь из его пьес.

— А вот вы и ошибаетесь, мистер Хенли, — она намеренно обратилась к Хенли официально, в то время, как Реймонда — ее давнего поклонника, она вот уже как год позволяла себе называть просто по имени. — Мне нравится Шекспир!

— Тогда вы просто не можете отказаться от моего предложения! — Быстро произнес мистер Реймонд, явно обрадованный, что она встала на его защиту и уже успев позабыть, что не далее как минуту назад, она не обращала на него никакого внимания. — «Гамлет» в «Друри-Лейн» на следующей неделе — у меня там абонирована ложа.

— Но вы же понимаете, что я не могу пойти туда с вами одна, без маман и…

— Ну что вы, я имел в виду не только вас, моя очаровательная мисс Монтегью, но и конечно же и миссис Монтегью и мисс Уолден…

Селина опять перестала слушать, зная, что за этим опять последуют перечисления ее достоинств, уверения в уважении к ее матери, Гейл и… О, Боже!!! Неужели это Гейл танцует с Мейдстоном?!

Она постаралась скрыть собственное изумление, одарив Реймонда самой обещающей улыбкой, так что он даже застыл, мгновенно забыв, о чем он ей только что говорил. И пока он приходил в себя, она намеренно скромно отвела от него взгляд, словно застеснявшись своего поступка, хотя на самом-то деле, это была всего лишь уловка, для того чтобы она спокойно смогла рассмотреть танцующих.

Сомнений быть не могло — да, это была ее сестра. Именно ее шелковое белое платье с зелеными лентами, ее маленькую фигурку и обнимал своими руками «золотистый Бог Лондона». И сейчас, в эту минуту, Гейл вовсе не казалась несчастной.

Прибыв в Лондон, она очень изменилась. Из жизнерадостной кузины, которая вечно придумывала различные проказы, она превратилась в безразличную, угрюмую девушку, так что Селина и не знала, что с этим поделать. Она как могла, пыталась развлечь ее — таскала за собой на приемы и рауты, посещала с ней знакомых, вместе с ней встречала своих, ходила вместе по магазинам, совершала прогулки, но ничего из этого не помогало.

Ей было и невдомек, что рядом с ней, Гейл чувствовала себя невидимой. Теперь она была всего лишь дополнением к несравненной Селине. Неким приложением, нагрузкой, с которой не надо считаться, но надо терпеть, ибо по странной прихоти этой красавицы, она явно любила ее.

Никто и не подозревал, что будучи детьми, обе девочки воспитывались в провинциальном Хемпшире. И что из них обеих, более красивой считалась именно Гейл. В то время, Селина была слишком высокой — она быстро росла, и какой-то слишком худой. Острые коленки и локти, выступающие скулы и угрюмый характер — она самой себе казалось состоявшей из одних углов. Тогда как Гейл была очаровательным ребенком, которого все обожали брать на руки, сюсюкаться и предрекать ослепительное будущее. Маленькая, круглощекая, со светлыми кудряшками (ее мать денно и нощно накручивала эти тяжелые непослушные локоны), с большими доверчивыми серыми глазками и проказливой улыбкой ангелочка.

Но время шло, Селина расцветала, а Гейл так и осталась очаровательным ангелочком, разве что стала стройнее, да пропали ее округлые щечки. Селина после смерти отца переехала в Лондон, и к ней пришел долгожданный успех, а Гейл так и осталась в провинциальном Хемпшире…

Танцы прекратились и Джослин раскланявшись с ее матерью направился к Энтони. Тот что-то сказал ему и Джослин весело расхохотался. Ему в унисон заулыбалась Беатрисс и Энтони склонил к ней свое лицо…

Ну почему, Энтони?! Почему?!

 

Глава 2

— Я вас любил когда-то.

— Действительно, принц, мне верилось.

Джослин оторвался от лицезрения актрисы, которая играла Офелию и взглянул на противоположную от него ложу, туда, где, сжав перила балкона, сидела мисс Уолден. Он уже знал следующую реплику Гамлета, ему неоднократно приходилось смотреть сие бессмертное произведение Шекспира, но он хотел посмотреть, какое впечатление произведут эти слова на впечатлительную мисс Уолден.

Она очень напряженно смотрела на разыгрываемый перед ней спектакль. Чуть нахмурив лоб и сдвинув свои изумительно красивые брови. И, пожалуй, была единственной, кто так напряженно следил за сюжетом.

Нет, в «Друри-Лейн» играли великолепно, недаром этот театр получил привилегированное право ставить на своих подмостках Шекспира. Подобной чести удосужился только более современный «Ковент-Гарден». Но собравшаяся сегодня публика, казалось, была не расположена смотреть спектакль. Почему-то именно сегодня, все предпочитали обмениваться сплетнями, обсуждать своих соседей или показывать себя. Может оттого, что они уже не раз смотрели «Гамлета», или оттого что состав актеров был все тот же… Но как бы то ни было, чтобы привлечь внимание публики, актерам, наверное, надо было бы выбежать на эту сцену голыми.

— А не надо было верить. — Мисс Уолден вздрогнула. Но Джослин так и не понял, кого ей было жаль — принца, Офелию или их обоих. — Сколько ни прививай нам добродетели, грешного духа из нас не выкурить. Я не любил вас!

— Тем больней я обманулась. — С горечью сказала псевдо Офелия.

— Ступай в монастырь . — Безжалостно отвечал ей «принц Датский». — К чему плодить грешников? Сам я — сносной нравственности. Но и у меня столько всего, чем попрекнуть себя, что лучше бы мря мать не рожала меня. Я очень горд, мстителен, самолюбив. И в моем распоряжении больше гадостей, чем мыслей, чтобы эти гадости обдумать; фантазии, чтобы облечь их в вплоть, и времени, чтоб их исполнить. Какого дьявола люди вроде меня толкутся меж небом и землею? Все мы кругом обманщики. Не верь никому из нас.

Мисс Уолден по-прежнему внимательно смотрела на сцену и переживала. Это куда больше кричало о ее провинциальности, как если бы она сама во всеуслышание заявила об этом. И если бы сидящая в зале публика, удосужилась взглянуть в ее сторону, ее бы тут же обсмеяли. Лондонцы довольно часто посещали театр — он перестал быть для них «святилищем». Так что хорошо, что кроме него на нее никто не обращал внимания. Его «провинциалка» стала бы предметом ядовитых сплетен.

Совсем наоборот ее сестра — Селина. Большинство присутствующих здесь мужчин то и дело завистливо поглядывали на их ложу, и Джос был уверен, что даже актеры особенно старались, чтобы привлечь к себе внимание этой красавицы. Но напрасно. Та отчаянно стреляла глазами по сторонам, смеялась над какой-то неумелой шуткой мистера Реймонда — тот никогда не умел шутить «умело» — и напропалую кокетничала. Все взгляды были прикованы только к ней, мимоходом обходя сидящую рядом кузину. Серое размытое пятно, не более.

Спроси, какого цвета волосы у мисс Уолден, вон у того, жадно таращившегося юнца с низов, тот не ответит. Хотя ему приходится, аж голову выворачивать, чтобы со своего ракурса, видеть прекрасную мисс Монтегью, которую ему загораживала маленькая фигурка «провинциалки». А зря. У нее пшеничные, почти белокурые волосы. Очень насыщенный, красивый цвет, хотя, по мнению многих, не идущий ни в какое сравнение с золотистым блеском великолепной Селины. Яркой, ослепительной Селины.

Она нравилась и ему. Его восхищало ее умение постоять за себя и вынуждать мужчин говорить то, что хочет именно она, а именно, о ее красоте, уме и что там еще у нее имеется. К тому же она была очень, ну очень красива, и он сам не раз любовался чистотой ее кожи, да блеском этих изумрудных глаз. Но, с такими как она, этими красивыми самолюбивыми женщинами, ему быстро становилось скучно…

Чувствуя смутное беспокойство, Гейл нехотя оторвала свой взгляд от сцены, и тут же увидела его. Она вдруг так неожиданно обрадовалась, что ее бедное сердце на миг остановилось. Он здесь!

После того вечера, она очень долго не могла сомкнуть глаз, беспокойно ворочаясь в постели и вспоминая каждое слово этого повесы, припоминая его последние пожатие, гадая — значит ли это что-нибудь или нет, и в тайне, мечтая увидеть его вновь…

Почти целую неделю посещая бесконечные балы и светские вечера, она высматривала его в толпе приглашенных и каждый раз с разочарованием понимала, что его не было. Она наслушалась сплетен, узнала о его многочисленных романах, о всеобщей болезни под названием «Бог Лондона» и уже вконец уверилась, что для него она не более чем эпизод, а значит и для нее он тоже. Как вдруг, после этого самоотречения, после того, как она почти убедила себя, что он для нее ничего не значит, она видит его — и жизнь разом расцвела перед ней всеми своими яркими красками.

Он показался ей еще более красивым, чем она его запомнила. Худощавый, он не казался ни тонким и ни толстым. Широкие плечи, явно натренированные руки, она еще помнила их прикосновение, их силу. Непринужденная поза, так что сидевшие рядом с ним джентльмены, выглядели так, словно проглотили шомпол. Даже его жемчужно-серый сюртук, делал его более изысканнее и элегантнее остальных.

Странно, что ее так волновала его внешность. Она видела и других красивых мужчин, но никогда их красота так не действовала на нее.

И лишь мгновение спустя, когда первоначальный шок от встречи прошел, она заметила, что пока она любовалась его физиономией и элегантным покроем его одежды, этот тип не сводил своих глаз с Селины.

Ее окатила волна глупой ревности. Она разом почувствовала себя набитой дурехой. Он здесь, но даже не видит ее или не хочет видеть.

Лина тоже заметила его, Гейл услышала, как та шепотом произносит его имя и видимо кивком головы дала ему понять, что желает видеть его у себя, так как граф в ответ кивнул и ухмыльнулся. Этот тайный обмен взглядами полоснул ее словно нож по сердцу. И она сжала кулаки, чтобы хоть как-то дать выход своей злости…

Наступил антракт и Гейл беспомощно пронаблюдала за тем, как граф тут же встал и вышел из своей ложи.

— Кажется, — довольно проворковала Селина, — к нам сейчас присоединиться лорд Мейдстон.

Гейл вздрогнула. А Джон Реймонд, уже которую минуту топтавшийся вокруг Селины, в тайне надеявшийся, что она позволит ему увести ее из ложи, вздохнул. Наконец, поняв всю тщетность своих усилий, он без слов направился к выходу.

— А вы что же, мистер Реймонд, покидаете нас? — Голос Селины не был недовольным, но Реймонд, обрадовавшийся, что его уход заметили, решил, что ему необходимо оправдаться:

— Увы, но это всего лишь визит вежливости. Миссис Трюсбейл, как вам известно моя тетка и она не простит…

Гейл его не слушала. Она чувствовала самое настоящее отчаяние. Помилуй Бог, но она просто не вынесет вида того, как на ее глазах граф будет обхаживать Селину, и смотреть на нее — Гейл, как на воздух. Только не после того триумфа, что она испытала, отвечая на его язвительные выпады и чувствуя, что ему это нравится. Чувствуя, что она сама ему нравиться…

Но куда уж ей до ослепительной красоты Селины.

Чувствуя, что время идет и граф уже вот-вот должен появиться, Гейл, в отчаянной попытке избежать их встречи, вскочила:

— Простите, но я тоже покидаю вас. Удивительно, но кажется я увидела свою соседку из Хемпшира… — последние слова она произносила уже у выхода, надеясь, что по возращению, все позабудут ее нелепую ложь. Но вытянутые от удивления лица тетки и Селины, знавших всех соседей из Хемпшира, говорили о том, что на это не стоит особо надеется.

Но ее стремительное бегство, сразу же за мистером Реймондом, так ни к чему и не привело. Вернее привело, но совсем к другим последствиям. Гейл столкнулась с графом в дверях. Опять налетела на него, и он вновь был вынужден обхватить ее руками, чтобы она не упала. И он опять выругался.

И тут же резко, чтобы сидящие в ложе не увидели их, отвернул ее к стене и ногой закрыл злополучную дверь. Не спеша убрал руки и подперев одной из них стену — как раз напротив ее головы — ехидно поинтересовался:

— Моя дорогая мисс Уолден, моя драгоценная мисс Уолден, поверить не могу! Неужели, вы были так рады увидеть меня, что выбежали мне навстречу?.. Уж поверьте мне, я польщен. — Склонив голову набок мягко добавил: — Вы так скучали по мне?

Эти невыносимые серо-голубые глаза из стального сплава смотрели прямо на нее в упор. И они были так угрожающе близко, что ей стало казаться, что они видят ее мысли.

Значит, он все же помнит ее! И она вовсе не мимолетный фрагмент в его такой кипучей и увлекательной жизни. Эти глаза подначивали, подзадоривали и прямо-таки требовали ответить ему.

— Сэр, да меня тошнит от вас! — Гейл изобразила ту же улыбку, что заскользила и по его лицу. — И чтобы мне ненароком стало не хорошо, я была вынуждена уйти, только бы не столкнуться с вами.

В ответ он еще больше заухмылялся. Но так и не ответил на ее выпад, что несколько смутило ее. Он улыбался все той же подзадоривающей улыбкой, но ее глаза смотрели на нее как-то подозрительно нежно. Очень уж нежно.

— Дайте же мне пройти, я вам не уличная женщина, чтобы на глазах у всех вы подпирали меня к стенке. — К концу фразы ее улыбка окончательно растаяла, а тон утратил смешливость.

Но граф лишь медленно покачал головой. Его взгляд еще больше затуманился и почему-то остановился на ее губах. Гейл затаила дыхание. Неужели? Помилуй Бог, неужели он хочет ее поцеловать?! Ее, Гейл — серую мышь из Хемпшира!

Эти серые глаза все больше темнели, и он даже подвинулся к ней ближе, так, что она уже перестала что-либо видеть за этими широкими плечами. Он был так близко, что она видела и мелкие морщинки в уголках его глаз и четко разделенные длинные ресницы, чувствовала его дыхание, ощущая его на своем лице. У нее стали подкашиваться ноги. Гейл прерывисто вздохнула и ее грудь поднявшись при вздохе, коснулась его. Он был так близко. Так близко. Она закрыла глаза.

И тут же возмущенно пискнула, когда вместо поцелуя, он дернул ее за ухо.

Унижение. Вот что она почувствовала, когда открыла глаза, и увидела эти блестящие от смешинок глаза. На краткий миг ей почудилось в них сожаление, но она тут же отбросила эту мысль. Да какое там сожаление, он забавлялся!

На ее щеках проступили багровые пятна. Это же было сродни пощечине. Как он смел так унизить ее?! Как он смел?! Ее даже затошнило от ужаса, когда она поняла, какой дурой выставила себя перед ним. Идиоткой! Гейл отчетливо «увидела», с каким выражением глаз и с какой улыбкой, он будет рассказывать своим друзьям, что некая мисс из Хемпшира вздумала, что он будет ее целовать.

Она вновь прерывисто вздохнула — но на сей раз, как можно больше вжалась в стену, только бы не коснуться его. А затем, со всей яростью оттолкнула от себя это жаркое тело, вырвалась и побежала вон, подальше от его ехидной улыбочки

На встречу ей попадались люди, они недоуменно оглядывались и она перестала бежать, стараясь идти медленно с достоинством, тогда как внутри ее всю колотило. Но они все равно оглядывались, недоумевая, почему она идет одна, без сопровождения. Стараясь идти целенаправленно, Гейл с трудом подавляла унизительные слезы.

Как же ей хотелось отомстить! Прямо сейчас, сию минуту, пока ее унижение так полно! Сделать ему также больно, унизить также сильно, растоптать его гордость, как он только что растоптал ее. Будь у нее в этот момент пистолет, Гейл непременно бы застрелила его, даже если понятия не имела, как им пользоваться! Нет, лучше бы она искромсала его ножом, а затем упилась его кровью. От подобной мысли ее передернуло. Нет, ее наверняка бы стошнило.

Никакие способы убийства не помогали. Стоило ей только вспомнить, как он посмотрел на нее позже — жалостливо, словно ему было жаль ее! — ей хотелось бежать на край света. Ублюдок! Самый настоящий ублюдок! Как она могла так опозориться?

Ей все же пришлось вернуться. Да, несмотря на унижение и стыд, она заставила себя сделать это. Нельзя давать повод этому самовлюбленному павлину думать, что она страдает из-за него. Дудки!

С самым вызывающим и непреступным видом, Гейл величественно вернулась в свою ложу, в тайне моля про себя Бога, чтобы граф уже ушел. Не тут то было. Тот вальяжно, как только умел он один, устроился между двумя ее родственницами, развлекая их каким-то рассказом и даже не помышлял о том, что ему давно пора уйти на свое место. Тетя Алисия взирала на него, как на Бога, а Лина смотрела на него так, будто он показывает ей невиданные фокусы. Стэнфорд же наслаждался вниманием и напоминал довольного кота, съевшего все сливки.

Он первый заметил ее возращение. Обернувшись, на ее приход, он как-то странно посмотрел на нее, словно проверяя, все ли у нее в порядке и лишь затем «радостно» произнес:

— А вот, наконец, и мисс Уолден! Очень рад нашей встречи! Я как раз попросил разрешения у вашей тети, пригласить вас и мисс Селину, на завтрашнюю прогулку по Гайд-парку. Вы, надеюсь не возражаете, мисс Элизабет?

Гейл чуть ли не упала. Откуда он только узнал ее второе имя? Скептически посмотрев на его мнимый энтузиазм, она подумала, зачем ему это нужно? Зачем он делает вид, будто ничего не произошло, да вдобавок к тому приглашает их на прогулку. О, опять она самонадеянно подумала, что он приглашает «их». Никаких «их»! Ему, наверное, хочется прогуляться с Селиной…

— Возражаю. — Чопорно ответила она.

Все замолчали. Ее тетка даже рот открыла от такого ответа. Но ведь она не обязана быть любезной, после произошедшего. Разве не так?

— Гейл, дорогая… — Селина захлопала ресницами. — Но я уже дала согласие за нас обеих. Мама не может поехать, ты же знаешь, она приглашена в гости…

— Поверьте, вы не пожалеете. — Вклинился еще и Стэнфорд.

«И чего он так старается, явно же у него совсем другие цели», — сварливо подумала Гейл. — А может и надо согласится? Уж она то постарается испортить ему «прогулку», так что он двадцать раз подумает, прежде чем подойти к кому-либо из них.

— Ну что ж, раз вы обещаете… — кисло улыбнулась Гейл, стараясь не смотреть на графа.

Услышав ее ответ, Селина тут же от нее отвернулась. Алисия сразу же расслабилась, теперь она уже более спокойно обмахивала веером свое разгоряченное лицо.

— Вот и славно… — бормотала она. — Вот и славно…

К сожалению, тетка не видела, какими хищными глазами смотрел на ее племянницу достопочтенный граф Мейдстон, славный, милый и такой очаровательный Джослин Стэнфорд…

 

Глава 3

Он сразу же понял, что совершил непроходимую глупость, как только увидел выражение ее глаз. Лучше бы он ее поцеловал…

Джослин и сам не мог понять, как допустил ту ситуацию. С одной стороны он был бесконечно рад, что все-таки устоял перед соблазном, с другой — ругал себя за беспечность. В его планы никак не входило сделать мисс Уолден своей тайной любовницей. Он никогда не имел и не будет иметь дело с порядочными, девственно-чистыми и такими непогрешимыми девами, вроде мисс Уолден. Подобные связи не в его духе.

Нет, подобных дам, он коллекционировал совсем для других целей. Остроумные, забавные, милые, смешливые, добрые — все они, в конечном итоге, становились его подругами. С теми из них, кто так и не могли понять, что ему требуется от них только лишь дружба, он постепенно сводил свое общение на нет. Но никогда не порывал полностью, зачем сжигать за собою мосты?

Для более сладострастных моментов своей жизни у него были другие женщины. Он никогда не смешивал их. Никогда не совращал с пути истинного ту, кто в последствие станет добродетельной женой, матерью, столпом нравственного общества. Он всем давал шанс встретить человека, который полюбит их по-настоящему, который не будет играть с ними, как с игрушками и тешить свое самолюбие. Даже если они давали повод, даже если оступались и компрометировали себя, он никогда не пользовался «поводами», и никогда не завершал их падение. Зачем, когда так много женщин определенно сорта? Балерины, актрисы, куртизанки, гулящие вдовы — ему не нужны девчонки, едва вышедшие со школьной скамьи, которые будут предъявлять необоснованные претензии, угрожая его холостой жизни… Он еще не готов.

Но он чуть было не сделал этого с мисс Уолден. Почти.

Словно на время забыв, что она — никто иная, как невинная девчонка, пытающаяся играть во взрослые игры, даже не подозревая, что ставки здесь вовсе не таковы… Она «повелась» так быстро, так угрожающе быстро…

А ведь он ничего такого и не имел в виду. Тогда, на балу, он подошел к ней, только потому что его мучило любопытство — будет ли она вести себя также вызывающе в присутствии тетки? Он ожидал, что ее откровенное нахальство было следствием момента, неловкости. Что в конечном итоге, она окажется вполне рядовой, ничем не примечательной пигалицей… Однако, к собственному удовольствию, понял, что ошибся. Он просмаковал про себя все ее ужасающие выходки, но тут же отметил про себя, что иметь дело с такими как эта «юными леди», довольно опасно — они крайне непредсказуемы.

И вот надо же было ему за каким-то чертом, повинуясь внезапному импульсу решить продолжить знакомство! Его охватил просто какой-то мальчишеский азарт. Тот самый азарт, которого он не испытывал, казалось, уже несколько лет…

Теперь он и вовсе намеривался заполучить ее со всеми потрохами — привязать ее к себе стальными канатами дружбы, чтобы развлекать себя ее обществом во время этих длинных скучных светских вечеров. Он уже представлял, как будет пикироваться с ней во время этих нескончаемых обедов, философствовать в чужих гостиных, встречаться на официальных прогулках…

А если она ему наскучит, он может опять переключиться на мисс Тейлор, или на ту же Аглаю Темплетон, что до не давних пор, заменяли ему Энтони. В конечном итоге он сможет найти кого-нибудь еще, кто будет с таким же успехом развлекать его в светских мероприятиях, если мисс Уолден не попадется на его крючок. Он все-таки признавал, что не каждая женщина может согласиться только на дружбу.

Да, он сглупил, пожалуй впервые на своей практике, но все же он сделал это. То ли из-за неожиданности момента, то ли он и вправду испытывал к ней более нежные чувства, как бы то ни было, но после того как она неожиданно налетела на него (надо заметить уже во второй раз!), он вдруг почувствовал нечто странное. Увидев перед собой так близко эти глаза — такие большущие, мятежные, этот легкий лихорадочный румянец, что так шел ей, он почувствовал прилив необычайной нежности. «Моя девочка, — да, да, тогда он сказал себе именно так, — ты и не знаешь, на что напрашиваешься своей такой проказливой и вызывающей улыбкой». Какого черта он посмотрел на ее губы?!

