Сара и Мэйкон решили купить новый диван. На это они отвели субботу, вернее, первую ее половину, поскольку после обеда Сару ждал урок. За завтраком Сара пролистывала мебельный каталог, выискивая отправную точку для окончательного решения.

– Знаешь, я подумываю о чем-нибудь таком цветастом, – сказала она. – У нас никогда не было цветастого дивана. Или это слишком вычурно?

– Не знаю, меня смущает зима, – ответил Мэйкон.

– Почему смущает?

– В смысле, сейчас, в середине июня, цветастый диван вполне уместен, а вот в декабре он будет смотреться странно.

– То есть ты хочешь что-нибудь однотонное.

– Даже не знаю.

– Или, может, в полоску.

– Не уверен.

– Шотландку, я знаю, ты не любишь.

– Не люблю.

– А как насчет твида?

– Тви-и-ид… – протянул Мэйкон.

Сара отдала ему каталог и стала загружать посуду в моечную машину.

Мэйкон рассмотрел картинки: модерновые угловые диваны, уютные диваны в ситцевой обивке, диваны в комбинированных тканях, стилизованные под разные эпохи. Потом с каталогом прошел в гостиную и оглядел место, где встанет диван. Старый диван, безнадежно промокший, и два кресла отправились на помойку. Мэйкон смотрел на голую стену и яркий, заново оштукатуренный потолок. Без мебели комната выглядела прозаично, словно контейнер. Или капсула. Точно, капсула. Мэйкон представил, как в этой капсуле несется сквозь космос.

Пока Сара одевалась, он вывел Эдварда на прогулку. Стояло теплое румяное утро. Соседи подстригали лужайки и пропалывали клумбы. С Мэйконом здоровались. После его довольно долгого отсутствия прежнее радушие исчезло, приветствия были суховаты. Возможно, это лишь казалось, однако Мэйкон старался всем напомнить, что он здешний старожил: «Не устаю любоваться вашими тюльпанами! Гляжу, ваша косилка все еще дышит!» Эдвард вышагивал рядом, неустанно виляя задом.

В кино и книгах герои, решившиеся на важные перемены в жизни, совершали их одним махом. Они уходили и уже не возвращались или женились и жили счастливо. В реальной жизни все это получалось не так четко. Скажем, Мэйкон решил вернуться домой, но был вынужден появиться у Мюриэл, чтобы забрать пса. Под ее осуждающим взглядом он складывал свою одежду, упаковывал пишущую машинку. Позже выяснилось, что кое-что он забыл – вещи, бывшие в стирке, любимый словарь, огромную керамическую кружку, из которой привык пить кофе. Конечно, за ними он уже не вернулся. Так и ушел, намусорив, наследив.

Когда Мэйкон привел Эдварда домой, Сара поджидала их в палисаднике. В желтом платье, подчеркивавшем ее загар, она выглядела очень привлекательно.

– Я беспокоюсь об азалиях, – сказала Сара. – Кажется, весной их подкармливают?

– Вроде бы. По-моему, они живы-здоровы.

– Да, в апреле. Или в мае. Но сделать это было некому.

Мэйкон уклонился от комментария. Он предпочитал делать вид, что в их жизни все как обычно.

– Ничего, у Розы полно всяких удобрений, – сказал он. – На обратном пути заедем и одолжимся.

– И лужайку никто не засеял.

– Лужайка выглядит замечательно, – сказал Мэйкон напористее, чем хотел.

Они заперли Эдварда в доме и сели в машину. Сара взяла с собою газету с объявлениями о продаже мебели.

– «Современные товары для дома», – прочла она. – Но это аж на Прэтт-стрит.

– Давай заглянем, – сказал Мэйкон. Прэтт-стрит была одной из немногих улиц, куда он знал дорогу.

Они выехали из арок древесных крон, в машине стало жарковато, и Мэйкон опустил стекла. Сара подставила лицо солнцу.

– В такой денек тянет искупнуться, – сказала она.

– Можно, если останется время. Вообще-то я хотел пригласить тебя на обед.

– Ой, а куда?

– Куда захочешь. На твое усмотрение.

– Какой ты милый.

Проехали мимо двух небритых мужчин на углу. Сара заблокировала дверцу. Мэйкон представил их диалог: «Как оно ничего, старина?» – «Помаленьку».

На тротуарах стало люднее. Женщины тащили хозяйственные сумки с плетеными ручками, старик волочил магазинную тележку, девушка в линялом платье привалилась к столбу автобусной остановки.

В витринах «Современных товаров для дома» висели огромные плакаты: ОСОБЫЕ ЦЕНЫ В ДЕНЬ ОТЦА! Сара и словом не обмолвилась о праздничной распродаже. Мэйкон решил сам заговорить об этом – мол, его это ничуть не беспокоит.

