В четвертой группе малышки играли в разлуку. Кукла-балерина расставалась с куклой-морячком.

— Прости, Джон, — заявила она бодрым, деловитым голоском (вообще-то, голоском Джилли), — но я люблю другого.

— Кого же? — спросила кукла-морячок в маленькой синей матроске. За нее говорила Эмма Джи, обхватив игрушку за пояс.

— Не скажу, а то вдруг он твой лучший друг, и это ранит твои чувства.

— Ну, ты сглупила! — вмешалась Эмма Би. — Теперь он все знает, ведь ты сказала, что это его лучший друг.

— Подумаешь! Мало ли у него лучших друзей?

— Мало. Лучших друзей много не бывает.

— А вот и бывает! У меня целых четыре лучших друга!

— Тогда ты чокнутая!

— Кейт! Ты слышала, как она меня назвала?

— Ну и что? — спросила Кейт. Она помогала Джамише снять халатик для рисования. — Скажи, что она сама такая.

— Сама ты чокнутая! — объявила Джилли Эмме Би. — А я нет!

— А вот и да!

— А вот и нет!

— Кейт сказала, значит, чокнутая!

— Не говорила я такого, — возразила Кейт.

— А вот и говорила!

Кейт хотела сказать "А вот и нет", потом передумала.

— По крайней мере, начала-то не я.

Они сидели в кукольном уголке — семеро девочек и близнецы Сэмсоны, Рэймонд и Дэвид. В другом углу остальные шестеро мальчиков столпились вокруг столика для игр с песком и превратили его в спортивную арену. Из пластмассовой ложки они сделали катапульту, чтобы стрелять кубиками "Лего" в рифленую жестянку из-под желе, которую поставили на дальнем конце столика. По большей части они промахивались, зато, когда удавалось попасть, дети разражались бурными аплодисментами, после чего начинали пихаться локтями, пытаясь завладеть ложечкой-катапультой. Кейт следовало бы подойти и успокоить их, но она не стала. Пусть дадут выход энергии. К тому же она не воспитательница, всего лишь нянечка, а это совсем другое дело. Детский сад "Школа для самых маленьких" в Чарлз-Виллидж был основан сорок пять лет назад мисс Эдной Дарлинг, его бессменным директором, и все воспитатели достигли настолько преклонных лет, что нуждались в помощи обслуживающего персонала (по одной нянечке на каждую, две для самой трудоемкой группы двухлетних детей), без которого они вряд ли справлялись бы с ватагой маленьких сорванцов. Хотя учреждение занимало цокольный этаж церкви Святого Алоизия, большая часть помещений находилось выше уровня земли, так что в комнатах было светло и солнечно, а двойные двери открывались прямо на детскую площадку. В противоположном конце помещения располагалась комната для отдыха воспитателей, где пожилые женщины и проводили большую часть рабочего дня, распивая травяной чай и обсуждая свои физические недомогания. Порой кто-нибудь из обслуживающего персонала осмеливался заглянуть туда на чашку чая или чтобы воспользоваться туалетом с "взрослыми" удобствами, однако на этих закрытых заседаниях старших они неизменно ощущали себя лишними и поэтому, несмотря на сердечность последних, старались без особой нужды не входить.

Мягко выражаясь, Кейт вовсе не мечтала о работе в детском саду. Случилось так, что на втором курсе она заявила профессору ботаники, что его объяснение процесса фотосинтеза — бестолковое. Слово за слово, и в результате ее попросили уйти из колледжа. Она боялась реакции отца, но услышав, как было дело, он сказал: "Что ж, ты права — объяснение действительно бестолковое". Тем все и кончилось. Кейт сидела дома, не зная, чем заняться, пока ее тетушка Тельма не предложила ей место в детском саду. (Тетушка Тельма состояла там в членах правления. И не только там.) Теоретически Кейт могла бы восстановиться в колледже в следующем году, только почему-то не стала этого делать. Похоже, отцу и в голову не пришла такая возможность, к тому же для него было удобнее, чтобы она занималась домом и присматривала за своей младшей сестрой, которой было всего пять лет, — их дряхлая экономка с нею уже не справлялась.

Воспитательницу, которой помогала Кейт, звали миссис Чонси. (Все нянечки обращались к воспитательницам "миссис".) Спокойная, невероятно полная женщина присматривала за четырехлетками дольше, чем Кейт прожила на этом свете. Как правило, она относилась к ним ласково-рассеянно, а когда они озорничали, строго говорила: "Конор Фитцджеральд, я все вижу!" или "Эмма Грей и Эмма Уиллис — смирно!" Она считала, что Кейт их слишком распускает. Если ребенок отказывался спать в тихий час, Кейт говорила: "Ну и ладно, как хочешь" и со вздохом отступала. Миссис Чонси в таких случаях смотрела на малыша с укоризной и говорила: "Кажется, кое-кто не слушается мисс Кейт". В подобные моменты Кейт чувствовала себя самозванкой. Да кто она такая, чтобы заставлять ребенка спать? Ей совершенно недоставало авторитетности, и все детишки это знали. Похоже, они воспринимали ее как четырехлетку-переростка, перечащую взрослым. Ни разу за шесть лет работы в детском саду они не обратились к ней "мисс Кейт".