Вот кто повел себя, как ему положено, так это она. В той ситуации, она ничего другого и подумать не могла. Ведь он же прижимал ее к стенке, буравил своим взглядом и таращился на ее губы. Любая другая подумала бы то же самое, что и она — он собирался поцеловать ее…

Но стоило ей закрыть свои глаза, как гипноз закончился. Он словно со стороны увидел самого себя — в общественном, многолюдном театре, он, граф Мейдстон, как какой-то школяр, зажимает в углу девушку и намеривается целовать ее до потери сознания, ни имея при этом никаких благородных намерений. Это было… низко.

Но все его благородные порывы тут же улетучились, как только она посмотрела на него. Помилуй Бог, но он захотел обратить время вспять и во чтобы то ни было не допустить подобной ситуации. Но это было не в его силах и теперь она чувствовала себя оскорбленной, разгневанной и прямо-таки жаждала отомстить.

Ох, уж эта его кровожадная мисс Уолден…

Джослин коротко вздохнул и взявшись за молоток, постучал в дверь. Он умышленно прибыл раньше времени.

Дверь ему открыл дворецкий. Джослин попросил не объявлять о его приходе, дабы обе мисс могли не беспокоиться и спокойно одеться к прогулке, и в сопровождении довольно дряхлого лакея, прошел в гостиную. Отказавшись от выпивки, он ни мало не смущаясь, удобно расположился в единственном кресле и закинул ноги на обитый розовым бархатом пуфик.

Ждать осталось не долго — всего то полчаса. И его мысли вновь потекли в том же направлении.

Несомненно, что теперь мисс Уолден будет дуться. Да, придется пережить пару неприятных моментов, вытерпеть несколько уколов, но если он будет держаться учтиво, давая ей понять, что сожалеет о своем проступке, то все обойдется. Надо лишь придерживаться одной линии поведения, и со временем она позабудет, что между ними было что-то неловкое, что-то недозволенное. Со временем, она привыкнет относиться к нему, как к другу… — В поле его зрения попали муслиновые юбки с набивным бежевым рисунком и подняв глаза выше, он увидел ту, что только что занимала его мысли.

— Мисс Уолден! Какая удача!

Она вздрогнула, увидев его и даже попятилась.

— Что вы здесь делаете?!

Тон у нее был холодным, а губы — те самые губы, что он чуть не поцеловал — сурово поджались.

— Как что? Жду, конечно. — Он позволил себе улыбнуться. — Надеюсь, вы не забыли о нашей прогулке?

— Нет, не забыла. — В ее глазах что-то промелькнуло, но он так и не понял что. Может досада. — Но насколько я помню, до нее еще около получаса.

— Вполне может быть и так. Я не в ладах со временем, знаете ли.

— Наверное, это ужасно мешает. — Ехидно заметила Гейл и тут же замолчала, неприятно пораженная тем, что как ни в чем не бывало шутливо препирается с ним и почти улыбается.

— А мисс Монтегью?

— Она еще не готова. — Резче чем хотелось, ответила Гейл и обвиняюще уставившись на его сапоги, ярким пятном выделяющиеся на розовом пуфе. Джослин тут же спустил ноги на пол.

— Ну, значит я был прав, сказав «какая удача!». Видите ли, моя дорогая мисс Уолден, я очень надеялся поговорить с вами наедине. Я…

Гейл в смятении посмотрела на него и испугалась того, что увидела. Его лицо выражала раскаяние, а глаза — такие глаза она видела лишь у преданной собаки, которая сама испугалась, что укусила своего хозяина. Его извинительный, слегка просящий тон, легкий наклон головы, все, абсолютно все говорило о том, что он желает извиниться. Только не это! Только не извинение! Она поспешно перебила его, пока он еще не начал:

— Я не желаю ничего слушать!

— Но позвольте, я все же…

— Нет.

Он коротко вздохнул и скромно опустил глаза.

— Раз вы настаиваете.

Он встал, сразу же став выше ее ростом и обманчивое впечатление, что она превосходит его, тут же исчезло. Смирение еще было на его лице, но поза стала намного уверение. Эта была лишь игра, маленькое представление, в котором он играл роль просителя. И она сама запретила ему «пресмыкаться», испугавшись тех слов, что он мог сказать в свое оправдание. Чего он и ждал от нее, умело дергая за нужные веревки.

Граф Мейдстон вновь надул ее!

Против воли, она улыбнулась.

— Чему вы так улыбаетесь? — он несколько озадаченно посмотрел на нее. Эта всезнающая улыбка его насторожила.

— Какой вы ловкий кукловод…

— Кукловод? — как попугай повторил он.

— О, вы уже здесь! — в гостиную впорхнула Селина. — Надеюсь, я не опоздала и не заставила всех ждать?

Она вопросительно взглянула на них обоих, и оба поспешно сменили напряженное выражение лица на более скучающее. Граф даже отошел подальше от Гейл, словно опасаясь находится с ней рядом.

— Напротив, это я прибыл несколько раньше! — Стэнфорд учтиво поклонился.

— Ну что ж, раз все в сборе, — Селина оживленно хлопнула по руке перчатками, — то в путь!

— Как прикажет, леди!

Он во второй раз поклонился и учтиво пропустил ее вперед, а затем на ходу начал разглагольствовать о силе женской красоты над умами мужчин.

Гейл приутихла. Эта парочка так оживленно флиртовала, что ей оставалось лишь молча их слушать и потупив взор, смотреть куда-нибудь в сторону. Так она и знала! Так и знала, что эта прогулка превратиться в нечто подобное…

Экипаж графа оказался превосходным. Сиденья были обиты кремовым атласом, на дверцах красовался золотистый герб, так что проезжавшие мимо, с любопытством оборачивались, пытаясь разглядеть, кому же принадлежит сие сокровище. Четверка лошадей была так же выше похвал — горячие чистокровные рысаки были покладисты и спокойны в руках возницы.

Гайд-парк был переполнен. Многочисленные экипажи с трудом могли разъехаться и то и дело приходилось ждать своей очереди, чтобы свернуть в нужный поворот. Все дамы укрывались за зонтами, сберегая свою белоснежную кожу от загара, в то время как мужчины вольготно предоставляли себя солнцу.

Гейл не участвовала в общем разговоре, да собственно этого и не требовалось, ибо Селина полностью завладела вниманием графа. Ей оставалось лишь молча кивать, встречая знакомых и придаваться унынию.

И зачем она согласилась на эту поездку? Ведь знала, чем это все закончиться! А ее пустые угрозы — показать графу где раки зимуют?.. Ей даже слово вставить не удается, не то чтобы…

Ее удрученные мысли прервало появление семейство Вендаллов, которые завидев экипаж графа, остановили свою коляску рядом с ними. Селина была вынуждена прерваться, а граф обратить внимание на знакомых. Гейл кротко улыбнулась, скрывая за этой улыбкой собственное злорадство.

Девицы Вендалл — Френсис и Роз, считавшиеся близнецами, но совершенно не похожие друг на друга, были известны тем, что завидев любого, мало-мальски привлекательного мужчину, начинали с ним отчаянно флиртовать. Отчаянно, до занудства. Это как раз именно то, что ей требовалось!

Но ее поднявшееся было настроение тут же упало. Она никак не ожидала, что этот павлин, так быстро распушит свой хвост и вновь примется за старое — купаться в всеобщем обожании. Граф, как будто чувствовал, что Гейл раздражает это всеобщее поклонение, и старался как можно более подчеркнуть свое превосходство. Он отпускал комплименты, с преувеличенным вниманием слушал их глупую болтовню и щедро улыбался. И если бы не веселые искорки смеха, которые Гейл подметила в его плутоватых глазах, то она никогда бы не заподозрил его в том, что он всего лишь забавлялся.

— Ах, мистер Стэнфорд, мы совсем недавно проезжали мимо вашего дома, — с придыханием ворковала Роз.

— Да, да, мы только что проезжали по Пикадилли, и могу вас заверить, что лучшего особняка не найти, — ей в такт добавила Френсис. — Настоящий дворец! Такая изысканность. Такие линии. Я могу лишь мечтать о том, чтобы жить в таком доме!

— Увы, мисс Ведал, если бы я смог, наконец, выбрать между вами и вашей сестрой…

Девушки захихикали.

— Бросьте ваши шуточки, граф. — Кокетливо покраснела Френсис.

— Ах, да, мистер Стэнфорд, мы же встретили и лорда Ричфилда, и знаете ли что он нам рассказал?

— И что же милые дамы?

— Будто у вас в доме есть прекрасная галерея картин, где собранны редчайшие шедевры. И что не так давно вы приобрели …. — в этом месте, Роз слегка помедлила и неуверенно продолжила, — Констебля. Увидев, что Джослин кивнул, она уверенно продолжила. — О, я его обожаю, он просто великолепен! Потрясающий художник! Я так завидую вам! — при этих словах она захлопала ресницами, а потом заискивающе произнесла: — И так мечтаю увидеть вашу галерею!

— Ну что ты, Роз! Граф наверняка очень занят, — наконец-то вмешалась миссис Вендалл, испуганная столь наглым напором. Бедняга даже покраснела от такой бестактности.

Но граф потому и пользовался репутацией «добродушного и милого джентльмена», потому как на эту бестактность, он лишь очаровательно улыбнулся и возразил:

— Отнюдь. Я лишь почту за честь показать свое скромное холостяцкое жилище. И надеюсь, мисс Монтегью и мисс Уолден, также присоединятся к нашей компании.

Селина величественно кивнула, в то время как согласие Гейл никого не интересовало.

Эти девицы Вендалл, уже начали действовать ей на нервы. Во время всего разговора с графом, они непрестанно хлопали своими ресницами, глупо улыбались и одаривали его такими взглядами, от которых Гейл становилось тошно. Это было так глупо и некрасиво с их стороны, тем более что его это очень забавляло. Но видимо кроме нее, этого никто не замечал…

Отдав распоряжение кучеру двигаться к дому и пригласив Вендаллов ехать следом за ними, Джослин улыбнулся сидящим напротив дамам, и заговорщески произнес:

— Я сильно сомневаюсь, что мисс Роз Вендалл знакома с творчеством Джона Констебля. У нее явно другой вкус.

Не ожидав от него такого признания Селина и Гейл не выдержали, и рассмеялись. Честно говоря, они так же плохо представляли, Роз Вендалл, восхищавшейся деревенскими пейзажами.

— О, да! Вряд ли мисс Вендалл вообще разбирается в художниках. — Селина заговорщески ухмыльнулась. — Я конечно тоже мало что понимаю, не то что Гейл, но не так глупа, что разглагольствовать о своих предпочтениях, даже не представляя о чем идет речь.

— А-а, значит, мисс Уолден кое-что понимает в этом деле? — граф хищно сощурился, словно внезапно обнаружил золотую жилу.

— Разве что кое-что.

— Не скромничай, Гейл. — Селина настойчиво взглянула на нее. — Она может различить да Винчи от Санцио, и сказать какая картина была написана ранее.

— А кого из них вы предпочитаете? — не смотря на то, что за нее отвечала Селина, граф не сводил своих глаз с Гейл. И та не утерпела, ответила:

— Да Винчи. Но не от того что мне больше нравится его стиль, я не настоль разборчива. Просто в свое время я увлеклась Джорджо Вазари, а он очень увлекательно писал о да Винчи. Так что после прочтения он стал мне более понятен, чем к примеру Рафаэль Санцио.

— Как все оказывается просто. — Он ей улыбнулся. — А вы откровенны, не всякий на вашем месте признался бы в этом…

— Но ведь я не хочу показаться глупой, разглагольствуя о предпочтениях, когда, не представляю о чем идет речь.

Только Селина и рассмеялась. Граф лишь печально улыбнулся.

— Ну что ж, будем считать, что вам нравится эпоха Возрождения. И надеюсь, вы не умрете со скуки, ибо у меня есть картины и да Винчи, и Санцио, и Микель-Анжело Буонарроти…

Гейл ничего не ответила. Она и так слишком забылась, раз разговаривает с этим негодяем, как ни в чем не бывало. Разглагольствует тут с ним о картинах, забыв, что решила превратить эту поездку в ад.

— Джослин, — позвала Лина, отвлекая его пристальное внимание от Гейл. Ей не понравилось как он смотрел на ее сестру — напряженно и озабоченно, словно между ними что-то существует. Что-то нехорошее. — Позвольте узнать, какую же картину Констебля вы приобрели?

Он ухмыльнулся:

— «Пейзаж со скачущей лошадью». Джон написал ее не так давно, и я тут же купил ее у него. Кстати, лорд Ричфилд так же хотел ее приобрести, но я заплатил больше. Думаю, он специально натравил на меня Вендаллов, неблагодарный негодяй!

Гейл не смотрела на Джослина, и потому первая заметила Ричфилда:

— А вот кажется и он!

Все обернулись, пожалуй, Селина более порывисто, но этого никто не заметил. Только что упомянутый сэр Энтони Ричфилд, на всем скаку мчался на огромном вороном жеребце по направлению к их экипажу. Превосходный наездник, он почти мгновенно приноровил бег своего жеребца к скорости экипажа. Поздоровавшись с присутствующими, он болезненно поморщился, когда услышал предложение Джослина присоединиться к ним, чтобы полюбоваться Констеблем.

— Негодяй! Простите дамы, но он беззастенчиво сыпет соль на мои незаживающие раны. А еще называется другом!

— Не задавайся, ты тоже не так прост, как кажешься! — Джослин слегка кивнул в сторону Вендаллов.

Как будто что-то вспомнив, лорд Ричфилд расплылся в довольной улыбке.

— Ну что ты Джос, я же знаю как тебе приятно женское общество. Я лишь оказал тебе услугу…

Силина ликовала — она не просчиталась в своих ожиданиях, принимая приглашение Джослина. Там где был один из них, рано или поздно появлялся и другой. Так что появление Энтони было делом момента.

Сегодня, тот был один, без своей нареченной. И прекрасно, ибо рядом с ней, она чувствовала себя какой-то подавленной. Как здорово, что сегодня ей удалось затянуть свою талию на один дюйм меньше, и она потратила лишние полчаса на свою прическу. Энтони должен оценить и ее новое модное платье — легкий муслин делал ее фигуру более эфемерной.

И он оценил. Задержав на ней взгляд больше чем на остальных, он ей даже улыбнулся. Это был хороший знак.

Не имело смысла тут же вступать в наступление. У Энтони было прекрасное настроение, Селина не обманывалась на сей счет, зная, что он в восторге от своей скачки, от гарцующего под ним нетерпеливого жеребца, от осознания своей силы над ним, оттого что он может укротить это превосходное животное. Он весело пикировался со Стэнфордом и не имело смысла перетягивать его внимание на себя. Пока, не время. Пусть почувствует себя в безопасности…

Так что они довольно беспечно прокатились до Пикадилли. Особняк Джослина действительно был великолепен. Селине нравились такие — производившие впечатление скорее дворца, чем обыкновенного дома, и больше поражающего изысканной чистотой и правильностью линей, чем вычурными и витиеватыми украшениями. В глаза бросался огромный парадный вход с многочисленными ступенями и белые величественные колонны со стрельчатыми окнами.

Да, этот дворец не шел ни в какое сравнение с их особнячком на Портмен-сквер. И впервые Селина задумалась о материальном — чтобы содержать такой дом, требовались немалые доходы…

С экипажа ей помог спуститься Энтони, Джослин тем временем снимал девиц Ведал. Селина же намеренно вышла последней, после Гейл, надеясь насладиться прикосновениями рук Энтони и по возможности задержать его. Она не дала ему и шанса, взять под руку Гейл и сопроводить ту к дому, намертво вцепившись в обшлаг его сюртука. Тот будто бы и не возражал.

Дверь им открыл дворецкий. В своей жизни она ни мало повидала дворецких, но этого можно было назвать одним из самых лучших. Но пожалуй сравнения с цербером, охранявшего вход в сокровищницу было бы достаточно, чтобы описать все его достоинства. Таким и должен быть дворецкий графа — невозмутимый и высокомерный.

Комнаты, вернее даже сказать залы, были огромными и величественными, подстать дому. Но на удивление они не подавляли ни размерами, ни роскошью, так как вся обстановка была подобрана со вкусом и располагала к удобству. По крайней мере, та часть дома, по которой они проходили.

Джослин, как радушный хозяин шел впереди и рассказывал о доме, построенным еще в семнадцатом веке его дедом. Но Селина почти его не слышала, все ее внимание было поглощено Энтони, который был так близко от нее. Как давно они шли с ним вот так, по-дружески беседуя и открыто говоря обо всем, что они думают. Как давно она не чувствовала его тела, его сильной руки, на которую можно опираться и не бояться показаться присосавшейся пиявкой. Энтони не терпел неискренних церемоний.

— И как? — внезапно спросил ее он.

— Прошу прощения…

Энтони смотрел на нее удивленно, словно не понимая, что здесь непонятного. И ее сердце забилось в более спокойном ритме — он вовсе не имел в виду свою внешность, ибо все это время она украдкой разглядывала его. Энтони никогда не задаст ей такого вопроса — как ей нравится он сам…

— Вам здесь нравится?

— Да. — Не колеблясь твердо ответила Селина.

— Так я и подозревал. — Он ей улыбнулся, все той же снисходительной улыбкой, что улыбался всегда.

— А вам что же, все это не по душе? Вас подавляет величие? — ее тон был насмешлив, тот тон какой он любил.

— Отнюдь, моя красавица. Я люблю этот дом, но жить в подобном не смог бы.

Ее сердце вновь забилось в учащенном ритме. «Моя красавица!» Все же, не смотря на все его дружелюбие, он видит, что перед ним не просто женщина, а красивая женщина. Называет ли он так свою нареченную?

— Но почему?

— Одному здесь слишком тоскливо…

— О-о, поэтому вы и решили жениться, ведь я слышала, что в приданое леди Беатрисс, дается почти такой же дворец.

Лишь после затянувшегося молчания, она сообразила, что ляпнула что-то не то. Энтони замедлил шаг, а затем и вовсе остановился, заставив остановиться и ее. Его лицо помрачнело.

— Кто вам такое сказал?

— С…слухи, не более чем слухи. — Промямлила Селина. — Может я что-нибудь не так поняла…

— Вы врете. — Он отвернулся от нее и повел ее дальше, но по его ускорившемуся шагу, она поняла, что он разозлился. — Мы с Беа помолвлены с детства и в условиях брачного контракта никогда не шла речь о подобном приданном.

— Простите меня, я не хотела… — Селина и вовсе стушевалась, не понимая, чем могла так задеть его. — Уж простите, но я никак не понимаю, какая вам разница, что говорят остальные, ведь даже я знаю, что вы богаты… А эти слухи… И… и как скоро, позвольте спросить, ваша свадьба?

— Переводите тему, моя дорогая?

О, нет! Как раз именно эта тема волновала ее больше всего, намного больше, чем какое то приданное леди Беатрисс…

— Вы не отвечаете? Хм, — он улыбнулся, — я всегда думал, что вы более остры на язык. Вы же знаете, я всегда восторгался вами, так что не дуйтесь на меня. Мужчинам знаете ли не приятно, когда их в глаза обвиняют в столь… корыстных целях. Вы еще дуетесь?

Он опять остановился, но теперь для того, чтобы пытливо посмотреть ей в глаза.

— Нет, в этих глазах сверкает что-то другое. Так что?

Ужас. — Подумала Селина. — Ужас оттого что он сейчас скажет.

— Может любопытство? — С трудом ответила она. — Вы ведь так и не ответили на мой вопрос.

— Ах да, о моей свадьбе. — Он вздохнул. — Ну, как и положено после помолвки, через год.

— Так скоро?

Энтони рассмеялся.

— Как вы прелестны в своей непосредственности. Не надо, моя красавица, не надо убеждать меня, что вы огорченны. Вы можете сколь угодно дурить головы свои поклонникам, ну уж давайте на правах старых друзей, говорить друг другу правду.

Она удивилась:

— Разве мы друзья?

— А разве нет? Лично я всегда считал, что мы прекрасно понимаем друг друга. И всегда думал, что и вы считаете так же. Мы ведь похожи, не так ли?

— Но вы никогда не говорили мне этого вслух, так что я могла и ошибаться.

— Не думаю, — он покачал головой, — у вас слишком трезвый склад ума. Остальные не хотят этого замечать, видя перед собой лишь вашу прелестную оболочку Вы для них слишком красивы. Совсем наоборот я. Я не никогда не льстил себя надеждой, что вы можете увлечься мной.

Это его заявление ее покоробило.

— Это почему же?

— А потому, моя прелесть, что прежде всего вы любите саму себя и только себя, и вряд ли будете терпеть рядом столь же самовлюбленную личность…

— Эй! Вы двое!

Они повернулись к звавшему их Стэнфорду.

— Мы уже обошли весь дом и осмотрели всю галерею, а вы так и стоите, как истуканы в коридоре. Пройдемте же в гостиную.

Она умела проигрывать с хорошей миной на лице. Энтони ясно дал понять, что никогда и ни за что, не свяжет свою жизнь с такой, как она. Он предпочитал жить с менее самолюбивой женщиной, которая на первое место будет ставить своего супруга. Этот разговор «мимоходом», вроде бы ничего не значащий обмен мнениями, разрушил все ее тайные планы и в прах развеял надежды. Ей оставалось лишь одно — как всегда претворяться…

Селина повернулась к Энтони и заговорщески ему ухмыльнулась, — мол, мы прекрасно поняли друг друга:

— Право, мы заболтались, лорд Ричфилд.

Затем все с той же улыбкой на устах, повернулась к Стэнфорду:

— Ну что ж, как-нибудь в другой раз, граф.

И уж напоследок, улыбнулась этой курице — мамаше Вендалл, которая подозрительно разглядывала ее, словно за это время она с мистером Ричфилдом успела совершить прелюбодеяние.

— Как вам галерея, миссис Вендалл?

Все поступили так, как она и планировала. Энтони вновь благодушно взял ее под руку. Джослин ухмыльнувшись повел за собой гостей обратно, уже не предлагая им повторно осмотреть картинную галерею и тем самым не поставил в неловкое положение свое друга. А семейство Вендалл отвлеклось, наперебой расхваливая то, чего они так и не поняли. Лишь позже, значительно позже, Селина осознала, что в этой гудящей толпе не было Гейл. Та просто исчезла…

 

Глава 4

Гейл огляделась. Она была одна.

Нет, нет она прекрасно слышала, как все уходили и как граф разговаривал с приотставшими Селиной и сэром Энтони, но почему-то, так и не пошла вслед за всеми. Она осталась стоять на месте, чтобы лишний раз убедиться в том, что о ней забыли. Джослин был слишком увлечен гостями, развлекая девиц Вендалл своими остротами, и то и дело поглядывая на коридор, где остался его друг, чтобы еще обращать внимание и на молчаливую Гейл. Ему было вовсе не до того. Увлекая за собой шумную компанию, замыкая которую под руку шли мамаша Вендалл с собственным сыном, он даже не оглянулся.

Ну и пусть, зато она без суматохи еще раз полюбуется «Мадонной с цветком» да Винчи и «Мадонной с щеглом» Рафаэля…

Дойдя со современных художников — Хогарт, Констебл и еще раз Хогарт, — Гейл обнаружила приоткрытую дверь. За ней так никто и не пришел, даже лакея не прислали, так что без всяких угрызений совести, она открыла дверь пошире и вошла. Это оказалась библиотека.