– Весьма типично, – сказал он, взяв Сару под руку. – День отца! Наживаются на всем.

Сара смотрела по сторонам:

– Кажется, здесь только кровати.

– Все начинается с шезлонгов, – бубнил Мэйкон. – Потом кресло для папы, оглянуться не успеешь, как тебе всучат столовый гарнитур.

Сара решительно направилась к продавцу:

– Мы хотели бы посмотреть диваны.

Весь ассортимент был в скандинавском стиле – диваны с прямыми спинками, что Мэйкона вполне устраивало. По правде, ему было безразлично.

– Какой ты хочешь? – спросила Сара. – На ножках или вровень с полом?

– Все равно. – Мэйкон тяжело опустился на что-то обитое кожей.

Сара выбрала длинный низкий диван, раскладывавшийся в просторную кровать.

– Что скажешь, Мэйкон? Или тебе больше нравится тот, на котором ты сидишь?

– Нет-нет.

– Ну и как тебе этот?

– Замечательно.

– У тебя нет никакого мнения?

– Я только что его высказал.

Сара вздохнула и спросила продавца, доставят ли диван в тот же день.

С покупкой дивана управились так быстро, что осталось время на другие магазины. В универмаге Хуцлера купили большие простыни. Затем посмотрели кресла в мебельном отделе, где тоже была распродажа ко Дню отца.

– Кажется, мы в ударе, – сказала Сара.

Однако с креслами не повезло – ничто не приглянулось. Во всяком случае, Мэйкону. Он бросил поиски и засмотрелся на детскую программу, которую показывал ряд телевизоров.

После универмага отправились к Розе за удобрением, но по дороге Мэйкон остановился перед банком, в котором у него была депозитарная ячейка.

– Для поездки во Францию понадобится паспорт, – объяснил он. – Пойду заберу, раз уж едем мимо.

Сара сказала, что подождет его в машине.

В банке Мэйкон встал в очередь за двумя пожилыми дамами. Видимо, на субботний вечер берут свои украшения, фантазировал он, или хотят отстричь какие-нибудь купоны. Потом Мэйкон почувствовал, что кто-то встал за ним, но почему-то не захотел оглянуться. Он смотрел перед собой, временами деловито поглядывая на часы. Мэйкон слышал тихое дыхание за своей спиной и улавливал горьковатый аромат живых цветов, так не похожий на духи. Наконец он расправил плечи и оглянулся, но увидел еще одну незнакомку, пришедшую за украшениями.

По правде, Мюриэл вовсе не молчала, когда он собирал вещи. Она говорила.

– Ты серьезно, Мэйкон? То есть ты можешь вот так вот попользоваться человеком и свалить? Отбрасываешь меня, как… пустую бутылку? Для тебя я ничего не значу?

Подошла его очередь, и следом за девушкой в мини-юбке Мэйкон прошел по ковровой дорожке в хранилище – безоконное помещение с рядами ящиков.

– Коробку уносить не нужно, – сказал он. – Я просто возьму одну вещь.

Девушка подала ему формуляр на подпись и взяла его ключ. Потом открыла ячейку, отступила в сторону и стала изучать свои ногти. Мэйкон перебрал бумаги, отыскивая паспорт. Закончив, он взглянул на девушку и вдруг ужасно растрогался от ее тактичности – вот ведь деликатно отвернулась, хотя это, конечно, не предписано банковскими правилами… Нет, что-то он разнюнился. Наверное, погода влияет, лето наступило, не выспался…

– Большое спасибо, – сказал Мэйкон, забрал ключ и ушел.

В палисаднике дедовского дома Роза подстригала живую изгородь. Ее наряд садовника состоял из огромной старой рубахи Чарлза. Заметив машину Мэйкона, Роза выпрямилась и помахала рукой. Выслушивая просьбу об удобрении, она продолжала работу.

– Азалии и… что там у вас еще… подбел… любят кислую почву… – размышляла она.

– А где дети? – спросила Сара.

– Какие дети?

– Твои племянник и племянницы.

– А, уехали домой.

– Я-то думала, раз ты еще не вернулась к Джулиану…

– Нет, пока не вернулась, – сказала Роза.

– Ну да, понятно, – пробормотал Мэйкон, не желая вмешиваться в ее личную жизнь, но почти одновременно с ним Сара спросила:

– А почему? Что мешает?

– Ой, Сара, ты не представляешь, в каком состоянии я застала мальчиков. Чтоб не возиться со стиркой, они ходили в пижамах. Ужинали походной смесью.

– Даже боюсь спросить, что это такое, – сказала Сара.