Время от времени Кейт подумывала о поисках работы, однако ничем это так и не закончилось. По правде сказать, на собеседованиях она не блистала. Кроме того, она ума не могла приложить, чем бы еще заняться.

Как-то раз в колледже ее уговорили перекинуться в шахматы в зале отдыха общежития. Играла она так себе, зато обладала изрядной долей дерзости и любила рисковать, поэтому ей удавалось довольно долго теснить своего противника. Вокруг собралась небольшая толпа, которую Кейт словно не замечала, пока один из студентов не прошептал другому: "У нее нет никакого плана!" Так оно, собственно, и было. Партию она вскоре проиграла.

Теперь Кейт часто вспоминала эту фразу, когда шла по утрам в детский сад. И когда разувала детишек, и когда выскребала пластилин у них из-под ногтей, и когда залепляла пластырем разбитые коленки. И когда снова обувала малышей.

У нее нет никакого плана.

* * *

На обед были макароны с томатным соусом. Как обычно, Кейт сидела во главе одного стола, миссис Чонси — во главе другого в дальнем конце столовой. Прежде чем занять места, дети показали Кейт и миссис Чонси руки с обеих сторон. Потом все сели. Миссис Чонси постучала вилкой по своему стакану с молоком и объявила:

— А теперь помолимся! — Дети послушно опустили головы. — Дорогой господь! — с чувством произнесла миссис Чонси. — Благодарим тебя за то, что ты даешь нам эту пищу, и за эти здоровые, цветущие личики. Аминь.

Дети за столиком Кейт тут же подняли головы.

— А у Кейт глаза открыты! — тут же сообщила всем Хлоя.

— Ну и что с того, мисс святоша? — спросила Кейт.

Близнецы Сэмсоны радостно захихикали.

— Мисс свя-то-ша, — повторил Дэвид вполголоса, стараясь запомнить на будущее.

— Если откроешь глаза во время молитвы, — начала Хлоя, — то Бог подумает, что ты ему не благодарен.

— Ну, значит, я не благодарна, — откликнулась Кейт. — Не люблю макароны.

Повисла напряженная пауза.

— Как это — не любишь макароны? — наконец спросил Джейсон.

— Они пахнут псиной, — ответила Кейт. — Неужели не почуял?

— Фу-у! — воскликнули дети.

Они склонились к тарелкам и понюхали.

— Ну как? — спросила Кейт.

Дети переглянулись.

— Точно! — сказал Джейсон.

— Как будто моего старого пса Фрица сунули в огромную кастрюлю для крабов и сварили! — заметил Антуан.

— Фу-у!

— Зато морковка удалась, — поспешно вставила Кейт, начав жалеть, что подняла эту тему. — Берите вилки и за еду!

Пара детишек взялась за вилки. Остальные даже не шелохнулись.

Кейт сунула руку в карман джинсов и достала отрезку вяленой говядины. Будучи весьма разборчивой в еде, она всегда носила с собой перекус на случай, если на обед подадут какую-нибудь гадость. Оторвав кусочек зубами, она принялась его пережевывать. К счастью, вяленую говядину не любил никто, кроме Эммы Дабл-Ю, которая вовсю наворачивала макароны, и делиться не пришлось.

— Хорошего вам понедельника, мальчики и девочки! — объявила миссис Дарлинг, ковыляя к их столу с алюминиевой тростью. Она непременно наведывалась в столовую во время обеда каждой группы и всегда вставляла в свое приветствие соответствующий день недели.

— Хорошего понедельника, миссис Дарлинг, — пробормотали дети, пока Кейт судорожно пихала говядину за левую щеку.

— Почему никто не ест? — спросила миссис Дарлинг. (Ничто не ускользало от ее взгляда.)

— Макароны пахнут мокрой псиной, — поведала Хлоя.

— Как-как? Силы небесные! — Миссис Дарлинг прижала к мешковатой груди морщинистую, покрытую пигментными пятнами руку. — У меня такое впечатление, будто вы забыли одну важную вещь. Дети! Кто помнит наше Хорошее Правило?

Все промолчали.

— Джейсон?

— Если не можешь сказать что-нибудь хорошее, — пробормотал Джейсон, — лучше вообще помолчи.

— "Лучше вообще помолчи". Так-то! Кто может сказать что-нибудь хорошее о сегодняшнем обеде?

Молчание.

— Мисс Кейт? Вы можете сказать что-нибудь хорошее?

— Ну, он просто… блестящий, — выдала Кейт.

Миссис Дарлинг наградила ее пристальным взглядом, однако ограничилась пожеланием приятного аппетита и с топотом направилась к столу миссис Чонси.

— Блестящий, как мокрая псина! — шепнула Кейт детям.