Как и все в этом доме, она потрясала своими размерами. Над камином висела воистину гигантская картина, изображавшая старинный замок. Все в ней было нарисовано с такой четкостью, что казалось реальным, почти ощутимым. Продуваемый ветрами, мрачный и неприступный замок оказывал гипнотическое воздействие, но оторвавшись от него сразу же замечаешь персидские ковры, удобные кушетки и маленькие круглые столики с витиеватыми канделябрами. А потом книги, море книг, от пола до потолка занимавшие две противоположные стены. Для удобства был приделан и второй этаж, на который можно было взобраться по деревянным лестницам.

Это было самое настоящее богатство, сокровищница, доверху набитая от старинных фолиантов до современных романов. А на одной из полок, Гейл даже заметила ветхий пергамент.

Подойдя к одному из столиков, Гейл раскрыла лежавшую на нем древнюю книгу и нахмурилась. Текст был не на английском, даже не на французском или латыни. Красочные иллюстрации создавали впечатление чего-то восточного…

Она вздрогнула, услышав вздох. Облокотившись о дверной проем, граф Мейдстон скептически разглядывал ее и как-то грустно улыбался. Ее сердце екнуло, так он был хорош в неярком освещении собственной библиотеки. Осознавал ли он, что эта поза еще больше подчеркивает его широкие плечи, обтянутые дорогим коричневым сукном или встал так непреднамеренно? Знал ли он, как на нее действует эта его ленивая улыбка?..

— А я то думал, куда же подевалась моя маленькая гостья, уж не потерялась ли она в дебрях моего большого дома, в бесплотных попытках разыскать меня? И что я вижу? Какое горькое разочарование понять, что маленькая пташка, предпочла мое внимание каким-то книгам!

Не смотря на жалостливые нотки, в его тоне сквозила все та же насмешка. И Гейл вскипела:

— Ваше внимание? Уж позвольте возразить милорд, но я что-то его не заметила!

— Ну, ну, — он коротко рассмеялся, — не надо говорить неправду, как гостеприимный хозяин я просто не мог…

— А вот и могли! — словно упрямый ребенок возразила ему она. — Вы были так заняты, развлекая своих гостей, что…

— Вы ревнуете?

— Что?! — она чуть язык не проглотила от такого предположения.

— Да-да, вы ревнуете! Это видно по вашему обиженному лицу, вон как вы надуваете губы.

— Негодяй! — как-то придушенно просипела Гейл, покрываясь алым румянцем с головы до пят.

— Вы сами негодяйка, моя прелесть. Причем отменная. Почему все время обзываете меня?

— Потому что вы этого заслуживаете.

— Лично я так не считаю. — Граф отлепился от косяка и лениво направился к ней. — Чтобы обзывать человека, необходимы причины. Взять к примеру ваше — «негодяй». Как возмущенно вы это произнесли, а почему спрашивается? За что? Ведь я не сделал и не сказал ничего кроме правды…

Он остановился перед ней и скрестив руки, вопросительно посмотрел на нее.

— Так как?

Гейл нечего было ответить, ибо в глубине души она понимала, что он действительно прав.

— Почему же вы замолчали? Вам нечего мне возразить?

Кинув на него убийственный взгляд, Гейл попыталась обойти его и направится к выходу. С нее довольно его нападок. Она их ничем не заслужила. То он флиртует с ней, то оскорбляет. Он жонглирует ее эмоциями, как ему тому удобно, и даже не задумывается о том, что это может быть больно.

А Джослин уже знал, что сжигает за собою мосты. Он чувствовал запах пороха. Но уже ничего не мог с этим поделать. Дьявол вселился в него и нашептывал свои правила.

С ней у него ничего не выйдет… Она слишком притягивала его для обыкновенной дружбы.

Бедная невинная овечка, эта девочка не понимала, из-за чего он вдруг накинулся на нее. Она не понимала, что именно ее вызывающе-обидчивое и молчаливое поведение, и вызвало эту волну. Джослин всеми усилиями следовал своему плану, намеренно не обращать на нее никакого внимания, но своим поведением, она останавливала его. «Остановись!» — говорили эти надутые губы, «Увидь меня!» — молили глаза. Он не мог не услышать…

Он не дал ей уйти. С какой-то нелепой дрожью в руках, он обнял ее за талию и притянул к себе. Она удивленно поглядела на него, но он не дал остановить себя этим «недоуменным» взглядом. Нет, уже слишком поздно, как только он пришел сюда за ней, стало слишком поздно…

Наклонив голову он впился в ее губы. Мягкие, податливые, они безвольно раскрылись и он тут же впустил туда свой язык. Обвел им ее зубки, такие ровные — верхний ряд, нижний…

Она прерывисто вздохнула через нос, но он не отпустил ее, чтобы дать ей отдышаться, прийти в себя. Нет, как утопленник пытающийся урвать последний глоток воздуха, он целовал ее, понимая, что это его первый и последний раз. Он поцелуют ее, так как ему захочется, ощутит все контуры ее тела, а потом сделает так, что она его возненавидит. Это был его последний раз и он использует из него все что можно.

С ней у него ничего не выйдет. По странной прихоти судьбы, именно эта невинная и невзрачная простушка вызывала в нем низменные инстинкты. Стоило ему увидеть ее, как он напрочь забывал, что хотел только лишь ее дружбы. Его мысли путались, стоило ему заглянуть в эти глаза, жизнь переворачивались и хотелось послать к черту свои принципы и нарушить все правила. С Аглаей, Мелани, с Мирандой и даже с Сел, ни с кем из них у него не возникало таких фантазий. А значит, надо послать к черту именно эту Гейл Уолден. Эту искусительницу, которая портит всю его жизнь…

Не подозревая, какие мысли бродят в голове этого мужчины, который с такой страстью целовал ее, Гейл ухватилась за его предплечья, чувствуя, как от нахлынувших чувств у нее подкашиваются ноги. Его рот сладостно терзал ее, а руки поглаживали ее спину, словно успокаивая, уговаривая расслабиться, уступить. Прикусив ее нижнюю губу, он приподнял ее, прижав к себе еще ближе, сделал с ней несколько шагов и опустил на кушетку. Посадил. А сам встал на колени, между ее ногами и многочисленными плотными юбками, но так и не отпустил ее рот.

Внутри ее просто трясло, и что-то скручивалось внизу живота плотными кольцами, медленно, подстать движениям его языка. Что с ней? Почему ей так страшно и одновременно так хорошо?

Ее руки дрожали, теребя его короткие волосы, его уже нет. Теперь они уверенно спускали вниз лиф ее платья, обнажая теплую сливочную кожу. И когда он успел расстегнуть пуговички? Стянув с плечей и сорочку, он оторвался от ее губ, и начал путешествовать своими губами по ее подбородку, по щеке, мельком прикусил мочку уха, и ее аж жаром обдало. Но он уже спешил вниз, по шее, еще ниже, остановился возле ложбинки, облизнул ее… А его руки уже приподнимают ее груди, сжимают — легко, совсем не больно, приятно, — теребят соски. И он вновь целует ее, прямо туда, засасывая к себе в рот, вызывая у нее головокружение…

Гейл за волосы тянет его голову вверх и он подчиняется, вновь целует ее губы. Вот так ей уже не страшно. Но незаметно, обманчиво легко его руки опускаются вниз, трогают ее юбки, приподнимают ткань, и уже касаются ее ног.

На какой-то краткий миг, Джослин думает, что он может позволить себе довести все до конца. Да, может! Она позволит, вон она как безвольна.

Но это миг, вспышка безрассудства. Затем она вновь одолевает его, но теперь он думает о другом — а может научить ее, как дать ему освобождение, без того, чтобы лишать ее девственности? Ему видится ее рот, дрожащий, алчущий… О, он позаботится и о ней, даст ей еще больше наслаждение, так что она будет кричать на весь его дом.

Его руки уже трогают ее колени, еще выше, и уже одна теплая плоть, без ткани чулков. Она тихонько стонет. И он сходит с ума.

Надо остановится. Пока не поздно, пока его руки не коснулись того… пока он сам окончательно не сошел с ума. Остановится. С трудом, но Джослин опускает руки. Приказывает себе успокоится. Дышать медленней, равномерней. Она должна возненавидеть его.

Он целует ее более небрежно, как бы нехотя, затем отстраняется и спокойно разглядывает ее. Почти спокойно.

Она открывает глаза и не понимает. Она не понимает, что сейчас должна отстранится от него. Нет, она просто сидит, сидит так как он ее оставил — с открытой налитой грудью и взъерошенными юбками, — и смотрит на него.

Он позволил своему взгляду оценить ее, так чтобы она это заметила и мимоходом, костяшками пальцев касается ее груди.

— У вас красивое тело. Куда красивее вашего лица. — Он заставляет себя улыбнуться. — Хотите стать моей любовницей?

Он знал, что сейчас за этим последует и позволил ей это. Пощечина прозвучала очень оглушительно, и его лицо откинулось от отдачи — у его простодушной мисс Уолден была тяжелая рука.

— Ну что ж. — Джослин поднялся, возвышаясь над ней и оглядывая ее снисходительно холодно. — Это ваш выбор, мисс Уолден. А раз так, приведите себя в порядок, у вас растрепанный вид.

Она и так уже судорожно поправляла на себе платье и он отвернулся от нее, словно ее вид был ему неприятен. Он только надеялся, что она не заплачет. Только не при нем. Она сильная, не даром она так бойко отвечала на его выпады. Такие не будут плакать, когда их унизят.

Когда она была готова, Джослин пошел вперед, указывая ей дорогу. Но вдруг остановился. Повернулся к ней.

— Надеюсь, когда я вас трогал — это слово не оскорбляет ваш слух, а мисс Уолден? — Она не ответила. — Так как, когда я вас трогал, у вас случайно не возникало мысли, что я захочу жениться на вас?

Теперь она посмотрела на него. Он внутренне содрогнулся, такое презрение было написано на ее лице.

— Вы мерзавец, сэр! Отъявленный и непроходимый. И вряд ли, вы теперь мои слова можете назвать незаслуженными. Даже такая грязная свинья, которая…

— Я понял вашу мысль. Можете не утруждать себя дальнейшим ее продолжением… Хочу лишь заметить, что всего несколько секунд назад, вы не считала меня грязной свиньей. — Его скулы напряглись. — Или может быть, вас наоборот возбуждают, такие как я — грязные свиньи?

Гейл вновь замахнулась для удара, но он остановил ее, схватив ее за руку.

— Думаю, на сегодня уже достаточно.

Она вырвалась и пошла вперед, и он вздохнул.

Теперь уж она точно возненавидит его. Он постарался изо всех сил, чтобы так оно и было.

Но так лучше. Ей уж точно так будет проще. Он же, в своей памяти будет лелеять другие моменты, вспоминать, как она тихо постанывала под его руками, какая гладкая на ощупь была ее кожа, как сладостен был ее рот и как она смотрела на него. Еще ни одна женщина не обладала таким гипнотическим взглядом. Да, он будет лелеять и вспоминать, и только.

Больше он уже не увидит мисс Уолден, а если случайно и столкнется с ней, то она сделает вид, что его не заметила. Как впрочем и он…

Завтра он навестит Аглаю Темплетон или мисс Тейлор. Он уже давненько не навещал их, они, поди уже и подзабыли его. Да, он непременно сделает это. Но завтра, это будет завтра. А сегодня он напьется, напьется — вдрызг, как сапожник и за стаканом подумает о том, почему же он такой мерзавец…

Уже наступил второй час ночи, а ей все никак не удавалось заснуть. В который раз, взбив промокшую подушку, Гейл перевернулась на другой бок. Слезы все никак не останавливались.

Но что хуже, она не знала, что больше угнетает ее — то, что граф Мейдстон оказался таким редкостным мерзавцем или то, что она никогда его больше не увидит. Их знакомство было недолгим, однако она уже успела привыкнуть к этому самовлюбленному павлину, к их препирательствам и тому приятному чувству оживленности, что она испытывала в его присутствии. И сколь не перебирала она в памяти все моменты их последней встречи, да и всех предыдущих, так и не могла понять, что же послужило поводом того, что он захотел ее так унизить.

Трудно оставаться со своим унижением наедине, тем более когда не можешь высказать столь же обидные слова, которые так и вертятся на твоем языке своему обидчику. Он уже давно ушел, и всего хуже — навсегда, так что она никогда уже не сможет узнать ни причину его поведения, ни высказаться в ответ.

То ли поздний час ночи, то ли уныние вперемешку с тоской, но ей стало казаться, что ее жизнь без этого обольстительного мерзавца, с которым она так весело смеялась, превратится в череду тусклых безрадостных дней. Она опять будет чувствовать себя придатком Селины и на нее опять будут смотреть, словно не видя ее…

Гейл вновь сбила одеяло, перевернулась на другой бок и тяжело вздохнула.

Стоило ей только вспомнить те моменты в библиотеке, как ее недоумение еще больше возрастало. Его руки дрожали, когда он впервые дотронулся до нее. Будут ли дрожать руки у опытного прожженного ловеласа? Нет. Такие не способны чувствовать волнение, а граф (Гейл была уверена в этом), граф волновался. Он с таким чувством целовал ее, словно она была запретным плодом, до которого он наконец добрался. Именно его страстность свела ее с ума, его неистовые прикосновения, горячие иссушающие поцелуи. Так почему же он передумал? Почему отступил, а затем и унизил ее? Что она сделала не так?

Дверь в ее спальню скрипнула и Гейл тут же поспешила закрыть глаза, опасаясь, что ее зашла проведать тетя Алисия.

— Гейл. — Шепотом позвали ее. — Ты не спишь?

Селина. Гейл открыла глаза и шмыгнула носом.

— Нет.

— Дорогая, ты что, плачешь? — та заговорила в полный голос, так сильно было ее удивление.

— Ну да…

Селина пролетела разделяющее их расстояние и плюхнулась к ней в постель.

— Ты должна рассказать мне все!

Теперь уснуть не могла она. Селина даже и не пыталась ложиться. После откровенного разговора с Гейл, она была так взбудоражена, что казалось, могла прошагать пешком аж до самого Хемпшира. Но не смотря на разыгравшиеся нервы, она не ходила из угла в угол, как это делала обычно, а словно лунатик, стояла возле окна.

Услышанное, повергло ее в шок. Да, да, теперь, когда не надо было притворяться перед Гейл, что ко всему услышанному она отнеслась спокойно, когда не надо было разыгрывать из себя старшую сестру, утешавшую младшую, она могла признаться себе — она шокирована. Слава Богу, теперь не надо делать вид, что ей все равно. Потому что ей отнюдь не все равно…

Невидящим взором смотря на ночное окно, она в который раз пыталась представить себе Гейл и Джослина вместе. В мыслях проносились фантастические картины одна за одной, но не одна из них не казалась реальной.

Неужели эти двое стояли так близко друг к другу, что их тела практически сливались? Да не только тела, но и губы, руки… Неужели Стэнфорд, этот «золотистый Бог Лондона», известный искуситель всех женских сердец трогал ее сестру, сводил с ума своими поцелуями и даже… предложил той стать его любовницей?

Да это же смешно! Нелепо. Ведь Джослин ее поклонник!

Это ее он приглашал на прогулки, именно с ней он танцевал, с ней, они не раз посещали «Ковент-Гарден», выставки, оперы. Ей он говорил о ее красоте, о власти женщины над мужчиной, ей он целовал руки и признавался в вечной преданности — ей, а не Гейл! Да неделю назад, он даже не подозревал о существовании ее кузины.

Да и сколько она его знала, с такими как Гейл, он предпочитал лишь разговаривать. А та, вовсе не относилась к женщинам того — другого сорта, за спинами которых шептались, на коих бросали косые взгляды, а мужчины втайне восхищаясь, мечтали заполучить их в свою постель. Нет, ее сестренка была добронравным, законопослушным существом — невинной девицей, на которую посмел посягнуть этот предатель.

Селина вздрогнула. Неужели она приревновала? Может она так зациклилась на ревности по отношению к Энтони, что теперь ревнует всех без разбору?

Но как же так — она же куда красивее Гейл, а вместо этого, та, «по этой части » познала, куда больше ее. Нет, конечно, она уже целовалась — и не раз, и не с одним. Она грустно ухмыльнулась, вспомнив эти поцелуи.

Первым был Резерфорд — в тот момент ему было двадцать, ей неполных шестнадцать. После их быстрого жаркого поцелуя — они очень боялись, что их кто-нибудь увидит — она даже некоторое время мечтала, что когда-нибудь выйдет за него замуж. Но прошел буквально месяц, и впервые войдя в водоворот светской жизни, она тут же позабыла о нем. Вторым был Ричард Гранвилл… Даже сейчас, по прошествии нескольких лет, она удивлялась самой себе — как она могла быть настолько беспечной? Ричард был уже взрослым мужчина, он даже был женат — но для нее тогда это не имело значения, она никогда им всерьез не увлекалась. Хотя он был красив, приятен в общении и многие дамы не раз втайне вздыхали, думая о его скоропалительной женитьбе, но почему-то он не действовал на нее так, как на остальных дам. Может быть это равнодушие и распалило его, кто знает? Но ему удалось, не зароняя в ней никаких подозрений, отвлечь ее в сторону от основной дороги — она прогуливалась вместе с друзьями по их регулярному саду — однако, стоило им оказаться наедине, как он тут же прижал ее к первому попавшемуся дереву. Тогда она даже не испугалась, и даже рассмеялась, такое у него было напряженное в тот момент лицо. Но как только он обрушился на нее своими поцелуями — ее смех застрял у нее в горле. Эти жадные, грубые поцелуи не имели ничего общего с поцелуями Резерфорда. Они даже не имели ничего общего с теми поцелуями, о которых мечтает юная девушка. Нет, это было неприкрытое насилие, и Селина не понимала, чем руководствовался Ричард, решившись на подобное. Она пробовала оттолкнуть его, но он был слишком силен. Шепча, как он сходит по ней с ума, он молил не отталкивать его и все сильнее прижимался к ней.

Неизвестно, что произошло бы в дальнейшем, если бы тогда ей на помощь не пришел Реймонд. Оттолкнув Ричарда, он гневно отчитал его, а затем, когда все немного успокоились, предложил рассказать всем, что причиной их длительного отсутствия, был он сам. Якобы, повстречав его, они так увлеклись разговором, что забыли о времени. И только это своевременное вмешательство и спасло репутацию неопытной Селины. Гранвилл извинился. А Джон Реймонд завоевал ее вечную благодарность и стал ее самым верным поклонником.

Да, тот случай она запомнила надолго. Может быть, именно после него, она и перестала быть наивной, и стала более трезво оценивать окружающих ее мужчин.

После Ричарда были и другие, кто не мог сдержать себя — все они сходили с ума, но она уже не пугалась их, не стояла словно застывшее изваяние, а со смехом отталкивала, не унижая их самолюбие, напуская на себя чопорный вид. Но это были не те поцелуи…

Каково бы ей было, если бы ее поцеловал Энтони? Когда не кто-то, а она сама потеряла бы голову…

Селина обхватила себя руками и что есть силы сжала их.

Чтобы она почувствовала, если бы он обнял ее?

Она представила его волевое лицо, его взгляд — не насмешливый и внимательный, а полный сладострастия, и вздрогнула. Ей никогда этого не узнать. Сегодня Энтони развеял ее последние надежды.

Через год он уже будет благополучно женат. У него появятся дети. Возможно, будут и любовницы. Вряд ли, Беа со своим насмешливым характером будет удовлетворять его в постели. Она не производит впечатление страстной женщины. А она, Селина…

Нет, она не будет убиваться по нему. В конечном итоге, эта болезнь пройдет, и она забудет его. О, она еще посмеется над Энтони, когда тот будет обременен женитьбой на своей Беа, отрастит животик и у него появится двойной подбородок!

Такие мужчины, как Тони и Джос не заслуживают, чтобы их любили. Эти двое повес — Ричфилд и Стэнфорд, приносят влюбленным в них женщинам одни несчастья. Это несправедливо. Они походя разбивают женские судьбы, улыбаясь в лицо, называют их своими подругами и шагают себе дальше, не задумываясь над тем, как больно становится оставшимся.

Вот и Гейл осталась на обочине. Джослин постарался сделать так, чтобы теперь она и близко к нему не подошла.

Каков однако наглец!

Но он ошибается. Да, да, ошибается! Потому что оставить все как есть, Селина ему не позволит. За свои действия надо расплачиваться.

Ей ни составит никакого труда написать ему письмо от Гейл и попросить его о встрече.

А ее сестре она пошлет записку от его имени. А вот затем, когда эти двое начнут выяснять отношения друг с другом, она туда и нагрянет со своей матушкой!

Будет достаточно и того, что Гейл без сопровождения находится в доме у холостого мужчины. Так что Джосу, не останется ничего другого, как сделать ее сестре предложение. И поделом, нечего распускать руки!

Лично ей ни капельку не стыдно, это возмездие!

И тут же сев за письменный стол, Селина преступила к своему плану. Надо сделать все поскорей, пока она не передумала…

 

Глава 5

Голова раскалывалась. Сказывались последствия веселенькой ночки в «Бруксе», где он неожиданно для себя выиграл довольно приличную сумму денег. И правду говорят — не везет в любви, повезет в деньгах…

Развалившись в кресле и медленно потягивая портвейн, Джослин крутил в руке надушенный конверт и морщился от сильного запаха. Не вытерпев, он кинул злополучное письмо на пол. Тут же его большие напольные часы пробили ровно шесть.

Итак, она придет сегодня. Почти сейчас. Войдет вот в эту самую дверь и…

Что будет после, он так и не смог придумать. Что она замышляет? Ведь он же постарался (да еще как постарался!), чтобы она даже имени его спокойно произнести не могла! А тут, она не только написала ему письмо (и это после того, что было!), но и осмелилась назначить ему свидание. Тайное свидание в доме у неженатого мужчины…

Может, он переоценил ее? И его мисс Уолден вовсе не та невинная овечка, что он навоображал себе?

Это походило на правду, ибо ничего другого ему и в голову не приходило, после столь недвусмысленных строк.

Я хотела бы продолжить наш разговор в библиотеке …

Только прочитав их, он подумал, что у него галлюцинации. Но нет, слова оставались на месте, не расплывались и не исчезали.

…продолжить наш разговор в библиотеке…

Насколько он помнил, а помнил он это очень хорошо, они там особо не разговаривали.

Вздохнув, Джослин от всей души понадеялся, что мисс Уолден знает и понимает, что именно она будет делать. Да и нет худа без добра. И даже странно, что вместо предвкушения, он чувствует глупую грусть. Потеряв мисс Уолден в качестве подруги, он вполне может приобрести ее в куда более заманчивом варианте — в качестве любовницы. И это уже будет не его вина, так что ему не придется поступаться своими принципами. Ведь она сама, первая, сделала сей шаг…

Но не смотря на все эти «бравые» мысли, он знал, что выгонит ее. Он только посмотрит, как далеко она собирается зайти и… выгонит ее. Прогонит, от соблазна подальше!

Минутная стрелка его часов переместилась на цифру пять. Секунды бежали за секундами, отчитывали минуты… Что-то она запаздывает. Уж не передумала ли?