– Смесь из пророщенных пшеничных зерен, орехов и сухофруктов…

– А как же ваша квартира? И Джулиан?

– Знаешь, я никак не могу найти дорогу к этой квартире, – уклончиво ответила Роза. – Еду в магазин, один квартал на восток, потом еду обратно на запад, но всегда оказываюсь не там, всегда. Каким-то образом квартира очутилась на востоке.

Повисло молчание.

– Ладно, давай мы возьмем удобрение… – наконец проговорил Мэйкон.

– Конечно, конечно, – сказала Роза и пошла к сарайчику.

Сара сама предложила пообедать в «Старой бухте».

– Точно? – удивился Мэйкон.

– А что такого?

– Ты всегда говорила, там скучно.

– Я поняла, на свете есть кое-что похуже скуки.

Та к себе рекомендация, подумал Мэйкон, но промолчал.

Полдень едва наступил, однако ресторан уже был полон, пришлось подождать, пока освободятся места. Привыкая к полумраку, Мэйкон стоял возле подиума администраторши. Он оглядел зал и подметил некую особенность: здесь больше не было одноликой толпы пожилых завсегдатаев, ее сменили яркие необычные личности. Вон священник чокается с женщиной в теннисном платье, вон нарядная дама с молодым человеком в прозрачном оранжевом балахоне, вон две бойкие школьницы сгружают свой жареный картофель в тарелку малыша. Мэйкон не слышал, о чем говорят эти люди, но пробовал догадаться.

– Наверное, женщина хочет уйти в монастырь, а священник пытается ее отговорить, – сказал Мэйкон.

– Что? – спросила Сара.

– Сортировка мужниных носков, убеждает он, тоже… как там у них называется… святое дело. А тот молодец в газовом балахоне, он…

– Того молодца в балахоне зовут Эшли Демминг. Ты его знаешь. Он сын Питера и Линды Демминг. Из-за сынка бедняжка Линда постарела лет на двадцать, правда? Наверное, им с мужем уже не оправиться.

– Ах вон как.

Их пригласили за столик.

Сара заказала какую-то «Белую леди», Мэйкон спросил хересу. К обеду взяли бутылку вина. Мэйкон не привык пить днем и слегка захмелел. Сара тоже опьянела – говорила про обивку и потеряла мысль. Потом коснулась руки Мэйкона на столе.

– Нам надо почаще вот так выбираться, – сказала она.

– Да, согласен.

– Знаешь, о чем я больше всего скучала, когда мы расстались? О привычных мелочах. Вроде субботних походов по магазинам. И покупки зернового кофе у Эдди. Даже о том, как ты надолго застревал в скобяной лавке.

Мэйкон собрал ее пальцы в кулак и накрыл его ладонью, как птенчика. Гладкий комочек.

– Наверное, ты не знаешь, но некоторое время я встречалась с другим мужчиной, – сказала Сара.

– Ладно. Неважно. Ешь салат.

– Нет, я хочу рассказать. Он недавно похоронил жену, я тоже была в раздрызге… Сближались мы очень медленно, сначала просто как друзья, но потом он заговорил о женитьбе. Когда мы будем готовы, сказал он. Наверное, он и вправду меня полюбил. И очень переживал, узнав, что ты вернулся.

На этих словах Сара посмотрела в глаза Мэйкону, взгляд ее полыхнул синевой. Мэйкон кивнул.

– Но что-то в нем меня коробило. В общем-то, это были хорошие качества, о которых я всегда мечтала. Скажем, он лихо водил машину. Не лихачил, просто смело. Поначалу мне это нравилось, но постепенно стало напрягать. Хотелось сказать: «Лишний раз посмотри в зеркала! Пристегнись! Соблюдай знаки, как мой муж!» В ресторане он никогда не проверял счет, просто платил, даже чек оставлял на столе… Я вспоминала, как я изнывала, пока ты дотошно изучал счет, и думала: «Почему я об этом скучаю? Это ненормально!»

Вроде «эксетера», подумал Мэйкон.

Мюриэл говорила «эксетера». И он морщился.

А теперь, когда это слово произносили правильно, «экседра», возникала тоскливая пустота.

Мэйкон провел пальцем по костяшкам и впадинкам на Сарином кулаке.

– Я думаю, после определенного возраста выбора не остается, – сказала Сара. – Ты тот, с кем мне быть. Уже поздно что-то менять. Я слишком привыкла к своей жизни.

То есть ты можешь вот так вот попользоваться человеком и свалить? – спросила Мюриэл.

Выходит, да. Но если б он остался с Мюриэл, он бы бросил Сару?

– Мне кажется, после определенного возраста ты лишь выбираешь, что тебе терять, – сказал Мэйкон.

– Не поняла?