Малыши завизжали от смеха. Миссис Дарлинг замерла и повернулась, опершись на трость.

— Кстати, мисс Кейт, — проговорила она, — будьте так добры заглянуть в мой кабинет во время тихого часа.

— Конечно, — ответила Кейт.

Ей пришлось проглотить сразу всю вяленую говядину.

Дети уставились на нее круглыми глазами. Даже четырехлетки знают, что приглашение в кабинет директора не предвещает ничего хорошего.

— Ты нам нравишься, — признался Джейсон.

— Спасибо, милый.

— Когда мы с братом вырастем, — пообещал Дэвид Сэмсон, — мы обязательно на тебе женимся!

— Что ж, спасибо. — Кейт хлопнула в ладоши и объявила: — Знаете, что у нас сегодня на десерт? Мороженое с печеньками!

Дети тихонько сказали "М-мм!", но вид у них был по-прежнему встревоженный.

* * *

Не успели малыши доесть мороженое, как в столовую нестройной гурьбой ввалилась группа пятилеток. С позиций уютного маленького мирка четырехлеток они виделись Кейт страшными и неуклюжими великанами, хотя были всего годом старше.

— Пошли, дети! — воскликнула миссис Чонси, с трудом поднимаясь со стула. — Пора освободить место для другой группы. Скажите спасибо миссис Вашингтон.

— Спасибо, миссис Вашингтон, — хором повторили дети.

Стоявшая в дверях кухни миссис Вашингтон улыбнулась, важно кивнула и разгладила фартук. (В "Школе для самых маленьких" к хорошим манерам относились очень серьезно.) Четвертая группа выстроилась в некое подобие линии и потянулась к выходу мимо пятой, почтительно втянув головы в плечи. Шествие замыкала Кейт. Проходя мимо Джорджины, нянечки пятой группы, она прошептала:

— Меня вызвали на ковер.

Джорджина ахнула.

— Удачи!..

Беременная первенцем Джорджина была румяная миловидная женщина с необъятным животом. Вряд ли ее хоть раз вызывали к начальству, подумала Кейт.

Вернувшись в группу, Кейт открыла чулан, в котором хранились детские раскладушки, расставила их, разложила подушечки и одеяла, вынув их из детских шкафчиков. Четверо самых отъявленных болтушек, как всегда, попытались улечься рядом, но Кейт разрушила их планы. Как правило, миссис Чонси проводила тихий час в комнате для отдыха воспитателей, однако сегодня после обеда она вернулась в группу, уселась за стол и достала из своей огромной хозяйственной сумки газету "Балтимор сан". Должно быть, слышала, что миссис Дарлинг вызвала Кейт к себе в кабинет.

Лиам Ди сказал, что не хочет спать. Он всегда так говорил, потом засыпал непробудным сном, и Кейт приходилось долго его будить. Она накрыла малыша белым фланелевым одеялом с двумя полосами (когда другие мальчики не слышали, он называл его "мое одеялочко") и подоткнула со всех сторон, как он любил. Потом помогла Джилли распустить хвостик и снять заколку, чтобы та не впивалась в голову во время сна. Кейт убрала заколку под подушку и сказала: "Запомни, где она лежит. Достанешь, когда проснешься". Вероятно, к этому времени она успеет вернуться, а вдруг нет? Вдруг ей придется собрать вещи и уйти? Кейт провела рукой по шелковистым темно-русым волосам девочки, пахнущим детским шампунем и восковыми мелками. Ее здесь не будет, чтобы защитить Антуана, которого вечно задирают; она никогда не узнает, подружится ли Эмма Би со своей новой сестричкой, что в июне приедет из Китая.

Неправда, что она терпеть не может детей. По крайней мере, не всех. Дело в том, что ей не нравились дети как таковые, в качестве однотипных представителей некоего подвида.

Тем не менее она напустила на себя беззаботный вид и воскликнула:

— Миссис Чонси, я на секундочку!

Та лишь улыбнулась в ответ — то ли без задней мысли, то ли с жалостью — и перевернула газетную страницу.

Кабинет миссис Дарлинг находился рядом со второй группой, где детишки были настолько малы, что спали на специальных ковриках, а не на раскладушках, чтобы не свалиться во сне. Сквозь стеклянные двери было видно, что внутри царит полумрак, и от комнаты буквально веяло звенящей тишиной.

Дверь в кабинет миссис Дарлинг тоже была стеклянная, и сквозь нее виднелась директриса, сидящая за столом. Она разговаривала по телефону и одновременно рылась в бумагах. Едва Кейт постучала, как она свернула разговор и положила трубку.

— Входите.

Кейт зашла и плюхнулась на стул с прямой спинкой напротив стола.

— Наконец-то мы получили смету на замену запачканного коврового покрытия, — объявила миссис Дарлинг.

— Ага, — кивнула Кейт.

— Вопрос в том, откуда взялись пятна? Определенно, где-то течет труба, но пока мы не выясним где именно, класть новый ковролин не имеет смысла.