Нет, не передумала — он услышал стук каблуков, приближающихся к библиотеке. Той самой библиотеки, где все и происходило. Специально ли он выбрал именно это место или просто так, по привычке?

Вошел Гарднер.

— Сэр, — в это короткое слово он вложил все свое осуждение, — к вам мисс Уолден!

Джослин сделал вид, что ничего не заметил, и лениво взмахнул рукой, велев впустить ее.

Та вошла довольно неуверенно, словно еще сомневалась в правильности своих действий, но это вполне могла быть и игра. Ведь провела же его она, изображая из себя невинную простушку.

То ли в подтверждение своей игры, то ли по каким-то иным причинам, она напялила на себя какое-то нелепое, даже лучше сказать дурацкое платье — отвратительного коричневого цвета, очень строгое и ужасно скромное. Оно ей не шло. Джослин даже скривился от такого убожества. Но затем кивнул ей головой в знак приветствия, и вопросительно поднял бровь, в ожидании ее дальнейших действий.

Гейл испуганно молчала. Она никак не ожидала, что он будет встречать ее в таком виде: взъерошенный, в полностью расстегнутой рубашке, обнажавшей его голую грудь, с мутными, как болото глазами, и со стаканом спиртного в руке.

Что-то здесь было не так. Его поведение казалось оскорбительным, прямо-таки хамским и он никак не походил на человека, который хотел попросить прощение и возобновить былую дружбу. Нет, он даже как-то вызывающе смотрел на нее, словно это она, а не он, должна начать разговор.

Гейл откашлялась.

— Ну что ж, мистер Стэнфорд, вот я и пришла. — Она ожидала от него хоть какой-нибудь реплики, но он лишь выжидательно ей улыбнулся. — …Теперь мы можем поговорить спокойно. — Она опять замолчала, ожидая, что теперь-то он наконец возьмет всю инициативу на себя и она перестанет чувствовать себя так глупо.

Знала бы она, как обернется эта встреча — ни за чтобы не пришла!!!

— Ну так начинайте, дорогуша. Я весь — внимание!

Ее покоробило это обращение. «Дорогуша» — да за кого он ее принимает? И почему смотрит на нее так выжидательно?

— Странно, — ее голос задрожал от волнения, — но мне кажется, что начинать должны вы!

Его голова дернулась и он болезненно сморщился. Да он пьян, тут же промелькнуло у нее в мозгу и Гейл невольно попятилась к выходу. Помилуй Бог, она совершила серьезную ошибку, восприняв его письмо всерьез! Он вполне мог написать его и под воздействием алкоголя. Она стала быстрее отступать к двери, но он даже этого и не заметил.

— Да-а? — протянул он. — Ну да ладно, хотя мне это тоже кажется странным, но наверное вы нуждаетесь в помощи. — Джослин сделал внушительный глоток, осушив свой бокал до дна, поставил его на ближайший столик и закинул ногу на ногу. — Итак, вы недвусмысленно дали мне понять, что раскаиваетесь в своей горячности и хотели бы начать наши отношения с начала, то есть, если говорить буквально, принять мое предложение, которое с таким негодованием вначале отвергли…

— Постойте! О… о чем вы? — Она остановилась на полдороге и застыла, как вкопанная. — Я раскаиваюсь? Я?!!! Да… да это вы…

— Что я? — он рассеянно перевел на нее свой мутный взгляд.

— Да это вы должны раскаиваться в своем поведении! Вы! Вы должны передо мной извиниться!

— Я?!

Его недоумение было неподдельным. Такое может быть лишь у младенца, да у опустившегося пьяницы. И вдруг Гейл осенила страшная мысль, заставившая, ее умолкнуть.

В своем письме он ничего не писал об извинениях, он только лишь «хотел объясниться ». Это ей пришло в голову, что он раскаивается. А на самом то деле (помилуй Бог, какая насмешка!), на самом то деле, это он ждет от нее извинений ! И это за то, что она не пала к его ногам и не позволила обесчестить себя до конца! Ну и самомнение у этого индюка!

Гнев на свою дурость, за то, что она прописала ему те качества, которыми он не обладает, стала разрастаться в ней с огромной силой.

Как же она в нем ошибалась! У нее даже руки зачесались надавать ему пощечин! О-о, сейчас она покажет этому тупице все, на что она способна!

Сощурив глаза, она обманчиво мягко спросила:

— Так что же мне сделать, чтобы вы простили меня?

— А, теперь вы наконец-то решили говорить на чистоту. — Граф взлохматил свои и без того взъерошенные волосы и тоже прищурился. — Так куда проще, моя дорогая мисс Уолден, а то вы чуть было не ввели меня в заблуждение. — Он ухмыльнулся. — Ну что ж, мы оба, и вы и я, прекрасно понимаем, что нас тянет друг к другу. Так зачем же сдерживать себя? Зачем друг перед другом притворяться? Я так понял, что вы не жаждете соблюдать условности, как впрочем и я, так что….

Вот что он значит думает! Ее затрясло мелкой дрожью и Гейл медленно стала продвигаться к нему, чувствуя, что от его признаний и предположений ее лицо стало не просто пунцовым, а свекольно багровым.

Этот человек без моральных принципов и понятий о чести, использовал ее как круглую идиотку! С самого начала, ему взбрело в голову потешить себя, а она ничего не подозревая, в тайне мечтала о нем и награждала его остроумием, обаянием, да добротой! И с чего она вообразила, что он может быть добрым? У этого человека даже чести нет!

«Золотистый бог Лондона » — это прозвище предполагало нечто божественное, величественное и что-то хорошее, и она, наивная идиотка считала, что оно очень подходит к нему. Как они все заблуждались! Стоило бы всем увидеть этого «золотистого бога» сейчас — с мутными от пьянства глазами, со сладострастной ухмылкой предвкушения, взъерошенным и извергающим из себя гадости — никто не усомнился бы, что перед ним сам дьявол.

— … и вы вправе положиться на меня, так как я не стремлюсь оглашать нашу связь в свете.

Это ее вконец доконало. Подойдя так близко к нему, что она почувствовала запах алкоголя, Гейл с размаху залепила ему пощечину, затем вторую и третью.

— Негодяй! Мерзавец!

Граф попытался остановить ее, но у него ничего не получилось — в такую она пришла ярость. Он попытался схватить ее за руки, но она неожиданно толкнула его кресло и он вместе с ним упал на пол.

Стукнувшись головой об пол, Джос подумал, что его наверное вырвет, но нет, ничего, прошло. По крайней мере, теперь его не хлещут по щекам. Краем глаза он видел ее юбки, и то, как она неподвижно стоит за ножками его кресла и видимо размышляет, наподдать ему еще или нет? Он предпочел лежать смирно и не привлекать ее внимание. Может она все-таки уйдет?

— Ненавижу вас! — Со страстью произнесла она. — Никогда бы даже не подумала, что так можно кого-то презирать, как я презираю вас.

— Ненависть и презрение совсем разные вещи. — Он чуть не прикусил себе язык, но было уже поздно.

— О-о, сейчас я испытываю к вам лишь презрение! Вы жалкий и ничтожный тип…

Джос попытался уговорить себя не обращать внимания на ее слова, но почему-то некстати подумал о том, что он, граф!!! валяется на полу в собственном доме, куда его кинула какая-то там мисс, которая смеет бросать ему в лицо оскорбления. В его собственном доме! Куда ее кстати никто не приглашал.

Пока она разглагольствовала, перечисляя все его недостатки, он незаметно скатился к краю кресла и дождавшись момента, когда она подойдет к нему ближе, схватил ее за лодыжку и сильно дернул. Его отнюдь не смутило, что она упала. Так ей и надо, нечего задирать так высоко свой нос. Она вскрикнула, но больше от неожиданности, чем от боли. С ловкостью, которую он сам в себе не подозревал, он тут же уселся на нее, удерживая коленями ее бока.

— Немедленно отпустите меня!

— Еще чего. Я что, похож на дурака?

— Естественно.

Он хмыкнул.

— Вы не ушиблись? — он знал, что вряд ли это возможно — таких пушистых ковров, как у него, наперечет в Лондоне, однако решил перепроверить, мало ли чего. Она кинула на него еще один ненавистный взгляд, но теперь это его уже так не трогало. — Вижу, что нет. Ну, и прекрасно…

Гейл внутренне застонала. Было не похоже, что он собирался отпускать ее. Сидит на ней с видом павлина, тогда как она чувствует себя полнейшей недотепой, и наслаждается своей силой.

— Ну, и долго я буду так лежать?

— Пока я не решу, что вы успокоились.

— Я спокойна.

— Нет, нет, вон у вас какой убийственный взгляд. А я сейчас не в том состоянии, чтобы достойно защищаться.

— К тому же и пьяница!

— Вот видите, вы сами подтвердили мои предположения.

— Отпустите меня!

— Нет.

— Я закричу!

Он безразлично пожал плечами.

— Кричите. Я буду только рад, когда мне на помощь прибегут мои слуги. Вы, сущая фурия, и я с особым удовольствием выставлю вас вон.

Вряд ли можно ненавидеть человека сильнее, чем она ненавидела его до этого, но кажется ему удалось достичь и этого.

Гейл внезапно изогнулась, пытаясь сбросить его с себя, но добилась лишь того, что он покачнулся и его лицо оказалась в опасной близости от ее. Он тут же схватил ее руки, направленные на его физиономию, и прижал их к полу.

— Ну-ну, полегче, милая, вы меня чуть не свалили.

— Отпустите меня, черт вас побери!

— Не надо так орать мне в лицо. Я чуть не оглох.

Она снова изогнулась, и согнув колени, ударила им по его спине. Он охнул.

— Какая вы злая женщина.

Она словно взбесилась от этих слов. Выворачиваясь и кусаясь, она все-таки скинула его с себя и они покатились по полу.

В голове у Джослина все перемешалось — только что он защищался от нее, пытаясь держать ее за руки и уворачиваясь от ударов ее ног, а теперь вдруг сам начал вести наступление. Правда не совсем обычным способом, зачем-то стягивая с нее одежду, но в данный момент это показалось ему правильным, наверное, из-за того что уж очень его раздражало это безвкусное платье, да и потом, он знал только один действенный способ успокоить взбешенную женщину.

Раздался треск разрываемой ткани, и пуговицы на вороте ее платья вмиг разлетелись в разные стороны. Гейл мстительно улыбнулась, когда одна из них угадила графу прямо в глаз, и тот выругался. Но она тут же перестала улыбаться, когда поняла, что это была вовсе не случайность и тот намеренно рвет на ней одежду. Разворотив края платья, Джослин принялся за ее нижнее белье и когда она с удвоенной от ярости энергией стала бить его по лицу, он тут же переключился на ее юбки, задирая их ей до талии и стягивая с нее панталоны.

Она как-то исхитрилась и вывернулась из этих цепких рук. Теперь она уже не нападала, она пыталась спастись бегством. Но Джослин с легкостью удержал ее, нажав на грудь ладонью, и вновь припечатал ее к полу. Оба бурно дышали, давая себе передышку в этом поединке, и только спустя минуту до обоих дошло, что его ладонь по-прежнему нажимает ей на грудь.

Джослин сильнее сжал ладонь, и почувствовав приятную наполненность, посмотрел Гейл в глаза. Странно, но ему показалось, что она тоже возбудилась. Под его рукой, чувствовался острый сосок, она бурно дышала и ее лицо окрасилось в тот необыкновенный розовый цвет — цвет возбуждения…

Он стал действовать нежнее, проверяя свою догадку, сжимая и разжимая ладонь, чувствуя, как под ней набухает нежная плоть. Задействовал и вторую руку. А потом и сам не заметил, как уже начал целовать ее…

А ее тело превратилось желе. В дрожащее желе. Гейл попыталась оттолкнуть его, но теперь, коснувшись его обнаженной груди, она словно впервые почувствовала, что касается обнаженной мужской плоти. Твердая, почти стальная и невероятно горячая. Она чувствовала, как сильно под ее рукой бьется его сердце.

Он начал целовать ее. Его губы были тоже горячими. Раздвигая ей губы, он вводил ей в рот свой язык и сводил ее с ума. Медленно, но настойчиво. А его руки…. Его руки были повсюду — то они на груди, то на бедрах, то они гладят ее колени, то ключицы.

Ей вдруг стало страшно, страшно оттого, что ее вновь затягивает этот омут наслаждения. Ведь она только что ненавидела его. Презирала. Как оказывается просто утопить в наслаждении свою ярость. Стоит лишь чуть уступить…

Это была последняя ее связная мысль. Потому что с бедер, его рука поднялась на живот и круговыми движениями, довела ее до безумного желания, так что когда он коснулся промежности, там уже все было влажно. Его рот вновь накрыл ее, так что у нее не осталась сил даже для того, чтобы стонать.

А Гейл уже давно не понимала, что она делает, то ли борется с ним, то ли притягивает, то ли протестует, то ли отвечает. Ее разум мутился, она забыла все и отдалась на волю тому восторгу, что заполнял все ее тело. Восторгу, который несли его руки, губы, его дыхание…

Он перевернулся на спину, так, что она оказалась сверху. И теперь уже она сидела на нем, пригвождая его тело к ковру, но она и не думала, воспользоваться этим. Совсем нет, теперь она целовала его, своими неумелыми жадными поцелуями. Обхватывая его бедра своими, она доводила его до умопомрачения. Она могла заставить его исполнить все, все что она потребует. Но она не требовала, а лишь высасывала из него поцелуи и постанывала под его ласками.

В какое то мгновение, когда спутанные распущенные волосы упали ей на лицо и она отодвинулась от него, пытаясь убрать непослушные пряди, в какое-то мгновение, она вскинула голову и… не поверила своим глазам.

Ее собственная тетка, из плоти и крови, с помертвевшим лицом и расширенными от ужаса глазами стояла на пороге библиотеки. Из-за нее выглядывала Селина. А рядом с ней!!! Рядом с ней стоял Джон Реймонд и с нахмуренным лицом взирал на происходящее…

Гейл закрыла глаза.

Кошмар! Это всего лишь кошмар!!!

Но и открыв глаза, она увидела все то же самое. Ее тело одеревенело, застыло, превратилось в сосульку.

Джослин по-видимому то же что-то понял — его тело также напряглось, но у нее пока не было сил подняться с него. Ноги ее не держали. Гейл взглянула на него и встретила его обвиняющий взгляд.

Медленно, словно любое неосторожное движение убьет ее, она встала, оправила юбку и попыталась соединить на груди свое платье. Поднялся и Джослин.

Напряженность, висевшая в комнате была прямо-таки ощутимой. Но каждый не спешил развеять это гробовое молчание.

Гейл искоса посмотрела на графа, пытаясь найти в нем хоть какую-то поддержку. Но он и не смотрел на нее. Тяжелым взглядом оглядывая непрошенных гостей, даже и не пытаясь одернуть на себе одежду, прищурив глаза и нахмурив брови, он наконец процедил:

— Могу ли я узнать, чем я обязан, столь неожиданному и внезапному визиту?

Его вызывающие слова, словно прервали оцепенение. Вздрогнув, Алисия, тем не менее твердо направилась к дивану и села, почти что рухнула на него. Остальные, неловко жавшись друг другу поближе, последовали за ней.

— Теперь это уже не важно. — Сухо и официально ответила тетка. — Самое главное сейчас, это определить на какой день назначить вашу свадьбу. Или вы уже определили?

— Свадьбу?! Вы что с ума сошли? Никакой свадьбы не будет!

Категоричный и злой отказ графа, казалось никак не подействовал на присутствующих, на всех кроме Гейл, но она промолчала, не в силах вмешиваться. Ей было стыдно, стыдно как никогда. Хотелось провалиться сквозь землю или умереть в сию же минуту.

— Вы что думаете, я женюсь на такой как она? — Эти слова он произнес холодно, почти безразлично. — Я как-никак граф, если вы запамятовали. А она… — Он не закончил фразу. Да в этом и не было необходимости, все и так знали, что у Гейл никогда не было титула, и уж тем более титулованных родственников. — Да и мисс Уолден сама пришла ко мне, собственной персоной, я ее не приглашал.

От дикой несправедливости, оттого что он так позорно отказался от нее, да еще и без зазрения совести и лжет, Гейл тоже не смолчала:

— Неправда, это вы пригласили меня и я пришла потому, что думала, что вы хотите извиниться за свое прошлое поведение!

— Да? — его глаза полыхнули презрением. — Тогда что это такое? — и он, подняв с пола конверт, помахал им перед носом присутствующих. — А это ваше письмо, мисс, где вы просите меня, принять вас в шесть часов в моем доме.

— Я ничего подобного не писала!

— Не надо лгать, мисс Уолден, у меня есть доказательства.

— Но…

— Хватит!!! — жестко прервала их Алисия. — Нам не интересны ваши переписки. Лучше приступим к делу.

Джослин перевел взгляд на Гейл и внезапная догадка, змеей стала заползать в его мозг.

Неужели эта девка, с самого начала решила женить его на себе? Написала письмецо, давая тем самым понять, что не прочь стать его любовницей, пришла, накинулась на него… А он повел себя как дурак, не заподозрив подвоха, повел себя, как мужчина в подобной ситуации, то есть соблазнился на нее, а в этот момент раз и свидетели — ее родственнички… Вот мерзавка!

Ему захотелось свернуть ей шею. Лживая дрянь, она прикидывалась невинным созданием, в то время как для собственной выгоды она была способная на все!!! Даже сейчас, она не отказалась от своей игры, и скромно потупив взор, смотрела на пол, изображая из себя невинную жертву.

Но нет уж, хватит! Хватит строить из себя дурака…

Окинув всех повелительным взглядом, и презрительно цедя слова, Джослин сказал:

— Я не женюсь на ней! А теперь, когда этот вопрос закрыт, прошу всех покинуть мой дом!

И не дождавшись их ухода, ушел сам.

 

Глава 6

Кто-то стучал…

Стук становился сильнее, настойчивее. Ее никак не хотели оставить в покое. Гейл разлепила набухшие веки, тут же зажмурилась от яркого света и нехотя встала. Оказывается, всю ночь она спала в одежде. Вот почему так ноет спина и ей всю ночь напролет снилось, что она задыхается. Корсет…

— Мисс Гейл!!! Да откройте!

А, она и дверь заперла. Гейл отперла замок и открыла дверь. В коридоре стояла Бетси.

— Мисс Гейл! — ужаснулась служаночка.

— Ну что еще? — проворчала она, чувствуя, как от произнесенных слов у нее раскалывается голова.

— Вы похожи на пугало!

— Какая разница…

— А такая, мисс, — бочком обходя застывшую фигуру хозяйки, продолжала говорить Бетси, — что к вам посетительница, и не кто-нибудь, а вдовствующая графиня Мейдстон! Миссис Алисия уже предложила ей чай, и велела позвать вас. Но в таком виде, вам нельзя спускаться…

— Какой кошмар! — За последние полмесяца, Гейл пожалуй по сотню раз на дню произносит это слово! Она тут же скривилась от этой мысли и со стоном произнесла: — Что ей от меня надо?

— Не знаю, мисс Гейл, не знаю…

Бетси уже не слушая ее, распаковывала чемоданы, вытаскивая один за другим хозяйские платья и бросая их на развороченную постель. Все, с таким трудом уложенные вещи — назавтра Гейл собиралась вернуться к родителям, — вновь высвободились на волю и теперь беспорядочной кучей валялись на постели.

Зараженная суетливостью служанки, Гейл сама налила в фарфоровый таз воды, и долго умывалась, пытаясь холодной водой привести себя в чувство. И уже с помощью Бетси, в рекордно короткий срок облачилась в новое платье, и причесалась. Выглядела она конечно не лучшим образом — красные глаза и припухшее с ночи лицо, но все же куда приличнее, чем до этого.

Выйдя из спальни, она поразилась, каким вдруг оживленным стал дом. Слуги сновали туда-сюда, с кухни доносились окрики кухарки, из гостиной слышались приглушенные голоса ее тетки и той женщины… За полмесяца проведенные в гнетущей тишине позора, Гейл отвыкла от этих привычных, суетливых звуков.

Ее тетка слегла от такого позора, а Селина ходила с красными от слез глазами, и смотрела на Гейл, как на побитого котенка, которому осталось жить считанные дни. Даже слуги, стремились как можно скорее исполнить свои обязанности и с усилием делали вид, что ничего особенного не произошло. Но стоило ей удалиться, как ее осуждали. Косые взгляды, тихие перешептывания. Как-то она услышала, что ей надо было бы покончить жизнь самоубийством, и таким образом избавить всех от позора. Но не смотря на случившееся, умирать ей не хотелось.

Ее теперь нигде не принимали, да и она сама не стремилась выезжать в свет. И хотя слухи о ее позоре ходили довольно туманные — Джон Реймонд так и не смог скрыть своего осуждения — они еще не совсем подтвердились. Но самым тяжелым было пожалуй не это, в нервную дрожь ее приводила мысль, что обо всем узнают родители. Отец отречется от нее, а мама… Мама просто не сможет такое пережить. И тем не менее, Гейл уже отослала им письмо, где писала о своем возращении.

Не успела она войти в гостиную, как тетя Алисия вышла ей на встречу и улыбнувшись подбадривающей улыбкой, удалилась. Слава Богу, тетка была еще на ее стороне, и не смотря ни на что, она ей сочувствовала. Чего не скажешь о вдовствующей графине — та оглядывала ее дерзким оценивающим взглядом, словно недоумевая, что в таком чучеле нашел ее сын.

— Так значит, вы и есть та самая, Гейл Элизабет Уолден, — секундная пауза, — которая пыталась соблазнить моего сына и обманом женить его на себе?!

От такого наглого тона, Гейл захлестнула волна негодования.

Ну почему, во всем обвиняют ее одну?! В том скандале они участвовали оба!

Однако она сумела сдержаться и ответила спокойно, с достоинством, которым уже не обладала:

— Вы не совсем правы миледи. Да, именно я — Гейл Элизабет Уолден, но я не соблазняла вашего сына, и у меня и в мыслях не было того, чтобы выйти за него замуж. И если вы пришли сюда, чтобы оскорблять меня…

— Браво! — вдовствующая графиня весело усмехнулась. Это сразу же преобразило ее надменное лицо и она стала копией своего сына — такой же упрямый подборок, та же улыбка, те же глаза. Видя недоумение своей собеседницы, она непринужденно присела и предложила присесть и ей. — Поверьте, я вовсе не собиралась оскорблять вас, простите мне мой тон! Я лишь хотела посмотреть, что у вас за характер. Видите ли, в одном я убежденна точно — мой сын никогда не будет счастлив с бесхарактерной женщиной. Так что я всего лишь хотела понять — достойны ли вы того, чтобы помочь вам…

— Помочь? В чем, я не понимаю…

— Дорогая, я слишком хорошо знаю своего сына. Он редкостный упрямец и всерьез думает, что все на свете должно крутиться только вокруг его персоны. Ему давно пора остепениться, а такого подходящего случая и не сыскать… — И она улыбнулась Гейл заговорщеской улыбкой.