– В смысле, от чего-то надо отказаться, как ни крути.

– Да, конечно.

Похоже, Сара давно это знала.

Они покончили с обедом, но кофе пить не стали, потому что время поджимало: по субботам Сара брала уроки ваяния. Мэйкон спросил счет и расплатился, сперва смущенно его проверив. Вышли на свет божий.

– Какой славный денек, – сказала Сара. – Так и тянет прогулять занятие.

– Что мешает? – спросил Мэйкон. Если Сара не пойдет на урок, не придется работать над путеводителем.

– Не могу огорчать мистера Армистеда.

Дома Сара переоделась в спортивный костюм и снова уехала. Мэйкон принес ведро с Розиным удобрением – размельченным веществом, издававшим лишь резкий химический запах, несравнимый с амбре навоза, который грузовиками привозили для бабушкиных камелий. Он поставил ведро в чулан и вывел Эдварда. Потом сварил себе кофе, чтоб прояснилось в голове. Стоя у раковины, пил кофе и смотрел во двор. Кошка терлась о его ноги и мурлыкала. Размеренно тикали часы над плитой. Никаких других звуков.

Мэйкон обрадовался, когда зазвонил телефон. Он выждал два звонка, чтобы не выглядеть торопыгой. Потом снял трубку:

– Алло?

– Мистер Лири?

– Да!

– Говорит миссис Мортон из «Хозтоваров Меркла». Вы в курсе, что в конце месяца истекает срок полиса на техобслуживание вашего котла?

– Нет, я не знал.

– У вас двухлетний полис стоимостью тридцать девять восемьдесят восемь. Если продлите его еще на два года, цена, конечно, немного вырастет, поскольку котел ваш состарился.

– Да, это понятно. А сколько лет моему котлу?

– Минутку. В июле будет три года.

– Конечно, я бы хотел продлить полис.

– Замечательно. Я пришлю вам новый договор, мистер Лири, и спасибо за…

– Замена бака по-прежнему входит в договор? – спросил Мэйкон.

– Да, все пункты сохраняются.

– И ежегодный техосмотр.

– Да, конечно.

– Это хорошо. Помнится, другие фирмы такую услугу не предлагали.

– Значит, я пришлю договор, мистер…

– Но все как раньше: я сам назначаю время осмотра.

– Да, это на усмотрение клиента.

– Может, я сейчас определюсь с датой? Это возможно?

– Этим занимается другой отдел, мистер Лири. Я пришлю договор, там все написано. До свиданья.

Мортон повесила трубку.

Мэйкон тоже.

Подумал.

Ужасно хотелось поговорить, все равно с кем. Вот только позвонить некому. В конце концов Мэйкон набрал точное время. Женский голос ответил, не дав отзвучать первому гудку (дама-робот не боялась выглядеть торопыгой). «Точное время… один час… сорок девять минут… десять секунд…» Какой приятный голос. Красивый, мелодичный. «Точное время… один час… сорок девять минут… двадцать секунд…»

Через минуту автомат отключился. В трубке щелкнуло, пошел длинный гудок. Мэйкон почувствовал себя отвергнутым, хотя понимал, что это глупо. Он нагнулся погладить кошку. Та вытерпела ласку и сразу отошла.

Ничего не оставалось, как сесть за машинку.

С путеводителем Мэйкон опаздывал. На следующей неделе предстояла поездка во Францию, а он еще не дописал заключение по Канаде. Всему виной лето. Как в такую пору усидеть взаперти? Путешественникам следует помнить, напечатал Мэйкон и засмотрелся на россыпь белых азалий, трепетавших в цветочном ящике за окном. В бутонах копошились гудящие пчелы. «Я и не знал, что пчелы уже вылетели, – подумал Мэйкон. – А Мюриэл знает? Она помнит, что может сотворить с Александром одна-единственная пчела?»

…Следует помнить, перечитал Мэйкон, но внимание уже рассеялось.

Она такая беспечная, такая бездумная; удивительно, как он ее терпел? Эта ее жуткая привычка слюнявить пальцы, когда листает журнал, эта ее манера определять размер словом «огроменный». Никаких сомнений, что она не помнит о пчелиных жалах.

Мэйкон снял трубку и набрал номер:

– Мюриэл?

– Что? – тускло ответила она.

– Это Мэйкон.

– Я поняла.

Пауза.

– Э-э… пчелы уже вылетели.

– И что?

– Я подумал, ты, может, этого не знаешь. В смысле, лето как-то незаметно подкралось, так оно всегда, и я забеспокоился, помнишь ли ты об уколах Александру.

– По-твоему, я сама с этим не разберусь? – проскрипела Мюриэл.

– А, ну ладно.