Кейт нечего было ответить, и она промолчала.

— Что ж, — протянула миссис Дарлинг. — Хватит об этом! — Она аккуратно сложила бумаги и убрала в папку. Потом потянулась к другой папке. (Личное дело Кейт? Есть ли оно вообще? Интересно, что там внутри?) Открыла, внимательно изучила лист сверху и уставилась на Кейт, спустив очки на кончик носа. — Что ж, Кейт. Мне хотелось бы знать, как вы сами оцениваете свои достижения у нас.

— Мои… что?

— Свои достижения в "Школе для самых маленьких". Свою педагогическую компетентность.

— А-а, вы об этом! Не знаю… — Она надеялась, что миссис Дарлинг удовлетворится подобным ответом, но та смотрела на нее выжидательно, и Кейт пришлось добавить: — Ну, я же не воспитатель. Я просто нянечка.

— Правда?

— Я всего лишь помогаю воспитателю.

Миссис Дарлинг продолжала смотреть на нее в упор.

— Надеюсь, что справляюсь, — наконец сказала Кейт.

— Да, — кивнула миссис Дарлинг, — по большей части справляетесь.

Кейт постаралась сдержать изумление.

— Я бы даже сказала, что дети вас любят, — выдала миссис Дарлинг.

Кейт так и ждала, что она добавит: по какой-то непонятной причине.

— К сожалению, этого не скажешь об их родителях.

— Да ну?

— Мне уже приходилось поднимать этот вопрос, Кейт. Помните?

— Да-а, помню.

— У нас с вами была беседа на эту тему. Серьезная беседа.

— Точно.

— Теперь вами недоволен мистер Кросби. Папа Джамиши.

— И что не так? — спросила Кейт.

— Он сказал, что разговаривал с вами в четверг. — Миссис Дарлинг взяла верхний лист и поправила очки. — В четверг утром, когда он привел Джамишу в сад. Он хотел поговорить с вами о том, что Джамиша сосет большой палец.

— Не палец, а пальцы, — поправила ее Кейт. У Джамиши была привычка сосать два средних пальца, а мизинчик и указательный торчали по обе стороны рта, похоже на жест глухонемых "Я тебя люблю". Кейт уже приходилось такое видеть. В прошлом году так делал Бенни Мэйо.

— Ясно, пальцы. Он просил вас не давать ей так делать.

— Помню.

— А вы помните, что ему ответили?

— Сказала, что беспокоиться не о чем.

— И все?

— Сказала, что рано или поздно она перестанет.

— Вы сказали… — миссис Дарлинг принялась зачитывать вслух. — Вы сказали следующее: "Надо думать, прекратит она довольно скоро, потому что пальцы вырастут и будут втыкаться в глаза".

Кейт рассмеялась. Она и не подозревала, что была настолько остроумна. Миссис Дарлинг спросила:

— Знаете, как к этому отнесся мистер Кросби?

— Откуда мне знать?

— Попробуйте догадаться, — предложила миссис Дарлинг. — Впрочем, не буду вас утруждать. Он сказал, что вы вели себя… вот, "дерзко и оскорбительно"!

— Ой!

Миссис Дарлинг положила лист на стол.

— Когда-нибудь, Кейт, — проговорила она, — вы станете настоящим воспитателем.

— Да неужели?

Кейт и в голову не приходило, что в их детском саду можно сделать карьеру. До сих пор это никому не удавалось.

— Когда-нибудь вы повзрослеете, и вам поручат группу, — заявила миссис Дарлинг. — Сами понимаете, я говорю не про количество прожитых лет!

— Ах, ну да!

— Я говорю о том, что вам нужно развивать навыки социального взаимодействия. Выработать в себе деликатность, сдержанность, дипломатичность.

— Ясно.

— Вы хотя бы понимаете, о чем я говорю?

— Деликатность. Сдержанность. Дипломатичность.

Миссис Дарлинг посмотрела на нее изучающе.

— Иначе, Кейт, — продолжила она, — вряд ли вы и дальше останетесь в нашем маленьком дружном коллективе. Мне хотелось бы видеть вас здесь. Особенно ради вашей тетушки. Однако сейчас вы идете по тонкому льду, помните об этом!

— Ясненько, — кивнула Кейт.

Похоже, миссис Дарлинг ее слова ничуть не убедили.

— Прекрасно, Кейт. Когда будете уходить, оставьте дверь открытой.

— Не вопрос, миссис Ди, — кивнула Кейт.

* * *

— Кажется, мне дали испытательный срок, — поделилась Кейт с нянечкой третьей группы. Они стояли рядом на детской площадке и следили, чтобы никто не убился на качелях.

— Разве ты до этого на нем не была? — спросила Натали.

— Хм, — пожала плечами Кейт. — Видимо, ты права.

— Что натворила на этот раз?

— Оскорбила одного папашу.

Натали скривилась. К родителям отношение у всех было особое.