Гейл совсем растерялась. Видимо за последнее время, предаваясь отчаянию, она совсем отучилась думать. Ей уж и вовсе было не понятно, как из пол минутной беседы, графиня сочла, что она — Гейл Уолден из Хемпшира, обладает стойким характером?! Это она-то, единственным занятием которой, было только то, что все эти полмесяца она проревела в подушку?!

— Графиня, прошу простить меня, но я не понимаю…

Но вдовствующая графиня думала почему-то иначе, ибо нисколько не смущаясь пассивностью своей слушательницы, охотно рассказывала:

— Ну что ж, начнем по порядку. Если вы не знаете, моя дорогая, после смерти мужа, я много путешествую. Месяц назад я уехала в Бат, там до меня и дошли непонятные слухи о той сцене в библиотеке моего сына. Я никогда не вмешиваюсь в его дела, но на сей раз он зашел очень далеко…

— А, значит, вы все-таки считаете, что это ваш сын…? — встрепенулась Гейл.

— Не совсем. — Графиня опять усмехнулась. — Вряд ли вы можете утверждать, что моему сыну легко отказать. Так что я не буду вставать ни на чью сторону.

— Понятно. — Ответила Гейл, хотя ровным счетом ничего не понимала.

— Мне не зачем было бы вам помогать, дорогая, но открою вам маленький секрет — я слишком хорошо знала вашу матушку, и уверенна, что она не могла воспитать свое единственное дитя плохо.

— Вы знаете мою мать?!!

Насколько Гейл знала свою мать, та никогда не покидала приделы Хемпшира. И уж тем более ее нельзя было заподозрить в знакомстве с графиней.

— Ну, это давняя история и довольно неприятная. — Графиня пожала плечами, но было видно, что она слегка сконфужена. — Мы учились вместе, жили в одной комнате и очень дружили. Наши матери тоже были подругами… Но по окончанию пансиона, мы обе влюбились в одного и того же человека. Эмма была помолвлена с ним, но он предпочел меня, и наши пути с ней разошлись. Это была, как я сказала, очень неприятная история и мы больше не общались.

Ее мать была помолвлена с кем-то другим?! Невозможно! Быть того не может!

— Это… это был ваш муж? — слабым голосом спросила графиню Гейл. — Отец Джослина?

— Да, это был он.

Значит, она могла быть и сестрой Джослина, или его не было бы вообще, а ее мать сейчас бы была вдовствующей графиней и у нее не было бы отца!

Гейл вздрогнула. Как причудливо порой поступает с людьми жизнь.

— Так что моя милая, то что я собираюсь предпринять, это своего рода искупление. Забавно, не правда ли, что вы и мой сын вместе…

— Вы говорите об этом так, словно это уже решенное дело. В то время как ваш сын видеть меня не хочет, что уж там говорить о женитьбе.

— Мой сын должен вести себя, как человек, достойный носить фамилию Стенфорд, и не порочить имя невинной девушки!

— То что он должен, и то что он будет делать, это совсем разные вещи, графиня.

— А вот в этом вы не правы. Уж поверьте мне, свадьба состоится. Может не так, как вам того хотелось — все будет более чем скромно, никаких помпезных выездов и сотни гостей, однако…

— Если честно, я совсем неуверенна в том, что она вообще будет, миледи…

— Зови меня лучше Викторией. Джослин уже получил специальное разрешение, так что не более чем через три недели…

— П… получил?! Вы сказали, что он уже получил? То есть он… он согласен?

Теперь уже графиня выглядела удивленной:

— А разве я не сказала?

— Что-о-о?!

Ему показалось, что его сейчас хватит удар. Джослин с ужасом уставился на мать, и впервые подумал, в своем ли она уме.

— Не надо смотреть на меня так, словно я сошла с ума! Я в здравом рассудке.

— Но… но… — его охватило удушье. Нет, не может же и в самом деле его мать предлагать подобное. Ему, ее собственному и единственному сыну! — Мама, — он вновь глубоко вздохнул, чтобы сдержаться и не выругаться во весь голос. — Вы кажется, не понимаете…

— Это ты не понимаешь, дорогой. Завтра — твоя свадьба. Все уже решено. Объявления в газетах сделаны, в церкви оглашение было, архиепископ разрешение дал, твоя невеста и ее семья — готовы, гости приглашены…

— Да какое мне дело?! — взревел он. — Я!!! Я ничего об этом не знал!!! Как вы могли проделать за моей спиной такое? Как?!

— Нечего кричать на меня! — Виктория царственно поднялась с кресла и приняла оскорбленную позу королевы. — Кто-то же должен был действовать здраво, и раз ты не собирался ничего предпринимать, то естественно, я взяла это на себя. Ты только и делал, что предавался пьянству.

Джослин закрыл глаза и выругался молча. Он любил мать, более того — уважал, и отец с детства привил ему оказывать той почтение. У нее был здравый смысл, волевой характер, целеустремленная натура и что самое главное — она всегда знала, как поступить правильно . Его отец всегда советовался с ней, словно та была гадалка-предсказательница, которая могла указать правильный путь. Но сейчас! То что его мать предприняла сейчас, выходило за всякие рамки.

— Неужели вы настолько разочарованны во мне, что решили женить на первой попавшейся девице? — он опустил голову и с горечью вцепился в свои волосы.

Глядя на своего сына, Виктория испытала жалость. Мальчик выглядел неважно. Изможденный, бледный, со следами бессонных ночей. После женитьбы, — подумала она, — он не сможет убегать из дома, и проводить свои ночи неизвестно где, в поисках приключений. Он остепениться, возьмется наконец за хозяйство…

— Я желаю тебе только счастья, ты же знаешь. И как я успела убедиться, твоя невеста вовсе не первая попавшаяся…

— Я знаю ее всего несколько дней!

— Ну, тебе и этого хватило, чтобы ты увлекся. И не отрицай, ты бы не скомпрометировал приличную девушку. С такими, как она, ты обычно заводишь э-э… не совсем понятные для меня отношения.

— Дружеские. — Пробурчал он.

— Не знаю, что это за дружба, когда они сохнут по тебе, а ты делаешь вид, что не замечаешь. Пора, взрослеть, мой дорогой. Браться за ум. Остепениться. И я считаю, что это вполне подходящий случай. Все, что были до нее, не вызывали у тебя желания соблазнить их. — Виктория наклонилась и поцеловала его щеку. — Постарайся не сердиться. — Она взъерошила его волосы, но он раздраженно отстранился. Она вздохнула. — Теперь уж от тебя ничего не зависит. И надеюсь, ты не опозоришь свою мать, не явившись на свадьбу.

Она вышла из комнаты, тихо прикрыв за собою двери. А он глухо застонал, ибо теперь ему было некого стесняться.

Как же так? Как же он мог допустить такое?

Надо же, он всегда сам смеялся над этими хлюпиками, которые позволяли управлять собственной жизнью. А теперь вдруг очутился в их же компании.

Удачное же время выбрала его мать, чтобы поведать о его будущем! Именно тогда, когда от каждого произнесенного слова, маленькие молоточки в его голове выстукивали барабанную дробь, голова словно раскалывалась надвое, а глаза готовы были лопнуть от напряжения. К тому же его тошнило. Желчь то и дело подступала к самому горлу — но вряд ли это было последствием похмелья…

Ошарашенный, удивленный, он все никак не мог поверить, что его мать сотворила с ним такое!

То-то он недоумевал, получая «двусмысленные», как ему тогда казалось, поздравления. Кто-то ехидно желал ему счастья, кто-то дружески подмигивал, кто-то пожимал ему руку. Он тогда не придавал этому особого значения

Те недели, он вообще много чему не придавал значения, он пытался жить своей прежней жизнью, что впрочем у него не получалось — на душе было тоскливо, и казалось, ничего не будет как прежде.

Да, будь у него больше времени, он непременно что-нибудь, да придумал бы…

Но как он мог проморгать столь очевидные вещи?! Ведь в газетах делали объявления, об этом знали его знакомые, его мать, и наверняка, даже слуги. Только он, главный участник «торжества» ничего не подозревал.

Даже Тони ему ничего не сказал! — зло подумал Джослин, но тут же осекся. Тот и не мог, так как последние недели они провели вместе, выпивая литры бренди, так что следующим утром у обоих раскалывалась голова и они утоляли боль все тем же способом. Тони все-таки не выдержал и сорвался, ему надоело изображать из себя всем довольным джентльмена, ушедшего на покой и желавшего остепениться.

Нет, он сам, собственными руками загубил свое будущее, пропустив тот момент, когда его мать взялась за это дело. А ведь, знал! Знал, что она так просто этого не оставит!

Ну почему он не заплатил этой семейке? Может быть тогда они успокоились и не стали бы лезть к его матери со своими бредовыми идеями замужества?

По Лондону уже давно ходили слухи, что его мать крайне обеспокоена холостяцким положением сына. Так что не надо обладать особым умом, чтобы обратиться к ней за помощью, выдавить несколько жалостливых слезинок и обвести ее вокруг пальца.

Но чего он никак не подозревал, так того, до чего настырной окажется эта мисс Уолден! Наглой, беспринципной и невероятно самонадеянной. Вроде с первого взгляда и не скажешь. Да даже со второго, и с третьего… Казалась тихоней. Милой, забавной девчушкой…

Вспомнив ее, черты ее лица, Джослин вконец, разозлился.

Во всем виновата только она! Не взбреди ей в голову, написать ему то письмо, и самым бессовестным образом напасть на него, а затем натравить на него своих родственничков — ничего бы не было…

Праздновали столь знаменательное событие в особняке Джослина.

В каком-то трансе, с натянутой улыбкой на лице, Гейл принимала поздравления гостей и невольно дрожала от спокойной холодности, находившегося рядом мужа.

«Муж — какое странное и необычное слово, теперь, должно быть ставшее ей привычным и повседневным. А ведь человек, с которым она должна прожить всю оставшуюся жизнь, ей практически неизвестен. Она и видела его, всего четыре раза до свадьбы. Четыре! Всего четыре дня! А теперь она должна жить с ним изо дня в день, спать в одной постели и рожать ему детей…»

Но если вначале их знакомства она с замиранием сердца мечтала выйти за него замуж (какая девушка не примеривает костюм жениха на понравившегося ей молодого человека?), то теперь с удивительной для себя ясностью понимала как никогда, что он вовсе не тот улыбчивый и обходительный человек, который ей так понравился. За этими улыбками скрывалась властная, непоколебимая натура, с радушием встававшая на сторону своих друзей и с беспощадностью преследовавшая своих врагов. В своем гневе граф Мейдстон был страшен.

Отрешенный, словно вся эта шумиха его не касалась, он стоял рядом с ней так, словно его приковали цепями. Его поведение было скандальным, прямо-таки вызывающим и ей приходилось одной спасать положение, что называется — делать хорошую мину при плохой игре.

Она сама цеплялась за его руку, чуть ли не повиснув на ней и только молила про себя Бога, чтобы он не выдернул ее в самый неподходящий момент. Гости бросали на них непонятные взгляды, а она одна улыбалась за них двоих и все цеплялась и цеплялась за его неподвижную руку.

Как только поздравления закончились, он тут же оставил ее, предпочитая компанию Энтони и выпивки. Она же осталась стоять одна и чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, пошла искать мать, поддержка которой ей была просто необходима.

Эммы в зале не было и Гейл вышла в коридор, надеясь найти ту в столовой. Идя вдоль гулкого коридора, в своем белом подвенечной платье, шлейф которого тянулся за ней мертвым хвостом, она чувствовала себя донельзя несчастной…

Буквально за день до свадьбы, Селина «облегчила» собственную душу и призналась во всем. Гейл даже сейчас не могла бы ответить, что она в тот момент испытала — ужас, или облегчение. Пожалуй, и то и другое одновременно. С одной стороны, она перестала винить во всем Джослина. Теперь его поступок — то, что он все-таки решил жениться на ней, стал казаться ей благородным. Однако с другой стороны, она начала чувствовать свою собственную вину. Это тяжелый груз так придавил ее, что даже сегодня, наблюдая за вызывающим поведением новоиспеченного мужа, она только с ужасом думала о том, что с ней он будет несчастлив. Ведь он не хотел жениться. А она вынудила его.

И даже мысли о том, что в том скандале они все-таки участвовали оба, никак ей не помогали. Не приди она к нему в дом, ничего бы и не было. Еще до того, Джослин стремился разорвать их отношения. И только ее глупое поведение — то, что она во всем призналась Селине — привело к тому, что сейчас они оба, вынуждены были расхлебывать «заварившейся» скандал…

— Не пойму, что он нашел в ней?

Гейл как раз проходила мимо будуара, но услышав этот вопрос, произнесенный голосом Роз Вендалл, остановилась как вкопанная.

— Я еще поняла бы, если бы он выбрал Селину — та действительно красива, но эта…

— Действительно, ей нечем похвастаться — ни титула, ни денег, ни лица… — поддакнула ей Френсис. — Она и поймала его в свои сети, только из-за того скандала.

Гейл покраснела и тут же воровато огляделась, не видит ли ее кто. Вряд ли ей будет приятно, когда ее застукают за подслушиванием, тем более когда о ней говорят столь нелестно.

— А я думаю, вы ошибаетесь. — Раздался неизвестный ей голос. Девушка говорила пренебрежительно и Гейл еще больше напряглась, думая, что и в этот раз в ее сторону посыплются нелицеприятные слова. — Как бы то ни было, граф и раньше проявлял к ней нешуточный интерес — ведь тот скандал, произошел и по его вине, вы не находите? Да и вряд ли, он женился бы на ней, если бы она его не привлекала?

Сестрицы Вендалл замолчали и звуки шагов из будуара стали приближаться. Видимо им не понравилось то, что сказала незнакомка, и они решали прервать беседу.

Но не смотря на любопытство — кто же встал на ее сторону, Гейл поспешила удалиться. Ей не хотелось сталкиваться с ними лицом к лицу и фальшиво расточать улыбки, хотя искушение было велико, если представить, какие у них будут физиономии, когда они поймут, что она их услышала.

Почти что вбежав в столовую, Гейл поклялась, что еще припомнит этим гусыням, все их слова.

Остановившись на пороге, она внимательно оглядела заставленный столами зал, но матери так и не нашла. Обменявшись несколькими вежливыми фразами с кем-то из приглашенных гостей, она вновь отправилась обратно. И тут же заметила ее, эту маленькую, как она сама, худенькую женщину в темно-зеленом платье, так подходящем к ее глазам. Эмма, увидев, что ее дочь одна, направилась к ней, взяла ее за руку и чуть сжала в знак поддержки.

Гейл нервно растянула губы в улыбке.

— Ну как ты, мама? Тебе здесь хорошо?

Взглянув в сторону Виктории, та ответила:

— Мне всегда будет хорошо, если с тобой все в порядке. Но если честно, Гейл, я не понимаю этой свадьбы. Ты выглядишь напуганной, а мой новоявленный сын — несчастным. И я никак не ожидала, что это будет сын именно Виктории…

— Мама… — Гейл растерялась. До сего момента у них не было возможности поговорить откровенно, ее родители успели приехать лишь за несколько часов до венчания. А сейчас она поразилась, как много знает и понимает ее мать. — Виктория очень раскаивается, мама. Она хотела бы многое исправить. Она мне так помогла, что если бы не она, то…

— Да, я знаю, что этим браком ты обязана ей. — Эмма невесело улыбнулась. — И благодарна ей за это!

Гейл в ужасе пролепетала:

— Ты знаешь? А-а, отец?

— Ты же никогда не считала меня глупой, золотце. И папа тоже догадывается, но предпочитает об этом не думать, он слишком счастлив. Он уже с Викторией начал какие-то дела… — Гейл взглянула в ту же сторону. Отец действительно выглядел счастливым. И понятия не имел о том, какое прошлое связывало Эмму с этой гордой и властной женщиной, иначе никогда бы не подошел к ней, зная, что это может причинить не нужную боль его жене. — … И он невероятно горд, что у нас теперь есть влиятельные друзья. Ведь ты как никак — графиня!

Мать сказала это легко, непринужденно, слегка иронизируя над ситуацией. Но Гейл удивилась своей реакции — ее сердце похолодело, еще за секунду до того, как она услышала:

— Я счастлив, что все получили то, чего желали!

Джослин. Он выбрал самый неподходящий момент, чтобы присоединиться к ней и ее матери, и тут же сделал еще один неверный вывод. Вряд ли она жаждала стать графиней и стремилась к тому так, как о том думает Джослин. Графиня — это не только титул, но и обязанности…

Гейл обернулась к нему и тут же в смятении опустила глаза. Его тон, да и теперь и взгляд, не оставляли сомнений — он испытывает к ним презрение.

— Моя дорогая теща, я хотел бы похитить от вас новоявленную графиню на танец.

Эмма так же обернулась к нему. И такое в ее лице сквозило недоумение, что Джослин опешил, даже смутился и уже более миролюбивым тоном пробурчал:

— После танца мы уедим, так что прощайтесь Нам уже пора…

Глаза у Эммы увлажнились, и сморгнув непрошенные слезы, она умоляюще взглянула на своего нового сына:

— Джослин, прошу вас, будьте с ней понежнее. Не обижайте ее.

Но тот проигнорировал ее мольбу, и молча взяв жену под руку, увел ее. У него был цепкий захват, но какой-то безликий. Словно он все делал так, как это требовали от него обстоятельства, но не более.

Обхватив ее за талию, он повел ее в танце. Бал был открыт. Через несколько минут к ним присоединились и другие пары.

— Надеюсь вы счастливы, дорогая? — с издевкой спросил ее он. И Гейл вздрогнула. Впервые за сегодняшний вечер он обратился к ней на прямую. Видимо ее взгляд выдал ее недоумение, так что он решил пояснить: — Вы же получили все, о чем мечтали. Теперь вы — графиня, причем очень богатая. В ваших руках власть и все эти люди завидуют вам… — его тон был вкрадчивым и каким-то спокойным. Но он пугал ее еще сильнее. — Неправда ли, наша свадьба, это своеобразный день вашего триумфа?

— Джослин…

— Советую вам хорошенько запомнить его, чтобы когда вы лишитесь всего и останетесь одна, вам было что вспомнить!

Ей не нравился ни его издевательский тон, ни его презрительный взгляд, ни осознание того, что ее муж — пьян. Однако от смысла его слов, ее все равно бросало в дрожь и тело холодело от неприятных предчувствий.

— Вы что же, собираетесь в ближайшее время убить меня? — пробормотала она.

— Ну что вы! — Он пьяно ухмыльнулся. — Я думаю, мне это не понадобится. Я лишь сделаю вашу жизнь настолько невыносимой, что вы сами не захотите надолго задерживаться на этом свете. Так что пока у вас есть эта маленькая минутка счастья… Улыбайтесь же, дорогая, на нас ведь все смотрят.

Она послушно разлепила губы в улыбке, а сама с затаенным страхом посмотрела в его глаза. Нет, он не шутил — в них светилась такая мрачная решимость, такое наслаждение при мысли о ее муках, что никаких сомнений у нее не осталась — его слова, не пустые угрозы.

— Джослин, я… я уже очень давно хотела вам объяснить. Рассказать о том страшном обмане, которому мы оба подверглись…

— Да неужели? Честно говоря, у меня сейчас не то настроение, чтобы выслушивать ваши лживые россказни.

Его ответ был таким безмятежным, что Гейл охватил гнев.

— Это не россказни, и уж тем более не лживые. И вы должны меня выслушать…

— Мне это неинтересно! — жестко, с нажимом осек ее он.

— Но вы должны же понять!

— Я ничего вам не должен, кроме одного… — Он мрачно посмотрел куда-то в сторону и желваки на его лице заиграли. — Смотрите, как ваш папаша бегает вокруг мой матери, он уже предвкушает, как получит кругленькую сумму за свою лживую дочь.

— Не смейте оскорблять моего отца! — приказала ему Гейл.

Тот стиснул от ярости зубы:

— Я буду делать что хочу, и когда хочу, и не вам указывать мне! Вы теперь моя жена и будите подчиняться мне, как жена подчиняется мужу! Это ваш выбор, моя дорогая, так что играйте по правилам.

— Да пошли вы к черту! — прошипела Гейл. — Я вам не раба, чтобы подчиняться!

— Вы будете куда как хуже… — уже спокойно возразил ей он и потащил ее прочь из бального зала.

 

Глава 7

Постель оказалась сырой. Даже раззаженный камин не спасал от сырости.

Гейл дрожа, улеглась в неуютную постель и со всех сторон подоткнула под себя холодное одеяло. Веки слипались, голова гудела, но ей все никак не удавалось согреться и уж тем более заснуть. Конечности оледенели и она все дрожала под одеялом.

События этого дня и ночи мельтешили перед глазами и она никак не могла от них отделаться.

После танца, когда Джослин, так настойчиво потащил ее к выходу, она еле успела переодеться, как он уже вел ее к карете. Багаж был еще не готов, но он пренебрег и этим. Безразлично пожав плечами на ее протесты, он дал лишь несколько указаний своему камердинеру и велел трогать.

У Гейл не было теперь и горничной, но она надеялась, что там куда ее везут, ей найдут новую. Бетси осталась с Селиной, так что на этот счет у нее не было возражений. Да и особо протестовать ей не хотелось. Ее муж и так был зол, как куча чертей…

В карете они провели чуть ли не всю ночь, но так и не обмолвились друг с другом ни словом. Джослин, все так же не обращал на нее внимания, лишь хмуро глядел в окно, да каждые полчаса основательно заправлялся виски.

В пять утра они прибыли в Мейдстон — фамильный замок Стэнфордов, где им предстояло провести медовый месяц. К тому моменту она уже заснула и проснулась оттого, что его пальцы, обхватили ее опустившийся во сне подбородок и подняли его вверх.

— Вставай, мы приехали!

Она с трудом разлепила глаза и непонимающими глазами уставилась на Джослина, будто видела его впервые. Он же хмуро разглядывал ее.

— Вставай, мы на месте.

Он отдернул руку, словно обжегся и вышел из кареты. Его слегка покачивало.

Она вышла следом, оглядываясь по сторонам и зябко поеживаясь от утреннего тумана. Подъездная дорога подходила прямо к подъезду особняка. При свете просыпающегося солнца, он казался величественным и неприветливым. Из холодного темного камня, в боковых стенах увитый плющом, он стоял в виде буквы «п», и оба его конца оканчивались башнями. Мейдстон-хаус состоял из двух этажей, но и этого казалось слишком много — дом имел довольно запущенный вид.

Не очень приятная резиденция и малопривлекательное место для проведения медового месяца. Но все оказалось еще хуже, чем она ожидала.

Когда они оказались внутри и какая-то женщина, по-видимому экономка, вела их сквозь комнаты на второй этаж, освещая путь единственной свечой, Гейл, поразила сырость и затхлость помещений. Складывалось ощущение, что здесь по крайней мере десяток лет не жили.

На то, что их все-таки ждали, указывал лишь раззаженный камин в ее спальне, да чистое постельное белье — отсыревшее в шкафах и так и не успевшее просушиться. Пришлось дожидаться, пока достанут какую-нибудь ночную сорочку, а затем одевать на голое тело ту же самую отсыревшую ткань.

Их с мужем спальни находились рядом, соединенные между собой дверью, но Гейл не беспокоилась по этому поводу. Поведение Джослина ясно давало понять — он ее не побеспокоит.