– Ты меня за дуру держишь, что ли? Которая ничего не смыслит, что ли?

– Да нет, я просто, понимаешь…

– Ах, какой ты молодец! Смылся, даже не простившись с ребенком, а теперь названиваешь и учишь, как мне о нем заботиться!

– Я только хотел…

– Давай, давай, учи! Скажи, что макароны – несбалансированное питание, потом наплюй на мальчика и наберись наглости позвонить мне и сообщить, что я негодная мать!

– Погоди, Мюриэл…

– Доминик умер, – бухнула она.

– Что?

– Хотя тебе все равно. Умер он.

Казалось, комнату окутало тишиной.

– Доминик Сэддлер?

– Была его очередь на машину, он поехал в Кокисвилл на вечеринку, а на обратном пути влетел в отбойник.

– О господи.

– У девчонки, что с ним ехала, ни царапины.

– Но он же… – Мэйкон все еще не мог поверить.

– Он умер мгновенно.

– Боже мой.

Возникла картинка: Доминик и Александр сидят на диване, Доминик вертит в руках банку полировочного воска.

– Ждешь жутких подробностей? – спросила Мюриэл. – Машину починят. Выправить передок – и полный порядок.

Мэйкон оперся головой о руку.

– Ладно, мне пора на панихиду, побуду с миссис Сэддлер.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Нет, – злобно отрезала Мюриэл. – Чем ты можешь помочь?

– Ну, скажем, посидеть с Александром.

– С ним есть кому посидеть.

В дверь позвонили, залаял Эдвард. Мэйкон слышал, как он беснуется в прихожей.

– Ладно, прощаюсь, – сказала Мюриэл. – К тебе, похоже, пришли.

– Ничего, подождут.

– Возвращайся в свою жизнь, не буду мешать. Пока.

Она дала отбой, но Мэйкон все держал трубку возле уха.

В прихожей он дважды топнул и приказал псу лежать. Эдвард повиновался, однако шерсть на загривке дыбилась. Мэйкон открыл дверь, на пороге стоял парень с планшеткой.

– «Современные товары для дома», – сказал он.

– А, доставка.

Пока сгружали диван, Мэйкон закрыл Эдварда в кухне и вернулся в прихожую. Парень и его напарник, чуть постарше, с татуировкой на предплечье, тащили диван к дому. Мэйкон вспомнил мускулистые жилистые руки Доминика Сэддлера, копавшегося в моторе. Первый парень, безусый юнец, на ходу постоянно сплевывал, второй чертыхнулся, споткнувшись о порог.

Когда они водрузили диван на место, Мэйкон поблагодарил и дал им по пять долларов.

Оставшись один, он сел на затянутый в полиэтилен диван. Потер ладони о колени. В кухне гавкал Эдвард. Неслышно вошла Хелен, замерла, оглядывая диван, потом с обиженным видом прошла дальше. Мэйкон так и сидел.

Когда убили Итана, полицейские попросили опознать тело. Наверное, матери, сказали они, лучше подождать снаружи. Хорошо, сказала Сара, я подожду. В коридоре она села в штампованное бежевое кресло. Потом взглянула на Мэйкона и спросила:

– Ты сможешь?

– Да, – сказал он спокойно. Он держался, только дышалось с трудом, легким как будто не хватало воздуха.

Служитель провел его в морг. Все выглядело не так уж страшно – кто-то подложил под голову Итана свернутое полотенце, скрывшее рану. И потом, это был не Итан. Не настоящий Итан. Удивительно, как вдруг стало ясно, что со смертью человека на виду остается лишь малая его часть. Мэйкон видел просто пустую оболочку, отдаленно похожую на Итана – такая же ложбинка над верхней губой, такой же вихор. Возникло ощущение, что ты уперся в глухую стену и всем своим существом молишь о невозможном: пожалуйста, вернись обратно. Наконец Мэйкон произнес:

– Да, это мой сын.

Потом он вышел к Саре и кивнул. Она встала, обняла его. Позже в номере мотеля Сара спросила, что он увидел.

– Ничего такого, милая, – сказал Мэйкон.

Сара не отставала: на лице его боль? Страх?

– Нет, совсем ничего. Давай я сделаю тебе чай.

– Я не хочу чаю, я хочу знать! Ты что-то скрываешь?

Казалось, она его в чем-то винит. В последующие дни впечатление это окрепло – он был точно гонец с дурными вестями, ведь только он видел Итана мертвым. Ты как ледышка, говорила Сара, в морге ты был чудовищно спокоен. Дважды она заводила разговор о том, что Мэйкон мог перепутать Итана с похожим мальчиком. Там был вовсе не Итан. Наверное, кто-то другой умер. Надо было ей самой удостовериться. Она же мать, она-то знает своего ребенка, не то что Мэйкон.