— Попался чокнутый самодур, пытающийся превратить свою дочурку в мисс Совершенство.

Подошел Адам Барнс со своими двухлетками, и разговор пришлось свернуть. (В его присутствии Кейт почему-то всегда пыталась казаться лучше, чем есть.)

— Как дела? — спросил он.

— Так себе, — ответила Натали, а Кейт расплылась в глупой улыбке и сунула руки в карманы джинсов.

— Грегори хочет покататься на качелях, — заметил Адам. — Может, кто-нибудь из старших мальчиков уступит ему место?

— Ну конечно, уступит! — воскликнула Натали. — Донни, пусти Грегори покататься!

Если бы не Адам, она ни за что не сняла бы своего ребенка с качелей раньше времени. Дети должны учиться ждать своей очереди, даже если им всего два года.

Донни запротестовал:

— Я же только сел!

— Нет, это несправедливо, — мигом вмешался Адам. — Грегори, ты ведь не хочешь поступить с Донни несправедливо?

Судя по виду Грегори, он очень даже хотел поступить несправедливо. В глазах малыша заблестели слезы, подбородок задрожал.

— Придумала! — восторженно воскликнула Натали. — Грегори, ты можешь кататься с Донни! Донни уже большой мальчик, он подвинется!

Кейт едва не стошнило. Ей хотелось изобразить, как она сует два пальца прямо в рот, но она сдержалась. Хорошо хоть Адам на нее не смотрел. Он усадил Грегори перед Донни, вполне смирившимся со своей участью, подошел к другой стороне качелей и положил руку на сиденье позади Джейсона, чтобы уравновесить детишек.

В детском саду Адам был единственным помощником воспитателя мужского пола. Долговязый и добродушный парень, типичный филолог с копной спутанных темных волос и курчавой бородой. Сначала миссис Дарлинг сомневалась, не зря ли она его наняла, хотя большинство других детских садов брали на работу мужчин охотно. Она доверила ему пятилеток, или дошколят, потому что эти детишки, в основном мальчики, вполне годились в подготовительную группу по возрасту, хотя по другим параметрам еще не были к ней готовы. Миссис Ди считала, что мужчина будет строг и научит их дисциплине. Однако Адам проявил себя человеком настолько мягким и заботливым, что через полгода его поменяли местами с Джорджиной. Теперь он охотно нянчил двухлеток — вытирал сопливые носы, утешал тоскующих по дому малышей и каждый день перед тихим часом распевал им колыбельные гундосым, чуть хриплым голосом под убаюкивающие звуки своей гитары.

В отличие от большинства мужчин он был гораздо выше Кейт, и все же в его присутствии она всегда чувствовала себя неуклюжей верзилой. Ей сразу хотелось стать мягче, грациознее, женственнее, и она стеснялась своей нескладности.

Кейт жалела, что у нее не было матери. Точнее, мать-то была, но она так и не научила ее строить отношения с людьми.

— Я видел, как ты прошла мимо во время тихого часа, — заметил Адам, помогая детям качаться. — Досталось тебе от миссис Дарлинг?

— Нет… — ответила она. — Мы просто обсуждали моего подопечного.

Натали фыркнула. Кейт посмотрела на нее сердито, и та нацепила на лицо преувеличенно "извиняющееся" выражение, будто хотела сказать: "Ах, извините, пожалуйста!" Вот ведь святая простота! Да все знают, что она влюблена в Адама по уши.

На прошлой неделе детский сад так и гудел: Адам подарил Софии Ватсон ловца снов, которого сделал своими руками. Все прямо ахнули. А Кейт подумала, что причина довольно проста — они с Софией вместе ухаживают за малышами во второй группе.

* * *

Деликатность. Сдержанность. Дипломатичность. Интересно, в чем разница между деликатностью и дипломатичностью? Вероятно, "деликатность" означает, что говорить надо вежливо, а "дипломатичность" — вообще ничего не говорить. Хм, разве "сдержанность" не включает оба понятия?

Кейт не раз замечала, что люди чересчур разбрасываются словами. Можно обходиться гораздо меньшим количеством.

Она шла домой не спеша, наслаждаясь прекрасной погодой. С утра было еще холодно, потом потеплело, и Кейт повесила куртку на плечо. Юная парочка впереди неторопливо вышагивала, девушка рассказывала длинную нудную историю про свою подругу Линди, и все же Кейт не стала их обгонять.

Она размышляла, приживутся ли в ее саду бледно-голубые анютины глазки вроде тех, что попались ей по дороге. Не слишком ли там темно, станут ли они цвести?

Вдруг ее кто-то окликнул. Кейт обернулась. К ней спешил светловолосый мужчина в джинсах и серой толстовке, махавший рукой, будто подзывает такси. Сначала Кейт не поняла, что ему от нее понадобилось, потом вспомнила: это же лаборант отца. Будь он в рабочем халате, она бы его узнала сразу.

— Привет! — воскликнул он, подойдя ближе. (Точнее, это прозвучало как "Првет!")