Но сейчас она сама бы не отказалась от теплого тела рядом…

Потерев голые ступни, Гейл сильнее поджала под себя ноги, свернулась калачиком и закрылась одеялом с головой.

Сегодня была ее брачная ночь. Ночь, которую она провела в карете. Одинокая, молчаливая и никому не нужная.

А совсем рядом, за соседней дверью находился ее муж. Номинальный муж. Она слышала его шаги, там, за этой дверью. Он что-то сердито бурчал. Слышался звук передвигаемой мебели.

Она как наяву, видела его ходящим из угла в угол, с недовольно поджатыми губами. Рассерженный, неугомонный, нетерпеливый… и такой невероятно красивый.

Все оказалась куда труднее, чем она себе представляла. И почему он не хочет выслушать ее? Почему напрочь отказывается ей верить?

Может со временем его гнев поутихнет и он начнет рассуждать более здраво? Ведь не может же он, злиться на нее без конца, когда им придется бок о бок жить друг с другом весь этот месяц? Или может?

Меньше всего она хотела думать о том, что у них будет такой брак.

Но на самый крайний случай у нее оставался последний вариант — Селина. Та сама расскажет ему обо всем, если узнает, что по ее вине, брак Гейл рушится. Но это последний вариант — ей не хотелось опять вмешивать Селину в свои дела, они и так расстались в натянутых отношениях. Легко ли простить сестру, которая способствовала твоему позору?

Следует самой попытаться наладить их отношения. Быть мягче, рассудительней и не обижаться по пустякам. Помнить, что должно пройти время… Или надо как-то заставить его выслушать ее. И тогда между ними не останется никаких недомолвок…

Завтра. Надо поговорить с ним обо всем завтра. Когда им не будут мешать…

Через две минуты она уже спала…

Настало время обеда и у нее заурчало в желудке — Гейл не ела со вчерашнего утра. Она еще не выходила из спальни. Все вчерашние смелые мысли испарились при свете дня, и она трусливо отсиживалась в своей комнате, тем более что и повод нашелся — наконец, прибыли ее вещи и она, вместе с новой горничной занималась свои гардеробом. Но с голодом не поспоришь. Пришлось запоститься храбростью и спросив у Мэг, где находится столовая, выйти.

Ее спальня уже успела прогреться, но выйдя в коридор, Гейл вновь замерзла. По коридорам гуляли сквозняки, а старые камни бывшего замка, практически не пропускали тепло с улицы. Почти на ощупь, так как света почему-то не было, она наконец дошла до лестницы.

Войдя в столовую, она не удивилась, застав там Джослина. Тот уже сидел за столом и молча жевал пищу. Кивнув ей на свободный прибор — на противоположном конце стола, он вызвал слугу.

Тот появился быстро, словно появился в воздухе, держа на подносе супницу, из которой доносился приятный аромат. Гейл съела первое, второе, угостилась десертом и все это при полнейшем молчании с обеих сторон. Вот тебе и утро после свадьбы.

А по ее мужу и не скажешь, что вчерашний вечер и всю последующую за этим ночь, тот пропьянствовал. Чисто выбритый, с аккуратно причесанной головой и ладно сидящем на нем синем сюртуке, еще больше углубляющим цвет его серо-голубых глаз, он хоть сейчас мог предстать перед двором его величества.

Никаких синяков под глазами, никакой одутловатости лица и уж тем более запаха перегара. Он выглядел отдохнувшим, свежим и у него было прекрасное настроение.

Может не все так плохо, как она себе напредставляла? Ну и что, что он молчит? Она никогда не обедала с ним ранее, так что не может судить по его сегодняшнему поведению — по-прежнему ли он сердит на нее или нет.

Но чутье или шестое чувство, подсказывало — не все так радужно, и не стоит упускать прекрасную возможность для того чтобы объясниться и расставить все точки над «и».

Гоняя по тарелке уже вторую порцию десерта, Гейл время от времени посматривала на Джослина и пыталась придумать, как же ей завладеть его вниманием.

Как только он закончил обедать и вытер салфеткой рот, Гейл одновременно с ним встала из-за стола и оба в унисон, произнесли одну и ту же фразу:

— Я хочу поговорить с тобой!

И оба тут же удивленно замолчали. Но Джослин опомнился первым, подняв левую бровь, он кивнул головой: — Следуй за мной.

Лакей торопливо убирал со стола, Гейл слышала, как в его руках нервно задребезжали хрустальные бокалы. Наверное, странную супружескую пару они представляли в глазах своих слуг. Но ее это не волновало. Вскоре, все наладится. По крайней мере она на это надеялась.

Идя вслед за мужем по темному коридору, она про себя подготавливала и подбирала те слова, сказать которые хотела, и с помощью которых, намеривалась устранить возникшую между ними холодность.

Но очутившись в кабинете — старой, захламленной комнате, единственной достопримечательностью коей был большой рабочий стол, у нее все разом вылетело из головы. А тем временем, плотно закрыв за собою двери, граф, наконец, обратил на нее внимание:

— Ну, и о чем ты хотела поговорить?

Ей некстати подумалось, что впервые они оба перешли на «ты».

— Джослин… — осторожно начала Гейл. — Я не хочу, чтобы между нами существовали какие-либо недомолвки. — Ей было трудно при этом смотреть ему в глаза, и она остановила свой взгляд где-то на уровне его груди. — Я понимаю, как тебе противна была наша женитьба, но теперь это свершившийся факт и…

— Ты в этом так уверенна?

— Что?… — Она запнулась, ее голос задрожал. — Ты хочешь расторгнуть… — ее голос опять прервался и она так и не смогла продолжить. Но теперь она уже во все глаза смотрела ему в лицо, пытаясь прочесть на нем ответы.

— Ты сама прекрасно знаешь, что нет. — Он перестал возвышаться над ней, как глыба и присел на краешек стола. — Вряд ли это возможно, моя дорогая, ведь на твоей стороне моя матушка, — он улыбнулся ей, но это была неприятная улыбка, — ты ведь очень постаралась для этого, не так ли?

— Не понимаю…

— Послушай, мое терпение не безгранично, хватит разыгрывать спектакли — здесь нет восторженных зрителей. Говори, что хотела сказать.

— Ты несправедлив… — она осеклась, ибо оскорблять его не было в ее намерениях. — Я говорила о том, что раз наша свадьба свершившийся факт и нам предстоит прожить всю оставшуюся жизнь совместно, — она опять заметила его улыбку, эту недобрую гримасу насмешки, — то нам необходимо разрешить наши разногласия. Мы же не может жить так. Воевать друг с другом, понимаешь?

— Что ты предлагаешь? — вместо ответа, задал он ей вопрос.

— Просто выслушать меня и поверить.

— Как многого ты просишь… — Джослин резко встал и отошел к окну, повернувшись к ней спиной, словно его интересовал раскинувшийся перед домом ландшафт.

— Не так уж и много, если посмотреть на это с моей стороны… Джослин, — она подошла к нему, но так и не посмела коснуться его. — Клянусь тебе, я не заманивала тебя в ловушку! Нас обоих обманули, тебя и меня. Я не писала тебе письма, и как теперь я знаю, ты тоже мне ничего не присылал. — Его плечи напряглись и застыли и она уже более торопливо заговорила: — Все это сделала Селина, она думала, что так будет лучше, и она привела тогда к тебе тетю! Она и подумать не могла, что все так обернется и если бы…

— Хватит! — он резко обернулся, и Гейл испуганно отпрянула, испугавшись ярости на его лице.

— Хватит принимать меня за идиота! Если следовать твоей логике, то, как тогда в нее вписывается Джон Реймонд?

— Они встретились случайно…Селина никак не могла от него отвязаться…

— Да что ты говоришь? А как она могла объяснить своей матери то, что идут в гости ко мне, когда я их не приглашал? И что там делала бы ты? Одна — без сопровождающих, а?! Ну и помилуй Бог, какая глупость — Селине нельзя было отвязаться от Джона Реймонда? Ты видела хоть когда-нибудь, чтобы Селина могла не сделать того, чего хотела? Тем более с Реймондом — послушной куклой в своих руках, с человеком, который просто не может осмелиться ворваться в чужой дом, а именно так, я себе это представляю! Ну?!

— Я… — Гейл сглотнула. — Я же не вру. Если ты мне не веришь, то спроси у нее!

— У нее? Подумай сама, твоя сестрица скажет все что захочешь ты. Какой же мне смысл слушать ту же ложь?

— Как, скажи мне?! Как мне убедить тебя? — взорвалась Гейл. — Ты не веришь ни одному моему слову, так скажи, чему ты будешь верить?!

— А я не собираюсь ничему верить, что исходит от тебя, моя дорогая. Собственно, об этом я и хотел с тобой поговорить…

Гейл судорожно вздохнула. От злости в глазах защипало. Она чувствовала себя раздавленной и обманутой. Как Селине удалось облапошить ее? Почему она поверила ее объяснениям, поверила про Джона?

Тогда это показалась ей убедительным. Она была слишком шокирована откровениями сестры, чтобы подумать о том, что та не договаривает истину или что-то скрывает. И была слишком обрадована тем, что Джослин здесь не причем. Она так радовалась этому, дуреха невежественная. Ведь ей было больно думать о том, что она выходит замуж за человека, который без зазрения совести предал ее, свалив на нее всю вину и оставил одну.

А теперь она стоит, слушает его обвинения и понимает, что ничего доказать и уж тем более объяснить не может, потому что и сама не знает всей правды…

— Значит, ты больше ничего не хочешь мне сказать? — уже более миролюбиво спросил ее он.

Но она не обманулась его тоном, уже нет. Она знала, что его гнев не остыл, он там, скрывается внутри его.

— Хочу, — вздохнув, пробурчала она. — Я хочу знать, когда мы отсюда уедем, мне здесь не нравится.

Да, оставаться в этом месте не было никакого смысла. Запущенный и неухоженный старый особняк навевал еще большую тоску. Если ему так нравится этот дом, то пусть в нем сам и остается, ее тут уже ничего не держит.

— Чем же тебе здесь не нравится? — он опять улыбнулся той горькой насмешливой улыбкой. Но она ему не ответила, все и так было слишком очевидно. — Ну что ж, вот мы и подошли, наконец, к тому моменту, который я и хотел тебе объяснить. Я думаю, ты не забыла — я обещал тебе невыносимую жизнь, ну так вот пожалуйста, она начинает осуществляться.

— Что за бред?

— Это не бред, моя дорогая, это реальность. Твоя реальность. Отныне это будет твой дом. Я конечно же как примерный муж, буду навещать тебя время от времени, раз в месяц — не чаще, так чтобы не пошли ненужные разговоры…

— Навещать?! Подожди Джослин, ты хочешь сказать, что оставишь меня здесь одну, а сам уедешь? — Она в ужасе посмотрела на его самодовольное лицо. — А как же родители, твоя мать, наши друзья? Как… как ты им это все объяснишь?

— Никак. Я никому ничего не обязан объяснять, даже тебе. Я лишь рассказываю, как ты будешь здесь жить дальше, радость моя, и не в твоих интересах перебивать меня.

— Я здесь не останусь! — запальчиво возразила ему она.

— Останешься. А для того, чтобы у тебя не было соблазна уехать, тебя здесь будут хорошо охранять. Я уже отдал необходимые распоряжения слугам. Главной здесь будет миссис Лей, это наша экономка, так что по всем вопросам ты будешь обращаться к ней. И запомни, та никогда не посмеет пренебречь своими обязанностями, иначе она будет уволена. Это относится и к остальным моим слугам. Все что ты предпримешь, будет тут же сообщаться мне, так что не советую делать глупости. — Он задумчиво нахмурил брови. — Хотя вряд ли ты послушаешься этого моего совета, однако ты быстро поймешь все последствия, так что если не мои предостережения, так последующие за этим новые правила, научат тебя послушанию.

— Ты сошел с ума, — прошептала Гейл, не веря тому, что он все это ей говорит.

— Ах, да, — он не обратил на ее слова никакого внимания, — насчет твоей переписки. У тебя будет строгий цензор и любое неугодное мне письмо, не будет отсюда отправлено. Так что если хочешь общаться со своими родственничками, уж постарайся писать им радужные письма. И последнее, ты не имеешь права здесь что-либо переделывать — я тебе уже говорил, что распоряжаться хозяйством и финансами будет здесь миссис Лей. И только с ней тебе будет позволено уезжать в церковь — больше никуда, ты запомнила?

— Так я что же, буду в тюрьме? Это же средневековье, Джослин, а ты сошел с ума!!!

Он ласково ей улыбнулся.

— Нет. Это лишь справедливое возмездие.

— Подонок! Ты не мужчина, раз…

— Успокойся, Гейл.

— Я ни в чем не виновата! Слышишь, ни в чем! Я только с дуру согласилась выйти за тебя замуж, и не подозревала, что ты сумасшедший!

— Тебя бы и это не остановило. Подумаешь, сумасшедший муженек — зато титул, положение и такие деньги!

— Ты зациклился на своем богатстве и ничего кроме него уже не видишь!

— Хватит кричать. Успокойся, а то тебе совсем станет плохо. Не дай Бог, ты сойдешь с ума, и мне придется отправить тебя в сумасшедший дом.

Она ахнула. Неужели он способен и на такое?

Господи! Это не честно, это так не справедливо, то, что он собирается проделать с ней!

— Я ненавижу тебя!

Но Джослин лишь усмехнулся:

— Поверь, наши чувства взаимны!

Гейл побледнела.

— Ну что ж, моя сладкоголосая лгунья, сегодня я покидаю тебя. Жди меня через месяц.

Он уже направился к выходу, но перед самой дверью остановился:

— Мне нужен наследник. Надеюсь, что после этого срока, я смогу дотронуться до тебя и не убить при этом. Жаль конечно, что у него будет такая мать как ты, но думаю, и это поправимо, ведь воспитывать ты его не будешь.

И после этих жестоких слов, он, как ни в чем не бывало, покинул ее.

 

Глава 8

— Не понимаю, миледи, как вы можете сидеть целые сутки и все время читать?

Вопрос, словно эхо, дошел до нее не скоро. Гейл медленно опустила книгу на колени и изумленно уставилась на собственную горничную.

За недели проведенные в Мейдстон-хаусе она уже привыкла к напряженной обстановке этого дома. Здесь с ней боялись разговаривать и уж тем более любезничать. Да и было отчего — после того как муж покинул ее на следующий же день после свадьбы, она тут же попыталась сбежать. Ее остановили, но после той попытки ее же собственная экономка установила за ней слежку. Неудивительно, что пошел слух, что с ней что-то не в порядке…

Да, ее поведение после отъезда Джослина, даже близко не походило на действия здравомыслящего человека. Тогда она была в ярости и плохо соображала, как именно воспримут ее поведение окружающие. Собственно, тогда ее это не волновало.

Тайно подкупив одного из слуг — ей пришлось отдать тому свои жемчужные серьги — она отправила вместе с ним возмущенное письмо Виктории.

Уж та не допустит, чтобы ее сын держал Гейл в заточении!

Она уже мысленно восхваляла свою изобретательность — она вовсе не так глупа, как думает ее муж, чтобы отправлять свои призывы о помощи явно. Она уже ликовала, предчувствуя ту мстительную радость, когда увидит физиономию взбешенного Джослина. Она уже не сомневалась, что ее скучные дни в Мейдстон-хаусе сочтены…

Однако, на следующее же утро, она нашла свое письмо в столовой рядом со сконфуженным лакеем и ухмыляющейся миссис Лей.

Между ними состоялся довольно неприятный и грубый разговор. Гейл возмущалась, а миссис Лей здравомысляще помалкивала, «вежливо» давая понять, что таково распоряжение графа. Вернувшись же в свою комнату, Гейл обнаружила, что у нее забрали все драгоценности, и когда она как фурия, спустилась вниз, чтобы разобраться с экономкой, той уже и след простыл.

Тем же вечером она решилась на побег. Собственно никакого плана у нее и не было, ей просто необходимо было выбраться из удушающей атмосферы этого дома. Да к тому же у нее еще оставалось обручальное кольцо, которое можно было бы заложить. Но ее остановили…

Пока она пыталась «взломать» входную дверь — та была заперта на несколько замков — и лязгала засовами, двое слуг, под предводительством все той же экономки, накинулись на нее сзади и усыпили с помощью лауданума, после того, как она начала сопротивляться. Крик и шум при этом стоял такой, что старые стены Мейдстон-хауса сотрясались.

Она писала разгневанные письма мужу, жалуясь, на произвол экономки, но в ответ получила единственную записку, где он высмеивал ее попытки к бегству, после которой, прекратила писать и ему.

Даже после посещения церкви, когда она попросила помощи у священника, тот только посоветовал ей смириться и запастись смирением…

Выбора у нее не было. Ее хорошо охраняли. Она не могла совершать дальние прогулки, не принимала гостей, не писала писем, у нее даже не было друзей, которым она могла бы пожаловаться на свое положение. Прислуга боялись оставаться с ней в комнате наедине, экономка подозревала, что она строит новые планы побега, старший конюх запретил подходить к лошадям, а арендаторы — те самые арендаторы, чьей хозяйкой она по сути являлась — задергивали шторы на окнах, стоило ей приехать в деревню, чтобы она не дай Бог, не зашла к ним дом. Те, кто были не так расторопны, мучительно отводили глаза, да ссылались на срочные дела, только бы поскорее она ушла из их дома, так что со временем она сама бросила свои попытки и перестала выезжать за пределы Мейдстон-хауса.

Ей ничего не оставалось, как заняться пожалуй единственным доступным ей занятием — чтением. Хоть это ей не запрещали, скорее, они даже вздохнули с облегчением, заметив, как она угомонилась — день за днем уединившись в собственной комнате…

Но вот этот, вроде бы вполне обыкновенный вопрос горничной, словно вывел ее из затянувшейся спячки и впервые у нее в душе зародилась надежда.

— Не понимаю, миледи, как вы можете сидеть неподвижно целые сутки и все время читать?

И этот вопрос ей задала Мэг! Та самая Мэг, которая на протяжении всей своей службы держалась замкнуто, с холодным достоинством, столь необычным для данной профессии и для девушки из деревни. Она единственная из всей прислуги, согласилась стать горничной столь странной госпожи, не побоявшись оставаться с ней наедине и четко, без нареканий со стороны, выполняла свои обязанности.

Гейл постаралась подавить свое ликование и даже довольно небрежно пожать плечами.

— Мне же больше нечего здесь делать.

Мэг отвернулась, словно все ее это не касалась и с удвоенной энергией начала полировать мебель. Гейл уже было подумала, что она зря обрадовалась, приняв обычное любопытство за проявление дружелюбия, как Мэг вновь заговорила:

— Все равно, вы так увлечены этим занятием, что порой и не спите. Я видела пару раз, что вы читаете и ночью.

Гейл подивилась ее наблюдательности. Сама она мало обращала внимание на присутствие слуг.

— А разве тебе никогда не хотелось дочитать книгу до конца и узнать поскорее развязку?

Установилось молчание. Долгое, почти осязаемое, так что Гейл показалось, что ей так и не ответят. Но она ошиблась. Оторвавшись от комода, Мэг критически оглядела проделанную работу, и почти безразлично ответила:

— Я не умею читать.

Она даже не повернулась, чтобы посмотреть на свою хозяйку, а вновь занялась комодом, углядев не отполированную до конца поверхность.

Гейл же коварно улыбнулась.

— Хочешь, я научу тебя?

Темные грозовые тучи, клубясь, с бешеной скоростью неслись по небу, то полностью заволакивая его, то оставляя светлые прорехи из-за которых виднелось светло-серые куски…

Ей нравилась такая погода. Нравилось смотреть, как ветер пригибает деревья, срывает с них листву, да поднимает мусор с земли. Нравилось смотреть, как причудливо изгибаясь, сверкают молнии. Чувствовать силу природы. Видеть ее разрушающую силу. Ей нравилось смотреть на окружающий мир, и чувствовать, что погода отвечает ее настроению.

— Миледи!

Гейл усмехнулась. Среди заросших кустов сада, ее почти не было видно. И если бы не следовавший в отдалении конюх — сегодня была его обязанность «сопровождать» ее на прогулке — она бы еще помучила экономку неизвестностью. Но тот уже откликнулся, давая понять, где они находятся.

— Миледи!

Миссис Лей, отчаянно сражаясь с расшалившимся ветром, который готов был унести прочь ее чепец, судорожно вцепилась в свои волосы. При этом ее юбки взметнулись выше колен и она неподобающе взвизгнула.

— Идите в дом, миледи! Пора уже обедать.

Гейл даже не взглянула на нее.

— Я не голодна.

Но так просто уступать было не в привычках миссис Лей. Строго взгляну на хозяйку, она еще более внушительней произнесла:

— Однако, уже поздно! Идите миледи, еда остывает… — Но видя, что хозяйка по-прежнему не слушает ее, пригрозила: — Если вы тотчас же не пойдете, то рискуете остаться без обеда! Вы уже два часа гуляете здесь…

— Вы что, мне угрожаете? — перебила ее Гейл, резко развернувшись в сторону экономки. Заметив на ее лице легкое беспокойство, она еще больше нахмурила брови, наслаждаясь ее испугом.

— Совсем нет! — заносчиво отпарировала женщина и глаза ее засветились триумфом. — Это новое распоряжение графа!

Старая кошелка!

Гейл отвернулась от нее, подумав о том, чего еще выдумал для нее Джослин. И ей захотелось послать их всех в преисподнюю. Ей надоело строить из себя сумасшедшую, видеть страх в глазах людей и находиться в этих чертовых стенах! Ей надоело находиться под постоянным присмотром и со страхом ждать приезда собственного мужа! Надеяться, гадать, верить, ждать и ожидать… Да пошли они ко всем чертям!

— В таком случае, я вообще отказываюсь от еды, так что потом сами объясняйтесь с моим мужем.

Она уже было решила гордо удалиться, как миссис Лей уже не скрывая собственного торжества, ответила:

— Тогда вы сами можете объявить ему о своем протесте. Этим же вечером. И не говорите, что я вас не предупреждала!

Гордо удалилась она сама, а Гейл, пораженная новостью, осталась стоять на месте. Застыла, словно соляной столб.

Значит, он уже приезжает! Уже сегодня…

Ее охватил страх. И уж совсем некстати, припомнились его слова:

Жди меня через месяц. Мне нужен наследник. Надеюсь, что после этого срока, я смогу дотронуться до тебя и не убить при этом…

Представив себе это наяву, она содрогнулась. Нет, нет, ни за что! Она еще слишком живо помнила свое унижение и во время свадьбы, и после нее. Ей вспомнились его глаза — он глядел на нее не просто с презрением, он ненавидел ее. Он обещал превратить ее жизнь в ад…

Лишь после того, как первоначальное волнение улеглось и она смогла рассуждать более здраво, она впервые подумала о том, что даже и предположить не могла, что он вернется так скоро. Странно, но ей казалось, что он будет как можно больше оттягивать момент их встречи. Но видимо, она ошибалась, так как с момента их расставания, прошел всего лишь месяц. Впрочем, он так ей и обещал.

Жди меня через месяц…

Надо срочно что-то придумать! Не может же она в самом деле, словно овца на заклание, ждать его возвращения и беспрекословно отдать себя ему в руки. Ну, нет, этого он не дождется!