– Сара, хватит, – сказал он. – Я расскажу обо всем, что видел. Он был очень бледный и неподвижный. Невероятно неподвижный. Глаза закрыты. Нигде ни крови, ни чего-нибудь страшного, просто ощущение… тщетности. В смысле, я думал: а ради чего все? Руки его лежали вдоль боков, и я вспомнил, как прошлой весной он начал заниматься штангой. Я подумал: вот так все заканчивается? Тягаешь штангу, глотаешь витамины, качаешься, а потом – ничего?

Он был не готов к ее отклику.

– Что ты хочешь сказать? – взвилась Сара. – Все равно умрем, так зачем вообще жить? Ты об этом?

– Нет…

– Лучше сэкономить силы?

– Да нет, погоди…

Сейчас, вспоминая тот разговор, он пришел к мысли, что люди и впрямь могут истощиться – друг друга вычерпать до дна, один в другом больше не нуждаться и даже, наверное, друг другу навредить. Кто ты есть – важнее того, любишь ли ты женщину, с которой живешь.

Бог его знает, сколько он так просидел.

Все это время Эдвард безумолчно лаял, а теперь впал в истерику. Видимо, кто-то постучал. Мэйкон прошел к двери и на крыльце увидел Джулиана с папкой.

– А, это ты, – сказал он.

– Чего он так лает?

– Не бойся, он закрыт в кухне. Входи.

Мэйкон распахнул сетчатую дверь, Джулиан ступил в прихожую.

– Я решил завезти материалы по Парижу, – сказал он.

– Понятно, – ответил Мэйкон, заподозрив, что причина визита в другом. Видимо, его поторопят с канадским путеводителем. – А я как раз шлифую заключение. – Он провел Джулиана в гостиную и поспешно добавил: – Кое-где есть шероховатости, еще бы чуток времени…

Джулиан, похоже, не слушал. Он сел на укрытый полиэтиленом диван и, отбросив папку, спросил:

– Ты давно видел Розу?

– Вот только сегодня мы к ней заезжали.

– По-твоему, она не вернется?

Вопроса в лоб Мэйкон не ожидал. Вообще-то все это смахивало на семейные неурядицы, о которых не говорят с посторонними.

– Ну ты же понимаешь, – сказал Мэйкон. – Она волнуется за братьев. Дескать, мальчики плохо питаются и все такое.

– Они не мальчики. Они мужики за сорок.

Мэйкон потер подбородок.

– Похоже, она меня бросила, – сказал Джулиан.

– Да ладно тебе, не сгущай.

– И даже без веской причины! Вообще без всякого повода. Поверь, в нашем супружестве все было прекрасно, голову дам на отсечение, но в старом доме Роза наездила себе колею и теперь никак не может с нее свернуть. По крайней мере, я не вижу другого объяснения.

– Наверное, так оно и есть, – согласился Мэйкон.

– Два дня назад я к ней заглянул, но ее не оказалось дома. Я стоял во дворе и думал, куда она могла деться, и тут вдруг Роза собственной персоной проезжает в машине, битком набитой старухами. Во всех окошках сморщенные мордахи и шляпки с перьями. «Роза! – крикнул я. – Постой!» Но она не услышала и покатила дальше. Кажется, лишь в последний момент меня заметила и оглянулась, и у меня возникло странное впечатление, что машина сама ее везет и она ничего не может с этим поделать, только бросить беспомощный прощальный взгляд.

– А ты возьми ее на работу, – сказал Мэйкон.

– Что?

– Покажи ей свою контору. Неразобранную картотеку и секретаршу, которая вечно жует жвачку и забывает, когда и с кем назначена встреча. Ты не думал, что Роза могла бы этим заняться?

– Да, разумеется, но…

– Позвони ей и скажи, что у тебя все разваливается. Попроси навести порядок и взять дело под свой контроль. Так и скажи. Именно этими словами: взять дело под свой контроль. Потом расслабься и жди.

Джулиан задумался.

– Хотя меня это, конечно, не касается, – сказал Мэйкон.

– Нет-нет, ты прав.

– Ну давай глянем твою папку.

– Ты абсолютно прав.

– Это ж надо! – Мэйкон читал письмо из папки. – На кой черт ты это принес? Я просто хочу, чтоб вы, ребята, заценили чудный отельчик в… По-твоему, человек, который говорит «заценить», знает толк в отелях?

– Мэйкон…

– Весь язык испоганили!

– Я знаю, ты считаешь меня тупым слепцом.

Мэйкон несколько замешкался с возражением, потому что вначале расслышал «слепым тунцом».

– Ну что ты, вовсе… – начал он.