— Питер, — сказала она. — Точнее, Петр. Как дела?

— Боюсь, я простудился, — поведал он. — Из носа течет, да еще чихаю. И так с прошлого вечера.

— Засада, — кивнула Кейт.

Она зашагала дальше, он поспешил рядом.

— День в школе удался? — спросил он.

— Вполне.

Они нагнали юную парочку. Линди следует бросить того парня, твердила девушка, ведь она с ним несчастна, юноша же возражал:

— Ну, не знаю, мне так не показалось.

— Разуй ты глаза! — воскликнула девушка. — Когда они вместе, она все время заглядывает ему в лицо, а он отворачивается! Все заметили — и Пэтси, и Паула, и Джейн Энн, и даже моя сестра подошла к Линди и сказала…

Петр схватил Кейт за плечо и обогнул парочку. Сперва она опешила. Он был чуть выше ее, и она едва поспевала за его широкими шагами, потом спохватилась и сбавила ход. Он тоже перестал торопиться.

— Почему вы не на работе? — спросила Кейт.

— Туда я и иду.

Лаборатория находилась поблизости, причем совсем в другой стороне. Впрочем, какая разница? Кейт посмотрела на часы. Хорошо бы попасть домой до прихода Белочки. В отсутствие взрослых ей не разрешалось приглашать домой мальчиков, но порой она нарушала это правило.

— В моей стране есть поговорка… — объявил Петр. Да неужели, подумала Кейт. — Мы говорим так: "Подели работу на части, и она займет меньше времени, чем когда делаешь ее целиком".

— Эффектно, — заметила Кейт.

— Давно вы отращиваете волосы?

Он так неожиданно сменил тему разговора, что Кейт растерялась.

— Что?… А, волосы. Кажется, с восьмого класса. Больше не могла выносить этих дурацких Болтушек Кэтти.

— При чем тут какая-то Кэтти?

— Болтушка Кэтти, кукла такая была, еще до Барби. Бла-бла-бла, в салоне красоты — одна сплошная болтовня. Женщины не успевают сесть в кресло, как начинают обсуждать все на свете — кавалеров, мужей, свекровей. Соседок по комнате, завистливых подружек. Распри и разногласия, любовные истории и разводы. И как они умудряются столько говорить? Из меня было слова не вытащить. Мою парикмахершу это неизменно огорчало. И в один прекрасный день я решила: "С меня хватит! Перестану стричься совсем".

— Волосы у вас исключительные, — похвалил Петр.

— Спасибо, — сказала Кейт. — Ну, мне тут сворачивать. Вы в курсе, что лаборатория совсем в другой стороне?

— Ах да, в другой! — воскликнул Петр, не слишком огорченный. — Ладно, Кейт. Увидимся! Отлично побеседовали!

Кейт свернула на свою улицу и махнула рукой, даже не оглянувшись.

* * *

Не успела она ступить на порог, как явственно услышала мужской голос.

— Белочка! — строго позвала она.

— Я ту-ут! — пропела сестра.

Кейт швырнула куртку на стул в прихожей и вошла в гостиную. Белочка с невинным видом сидела на диване — игривые золотистые кудряшки, легкая не по сезону маечка с открытыми плечами. Рядом расположился соседский мальчишка из семейства Минцев.

Что-то новенькое. Эдвард Минц был на несколько лет старше Белочки — юноша нездорового вида с рыжеватой всклокоченной растительностью на подбородке, смахивающей на лишайник. Школу он окончил в позапрошлом июне, но в колледж не поступил. Его мать винила во всем "японскую болезнь". "Что за болезнь такая?" — спросила Кейт, на что миссис Минц ответила: "Это когда молодые люди запираются в своих комнатах и отказываются жить нормальной жизнью". Только Эдвард вовсе не ограничивал себя своей комнатой, напротив, расположился на застекленной веранде, выходившей аккурат на гостиную семейства Баттиста. Там он просиживал дни и ночи напролет в шезлонге, обхватив колени руками и покуривая подозрительно короткие сигаретки.

Что ж, по крайней мере, никакой романтикой тут и не пахнет. (Белочка питала слабость к футболистам.) Тем не менее правила есть правила, поэтому Кейт объявила:

— Белочка, ты же знаешь правило: в отсутствие взрослых никаких гостей!

— Какие гости?! — возмутилась Белочка, сделав большие и удивленные глаза. Она подняла блокнот, лежавший у нее на коленях. — У меня урок испанского!

— Неужели?

— Помнишь, я спрашивала у папы? Сеньора Макгилликадди сказала, что мне нужен репетитор? И я спросила у папы, а он ответил: "Ладно"?

— Да, но… — начала Кейт. Вряд ли отец понимал, что речь идет о соседе-укурыше. Однако вслух Кейт ничего не сказала — дипломатичность! Вместо этого она обратилась к Эдварду: — Ты отлично владеешь испанским, Эдвард?