Она сама его ненавидела! Всем сердцем, всей душой. Он научил ее этому, заставив пройти через унижение и одиночество.

Она устала ломать голову над тем, зачем же он женился на ней, раз так ненавидел. Ей легче бы было пережить позор в деревне, в своем доме в Хэмпшире, рядом с отцом и матерью и близкими друзьями, чем выйти замуж за графа и жить так, как она жила сейчас. Ее уже не интересовало, зачем он сделал это, раз его никто не заставлял. Зачем ему было мстить ей подобным образом?

Она его не понимала, но от этого ей было не легче. Ей надо бежать. Бежать, потому что она не может жить рядом с таким чудовищем, каким был ее муж.

Все же ей предстоит встретиться с ним лицом к лицу. От этой мысли ее передернуло. Но скрыться сейчас ей не удастся. Вон, этот старый Джон, как смотрит на нее, словно читает все ее мысли…

— Хмм, миссис… миледи! — позвал ее он. — Дождь начался, может вам лучше под крышу?

Гейл молча последовала в дом. В ее планы не входило заболеть. Нет, ее «бегство» было тщательнейшим образом продуманно и она хладнокровно готовилась к нему вот уже две недели. Только вот, она никак не думала, что для осуществления этого плана, ей потребуется все ее мужество. Одно дело думать, о том как она усыпит бдительность Джослина и под покровом ночи скроется из дома и совсем другое дело, думать о деталях, и гадать, где он может держать свои деньги?

Лауданум. Вроде бы все просто — достать лауданум, опоить им мужа, и когда тот заснет, обыскать его комнату, стащить деньги и добраться до Лондона. Но как опоить? Будет ли у нее возможность? Маленькая бутылочка уже давно дожидается своего предназначения, спрятанная за пыльными книгами в комнате Гейл. Но хватит ли у нее времени?

В полумраке своей комнаты Гейл внимательно изучала собственную внешность.

Ей не хотелось выглядеть в его глазах привлекательной. Вообще-то, ей всегда шел серый цвет, но только не темно-серый — тот, что делал ее похожей на испуганную мышь, а светлый, почти серебристый. К сожалению, такого платья у нее не было, и из всего гардероба она нашла только это — нечто среднее между серебристым и грозовым свинцовым небом. Оно было слишком нарядным и дорогим для деревни, и тем не менее, оно было единственным, что отвечало ее замыслам. Ей казалось, что в нем, она походила на добропорядочную и чопорную жену священника. А добропорядочные и чопорные жены священника, по ее глубокому убеждению, ни в ком не вызывали похотливых мыслей. Немного подумав, она украсила ворот старомодным белым кружевом. Вроде бы не так вызывающе чопорно, однако благообразно. Собственные волосы, она благоразумно заплела в косу и закрепила в пучок. Не надо давать повод Джослину, думать, что она все это сделала нарочно.

Нацепив на шею цепочку с массивным серебряным крестом и придав лицу постное выражение, она критически оглядела себя, скривилась, и тут же сняла с себя все это обратно. Джослин тут же поднимет ее на смех. Пожалуй, ей не стоит перебарщивать.

Граф уже как два часа находился в доме. И у него было совсем не радужное настроение. Зашедшая помочь ей одеться, Мэг, сообщила, что у графа сломалась карета и тот был вынужден идти пешком под проливным дождем. Гейл сама слышала, как он зашел в соседнюю с ней комнату, потребовал ванну, а потом поинтересовался у своего камердинера, выйдет ли его жена к ужину. Через некоторое время, к ней и зашла Мэг, которая и сообщила все эти подробности, а заодно и передала приказ графа, появиться в столовой в восемь часов вечера.

Сейчас было уже без десяти минут восьмого, а она все стояла перед зеркалом и нервничала.

Глупо надеяться, что за этот месяц гнев Джослина поулягся и он начал рассуждать более здраво. И все же ей хотелось в это верить. Где-то в глубине души у нее еще не умирала надежда, что он предложит ей начать все заново… Но судя по его поведению, по его резким отрывистым фразам, которые доносились из соседней комнаты, он не был настроен дружелюбно. И явно не стремился увидеть ее поскорей. Нет, он не смирится, пока не исполнит задуманное.

В тот раз, сразу же после свадьбы, она была слишком изумлена и испуганна, чтобы вести себя здраво. Теперь ей казалось, что тогда, возьми она себя в руки, она смогла бы переубедить его. Может быть, не начни она кричать и оскорблять его, он бы более спокойно воспринял бы ее доводы. Может быть…

Как бы то ни было, ей следует извлечь из происшедшего урок, и запастись благоразумием. А оно ей понадобиться. Она не должна становиться безвольной жертвой. И ни в коей мере, не позволит снова запугать себя.

Но даже убеждая себя в этом, она знала, что боялась. Его поведение непредсказуемо. Стоит ему захотеть, и он возьмет ее, не посчитавшись ни с ее чувствами, ни с ее сопротивлением. Захочет, и сделает это грубо, как с какой-нибудь шлюхой, а нападет на него блажь — он сделает это нежно, так что ей будет только стыдно. Он умел унизить…

Выйдя в коридор, Гейл на ощупь пробралась к лестнице и злорадно подумала, что даже приезд хозяина, не заставил миссис Лей раскошелиться на дополнительное освещение. Ей то конечно, не привыкать — за этот месяц она научилась ориентироваться здесь «в слепую», но не дай Бог, сиятельный лорд споткнется в темноте и расшибет свою драгоценную голову. Уж тогда то экономке не сдобровать. Эта мысль показалась ей крайне заманчивой.

В столовой она оказалась вовремя, едва открыв дверь, часы громким звоном пробили восемь. Здесь пылало аж два камина. Занавеси на окнах были плотно зашторены, так что беснующаяся непогода была словно отсечена от этого уютного кокона, но помимо каминов и двух подсвечников на столе, другого освещения не было.

При ее появлении, Джослин отбросил салфетку и небрежно откинулся на спинку стула, внимательно наблюдая за ее приближением. В столовой, кроме них никого не было.

Не смотря на непроницаемое выражение лица, по крайней мере, Гейл надеялась, что оно у нее непроницаемое, сердце ее стучало, как молот по наковальне. Ладони вспотели от напряжения, но она поборола желание, вытереть их о платье.

Он был по-прежнему очень красив. За этот месяц она уже успела забыть, и эти длинные ресницы, и эти глаза, и губы — что сейчас были иронично поджаты, и это сильное, поджарое тело, которое не могло не вызывать восхищение и страстное желание дотронуться. Она забыла его манеру преподносить себя — держаться уверенно и в то же время непринужденно. Забыла, что он всегда одевается со вкусом, тем вкусом, что присущ богатым, ни в чем не нуждающимся людям. Она почти все это забыла, но стоило ей увидеть его, как разом, все мельчайшие детали, коими она так любовалась раньше, всплыли в ее сознании и она с ужасом поняла, что все еще к нему не равнодушна.

Он был великолепен. Недосягаем.

Она остановилась возле противоположного конца стола, там, где для нее было приготовлено место и позволила ему оглядеть себя. Спокойно, с достоинством встретила его взгляд, но все же не смогла сдержать легкую усмешку, заметив, как выгнулась его бровь при виде ее наряда.

— Так, так, так, кого это мы изображаем? — он издевательски улыбнулся. — Монашку? Или старую деву?

Его пальцы забарабанили по столешнице. Ее же разобрала досада — она не ожидала, что он так быстро обо всем догадается.

— Не понимаю, о чем вы.

Он перестал барабанить по столу и поднес руку к подбородку, приняв позу оценивающего человека.

— Ну же, присаживайтесь, любовь моя, не стойте столбом. Вы допустили весьма досадный промах — вам следовало для пущего эффекта напудриться, а не радовать мой глаз своим свежим румянцем.

Гейл села, как ей и велели. Ее ноги так дрожали, что откажись она садиться, в конечном итоге рухнула бы на пол. Но он все еще рассматривал ее. Чуть склонив голову набок и сощурив глаза.

— Хотя, возможно вы правы — был бы явный перебор. Так, пожалуй, более правдоподобно…

Он сухо ей улыбнулся и позвонил в колокольчик, прерывая беседу. Тут же появился лакей, неся на подносе дымящуюся супницу. На некоторое время, ей дали передышку.

Значит, вот как. У него было «игривое» настроение. Он решил всласть поиграть в мурлыкающего кота и позабавиться над бедной мышкой. К сожалению, она никак не могла помешать ему в этом. После месяца разлуки, он не сказал ей ни «здравствуй», ни «как поживаешь?» — это его не интересовало. Он тут же сходу, вышиб ее из колеи, в прах разбив ее тщательные и продуманные усилия, а теперь, как ни в чем не бывало, спокойно поглощает свой ужин. Он не волнуется, как она, не осыпает ее оскорблениями, ни угрожает, а всего лишь забавляется, ясно давая ей понять, что он хозяин положения. У него еще будет время — и на то, и на другое, и это знает и он, и она сама.

К началу десерта, аппетит у нее и вовсе пропал. Лакей удалился — Джослин отпустил его, сказав, что он больше не понадобиться. И они опять остались одни. Гейл полностью сосредоточилась на своей тарелке, гоняя из стороны в сторону развороченный пирог.

— Вы хорошо себя чувствуете?

Вопрос застал ее врасплох и она с удивлением посмотрела на него. Как она и ожидала, он опять рассматривал ее, как-то странно, изучающе, словно перед ним было неизвестный породы насекомое, которое он прежде никогда не видел.

— Вполне. — Она вытолкнула из себя это слово и вновь уставилась в свою тарелку. Пусть глядит.

— Должен ли думать, что у вас скверный аппетит или вы всегда так мало едите?

Не могла же она сказать, что у нее скверный аппетит из-за его присутствия, чего доброго, еще подумает, что она боится. Но ее настораживали эти его вопросы. В них не было интереса, только издевка.

— Всегда. — Гейл ядовито улыбнулась и перестав притворяться, отодвинула тарелку подальше и смело взглянула в его глаза. Плевать. Он уже раскусил ее игру, так что теперь ей не надо изображать из себя ту, кем она не являлась. Она не послушанная жена священника, о, ни в коей мере, она строптивая жена!

— А зря, — он не улыбался, но в его глазах полыхнуло что-то, чему она не могла дать определения, — сегодняшней ночью вам понадобиться много сил.

Вот теперь, она вздрогнула. И ядовитая улыбка слетела с ее губ, словно и не было. Гейл не думала, что он так скоро возьмется за исполнение собственного плана. Она надеялась, что он захочет отдохнуть после путешествия…

— Разве… разве вы не устали? Я имею в виду, утомительное путешествие и…

— Разве это может остановить настоящего мужчину, любовь моя? — он вновь откинулся на стул и как-то криво ей ухмыльнулся. — Тем более молодожена?

Он в открытую забавлялся. И Гейл пождала губы. Пусть. Какое ей дело? Конечно, ей не хотелось осуществлять свой план в такую погоду. Но невелика беда, да и преследовать ее будет мало желающих…

— Насколько я припоминаю, раньше сама мысль об этом вызывала у вас отвращение. — Она встала из-за стола, холодно взирая на него свысока.

— Пожалуй, я и сейчас от нее не в восторге. — Он пренебрежительно смерил ее взглядом, давая ей понять, что она далеко не в его вкусе. — Но вы сами не оставили мне выбора. Теперь я женат, а моя матушка страстно желает внуков.

— Мерзавец!

— Я все ждал, когда же вы начнете оскорблять меня.

Гейл решила больше не оставаться с ним в комнате и направилась к двери. Драгоценное время истекало и пора было предпринимать меры.

— Идите, идите, маленькая трусиха. — Сказал он ей вдогонку. — Готовьтесь и ждите моего прихода в своей комнате!

Гейл хлопнула дверью.

 

Глава 9

— Миледи?

Ее рука, вливающая в графин с бренди лауданум, вздрогнула, и несколько капель пролилось на столешницу.

— Что? — Резко спросила Гейл и круто повернулась, впиваясь взглядом во внезапно появившуюся Мэг. — В чем дело?

Мэг спокойно вошла в спальню и тихо прикрыла за собой дверь. Ее взгляд не отрывался от бутылочки лауданума.

— Значит, вот она где. — Также тихо и спокойно проговорила служанка. — То-то миссис Лей перерыла весь дом.

Ее план провалился. Гейл мужественно удержалась, чтобы не выругаться, однако не оставила попытки спасти положение.

— О чем ты? Причем здесь миссис Лей?

Но Мэг не испугалась ни ее сурового лица, ни гневного взгляда. Она никогда не принимала ее за сумасшедшую. В ней было слишком много здравого смысла, чтобы верить той чепухе, что распространяла прислуга. Так она Гейл и сказала, уже на втором занятии, когда та учила ее читать.

— Будем вам, миледи. Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Не стоило вам оставлять свою дверь не запертой. Вместо меня, сюда мог войти и граф…

— А какая разница? — Гейл поставила бутылочку на столешницу и тяжко вздохнула. И действительно, почему она не закрыла за собой дверь? Ей казалось, что так она вызовет подозрение, да и думала, что услышит шаги, если кто-то будет подходить к ее двери. Шагов она не услышала, но теперь уже все равно. — Зачем ты здесь?

— Граф приказал мне помочь вам переодеться и передать вам, что он будет у вас через двадцать минут.

Мэг подошла к столику, взяла в руки графин и понюхала.

— Вы налили слишком мало. — Она поставила графин на место. — От такой дозы он заснет, разве что через час.

— Он? — Гейл внимательно вгляделась в спокойное лицо служанки. — С чего ты взяла, что это для него? Может быть, заснуть хочу я?

Мэг улыбнулась. Пожалуй, Гейл уже успела привыкнуть к ее улыбке, с тех пор, как начала давать ей уроки по чтению, та перестала сдерживать себя.

— Давайте, говорить начистоту, миссис Стэнфорд. Я уже давно поняла, что вы задумали — все эти уроки по чтению, они не задурили мне голову. — Мэг опять улыбнулась. — Я поняла, что вы все-таки решили бежать. Хотя, честно говоря, после того, как я увидела вашего мужа… он очень красивый мужчина. Не всякая женщина решит сбежать от такого красавца.

— Чего ты хочешь? — Сощурив глаза, перебила ее Гейл.

— О, мы поняли друг друга. — Мэг кивнула. — Я не собираюсь шантажировать вас, не бойтесь. Даже, если вы не согласитесь взять меня с собой, я вас не выдам.

— С собой? — Ее удивлению, не было конца. Гейл поверить не могла в собственную удачу.

— Вы, удивились? Напрасно, если бы вы знали, что меня ждет после вашего побега… — Мэг тоскливо посмотрела на окно, и хотя там ничего не было видно, Гейл догадалась, что та мысленно видит перед собой деревню. Но она быстро очнулась. — Вы конечно же никогда не задумывались, как здесь живется нам, простым смертным. Вы здесь всего месяц, а уже ненавидите это место и мечтаете сбежать. А вы представьте себе, что я живу здесь уже двадцать пять лет, и у меня нет ни мужа, ни семьи. И вообще, никакого будущего. Какие здесь перспективы? Самое лучшее, что произошло здесь со мной, это то, что меня взяли в господский дом служанкой. Я стала вашей горничной. Но какая из меня горничная? Да, я умею прибирать, стирать, но сделать элегантной леди прическу? Я даже читать не умею… Ладно, сейчас не время вдаваться в рассуждения, скоро придет ваш муж. Я предлагаю вам неплохую сделку — если вы возьмете меня с собой, я помогу вам.

— Поможешь в побеге? — пробормотала словно бы про себя Гейл.

— А почему бы и нет? Может быть у вас и есть план, но вряд ли вы так хорошо знаете окружающую местность. Вас тут же начнут искать. А я знаю дорогу, знаю, где можно будет остановиться, где можно найти дилижанс. Я даже знаю расписание, когда и куда отправляются дилижансы. Моя помощь вам понадобиться. Взамен я прошу лишь взять меня с собой и оставить при себе, куда бы вы ни подались.

Гейл не стала думать долго. О такой удаче она и не мечтала.

— Договорились. — И она протянула бутылочку лауданума Мэг.

Та вылила ее почти до конца, взболтала графин и поставила его на место. Кивнув на стоявший рядом бокал, спросила:

— Просто бренди для вас?

Гейл кивнула.

— Честно говоря, даже представить не могу, как заставить его выпить это? — Она нервно улыбнулась. — Может, если буду пить сама, он тоже захочет?

— Или вы можете сказать, что нервничаете и предложить выпить обоим. Главное, поставить столик на виду. — Мэг тут же перенесла его к камину и передником вытерла пролившийся лауданум. Освещенный пламенем камина, графин янтарно засветился и Мэг удовлетворенно кивнула.

— Помочь вам раздеться?

— Нет, нет, я не буду. — Гейл отрицательно покачала головой, представив себе последствия этого поступка. — Нет.

Мэг с любопытством взглянула на нее, но не задала вопроса.

— Как хотите, но мистер Стэнфорд будет недоволен. Cейчас это не в ваших интересах.

— Все равно. Я не уверенна, что он не наброситься на меня с порога. А так… так у меня останется время предложить ему выпить.

В коридоре послышались чьи-то шаги и в соседней комнате хлопнула дверь.

— Это уже он? — шепотом, сама себя спросила Гейл. — Нет, вроде не его шаги…

— Это Дженкинс. — Так же зашептала Мэг.

— Мэг, нам надо ведь договориться. Ты уж не ложись сегодня. — Гейл заметно занервничала и нахмурилась, пытаясь в уме переиграть свой план. — Я думаю, надо подыскать нам мужскую одежду, так легче скрыться, но этим я займусь сама. Да и деньги надо… — она осеклась. Может ли она до конца доверять своей служанке?

— На этой неделе, граф должен выдать прислуге ежегодное жалование. — Мэг усмехнулась, давая понять, что неоконченная фраза ей понятна.

— Замечательно. Значит, у нас будут средства. Ты должна достать ключи от черного хода, сможешь?

Мэг задумалась.

— Думаю, да. Вряд ли они будут осторожничать после приезда графа. На кухне уже все знают, что сегодня он посетит вашу спальню.

— Какой позор!

— Да полно вам, это только нам на руку. Я буду всю ночь не спать и ждать вас на кухне. Уж извините, но подняться сюда на смогу, это будет подозрительно.

Дверь опять хлопнула и они обе отчетливо услышали голос Джослина:

— На сегодня ты мне не понадобишься, Дженкинс. Можешь идти спать.

Тот что-то переспросил, но голос его звучал тихо, неразборчиво.

— Нет, я сам разденусь. Иди же.

Гейл похолодела. Вот, началось.

— Иди и ты, Мэг. Иди. Жди меня на кухне. Дай Бог, чтобы у нас все получилось!

Мэг послушно пошла к выходу, но у самой двери обернулась, и послала ей ободряющий взгляд.

— Удачи, миледи!

Дверь за ней закрылась. Гейл услышала, как та что-то сказала Дженкинсу, затем они оба удалились… Наступила тишина, только слышно было как потрескивали поленья в камине, да за окном стучали капли дождя по карнизу.

Гейл схватила бокал наполненный янтарной жидкостью и сделала глоток, для храбрости. В эту минуту и вошел Джослин. Облокотившись о порог между их спальнями, он деланно присвистнул.

— Уже пьем, радость моя?

Она посмотрела на него. Он успел снять сюртук и жилет, шейный платок обоими концами свисал ему на грудь, а рубашка была наполовину расстегнута. Манжеты также были расстегнуты. Этакий готовящийся к отдыху джентльмен.

— Кажется, я просил тебя раздеться.

— Как видишь, я одета.

— Это что, бунт? — Он отлепился от косяка и прошел в ее комнату. Огляделся, и вновь повернулся к ней. — Это не поможет, Гейл.

Они долго-долго смотрели друг другу в глаза, почти вечность.

— Как бы ты не надеялась, меня уже не остановить. — Тихо сказал он. — Я уже сказал, что мною движет и поверь, тебе будет проще согласиться. — Он помолчал, а потом обещающе ей улыбнулся. — Тебе понравится.

Ее передернуло. Он был слишком спокоен. Спокоен. И решителен. Он не был рассержен и он не собирался насиловать ее, как она себе это представляла. Нет, он все сделает как надо. Так, что ей действительно это понравится — но вот это и было пожалуй, самым отвратительным. Ей не хотелось, чтобы это ей понравилось. Это будет еще одним его оружием. Оружием против нее…

— Вначале, я предпочла бы поговорить.

— Зачем? Пустое время препровождение.

— И все-таки, мне это нужно. Не хочешь ли выпить? — И она тут же сделала большой глоток из собственного бокала, но так, чтобы там еще что-то оставалось.

— Не строй из себя светскую львицу. — Он сам подошел к столику и щедро плеснул себе бренди в бокал. Сделал большой глоток и поморщился. — Дрянь какая-то.

Гейл отвернулась, боясь, что заметив ее напряженный взгляд, он обо всем догадается.

— Нам так и не удалось поговорить после свадьбы.

— Ты опять об этом? — Он передернул плечами. — Перестань, мне кажется мы расставили все точки над «и».

— Я так не думаю. — Она упрямо вздернула голову. — Тогда мне не приходило это в голову, но после месяца, что я провела здесь, у меня было достаточно времени для размышлений. И сейчас я хочу это знать. Скажи, раз ты меня так презираешь, зачем ты все-таки женился на мне?

— Что?

— Ведь тебя никто не заставлял, зачем же ты это сделал?

Он гневно сощурил глаза и вся его мнимая сдержанность мгновенно развалилась на части. Он зло стиснул свой бокал.

— Не будь дурой, — процедил он. — Ты прекрасно знаешь, что я даже не знал об этой чертовой свадьбе. Я счастливо кутил все эти недели, пока за день до сего знаменательного события моя матушка не сообщила мне, что я должен появиться перед алтарем.

Забывшись, он сделал еще один внушительный глоток, почти выпив бокал до половины, и тут же поставил его обратно.

— Что за дрянь ты мне предложила?

Гейл попятилась. Она не знала, что больше испугало ее — его последний вопрос или открытие, что он вовсе не «делал» ей предложение. Его обманули, гораздо хуже чем ее — ведь, ей тогда казалось, что она знала, что делает, тогда как его просто поставили перед фактом!

— Как это не знал? Что это значит? — Она с ужасом смотрела в его рассерженное лицо. — Так не бывает. — Гейл покачала головой, отказываясь ему поверить. — Было объявление в газете, все знали… меня поздравляли люди, они… они присылали поздравления. А расходы? И приглашения? Там стояла твоя роспись!

— Наверное, их подписывал мой секретарь. Ты что, действительно не знала? — Теперь он не смотрел на нее с презрением, скорее с любопытством, легким, почти недоверчивым.

— Ты что, хочешь сказать, что твой секретарь умеет подделывать твою роспись? Ведь он может спокойно выписать себе чек на все твое состояние и…

— Я подписываю чеки и все документы совсем по-другому.

— Но тебя должны же были поздравлять! Я же помню, как сама миссис Трюсбейл говорила мне, что ее брат передавал вам их поздравления. Да, да, она еще говорила, что вы вроде бы смутились и это так на вас не похоже.