– Вот что я хочу сказать. Твою сестру я люблю больше всего на свете. И не только ее саму, но и то, как она живет, – этот ее дом, эти обеды с индейкой, эти карточные игры по вечерам. И тебя я люблю, Мэйкон. Ты же мой лучший друг! По крайней мере, я на это надеюсь.

– Ну да… э-э… – проблеял Мэйкон.

Джулиан пожал ему руку, чуть не переломав в ней кости, хлопнул по плечу и ушел.

В половине шестого вернулась Сара. Мэйкон опять пил кофе возле раковины.

– Диван доставили? – спросила Сара.

– В целости и сохранности.

– Отлично! Идем посмотрим.

Она прошла в гостиную, оставляя пыльные следы. Серая пыль, то ли глиняная, то ли гранитная, припорошила даже ее волосы.

– Ну как тебе? – Сара сощурилась на диван.

– По-моему, хорошо.

– Даже не знаю, что с тобой случилось, раньше ты был жутким привередой.

– Хороший диван, Сара. Красивый.

Сара сдернула упаковку и отступила, собирая в охапку трескучий свет.

– Давай проверим, как он раскладывается.

Она затолкала пленку в мусорную корзину, а Мэйкон потянул за парусиновый ремень, превращавший диван в кровать. Знакомая шершавость ремня напомнила о жилье Мюриэл, о ночевках Клэр в доме сестры, перед глазами возникли ее спутанные волосы, золотистые и блестящие.

– Наверное, надо постелить простыни, коль уж мы его разложили, – сказала Сара.

Из шкафа в прихожей она достала стопку постельного белья. Потом они с Мэйконом встали по торцам дивана, встряхнули и опустили простыню на матрас. Сара ее заправила, Мэйкон помогал, но был не так сноровист. На Сариных костяшках он заметил въевшуюся глиняную пыль. На фоне белой перкали ее маленькие смуглые руки выглядели привлекательно.

– Давай испытаем новое ложе, – сказал Мэйкон.

Сара разворачивала вторую простыню. Сперва она не поняла и переспросила:

– Как – испытаем?

Но не противилась, когда он забрал простыню из ее рук и через голову стянул с нее джемпер.

В постели с Сарой было уютно и спокойно. За все эти годы Мэйкон так хорошо изведал ее тело, что не всегда мог отличить ее ощущения от собственных. Но разве не грустно, что они ни капли не опасались чьего-нибудь случайного вторжения? Они были совершенно одни. Мэйкон уткнулся лицом в ее теплую, пахнущую пылью шею и подумал, чувствует ли Сара ужасную пустоту их дома? Но так и не спросил об этом.

Пока Сара принимала душ, он побрился. Нынче они собирались в гости к Бобу и Сью Карни. Когда Мэйкон вышел из ванной, перед зеркалом Сара надевала маленькие золотые клипсы. (Из всех знакомых ему женщин только у нее уши не были проколоты.) Картина в духе Ренуара, подумал Мэйкон: женщина в сорочке чуть наклонила голову и вскинула полные смуглые руки.

– В гости мне идти совсем не хочется, – сказала Сара.

– Мне тоже. – Мэйкон открыл шкаф.

– Куда как лучше дома поваляться с книжкой.

Мэйкон снял рубашку с плечиков.

– Мэйкон.

– М-м?

– Ты даже не спросил, спала ли я с кем-нибудь, пока мы были врозь.

Мэйкон замер, одна рука в рукаве.

– Тебе не интересно?

– Нет. – Мэйкон надел рубашку и застегнул манжеты.

– Я думала, ты гадаешь.

– Нет, не гадаю.

– Твоя беда в том, Мэйкон…

Удивительно, злость вспыхнула мгновенно.

– Сара, не начинай, – сказал он. – Вот в этом вся паршивость совместной жизни, ей-богу. «Твоя беда в том, Мэйкон…» и «Я знаю тебя лучше, чем ты сам…»

– Твоя беда в том, – спокойно продолжила Сара, – что ты считаешь, будто все должны быть вещью в себе. Ты не веришь в открытость. Не веришь в обмен чувствами.

– Уж это точно. – Мэйкон застегнул пуговицы на планке.

– Знаешь, на что ты похож? На телеграмму, которую Харпо Маркс послал братьям. Сообщения нет. Харпо.

Мэйкон усмехнулся.

– По-твоему, это смешно?

– А разве нет?

– Нисколько! Это грустно! Это бесит! Осатанеть можно: открываешь дверь, расписываешься за телеграмму, вскрываешь и узнаешь, что сообщения нет!

С перекладины на дверце Мэйкон снял галстук.

– К твоему сведению, за все это время я ни с кем не переспала.