— Да, мэм, проходил его целых пять семестров. — Было неясно, то ли он умничал, то ли назвал ее "мэм" на полном серьезе. В любом случае Кейт стало неприятно, она вовсе не такая старая. — Иногда я даже думаю по-испански.

Белочка хихикнула. Так она реагировала буквально на все.

— Он уже меня многому научил? — воскликнула она.

Превращать утвердительные предложения в вопросительные было второй несносной привычкой Белочки. Иногда Кейт подтрунивала над ней, делая вид, что действительно воспринимает их как вопросы.

— Я ведь рядом не сидела, откуда мне знать?

— Что? — не понял Эдвард.

— Не обращай на нее внимания? — велела Белочка.

— В каждом семестре я получал пять или пять с минусом, — поведал Эдвард, — кроме последнего года, но я не виноват. Это все из-за стресса.

— Ясно, — сказала Кейт. — Тем не менее Белочке нельзя приглашать молодых людей, когда взрослых нет дома.

— Эй, это просто унизительно! — возмутилась Белочка.

— Не везет так не везет, — откликнулась Кейт. — Продолжайте, я буду неподалеку.

И она вышла из гостиной. Позади раздался шепот Белочки:

— Уно суко!

— Уна сука-а, — назидательно поправил ее Эдвард.

И оба сдавленно захихикали.

Белочка вовсе не была такой уж лапочкой, как могло показаться на первый взгляд.

Совершенно непонятно, почему Белочка вообще появилась на свет. Мать девочек — хрупкая, неброская розово-золотистая блондинка с лучистыми, как и у Белочки, глазами — провела первые четырнадцать лет брака в "домах отдыха", как их тогда называли. И вдруг родилась Белочка. Удивительно, что родителям вообще пришла в голову идея завести второго ребенка. Возможно, они и не планировали, и Белочка — дитя беспечной страсти. Впрочем, это еще менее вероятно. Так или иначе, при второй беременности у Теи Баттиста обнаружился порок сердца, либо же беременность стала его причиной, и женщина умерла, не прожив и года. Для Кейт мало что изменилось — мать присутствовала в ее жизни чисто номинально. А Белочка ее даже не помнила, хотя некоторые жесты матери она скопировала с пугающей точностью — например, так же притворно-застенчиво подпирала подбородок рукой, или задумчиво покусывала указательный палец. Будто она успела изучить мать, еще находясь в утробе. Тетушка Тельма, сестра Теи, говаривала: "Ах, Белочка, при виде тебя у меня слезы на глаза наворачиваются! Ты просто копия твоей бедной мамочки!"

Кейт, напротив, ничуть не походила на мать. Она была смуглая, крепкая и немного нескладная. Ей бы и в голову не пришло манерно грызть пальчик, и вряд ли кто назвал бы ее лапочкой.

Кейт была уна сука.

* * *

— Кэтрин, дорогая моя!

Кейт пораженно отпрянула от плиты. В дверном проеме стоял отец, сияя улыбкой.

— Как прошел день? — спросил он.

— Нормально.

— Все хорошо?

— Более или менее.

— Превосходно! — Он так и маячил в дверях. Как правило, отец возвращался из лаборатории подавленный, весь в мыслях о проекте. Похоже, сегодня ему удалось продвинуться в своих исследованиях. — На работу пешком ходила?

— Да, конечно.

Кейт всегда ходила пешком, если погода не была совсем ненастной.

— А потом славно прогулялась до дому?

— Угу. Кстати, по пути столкнулась с твоим лаборантом.

— Неужели?

— Угу.

— Чудесно! И как у него дела?

— В каком смысле? — не поняла Кейт. — Разве вы не виделись сегодня?

— Ну, то есть о чем вы разговаривали?

Она долго не могла вспомнить.

— Вроде о волосах.

— Вот как. — Отец долго улыбался, потом, наконец, спросил: — О чем еще?

— Собственно, ни о чем.

Она снова повернулась к плите. Кейт подогревала питательную смесь, которую они всегда ели на ужин. Так называемое мясное пюре по большей части состояло из фасоли, зелени и картофеля, еще она добавляла немного тушеной говядины и перетирала все в сероватую кашицу. Блюдо готовилось по субботам на всю неделю. Отец сам его изобрел. Он недоумевал, почему все люди не питаются так же, — там присутствовали необходимые питательные вещества и не приходилось тратить время на готовку.

— Отец, — начала Кейт, убавив газ, — ты знаешь, что Белочка наняла в качестве репетитора по испанскому Эдварда Минца?

— Что за Эдвард Минц?

— Эдвард из соседнего дома. Сегодня я вернулась с работы, а он сидел у нас в гостиной. Между прочим, это против правил. К тому же мы понятия не имеем, насколько он хорош в качестве репетитора. Я даже не знаю, во что нам обойдутся его услуги. Белочка тебе ничего не говорила?

— Ну, вроде бы да… Помню, она сказала, что с испанским у нее неважно.