— Я говорил тебе, я был пьян. Я кутил все эти недели, а поздравления, мало ли с чем меня могли поздравлять. — Джос пожал плечами. — Помнится, я как-то поставил на кон, что мадам Мадлен выпьет две бутылки мадеры и не сможет после этого обслужить своих клиентов, и выиграл пари. Она уже тогда, была в стельку пьяна…

— Мадам Мадлен надо понимать — шлюха?

— Ну, да.

— И брат миссис Трюсбейл поздравлял тебя с этим пари?

Джос невесело хохотнул.

— Действительно, вряд ли столь достопочтенный джентльмен, стал бы… — Джос слегка покачнулся и легонько тряхнул головой. — Теперь это не имеет никакого значения. Ведь, в конце концов, ты вышла за меня и напомню тебе, если ты запамятовала — это было полностью твоя инициатива. А в отличие от тебя, я ничего не забыл.

Он направился в ее сторону. Взгляд у него был уже хорошо затуманенный, но Гейл все же попятилась от него. Но он быстро настиг ее и без всяких околичностей, положил ей свою ладонь на грудь, а второй, приобнял за талию. Она вскрикнула и попыталась вырваться, но он ей не дал.

— Я все помню, Гейл, моя сладость. — Зашептал он ей в ухо. — Так что дай мне насладиться моментом. Я обещал тебе наслаждение и дам его, хочешь ты того или нет.

Его губы вскользь поползли по ее скуле, нашли уголок губ, но как Гейл не уворачивалась, они вскоре накрыли весь ее рот. Ей стало жарко.

О, Боже! Боже! Боже! Помоги ей!

Она думала, что этого момента не будет, что выпив бокал, он тут же уснет. Она отвлекала его вопросами, временно нацепив на себя маску перемирия, но он поверг ее в шок своими признаниями. Как должно быть он ненавидит ее! Его вынудили, самым беспринципным образом и он верил, что она принимала в этом самое непосредственное участие. Он уже и думать о ней забыл, шляясь по шлюхам и заключая пари, и вдруг на тебе — словно ком на голову, женитьба! Ничего удивительного, что он хотел свернуть ей шею.

Будь у него хоть чуть-чуть времени на размышления, не будь его мозг затуманен лауданумом, он бы ей поверил. Но нет, он упрямо стремился наказать ее и неважно, так уж ли она виновата во всем или нет. Наказать наслаждением.

Она что-то протестующее замычала, упершись ладонями в его грудь и попыталась отстранить его от себя. Но Джос, воспользовавшись случаем, ввел в приоткрывшийся рот свой язык и всем телом пригвоздил ее к стене. Теперь ей никуда не вырваться.

Его рука, тем временем сминала полушарие ее груди, то приподнимая, то сжимая, то очерчивая круги, почти доходя до соска. Его ноги вклинились между ее ногами и он надавливал на нее своей нижней частью тела, но ее еще спасали плотные юбки.

— Прекрати… прекрати…. Я не хочу.

— Тсс.

И он вновь целовал ее. Жадно и в то же время нежно. Его губы посасывали ее, его язык то входил, то ускользал из глубин ее рта, его ладони совершали магические действия уже со всей ее грудью. А она сходила с ума. От ужаса, от облегчения, от его прикосновений.

Джос сдернул с нее старомодный воротничок и кинул его на пол. Нащупав пуговицы на ее спине, начал расстегивать — одну, вторую, третью… А тем временем, засосав ее нижнюю губу, он чуть прикусил ее, затем отпустил и занялся верхней.

Он был повсюду — его руки, его ноги, бедра, губы. Гейл почти не ощутила, как он стянул с ее плеч рукава, пока он не начал целовать ее оголенную шею. Она дернулась, прерывисто, натужно дыша, а он рванул сорочку и обнажил ее груди.

Словно в полусне, она дала ему прикоснуться к своей груди, как зачарованная наблюдая за его длинными пальцами. Потерев коричневый сосок между указательным и большим, он заставил его заостриться. Затем приподнял вверх все полушарие, склонил к нему свою голову и засосал ртом.

Ей стало еще жарче. То ли от близости камина, то ли ее охватила лихорадка. Его бедра терлись о ее и ей стало почти больно, так внутри что-то заныло, затянулось в узел, требуя удовлетворения. Когда же он остановиться? Как скоро он заснет?

— Джо-о-слин…

Он обхватил ее за талию, приподнял, так что его губы, оказались на уровне ее груди, а затем понес куда-то. У нее кружилась голова… Его глаза были полуопущены, так что длинные коричневые ресницы отбрасывали тени на его щеки. Он приподнял голову, взглянул на нее и тут же положил на кровать.

— Не делай этого. — Прошептала она. — Пожалуйста, не делай этого.

Она могла только просить, чтобы он остановился, потому что собственное тело ей уже не подчинялось. Оно требовало его, жаждало, алкало.

— Я должен, любовь моя. — На сей раз он сказал это мягко. Но от этого ей стало не менее больней. Для него все это — всего лишь месть. Пусть приятная, сжигающе приятная, но месть.

Он задрал на ней юбки, погладил раздвинутые колени, пробрался под панталоны. Гейл не шевелилась. Какой прок? Он все равно сделает все, что задумал. Через мгновение на ней не было и панталон. Раздвинув ее ноги, он устроился между ними, склонился над ней и вновь занялся ее грудью. Только теперь ее обнаженная кожа ощущала трение его панталон, его плавные — туда-сюда — движения. Он подхватил ее правую ногу под колено и закинул ее себе на бедро.

Ее грудь разбухла, словно выросла от его прикосновений, соски острыми пиками смотрели прямо ему в глаза. А он любовался всем этим, чуть-чуть лениво улыбаясь. Его веки дернулись, ресницы закрылись…

— Ты ведь хочешь меня? — Он вдавил свои бедра меж ее и она почувствовала его напрягшуюся плоть. — Скажи мне!

Его хриплый голос сводил ее с ума. Конечно, она его хотела! Всегда. С первой же встречи, с первого взгляда, как только увидела его.

Гейл смотрела на его расслабленное лицо, на полуопущенные веки, на его рот, который требовал от нее невозможного. Он должен уснуть. Прямо сейчас, пока она не растаяла окончательно и не призналась ему в своей любви.

Его бедра отодвинулись, он приподнялся. Просунул свою руку и положил ее на треугольный холм. Гейл задрожала.

— Скажи… — Медленно велел он. Его ресницы опять тяжело опустились и он на мгновение замер, словно уснул. Но затем, вновь упрямо потребовал: — Скажи мне это!

Она только покачала головой и закусила губы. Его пальцы двинулись ниже, раскрыли влажные складки…

— Нет.

Он усмехнулся, глядя прямо туда. Его палец проник внутрь. Гейл застонала.

— Смелее, моя прелесть. Не надо сдерживать себя.

Он медленно, так медленно, вытащил палец, прошелся им вверх, дотронувшись им до чего-то, отчего она чуть не умерла, а затем убрал руку совсем. Лег на нее, опять вдавил в нее бедрами.

— Да.

— Говори… говори…

— Да, Джослин.

Он удовлетворенно вздохнул и заснул. Ей же захотелось плакать.

 

Глава 10

— Ненавижу тебя!

Она пролежала наверное, еще с десять минут, пытаясь усмирить свое разгореченое тело, чувствуя тяжесть его веса и такт его дыхания.

— Подлый мерзавец!

Он спал. Прямо на ней. Положив свою голову на ее же подушку и тяжело дыша ей в ухо. С трудом, она столкнула его с себя, только бы не чувствовать его прикосновения, но даже не одернула юбки. Какого черта она так расклеилась?

Этот чертов мерзавец спал безмятежным сном, а она только что призналась ему, что хочет его.

— Я ненавижу тебя!

Но он ее уже не слышал. Гейл с трудом приподнялась с постели, одернула на себе платье, наконец встала, и на нетвердых ногах направилась в его комнату. В голове был полный сумбур.

Она уже знала, где в его комнате был расположен сейф. Такой сейф был и в спальне у тети Алисии, скрытый картиной, он был вделан в стену и открывался простым ключом. Только вот ключа у нее не было.

Гейл начала с ящичков бюро, затем перевернула все и на столе. Ключа не было. Она вздохнула. Руки у нее тряслись. Она занялась одеждой Джослина, той что валялась на его кровати, пошарила в карманах. По-прежнему пусто.

Взглянув на себя в висевшее над камином зеркало, она увидела свое встрепанное отображение и попыталась пригладить волосы. Что ей делать, если она не достанет денег? Ей нечем будет заплатить за ночлег, за еду, за проезд…

Почти отчаявшись, она вернулась к спящему Джослину. У него на руке сверкало кольцо. Сапфир. Очень подходит к его глазам. Разозлившись, она взяла его за руку и попыталась стащить его. Джослин что-то протестующее забормотал.

— Да замолчи ты!

Он послушно затих. И она не без труда, забрала кольцо себе. Это было малым утешением. Что она будет делать с этим? На это долго не проживешь, да и кто в этих местах купит его? У кого здесь есть такие деньги?

Гейл опять ушла в его комнату. Уже девять. В этой деревне все ложились спать довольно рано, но пройдет еще час, пока они решат отойти ко сну. У нее еще уйма времени. Она вновь занялась поисками ключа, перерыла заново все простыни, одежду, носовые платки его милости, но так ничего и не нашла.

Решив попробовать открыть замок шпилькой из волос, Гейл отодвинула картину, изображавшую какую-то безвкусную пастораль, попробовала вставить в щель шпильку и рот открыла от удивления.

— Вот черт!

Сейф был открыт. Причем, ее шпилька была здесь абсолютно не причем. Сейф был открыт давно, а она как идиотка искала от него ключ. Злополучный ключ лежал в сейфе.

В кожаных мешочках, туго набитых деньгами, лежала приличная сумма. Но куда больше, Гейл порадовали драгоценности. Тут были и ее, которая предусмотрительная миссис Лей забрала у нее, и что больше радовало — Джослина. В бархатных чехлах лежало изумрудное колье, серьги и браслеты. В кожаном мешочке — бриллиантовое колье, изумительной работы, выполненное в виде капелек воды. В другом мешочке она обнаружила серьги и браслет в пару. Несколько колец — от простеньких золотых, до украшенных драгоценными камнями. Им в пару серьги. Даже усыпанные бриллиантами часики. Гейл выгребла оттуда все, все до последнего фунта. Джослина будет ждать приятный сюрприз.

Порадовавшись своей находке, она запихнула найденные сокровища в кожаную сумку и на время отложила ее в сторону. Пора было заняться одеждой. Но прежде, она навела относительный порядок в его комнате. Ей не хотелось, чтобы Джослин сразу же догадался о пропаже этакой суммы.

Убедившись, что комната приобрела более или менее приличный вид, Гейл, наконец, подошла к гардеробу. Ей предстояла нелегкая задача — подобрать из обширного гардероба Джослина такую одежду, которая не слишком бросалась бы в глаза, и которую можно было хоть как-то подогнуть под ее маленький рост. С Мэг было проще — та была довольно высокого роста.

После долгих поисков — ей пришлось сразу же отказаться и от парчовых разноцветных жилетов, и от серебристо-голубых сюртуков — ей удалось найти более скромные бриджи из мягкой кожи, коричневый сюртук и белую рубашку. К сожалению, сапоги Джоса были ей велики. Ее ноги, обтянутые кожаными бриджами, болтались в них, как карандаши в широких стаканах, но других у нее не было. Гейл, понадеялась лишь на то, что прикрытая до ног плащом, она не будет выглядеть в них смешно. Однако, найти что-то поскромнее для Мэг, ей не удалось. Пришлось прихватить бежевые бриджи, да светло-коричневый сюртук. Зато с сапогами, той должно было повезти больше.

Собственную одежду ей пришлось запрятать в своей комнате. Но даже сделав всего несколько шагов по комнате, она поняла, что в сапогах с таким большим размером ходить невозможно. Они просто сваливались с нее. Пришлось запихнуть в носки сапог пару платков. После этого стало вроде полегче. Но проходя мимо кровати, она остановилась. Вид безмятежно спящего Джослина ее удивил. Она видела его всяким — веселым, циничным, разгневанным, но ни разу, она не наблюдала у него такого безмятежного выражения лица. Его губы не кривились, даже складки возле левого уголка губ не было заметно, лицо дышало умиротворенностью, брови не были нахмуренны. Он казался спокойным и… почти довольным. Несомненно, как только он проснется, он тут же припомнит все те унизительные подробности. В уме он будет смаковать ее признания, на его лице заиграет циничная усмешка, а потом… он обнаружит пропажу своего кольца! По крайней мере, Гейл надеялась, что он тут же обнаружит это…

Отвернувшись от мужа, она занялась собственной прической. Пришлось заколоть волосы наверх повыше, дабы затем спрятать под шляпой, отстригать их ей не хотелось.

Итак, все сделано. Время было уже за полночь. И все же, Гейл с опаской вышла в темный пустующий коридор. В одной руке она держала сумку, набитую драгоценностями, вместе с сапогами, в другой одежду для Мэг. Крадучись, она спустилась с лестницы, то и дело поминутно останавливаясь и прислушиваясь, не идет ли кто. Но видимо в ту ночь, удача решила не оставлять ее. Благополучно добравшись до кухни, она обнаружила там полусонную Мэг.

— Это вы, миледи? — шепотом спросила ее та.

— Кто ж еще, по-твоему?

— Ну и видок у вас! Да нас тут же разоблачат — вы так же похожи на мужчину, как я на королеву Франции.

— Ты еще не видела меня в плаще. — Гейл скинула одежду, предназначенную Мэг на кухонный стол, и облачилась в плащ. — По-моему, не все так плохо…

— Если я буду выглядеть также…

Мэг все же переоделась. Результат был куда лучше. Ее высокая стройная фигура, да довольно короткие рыжевато-коричневые волосы, которые не надо было прятать под шляпой, придавали ей куда более правдоподобный вид. Сапоги ей были также велики, однако на ней они смотрелись почти в пору.

Ее одежду пришлось взять с собой, так как девушкам не хотелось рисковать и возвращаться в комнату — Мэг делила ее с еще одной служанкой, и та могла проснуться.

— Ты ведь достала ключ?

— Конечно, миледи. Сегодня старый Джон выпил куда больше эля, чем обычно, так что запереть дверь доверили мне.

Они беспрепятственно вышли через черный ход и оказались на улице. Порыв ветра раздул ее плащ, и Гейл поежилась. Заметно похолодало. Дождь по-прежнему хлестал, а земля под ногами превратилась в жижу — худшей погоды невозможно представить. Однако, она храбро двинулась вперед, натянув шляпу по самые уши, вперед за Мэг, которая знала дорогу, тогда как Гейл не видела перед собой и дальше чем на пару дюймов…

Они ввалились в гостиницу грязные, уставшие и еле живые от холода.

Хозяин гостиницы с неприязнью уставился на них. Уже наступило утро, однако дождь все еще не прекращался. С их одежды стекала вода, образуя настоящие лужи, там где они стояли. Гейл попыталась сжать зубы, чтобы они так не стучали, но удержать дрожь, сотрясавшую все ее тело, она уже была не в силах.

В гостинице было тепло и относительно чисто — видимо название «Домашний очаг», было дано хозяином не просто так. Мистер Полгрей — небольшого роста, толстоватый человек, решительно подошел к ним и поинтересовался, что им угодно.

Вперед вылезла Мэг, и хриплым, словно у пропитого матроса голосом, ответила:

— Комната, еда и две горячие ванны!

Мистер Полгрей с сомнением оглядела их грязную одежду. На сапогах налипли комья грязи, плащи были также заляпаны, так что даже дождь не смог до конца отмыть коричневые разводы.

— Э-э…, молодые люди, уверены, что у них хватит денег?

Гейл молча вытащила из-под плаща руку и протянула ему заранее приготовленные деньги. От увиденного, у мистера Полгрея округлились глаза, такой щедрой оплаты ему еще никто не предлагал. С достоинством приняв деньги, он предложил им временно обогреться возле камина, пока он приготовит все необходимое.

— Позвольте взять ваши плащи, я…

— Нет. — Мэг, изображая из себя более старшего, небрежно отказалась. — Лучше побыстрее приготовьте нам комнату.

— И горячую ванну! — вклинилась Гейл, старательно копируя хриплый голос Мэг. — Если я сейчас же не залезу в горячую воду, я тут же сдохну.

— Будет сделано, господа, непременно. — Мистер Полгрей поклонился. — А то немудрено и заболеть в такую погоду.

Он наконец ушел. Гейл пришлось прождать еще с полчаса, пока наверх натаскают воду и приготовят постели. От их одежды уже стал подниматься пар, но даже он, не давал ей согреться. Ее все еще трясло от холода, как впрочем и Мэг.

Но та, в отличие от нее не бездействовала, пока служанки таскали ведра, она пристала к мистеру Полгрей на счет сухой одежды. Тот, развел руками, мол у меня ничего нет, однако, за дополнительную плату согласился поделиться своим гардеробом.

Через полчаса, преодолевая жуткую усталость и еле волоча в кровь избитые ноги, Гейл поднялась наверх, захлопнула за собой дверь, заперла засов и только после этого, стянула с себя надоевшую шляпу.

— Слава Богу! — простонала она, скидывая на пол и тяжелый плащ, и намокший сюртук и тяжелые сапоги. Стянув с ног чулки, она ужаснулась увидев свои ноги — посиневшие, с кровавыми мозолями. Сняв с себя все до последней нитки, она плюхнулась в ванну и блаженно застонала, чувствуя, как онемевшее тело потихоньку нагревается.

Мэг также не теряла времени даром, и уже через мгновение оказалась по соседству, только в отличие от Гейл, окунулась с головой. Вынырнув, она впервые за всю эту ужасную ночь, улыбнулась.

— Я и не подозревала, какое это блаженство — иметь деньги!

— Деньги — что за чушь? Ванна, вот это то, что надо!

— Миледи, меня не поняла. — Мэг счастливо вздохнула. — Только благодаря деньгам мы теперь имеем и ванну, и еду и чистую одежду.

— Зови меня лучше Гейл.

— Я постараюсь, но не обещаю. — Мэг лукаво улыбнулась. — Не так то сразу легко перестроиться.

Они поели прямо в ванной, поставив подносы на пол. И только после того, как вода стала остывать, они разморенные и отяжелевшие, наконец, выбрались из нее. Гейл пришлось заняться самой собственной одеждой — после того, что они вместе пережили с Мэг, ей было бы совестно вновь обращаться с той, как со служанкой. После этого ночного похода, она поняла, что без помощи своей бывшей горничной ей было бы не обойтись. Она наверняка свернула бы не туда, а то и смалодушничала бы и вернулась обратно.

В отличие от жестяных ванн, кровать в комнате была одна, однако это не помешало им, устроиться там со всем комфортом, завернувшись в разные одеяла.

Уже засыпая, Гейл, поинтересовалась:

— Мэг, ты не жалеешь?

— Нет. — Та заворочалась на своей половине. — И никогда не пожалею. До того как меня взяли в Мейстон-хаус, я жила в деревне вместе со своим братом. Наши родители уже умерли, а у него была своя семья — жена и трое детей, четвертый был на подходе. Мы все впятером жили в одной комнате, размером почти как эта. А зимой у нас жила и корова, правда не с нами, а на кухне…

Дальше Гейл уже ее не слышала. Она спала и снился ей Джослин.

Мистер Полгрей удрученно уставился в тарелку с лососем. Что за день! Не далее как час назад, он решил наконец-то поужинать, и надо же было именно в этот момент, явиться графу Мейдстону. Сначала он, конечно, обрадовался такому знатному посетителю, но это было только вначале.

Тот вел себя как сумасшедший, с безумными от ярости глазами, постоянно сыпавший ругательствами, он наводил на него ужас. Он начал его допрашивать, не появилось ли у него за предыдущую ночь новых постояльцев, кто именно, куда они уехали или в каком номере остановились. Не видел ли он двух женщин где-нибудь поблизости?

Мистер Полгрей ничего не понимал и с отчаянием думал, что граф перепугает всех его постояльцев. Он тяжело вздохнул. За эту ночь к нему прибыло только двое мальчишек, и две женщины — одна пожилая леди и ее компаньонка. Граф ворвался в комнату этих леди, произошел скандал и оскорбленные леди моментально съехали не заплатив за пребывание. И когда граф спросил где поселились мальчишки, мистер Полгрей, поспешно сказал, что их посещать не надо, так как один из них сидит за угловым столиком и обедает. Взгляну на парня, который в этот момент медленно потягивал вино и раскуривал трубку, граф наконец-то успокоился. А затем в раздражении бросив, что может быть еще вернется, ускакал на взмыленном коне. Все это было так не приятно, что у Полгрея напрочь пропал аппетит…

Все то время, пока Джослин бушевал и носился по номерам, Гейл сидела в своей комнате и тряслась от страха. Его голос сыплющий проклятьями был слышен даже отсюда. Он был не просто рассержен, он был в ярости. Бедняга мистер Полгрей, у того так дрожал голос, когда он беспомощно взывал « — Граф! Граф! Постойте!», что Гейл от всей души посочувствовала ему.

Джос только что ворвался в соседнюю комнату, где поселилась пожилая леди, по крайней мере мистер Полгрей уверял что она леди. Затем послышался неприличный визг, что-то с шумом разбилось, и Гейл услышала, как входная дверь хлопнула. Она уже хотела было забраться под кровать, вдруг ей повезет и Джос подумает, что в этой комнате никого нет, но тут ее спасло провидение.

— Ваша милость, в эту комнату нет надобности входить, — мистер Полгрей чуть не плакал, — вы и так распугали всех моих постояльцев. Ваша милость…

— Дай мне пройти, а иначе я снесу эту чертову забегаловку!

— Ваша милость, если вы так хотите… но… но мальчишки ужинают.

Гейл услышала, как Джос выругался, однако не стал настаивать и спустился вниз. Он еще мог прийти, не обнаружив второго мальчишку и она стала поспешно одеваться в одежду мистера Полгрея, которая ей больше подходила по росту. Нахлобучив на себя шляпу, она приготовилась ждать… но вместо Джоса, в комнату влетела Мэг.

— Иисусе сладчайший! Как я перепугалась! Вы бы только его видели…

— Он уехал? — слабым голосом спросила ее Гейл.

— О, да. Но вы бы его видели, казалось, разве что только искры от него не высекаются. Пожалуй, застукай он вас, вам было бы не сдобровать.

— О, да. — Гейл поежилась. — Могу себе представить. Пожалуй, сломанной шеей, дело бы не обошлось.

Мэг согласно закивала.

— Нам надо сваливать отсюда. После того, как он обыщет все гостиницы в округе и не найдет никаких следов, он может вспомнить, что так и не увидел второго мальчика… Надо побыстрее добраться до Лондона.

— Нет. — Гейл мрачно нахмурилась. — Именно с Лондона он и начнет свои поиски. Там он меня быстрее найдет. В Лондон я не поеду.

— Куда же тогда?

— Не знаю… — Гейл задумчиво уставилась в стену, затем вздохнула. — Куда направляется ближайший дилижанс?

— Кажется в Чатем.