Казалось, Сара заявляет о победе в конкурсе. Мэйкон как будто не услышал.

Боб и Сью позвали только соседей – чету Бидуэлл и незнакомую Мэйкону молодую пару, с которой он в основном и общался, ибо она не связывала с прошлым. На вопрос о детях он ответил, что детей у него нет.

– А у вас? – поинтересовался Мэйкон.

– Нету, – сказал Брэд Фредерик.

Жена его застряла на полпути между девочкой и женщиной. Жесткое темно-синее платье и огромные белые туфли создавали впечатление, что дочка нарядилась в мамины вещи. Брэд и сам еще был мальчишкой. Когда все вышли во двор понаблюдать за приготовлением барбекю, он нашел в кустах фрисби и кинул его маленькой Далиле Карни. Белая рубашка его вылезла из брюк. Мэйкона огрело мыслью о Доминике Сэддлере. Вспомнилось, как после дедовой смерти Мэйкон чуть не плакал при виде всякого старика. Господи, еще немного – и он будет горевать по всему человечеству!

– Бросай мне! – крикнул он Далиле и, отставив херес, изготовился поймать фрисби. Вскоре в игре участвовали все, кроме жены Брэда, которая совсем недалеко ушла от детства и боялась в него возвращаться, чтоб не завязнуть там навеки.

За ужином Сью Карни усадила Мэйкона подле себя. Накрыла ладонью его руку и сказала, как это замечательно, что он и Сара во всем разобрались.

– Да, спасибо, – ответил Мэйкон. – Салат просто великолепный, Сью.

– У всех бывают взлеты и падения, – сказала Сью. На секунду Мэйкон подумал, она имеет в виду салаты, которые не всегда ей удаются. – Если честно, бывали времена, когда я сомневалась, что мы с Бобом уживемся. Казалось, мы держимся из последних сил, вы меня понимаете? Я говорила: «Привет, милый, как прошел день?» – но в душе себя чувствовала матерью погибшего героя.

Мэйкон вертел стакан, гадая, что он пропустил в ее логике.

– Я была точно женщина, у которой кто-то погиб на фронте, и теперь ей надо во весь голос поддерживать эту войну, а иначе придется признать, что потеря ее бессмысленна.

– Хм…

– Но это лишь мимолетное настроение.

– Да, конечно, – сказал Мэйкон.

Они с Сарой шли домой, вдыхая вечерний воздух, густой, как вода. Вокруг в свои жилища возвращались подростки, которым наказали быть дома не позже одиннадцати. Многие еще не доросли до водительских прав, их подвозили взрослые. Ребята выскакивали из машин и кричали: «Пока! Спасибо! Завтра позвони, ладно?» Звякали ключи. Возникали и тотчас исчезали полоски света у входных дверей. Отъезжали машины.

Мэйкон вывел Эдварда на последнюю прогулку. Затем попытался загнать домой кошку, но та, по-совиному таращась, упрямо сидела на подоконнике кухонного окна, и он оставил ее в покое. Потом прошел по дому и выключил свет. Когда он поднялся в спальню, Сара уже была в постели и, привалившись к кроватной спинке, пила содовую.

– Хочешь? – Она протянула ему стакан.

Мэйкон устало отказался и, раздевшись, скользнул под одеяло.

Звякал лед в стакане. Казалось, звук этот обретает некий смысл и с каждым звяканьем Мэйкон все глубже куда-то погружается. Потом он открыл какую-то дверь, прошагал по проходу и взошел на свидетельское место. Ему задали очень простые вопросы: какого цвета были колеса? кто принес хлеб? ставни были открыты или затворены? Он вправду не помнил. Старался, но не мог вспомнить. По извилистой дороге, какая бывает в сказках, его отвели на место преступления и приказали: расскажи все, что знаешь. Он не знал ничего. По лицам судей он понял, что теперь он не свидетель, а подозреваемый. Он ломал голову, но в ней было пусто. «Войдите в мое положение! – крикнул он. – Все это я выбросил из головы, постарался забыть! И не могу вернуть обратно». «Даже чтоб оправдаться?» – спросили его.

Мэйкон открыл глаза. Темнота, рядом тихо дышала Сара. Радиочасы показывали полночь. По домам расходилась молодежь, которой приказали вернуться до двенадцати ночи. Смех, крики, скрип покрышек и вой мотора машины, пытавшейся припарковаться. Постепенно все стихло. Мэйкон знал, что тишина продлится до часу ночи – предельного срока возвращения последней группы. Сперва он услышит обрывки мелодий, потом смех, захлопают дверцы машин и двери домов. Начнут гаснуть фонари на крылечках, и потолок в спальне потемнеет. В конце концов уснут все, кроме Мэйкона.