— Да, и ты велел нанять репетитора. Она не стала обращаться в агентство, через которое мы нанимали учителей по математике и по английскому, а почему-то выбрала мальчишку из соседнего дома!

— Вероятно, у нее была на то причина, — пробормотал отец.

— С чего ты взял?!

Кейт постучала ложкой по краю кастрюли, чтобы сбросить налипшую серую массу.

Поразительно, до чего отец порой бывал некомпетентен в бытовых вопросах. Он жил словно в вакууме. Экономка утверждала, что он слишком умен.

— Доктор занят очень важными проблемами, — говаривала она. — К примеру, ищет способ победить болезни во всем мире.

— Разве он не может заниматься и нами тоже? — недоумевала Кейт. — Мыши для него важнее родных детей! Совсем он о нас не заботится!

— Ну что ты, голубушка! Просто он не умеет показывать свою заботу. Представь, что он не знает языка или прибыл с другой планеты… Поверь, он о вас заботится.

Экономке наверняка понравилось бы Хорошее Правило миссис Дарлинг.

— Вчера мы говорили о Пиотре, — начал отец, — и мне кажется, ты не понимаешь всю серьезность ситуации. Визу ему выдали на три года. Прошло уже два года и десять месяцев.

— Надо же! — удивилась Кейт. Она выключила газ и взяла кастрюлю обеими руками. — Позволь пройти.

Отец попятился. Кейт прошла мимо него в столовую и водрузила ужин на подставку, всегда находившуюся в центре стола.

Хотя столовая была обставлена красивой, элегантной мебелью, доставшейся от предков Теи, после ее смерти комната приняла довольно непрезентабельный вид. Полка серванта была завалена пузырьками с витаминами, почтовой корреспонденцией и всевозможными канцелярскими принадлежностями. На дальнем краю обеденного стола возвышаются стопка чеков, калькулятор, домовая книга и бланки декларации на подоходный налог. Заполнять их всегда приходилось Кейт, и она виновато посмотрела на отца, следовавшего за ней по пятам. (Последний день уплаты неумолимо приближался.) Однако доктор Баттиста был поглощен совсем другими мыслями.

— Видишь ли, в чем загвоздка… — продолжил он, идя за Кейт обратно на кухню.

Она достала из холодильника коробку с молоком.

— Позволь пройти.

Отец снова поплелся за ней в столовую. Он сжал кулаки и сунул их в глубокие передние карманы комбинезона, раздувшегося, как огромная муфта.

— Через два месяца Пиотру придется покинуть страну.

— Разве ты не можешь помочь ему с продлением визы?

— Теоретически — могу. Проблема в том, кто подаст ходатайство. Если проект считают недостаточно важным… Похоже, многие мои коллеги полагают, что я сбился с пути. Да откуда им знать? Я уверен, что стою на пороге открытия! Вот-вот найду ключ к излечению всех аутоиммунных нарушений!.. Однако иммиграционная служба наверняка примет такое решение, что я останусь без помощника. После одиннадцатого сентября с ней невозможно иметь дело!

— Бывает. — Они вернулись на кухню, и Кейт взяла из вазы три яблока. — Кого примешь вместо него?

— Вместо него?! — опешил отец. — Кейт, это же Пиотр Чербаков! Никто другой мне не сгодится!

— И все же, очевидно, придется тебе довольствоваться кем-то другим, — заявила Кейт. — Позволь снова пройти.

Она вернулась в столовую и положила по яблоку возле каждой тарелки.

— Мне конец! — воскликнул отец. — Я обречен! В таком случае можно сразу бросать работу над проектом.

— Господи, папа!

— Либо мы как-нибудь поможем ему легализоваться.

— Вот и хорошо. Помоги ему.

Кейт проскользнула мимо отца и вышла к лестнице.

— Белочка! — прокричала она. — Ужин на столе.

— Женитьба на американке помогла бы.

— Петр женится на американке?

— Пока нет, — ответил отец, семеня за ней в столовую. — Он ведь хорош собой, правда? Что скажешь? Девушки в нашем здании так на него и вешаются: всегда подыскивают повод с ним поболтать.

— Почему бы ему не жениться на одной из них? — спросила Кейт, садясь за стол и расправляя салфетку.

— Вряд ли, — вздохнул отец. — У него… К сожалению, дальше разговоров дело не идет.

— Тогда на ком ему жениться?

Отец сел во главе стола и откашлялся.

— Может, на тебе?

— Очень смешно! — резко бросила Кейт. — Да где же эта девчонка! Бернис Баттиста! — прокричала она. — Сейчас же иди сюда!

— Да здесь я, здесь, — проворчала Белочка, появляясь в дверях. — И ни к чему так орать. — Она плюхнулась на стул напротив Кейт. — Привет, пап!

Повисла долгая пауза, во время которой доктор Баттиста выбирался из пучины своих мыслей. Наконец он ответил:

— Привет, Белочка.

Голос звучал глухо и мрачно. Белочка удивленно подняла брови. Кейт пожала плечами и взялась за сервировочную ложку.